№ 7 1874 18 Февраля

ГРАЖДАНИНЪ

ГАЗЕТА–ЖУРНАЛЪ ПОЛИТИЧЕСКIЙ И ЛИТЕРАТУРНЫЙ.

Журналъ «Гражданинъ” выходитъ по понедѣльникамъ.

Редакцiя (Малая Итальянская, д. № 21, кв. № 6) открыта для личныхъ объясненiй отъ 12 до 3 ч. дня ежедневно, кромѣ дней праздничныхъ.

Рукописи доставляются исключительно въ редакцiю; непринятыя статьи возвращаются только по личному требованiю и сохраняются три мѣсяца; принятыя, въ случаѣ необходимости, подлежатъ сокращенiю.

Подписка принимается: въ С.–Петербургѣ, въ главной конторѣ «Гражданина” при книжномъ магазинѣ А. Ѳ. Базунова; въ Москвѣ, въ книжномъ магазинѣ И. Г. Соловьева; въ Кiевѣ, въ книжномъ магазинѣ Гинтера и Малецкаго; въ Одессѣ у Мосягина и К°. Иногородные адресуютъ: въ Редакцiю «Гражданина”, въ С.–Петербургъ.

Подписная цѣна:

За годъ, безъ доставки ..7 р. съ доставкой и пересылк. 8 р.

« полгода « « ..4 » « « ....5 »

« треть года. « « ..3 » « « ....4 »

Духовенство, учителя, волостныя правленiя, служащiе (черезъ казначеевъ) и всѣ живущiе въ Петербургѣ, обращаясь прямо въ редакцiю, могутъ подписываться съ разсрочкою, внося: при подпискѣ 2 р., въ маѣ 2 р., въ сентябрѣ 2 р. и въ ноябрѣ 2 р.

Отдѣльные №№ продаются по 20 коп.

ГОДЪ Редакцiя: С.–Петербургъ, Малая Итальянская, 21. ТРЕТIЙ

СОДЕРЖАНIЕ: 15 февраля. Чего мы сегодня желаемъ? N. — Петербургское обозрѣнiе. — Иностранныя событiя. В. П–ча. — Еще о дворянствѣ и народной школѣ. Изъ письма одного предводителя дворянства. — Голосъ за В. И. Даля. Н. Потулова. — Ипотечный механизмъ. (По вопросу о введенiи ипотеки въ Россiи). Григорiя Бланка. — Новые церковные законы въ Пруссiи и Швейцарiи. Кира Заруцкаго. — Идеалы. (Изъ Шиллера). Стихотвор. Ѳ. Pомера. — Исторiя моего дѣтства. (Воспоминанiя двороваго). И. Богданова. — Письма хорошенькой женщины. II. О молодомъ поколѣнiи. Вѣры N. — Сердечный методъ. (Разсказъ). С. Крапивиной. — Изъ текущей жизни. — Послѣдняя страничка. — Объявленiя. — ПРИЛОЖЕНIЕ: Уставъ о воинской повинности. (Окончанiе).

15 ФЕВРАЛЯ.

ЧЕГО МЫ СЕГОДНЯ ЖЕЛАЕМЪ?

Сегодня въ восемь часовъ вечера экстренный, скорый поѣздъ унесетъ изъ Pocciи Августѣйшую Новобрачную Чету. Что въ эти минуты разлуки съ родительскимъ домомъ, съ Отцомъ и съ Матерью, съ дорогою Ея Отчизною переживетъ, при всемъ Своемъ счастiи, Ея сердце, что въ эти же минуты должны перечувствовать благословляющiе Ее въ далекiй путь Царственные Отецъ и Maть, — вся эта священная тайна ощущенiй, всѣми прочувствованная, никѣмъ высказана быть не можетъ.

Но есть что то, что просится подъ перо именно въ эту минту. Поѣздъ, уносящiй Новобрачную, пролетитъ черезъ всю Европу; потомъ черезъ Сѣверное море пароходъ перенесетъ ихъ къ берегамъ Англiи. Невольно при этой мысли спрашиваешь себя: одну ли свою личность, въ цвѣтущей красѣ молодости, перенесетъ Она въ Англгiю?

Въ прежнее время, когда семейные союзы имѣли влiянiе на ходъ политическихъ событiй, царственные браки дѣлались чѣмъ–то въ родѣ политическихъ договоровъ: новобрачные могли представлять изъ себя государственныхъ людей разныхъ нацiй, сходящихся между собою для переговоровъ во имя какихъ либо тонкихъ кабинетныхъ политическихъ интересовъ. Жизнь народовъ казалась спокойною и всего менѣе было замѣтнымъ въ такихъ семейныхъ союзахъ участie этихъ народовъ.

Tеперь время совершенно иное. Семейные союзы между иностранными царствующими домами всѣми признаны неимѣющими абсолютнаго влиянiя на ходъ политическихъ событiй. На ряду съ этимъ какъ несхожа нынѣшняя жизнь народовъ съ прежнею: всѣ жизненные вопросы волнуютъ и поверхность и самую глубь каждаго изъ народовъ Европы; вмѣстѣ съ тѣмъ, именно въ ту минуту, когда всѣ газегы говорятъ о томъ какъ мало этотъ союзъ имѣетъ политическаго значенiя, какъ событiе международное, именно это то событiе въ отличiе отъ прежнихъ царственныхъ браковъ, переставая быть политическимъ, дѣлается чисто народнымъ. Англiйскiя газеты намъ показали что–то въ родѣ зрѣлища всего англiйскаго народа заочно участвующаго на брачныхъ пиршествахъ въ Петербургѣ и Москвѣ; мы же, мы видѣли слишкомъ ясно какъ на тѣхъ же пиршествахъ молилась и потомъ ликовала вся Россiя.

Такой характеръ событiя въ высшей степени знаменателенъ. Онъ какъ будто наводитъ на мысль что и внутреннiй смыслъ брака царственныхъ особъ, совершающiйся при условiяхъ нынѣшнихъ, измѣнился, въ сравненiи съ прошедшимъ тѣмъ, что вызывая къ себѣ участiе всего народа, налагаетъ этимъ самымъ на царственныхъ новобрачныхъ призванiе, какъ мы уже прежде говорили, быть носителями въ себѣ народности своего государства.

Въ этомъ смыслѣ для Россiи бракъ этотъ въ особенности знаменателенъ въ настоящее время. Европа и сама Англiя преисполнены общественными вопросами, выдвигающими на поверхность то, что лежало вѣковыми основами общества на его днѣ. Во главѣ этихъ вопросовъ стоитъ вопросъ pелигiозный. Посреди множества умовъ отрицающихъ и сомнѣвающихся, или пытающихся самостоятельно разрѣшать трудныя для человѣческаго ума задачи, все яснѣе начинаетъ обнаруживаться движенiе другихъ умовъ, какъ бы наклоненныхъ въ сторону нашей церкви съ мыслiю о сближенiи съ нею во имя чистоты ея ученiя отъ человѣческихъ мудрованiй, и какъ будто бы съ тѣмъ чувствомъ съ какимъ утомленный въ знойный день въ степи странникъ, подойдя къ ключу свѣжей воды, прежде чѣмъ выпить изъ него, любуется и наслаждается зрѣлищемъ этой живой воды.

Русская церковь, кромѣ силы своей чистой истины, имѣетъ неотразимую прелесть для всякаго кто къ ней подходитъ. Она не имѣетъ страсти властолюбiя, подобной замысламъ римскаго папства, она не имѣетъ и самообольщенiя и гордости протестантизма. Она спокойна въ своей чистотѣ; она, сильна въ своемъ спокойствiи; она, если можно такъ выразиться, безпечна къ усложненiю и запутыванiю себя внѣшними отношенiями къ людямъ. Она зоветъ къ себѣ не голосомъ людей, но самимъ святымъ видомъ своимъ, ясно показывающимъ что въ ней говоритъ, живетъ и дѣйствуетъ обѣтованiе Христово. Невидимыя даже, для иныхъ непонятныя, но крѣпкiя узы соединяютъ ее съ народомъ. Этотъ народъ спокоенъ спокойствiемъ своей церкви, силенъ ея силою, уменъ ея разумомъ, простъ ея простотою и любви обиленъ ея любовью.

Этой–то народности, тѣсно связанной съ своею церковью и, такъ сказать, ею поглощенной, является носительницею среди англiйскаго народа молодая Великая Княгиня. Простою какъ голубица и чистою какъ дитя она является среди новыхъ людей, гдѣ встрѣтитъ столько мудрецовъ. Она не принесетъ съ собою ни одного дипломатическаго замысла, ни одной подпольной интриги, ни одного даже помысла о пропагандѣ. Въ Ней, въ Ея сердцѣ какъ въ сердцѣ Россiи, въ Ея жизни, развившейся подъ обаянiемъ Ея народности и Ея церкви, сокрыты всѣ Ея духовныя сокровища. Эти сокровища не породятъ мысли какой–либо проповѣди или дѣйствiя съ очевидными цѣлями подѣйствовать на умы Англiи; но каждая мысль, каждое движенiе Ея сердца, каждый шагъ Ея жизни въ семьѣ или внѣ семьи будутъ проникнуты духомъ Ея народности, въ видѣ тѣхъ обаятельных своею простотою прелестей женщины–супруги, женщины–матери, женщины–гражданки и женщины–христiанки, которыя однѣ составляютъ въ жизни человѣка и въ жизни народовъ силу, но силу не внушающую ни зависти, ни опасенiя. Въ этихъ проявленiяхъ русской народности, можно навѣрное это предвидѣть, какъ въ свѣтломъ зеркалѣ, усмотрятъ англичане то cпокойствiе жизни русскаго народа и русской церкви, о которомъ прежде не имѣли понятiя; и нѣтъ сомнѣнiя, что любуясь этимъ спокойствiемъ постоянно, они все болѣе и болѣе будутъ родниться съ тѣмъ чувствомъ, которое имъ, морякамъ, такъ знакомо бываетъ тогда, когда на берегу моря вдругъ изчезнутъ постоянно подымавшiяся и опускавшiяся волны, замолкнеть ихъ полный угрозою шумъ, исчезнетъ ихь непривѣтливый и холодный мракъ; все стихнетъ въ гладкой лазури, блеснетъ солнце; по воздуху прольется тепло...

N.

_______

ПЕТЕРБУРГСКОЕ ОБОЗРѢНIЕ.

Въ минувшiй понедѣльникъ Петербургъ снялъ съ своихъ домовъ флаги, и облекся, говоря военнымъ языкомъ, въ обыкновенную форму. Ну, ужь и нагулялся онъ вдоволь, въ теченiе этихъ двухъ послѣднихъ мѣсяцевъ, не снимая съ себя праздничной одежды. Чувство усталости какъ будто ощущалось уже за долго до конца масляницы, но веселiе взяло свое; еще одно послѣднее усилiе, и недѣля масляницы прошла какъ волшебный, упоительный сонъ. Природа Петербурга какъ будто тоже нахмурилась отъ наступленiя серьознаго времени поста и молитвы, и явилась въ облаченiи морозныхъ и туманныхъ съ восточными вѣтрами дней. Восточный вѣтеръ, что за ужасное слово для насъ петербуржцевъ, и какъ счастливы вы, милые жители провинцiи, что съ ужасами этого слова не знакомы. Подуетъ восточный вѣтеръ, и во всѣхъ больницахъ начинаютъ опоражниваться покои трудныхъ больныхъ, переселяющихся въ лоно своихъ предковъ. Восточный вѣтеръ — и десятками приваливаютъ къ больницамъ больные занимать вакантныя мѣста приказавшихъ долго жить. Восточный вѣтеръ, и тотчасъ — по выраженiю одного врача — всѣ начинаютъ чувствовать какое–то изнеможенiе, у всѣхъ внутреннiя оболочки начинаютъ страдать, и такъ далѣе, и такъ далѣе. Въ послѣднее время, новая по духу и по составу городская дума въ С.–Петербургѣ занялась особенно усердно вопросомъ объ ассенизацiи и канализацiи, съ человѣколюбивою цѣлью сдѣлать Петербургъ здоровѣе; газеты наши полны статьями и статейками по этимъ вопросамъ, но если вы спросите у врача серьознаго и добросовѣстнаго указанiя способа вылѣчиться отъ того или другаго недуга, и думаетъ ли онъ что канализацiя и ассенизацiя Петербурга улучшитъ состоянiе здоровья, онъ вамъ отвѣтитъ: нѣтъ, поѣзжайте лучше, пока еще живы, за границу. И этотъ совѣтъ даютъ врачи всякому больному: иногда даже бѣдныхъ чиновниковъ умирающихъ отъ голода посылаютъ врачи лѣчиться на карлсбадскiя воды, и все это потому что ни одинъ порядочный врачъ, да и просто ни одинъ серьозно мыслящiй человѣкъ не вѣритъ въ возможность ассенизацiи Петербурга.

Восточные вѣтры каналами не отгонишь, почву Петербурга не улучшишь, положенiе его не измѣнишь, и въ концѣ концовъ все–таки иной мыслитель приходитъ къ заключенiю что одно только и есть средство къ ассенизацiи Петербурга вполнѣ радикальное — изъ него убраться всѣмъ и каждому, и чѣмъ раньше, тѣмъ лучше. Кто знаетъ, не правы ли такiя мыслители?

Впрочемъ, наши Англiйскiе гости, недавно уѣхавшiе, не того мнѣнiя. Они просто влюбились въ Петербургъ и нашли даже прелестнымъ его климатъ. Австрiйскiе гости менѣе насладились Петербургомъ, какъ климатомъ. Впечатлѣнiя Австрiйскаго Императора, какъ слышно, были вообще прiятны, хотя въ то же время весьма мало было имъ высказано, такъ какъ вообще Императоръ мало сообщителенъ. Двѣ вещи поражаютъ всего болѣе иностранцевъ, и поразили и его: парадъ гвардiи и Нева, съ ея разнообразными видами зданiй. Не болѣе сообщителенъ былъ и знаменитый Андраши: бесѣды съ нашимъ канцлеромъ были, но изъ области платоническихъ объясненiй и, какъ говорятъ французы, du domaine du vague, какъ кажется, не выходили. Стремленiе къ общему миру въ Европѣ есть нынѣшняя главная нота въ международной политикѣ, но стремленiе подъ условiемъ безпредѣльнаго увеличенiя вооруженныхъ силъ, и если это такъ, то фраза приписываемая нашему канцлеру, будто бы сказавшему: «горе тому, кто этотъ миръ нарушитъ”, если и не вѣрна исторически, по крайней мѣрѣ правдоподобна. Императоръ Австрiйскiй, какъ читатели могли видѣть изъ прошлаго №, видѣлъ все достопримѣчательное въ Петербургѣ въ военномъ мiрѣ, начиная съ 40,000 войска и кончая Кронштадтомъ. Видѣлъ онъ тоже русскаго медвѣдя на охотѣ, имъ застрѣленнаго, видѣлъ онъ русскихъ дамъ въ бальныхъ нарядахъ, на балахъ въ Зимнемъ Дворцѣ, въ дворянскомъ собранiи, у графа Толстаго министра народнаго просвѣщенiя, у оберъ–шталмейстера князя Барятинскаго и у Великой Княгини Марiи Николаевны, заключившей масляницу баломъ въ воскресенье, въ послѣднiй день масляницы, кончившимся въ 4 часа утра. Видѣлъ Императоръ Австрiйскiй и Москву, гдѣ пробылъ полтора дня и откуда выѣхалъ въ Варшаву на вторыя сутки послѣ прибытiя въ Москву. Выѣхалъ онъ изъ Петербурга въ ночь на чистый понедѣльникъ въ сопровожденiи Великаго Князя Владимiра Александровича и всей своей свиты. Къ числу впечатлѣнiй его должно отнести и то что онъ немало утомился этою сумасшедшею недѣлею въ Петербургѣ, какъ называемъ мы ее петербуржцы. Императоръ ложится обыкновенно спать въ 10 часовъ вечера и встаетъ въ четыре утра, а въ Петербургѣ не приходилось ему ложиться никогда раньше двѣнадцати, и все–таки въ шесть ужь онъ былъ на ногахъ.

Вчера, въ пятницу, въ 8 часовъ вечера, выѣхали изъ Петербурга Принцъ и Принцесса Валлiйскiе, унося изъ Петербурга самыя сладкiя воспоминанiя. Странно и смѣшно сказать что однимъ изъ главныхъ наслажденiй англичанинъ въ Петербургѣ есть чувство какой–то свободы въ жизненной атмосферѣ; бремя или гнетъ этикета и формы какъ будто здѣсь давитъ жизнь менѣе, чѣмъ у нихъ.

Таврическiй садъ, съ его горами и каткомъ, давно заброшенный, зажилъ новою жизнью въ нынѣшнiй зимнiй сезонъ, именно благодаря англичанамъ. Принцесса Валлiйская почти ежедневно отправлялась на катокъ, надѣвая коньки, каталась на конькахъ, спускалась съ горъ, и все это въ цѣломъ обществѣ, при музыкѣ и крикахъ веселья, оглашавшихъ пустыню Таврическаго сада въ теченiе двухъ и трехъ часовъ. Послѣднимъ увеселенiемъ на масляницѣ было большое катанье въ шестнадцатимѣстныхъ саняхъ, съ 8–ю лошадьми, по улицамъ Петербурга и по островамъ, въ которомъ участвовали, кромѣ молодыхъ Членовъ Императорской Фамилiи и Новобрачныхъ, нѣсколько дамъ и кавалеровъ; къ этимъ большимъ санямъ привязывались цѣпи маленькихъ саней, и въ нихъ усаживалось по одному кавалеру.

Сегодня уѣзжаютъ Новобрачные въ 8 часовъ вечера, сопровождаемые до Гатчино Государемъ и Великими Князьями. Сегодня утромъ Великая Княгиня имѣла счастье прiобщиться, въ послѣднiй разъ говѣвши вмѣстѣ съ Ея Царственными Родителями. Эту послѣднюю недѣлю Своего пребыванiя въ отечествѣ Великая Княгиня, какъ мы слышали, посвятила прощанiю, такъ сказать, со всѣми Своими дѣлами въ Петербургѣ и въ Россiи; дѣла эти были всѣ тѣ благотворительныя учрежденiя, съ которыми Она имѣла какiя либо отношенiя. Оставляя въ вѣрныя руки все что составляло предметъ Ея заботъ въ золотые годы ея юности, Она, въ тоже время, какъ мы слышали, не разъ изъявила желанiе оставить за собою право назначать самой пансiонеровъ и пансiонерокъ въ тѣ заведенiя, гдѣ Ей это право было предоставлено, и дорожитъ этимъ правомъ, какъ крѣпкою и дорогою связью съ покидаемою Ею родиною. По маршруту предположено прибытiе Августѣйшихъ Новобрачныхъ въ Берлинъ въ понедѣльникъ утромъ: тамъ они пробудутъ до вторника вечера, и затѣмъ въ среду утромъ прибудутъ въ Кёльнъ, гдѣ пробудутъ полъ–дня для свиданiя съ Принцессою Алисою Дармштатскою, Сестрою Принца Альфреда; изъ Кёльна они ѣдутъ въ Брюссель, гдѣ пробудутъ для принятiя торжественнаго обѣда отъ короля, и затѣмъ отправятся въ Антверпенъ. Изъ Антверпена на собственной яхтѣ Королевы Викторiи, Новобрачные выйдутъ въ пятницу вечеромъ и въ субботу прибудутъ въ Гревезендъ, англiйскiй портъ на Темзѣ, въ 10 минутахъ отъ Лондона по желѣзной дорогѣ. Ихъ Высочества будутъ сопровождать: оберъ–шталмейстеръ князь Барятинскiй, шталмейстеръ Озеровъ, состоявшiй при Великой Княгинѣ въ теченiе послѣднихъ четырехъ лѣтъ, секретарь Ея Величества Калошинъ, княгиня М. А. Вяземская, невѣстка нашего почтеннаго и маститаго поэта, и Леди Осборнъ — фрейлина Ея Высочества. По прибытiи, въ царскомъ поѣздѣ, на прусскую границу, Августѣйшiе Новобрачные пересядутъ въ собственный Ея Величества поѣздъ, купленный во Францiи и принадлежавшiй Императору Наполеону, и на этомъ поѣздѣ доѣдутъ до самаго Антверпена. Англiя, какъ видно изъ газетъ, готовится сдѣлать Новобрачнымъ встрѣчи достойныя проводовъ Ихъ въ Россiи. Въ Гревезендѣ всѣ дѣвочки должны сшить себѣ платье матросскаго фасона по одному образцу, и встрѣтить Новобрачныхъ съ цвѣтами, бросаемыми по англiйскому обычаю по всей проходимой ими дорогѣ. Офицеры флота готовятъ чудный подарокъ. Городъ Лондонъ приготовляетъ торжественное привѣствiе въ одномъ изъ большихъ помѣщенiй Лондона, именуемомъ Albert House.

Знаменательно то что, изъ уваженiя къ той мысли что въ нашей церкви теперь великiй постъ, англичане отложили празднества до окончанiя поста.

Не менѣе замѣчательны и отношенiя Королевы Англiйской къ событiю прiѣзда Новобрачныхъ. Какъ мы слышали, въ событiи этого брака Она привѣтствуетъ одну изъ свѣтлѣйшихъ страницъ исторiи Ея царствованiя, и хочетъ придать ему особенный блескъ, и обставить его особенною торжественностью. Сама Она дѣлаетъ для Новобрачныхъ то что ни для кого не дѣлала. Она снимаетъ съ себя и съ двора своего трауръ, и сама представляетъ ихъ англiйскому народу. Въ день прiѣзда Новобрачныхъ въ Лондонъ назначена прогулка по всему городу. Прогулка эта носитъ названiе Progress, совершается въ открытыхъ экипажахъ, и продолжается очень долго, такъ какъ экипажи ѣдутъ тихо, и объѣзжаютъ весь почти Лондонъ среди сотенъ тысячъ народа. Въ Виндзорѣ Новобрачные, какъ слышно, пробудутъ дней пять.

8¹/₂ часовъ вечера. Отъѣздъ Новобрачныхъ состоялся. Въ 7¹/₂ часовъ вечера у дебаркадера Варшавской дороги было много народа, а во внутреннихъ покояхъ собралось петербургское общество, петербургскiя власти, и затѣмъ стали прибывать Члены Императорской Фамилiи. Герцогъ Альфредъ прибылъ одинъ въ уланскомъ мундирѣ. По всему что о немъ удалось слышать, личность его чѣмъ дальше, тѣмъ симпатичнѣе проявлялась; всѣ окружавшiе его искренно полюбили и говорятъ про его серьозныя и человѣчныя воззрѣнiя на жизнь, про строгое сознанiе своего долга, глубокое уваженiе къ матери его, про любовь его къ семейной жизни, къ занятiямъ, про твердость его характера; вмѣстѣ съ тѣмъ онъ положительно добръ, и внимателенъ къ малѣйшимъ обязанностямъ своего положенiя. Нужно–ли прибавлять на сколько всѣ окружавшiе его и видѣвшiе его ежедневно могли убѣдиться въ томъ, какъ велика и ежеминутна забота его о счастьѣ своей Молодой Супруги, и какъ много данныхъ эти нѣсколько недѣль успѣли проявить для предвидѣнiя Новобрачнымъ настоящаго и прочнаго счастья. Передъ отъѣздомъ Принцъ Альфредъ весьма щедро наградилъ всѣхъ служившихъ Имъ, не забывъ никого. Жизнь въ русской обстановкѣ во многомъ ему нравится, и даже съ нѣкоторыми особенностями здѣшняго быта онъ успѣлъ свыкнуться; между прочимъ напримѣръ онъ не только привыкъ къ русской военной формѣ, но полюбилъ ее. За 10 минутъ до отправленiя поѣзда прибылъ Государь съ Августѣйшею Своею Дочерью. Кто изъ жителей Петербурга не помнитъ какъ ежедневно, въ послѣднiе годы, встрѣчали, отъ двухъ до четырехъ часовъ дня, Государя гуляющаго пѣшкомъ, или въ саняхъ, съ Своею Дочерью. Сегодня кто изъ присутствовашихъ на прощальномъ съѣздѣ въ воксалѣ не понялъ чтó должны были испытывать Царственный Отецъ и Его Дочь, прiѣхавшiе въ послѣднiй разъ вдвоемъ, и неудивительно что когда стоявшiе въ комнатахъ увидѣли какъ вошелъ Государь съ Дочерью, многiе взглянули на нихъ сквозь слезы. Ровно въ 8 часовъ, простившись ласково со всѣми, Великая Княгиня вступила въ вагонъ, изъ вагона еще разъ Она привѣтствовала всѣхъ прощальнымъ взглядомъ, прощальнымъ словомъ, прощальною улыбкою. Присутствовавшiе замѣтили что лицо Ея было блѣдно; блѣдно было тоже лицо Государя, Государь и Великiя Князья Сыновья Его отправились въ этомъ поѣздѣ провожать Путешественниковъ до Гатчино.

За недѣлю до отъѣзда Новобрачныхъ выѣхали изъ Петербурга г. Стенли и его супруга, лэди Стенли. Много друзей прiобрѣли они себѣ между русскими. Въ слѣдующихъ прекрасныхъ словахъ простился онъ съ Россiею наканунѣ своего отъѣзда въ Англiю. Слова эти сказаны были въ послѣдней проповѣди въ англиканской церкви:

«Чужеземный гость возвращается въ отдаленный край свой, къ берегамъ Западнаго Океана, изъ края инаго племени и иной церкви. Но оглядываясь назадъ, онъ чувствуетъ что съ нимъ осталось вѣрное воспоминанiе о людяхъ чтущихъ древнiя заповѣди Божiи, о неизмѣнныхъ друзьяхъ старыхъ и новыхъ, о простотѣ патрiархальнаго народнаго быта, о братскомъ общенiи и о гостепрiимствѣ добраго старозавѣтнаго обычая, и — онъ сознаетъ что ѣздилъ не напрасно, что увидѣлъ и прiобрѣлъ нѣчто не маловажное для духа, жаждущаго общенiя съ подобными себѣ въ Единомъ общемъ Отцѣ Небесномъ. Онъ видѣлъ дѣла благотворенiя христiанскаго, предпринятыя въ свободномъ дѣйствiи и къ крѣпости христiанской вѣры, христiанскiя лица на которыхъ отражались не однѣ заповѣди Синайской Горы, но и блаженства Горы Галилейской, и вернувшись чувствуетъ что въ этомъ образѣ Вѣры, любовiю споспѣшествуемой, осталось ему нѣчто многозначущее для общенiя въ Единомъ Господѣ и Спасителѣ Нашемъ.

«Не забудетъ онъ и испытанныхъ имъ сокровенныхъ ощущенiй пламеннаго благоговѣнiя, не забудетъ слышанныхъ имъ звуковъ ангельскаго пѣнiя — возвышенной гармонiи — въ соединенiи съ возвышеннымъ словомъ; изъ среды этихъ древнихъ формъ богослуженiя и изъ внутренняго ихъ духа, цѣлыя поколѣнiя почерпали нравственную силу и духовное развитiе: одно — въ своей крѣпкой и не оскудѣвающей любви къ отечеству, другое — въ изумительной энергiи духа, — иное въ мудрости и одушевленiи любви христiанской; и это совокупное дѣйствiе поколѣнiй создало новую цивилизацiю, новыя учрежденiя, новую свободу. Думая объ этомъ, странникъ видѣлъ въ чужомъ краю зачатокъ новаго творенiя, новой живой твари, одухотворяемой жизнью вѣчнаго духа одушевляющаго и человѣка и племена человѣческiя. И начинаетъ понимать что въ этомъ стремленiи духа къ Вышней силѣ есть нѣчто новое въ созданiи Божiемъ и что это стремленiе духа къ великому и высокому ощущаемому впереди — указываетъ намъ истинный путь къ соединенiю, — путь коего смыслъ не столько въ единствѣ формы и обряда, сколько въ Божественномъ единенiи во Святомъ Духѣ Божiемъ”.

Теперь перейдемъ къ обыденной жизни. «Чѣмъ богата тѣмъ и рада”, скажетъ намъ она. Но увы, богатства въ ней мало, тѣмъ болѣе что первая недѣля принадлежитъ къ днямъ почти вычеркиваемымъ изъ жизни, такъ какъ духъ не совсѣмъ еще отрезвился отъ масленицы. Петербургское общество приготовляется наслаждаться музыкою, то есть концертами, а другая часть магическими представленiями. Въ музыкальномъ мiрѣ возвѣстилъ себя А. Рубинштейнъ; въ магическомъ мiрѣ знаменитый баронъ К. Романъ. На дняхъ въ медицинскомъ мiрѣ появился въ Петербургѣ почти волшебникъ, нѣкто швейцарецъ г. Руссель. Вызванъ онъ военнымъ министромъ для показыванiя медикамъ своего аппарата вливанiя здоровой крови въ человѣка малокровнаго. Первый опытъ этотъ былъ сдѣланъ имъ въ клиникѣ академiи при большомъ собранiи профессоровъ и учениковъ, и удался отлично: сдѣланъ онъ былъ надъ больнымъ, который вслѣдствiе внутреннихъ опухолей въ горлѣ могъ дышать и кормиться только черезъ отверстiе сдѣланное искуственно и пришелъ вслѣдствiе этого въ такое разслабленiе, что не могъ поднять съ подушки даже головы. Больнаго принесли на кровати. Жена его пожелала ему передать своей крови. Г. Руссель показалъ свой аппаратъ, весь изъ вулканической каучуковой массы, который оказался не только весьма остроумнымъ, но превзошелъ даже совершенствами ожиданiя самого изобрѣтателя. Главнѣйшими совершенствами этого аппарата оказались: 1) его простота, 2) то что онъ отстраняетъ всякую опасность доступа воздуха, и 3) что онъ предупреждаетъ образованiе сгустковъ крови, которые иногда, входя въ вену, уничтожаютъ весь успѣхъ операцiи. Однимъ концомъ аппаратъ вставляется въ вену здороваго человѣка, а другимъ въ вену больнаго, и переливанiе производится въ количествѣ нѣсколькихъ унцiй. Результатъ этой операцiи оказался блестящимъ, такъ какъ больной на другой день ходилъ уже на костыляхъ. Другой опытъ переливанiя крови въ больнаго, находившагося въ агонiи, продлилъ жизнь только на 1 часъ. Опытъ въ Марiинской больницѣ надъ анемическимъ оказался тоже весьма удачнымъ. Вѣроятно результатомъ этихъ опытовъ будетъ принятiе аппарата г. Русселя для врачей армiи. Это фактъ изъ мiра науки весьма отрадный. Менѣе полезнымъ и менѣе отраднымъ фактомъ науки должно считать восторгъ студентовъ С.–Петербургскаго университета на публичномъ актѣ послѣ чтенiя реферата о Дарвинѣ, восторгъ про который можно сказать то что городничiй у Гоголя сказалъ педагогу: «Александръ Македонскiй великiй человѣкъ, но зачѣмъ же стулья ломать!”

А въ политикѣ что новаго? спросите вы, читатель. Да ровно ничего. По части важныхъ вопросовъ государственныхъ, можемъ вамъ по слухамъ сообщить слѣдующее: записки по вопросу о раскольничьихъ бракахъ напечатаны и разосланы членами общаго собранiя государственнаго совѣта; ergo, недѣли черезъ двѣ вопросъ этотъ будетъ разсмотрѣнъ. На сихъ же дняхъ будетъ тамъ же разсмотрѣнъ докладъ статсъ–секретаря по привислинскимъ дѣламъ о введенiи въ краѣ гминныхъ судовъ. Пока вотъ и всѣ новости. Поговариваютъ о введенiи двубортныхъ, съ косыми отворотами, мундировъ для войска, вмѣсто однобортныхъ нынѣшнихъ; но правда ли это, не знаемъ.

_______

ИНОСТРАННЫЯ СОБЫТIЯ.

Мы уже сообщали объ открытiи германскаго парламента (см. № 4 «Гражд.”). Первыя засѣданiя этого парламента представляютъ частiю и тоть итересъ, что въ нихъ участвовали въ первый разъ появившiеся въ германскiй парламентъ депутаты отъ завоеванныхъ французсксихъ провинцiй Альзасъ–Лотарингiи. Еще важнѣйшiй интересъ въ томъ, что обсуждался такъ называемый военный законъ, причемъ въ защиту его произнесъ самую воинственную рѣчь знаменитый фельдмаршалъ Мольтке.

4 (16) февраля 15 депутатовъ Альзасъ–Лотарингiи вошли въ рейхстагъ, предшествуемые страсбургскимъ и мецскимъ епископами, и заняли мѣста направо отъ президента, сзади консервативной фракцiи, обративъ на себя всеобщее вниманiе. Всѣ они были, въ знакъ траура, въ черномъ платьѣ и темныхъ перчаткахъ, и украшены были орденомъ французскаго почетнаго легiона. Передъ началомъ засѣданiя они обратились къ президенту съ просьбою о дозволенiи имъ говорить въ парламентѣ на французскомъ языкѣ, въ виду того что иные изъ нихь совсѣмъ будто бы не понимаютъ понѣмецки, а остальные очень плохо объясняются на нѣмецкомъ языкѣ. Но имъ въ такой просьбѣ рѣшительно было отказано. Тогда нѣкоторые изъ нихъ пытались заговаривать пофранцузски съ кн. Бисмаркомъ, на что онъ лаконически отвѣчалъ: «въ рейхстагѣ не говорятъ по французски”. «Нo, вѣдь, вы понимаете этотъ языкъ?” спрашивали канцлера депутаты. «Понимаю, — только не здѣсь”, спокойно отвѣтилъ канцлеръ... Послѣ такихъ обьясненiй альзаскiй депутатъ Тейтшъ приступилъ къ изложенiю рѣчи отъ имени всѣхъ своихъ единоплеменниковъ–товарищей на ломаномъ нѣмецкомъ языкѣ, который, однакоже, по замѣчанiямъ нѣмецкихъ газетъ, становился все чище и чище по мѣрѣ воодушевленiя оратора, а подъ конецъ оказался уже настоящимъ нѣмецкимъ языкомъ. Рѣчь эта представляетъ отчаянный протестъ населенiя Альзасъ–Лотарингiи противъ присоединенiя этихъ областей къ Германiи — безъ предварительнаго спроса самаго населенiя о согласiи его на такое присоединенiе. Въ весьма рѣзкихъ выраженiяхъ, среди постоянныхъ перерывовъ и призыва къ порядку, и даже cмѣxa слушателей, ораторъ старался доказать что Германiя, отторгая отъ французскаго отечества двѣ области, насильственно лишаетъ ихъ нацiоальности, чѣмъ нарушаетъ основы международнаго права, попираетъ всѣ права образованной нацiи и дѣйствуетъ во вредъ самой себѣ, заставляя Францiю и всю Европу постоянно быть на угрожающемъ военномь положенiи относительно стремящейся къ новымъ захватамъ Германiи. «Вмѣсто эпохи мира и единенiя народовъ — что вы могли водворить безъ труда послѣ вашихъ побѣдъ — вы ничего не можете ожидать, сказалъ въ заключенiе Тейтшъ, кромѣ новыхъ войнъ, развалинъ и новыхъ жертвъ, которыхъ потребуетъ смерть отъ вашихъ семействъ (сильное волненiе)”. И закончилъ свою рѣчь угрозою будущности германской имперiи...

Paзумѣется, что этотъ протестъ, оскорбительный для нацiональнаго чувства германцевъ, и предложнiе о плебисцистѣ въ Альзасъ–Лотарингiи отвергнуты были почти всѣмъ парламентомъ, за исключенiемъ 23 голосовъ, поданныхъ со стороны поляковъ, соцiальныхъ демократовъ и лишь трехъ депутатовъ другихъ группъ. Тѣмъ болѣе что по окончанiи этой рѣчи, страсбургскiй депутатъ епископъ Рейсс двусмысленно заявилъ что католики Альзасъ–Лотарингiи не отвергаютъ силы франкфуртскаго договора и вызвалъ шумныя одобренiя всего парламента, чѣмь помогъ такому единодушному голосованiю всѣхъ партiй рейхстага противъ предложенiя Тейтша.

Но тѣмъ не менѣе, не далѣе какъ на другой день, пренiя о военномъ законѣ отчасти подтвердили то положенiе дѣлъ, на которое указывалъ альзаскiй депутатъ, какъ на послѣдствiя нѣкотораго пристрастiя Германiи (т. е. Пруссiи) къ прiобрѣтенiю въ значительномъ количествѣ чужихъ территорiй. Послѣ военнаго министра, говорившаго въ защиту проекта военнаго закона, произнесъ рѣчь фельдмаршалъ Мольтке. Начавъ съ того что армiя въ Германiи должна быть организована на постоянномъ военномъ положенiи, что большое государство существуетъ только силою своей армiи, что не школьный учитель одержалъ въ Пруссiи побѣды, какъ это неосновательно утверждаютъ, а государство одержало всѣ побѣды, что Германiи нужна постоянная армiя, во всей ея силѣ, даже внутри страны, для образованiя нацiи и т. п., фельдмаршалъ продолжаль: «быть можетъ наше болѣe счастливое поколѣнiе какъ нибудь выпутается изъ этого вооруженнаго мира, такъ долго тяготѣющаго надъ Европою. Но мы не доживемъ до этого блаженнаго времени... То что мы прiобрѣли оружiемъ въ шесть мѣсяцевъ, мы должны съ оржiемъ же въ рукахъ защищать въ продолженiе полувѣка... Послѣ нашихъ побѣдъ насъ вездѣ уважаютъ, но нигдѣ не любятъ, вездѣ мы встрѣчаемъ недовѣрiе и опасенiе”... и т. д. Далѣе маститый полководецъ, сознаваясь въ такой повсемѣстной нелюбви къ нѣмцамъ, преоткровенно объяснялъ что: въ Бельгiи къ Германiи нѣтъ симпатiи, а есть ко Францiи, тогда какъ Германiя не болѣе какъ покровитель для этой страны, а Францiя угрожаетъ нацiональности ея; въ Голландiи приготовляются къ какой–то (т. е. противъ Германiи же) защитѣ; въ Англiи указываютъ на послѣдствiя, которыя произойдутъ отъ недостатковъ англiйской военной системы, если подойдетъ къ этой странѣ со стороны Германiи непрiятель; Данiя увеличиваетъ свой береговой флотъ и укрѣпляетъ въ Зеландiи портовые пункты, потому что боится высадки нѣмцевъ; тамъ нѣмцевъ упрекаютъ въ намѣренiи оттягать прибалтiйскiя нѣмецкiя провинцiи, или въ желанiи покорить австрiйское нѣмецкое населенiе. «Я не знаю, чтобы мы стали дѣлать съ клочкомъ земли, отнятымъ у Россiи или Францiи, скромно прибавилъ фельдмаршалъ, но мы будемъ въ состоянiи (послѣ принятiя военнаго закона) въ продолженiе многихъ лѣтъ не только сохранять миръ, но и принуждать къ тому другихъ; а чтобы обязывать къ миру другихъ нужно быть готовыми къ войнѣ”, развязно продолжалъ полководецъ. И все въ такомъ же родѣ на ту же мудрую тему: «если желаешь мира, приготовляй войну!..” Въ заключенiе представилъ самый подробный и обстоятельный отчетъ обо всѣхъ вводимыхъ во Францiи вооруженiяхъ...

Хотя слова фельдмаршала–побѣдителя вызвали восторгъ и были покрываемы единодушными рукоплесканiями, однако еще неизвѣстно, какое pѣшенiе послѣдуетъ по поводу этого военнаго закона, по которому проектируется составъ армiи въ мирное время до 403,000 чел. До сихъ поръ извѣстно лишь то что даже далеко не вся нацiонально–либеральная партiя, опора имперскаго правительства, раздѣляетъ неоднократно высказанное кн. Бисмаркомъ мнѣнie, будто ничто такъ не способствуетъ процвѣтанiю страны, какъ «вооруженная нацiя”, — и вышеупомянутое мнѣнiе Мольтке о неизбѣжности въ наше время «вооруженнаго мира”. По крайней мѣрѣ значительная часть нацiонально–либераловъ усматриваеть въ установленiи проектируемаго постояннаго состава армiи, въ мирное время, въ 403,000 чел., покушенiе лишить парламентъ необыкновенно важнаго права — ежегодно обсуждать и утверждать военный бюджетъ, и поэтому не сочувствуетъ военному закону...

Одновременно съ обсужденiемъ военнаго закона въ имперскомъ парламентѣ, въ прусской палатѣ господъ происходили весьма горячiя пренiя по поводу извѣстнаго уже читателямъ закона о введенiи обязательнаго гражданскаго брака. «Принявъ этотъ законъ, палата санкцiонировала бы отпаденiе прусскаго государства отъ христiанства”, говорилъ депутатъ Брюль... «Если вы примете его, то необходимо прибавить къ нему вотъ какой параграфъ: отнынѣ совѣсть въ Пpycciи отмѣнена, а на мѣсто ея введенъ страхъ передъ денежными взысканiями или тюремнымъ заключенiемъ... Если отвергнете зтотъ законъ, будущiя поколѣнiя станутъ васъ благословлять”, сказалъ взаключенiе католическiй ораторъ. Затѣмъ пpoизнесъ рѣчь противъ проекта гражданскаго брака протестантскiй ораторъ Клейстъ–Ретцовъ, въ которой доказывалъ что брачный союзъ, благословляемый церковью, есть основа религiозной, семейной, общественной и политической жизни; что со введенiемъ обязательнаго гражданскаго брака эта основа рушится, а вмѣстѣ съ нею исчезнетъ религiозность въ народѣ и т. п. Между тѣмъ, чему Пруссiя обязана, по словамъ оратора, своими побѣдами и прiобрѣтенiями, какъ не религiозности прусскихъ государей и народа... Министръ духовныхъ дѣлъ энергически опровегалъ ораторовъ. И законъ о гражданскомъ бракѣ былъ утвержденъ палатою господъ вполнѣ въ существенной его части, и возвращенъ въ тоть же день въ палату депутатовъ. Главное измѣненiе сдѣлано лишь относительно необходимости вознагражденiя духовенства (вопреки постановленiю палаты депутатовъ), лишающагося части доходовъ съ переходомъ обязанностей совершенiя брачныхъ обрядовъ въ руки свѣтскихъ властей.

Окончательный результатъ выборовъ въ палату общинъ въ Англiи превзошелъ общiя ожиданiя. Большинство оказалось на сторонѣ консерваторовъ. Хотя съ начала выборовъ паденiе либеральнаго министерства Гладстона казалось неизбѣжнымъ, но все–таки такого значительнаго большинства (50) консервативныхъ представителей въ палату обшинъ, послѣ долгаго преобладающаго господства либераловъ, едва–ли кто ожидалъ, не исключая и самихъ предводителей консервативной партiи. Г. Дизраэли, критикуя дѣятельность Гладстона и агитируя въ пользу консервативныхъ кандидатовь, по всему вѣроятiю, мало надѣялся на свое полное торжество; онъ не выставилъ передъ избирателями особенно опредѣленной программы своей дѣятельности и былъ застигнутъ своимъ успѣхомъ почти впрасплохъ. Тѣмъ не менѣе, вслѣдъ за подачею кабинета Гладстона въ отставку, явился по призыву королевы въ Виндзоръ и по ея порученiю составилъ новый кабинетъ изъ представителей великобританской apистократiи, въ числѣ которыхъ министромъ иностранныхъ дѣлъ назначенъ лордъ Дерби.

До сихъ поръ еще не установилось опредѣленное разъясненiе причинъ столь неожиданнаго паденiя либеральнаго кабинета. Самыя разнообразныя и запутанныя объясненiя по этому вопросу не перестаютъ появляться въ печати. Но все–таки наиболѣе вѣскимъ объясненiемъ паденiя Гладстона должно, по нашему, казаться то что этотъ государственный дѣятель утомиль англичанъ своею реформенной дѣятельностью или, какъ выразились нѣкоторыя англiйскiя газеты, по просту «надоѣлъ англичанамъ своими безпрестанными реформами”. Никакими случайностями паденiя Гладстона объяснить невозможно, какъ это старались дѣлать огорченные его приверженцы. При вступленiи его въ управленiе страною въ 1868 году, на его сторонѣ было большинство около 120 голосовъ, готовыхъ на всѣ реформы задумываемыя имъ тогда; а при недавнемъ распущенiи палаты осталось всего 68 голосовъ. Такое постепенное уменьшенiе числа его сторонниковъ, безъ всякихъ особенныхъ пораженiй его политики ( за исключенiемъ билля объ ирландскомъ университетѣ, причемъ на сторонѣ оппозицiи оказалось большинство 3 голосовъ), достаточно укрѣпляетъ въ томъ мнѣнiи, что «англичане просто желаютъ отдыха отъ реформъ”...

Теперь особенный интересъ возбуждаетъ вотъ какой вопросъ, по поводу такого торжества консервативной партiи въ Англiи. Будутъ–ли новые правители Англiи придерживаться спокойно–консервативной политики, или же, сверхъ этого, предпримутъ и реакцiю противъ результатовъ, выработанныхъ дѣятельностью прежнихъ правителей? На этотъ счетъ уже высказано не мало разныхъ предположенiй, опасенiй и даже тревогъ (за coxpаненie европейскаго мира). Но намъ кажется что нѣкоторое знакомство съ англiйскою жизнью можетъ привести къ одному предположенiю относительно этого вопроса: кабинетъ Дизраэли въ настоящее время будетъ, или лучше, можетъ быть лишь благоразумно–консервативнымъ, а не реакцiоннымъ въ томъ значенiи, какъ это принято понимать въ нѣкоторыхъ европейскихъ государствахъ. Въ самомъ дѣлѣ, великобританскiй народъ, двѣ трети мужскаго взрослаго населенiя котораго участвуютъ в политическихъ выборахъ, высказавшись столь ясно противъ горячечной реформенной дѣятельности Гладстона, не обнаружилъ eще тѣмъ своего отвращенiя къ постепеннымъ улучшенiямъ въ его соцiальной и политической жизни. Не смотря на отказъ отъ поддержки Гладстона при выборахъ въ новую палату общинъ, по большей части, и въ самой Англiи достаточно признаются заслуги его передъ страною: его добросовѣстная и полезная реформенная дѣятельность. Кромѣ плодотворной его финансовой и экономической дѣятельности и миролюбивой международной политики (о чемъ мы уже говорили, см. № 5), за Гладстономъ считаютъ множество важныхъ дѣлъ. Онъ старался водворить религiозную равноправность и примирить съ Англiею населенiе Ирландiи, гдѣ религiозная вражда и сепаратистскiя наклонности массъ населенiя не переставали разжигать страсти; улучшилъ законодательство о народномъ образованiи; уничтожилъ старинный обычай покупки офицерскихъ чиновъ, вмѣсто прiобрѣтнiя ихъ исключительно личными заслугами, и тѣмъ положилъ начало преобразованiю англiйской армiи, несовершенства которой вполнѣ сознаются въ Англiи; значительно расширилъ избирательное право населенiя; ввелъ закрытую подачу голосовъ на выборахъ, имѣющую цѣлью придать болѣе независимости подачѣ голосовь и т. п. Если англичане считаются консерваторами, такъ сказать, по натурѣ своей, то склонность ихъ къ консерватизму не слѣдуетъ понимать односторонне. Въ реформахъ Aнглiи почти не бывало рѣзкихъ переходовъ и тѣмъ менѣе было совершенно нежданныхъ скачковъ. Каждая почти реформа тамъ вырабатывалась самою жизнью и являлась результатомъ сознанной значительною частью населенiя поребностью. Поэтому англичане такiе же консерваторы относительно реакцiонной ломки недавно преобразованныхъ учрежденiй, какъ и относительно несвоевременныхъ либеральныхъ покушенiй на освященныя вѣками и вкоренившiяся въ народную жизнь учрежденiя.

Съ тѣхъ поръ какъ молчаливый маршалъ Макъ–Магонъ рѣшился, наконецъ, заговорить, положенiе дѣлъ во Францiи нѣсколько измѣнилось. Но едва–ли не къ худшему. Борьба партiй усилилась, увеличилось и дробленiе этихъ партiй, a вмѣстѣ съ тѣмъ существующiй порядокь дѣлъ сталъ еще болѣе непрочнымъ. Вотъ любопытная картина положенiя страны, которая, по выраженiю персидскаго шаха, управляется семью–стами королей.

Маршалъ–диктаторъ, который до того времени не рѣшался произносить ни одного слова относительно своей политики публично, вдругъ, при посѣщенiи коммерческаго суда, произнесъ рѣчь, въ которой нѣсколько торжественно и далеко недвусмысленно выразилъ, что онъ, во все время своихъ семилѣтнихъ диктаторскихъ полномочiй, не потерпитъ колебанiй разными партiями его власти, заставитъ ихъ уважать рѣшенiя нацiональнаго собранiя, ввѣрившаго ему семилѣтнюю власть и такимъ образомъ сдѣлаетъ все для оживленiя въ странѣ промышленности, торговли и т. п. и вообще для устраненiя повсемѣстнаго въ странѣ экономическаго застоя... Такое неожиданное обстоятельство привело въ замѣшательство тѣ партiи, которыя возлагали надежды на уступчивость «честнаго маршала”, когда придется провозгласить короля или императора. Тѣмъ болѣе что вскорѣ стали обнаруживаться и послѣдствiя извѣстнаго циркуляра главы кабинета (по поводу того что вся вновь назначаемая администрацiя должна исключительно служить въ пользу утвержденiя семилѣтнихъ полномочiй) и рѣчи самого маршала. Судъ приговорилъ редактора одной бонапартистской газеты къ штрафу въ 300 фр. за нападки на упроченiе семилѣтнихъ полномочiй. За этимъ послѣдовалъ черезъ–чуръ смѣлый манифестъ неутомимаго «бывшаго вице–императора”, Руэра, недавно возвратившагося изъ Англiи, послѣ совѣщанiй съ наполеонидами. Вь манифестѣ, по случаю приближенiя 16 марта — дня совершеннолѣтiя сына Наполеона, предлагалось странѣ посредствомъ плебисцита дѣлать выборъ только между республикою и имперiею, при чемъ открыто было заявлено что семилѣтнiя полномочiя Макъ–Магона ограничены и эфемерны и служатъ лишь переходомъ къ постоянной формѣ правленiя, т. е. къ имперiи. Вслѣдъ за манифестомъ обнародованъ былъ другой манифестъ со стороны другаго представителя бонапартистской партiи принца Наполеона, гдѣ уже совсѣмъ отвергались полномочiя Макъ–Магона какъ неустановленные непосредственнымъ народнымъ рѣшенiемъ, и приглашались послѣдователи имперiи на 16 марта для принесенiя поздравленiя этому принцу. Манифесты вызвали горячiе протесты со стороны королевскихъ партiй и, сверхъ того, предостереженiе со стороны правительства, которое, будто бы, не служитъ никакимъ партiямъ, а исключительно заботится о водворенiи порядка на семь лѣтъ. Представитель чистыхъ легитимистовъ Франлье отвѣтилъ на манифестъ, что дѣло республики и имперiи — равно адское дѣло, такъ какъ республика три раза приводила Францiю на край гибели, равно какъ и имперiя, въ 1814, 1815 и 1870 гг., губила Францiю, выдавая ее врагамъ связанною по рукамъ и ногамъ, а что лишь королевская власть служитъ высшимъ идеямъ. Въ циркулярѣ же герцога Брольи предписывалось властямъ воспрещать публичную пропаганду въ пользу бонапартистскихъ манифестацiй и недопускать чиновниковъ существующаго правительства принимать какое либо участiе въ нихъ. Такимъ образомъ происходитъ совершенный уже разрывъ легитимистовъ, орлеанистовъ и «нейтральнаго" правительства съ бонапартистами. Въ свою очередь возобновляются ссоры и интриги между легитимистскими и орлеанистскими партiями, изъ которыхъ первыя недавно значительно потеряли свой, впрочемъ, незначительный кредитъ у массъ населенiя, вслѣдствiе необыкновеннаго процесса противъ нихъ со стороны такъ называемыхъ прямыхъ наслѣдниковъ Бурбоновъ, или голландскихъ Бурбоновъ*)... Наконецъ и республиканскiя фракцiи, которыя на время какъ–будто сплотились между собою, для спасенiя Францiи отъ роялистскихъ и имперiалистскихъ переворотовъ, — начинаютъ вновь разлагаться. Тьеръ, котораго, со дня его отставки, считали предводителемъ всѣхъ республиканскихъ фракцiй, 24 (12) февраля, въ письмѣ къ кандидату умѣренной республиканской партiи, предложенному въ Вiеннѣ, настаиваетъ на необходимости консервативной республики для спасенiя Францiи и порицаетъ выборы такихъ лицъ въ депутаты, какъ извѣстный старый народный трибунъ Ледрю–Ролленъ, которые могутъ только увеличивать нерѣшительность нацiональнаго собранiя относительно умиротворенiя Францiи. Такое же мнѣнiе высказываютъ и всѣ умѣренныя республиканскiя фракцiи. А между тѣмъ этотъ старый республиканецъ–революцiонеръ пользуется значительнымъ вѣсомъ у крайнихъ республиканцевъ и, лишь уступая ихъ настоятельнымъ просьбамъ, принялъ кандидатуру послѣ того, какъ уже совсѣмъ было сошелъ со сцены... Наконецъ, противъ радикальной группы, готовящей на дняхъ, въ лицѣ предводителя своего Гамбетты, запросъ относительно подкапыванiя монархистскими партiями подъ существующiй порядокъ, пущены въ ходъ всевозможныя интриги. Надѣются даже возбудить судебное преслѣдованiе противъ турскаго правительства, т. е. въ сущности противъ Гамбетты, пользуясь тѣмъ подходящимъ случаемъ, что 23 (11) февраля коммиссiя, разсматривавшая дѣйствiя правительства 4 сентября, произнесла очень строгiй приговоръ противъ Гамбетты, котораго коммиссiя дѣлаетъ отвѣтственнымъ за важныя бѣдствiя Францiи въ послѣднюю войну...

Что до Испанiи, то что сказать о правительствѣ, прямо опирающемся на армiю, которое до сихъ поръ не только не подавило скопищъ карлистовъ, но даетъ имъ средства занимать укрѣпленные пункты, — какъ, напримѣръ, Бильбао, — подвергать ихъ всѣмъ ужасамъ осады и замѣтно усиливаться?

Ничего нѣтъ удивительнаго что пресловутый генералъ Морiонесъ морочилъ своими фиктивными побѣдами надъ карлистами правительство оратора–президента Кастеллара, но непонятно, чего ожидаетъ отъ этого главнокомандующаго маршалъ Серрано! До сихъ поръ всѣ извѣстiя изъ Испанiи получаются въ родѣ того что генералъ Морiонесъ преслѣдуетъ все какiе–то фантастическiе планы «быстрыхъ, неожиданныхъ нападенiй на враговъ отечества”, но, по какимъ–то непостижимымъ случайностямъ, скорѣй отдаляется со своею армiею отъ враговъ, чѣмъ приближается къ нимъ...И довольно курьозныя, по поводу такихъ дѣйствiй его, получаются изъ Мадрида извѣстiя. Такъ, напримѣръ, 23 (11) февраля получена изъ Мадрида такая телеграмма: «Бурная погода на морѣ продолжаетъ препятствовать операцiямъ Морiонеса” — и болѣе ничего!...

В–ръ. П–чъ.

_______

ЕЩЕ О ДВОРЯНСТВѢ И НАРОДНОЙ ШКОЛѢ.

ИЗЪ ПИСЬМА ОДНОГО ПРЕДВОДИТЕЛЯ ДВОРЯНСТВА.

По поводу нашей статьи въ № 4 «О дворянствѣ и народной школѣ”, мы получили нѣсколько сочувственныхъ отзывовъ отъ предводителей дворянства. Считаемъ себя обязанными изъ одного отзыва выписать нѣсколько строкъ, признавая за ними достоинство практическаго взгляда на вопросъ. Авторъ этихъ строкъ уже девять лѣтъ состоитъ предводителемъ, и сколько намъ извѣстно, принадлежитъ къ числу тѣхъ предводителей, которые не смотрятъ на эту должность, какъ на синекуру. Чисто практическому, а слѣдовательно и вѣрному взгляду его на вопросъ нельзя не сочувствовать.

Вотъ что онъ пишетъ: «Предсѣдательство въ училищныхъ совѣтахъ предводителей дворянства будетъ только, позвольте такъ выразиться, однимъ церемонiаломъ и не подвинетъ дѣла народнаго образованiя ни на одинъ шагъ, если: 1) составъ училищнаго совѣта не измѣнится; 2) не будутъ установлены попечительства надъ 2–мя или 3–мя школами (не болѣе) изъ мѣстныхъ дворянъ; 3) не будетъ обязательнымъ въ каждомъ довольно значительномъ селенiи имѣть школу (слѣдуетъ опредѣлить число душъ или дворовъ); 4) не возложены на сельское общество извѣстные расходы на содержанiе школъ, хотя–бы самые незначительные, во 100 или 150 р. ежегодно, смотря по средствамъ общества; 5) къ этому первоначальному расходу должны притекать пособiя мѣстнаго земства и попечителей, которыхъ также слѣдуетъ обложить незначительно, и 6) въ составъ учительскихъ совѣтовъ непремѣнно должны входить попечители, учители и пожалуй тѣже чиновники, которые теперь тамъ возсѣдаютъ. Я самъ былъ шесть лѣтъ предсѣдателемъ училищныхъ совѣтовъ и не смотря на всю искреннюю преданность дѣлу образованiя, ушелъ оттуда, ибо убѣдился что благочинный, исправникъ, степенный гражданинъ, выборный отъ города и два члена, выбираемые въ совѣтъ земствомъ, преимущественно изъ «тихонькихъ”, смотритель уѣзднаго училища, при всей своей любви къ дѣлу, ничего не подѣлаютъ, ибо каждый изъ нихъ не занятъ, а буквально поглощенъ своими прямыми обязанностями, въ особенности исправникъ. Дѣлайте предсѣдателемъ кого угодно, но дайте дѣлу людей свободныхъ отъ большихъ постороннихъ обязанностей, которые–бы слѣдили постоянно за жизнью школы, навѣдываясь туда часто, знали направленiе учителя и настроенiе дѣтей, и т. д. Вы мнѣ можете сказать: но гдѣ–же эти люди? На это одинъ отвѣтъ: пока въ массѣ не явилось сознанiе необходимости ученiя, только такiе люди (свободные и преданные) и могутъ давать толчки дѣлу. Если–же дворяне или другiя лица не пожелаютъ этимъ заняться, то слѣдуетъ предоставить дѣло его исторической судьбѣ; отвѣты дворянства останутся однѣми фразами, а нужно дѣло”.

_______

ГОЛОСЪ ЗА В. И. ДАЛЯ.

Странныя бываютъ явленiя въ нашей современной журналистикѣ, въ особенности когда дѣло дойдетъ до критики и оцѣнки трудовъ такихъ писателей, которые чужды всѣхъ литературныхъ партiй и не принадлежатъ ни къ одному журнальному муравейнику. Да, много но части критики видимъ мы самыхъ неожиданныхъ странностей. Къ такимъ–то странностямъ можно отнести недавно появившуюся въ «Вѣстникѣ Европы” статью г. Пыпина, не соблаговолившаго входить въ пренiе съ однимъ извѣстнымъ писателемъ, по поводу неосновательныхъ отзывовъ г. Пыпина объ одномъ очень важномъ литературномъ трудѣ, и вздумавшаго полемизировать съ этимъ писателемъ теперь, когда сего послѣдняго болѣе года нѣтъ уже въ живыхъ!

Дѣло вотъ въ чемъ: въ 1872 году мы лишились одного извѣстнаго литературнаго дѣятеля, именно В. И. Даля, кончившаго, лѣтъ за пять до смерти, громадный, удивляющiй собою трудъ (мы говоримъ о «Толковомъ Словарѣ” живаго великорусскаго языка). Дѣйствительно, трудъ этотъ до того удивителенъ, что если–бъ не было съ достовѣрностiю извѣстно что «Толковый Словарь” задуманъ и приведенъ къ концу однимъ человѣкомъ, безъ помощи какого нибудь комитета, или коммиссiи, то, право, можно бы было сомнѣваться въ дѣйствительности такого небывалаго дѣла. И вотъ, послѣ смерти этого въ высшей степени замѣчательнаго человѣка, память о которомъ дорога для всѣхъ кто его зналъ, стали появляться отъ близкихъ къ нему особъ разныя воспоминанiя о его жизни и литературныхъ трудахъ. Одно изъ такихъ воспоминанiй было напечатано въ «Русскомъ Вѣстникѣ”, за подписью г. Мельникова, помѣстившаго между прочимъ въ статьѣ своей разсказъ cамого Даля о неосновательномъ, или, какъ выражается Даль, — легкомысленномъ отзывѣ г. Пыпина, касательно перваго выпуска «Толковаго Словаря”. Что касается г. Мельникова, то онъ къ разсказу Даля прибавилъ отъ себя ни больше, ни меньше, какъ четыре неполныя строки*). Эти–то четыре невинныя строчки породили въ г. Пыпинѣ страшное негодованiе. Если правду сказать, то г. Пыпинъ, не бывъ непослѣдовательнымъ, и не могъ не вознегодовать на четырехъ–строчную замѣтку г. Мельникова. Если г. Пыпипу удалось (?) развѣнчать такiя личности, какъ глубоко уважаемый всею Россiею нашъ исторiографъ Карамзинъ, въ которомъ, какъ извѣстно, г. Пыпинъ открылъ крѣпостническiя чувства и свойства человѣка ограниченнаго, то съ какой стати смѣетъ какой–то г. Мельниковъ заступаться за какого–то Даля и вспоминать старую исторiю, не совсѣмъ для г. Пыпина прiятную? Надо однакожь отдать справедливость г. Пыпину — негодованiе на г. Мельникова не отуманило его на столько, чтобы онъ не видѣлъ той великой разницы, которая по волѣ судебъ существуетъ между имъ и простыми смертными. Онъ, упомянувъ о существованiи статьи г. Мельникова, и назвавъ ее злобною противъ него инкриминацiею — съ достоинствомъ человѣка обиженнаго, говоритъ: «Эти инкриминацiи были высказаны въ такомъ тонѣ что я тогда счелъ излишнимъ вступать въ какie нибудь споры съ ихъ авторомъ, и теперь считаю.” Какой тонъ надо имѣть, чтобы удостоиться отвѣта отъ г. Пыпипа, опредѣлить довольно трудно, ибо, какъ дальше увидитъ читатель, г. Пыпинъ и Далю не отвѣчалъ потому что вызовъ Даля на объясненiе, будучи повѣренъ по камертону г. Пыпина, оказался непрiятнаго тона. Не смотря однакожь на это, г. Пыпинъ печатаеть нынѣ въ «Вѣстникѣ Европы” цѣлыхъ 20 страницъ, въ отвѣтъ тому же Далю! Почему г. Пыпинъ не отвѣчалъ Далю въ 1867 году, а отвѣчаетъ теперь, онъ объясняетъ тѣмъ что Даль требовалъ отъ него объясненiй рѣзкимъ тономъ. При томъ же «все это, говорить онъ, было столь безтактно что я предпочелъ оставить эти требованiя безъ всякаго отвѣта”. Причина, какъ видитъ читатель, довольно странная; ибо, если требованiе Даля потому осталось неисполненнымъ, что оно было сдѣлано худымъ тономъ и безтактно, то развѣ теперь могло оно сдѣлаться болѣе прiятнаго тона и съ тактомъ? Конечно, не могло. Такъ почему же является отвѣтъ теперь? Потому, говоритъ г. Пыпинъ, что въ статьѣ г. Мельникова замѣшано имя Даля. Отъ часу не легче! Да прежде–то, когда вы дѣлали на «Толковый Словарь” легкомысленныя замѣтки, чье имя было замѣшано? Предвидя этотъ вопросъ, г. Пыпинъ отвѣчаетъ на него такъ: «Между тѣмъ я не отвѣчалъ изъ уваженiя къ Далю”. Уваженiе г. Пыпина къ Далю имѣетъ какой–то двусмысленный обликъ: то изъ уваженiя къ нему онъ не отвѣчаетъ въ 1867 году, то изъ того же уваженiя отвѣчаетъ теперь! Воля ваша, а тутъ что нибудь да не такъ. Не лучше–ли бы было г. Пыпину, придержавшись правды, прямо сознаться что съ Далемъ умершимъ гораздо удобнѣе вести полемику, чѣмъ съ Далемъ живымъ.

Какъ бы то ни было, но г. Пыпинъ, обращая вниманiе на статью г Мельникова, говоритъ: «Мельниковъ разрабатываетъ тему Даля, не понимая настоящаго положенiя дѣла въ литературѣ (какое это положенiе въ литературѣ?); онъ повторяетъ обвиненiе Даля, снабжаетъ собственными украшенiями, приходить въ негодованiе противъ моего мнимаго покушенiя противъ «Словаря Даля”, и въ томъ что я оставилъ безъ отвѣта инкриминацiю Даля видитъ, ни болѣе, ни менѣе, какъ нарушенiе литературной честности*). Нападенiе такого противника, какъ г. Мельниковъ, для меня довольно индифферентно (еще бы!), и я не вздумалъ бы предлагать читателю полемику съ этимъ писателемъ; я буду говорить о самомъ предметѣ, имѣющемъ общiй интересъ, такъ какъ имя Даля есть уже историческое имя русской литературы”. Объяснившись такимъ образомъ съ г. Мельниковымъ, г. Пыпинъ начинаетъ свой запоздалый отвѣтъ Далю описанiемъ того что сдѣлалъ Даль, какъ писатель, однимъ словомъ, знакомитъ публику съ Далемъ; едва ли однакожь трудъ этотъ не напрасенъ, и мы, право, не скажемъ ничего лишняго, если будемъ утверждать что большинству публики гораздо извѣстнѣе Даль, нежели г. Пыпинъ. Впрочемъ, умыселъ другой тутъ былъ: изъ лицемѣрно натянутыхъ похвалъ Далю, какъ писателю, которые преподноситъ ему г. Пыпинъ, легко усмотрѣть что похвалы эти отзываются осужденiемъ. Такъ напримѣръ, г. Пыпинъ говоритъ что талантъ Даля, какъ народнаго писателя, принадлежалъ къ тѣмъ, которые имѣютъ опредѣленныя границы; что Даль въ теоретическихъ понятiяхъ о народности и о значенiи этнографическихъ изысканiй былъ человѣкомъ своей эпохи**); что Даль былъ самоучка неимѣвшiй критическаго отношенiя къ положенiю вещей, и приходилъ къ понятiямъ, которыя не могутъ не называться странными”. А что Даль былъ человѣкомъ безтактнымъ, это мы уже замѣтили прежде. И все это и многое въ томъ же родѣ говоритъ о Далѣ г. Пыпинъ голословно, безъ малѣйшихъ доказательствъ, какъ подобаетъ человѣку, авторитетъ котораго непогрѣшимъ. Однимъ словомъ, въ аттестацiи своей Далю г. Пыпинъ придерживался той же манiи, которая руководила имъ при развѣнчиванiи личностей и болѣе Даля извѣстныхъ, какъ напримѣръ Карамзинъ и Пушкинъ. Конечно, всякiй можетъ судить о достоинствахъ того или другаго писателя сообразно со средствами своего пониманiя, но при такихъ сужденiяхъ не надо прибѣгать къ выдумкамъ; а вѣдь грѣхъ этотъ случился съ г. Пыпинымъ, какъ при разборѣ «Словаря” Даля, такъ и теперь. Въ статьѣ своей онъ говоритъ что Даль, смутно чувствуя разладъ высшихъ классовъ съ народомъ, полагалъ что дѣлу помочь не мудрено, слѣдуетъ только сблизиться съ внѣшнимъ народнымъ бытомъ, принять нѣкоторые изъ оставленныхъ народныхъ обычаевъ, бросить иноземщину, а главное принять народный языкъ, и даже ввести его въ изящную словесность, которую такъ не изящно называютъ наши грамотеи беллетристикой. Однимъ словомъ, по всѣмъ соображенiямъ г. Пыпина, Даль силился быть преобразователемъ русскаго языка. Подъ наитiемъ такихъ остроумныхъ догадокъ, г. Пыпинъ приходить къ тому заключенiю, что и «Толковый–то Словарь” придумалъ Даль издавать собственно для осуществленiя своихъ реформаторскихъ замысловъ. Касательно этихъ небывалыхъ замысловъ, намъ весьма легко опровергнуть г. Пыпина, стоитъ только привести по этому поводу собственныя слова Даля. Въ «Напутномъ Словѣ” къ «Словарю”, упомянувъ о томъ что «наши мѣстные говоры — законныя дѣти русскаго языка и образованы правильнѣе, вѣрнѣе и краше, чѣмъ нашъ письменный жаргонъ”, дальше продолжаетъ Даль такъ: «предвидя что слова эти будутъ перетолкованы, повторяю, для людей добронамѣренныхъ, что вовсе не утверждаю, будто вся народная рѣчь, ни даже всѣ слова рѣчи этой должны быть внесены въ образованный pyccкiй языкъ; я утверждаю только что мы должны изучить простую и прямую русскую рѣчь народа, и усвоить ее себѣ какъ все живое усвояетъ себѣ добрую пищу, и претворяетъ ее въ свою кровь и плоть”. Въ другомъ мѣстѣ Даль говорить: «нѣтъ, языкомъ грубымъ и необразованнымъ писать нельзя”. Пусть г. Пыпинъ прочтетъ все что написано въ «Нaпутномъ Словѣ”, а также и въ другихъ приложенiяхъ, авось тогда онъ убѣдится что нарѣканiе его на Даля, будто бы хотѣвшаго ввести въ литературныя произведенiя простонародный языкъ, и сдѣлаться преобразователемъ, нисколько не правдоподобно; приписывать же неправдоподобные замыслы человѣку не имѣющему уже возможности отвѣчать на такую напраслину — едва–ли можно отнести къ знанiю литературных приличiй и обладанiю тактомъ, то есть, такими достоинствами, въ которыхъ г. Пыпинъ отказываетъ Далю. Но и этой напраслины г. Пыпину казалось мало, онъ дѣлаетъ въ отношенiи Даля еще худшiя предположенiя: «Мы, говоритъ г. Пыпинъ, знаемъ, что этнографы этой школы, (то есть той къ которой принадлежалъ Даль), на словахъ великiе любители народа, становились къ нему на дѣлѣ въ ненавистную роль соглядатаевъ и сыщиковъ; напримѣръ, по дѣламъ о старообрядческомъ расколѣ”. Намекъ этотъ нельзя не отнести къ Далю, ибо иначе, какъ прикажете понимать ту причину, по которой онъ приплетенъ къ полемикѣ съ умершимъ Далемъ? Позволительно спросить — можно ли отнести подобные намеки къ знанiю литературныхъ приличiй, или къ тому хорошему тону, который г. Пыпинъ желаетъ видѣть въ своихъ противникахъ?

Какъ бы то ни было, но г. Пыпинъ, давно подозрѣвавшiй въ Далѣ преобразовательные замыслы, задумалъ остановить это намѣренiе, къ чему представился и случай, когда попался въ его руки первый выпускъ «Толковаго Словаря”. Разбирая его, г. Пыпинъ имѣлъ неосторожность обмолвиться довольно крупной неправдой; а именно: онъ увѣрялъ, будто бы Даль, въ своемъ «Словарѣ”, помѣщаетъ часто слова собственнаго сочиненiя. Въ настоящей своей статьѣ, помѣщенной въ «Вѣстникѣ Европы”, г. Пыпинъ благоразумно умалчиваетъ объ этомъ необдуманномъ «часто”, но желая оправдаться, говоря его языкомъ, въ своихъ инкриминацiяхъ, онъ пытается это сдѣлать нижеслѣдующими объясненiями:

«При первыхъ же, говоритъ г. Пыпинъ, буквахъ «Словаря" дѣйствительно встрѣчались вещи, которыя способны были возбудить недоумѣнiе; встрѣчались, во первыхъ, нoвoвведенiя Даля въ правописанiи, во вторыхъ, нѣкоторыя необычайныя слова. И то и другое давало поводъ думать что Даль не только не покидаетъ своихъ реформаторскихъ мнѣнiй, но и думаетъ пользоваться «Словаремъ” для ихъ осуществленiя. Нѣсколько подобныхъ необыкновенныхъ словъ и были указаны въ моемъ отзывѣ: напримѣръ, при словѣ «автоматъ” я встрѣтилъ слово «живуля”; при словѣ «гимнастика" — слово «ловкосилье”; при словѣ «гармонiя” — слово «согласъ”. На это мы замѣтимъ что если Далемъ были помѣщены слова, казавшiяся г. Пыпипу, не вполнѣ, какъ видно, знакомому съ русскимъ языкомъ, — необычайными; если Даль употреблялъ въ нѣкоторыхъ случаяхъ нововведенiя въ правописанiи, то на всѣ эти, по мнѣнiю г. Пыпина, уклоненiя отъ роли лексикографа были Далемъ объяснены свои причины: въ «Напутномъ Словѣ”, читанномъ въ Обществѣ любителей русскаго слова, въ Москвѣ, въ 1862 году; сверхъ сего, была приложена къ первой части «Словаря” съ такими же объясненiями статья подъ названiемъ: «О Русскомъ Словарѣ”, читанная въ Обществѣ любителей русской словесности, въ частномъ его собранiи 25 февраля, и въ публичномъ 6 марта 1860 года. Оба эти объясненiя Даля не могли быть не извѣстны хотя по слуху г. Пыпину. Слѣдственно, собираясь критиковать «Словарь”, ему надлежало съ этими объясненiями познакомиться, и прежде нежели приписывать Далю реформаторскiе замыслы, опровергнуть доказательства и объясненiя Даля, почему онъ составилъ свой «Словарь” такъ, а не иначе. Вмѣсто того, г. Пыпинъ, критикуя три слова попавшiяся ему во всемъ первомъ выпускѣ, принялъ ихъ за слова сочиненныя Далемъ, да ужь кстати приписалъ ему и частое сочиненiе такихъ словъ. Такъ какъ г. Пыпинъ старается это слово («часто”) замять, то мы представляемъ здѣсь точную выписку изъ записки его представленной этнографическому отдѣленiю.

Въ первой части «Толковаго Словаря", на стр. 3, Даль говоритъ: «я съ великимъ трудомь добылъ свѣденiе о томъ, на какiя именно слова разборщикъ ссылался; онъ приводитъ ихъ всего только три, говоря: «гармонiю, онъ (Даль) переводитъ согласъ, гимнастику ловкосильемъ, а автоматъ — живулей, и при послѣднемъ словѣ ставить знакъ удивленiя. Основываясь на этихъ трехъ словахъ разборщикъ говоритъ: «рядомь съ словами собственными, словами областными, онъ (Даль) ставить часто, ничѣмъ ихъ не обозначая, слова собственнаго своего сочиненiя. Вотъ это–то несправедливое нарѣканiе на Даля, будто онъ въ словарѣ часто ставитъ слова своего сочиненiя, да еще ничѣмъ ихъ не обозначая, не могло, конечно, казаться Далю непрерѣкаемою правдою, а потому, въ отвѣтѣ своемъ на приговоръ, онъ и далъ понять г. Пыпину что въ словахъ его нѣтъ правды, что онъ говорить не подумавши, и что нельзя о такомъ трудѣ говорить на махъ; а въ заключенiе добавляетъ: «утверждаю, что во всемъ Словарѣ моемъ нѣтъ ни одного выдуманнаго мною слова, т. е. нѣтъ въ красной строкѣ, какъ слово объясняемое; въ толкованiяхъ могутъ попадаться, хотя весьма рѣдко, слова не бывшiя доселѣ въ обиходѣ; спрашиваю, не за себя, а за самое дѣло, можно ли послѣ сего такъ объ немъ отзываться, какъ это случилось въ помянутомъ разборѣ?.. Чая въ противникѣ честнаго человѣка, я увѣренъ что онъ засимъ сдѣлаетъ одно изъ двухъ и докажетъ не однимъ и даже не тремя примѣрами что Даль ставить часто, ничѣмъ ихъ не обозначая, слова своего сочиненiя, либо объявитъ что онъ ошибся, и что беретъ свое слово назадъ”. Ожиданiе Даля не сбылось; г. Пыпинъ въ ошибкѣ не сознался, а доказать что Даль часто ставитъ слова своего сочиненiя, ничѣмъ ихъ не обозначая, конечно не могъ, такъ какъ нарѣканiе это на Даля есть одна выдумка.

Можно, конечно, спросить: почему Даль такъ горячо принялъ то, что самъ же называлъ легкомысленнымъ отзывомъ? Но и на это авторъ «Словаря” отвѣчаетъ самымъ удовлетворительнымъ образомъ; онъ говоритъ: «подобное заподозрѣнье (то есть что Даль часто помѣщаетъ въ «Словарѣ” слова своего сочиненiя) ученымъ обществомъ*), лишаетъ «Словарь” въ глазахь современниковъ даже и язычнаго его достоинства; коли словарю нельзя вѣрить, коли онъ набитъ офенскими, т. е. придуманными имъ словами, вмѣсто природныхъ, то какой же онъ словарь? Такую, можно думать, идею желалъ г. Пыпинъ усвоить о «Словарѣ”, современному обществу: какой, дескать, это словарь? Ссылка г. Пыпина на подпись своего имени подъ удостоенiемъ труда Даля Константиновской медали, какъ на доказательство своего безпристрастiя, въ сущности ничего не доказываетъ, когда мы видимъ какъ и теперь относится г. Пыпинъ о Далѣ; сверхъ сего, надо сказать и то, что люди нѣсколько повыше стоявшiе въ литературѣ нежели г. Пыпинъ, трудъ Даля считали громаднымъ, а потому открыто возставать противъ общаго мнѣнiя людей, достойныхъ въ такомъ дѣлѣ полнаго довѣрiя, не совсѣмъ было удобно, а подгадить полезному труду добронамѣренннымъ намекомъ у насъ весьма еще дѣлается возможнымъ.

Во всей своей длиннѣйшей статьѣ, г. Пыпинъ тщательно избѣгаетъ упоминанiя объ этомъ несчастномъ словѣ «часто”, которое, однакожь, и было единственною причиною справедливаго негодованiя Даля. Чтобы доказать что негодованiе это отнюдь не было дѣломъ авторскаго самолюбiя, ставящаго трудь свой выше всякой критики, мы приведемъ здѣсь выписку изъ первой части «Толковаго Словаря”, изъ которой читатель увидитъ какое скромное мнѣнie самъ Даль имѣлъ о своемъ трудѣ.

Объяснивши какъ и почему, при составленiи «Словаря” руководствовался Даль имѣвшимися у него матерiалами, онъ продолжалъ такъ: «Однако довольно. Рѣчь моя протянулась какъ голодное лѣто: я началъ было коротко, но что наболѣло не стерпѣло, и квашня черезъ край ушла. Я хотѣлъ только показать какъ и надъ чѣмъ я работаю, прибавлю еще что это не есть трудъ ученый и строго выдержанный; это только сборъ запасовъ изъ живаго языка, не изъ книгъ, и безъ ученыхъ ссылокъ; это трудъ не зодчаго и даже не каменьщика, а работа подносчика его, но трудъ цѣлой жизни, который сбережетъ будущему труженику на томъ же пути десятки лѣтъ. Переднiй заднему мостъ”.

Въ отвѣтѣ же на приговоръ г. Пыпина, мы читаемъ слѣдующiя слова: «я самъ знаю за Словаремъ своимъ болѣе недостатковъ, чѣмъ кто–либо, но порока, который добрые люди хотятъ навязать ему, въ немъ нѣтъ”.

Вотъ какъ говорилъ о своемъ трудѣ тотъ, кому г. Пыпинъ навязываетъ преобразовательные замыслы. Г. Пыпинъ ссылается для поддержки своихъ мнѣнiй на г. Грота, разбиравшаго «Словарь” Даля и выказавшагo нѣкоторые его недостатки. Послѣ вышеозначеннаго мнѣнiя самого Даля объ этихъ недостаткахъ, ссылка на г. Грота дѣлается совершенно излишнею; и да будетъ извѣстно г. Пыпину, что въ отзывѣ Даля на его приговоръ, въ замѣткѣ г. Мельникова, а также и въ настоящей нашей статьѣ, вовсе не заключается желанiя утверждать что «Словарь” Даля не имѣетъ никакихъ недостатковъ; нѣтъ, дѣло идетъ о томъ только что въ «Словарѣ” нѣтъ тѣхъ недостатковъ, которые приписываетъ ему г. Пыпинъ. Приводимыя г. Пыпинымъ слова г. Грота нисколько не доказываютъ того что Даль часто помѣщалъ въ «Словарѣ” слова имъ сочиненныя. Что касается предложенiя Даля замѣнить иностранныя слова своими, то объ этомъ г. Гротъ говорить вотъ что: «Попытка замѣнять чужiя слова своими, старанiе изгонять варваризмы заслуживаетъ всякаго уваженiя”. Г. Гротъ говоритъ только что всѣ такiя слова должны бы быть отмѣчены особыми знаками.

Нельзя думать чтобы Даль былъ согласенъ со всѣми замѣчанiями и г. Грота; но такъ какъ въ нихъ не заключалось никакихъ выдумокъ, то, сколько намъ извѣстно, Даль на замѣчанiя эти не сѣтовалъ, и если бы дождался втораго изданiя «Словаря”, тo вѣроятно на всѣ основательныя критики представилъ бы свои объясненiя. Что же касается приписываемыхъ г. Пыпинымъ преобразовательныхъ Далю замысловъ, то изъ критическихъ замѣтокъ г. Грота вовсе не видно чтобы и онъ приписывалъ эти замыслы Далю, а потому г. Пыпинъ и при ссылкѣ на г. Грота высказалъ крупную неправду, увѣряя (стр. 400) будто г. Гротъ не только указалъ на недостатки «Словаря” въ научно–филологическомъ отношенiи, но и замѣтилъ ошибочность его преобразовательныхъ цѣлей. Ни о какихъ такихъ цѣляхъ г. Гротъ не говорить; это есть новая выдумка г. Пыпина, но уже не на Даля, а на г. Грота.

Н. Потуловъ.

_______

ИПОТЕЧНЫЙ МЕХАНИЗМ.

(ПО ВОПРОСУ О ВВЕДЕНIИ ИПОТЕКИ ВЪ РОССIИ.)

У насъ мало кто имѣетъ правильное понятiе объ ипотекѣ; даже тѣ, которые ее изучили, мало преданы наукѣ и не могутъ отрѣшиться отъ введеннаго въ послѣднее время отяготительнаго нотарiальнаго порядка, основаннаго на отживающей крѣпостной, запретительной нашей системѣ, въ сущности не ограждавшей прежде и неограждающей нынѣ никого и ничего, ни частныхъ лицъ, ни казну, ни даже право собственности, какъ это доказалъ длинный рядъ печальныхъ юридическихъ опытовъ. Извѣстно что въ Европѣ наука ипотека раздвоилась въ своемъ направленiи или въ своемъ механизмѣ на практикѣ: въ иныхъ государствахъ усматривается въ ипотечной юрисдикцiи преобладанiе формализма; въ другихъ — существо правъ играетъ главнѣйшую роль. Повидимому многie наши юристы являются поклонниками перваго направленiя, при предполагаемомъ введенiи въ Россiи ипотеки, т. е. того, которое даетъ перевѣсъ формалистикѣ предъ сущностiю правъ, такъ какъ это направленiе даетъ возможность сохранить осколки нотарiально–крѣпостной рутины. Занимаясь давно этимъ предметомъ и изучая его въ примѣненiи къ потребностямъ, пользамъ и положенiю нашего отечества, я пришелъ къ противуположному убѣжденiю и отдаю преимущество тому направленiю, гдѣ коренною цѣлiю введенiя ипотеки поставлена твердость правъ по существу, а не казуистическое развитiе крѣпостнаго формализма въ ущербъ простотѣ, ясности, практичности дѣла и удобствамъ жителей въ ихъ повсемѣстныхъ сдѣлкахъ и оборотахъ. Въ моей системѣ я строго провожу основныя ипотечныя начала: публичность, спецiальность и старшинство, безъ коихъ ипотечный порядокъ немыслимъ, точно также какъ и безъ гласности, которая составляетъ первое условiе правильности и быстроты сдѣлокъ, твердости правь собственности, обезпеченiя исковъ и взысканiй, при обоюдной охранѣ сторонъ, и напослѣдокъ — свободы кредита. Три вышеуказаннныя научныя начала имѣютъ цѣлiю: 1–ое) утвержденiе и публичность или явку правъ; 2–ое) единство или спецiальность обезпеченiя, по коему опредѣленное имущество можетъ обезпечивать и опредѣленный кредитъ; темной же ипотеки (запретительной системы), гдѣ являются или неопредѣленныя взысканiя или неопредѣленная собственность, не допускается; и 3–е) право старшинства кредиторовъ при удовлетворенiи ихъ претензiй. Вотъ въ краткихъ словахъ существенныя основы ипотеки. Что касается до механической стороны ипотеки, то, не жертвуя сущностiю ея значенiя, сущностiю правъ и правды, я важнѣйшею задачею себѣ поставилъ: упростить формальность крѣпостныхъ актовъ и весь ипотечный ходъ дѣлъ, освободивъ его отъ излишней и обременительной казуистики и отъ прежней рутины во всемъ, что есть въ ней безполезнаго, а тѣмъ болѣе вреднаго или стѣснительнаго для народа, запутаннаго и сложнаго въ дѣлопроизводствѣ, наконецъ неудобнаго и дорогаго на практикѣ. Въ этихъ видахъ предлагаю введенiе у насъ ипотеки сообразить съ разнообразiемъ мѣстностей, климатовъ, пространствъ, путей сообщенiя, населенiя, развитiя быта народнаго въ нашемъ отечествѣ, на которое, по громадности его и своеобразности составныхъ частей, надлежитъ взирать не какъ на государство въ обыкновенномъ объемѣ, а какъ на 6–ю часть свѣта, подъ однимъ правленiемъ находящуюся. На различiи Россiи отъ западныхъ государствъ основано въ моей системѣ и различiе ипотечнаго механизма.

Составивъ такимъ образомъ полный проектъ, я, въ качествѣ уполпомоченнаго отъ усманскаго земства, представилъ въ министерство юстицiи его практичныя соображенiя, а вмѣстѣ съ тѣмъ подробныя проектированныя мною: ипотечное или крѣпостное положенiе съ формами и правилами для приведенiя онаго въ дѣйствiе, а также положенiе о личной вѣримости на томъ основанiи что когда кредитъ имущественный, т. е. обезпеченный недвижимою собственностiю, выдѣляется и входитъ въ кругъ дѣйствiя ипотеки, то необходимо издать одновременно постановленiе и о личномъ кредитѣ, въ ипотеку не входящемъ.

Ниже слѣдуетъ, въ главномъ очеркѣ, предлагаемый мною ипотечный механизмъ, неотступающiй отъ коренныхъ основъ науки, самый — по моему мнѣнiю — практичный и удобный для Россiи, представляющiй единство системы, незатруднительный для дѣлопроизводителей, простой, понятный и облегчительный для жителей, дающiй твердость укрѣпленiю правъ, развивающiй свободу кредита и повсемѣстныхъ сдѣлокъ, избавляющiй народъ отъ возобновившихся нынѣ древнихъ проѣздовъ, волокитъ, проторей, проѣстей и убытковъ, а кромѣ того и недорого стоющiй.

Для каждой единицы недвижимой собственности должна быть особая ипотечная книга въ трехъ экземплярахъ, во избѣжанiе утраты отъ пожаровъ, случайностей и злоумышленiй и въ облегченiе ипотечныхъ дѣйствiй. Одинъ изъ этихъ экземпляровъ долженъ находиться, какъ главный, въ крѣпостномъ отдѣленiи мѣстнаго окружнаго суда; другой, для удобства справокъ и для гласности свѣденiй объ имуществахъ — въ мѣстной уѣздной земской управѣ; третiй владѣльческiй — у собственника имѣнiя*); по сему послѣднему, какъ по единственному въ рукахъ владѣльца акту укрѣпленiя его правъ и обязательствъ, производятся всѣ обороты и сдѣлки повсемѣстно въ Россiи; этоть экземпляръ замѣнитъ для собственника всю нынѣшнюю массу нагромождаемыхъ на одно и тоже имущество документовъ, въ которыхъ ни частныя лица, ни судьи, иногда и найтись даже не могутъ. Лицамъ и мѣстамъ, имѣющимъ дѣло съ собственникомъ имѣнiя и значащимся въ его ипотечной или крѣпостной книгѣ, могутъ быть выдаваемы, по установленной формѣ, выписи изъ нея; дѣйcтвiя по нимъ производиться будутъ, узаконеннымъ, порядкомъ тоже повсемѣстно въ Имперiи посредствомъ надписей. Итакъ, весь формализмъ юридической дѣятельности по недвижимымъ имуществамъ, т. е. по всѣмъ сдѣлкамъ и оборотамъ съ ними, ограничится только двумя видами документовъ: ипотечною или крѣпостною книгою и выписями изъ нея, съ надписями на нихъ, въ случаѣ ихъ залога или передачи. Можетъ ли быть что–либо простѣе и удобнѣе этого? Для повсемѣстнаго производства сдѣлокъ и оборотовъ должны быть установлены сношенiя между крѣпостными отдѣленiями, вмѣсто требуемыхъ нынѣ разъѣздовъ по судамъ тѣхъ мѣстностей, гдѣ имѣнiя находятся, безъ существенной для дѣла необходимости, лишь при отягощенiи съ одной стороны жителей громадной Имперiи, а съ другой — въ видахъ облегченiя дѣятельности служащихъ, которая при этомъ теряетъ много относительно должнаго за нею контроля. Эти сношенiя особенно важны, какъ для возможности производить сдѣлки и обороты во всѣхъ концахъ Россiи, такъ и въ случаяхъ когда прибытiе въ мѣстный судъ или по какимъ–либо причинамъ неудобно или затруднительно по дальности разстоянiй и условiямъ переѣздовъ, по свойству и спѣшности сдѣлокъ, по могущему быть вреду при отрывкахъ отъ собственныхъ дѣлъ, по напрасной пересылкѣ суммъ и т. п.

При введенiи въ дѣйствiе предлагаемаго мною ипотечнаго порядка упразднятся: весь нынѣшнiй крѣпостной, запретительный, нотарiальный порядокъ въ полномъ смыслѣ; всѣ доселѣ существующiе документы и акты укрѣпленiя правъ на недвижимую собственность и разнородные документы по обязательствами. Все это замѣнится, какъ выше сказано: владѣльческимъ экземпляромъ крѣпостной книги и выписями изъ оной.

Каждый ясно пойметъ до какой степени тверда и вмѣстѣ съ тѣмъ облегчительна будетъ для всѣхъ такая система введенiя у насъ ипотеки.

Нотарiатъ перестанетъ быть крѣпостнымъ и сохранитъ только явочный характеръ, безъ подготовленiя даже въ ономъ предварительныхъ крѣпостныхъ актовъ, такъ какъ все крѣпостное дѣлопроизводство сосредоточится въ крѣпостныхъ отдѣленiяхъ, гдѣ должны составляться и краткiе, въ нѣсколько словъ проекты ипотечныхъ статей для внесенiя въ книгу, послѣ удостовѣренiя тѣмъ же отдѣленiемъ въ самоличности, правоспособности и соглашенiи сторонъ. Какъ утвержденiе этихъ статей, во всякомъ случаѣ, зависитъ отъ мѣстнаго отдѣленiя, то для сего и допускаются съ нимъ сношенiя тѣми отдѣленiями, въ кои представляются собственниками имѣнiй, при каждой сдѣлкѣ, ихъ владѣльческiе экземпляры крѣпостныхъ книгъ. Сiи послѣднiе экземпляры тутъ пополняются свѣденiями, сообщаемыми отъ мѣстныхъ oтдѣленiй, и выдаются, по записанiи сдѣлки, обратно имущественнику, со врученiемъ выписи другой сторонѣ, а при переходѣ права собственности на недвижимое имущество, владѣльческiй экземпляръ ипотечной на оное книги отдѣленiемъ передается прямо приобрѣтателю, что устраняеть всякую возможность двойныхъ или злостныхъ продажъ. Въ случаѣ выдѣла изъ имѣнiя или раздѣла онаго для новыхъ единицъ владѣнiя, вышеозначеннымъ же порядкомъ составляются крѣпостными отдѣленiями новыя ипотечныя книги, съ соотвѣтственными ссылками и отмѣтками въ старыхъ. Утвержденiе суда въ правахъ владѣнiя точно также вписывается отдѣленiемъ въ крѣпостную книгу. Противъ ея статей кладутся штемпели въ уплатѣ пошлинъ. Каждая статья въ книгѣ удостовѣряется надлежащими подписями и скрѣпою. Дѣйствiя съ выписями, какъ–то: уплата по нимъ, залогъ ихъ или передача другому лицу могутъ, пожалуй, даже быть, для большаго облегченiя, допущены къ совершенiю явочнымъ порядкомъ у нотарiусовъ, маклеровъ или въ тѣхъ учрежденiяхъ, какiя для сего устроены будутъ; но съ строгою ихъ обязанностiю удостовѣряться въ доброволiи, самоличности и правоспособности сторонъ, а также сообщать тотчасъ же о всякой сдѣлкѣ тому крѣпостному отдѣленiю, въ мѣстности котораго находится имѣнiе.

При укрѣпленiи правъ — свободное соглашенiе сторонъ, твердость собственности, законность наслѣдства и переходовъ имѣнiй, земская давность владѣнiя и правильность взысканiй, судомъ утвержденная, — должны быть въ полной н ненарушимой силѣ.

Вводъ во владѣнiе, какъ формальность, давно у насъ въ судебной практикѣ потерявшая свой юридическiй смыслъ и значенiе*), замѣниться должна: оглашенiемъ правъ на недвижимыя имущества, по непосредственному распоряженiю крѣпостныхъ отдѣленiй, чрезъ объявленiе мѣстнымъ жителямъ тѣхъ статей ипотечной книги, кои нужно всѣмъ вѣдать. Для этого копiи съ такихъ статей выставлять можно на стѣнахъ мѣстнаго суда, мироваго съѣзда, земской и городской управы, полицейскихъ учрежденiй въ городѣ и уѣздѣ, волостныхъ и сельскихъ управленiй, съ объявленiемъ на общественныхъ сходахъ и земскихъ собранiяхъ о новыхъ владѣльцахъ; даже иныя свѣденiя могуть быть публикуемы въ мѣстныхъ и иныхъ вѣдомостяхъ. Чѣмъ гласность полнѣе, тѣмъ, конечно, лучше. Статьи крѣпостной книги, подобному оглашенiю подлежащiя, могутъ быть слѣдующiя: принадлежность имѣнiя и переходы онаго, ограниченiя и охраны разныхъ правъ и все то что по опредѣленiю суда признано будетъ подлежащимъ огласкѣ. Крѣпостныя отдѣленiя должны дѣлать, въ случаѣ надобности, вызовы, публикацiи и т. п.

Вотъ простой механизмъ по предмету ипотечнаго начала публичности въ соединенiи съ возможно полною гласностiю, которая въ разныхъ сдѣлкахъ у насъ на практикѣ, безъ владѣльческаго экземпляра ипотечной книги, немыслима.

Перейдемъ теперь къ другому ипотечному началу спецiальности. Выше замѣчено что лишь oпредѣленное имущество можетъ обезпечивать опредѣленный же кредитъ или цифру взысканiя, и наоборотъ: лишь опредѣленное обязательство должно лежать на опредѣленной же собственности. Неопредѣлительность въ ипотекѣ не допускается, потому что не представляетъ ничего вѣрнаго и твердаго.

Эти коренныя правила ипотеки, выраженныя началомъ спецiальности, строго проведены въ моей системѣ, коею можетъ быть введено твердое и правильное обезпеченiе: ибо каждый долгъ и каждое взысканiе, законно опредѣленное, вписывается послѣдовательными статьями въ ипотечную или крѣпостную книгу имѣнiя. Но при этомъ мною не допускается темная ипотека, которая разрушаетъ весь смыслъ и все благотворное дѣйствiе здравой и правильной ипотеки, возвращая ее къ вредной рутинѣ запретительной системы, никого и ничего не гарантирующей. Когда каждое имѣнiе будетъ имѣть свою ипотечную книгу, въ которую вносятся и охранительныя и долговыя статьи, то къ чему же поведетъ еще темное наложенiе зaпpeщeнiя на какое–то небывалое имущество, которое когда нибудь и гдѣ нибудь можетъ открыться? Казенныя взысканiя, особенно тѣ какiя выражены опредѣлительною цифрою, равно какъ и подобные частные иски, не могутъ вызывать общаго наложенiя запрещенiя на все достоянie человѣка и его потомства, гдѣ бы таковое ни оказалось; эта пустая проформа, въ большинствѣ случаевъ, какъ доказала практика, на дѣлѣ несостоятельна, за неимѣнiемъ почвы; почему, вмѣсто того гораздо обезпечительнѣе разсылать въ мѣстныя крѣпостныя отдѣленiя судовъ печатныя алфавитныя публикацiи для включенiя охранительныхъ отмѣтокъ въ ипотечныя книги по имѣнiямъ лицъ подвергшихся вышесказаннымъ искамъ или взысканiямъ въ опредѣленной во всякомъ случаѣ цифрѣ. Смотря по суммѣ таковыхъ, могуть быть дѣлаемы, по суду или по волѣ высшаго правительства, распоряженiя о временномъ закрытiи ипотеки по имѣнiямь лицъ подвергшихся значительнымъ по ихъ состоянiю начетамъ. Независимо отъ того, правительство можетъ принимать законныя мѣры относительно движимости и наконецъ личности. Тогда обезпеченiе казеннаго интереса, особенно при должной осторожности и при ипотечной гласности состоянiя каждаго имущественника, будетъ всевозможно полное и вѣрное, а не ускользающее, какъ при нынѣшней системѣ общихъ, темныхъ запрещенiй; чему имѣется много примѣровъ.

При этомъ нужнымъ считаю вообще замѣтить что личный кредитъ долженъ быть совершенно отделенъ отъ ипотечнаго, т. е. вещнаго или имущественнаго. Когда вѣрятъ имуществу, то личность, за такую вѣримость, ни въ какомъ случаѣ отвѣчать не должна; а когда вѣрятъ лицу, то и отвѣчаетъ оно и его движимость, но отнюдь не ипотечная недвижимая собственность; такъ какъ отъ каждаго кредитора зависитъ требовать вписанiя его cсуды въ ипотечную книгу или, помимо оной, оставить долгомъ на личности должника и на его движимости.

Tpeтьe начало ипотечное, какъ выше видѣли, есть старшинство коимъ пользуется каждая прежде вписанная въ ипотечную книгу статья противъ послѣ вписываемой. Такъ напримѣръ: старшiе кредиторы ни въ какомъ случаѣ не могутъ терять ссуженныхъ ими подъ ипотеку денегъ; при чемь разверстка ипотечныхъ долговъ по нѣскольку копѣекъ за рубль не допускается; потерять же можетъ лишь послѣднiй кредиторъ, который по стоимости имѣнiя покрываетъ ипотеку и лишь въ исключительныхъ и рѣдкихъ случаяхъ могутъ подвергнуться этой участи предпослѣднiе младшiе кредиторы; за то они должны имѣть преимущественное право оставить за собою, безъ аукцiона, имѣнiе должника. Такимъ образомъ продажа съ публичныхъ торговъ недвижимой собственности несостоятельнаго должника не обязательна и должна имѣть мѣсто только тогда, когда или кредиторы или самъ имущественникъ того именно пожелаютъ; но въ послѣднемъ случаѣ, буде торговая цѣна не удовлетворить всѣхъ кредиторовъ, послѣднiй изъ нихъ, по старшинству записей, во избѣжанie потери, опять таки не лишается права оставленiя за собою имѣнiя, съ уплатою, конечно, тѣхъ долговъ, которымъ кончились сроки, и съ переводомъ нa себя прочихъ.

Понятно что ипотечное право старшинства не совмѣстимо съ предлагаемымъ иными нашими юристами допущенiемъ записки статей подъ однимъ нумеромъ, т. е. съ допущенiемъ въ старшинствѣ равенства; это было бы ипотечнымъ nonsens’омъ, т. е. безсмыслицею, вовсе не нужною въ дѣлопроизводствѣ и вредною по послѣдствiямъ, кои приведутъ всѣ дѣла прямо къ запутанности. Иначе не должны cовершаться одновременныя ипотечныя сдѣлки, какъ при объявленiи сторонами или при опредѣленiи, въ случаѣ разногласiя, судомъ старшинства записки статей; но при этомъ случаѣ должны имѣть преимущество охранныя записки, или требованiя правительства или самого суда. Дѣйствiя по владѣльческому экземпляру ипотечной книги устраняютъ самую даже возможность проявленiя самоуничтожающагося понятiя о paвенствѣ старшинства. При запискѣ же въ одну общую ипотечную книгу мѣстнаго окружнаго суда документовъ лицъ, явившихся одновременно въ его дверяхъ, какая сила, кромѣ физической, можетъ рѣшить между ними правo старшинства?

Аукцiонная продажа имѣнiй и управленiе ими до ея закончанiя или при ея несостоятельности составляетъ камень преткновенiя въ юридической практикѣ; ипотечное начало старшинства и тутъ приходитъ на помощь, устраняя, какъ мы видѣли выше, надобность этого процесса, безъ особаго требованiя сторонъ, и всѣ неудобства несостоятельности торговъ. Въ первомъ случаѣ, т. е. до назначенiя аукцiона, право оставленiя за собою имѣнiя, если не состоится на то никакого соглашенiя, можетъ слѣдовать по нисходящему порядку старшинства; а въ послѣднемъ — т. е. при неудавшемся аукцiонѣ или при непокрытiи долговъ послѣднею торговою цѣною, — по восходящему порядку, начиная съ послѣдняго кредитора и восходя, въ случаѣ послѣдовательныхъ отказовъ, до перваго. Само собою разумѣется что когда всѣ кредиторы откажутся отъ вышеупомянутаго права, торги, хотя бы не пополняющiе всей массы ипотечныхъ долговъ и взысканiй, утверждаются и при этомъ уже теряютъ свои претензiи только младшiе кредиторы, а не тѣ, коихъ старшiе долги вполнѣ покроются продажною суммою. При несостоявшемся аукцiонѣ, ежели всѣ кредиторы откажутся отъ права удержанiя за собою имѣнiя, подлежащiя власти поступаютъ согласно постановленiямъ о несостоятельныхъ публичныхъ торгахъ.

Въ этихъ немногихъ словахъ заключается вся сущность предлагаемаго мною механизма для веденiя ипотеки въ Россiи.

Григорiй Бланкъ.

_______

НОВЫЕ ЦЕРКОВНЫЕ ЗАКОНЫ ВЪ ПРУССIИ И ШВЕЙЦАРIИ.

Независимое отъ государственной власти возникновенiе многихъ и весьма полезныхъ ассоцiацiй привело oбщество къ мысли о свободѣ существованiя ассоцiацiй, о свободѣ ихъ внутренней жизни и организацiи. Для нихъ не можетъ быть даже понятно жить не своимъ умомъ, испрашивая и принимая совѣты какой либо власти, кромѣ власти своей ассоцiацiи. Таково нынѣшнее понятiе о свободѣ ассоцiацiй.

Государство по самому существу своему есть уравнитель частныхъ интересовъ, равновѣсiе коихъ и есть то, что называется общимъ интересомъ. Этимъ оредѣляется роль и сфера дѣятельности государства.

Съ этой точки зрѣнiя отношенiя государства къ ассоцiацiямъ могутъ быть троякаго рода: отрицательное, безразличное и сочувственное. Въ первомъ случаѣ государство, находя ассоцiацiю вредною, но въ силу свободы ея внутренней жизни и организацiи не имѣя права, а иногда и возможности, навязать eй безъ ея согласiя мѣры исправленiя, обязано прямо прекратить ея существованiе, подобно тому какъ на немъ же лежитъ обязанность устранять неисправимо–вредныхъ членовъ общества. Во второмъ случаѣ за государствомъ остаются лишь мѣры обще–полицейскаго надзора. Въ третьемъ — все зависитъ отъ обоюдной свободной сдѣлки между государствомъ и излюбленною имъ ассоцiацiею.

Taкъ какъ положенiе такъ называемыхъ признанныхъ государствомъ вѣроисповѣданiй тоже нѣсколько похоже, съ одной впрочемъ стороны, на положенiе ассоцiацiй излюбленныхъ государствомъ, пользующихся сочувственнымъ отношенiемъ къ себѣ съ его стороны — то мы и скажемъ нѣсколько о сути и характерѣ послѣдняго случая. Прежде всего нужно замѣтить что сочувствiе еще не даетъ права сочувствующему, даже для пользы того, кому сочувствуютъ, вмѣшиваться въ его дѣла, прямо относящiяся до его сущности, безъ его согласiя, а тѣмъ болѣе вопреки его желанiю. Далѣе, сдѣлка, — если только уже дошло до сдѣлокъ, какъ и вездѣ на Западѣ, между церковью и государствомъ, — сдѣлка понятна только при сохраненiи индивидуальности обѣихъ вступающихъ въ нее сторонъ. Это предполагаетъ возможность для той и другой стороны, при извѣстныхъ обстоятельствахъ, выйдти изъ сдѣлки. Въ этомъ–то и заключается (на Западѣ) гарантiя того, что ни государство не поглотитъ излюбленную ассоцiацiю, ни излюбленная ассоцiацiя, пользуясь сочувственнымъ къ ней отношенiемъ государства, не припишетъ себѣ государственныхъ аттрибутовъ. Вотъ въ чемъ должно состоять, для тамошнихъ церквей, и отдѣленiе церкви отъ государства, а не въ обязательномъ только равнодушiи государства къ церкви и тѣмъ болѣе не во взаимномъ ихъ игнорированiи другъ друга. Тамъ, гдѣ эта простая идея не понимается, жизнь государства и aссоцiацiи будеть лишь стремленiемъ поглотить другъ друга съ перевѣсомъ то въ ту, то въ другую сторону, пока которая либо одна не поглотитъ другую окончательно. Въ такомъ случаѣ или государство становится орудiемъ для цѣлой ассоцацiи, или ассоцiацiя обращается въ государственное учрежденiе.

I.

До сихъ поръ римская церковь пользовалась извѣстностью — обращать сдѣлки излюбившихъ ее государствъ въ поглощенiе ихъ церковью. Нынѣ государственная власть Пруссiи открываетъ новую эру — обращенiя сдѣлки съ излюбленною ассоцiацiею въ ея порабощенiе. Насъ именно то и поражаетъ, что починъ этого поглощенiя церкви взяла на себя Пруссiя. Во всякомъ другомъ — или чисто–протестантскомъ, или чисто кaтоличecкoмъ — гocyдapcтвѣ такая подмѣна индивидуальности церковной индивидуальностiю государственною была бы понятнѣе. Въ Пpycciи же, вслѣдствiе разноцерковности ея народонаселенiя, положительно казалось невозможнымъ ни отождествленiе государства съ церковью, ни oбобщенie церкви съ государствомъ. Въ ней болѣе чѣмъ гдѣ либо сочувственныя отношенiя государства къ излюбленнымъ ассоцiацiямъ, т. е. къ признаннымъ церквамъ, могли сохранить характеръ индивидуальной сдѣлки. Если одна изъ церквей заявляла стремленiе обратить сдѣлку съ государствомъ въ подчиненiе его себѣ, то примѣръ другой церкви дѣлалъ государство къ такому стремленiю внимательнымъ. Выраженiемъ такого пониманiя отношенiй государства къ излюбленнымъ имъ ассоцiацiямъ, т. е. къ признаннымъ имъ церквамъ — протестантской и римской, и являются въ Пруссiи 15, 18 и 22 статьи ея конституцiи.

Съ точки зрѣнiя этихъ–то статей конституцiи, какъ выраженiя добровольной взаимной сдѣлки между государствомъ и признанными имъ церквами, слѣдуетъ судить о новыхъ церковныхъ законахъ Пруссiи. Что эти законы вполнѣ измѣняютъ существовавшiя доселѣ отношенiя между государствомъ и церквами, — «то признается и самимъ составителемъ ихъ, министромъ Фалькомъ, когда онъ называетъ ихъ «Bruch mit den bestehenden Verhältnissen” (измѣненiе настоящихъ отношенiй). Но въ чемъ долженъ былъ состоять этотъ разрывъ съ настоящимъ? Въ прекращенiи со стороны государства сочувственныхъ отношенiй къ церквамъ, которыя перестали быть ему излюбленными, и во вступленiи на почву отношенiй безразличныхъ, на почву общаго права. Но даже и при этой постановкѣ дѣла справедливость къ другому и просто уваженiе къ себѣ обязывало государство не дѣлать подобныхъ шаговъ безъ причинъ. Что же подало поводъ къ разрыву въ настоящемъ случаѣ? Очевидно что никакого повода нельзя было найдти въ евангелической церкви. Римская же церковь дѣйствительно своими стремленiями вызвала государство на этотъ шагъ. Такимъ образомъ, еслибы государство въ Пруссiи и имѣло дѣйствительно въ виду только разрывъ съ настоящими отношенiями, то и тогда остается непонятнымъ распространенiе этой мѣры на церковь протестантскую. Министръ Фалькъ по этому поводу нашелся сказать только что государственная власть не хотѣла подать даже и виду, будто она вступила въ союзъ съ евангелическою церковью для угнетенiя (UnterdrЯckung) римской. Говоря такъ, министръ назвалъ суть этого разрыва его именемъ. Что слово «UnterdrЯckung” есть не обмолвка, а невольно сорвавшееся выраженiе внутренняго взгляда — доказывается тѣмъ обстоятельствомъ, что оно произнесено было министромъ уже послѣ того, какъ ему указано было, что еслибы государство дѣйствительно имѣло въ виду объявить римской церкви вполнѣ заслуженный ею разрывъ, не отрицая впрочемъ у ней, какъ у всякой не подлежащей еще прекращенiю ассоцiацiи, права стать къ нему въ безразличныя отношенiя, то оно само видѣло бы напередъ невозможность разсматривать эту мѣру съ точки зрѣнiя того, что сдѣлано или чего не сдѣлано для протестантской церкви. Къ тому же и самый аргументъ министра упираетъ не на отрицанiе этого UnterdrЯckung, а только на отрицанiе того предположенiя, что которая–либо изъ двухъ церквей могла быть изъята отъ его дѣйствiя. Даже, еслибы государство въ самомъ дѣлѣ желало произвести только Bruch mit den bestehenden Verhältnissen, то ему слѣдовало бы начать съ отмѣны 15, 18 и 22 ст. конституцiи, на коихъ покоились до сихъ поръ отношенiя между государствомъ и излюбленными ему церквами. Но этого не дѣлается. Государство по прежнему, на основанiи статей конституцiи, не только продолжаетъ считать признанными, т. е. излюбленными имъ, — церкви римскую и протестантскую, но для пользы ихъ беретъ даже на себя добровольно тяжелую и самоотверженную обязанность жить вмѣсто нихъ и вести ихъ дѣла. Самоотверженiе это идетъ до того что у церквей даже отрицается право отказаться отъ предлагаемой любезности.

Впрочемъ, какъ тождественность принциповъ, опредѣлявшихъ доселѣ, въ видѣ 15, 18 и 22 ст. конституцiи, характеръ сдѣлки между государствомъ съ одной стороны и между церковью протестантскою и римскою съ другой, не могла сказаться въ обѣихъ церквахъ одинаковыми мѣрами примѣненiя, — такъ точно и тождественность обращенiя сдѣлки въ угнетенiе (UnterdrЯckung) не исключаетъ возможности неодинаковаго дѣйствiя и влiянiя его на обѣ церкви. Разность этого дѣйствiя и влiянiя въ общихъ чертахъ можно выразить такъ: Вслѣдствiе обособленiя отдѣльныхъ частей протестантизма въ отдѣльныя церкви по государствамъ и вслѣдствiе полной зависимости всѣхъ ихъ учрежденiй и порядковъ (allen ihren Einrichtungen und Ordnungen) отъ политической власти того или другаго государства, подобныя мѣры менѣе чувствительны для протестантской церкви, но за то и болѣе опасны для индивидуальности ея существованiя. Католическая же церковь, съ самаго начала сознавая себя повсюду чѣмъ–то особо цѣлымъ, — или лучше сказать чѣмъ–то единственно цѣлымъ, такъ что и самое государство есть только какъ бы внѣшняя форма той же церкви, — выросшая и окрѣпшая въ борьбѣ противъ свѣтской власти, найдетъ въ своей не стѣсняющейся предѣлами отдѣльнаго государства, а напротивъ чуть не весь мiръ объемлющей организацiи и централизацiи достаточно средствъ, чтобы пережить время невзгодъ.

Вмѣсто описанiя возможныхъ послѣдствiй новыхъ прусскихъ церковныхъ законовъ для тамошней евангелической церкви, приведемъ лишь ея лебединую пѣснь изъ «Крестовой Газеты”. «Чѣмъ, говоритъ она, объяснить тотъ фактъ, что евангелическая церковь въ Пруссiи и послѣ обновленiя жизни, начавшагося въ ней подъ гнетомъ чужеземнаго господства и въ дни священной войны за освобожденiе, окрѣпшаго затѣмъ подъ державнымъ кровомъ нашихъ королей въ буряхъ 1848 и 1849 г. и принесшаго, наконецъ, въ великихъ подвигахъ за отечество въ теченiи послѣдняго десятилѣтiя, столь цѣнные плоды патрiотической вѣрности и преданности, — что эта церковь нынѣ предъ лицемъ закона третируется какъ учрежденiе враждебное государству и вмѣстѣ съ своими отъ короля назначаемыми служителями и начальниками ставится въ самую тѣсную (schärfste) зависимость отъ свѣтской власти? И это можетъ произвести только то печальное дѣйствiе, что убьетъ въ ней отрадное чувство самоуваженiя и силу свободы и умалитъ уваженiе къ ней, какъ къ общественному учрежденiю. Неужели этого искала евангелическая церковь въ Пруссiи, когда вотъ уже полстолѣтiя все сильнѣе и сильнѣе сказывалось въ ней справедливое стремленiе къ большей свободѣ ея внутренней организацiи, и когда сдѣланныя въ этомъ направленiи починанiя казались ей еще далекими даже отъ приблизительнаго достиженiя нормальныхъ отношенiй? Да, для евангелической церкви дѣло идетъ о ея вѣрѣ, ея исповѣданiи и ея учрежденiяхъ. Но всего этого она была въ правѣ добиваться, вмѣсто нынѣшнихъ, при посредствѣ некомпетентныхъ къ тому политическихъ факторовъ, выработанныхъ законовъ, непосредственно изъ рукъ короля, какъ ея главы, а не какъ главы государства, дѣйствующаго чрезъ ея собственные и призванные къ тому органы. Вмѣсто же всего этого государство, пользуясь далеко несовершенными порядками этой церкви, старается ввести въ нее свои собственные. Возможность достигнуть этой подмѣны церковной жизни государственною облегчается по отношенiю къ протестантизму слiянiемъ въ лицѣ государя (Landesherr) двухъ властей — и главы государства, и главы церкви. При этомъ стоитъ только власть государя, какъ главы церкви, его отношенiя къ ней и его положенiе въ ней выставитъ аттрибутами государственной его власти, — и поглощенiе церкви государствомъ оправдано въ умахъ протестантовъ. Аттрибуты верховной государственной власти реализуются въ отдѣльныя верховныя учрежденiя. Что же мѣшаетъ теперь реализировать въ особое верховное государственное учрежденiе новый аттрибутъ государственной власти — главенство въ церкви? Такимъ–то верховнымъ учрежденiемъ, безъ права аппеляцiи и кассацiи, а слѣдовательно и самоопредѣляющимъ свою компетентность, и является нынѣ установленный въ Пруссiи верховный государственный судъ по церковнымъ дѣламъ (Oberste Staatliche Gerichtshof für kirchliche Angelegenheiten). Власть государя, какъ главы церкви, стало быть какъ ея собственнаго органа, была для нея своею внутреннею властiю, предполагавшею, по крайней мѣрѣ, взаимнодѣйствiе и другихъ органовъ. Въ видѣ же верховнаго государственнаго учрежденiя она стоитъ по праву внѣ этого взаимнодѣйствiя всѣхъ органовъ и является такимъ образомъ внѣшнимъ мѣриломъ и регуляторомъ всей церковной жизни. Только приведя дѣло къ этому знаменателю, можно постичь всю глубину и широту захвата, сдѣланнаго государствомъ надъ церковью въ Пpycciи. Скажутъ что евангелическая церковь взята здѣсь только для отвода. Выше было говорено объ этомъ. Впрочемъ, если бы то даже и было правда, тогда, значитъ, ставятъ церковь въ зависимость не отъ закона, а отъ произвола его исполнителей — отъ дождя да въ воду”.

Что касается собственно римской церкви въ Пруссiи, то къ тому, что сказано выше, намъ остается прибавить очень немногое. Основанiе къ измѣненiю отношенiй къ этой церкви со стороны государства можно найдти только въ томъ предположенiи, что ватиканскими рѣшенiями уничтожена самостоятельность епископовъ и вся власть перенесена на объявленнаго непогрѣшимымъ намѣстника Христова въ Римѣ, и въ вытекающемъ изъ этого предположенiя вопросѣ: римская церковь въ ея нынѣшнемъ видѣ и opганизацiи есть–ли все таже, прежняя, государствомъ признанная римская церковь? Всякiй пойметъ однакожь, что для такой мѣры, какъ предпринятая и совершенная государствомъ въ Пруссiи, недостаточно одного предположенiя и вопроса, а необходимы увѣренность и ясный отвѣтъ. Но допустимъ даже что прусское государство пришло къ тому убѣжденiю, что римская церковь съ принятiемъ ватиканскихъ опредѣленiй сошла съ основанiй ея государственнаго признанiя въ Пруссiи, — что же оно должно было сдѣлать? Прямо и рѣшительно ей объявить это и привести вь исполненiе всѣ вытекающiя изъ сего послѣдствiя: прекратить условленную въ 1821 г. и до сихъ поръ выплачиваемую изъ государственнаго казначейства дотацiю и отказать въ оффицiальномъ значенiи всѣмъ и каждому служителямъ и сановникамъ этой церкви. Открытая добрая война лучше лицемѣрнаго худаго мира; но прусское государство предпочло нослѣднiй. Ему нужно было, прикрываясь самыми отеческими заботами о церкви, поглотить ее въ себѣ. Впрочемъ, достигнуть этого по отношенiю къ римской церкви оказалось труднѣе, чѣмь относительно протестантской. Тамъ, какъ мы видѣли, можно было подменить карты. Здѣсь нужно было придумать другiя средства обмороченiя. Для этого стали ссылаться на то что духовнымъ должностямъ приписывается оффицiальное значенiе, и стало быть съ этой стороны духовные суть не что иное какъ государственные чиновники. Но этого соображенiя не могло быть достаточнымъ для оправданiя предполагаемыхъ законодательныхъ мѣръ. Тогда стали на культурно–историческую почву. Начали доказывать что такъ называемое appеllatio tanquam ab abusu, существовавшее во Францiи и дававшее католикамъ право противъ злоупотребленiй церковной власти прибѣгать къ суду парламента, служило лучшею поддержкою свободы и относительной независимости галликанской церкви. Но во первыхъ, нѣтъ ничего общаго между существовавшимъ во Францiи правомъ католиковъ обращаться къ государственному суду противъ злоупотребленiй церковныхь властей и вводимымъ въ Пруссiи обязательствомъ для католиковъ — и для протестантовъ также — подъ страхомъ наказанiй не имѣть никакого дѣла къ духовной власти и не принимать отъ нея ничего безъ предварительнаго вѣденiя и даже одобренiя свѣтской власти; а во вторыхъ, знающему дѣло кажется что французское appellatio tanquam ab abusu и въ его дѣйствительномъ видѣ было предметомъ столькихъ злоупотребленiй, что когда въ глазахъ французовъ эту систему обобщили съ галликанизмомъ, то этимъ былъ нанесенъ послѣднему рѣшительный ударъ въ общественномъ мнѣнiи. Сверхъ же всего этого, государственная власть, задающаяся такими цѣлями, какъ отторженiе отъ Рима римской церкви въ предѣлахъ Пруссiи и Германiи и проложенiе пути для новой нацiонально–нѣмецкой церкви, оставляетъ сферу своей собственной компетентности и принимаетъ на себя роль церковнаго реформатора, на что у ней нѣтъ ни призванiя, ни права. Вѣкъ реформацiи нельзя перенести въ нынѣшнiй. Да и реформацiя не такъ сдѣлалась. Тогда требованiя христiанской совѣсти, обхватывая и народы, и ихъ государей, стояли на первомъ ряду, а интересы политическiе должны были подчиниться имъ. Нынѣ не то: стремленiя и чаянiя невѣpiя выступаютъ на первый планъ, а политическiе мотивы преобладаютъ всюду. Да и что, какъ не именно это, доказываютъ самыя дѣйствiя прусскаго правительства, которому могла придти — и, какъ оказалось, вѣрная, но лишь только покамѣстъ, — мысль о томъ, что нацiя останется на его сторонѣ даже и тогда, когда оно сразу ударитъ и противъ Рима (католическая церковь), и противъ Евангелiя (евангелическая церковь)?

И такъ, ясно что государство безъ права и необходимости вторглось въ сферу собственно духовной власти, усвоивъ себѣ аттрибуты этой послѣдней и положительными распоряженiями вмѣшавшись въ область внутренней жизни церкви. Выше было уже указано на противорѣчiе подобнаго порядка статьямъ 15, 18 и 22 прусской конституцiи. Здѣсь же кстати припомнить что эти статьи не только не отмѣнены для римской и протестантской церкви, но напротивъ, со времени ихъ внесенiя въ конституцiю, многiя ихъ положенiя распространены и на другiя общества, т. е. вошли въ сферу общаго права. Такимъ образомъ новые пpyccкie церковные законы, касаясь только римской и протестантской церквей и являясь ограниченiемъ для нихъ правъ, выговоренныхъ въ означенныхъ статьяхъ, отрицаютъ у нихь даже тѣ общiя права, коими пользуются другiя непризнанныя государствомъ религiозныя общества. Напр., въ силу распространенныхъ на нихъ положенiй указанныхъ статей конституцiи, еврейскiе раввины, пользуясь нѣкоторыми государственными правами, не зависятъ въ своемъ назначенiи отъ государства, что дѣлается теперь неизбѣжнымъ для духовенства римской и протестантской церквей. Далѣе, по новымъ законамъ духовная юрисдикцiя надъ церковью римскою и протестантскою въ предѣлахъ Пруссiи можетъ принадлежать только прусскимъ подданнымь, тогда какъ это ограниченiе не существуеть для религиозныхь обществъ, непризнанныхъ государствомъ. Но всѣ эти частности — ничто въ виду всецѣлаго поглощенiя церковной жизни государственною посредствомъ учрежденiя для дѣлъ римской и протестантской церквей въ Пруссiи особаго верховнаго королевскаго суда, коего юрисдикцiя простирается на всѣхъ духовныхъ лицъ обѣихъ церквей безъ исключенiя, а компетентность — не на дисциплинарные только, но и на догматическiе вопросы суда, коему предоставлена самая широкая свобода примѣненiя суровыхъ наказанiй съ устраненiемъ возможности обратиться даже къ королевской власти. Все это даетъ означенному суду въ дѣлахъ обѣихъ церквей — римской и протестантской — такое значенiе, которое ни въ чемъ не уступаетъ непогрѣшимости безаппеляцiоннаго папы. Разница между этими двумя непогрѣшимостями та, что противъ папы можно еще бороться съ точки зрѣнiя старокатолицизма и протестантизма, а противъ государственнаго деспотизма?... Да, сильны страсти политическiя, но сильнѣе ихъ и глубже страсти религiозныя и антирелигiозныя. Ихъ разнуздать не трудно, но затѣмъ умиротворить — не всегда въ рукахъ человѣка. Ослѣпленiе, доведшее до подобныхъ мѣръ, становится еще страшнѣе, когда эти мѣры облекаются въ законныя формы. Лучше въ случаѣ необходимой обороны употребить открытую силу, дабы послѣ честной войны можно было заключить и честный миръ. Подобный же образъ дѣйствiя извращаетъ сознанiе права и ослабляетъ собственную нравственную силу. Что теперешнее направленiе не можетъ вести къ миру, что продолжительность его влiянiя врядъ ли послужитъ къ окрѣпленiю нѣмецкаго объединенiя, въ этомъ, съ какой бы стороны ни смотрѣть на дѣло, едва ли можно сомнѣваться съ тѣхъ поръ, какъ учрежденiемъ верховнаго суда объявлено военное положенiе между церковью и государствомъ.

Спрашивается: къ чему все это? Кто знаеть: быть можетъ, прусское правительство задалось цѣлью своими мѣрами содѣйствовать возсоединенiю церквей — римской и протестантской. Это не такъ невозможно, какъ оно кажется съ перваго раза. Навязавъ видъ одинаковыхъ учрежденiй римской церкви подъ предлогомъ покровительства старокатолицизму, а протестантской — въ силу давней практики, правительство можеть разсчитывать если не на полное слiянiе этихъ двухъ церквей, то на ихъ соподчиненiе подъ ферулою верховнаго государственнаго учрежденiя. Что же станется тогда съ старокатолицизмомъ и протестантизмомъ, что станется съ дѣломъ дѣйствительнаго и столь вожделѣннаго возсоединенiя церквей, если этотъ планъ осуществится? Закончимъ нѣсколькими словами о прусскомъ старокатолицизмѣ. Отождествляя себя, вопреки собственному внутреннему убѣжденiю и внѣшней очевидности, съ римскою церковью и принимая во имя ея мѣры правительства, онъ сильно вредить ей тѣмъ, что даетъ право правительству отвѣчать ей что его мѣры не противны церковнымъ порядкамъ. Но кто пойметь что подобный образъ дѣйствiя прусскихъ старокатоликовъ, положительно вредящiй движенiю даже теперь, не свяжетъ ихъ по рукамъ и ногамъ на будущее?

(Окончанie будетъ).

Киръ Заруцкiй.

_______

ИДЕАЛЫ.

(Изъ Шиллера).

Куда, измѣнчивая младость?

Зачѣмъ отрадныя мечты,

Тревожный пылъ, тоску и радость

Съ собою вдаль уносишь ты?

Къ тебѣ взываю, скорби полный:

«Остановись!...” Напрасный трудъ!

Спѣшатъ, тѣснятся жизни волны —

И въ море вѣчности бѣгутъ.

Потухли звѣзды. Путникъ сирый,

Не вижу прежней я стези;

Души восторженной кумиры

Лежать разбитые въ грязи.

Нѣтъ сладкихъ вѣрованiй нынѣ;

Мечты развѣяла гроза;

Моимъ богамъ, моей святынѣ

Смѣется истина въ глаза.

Пигмалiонъ когда–то камень

Съ мольбою страстной обхватилъ,

И чувства жизненнаго пламень

Въ холодный мраморъ перелилъ.

Не такъ же ль, съ юнымъ упованьемъ,

Къ природѣ мертвой я припалъ,

И жгучимъ грѣлъ ее дыханьемъ

И поцалуемъ оживлялъ?..

Она подвигнулась, вздохнула,

Языкъ безмолвная нашла,

И поцалуи мнѣ вернула,

И звуки сердца поняла.

Высокiй тополь ожилъ словно,

Запѣлъ серебряный ручей,

И все бездушное любовно

Душѣ откликнулось моей.

Во мнѣ вселенная кипѣла,

Неудержимо ширя грудь,

Она рвалася въ слово, въ дѣло,

Въ картину, въ звукъ — во что–нибудь.

О, какъ огроменъ мнѣ казался

Мой мiръ, пока онъ былъ зерномъ —

Но какъ ничтожно развивался,

Какъ малъ и бѣденъ сталъ потомъ!

Мечтой волшебной очарованъ,

Ничтожныхъ будничныхъ заботъ

Тяжелой цѣпью не окованъ —

Я смѣло ринулся впередъ;

До самыхъ блѣдныхъ звѣздъ въ эѳирѣ

На крыльяхъ помысла парилъ;

Нѣтъ высоты, нѣтъ дали въ мiрѣ,

Которыхъ я не побѣдилъ.

Катилась съ громомъ колесница

Отважной юности моей...

Какихъ видѣнiй вереница

Вилася весело за ней!

Любовь тутъ на цвѣточномъ тронѣ,

И Слава, въ лаврахъ и звѣздахъ,

И Счастье въ радужной коронѣ,

И Правда въ солнечныхъ лучахъ...

Но шумной свитѣ постепенно

Сказалъ я грустное: «прости!”

Свернувши въ сторону, измѣной,

Исчезли скоро на пути

И Счастье тѣнью легкокрылой,

И чванный Знанiя фантомъ,

А солнце Истины закрыло

Сомнѣнье тучами кругомъ.

Надъ мелкой пошлостью позорно

Зажглась Безсмертiя звѣзда;

Съ весною взапуски, проворно

Любовь умчалась навсегда.

Все тише, тише и темнѣе

Пустынный путь передо мной...

Одна Надежда здѣсь, робѣя,

Мерцаетъ блѣдною звѣздой.

Изъ шумной свиты кто со мною

Остался нынѣ? Чья рука

Съ заботой нѣжной и святою

Сведетъ въ могилу старика?

Ты, Дружба, ты сомкнешь мнѣ вѣжды!

Причастница всѣхъ дружныхъ золъ,

Источникъ правды и надежды,

Тебя искалъ я — и нашолъ!

И ты, который заклинаешь

Душевныхъ бурь мятежный вой,

Не разрушая созидаешь —

Упрямый Трудъ, и ты со мной!

На зданье вѣчное природы

Одну песчинку ты несешь —

Но дни и мѣсяцы и годы

У безконечности берешь!

Ѳ. Ромеръ.

_______

ИСТОРIЯ МОЕГО ДѢТСТВА.

(ВОСПОМИНАНIЯ ДВОРОВАГО).

I.

Съ десятилѣтняго возраста помню я себя важно возсѣдающимъ на высокой табуреткѣ, нарочно для меня заказанной, за покатой, краснаго дерева и стариннаго фасона, конторкой, углубленнымъ въ переписыванiе огромнаго числа исходящихъ бумагъ вотчинной конторы имѣнiй князя Бѣжицкаго–Гремиславова.

Причиною того что я, «при столь юныхъ годахъ”, (какъ выражался мой отецъ), занималъ видный постъ — такъ сказать — производителя дѣлъ цѣлой конторы, помыкавшей двумя селами и пятью деревнями, — были два обстоятельства:

Во–первыхъ, то что отецъ мой, одинъ изъ дворовыхъ обширнаго штата князей Бѣжицкихъ, въ награду за преданность своему владѣльцу — вообще, за ревностное исполненiе кучерской обязанности при самомъ князѣ — въ особенности, и за условное знанiе грамотѣ — спецiально, занималъ должность главноуправляющаго, — по тогдашнему бургомистра, — всѣхъ имѣнiй князей Бѣжицкихъ; и во–вторыхъ то, что пишущiй эти строки обладалъ удивительно красивымъ почеркомъ, такимъ красивымъ, какой именно требовался для переписки донесенiй адресованныхъ знатному и могущественному вельможѣ, какимъ былъ тогдашнiй нашъ владѣлецъ. Къ сожалѣнiю, читатель, красивый почеркъ и впослѣдствiи остался самымъ выдающимся талантомъ вашего покорнаго слуги...

Нечего и говорить что при занимаемой мною должности, я, несмотря «на столь юные годы”, — имѣлъ огромное значенiе въ глазахъ крестьянъ всей нашей вотчины и, долженъ отдать себѣ справедливость, — пользовался при этомъ общей ихъ любовью.

Не имѣть значенiя я не могъ, такъ какъ на моей обязанности лежало — прiемъ съ кого слѣдовало оброчныхъ денегъ, писанiе нарядовъ на барщинную работу, выдача паспортовъ, и наконецъ, во время частыхъ отлучекъ отца въ другiя княжескiя помѣстья, отъ меня лично, (хотя и подъ именемъ конторы) исходили всевозможныя административныя распоряженiя, — то есть я былъ человѣкомъ всегда имѣвшимъ возможность и «поприжать” и «помирволить”; любовью же крестьянъ, и особенно женской части населенiя, я пользовался потому, что вообще, по природной мягкости характера, никогда не упускалъ случая сдѣлать что можно для мужика, и еще потому что въ теченiи нѣсколькихъ лѣтъ былъ постояннымъ сочинителемъ и чтецомъ отправляемой и получаемой крестьянской корреспонденцiи всего нашего околотка.

Само собою разумѣется что и я, въ свою очередь, пользовался отъ крестьянъ различными жизненными благами.

Помимо всевозможныхъ приношенiй поступавшихъ отъ подчиненныхъ отца въ его распоряженiе, крѣпостные князя считали долгомъ не забывать лично и меня. Такимъ образомъ, бабы, отправляясь въ городъ съ лукошками набранныхъ ягодъ, считали своею обязанностью удѣлить по–пригорсточкѣ въ мою пользу, приносили мнѣ узелки орѣховъ, красныя яйцы — на святой, и тому подобное; мужики, возвращаясь изъ города cъ базара, не забывали прихватить съ собою для меня въ лѣсу бѣлокъ, молодыхъ лисицъ, орлятъ, филиновъ, и другихъ представителей животнаго царства (зная мою слабость вообще «ко всякой твари”). Иногда даже, въ мой вязаный шелковый кошелекъ, съ двумя передвижными колечками (подарокъ матери) — перепадали «трояшки”, «пятаки”, «семитки” и даже «десятки”. Приношенiя послѣдняго разряда случались, впрочемъ, только при написанiи особенно сложныхъ и длинныхъ писемъ.

Я былъ единственнымъ и горячо любимымъ ребенкомъ oтцa и матери, какъ вообще и всегда бываетъ когда родится дитя послѣ долгаго и тщетнаго ожиданiя. Я же появился на свѣтъ Божiй на четырнадцатомъ году супружеской жизни виновниковъ моихъ дней, когда они уже совершенно потеряли надежду имѣть потомство.

Одѣвали меня, неизмѣнно слѣдуя дворовымъ традицiямъ, недопускающимъ никакого сближенiя съ простыми мужиками, въ сѣрый нанковый, — изъ домашняго тряпья, домашними же средствами передѣланный, — сюртукъ, и таковые же брюки и жилетъ, на которомъ красовался обрывокъ мѣдной цѣпочки, cъ ключемъ отъ конторки на концѣ, вмѣсто подразумѣваемыхъ часовъ.

Цѣпочка эта была такого свойства, что даже впослѣдствiи я никакъ не могъ окончательно рѣшить, для какой цѣли она назначалась въ первоначальномъ видѣ: дѣйствительно для ношенiя часовъ, или для держанiя на сворѣ Дiанки, любимой гончей собаки князя...

Какъ сказано выше, я былъ единственною отрадою моихъ родителей, и старикъ отецъ всѣми силами своей души желалъ устроить изъ моей будущности что нибудь получше судьбы вѣчнаго двороваго, хотя не имѣлъ на то почти никакой надежды.

Старый князь, владѣвшiй нами въ тотъ перiодъ времени когда началось мое скромное существованiе, былъ человѣкъ добрый, великодушный и щедрый безъ мѣры, такъ что всѣ его крестьяне жили какъ у Христа за пазухой, — и въ тоже время отличался одною особенностiю, свойственною впрочемъ многимъ помѣщикамъ стараго времени. Всякую просьбу своего крестьянина или двороваго — откупиться на волю, добрый помѣщикь встрѣчалъ съ необыкновеннымъ гнѣвомъ, и считалъ это не только громаднымъ оскорбленiемъ для себя, нo даже чѣмъ–то противозаконнымъ, чѣмъ–то въ родѣ возмущенiя... Всѣ знали это и никто не рѣшался заикнуться объ откупѣ. Нѣсколько лѣтъ назадъ, когда пишущiй эти строки, по меткому народному выраженiю, еще «ходилъ пѣшкомъ подъ столъ” и имѣлъ три года отъ роду, отецъ мой, служившiй уже лѣтъ десять бурмистромъ, а cлѣдовательно обладавшiй yже порядочнымъ капиталомъ, понадѣясь на свое исключительно–приближенное положенiе къ князю и на свою долгую службу, предложилъ ему, по тогдашнему, баснословный выкупъ за свое семейство, — помѣщикъ, въ отвѣтъ на это, погрозился лишить его своего довѣрiя и сдѣлать свинопасомъ. Это происшествiе съ отцемъ, пользовавшимся полною любовью князя, отбило у другихъ охоту начинать на этотъ счетъ какiя нибудь ходатайства. Такимъ образомъ, въ двадцатилѣтнее владѣнiе нами старикомъ княземъ не было ни одного примѣра выхода на волю, не смотря на то что между его крестьянами были богачи даже и не по крѣпостному быту, считавшiе свой оборотный капиталь десятками тысячъ.

Каждое воскресенье усердно молились подвластные князю крестьяне въ выстроенной имъ церкви «о долгоденствiи создателя храма сего”, но тѣмъ не менѣе, придя домой въ интимной бесѣдѣ съ удовольствiемъ вспоминали что старику давно за шестьдесятъ... О молодомъ же князе, единственномъ его наслѣдникѣ, а поэтому будущемъ нашемъ обладателѣ, носились самые отрадные слухи, какъ о «господинѣ ангельской доброты”.

Крестьяне терпѣливо ожидали.

II.

На восьмомъ году моей жизни было pѣшено повѣдать мнѣ вкусъ того pастенiя, корень котораго горекъ, но за то плоды будто бы сладки.

Уже нѣсколько дней подрядъ, за утреннимъ чаемъ, между отцемъ и матерью происходилъ одинъ и тотъ же разговоръ.

— Сергѣю–то (т. е. мнѣ) который годъ идетъ? спрашивалъ отецъ.

— Объ рождествѣ семь было.

— Пора сажать за указку!

— Пусть лѣто–то добѣгаетъ... Вотъ что Богъ дастъ къ осени...

Но лѣто добѣгать мнѣ не пришлось.

По убѣжденiямъ отца главными основами хорошаго воспитанiя должны быть — добрая нравственность и красивый почеркъ. Вслѣдствiе этого онъ былъ поставленъ въ большой тупикъ при выборѣ для меня наставника изъ мѣстныхъ педагогическихъ силъ — нашего дьячка, человѣка примѣрной жизни — но писавшаго какъ курица лапою, и княжескаго придворнаго живописца Антипа Степановича Клешука, въ совершенствѣ обладавшаго каллиграфическимъ искуствомъ, но за то горьчайшаго пьяницу и человѣка вообще безпутнаго.

Но матерiальная выгода образованiя восторжествовала, и отецъ остановилъ свой выборъ на живописцѣ, совершенно резонно разсудивши что я — дитя малое и изъ родительской воли не выду.

Такъ какъ наставнику моему суждено было играть огромную, даже фатальную роль въ моей судьбѣ, то я, по чувству благодарности къ его памяти, считаю своею обязанностiю остановить на немъ болѣе подробное вниманiе читателей настоящихъ воспоминанiй.

Антипъ Степановичъ въ дѣтствѣ былъ такимъ же дворовымъ мальчишкою какъ и я, съ тою только разницею, что оставшись чуть–ли не одного года круглымъ сиротою (за смертiю матери и отдачею отца въ солдаты — за пьянство), затѣмъ жилъ въ общей «людской”, ни кѣмъ не призрѣваемый, и ни кому не нужный, и жилъ тамъ вплоть до тѣхъ поръ, пока не вросъ въ одинъ изъ запасныхъ костюмовъ двороваго казачка, въ который его своевременно одѣли и посадили на вѣчное дежурство въ передней.

Но къ лакейской должности Kлещукъ не проявилъ ровно никакой способности. Сколько ни муштровали его дворецкiй, камердинеръ и другiе нáбольшiе лакейскаго мiра, сколько тукманокъ и потасовокъ ни сыпалось на его сиротскою голову, — толку не было ни малѣйшаго.

Наконецъ, однажды, самъ князь (отецъ того при которомъ начинаются мои воспоминанiя) за какую–то неловкость обломавши свой любимый янтарный чубукъ о спину Клещука — приказалъ убрать его съ своихъ глазъ.

Великiя мытарства прошелъ съ тѣхъ поръ мой наставникъ, поперемѣнно перебывавши то въ поваренкахъ, то въ кучеренкахъ, и такъ далѣе, былъ даже въ «подпаскахъ” и вездѣ самымъ блестящимъ образомъ заявилъ свою неспособность.

Въ концѣ концовъ его оставили въ покоѣ, за который вся дворня — не исключая даже и бывшихъ его товарищей казачковъ, сидѣвшихъ въ передней цѣлый день сложа руки, — заклеймила его именемъ дармоѣда.

Какъ–то разъ, по случаю большаго празднества, покойному князю явилось желанiе устроить какую–то декорацiю, при чемъ понадобился живописецъ и за нимъ принуждены были ѣхать въ городъ. Oбстоятельство это сильно не понравилось помѣщику, не привыкшему имѣть дѣло съ вольнымь трудомь, и содержавшему цѣлый штатъ своихъ музыкантовъ, пѣвчихъ, актеровъ, портныхъ, столяровъ, сапожниковъ и т. д., и т. д. И вдругъ не хватило живописца!.. Пробѣлъ этотъ очевидно надо было пополнить, и... судьба ничѣмъ не занятаго Клещука была рѣшена. Въ первую же поѣздку въ Москву тогдашняго управляющаго онъ былъ отвезенъ и отданъ «въ года” къ одному изъ московскихъ живописцевъ–мастеровыхъ.

То обстоятельство что Антипъ Степановичъ до этого времени не оказывался способнымъ ровно ни къ какому занятiю ни кого не затрудняло: онъ былъ отданъ въ года, на выучку, да еще по контракту, — а контрактъ дѣло казенное, — слѣдовательно выученъ будетъ.

Будто на зло прежнимъ руководителямъ Клещука, его хозяинъ иконописецъ не могъ нахвалиться способностями своего новаго ученика, который терпѣливо прошедши годъ искуса — состоявшаго въ подметанiи мастерской, колки дровъ, тасканiя воды и тому подобнаго, въ слѣдующiй же годъ прошелъ вторую половину художественнаго образованiя, начиная отъ умѣнья растирать краски и секрета составлять колера — и до писанья портретовъ и самыхъ сложныхъ иконъ включительно. Остальные три года изъ обязательныхъ контрактныхъ пяти лѣтъ Антипъ Степановичъ былъ первымъ мастеромъ не только у своего хозяина, но чуть–ли не во всемъ Замоскворѣчьи.

Эти три года были едва–ли не лучшей эпохой жизни моего наставника. Хозяинъ его, человѣкъ и честный и добрый, по собственному сознанiю котораго Клещукъ «далече превзошелъ его”, — обращался съ нимъ какъ съ товарищемъ, и охотно дѣлился частiю барышей получаемыхъ отъ его же работъ. Кромѣ того молодой живописецъ, работая хорошо и быстро, добывалъ порядочныя деньги за заказы исполняемые нашабáшъ, — чистенько одѣвался, между дѣла, какъ будто совершенно побочному обстоятельству — выучился грамотѣ, пристрастился къ чтенiю, завелъ знакомство со студентами и учениками основанной тогда школы живописи и ваянiя, и вообще посвящалъ всѣ свои досуги на то, что въ настоящее время назвали бы самообразованiемъ.

Въ головѣ Антипа Степановича крѣпко засѣла мечта (какъ ни была очевидна несбыточность ея для него, крѣпостнаго человѣка) довершить свое образованiе въ петербургской академiи художествъ, о которой онъ слышалъ безчисленные разсказы отъ своихъ знакомыхъ художниковъ.

Быстро пролетѣли условленныя контрактомъ пять лѣтъ. Покойный князь жилъ въ то время въ Москвѣ. Съ невыразимою грустью пришлось Клещуку разстаться съ хозяиномъ, а вслѣдствiе предстоящей перемѣны всей жизненной обстановки и съ кружкомъ своихъ знакомыхъ, и явиться передъ свѣтлыя княжескiя очи.

Помѣщикъ остался очень доволенъ аттестацiей сдѣланной хозяиномъ Антипа Степановича, и чрезвычайно удивился увидѣвъ вмѣсто замореннаго, ни къ чему неспособнаго двороваго мальчишки, рослаго молодаго человѣка, съ приличными манерами и весьма красивою наружностiю.

Желая испытать степень совершенства до которой дошелъ Клещукъ въ своемъ искуствѣ, князь приказалъ ему написать свой портретъ, во всемъ блескѣ раззолоченнаго мундира.

Художникъ, котораго продолжала упорно преслѣдовать мечта о поступленiи въ академiю, — со всѣмъ пыломъ молодаго дарованiя принялся за заказанную работу, надѣясь хорошимъ исполненiемъ заслужить милость князя.

Портретъ былъ готовъ и вышелъ на славу. Помѣщикъ остался очень доволенъ, цѣлый часъ любовался съ разныхъ точекъ на свое изображенiе, — вынесъ изъ кабинета рублевую депозитку, и приказалъ Антипу Степановичу сходить въ театръ.

Художникъ не хотѣлъ упустить благоприятнаго случая и робко и нерѣшительно сообщилъ князю свое желанiе продолжать учиться и упомянулъ объ академiи. Противъ ожиданiя, помѣщикъ довольно милостиво и даже поощрительно встрѣтилъ желанiе художника, и почти готовъ былъ дать свое согласiе, но когда узналъ что крѣпостнымъ нѣтъ доступа въ академiю, рѣшительно приказаль Антипу Степановичу выкинуть изъ головы лишнiя затѣи и подъ страхомъ строгаго взысканiя не осмѣливаться возобновлять просьбы.

Тщетно клялся Клещукъ и по выходѣ изъ академiи до гроба оставаться слугою своего помѣщика, тщетно старикъ живописецъ, бывшiй хозяинъ Антипа Степановича, валялся въ ногахъ князя, умоляя не отнимать счастья у молодаго художника и даже предлагалъ за него выкупъ, — князь прогналъ обоихъ.

Между тѣмъ тщеславный помѣщикъ всѣмъ и каждому изъ своихъ знакомыхъ хвастался дѣйствительно мастерскою работою своего крѣпостнаго живописца. Къ Антипу Степановичу посыпались заказы, онъ исполнялъ ихъ добросовѣстно, и скоро вошелъ въ моду въ обширномъ кружкѣ княжескихъ знакомыхъ. Нашлись добрые люди, настоящiе знатоки дѣла, приняли горячее участiе въ молодомъ дарованiи и осадили князя неотступными просьбами позволить художнику продолжать образованiе.

Не обративши никакого вниманiя на мольбы стараго иконописца, и на просьбу самого Клещука, князь не рѣшился отказать влиятельнымъ ходатаямъ, и, взявши съ художника формальное обязательство прослужить безвозмездно у него столько лѣтъ сколько онъ пробылъ въ ученiи — вмѣстѣ съ тѣми годами которые пробудетъ въ академiи, подписалъ отпускную и подарилъ ему червонецъ на дорогу, съ которымъ Клещукъ и отправился въ академiю.

Какъ и на какiя средства добрался Антипъ Степановичъ отъ Москвы до Петербурга — мнѣ неизвѣстно. Впрочемъ, русскiй человѣкъ такъ уже созданъ, что если захочетъ учиться, то не испугается тернистой дороги даже и отъ Холмогоръ до Москвы, и при этомъ не будетъ особенно хлопотать о способахъ сообщенiя и о суточномъ довольствiи.

Въ академiи дѣла Клещука пошли весьма успѣшно. Въ первый же годъ онъ получилъ медаль, началъ обращать на себя серьозное вниманiе профессоровъ, товарищи пророчили ему блестящую будущность. Къ сожалѣнiю, предсказанiя эти не сбылись... Свирѣпствовавшая въ то время въ художественной средѣ наклонность къ кутежамъ и попойкамъ, — быстро за тѣмъ переходившая въ непреодолимую страсть къ пьянству, — всею силою охватила молодаго художника.

На другой годъ своего пребыванiя въ академiи Клещукъ дошелъ то такого положенiя что даже не имѣлъ собственной квартиры, и перебивался кое–какъ, ночуя въ мастерскихъ у товарищей. Работу онъ почти совершенно бросилъ, а съ нею прекратились и всѣ средства къ существованiю, такъ что подоспѣвшее къ этому времени требованiе помѣщика, изрѣдка наводившаго о немъ справки, — явиться для отправленiя обязательной службы, было для него истиннымъ благодѣянiемъ.

Антипъ Степановичъ простился съ товарищами и съ академiей (снабдившей его званiемъ свободнаго художника) и снова поселился на родинѣ, гдѣ уже и оставался до конца дней своихъ.

Первые годы пребыванiя въ родномъ селѣ, художникъ исполнялъ кое–какiя порученiя князя, пользуясь за это, наравнѣ съ другими дворовыми, комнатой въ людскомъ флигелѣ, мѣсячной порцiей хлѣба, да изрѣдка единовременными пособiями на холстъ, краски, кисти и тому подобное.

Въ то время къ которому относится начало моихъ воспоминанiй, Клещуку было подъ пятьдесятъ лѣтъ. Уже давно истекъ обязательный срокъ его службы, но онъ и не думаль о какомъ нибудь измѣненiи своей жизненной обстановки.

Помѣщикъ, при которомъ онъ отданъ былъ въ ученье, отошелъ въ вѣчность, а занявшiй его мѣсто сынъ оставилъ весь дворовый штатъ на прежнемъ положенiи, вслѣдствiе чего Антипъ Степановичь считался по старому дворовымъ живописцемъ, не получавшимъ никакого содержанiя, за то ровно ничего и не дѣлавшимъ.

Такимъ образомъ главнѣйшiя потребности художника были обезпечены, а на остальные расходы (самый существенный изь нихъ былъ — уплата долговь въ находившiйся на краю нашего села питейный домъ) совершенно было достаточно тѣхъ небольшихъ денегь которыя получалъ Клещукъ за иконы, заказываемыя ему причтами ближайшихъ церквей и окрестными крестьянами.

Между дворовыми Антипъ Степановичъ былъ извѣстенъ подъ именемь «богомаза”, а еще больше подъ именемъ «отпущенника”, такъ какъ въ глазахъ крѣпостныхъ это было самою значущею и почетною характеристикою.

Клещукъ былъ добръ и мягокъ какъ ребенокъ. Весьма рѣдко, и то только по окончанiи какого нибудь значительнаго заказа, когда бывало, по его собственному выраженiю, онъ «закрутитъ” на цѣлую недѣлю, то напускалъ на себя необыкновенную важность, толковаль про свое почетное гражданство, не хотѣлъ разговаривать съ дворовыми, и увѣрялъ что во всемъ ceлѣ только съ однимъ попомъ можетъ водить компанiю. Впрочемъ все этo продолжалось не долго. Средства истощались, организмъ настоятельно требоваль обычнаго возбужденiя, и ему, волей неволей, приходилось обращаться за одолженiемъ къ тѣмъ же дворовымъ, которые въ одно и тоже время и любили его и при всякомъ случаѣ издѣвались надъ нимъ...

Этого то художника судьба и назначила моимъ первымъ наставникомъ.

(Окончанiе будетъ).

И. Богдановъ.

_______

ПИСЬМА ХОРОШЕНЬКОЙ ЖЕНЩИНЫ.

II.

О молодомъ поколѣнiи.

Ради Бога, никогда не говорите мнѣ о прелестяхъ и преимуществахъ нынѣшняго молодаго поколѣнiя. Изъ женщины доброй я непремѣнно обращусь въ женщину злую, и примусь на все, на всѣхъ и обо всемъ лаять, точь въ точь какъ одинъ мой знакомый, старенькiй, но неунывающiй еще литераторъ.

Наше молодое поколѣнiе это ничто, и ничего болѣе*)! Оно сѣмя въ которомъ зерно можетъ сгнить, можетъ и дать плодъ, если... Здѣсь я должна остановиться, ибо только что я успѣла прiйти къ этому мѣсту, какъ вдругъ передо мною открылся точно океанъ мыслей; томы надо посвятить на то, чтобы пересказать вамъ, при какихъ условiяхъ наше молодое поколѣнiе можетъ сдѣлаться зерномъ падающимъ на добрую почву.

Но кто такое наше молодое поколѣнiе?

Студентъ выходящiй съ 4–го курса съ идеаломъ въ душѣ во образѣ обезьяны Дарвина; офицеръ въ первомъ своемъ чинѣ, одинаково любящiй свою любовницу и свою рюмку водки; купчикъ получающiй отъ отца благословенiе на надувательство отъ собственнаго своего имени, въ пользу разумѣется фирмы дома; семинаристъ оканчивающiй курсъ богословскихъ наукъ и не вѣрующiй въ Бога; правовѣдъ девятнадцати лѣтъ получающiй аттестатъ зрѣлости ума, какъ право на поднятiе носа; лицеистъ съ pince–nez, или одноглазкою, съ надушеннымъ платкомъ и узкими невыразимыми, выходящiй изъ Александровскаго лицея съ девятымъ какимъ–то классомъ только потому, что не будь онъ въ лицеѣ, онъ заслужилъ бы двѣнадцатый; мѣщанинъ любаго города и крестьянинъ любой деревни, получающiй родительское благословенiе на законный бракъ восемнадцати лѣтъ, съ сохраненiемъ все–таки права быть сѣкомымъ, — всѣ эти индивидуумы говоря языкомъ современнымъ, не суть–ли молодое наше, нынѣшнее поколѣнiе! И всѣ они вмѣстѣ, и каждый отдѣльно, да простятъ они мнѣ это дерзкое слово, не составляютъ–ли въ итогѣ ничто!

Жизнь ихъ ждетъ, и складывая на грудь руки, принимаетъ, какъ принимаетъ гостей сторожъ у какого–нибудь Зоологическаго сада, и принимая, спрашиваетъ, какъ исповѣдникъ на духу или судебный слѣдователь на допросѣ: кто вы? съ чѣмъ вы пришли? что вамъ нужно? что вы сдѣлали? не имѣете ли что нибудь особенное сказать, не чувствуете ли что либо особенное на душѣ? и такъ далѣе.

Прислушайтесь–ка къ отвѣтамъ этихъ представителей молодаго поколѣнiя, и я вамъ ручаюсь что, подобно мнѣ, вы прiйдете, читатель, къ убѣжденiю, что молодое поколѣнiе это пока нуль, и что можно не на шутку разсердиться, когда васъ станутъ увѣрять что вся надежда Россiи на этотъ нуль.

— Вѣришь ли въ Бога? спрашиваетъ ихъ жизнь.

— Нѣтъ, не вѣрю.

— А въ чорта вѣришь?

— И въ чорта не вѣрю.

— А любить умѣешь?

— Не пробовалъ.

— А меня неужели не любишь? спрашиваетъ жизнь.

— Сама знаешь какъ я тебя люблю: пуля въ лобъ, или веревка на шею, и дѣло съ концомъ.

— А долгъ, трудъ, семья, отечество?

— Все это пустяки, старье: долга нѣтъ никакого, денежный, и тотъ ничего не стоитъ; трудъ — безполезная вещь: кто бѣденъ, того не накормитъ, кто богатъ, тому онъ не нуженъ; семья — обуза; а отечество глупая бредня.

— А загробная жизнь?

— Ну, до нее далеко и высоко.

Здѣсь допросъ кончается.

— Проходи, коль пролѣзешь, отвѣчаетъ жизнь, — двери въ мой садъ, который я стерегу, узки, а войдешь — заблудишься; дорогъ много, змѣй, дикихъ звѣрей, миражей, окошекъ подъ ногами — безъ числа; ужь не пеняй, будешь звать, никто на помощь не придетъ, самъ себя спасай.

— Не отъ чего спасать, хриплымъ и обрюзглымъ отъ вина голосомъ отвѣчаетъ молодое поколѣнiе, и входитъ въ садъ.

Не правда–ли, неутѣшителенъ этотъ дiалогъ между молодымъ поколѣнiемъ и жизнью? И вѣдь горе въ томъ что только маленькая, пре–маленькая частица насъ, составляющихъ то чтó мы называемъ обществомъ, прислушивается къ этому неутѣшительному дiалогу. Вслѣдствiе этого только меньшая часть общества, — и какая еще меньшая, чуть ли не ¹/₁₀₀! — находятъ его неутѣшительнымъ. Масса живетъ въ увѣренности что молодое поколѣнiе дастъ намъ генiевъ во всѣхъ отрасляхъ жизни отъ А до Z.

Эта куриная слѣпота людей меня сильно пугаетъ. Я знаю много семействъ, и, право, количество ихъ увеличивается, у которыхъ иконы въ углахъ комнатъ замѣнились обезьянами на всѣхъ стѣнахъ, и съ этими обезьянами до такой степени сжились, что разговоръ о Богѣ или видъ библiи на столѣ производятъ на эти почтенныя семьи почти тоже дѣйствiе какъ красное сукно въ рукахъ тореадоровъ на быковъ испанскихъ ристалищъ. И въ этихъ семьяхъ самое страшное знаете что? Родители больше боятся своихъ взрослыхъ дѣтей, чѣмъ Бога и Христа; бредни молодаго поколѣнiя имъ кажутся богаче содержанiемъ и внушительнѣе Евангелiя.

Еслибы двадцать лѣтъ назадъ кто нибудь предрекъ бы вамъ то что я сейчасъ написала, не признали–ли бы его сумасшедшимъ?

Двадцать лѣтъ прошло; множество расплодилось сумасшедшихъ; и только потому что эти сумасшедшiе называютъ себя людьми новаго времени, и родоначальниками новаго поколѣнiя, съ ними не обращаются такъ, какъ съ тѣми которыхъ свидѣтельствуетъ по закону Петра Великаго сенатъ?

Время переживаемое производитъ чудеса. Чудеса эти суть тѣ открытiя, которыя дѣлаетъ мысль человѣка въ наукѣ: изъ невообразимыхъ открытiя дѣлаются въ какихъ нибудь четыре года общепонятными?

У насъ на ряду съ этими чудесами, время производитъ другiя, чудеса безобразiя, чепухи, коверканiя мыслей до самыхъ невообразимыхъ образовъ.

И вотъ въ этой то чепухѣ образовалось наше молодое поколѣнiе. Мы, старое поколѣнiе, мы рождены здоровыми умами, какъ бы тѣсно имъ ни было въ свое время: оттого посреди насъ вы находите еще людей которые сознаютъ что мы живемъ въ какой–то чепухѣ; новое же поколѣнiе понятiя о чепухѣ не имѣетъ: ибо оно есть какъ бы дитя чепухи; все то что мы исковеркали кругомъ себя, все что поставили вверхъ дномъ, все что растормошили, все это стало атмосферою жизни нашего молодаго поколѣнiя съ колыбели. Въ минуту развитiя оно не можетъ составить себѣ понятiя о началахъ, ибо видитъ только безначалiе; оно не знаетъ что такое законъ, ибо видитъ только его нарушенiе; правила не могутъ для него существовать, ибо оно окружено одними исключенiями; идеаловъ у него нѣтъ, ибо этимъ словомъ ему называютъ какiя–то сбитыя съ пьедесталовъ, съ разломанными головами и носами статуи; ему непонятны слова: Богъ, вѣра, церковь, ибо Богомъ называютъ то чего онъ не долженъ признавать, вѣрою въ Него зовутъ то во что должно не вѣрить, а церковью то куда ходить и смѣшно и глупо! Оно, это поколѣнiе, не сознаетъ даже значенiе слова: семья, ибо отцы и матери не смѣютъ ему сказать: «дѣти, семья значитъ подчиненiе намъ, основанное на любви къ намъ”. И такъ до безконечности!

И вотъ отъ этого то поколѣнiя, которое при рожденiи утратило все то что мы получили отъ нашихъ отцовъ, а само ничего не съумѣло прiобрѣсти, кромѣ самодовольства доведеннаго до пресыщенiя, мы должны ждать возрожденiя!

Какая ужасная иронiя!

Но въ чемъ корень зла, и гдѣ искать спасенiя?.. Мириться съ этою дѣйствительностью, съ этимъ настоящимъ, обѣщающимъ намъ будущее сто разъ хуже этого настоящаго, очевидно невозможно.

Надо думать о томъ, чтобы во что бы то ни стало спасти это молодое поколѣнiе у самаго порога жизни, дабы его собственное крушенiе не произвело рано или поздно крушенiя Россiи.

Но какъ спасти цѣлое поколѣнiе, какъ спасать людей, когда эти люди смотрятъ сами на себя какъ на спасителей, и считаютъ себя выше всѣхъ тѣхъ поколѣнiй, жившихъ до нихъ, которыя спасенiе свое полагали въ одномъ источникѣ жизни и спасенiя: въ Богѣ и въ идеалахъ? Какъ говорить с ними объ ихъ спасенiи, когда языкъ убѣжденныхъ въ томъ что они идутъ на гибель есть для нихъ, для этого новаго поколѣнiя, языкъ чужаго народа, имъ непонятный? Мы станемъ говорить о Богѣ какъ объ источникѣ вѣчнаго идеала совершенства, они намъ будутъ отвѣчать ученiемъ о матерiи и вѣрою въ обезьяну, мы станемъ говорить о душѣ, а они о рефлексахъ головнаго мозга, мы заговоримъ съ ними о духовномъ значенiи идеаловъ, а они намъ отвѣтятъ ученiемъ объ абсурдѣ съ точки зрѣнiя позитивизма, мы начнемъ проповѣдывать о нравственномъ значенiи женщины, а они намъ заговорятъ о женщинѣ–мужчинѣ, и такъ далѣе. При такихъ условiяхъ мы не пойдемъ дальше, чѣмъ пошли строители Вавилонской башни, и всякiй проектъ — даже самыхъ либеральныхъ публичныхъ лекцiй окажется тѣмъ же столпотворенiемъ вавилонскимъ.

Но не однѣ публичныя лекцiи окажутся безсильными, даже допустивъ что читать будутъ ихъ Демосѳены и Цицероны.

На умъ приходитъ мысль о затрудненiяхъ сто разъ, тысячу разъ бóльшихъ.

Сказать ли объ нихъ? Я вижу отсюда тысячи, сотни тысячъ лицъ когда–то добрыхъ, добродушныхъ, ласковыхъ, облекающихся въ гримасу современнаго негодованiя, и готовыхъ извергнуть на меня милiардъ самыхъ радикальныхъ ругательствъ, — но я все–таки вооружаюсь храбростью и выскажу свою мысль до конца. Мысль эта слѣдующая: не вѣрю я ни въ какiя ваши школы, ни въ высшiя ни въ низшiя; онѣ безсильны, онѣ зданiя построенныя на пескѣ, онѣ ничего не сдѣлаютъ для спасенiя молодаго поколѣнiя, а съ ними и Россiи; онѣ это поколѣнiе не обратятъ изъ нуля въ здоровое существо съ умомъ и сердцемъ, — чтò бы вы ни дѣлали, чтó бы вы ни говорили, чтó бы вы ни писали.

Въ наше время и долго до насъ были атеисты, были соцiалисты, были горячiе либералы; я не отвергаю даже того что были цѣлыя школы такихъ мыслителей. Но дѣло въ томъ что атеистъ, прежде чѣмъ прiйти къ отрицанiю Бога, познавалъ Бога сперва въ христiанской семьѣ, а потомъ въ христiанской школѣ; соцiалистъ отвергалъ теорiю государства, какъ вещь ему извѣстную, какъ порядокъ ему знакомый: отрицая то или другое, оба знали что они отрицаютъ и принимали на себя отвѣтственность за всѣ послѣдствiя своего отрицанiя. Но въ дѣйствiяхъ своихъ и отношенiяхъ къ людямъ не поступали ли они такъ какъ были воспитаны, какъ поступали ихъ отцы и матери — христiане? Нынѣшнее молодое поколѣнiе не отрицаетъ Бога, ибо Его никогда не знало; оно не заключаетъ въ себѣ и соцiалистовъ, ибо не знаетъ ни соцiализма, ни анти–соцiализма. Школа нынѣшняя ничего имъ не вложила въ основу духовной жизни, кромѣ свѣденiй, гуляющихъ въ головѣ, какъ плаваютъ въ морѣ куски дерева, брошенные безъ цѣли, безъ связи, откуда нибудь.

Фактъ этотъ весьма грустенъ, но знаете ли что въ тоже время въ немъ все спасенiе? Школа за послѣднiе годы въ Россiи не то что развращаетъ молодое поколѣнiе, а просто выпускаетъ его въ жизнь съ пустотою въ душѣ. Пустыя же души можно наполнить; шаткiя, слабыя, вялыя и дряблыя натуры можно лѣчить, укрѣплять и вылѣчить. Совсѣмъ было бы другое, если бы школа наша развратила наше молодое поколѣнiе до глубины мозга, сознательно: тогда бы ничего нельзя было сдѣлать; оно такъ бы и погибло.

Но опять же я прихожу къ вопросу: гдѣ же и въ чемъ спасенiе? Опять же повторяю — не въ школѣ, и не въ школьномъ образованiи. Школа потомъ; а прежде надо другое. Возьмите нашего кандидата университета и нашего воспитанника уѣзднаго училища; возьмите нашихъ гимназистовъ, получившихъ аттестатъ зрѣлости послѣ полнаго курса классицизма: каждый изъ нихъ васъ поразитъ тѣмъ что покажется живущимъ гдѣ–то на воздухѣ; подъ нимъ, чувствуется, нѣтъ почвы; надъ нимъ нѣтъ неба; вы чувствуете что онъ оторванъ отъ чего–то; вслѣдствiе этого движенiя мысли и тѣла его не свободны; онъ никогда не дастъ вамъ почувствовать что онъ въ чемъ–нибудь увѣренъ; въ немъ какъ будто нѣтъ той жизненной силы, которой первый признакъ и главная прелесть заключаются въ способности сообщенiя ея другому; въ тоже время вы слышите постоянно какую–то фальшь въ обращенiи то съ однимъ, то съ другимъ предметомъ: вы его начиняли классиками, онъ надъ ними смѣется, вы изъ него сдѣлали юриста, онъ всѣ авторитеты юриспруденцiи называетъ глупыми, кромѣ Фейербаха. Вы думаете найти въ воспитанникѣ уѣзднаго училища добраго грамотнаго мальчика, совсѣмъ нѣтъ: вы нападаете на мрачнаго сочинителя дiатрибъ противъ общества, на обличителя цѣлаго государства, не только не знающаго сколько было евангелистовъ, но неумѣющаго даже читать бойко и писать мало–мальски грамотно.

Вотъ что вамъ дала ваша современная школа, и могу васъ увѣрить, что чѣмъ дальше, тѣмъ будетъ хуже!

Нѣтъ, спасенiе, видно, въ чемъ то другомъ.

Вся бѣда въ томъ что наши школы не продолженiе семьи, а что–то отдѣльное отъ семьи, что–то даже враждебное семьѣ. Учитель который говоритъ въ школѣ мальчику: ты вышелъ изъ семьи гдѣ мракъ, и входишь въ школу гдѣ свѣтъ, не только глупый учитель, но вредный учитель: это вреднѣйшiй революцiонеръ земнаго шара. И вотъ эту–то роковую фразу твердятъ у насъ въ Россiи за послѣднiе годы всѣ почти учителя сверху до низу. Удивительно–ли послѣ этого что молодое поколѣнiе сдѣлалось ничѣмъ?

Въ слѣдующемъ письмѣ поговорю о семьѣ, ибо въ ней спасенье.

Вѣра N.

_______

СЕРДЕЧНЫЙ МЕТОДЪ.

(Разсказъ).

Когда моей Сашѣ было пять лѣтъ — разсказывала мнѣ одна моя добрая знакомая, она была очень страннымъ ребенкомъ. Понятливость, разсудительность и память — были у нея просто изумительны. Понадобилось мнѣ, помню, однажды, съѣздить съ дачи въ городъ, на почту. Накрапывалъ дождикъ. Хозяинъ–добрякъ запрегъ для меня свою сытую лошадку въ телѣгу; и я, усѣвшись, взяла уже вожжи въ руки, — глядь, а Саша карабкается по колесу — тоже ѣхать хочетъ. Я начала урезонивать ее. Она тоскливо слушала мои доводы; и личико у нее было такое опечаленное, что я, въ видѣ утѣшенiя, обѣщала ей въ первый–же разъ, какъ поѣду, послѣ этого — непремѣнно взять ее съ собою. Она просвѣтлѣла, поцаловалась со мною, и осталась дома.

Прошло недѣли двѣ — я совсѣмъ забыла о данномъ обѣщанiи. Надо было снова ѣхать въ городъ, за провизiей. Сашурка моя одѣлась прежде меня, и вышла на крыльцо. Править лошадью, какъ и всегда, надо было мнѣ самой. Таскать съ собою дитя по лавкамъ и магазинамъ — неудобно, и для нея утомительно. Объясняю ей все это. Она пытливо такъ смотрѣла на меня, смотрѣла, а тамъ и отвернулась: «хорошо говоритъ, мама. Я не поѣду; но уже не стану тебѣ вѣрить. Ты не хорошая, обманщица”.

— Ну, и что–же? спросила я.

— Да что! засмѣялась разскащица: — конечно, взяла ее съ собою, и извинилась передъ ней въ моей забывчивости. Потеряй она довѣрiе ко мнѣ, — развѣ мы могли–бы быть такими друзьями, какими мы и теперь, когда у нея скоро будетъ своя или свой Саша.

— А скажите, пожалуйста, спросила я, — всегда–ли oна такъ дружно жила съ мужемъ? Мнѣ помнится, разсказывали что въ первый годъ брака супруги не совсѣмъ–то ладили. Она, говорили, такъ тосковала, — чуть чахотку ни схватила.

— Не то, чтобы не ладили, а просто поглупили немного, отвѣтила счастливая мать: — да и въ этомъ признаться, больше виновата я, чѣмъ они оба! Онъ ее и тогда такъ же любилъ и уважалъ; но не зналъ еще ея слабой, сердечной струнки. Я забыла разсказать ему пpo то, какъ она, еще дѣвочкой, однажды сама себя наказала; — а ужь изъ этого одного онъ съ разу понялъ бы и ея натуру. Она вѣдь истомится, если съ ней не дѣйствуютъ прямо. Страхъ выносливая, а этого не можетъ выносить. Ей все надо рѣзать напрямикъ.

Я попросила разсказать.

— А вотъ увидите, улыбнулась Дарья Осиповна: — Сашѣ было уже одиннадцать, или даже двѣнадцать лѣтъ, когда подружилась она съ одной прехорошенькой Лиденькой В... Саша была тогда худа, какъ щепка; но здоровье у нея было отличное, и училась она прекрасно. Учительница, Елизавета Александровна, не могла ею и нарадоваться; а объ себѣ — и не говорю уже. Приходитъ ко мнѣ, однажды, мужъ мой — сильно взволнованный, и разсказываетъ что, совершенно случайно, слышалъ бесѣду обѣихъ дѣвочекъ на счетъ ученiя. Лидiя вразумляла нашу Сашу «не морить себя надъ уроками”, доказывая ей что такъ какъ она «хороша собой”, то ее и безъ всякаго ученiя возьмутъ замужъ. «Конечно прибавила, дѣвчонка, если ты не будешь дурой — постараешься пополнѣть”.

Посовѣтовались мы съ мужемъ, какимъ–бы образомъ устранить пустую дѣвочку отъ нашей дочки. Пригласили на совѣтъ и нашу помощницу — Елизавету Александровну.

Рѣшено было: сперва незамѣтно наблюдать, какъ отзовется на Сашѣ влiянiе четырнадцати–лѣтней подруги. Ждать пришлось недолго. Влiянiе сказалось на слѣдующiй же день, въ понедѣльникъ: Саша отказалась отвѣчать уроки. «Не хотѣлось, говоритъ, учить”. Ну, хорошо. Въ классной училось ихъ всѣхъ семеро — наши и чужiя. Она — младшая. У насъ же было заведено выставлять баллы по ученiю и поведенiю — не ежедневно, а разъ въ недѣлю, по субботамъ. Наказанiй никакихъ никогда не полагалось. Прошелъ и вторникъ и среда — не отвѣчаетъ наша Саша. Въ четвергъ и пятницу — ее уже и не вызываютъ. Сидитъ, помню, она, бѣдняжка, вся блѣдная и переконфуженная; молчитъ и, волченкомъ, изъ подлобья, на всѣхъ украдкой посматриваетъ. Всѣ съ нею по прежнему ласковы. Никакихъ — ни увѣщеванiй, ни укоровъ. Пришла наконецъ и суббота. Пo обыкновенiю, мы съ мужемъ всегда присутствовали при отчетѣ недѣльныхъ успѣховъ дѣтей. Елизавета Александровна выставила отмѣтки шестерымъ; а Сашѣ — предложила самой себѣ ихь выставить. Слезы такъ и брызнули изъ глазъ ея. Схватила она свой журналъ, и, обмакнувъ перо въ чернило, написала себѣ нуль — во всю страницу. Сердечко, знаете, не вынесло — откликнулось на призывъ къ правдѣ. Оказалось что она уже успѣла выучить всѣ недѣльные уроки; но только стыдилась попросить чтобы ее спросили. Два только дня выдержала она совѣтъ подруги, а тутъ — «хотя–бы побранили за лѣнь”. И съ того времени, докончила Дарья Осиповна, ее постоянно приходилось увѣщевать чтобы она давала себѣ отдыхъ, а то просто зарывалась — училась. Надо же мнѣ, мама, — смѣется, бывало, она мнѣ — наверстать потерянные два дня”. Чуть не до болѣзни наверстывала.

— Ну, а съ мужемъ изъ–за чего они собственно «не ладили–шутили?” спросила я, видя что съ Дарьей Осиповной не только прiятно, но и полезно побесѣдовать тѣмъ у кого есть и свои дѣти–подростки. Hе малый, вѣдь, отвѣтъ передъ совѣстью и обществомъ надо нести за этихъ подростковъ. Они — закваской всему.

— Смѣшно сказать, весело засмѣялась она — изъ за модной шляпки, зонтика и перчатокъ. Вы знаете Сашу, и это, пожалуй, можетъ показаться вамъ невѣроятнымъ; а между тѣмъ — это истинная правда.

— Трудно повѣрить; но — вы гoвopите — по невoлѣ вѣрю, засмѣялась и я, представляя себѣ серьезную Александру Семеновну — мужнинаго письмоводителя и отличную хозяйку — бунтующей изъ–за нарядовъ.

— Да, да! покачала головою мать ея. Видно не проживешь, не отглупивши, сколько тамъ приходится на долю каждаго человѣка. Послѣ ихъ свадьбы, продолжала она, — уѣхала я, знаете, по дѣламъ въ мое несчастное, погорѣвшее имѣньице. Три года неурожая и пожары — совсѣмъ раззорили и насъ и несчастныхъ крестьянъ нашихъ. Ну, впрочемъ, это сюда не относится. Что было, то прошло, и Богъ съ нимъ. — И такъ, говорю, уѣхала я по дѣламъ. На первыхъ порахъ, Саша пишетъ и пишетъ мнѣ о своемъ счастiи, — какъ она любитъ своего Мишу, и какъ ея Миша — ее любить. Онъ — тоже, благодаритъ меня за жену. Какъ хотите судите, а это отрадно матери. Потомъ, вдругъ, сразу замолчали оба. Я и не утерпѣла — поѣхала къ нимъ: не заболѣлъ–ли, думаю, кто изъ нихъ? Время тогда стояло тяжелое, холерное, да и горячки разгуливали, а когда любишь, то за любимыхъ всякiе ужасы въ голову лѣзутъ. Прiѣзжаю, этакъ подъ–вечеръ уже, и — вообразите себѣ, душа моя, застаю ее вотъ съ этакими, наплаканными глазами; а передъ нею, на столѣ лежитъ новенькая нарядная шляпка, модный зонтикъ съ кружевами и пары двѣ, кажется, парижскихъ перчатокъ. Миша цалуетъ ей руки, а она такъ и заливается плачетъ. Спрашиваю, здорова ли она? а она повисла мнѣ на шеѣ, и сначала и слова не выговоритъ за всхлипыванiями. Она заливается слезами, а онъ смѣется, — даже смотрѣть обидно; но я, разумѣется, ничего не говорю объ этомъ. — «Не тревожьтесь, мама, успокоиваетъ онъ меня, — увѣряю васъ что это пустяки. Это, говоритъ, я обновки купилъ ей сегодня”.

Поуспокоилась она немного, выпила стаканъ холодной воды, и разсказала мнѣ о своей печали. Себя бранитъ, а своего Мишу — чуть не святымъ выставляетъ — превозносить: «Онъ, говорить, такой великодушный, добрый и деликатный; а я, говорить, мерзкая, гадкая пустышка. Нe стою я, говоритъ, такого мужа”.

Я забыла сказать вамъ что у ея Миши была тутъ сестра — преехидная такая барынька. Хорошо что удрала за границу съ какимъ–то гусемъ–лебедемъ, себѣ подъ пару! Мужъ ея — тоже исчезъ куда–то, съ какой–то гусыней. Дѣти ихъ у меня теперь живутъ; мнѣ безъ малышей скучно, — привыкла. — Ну, пришла эта барынька къ моей плаксѣ, когда та только что проводила мужа на службу, а сама убирала въ комнатахъ. Слово за слово — разговорились онѣ о всякихъ тамъ увеселенiяхъ — балахъ, театрѣ, и проч. Саша, сначала, отнѣкивалась отъ любезныхъ предложенiй золовки — ѣхать на какое–то гулянье вмѣстѣ съ нею; ну, а потомъ засмѣялась, да и сказала ей, что куда ужь ей думать о какихъ нибудь выѣздахъ, когда и такъ много расходовъ: «жалованья еле хватаетъ на прожитiе, а у меня, говорить, своихъ — не гроша”. Золовка выслушала ее, и начала надъ нею подтрунивать. «Глупенькая ты, говоритъ, провинцiалка, мой ангелъ. Выйдешь, говоритъ, гулять, такъ на тебя просто стыдно смотрѣть. Ну, посуди ты сама, можно ли такъ скандализироваться — носить прошлогоднюю шляпку или твой вылинялый зонтикъ? Перчатокъ даже, говоритъ, нѣтъ у тебя такихъ, какiя носятъ «всѣ порядочные люди”, — съ кисточками. Бѣдненькая ты, говоритъ. Всѣ объ тебѣ сожалѣютъ, что ты, говоритъ, такая молоденькая и хорошенькая, досталась моему братцу–чурбану. Въ самомъ дѣлѣ, говоритъ, какъ можно, какъ не стыдно, какъ не совѣстно такъ дорожить семнадцатилѣтней, прелестной женочкой”.

Саша попробовала было защитить мужа: «Откуда же, говоритъ, ему взять денегъ? Не красть же ихъ, мнѣ на франтовство? Положимъ, говоритъ, я люблю быть хорошо одѣтой; это ему тоже нравится, я знаю. Но...”

— Пустяки ты городишь, ничего больше, перебила ее барынька: Очень нужно думать объ томъ, что ему нравится, а что не нравится. Ты, говоритъ, еще глупа — не знаешь что это за народецъ, эти супруги. Дай только, говоритъ, имъ поблажку, такъ и босикомъ и оборвышемъ находишься. Знаю я, говоритъ, эту дрянь. Не–бось, говоритъ, если–бъ онъ дѣйствительно любилъ тебя, то нашелъ бы и способы рядить тебя какъ куколку, а то... и оборвала безсовѣстная. Саша такъ и вскипѣла.

— А то что? пристала къ ней, вся дрожитъ; а та не отвѣчаетъ — съ часиками справляется — не время–ли ей уже уходить, чтобы не встрѣтиться съ «братцемъ–чурбаномъ”. — Да то, — процѣдила она, наконецъ, сквозь зубы, — что онъ — ни то любитъ, ни то не любитъ. Видитъ что ты не имѣешь своихъ желанiй, — ну, и не уважаетъ тебя за это. Вотъ, попробуй, говоритъ, надуть губки, какъ онъ придетъ съ должности. Не обращай, говоритъ, вниманiя на его телячьи нѣжности, — увидишь, говоритъ, что дѣла пойдутъ совсѣмъ иначе. И yшлa, потому уже было половина третьяго, а Миша приходилъ ровно въ три... Подгадила, и была такова.

Моя Александра Семеновна, сгоряча, и сглупила: «надула губы”. Ни на столъ, къ приходу мужа, не накрыла, ни свѣжей воды нe влила для него въ умывальникъ; ни на встрѣчу eму не вышла въ переднюю, — какъ это она всегда дѣлала. Cидитъ, напыжившись. Не оглянулась даже, когда онъ вошелъ въ комнату — усталый, запыленный, весь въ поту. Задѣло, вишь, ее очень, что онъ — «ни то любитъ, ни то не любитъ”, да и «не уважаетъ”. Онъ къ ней: «не больна ли, голубка?” — въ глаза ей заглядываетъ. — «Оставьте, пожалуйста, меня въ покоѣ, у меня голова болитъ”, — отворачивается она оть него; — да только не выдержала роли — тутъ же и прорвалась сразу. Надоѣло ужь мнѣ, говоритъ, ходить безъ обновокъ. Ни шляпки, говоритъ, ни зонтика у меня нѣтъ новыхъ. — Надо мною, говоритъ, всѣ смѣются что у меня нѣтъ даже перчатокъ съ кисточками, какъ у порядочныхъ людей”.

Миша закусилъ губы, поморщился, подумалъ, подумалъ, и догадался откуда дуетъ вѣтеръ. «Не была ли, спрашиваетъ, у тебя сегодня Варинька?” — Ну такъ чтожь что былa? Paзвѣ мнѣ, говоритъ, нельзя имѣть даже и этого удовольствiя?” Миша промолчалъ ей на эту новинку–шпильку, поцаловалъ еe въ лобъ, и попросилъ у нея извиненiя въ томъ, что забылъ что ей можетъ хотѣться «и веселиться и наряжаться". «Это, говоритъ, въ порядкѣ вещей”.

Она–то скоро опомнилась — пришла къ нему съ повинной; но онъ рѣшился наказать ее — исполненiемъ ея желанiй. Ходиль, хлопоталъ, пока не нашелъ себѣ какую–то чертежную работу, и засѣлъ за нее. Bмѣсто отдыха послѣ службы — работаетъ до поздней ночи. Читать вслухъ, или пойти вечеркомъ прогуляться, какъ прежде, — уже некогда. Саша чуетъ что–то недоброе въ этомъ усердiи. Все ластится — допрашиваетъ отчего это прежде онъ имѣлъ больше свободнаго времени; а онъ — отвѣчая лаской на ласку, все объясняетъ ей что время на время не приходится — бываютъ и срочныя занятiя, «планы вотъ”.

Недѣли черезъ три усидчиваго труда — покончилъ онъ ихъ и отнесъ, куда и кому слѣдовало. Саша ни объ чемъ не знаетъ. Сидитъ себѣ дома и переписываетъ на бѣло его отчеты; какъ вдругъ подкатываетъ къ дому Миша. Соскочилъ съ крытыхъ дрожекъ, весело такъ вбѣжалъ въ комнату, и ну торопить ее — поскорѣе одѣваться и ѣхать вмѣстѣ въ модный магазинъ и лавки. «Извощикъ, говоритъ, нанятъ. Пятьдесятъ, говоритъ, рублей получилъ я за работу — къ услугамъ моей добренькой женочки”. Саша все поняла. Плакала она, умоляла — отпрашивалась отъ обновокъ; но не отпросилась. Повезъ–таки ее плачущую въ самый шикарный магазинъ. Попросилъ madame подобрать женѣ шляпку — сама она и смотрѣть на нихъ не хотѣла и не могла — за слезами. Купилъ ей дорогой зонтикъ съ кружевами и перчатки съ кисточками; — и они только–что возвратились домой, какъ и я къ нимъ прiѣхала.

И теперь еще всѣ эти вещи совершенно новы, добавила Дарья Осиповна счастливо смѣясь: — Cаша ихъ ни разу не одѣвала — бережетъ на память о своей глупости. Она все наверстываетъ свою прошлую ошибку — легковѣpie. Да, впрочемъ, вы сами знаете какимъ она товарищемъ своему труженику–мужу. Живутъ какъ слѣдуеть.

— Скажите мнѣ еще, сдѣлайте одолженiе, попросилa я, какого же именно метода придерживались вы въ воспитанiи вашихъ дѣтей?

— Да Христосъ съ вами, какой тамъ еще методъ. Я тогда и слова даже этого не знала, совсѣмъ засмѣялась она: — Просто сердечный методъ, если ужь нужно какъ нибудь назвать его. Я, признаться, терпѣть таки не могу всѣхъ этихъ наставленiй, какъ надо учить дѣтей жизни”.

— Почему же? Не довѣряете имъ что ли? допрашивала я.

— Не то что не довѣряю, а просто не люблю ихъ. Мнѣ всегда кажется что всѣ такiя книжки пишутся — не живыми руками, и для науки съ дѣтьми не годятся.

Права или нѣть Дарья Осиповна — не могу рѣшить, представляя рѣшенiе этогo вопроса спецiалистамъ и спецiалисткамъ педагогiи; но знаю и могу сказать навѣрное что дѣти ея — вполнѣ дѣльные и честные люди, и что она счастлива ими. Шутка сказать, счастлива! И теперь еще губы ея не отвыкли весело смѣяться, какъ не отвыкло и ея сердце — «методъ” — любить правду, и ставить ее выше всего.

С. Крапивина.

_______

ИЗЪ ТЕКУЩЕЙ ЖИЗНИ.

Одинъ мой знакомый, пожелавъ украсить изящно стѣны своей обители, прiобрѣлъ потребное число олеографическихъ картинъ, вставилъ ихь въ очень хорошiя золоченныя рамы и расположилъ симметрично и съ тактомь по стѣнамъ храмины. Обозрѣвая вновь украшенную храмину, друзья хозяина любовались ею и, купно съ нимъ, разсуждали о томъ, какое удобство и, можно даже сказать, благодѣянiе — эта олеографiя, дающая возможность людямъ, относительно–небогатымъ, oxopашивать со вкусомъ свои жилища. — Подумайте! говорили собесѣдники: кому доступны подлинники болѣе или менѣе даровитыхъ мастеровъ? Однимъ богачамъ–любителямъ; только они и имѣли до сихъ поръ привилегiю услаждать ежечасно свои балованные взоры созерцанiемъ хорошихъ картинъ. А теперь — посмотрите: вѣдь иной и не вдругъ домекнетъ что на всѣ эти милыя вещи хозяинъ положилъ — не тысячи и даже не сотни, а только десятки рублей; между тѣмъ хорошо, прiятно, и глазъ ласкаетъ; это именно то что называется: дешево и сердито. И поговорка эта, право, хорошая, какъ разъ идущая къ этому случаю: именно дешево и именно сердито. Слава мощному духу человѣческой изобретательности, стремящемуся прiобщить, хотя отчасти, большинство, массу, къ лучшему изъ наслажденiй — наслажденiю эстетическому!

Разсужденiе казалось правильнымъ; я соглашался съ собесѣдниками, поддакивалъ имъ и очень желалъ почувствовать удовольствiе отъ удобства и благодѣтельности олеографiи; но удовольствiе не приходило, сердце не билось и на душѣ было какъ будто «и скучно, и грустно”. Пocлѣ, продолжая питать то же чувство въ уединенiи, я бормоталъ:

«Въ простомъ углу моемъ, средь медленныхъ трудовъ,

«Одной картины я желалъ быть вѣчно зритель»...

Я догадался что стѣны моей смиренной обители вѣчно будутъ украшены одними 30–ти копѣечными обоями и ничѣмъ больше; потому что на прiобрѣтенiе такой избранной по душѣ картины, передъ которой я могъ бы и любилъ бы сидѣть подолгу, не сводя съ нея глазъ, уходя въ нее весь, до забвенiя времени и мѣста, — на прiобрѣтенiе такой картины у меня нѣтъ денегъ; а всякая другая только непрiятно напоминала бы мнѣ о существованiи той и возбуждала–бы сожалѣнiе что тутъ виситъ эта, а не та...

Слава мощному духу изобрѣтательности! говорю я, глядя на мою стеариновую свѣчку, избавившую меня отъ того до тошноты противнаго для меня запаха, которымъ обладала ея предмѣстница — сальная свѣчка, и — странное дѣло! — чувствую при этомъ полное удовольствiе, и нѣтъ на душѣ ни скуки, ни грусти. Отчего? — Догадываюсь: отъ того что стеариновая свѣчка замѣнила худшую и непрiятнѣйшую придмѣстницу; между тѣмъ какъ олеографическiе снимки съ картинъ,

«Смѣнивъ, не замѣнили ихъ»...

Слава! восклицаю я вновь, — слава мощному духу, сообщившему гигантскiе шаги естественнымъ наукамъ и доведшему человѣчество до возможности — посредствомъ точнаго измѣренiя определить относительную силу разныхъ педагогическихъ методовъ. Слава! въ настоящую минуту въ Москвѣ, какъ слышно, производятся опыты съ двумя, различнымъ образомъ устроенными, но предназначенными для одной и той же цѣли приборами (методами); одинъ именуется звуковикъ, другой — буквослагатель; экспериментируемыми предметами служатъ двѣ точно измѣренныя, равныя между собою, cерiи сосудовъ (мальчиковъ), наполненныхъ химически–чистымъ умственнымъ веществомъ и снабженныхъ тщательно–провѣренными прiемниками, съ особо устроеннымъ при нихъ, чувствительнымъ до одной сотой градуса, грамотомѣромъ. Весь педагогическiй мiръ съ напряженнымъ вниманiемъ и трепетомъ ждетъ близкаго результата этихъ остроумныхъ опытовъ, долженствующаго поднять на вершину славы одного изобрѣтателя и низвергнуть въ бездну паденiя другаго...

Чтобы все это не показалось кому–нибудь неумѣстною съ нашей стороны шуткой, приведемъ полученное «Голосомъ” извѣстiе изъ Москвы. Послушайте и посудите: «Постановили (въ Комитетѣ Грамотности) устроить двѣ школы, изъ которыхъ въ одной обученiе производилось бы по звуковому методу, а въ другой — по буквослагательному, предлагаемому графомъ Толстымъ. Засѣданiе Комитета Грамотности, состоявшееся 22 января, было посвящено выработкѣ подробностей этого опыта, долженствующаго рѣшить торжество того или другаго метода. Въ помѣщенiи земледѣльческой школы устраиваютъ два класса, въ которыхъ, въ теченiе двухъ мѣсяцевъ, февраля и марта, будетъ происходить обученiе по три часа въ день, исключая воскресныхъ и праздничныхъ дней. Въ одномъ будетъ обучать учитель, назначенный графомъ Толстымъ, въ другомъ — избранникь звуковниковъ. Число учениковъ въ каждомъ классѣ опредѣлено не менѣе пяти и не болѣе десяти. Ученики совершенно не грамотные, по возможности, разныхъ возрастовъ, раздѣляются, тоже по возможности, на двѣ одинаковыя по составу группы, и жребiемъ рѣшается, какая должна учиться по одному способу, какая по другому. Камень преткновенiя — повѣрка результатовъ и ихъ сравненiе путемъ испытанiя. Кто долженъ явиться судьею и что должно быть взято за норму, подводя подъ которую можно безпристрастно признать преимущество результатовъ, добытыхъ тѣмъ или другимъ способомъ? Предложено было отдать дѣло суду постороннихъ людей, могущихъ отрѣшиться въ своихъ мнѣнiяхъ отъ всякихъ педагогическихъ взглядовъ и высказать свое мнѣнiе только по тому, что представляютъ ученики того и другого отдѣленiя. Послѣдовало возраженiе что при оцѣнкѣ педагогическаго прiема нѣтъ возможности отрѣшиться отъ педагогическихъ взглядовъ, потому что о техническомъ прiемѣ методики нельзя судить внѣ педагогическихъ цѣлей. Поставить судьями спецiалистовъ–учителей не совсѣмъ справедливо по отношенiю къ методу графа Толстого, потому что не окажется данныхъ, могущихъ гарантировать безпристрастiе: звуковой методъ имѣетъ за собой авторитетъ практики и ясно выразившихся сторонниковъ, и нужно чтобъ результаты, добытые буквослагательнымъ способомъ, были порицательны, для признанiя его несомнѣнныхъ преiмуществъ. Cоставить экзаменацiонную коммисiю и потомъ постановленiе ея разобрать въ Комитетѣ Грамотности? Но изъ кого составить коммисiю?.. Наконецъ, можно ли будетъ, какъ замѣтилъ одинъ изъ членовъ, даже сравнивать результаты, потому что взгляды на успѣшность занятiй могутъ разойтись у представителей той и другой системы обученiя до разницы, не допускающей сравненiя... Нельзя не пожалѣть что въ засѣданiи не было ни самого графа, ни кого–нибудь другаго, который могъ бы выяснить результаты, достигаемые его методомъ”.

Представьте что мнѣ ни чуть не жаль ни того, что не было въ засѣданiи и можетъ быть не будетъ при производствѣ опытовъ графа Толстого, ни того что предвидится вѣроятное пристрастiе въ повѣркѣ результатовъ. Можно было бы пожалѣть о томъ или другомъ тогда только, еслибы тутъ въ самомъ дѣлѣ дѣйствовали не учители–человѣки, а физическiе приборы, и еслибы дѣйствiе ихъ обращено было не нa живыхъ мальчиковъ, а на сосуды съ химически–чистымъ веществомъ; тогда и результаты измѣрялись бы чувствительнымъ грамотомѣромъ, и были бы въ точности вѣрны, особенно еслибы присутствiе графа Толстого не дало сонму безпристрастныхъ педагоговъ «приписать воробья”, т. е. сфальшить въ числѣ градусовъ грамотомѣра. Но въ отношенiи опытовъ, производимыхъ такъ, какъ описалъ московскiй корреспондентъ, — все равно! Результаты скачекъ и pысистыхъ бѣговъ, наприм., не изъяты отъ влiянiя мелочныхъ случайностей, и меня никто не увѣритъ, что изъ числа бѣжавшихъ лошадей, та именно способна бѣжать всѣхъ быстрѣе, которая взяла призъ, а не та, которая въ началѣ, отъ ничтожной и непредвидѣнной причины, замялась или на срединѣ дистанцiи споткнулась. На сколько же больше неуловимыхъ и никому невѣдомыхъ случайностей тамъ, гдѣ имѣютъ дѣло — не съ конскими ногами, а съ познавательной способностью человѣка! Положимъ что одинъ изъ двухъ состязующихся учителей сразу, одной своей личностью, возбудитъ къ себѣ дружную симпатiю всей группы учениковъ и сполна овладѣетъ ихъ вниманiемъ, а другой не будетъ имѣть такого счастiя, — что же? не повлiяетъ это обстоятельство на весь двухмѣсячный ходъ занятiй и не отразится на результатахъ, независимо отъ достоинствъ самыхъ методовъ? А какимъ способомъ экспериментаторы, дѣлая приготовлеiя къ опыту, измѣряли и изслѣдовали головы учениковъ? Почему не допустить, наприм., что изъ двухъ одинаково способныхъ мальчиковъ, одному дался бы легче и пришелся бы больше по душѣ звуковой методъ, между тѣмъ жребiй судилъ ему попасть подъ буквослагательный, а съ другимъ мальчикомъ вышло совсѣмъ наоборотъ? И послѣ этого все–таки можно ждать отъ двухмѣсячнаго опыта въ точности вѣрныхъ результатовъ? И можно будетъ по нимъ окончательно заключить о торжествѣ одного и о посрамленiи другаго метода?..

Сколько помнится, гр. Л. Н. Толстой сначала говорилъ въ такомъ смыслѣ, что тотъ методъ хорошъ, по которому дѣти легко и скоро выучиваются; что нѣтъ нужды препятствовать преподавателю избирать тотъ способъ обученiя, которымъ онъ надѣется дѣйствовать лучше. Одинъ хорошо играетъ на скрипкѣ, а другой на флейтѣ, — зачѣмъ же совать имъ въ руки непремѣнно обоимъ по скрипкѣ, или обоимъ по флейтѣ, а не каждому свой инструментъ. Мнѣ (гр. Толстому) звуковой методъ кажется несподручнымъ, но я отлично владѣю буквослагательнымъ: по немъ у меня дѣти выучиваются легко, скоро и толково. Вы не вѣрите, говорите что мой способъ отсталый, что онъ непремѣнно долженъ быть труденъ, мучителенъ для дѣтей. Такъ позвольте показать вамъ на опытѣ: послушайте, посмотрите, «вложите персты въ ребра”.

Въ этой мысли, какъ видите, не было ничего страннаго, и предложенiе опыта, имѣющаго единственною цѣлью — унять тупую педагогическую нетерпимость, казалось очень естественнымъ.

Отчего же такое простое и естественное дѣло превратилось въ скачку съ препятствiями, съ «камнями преткновенiя”, такими, чрезъ которыя можетъ быть и не перелѣзть экспериментаторамъ? Отчего?

Оттого что — слава стеариновой свѣчкѣ, слава олеографiи, слава звуковнику и гигантскимъ шагамъ точныхъ наукъ, научившихъ измѣрять математически все, начиная съ силы давленiя атмосферы и кончая силою дѣятельности человѣческаго мозга. Только если на способъ постановки опыта, предпринятаго для сей послѣдней цѣли, посмотрятъ истые служители точныхъ наукъ, — какъ же они расхохочутся! И, ужь отъ нихъ нечего ждать пощады; потому что они, обуянные своими гигантскими шагами, стали ныньче большими насмѣшниками; о словесныхъ наукахъ говорятъ не иначе, какъ съ иронической улыбкой; смотрятъ на нихъ съ нѣкоторымъ пренебреженiемъ, называя мало–полезною болтовнею многое такое, чего сами хорошо не домекаютъ и что словесниками съ достаточнымъ основанiемъ весьма уважается. Поэтому послѣнимъ слѣдовало бы съ большей осторожностью задаваться такими цѣлями, для которыхъ у нихъ собственныхъ орудiй нѣтъ, а съ чужими вѣдь иной разъ и не справишься...

____

Пока въ Москвѣ производятся опыты, долженствующiе рѣшить великiй вопросъ: съ какой ложки подобаетъ кормить духовною пищей русскихъ мальчиковъ, родители этихъ мальчиковъ мѣстами торопятся напитать ихъ чѣмъ Богъ послалъ, безъ всякой ложки, а просто — бычкомъ. Въ самомъ дѣлѣ! Послушайте что разсказываютъ: Въ Шенкурскомъ уѣздѣ (Архангельской губернiи) на 276,000 населенiя считается 55 сельскихъ школъ (1 на 5,018 душъ). «Между тѣмъ, нельзя сказать, чтобъ жители края не чувствовали потребности въ образованiи... При малочисленности школъ, разбросанности деревень и дальности ихъ отъ школъ (въ иную надо идти верстъ за 10), для крестьянъ затруднительно посылать дѣтей въ школы, и вотъ крестьяне, желая выучить своихъ дѣтей грамотѣ и Св. Писанiю, нанимаютъ сообща какого нибудь грамотея, по большей части изъ бывшихъ чиновниковъ. Этотъ учитель, получая небольшое жалованье — рубля два или три въ мѣсяцъ, живетъ на хлѣбахъ сначала у одного изъ родителей своихъ учениковъ, куда собираются и остальные ученики; потомъ отъ перваго переходитъ вмѣстѣ со школою къ другому, отъ другаго къ третьему и т. д. Такимъ образомъ въ крестьянской средѣ появились нигдѣ не показанныя въ оффицiальныхъ отчетахъ мiрскiя подвижныя школы. Правда, учителя въ этихъ школахъ не будучи какъ слѣдуетъ подготовлены къ своему дѣлу, немногому научатъ учениковъ (кромѣ грамотности, ничему), но все–таки” и проч...

А вотъ это еще лучше: въ одномъ циркулярѣ начальника Забайкальской области упоминается случай, что крестьяне давали прiютъ бродягѣ, рискуя подвергнуться отвѣтственности, изъ–за того только, чтобъ бродяга училъ ихъ дѣтей грамотѣ... Желательно было–бы знать, по какому методу училъ бродяга забайкальскихъ мальчиковъ и дѣвочекъ; если нe по звуковому, то надлежало–бы и его и крестьянъ подвергнуть вящшей отвѣтвенности... Впрочемъ для нихъ смягчающимъ обстоятельствомъ могло–бы послужить неокончанiе московскаго опыта, результатъ котораго еще неизвѣстенъ, хотя все видимо клонится къ торжеству звуковниковъ, «имѣющихъ за собою авторитетъ практики"; потому — сила!..

____

Все это — и педагогическiя мудрованiя съ одной стороны, и мѣстная жажда духовной пищи при страшно–убогомъ удовлотворенiи ея съ другой стороны — все это способно только возбуждать горячее участiе къ этому дѣлу, къ темной еще судьбѣ нашей народной школы; поэтому невольно вслушиваешься въ каждое касающееся до нея извѣстie. Но ничто не можетъ быть хуже такихъ летучихъ, неполныхъ и, въ самой неполнотѣ своей, мрачныхъ извѣстiй, какое недавно встрѣтилось намъ въ «Голосѣ”. Газета говоритъ: «Намъ сообщаютъ изъ Масальскаго уѣзда, Калужский губернiи, что въ Пятницкой сельской школѣ происходятъ большiе безпорядки. Корреспондентъ передаетъ по этому поводу разныя подробности, печатать которыя мы не считаемъ удобнымъ. Между тѣмъ корреспондентъ говоритъ что какъ на лицъ стоящихъ во главѣ школы, такъ и на безпорядки, происходящiе въ ней, давно уже было обращено вниманiе кого слѣдуетъ, но результатовъ никакихъ не получилось”.

Какое обширное поприще для воображенiя! Но едва–ли доставитъ оно удовольствiе какому–бы то ни было воображенiю...

____

Есть другой родъ извѣстiй, къ которому невозможно относиться равнодушно. Это — о происшествiяхъ на желѣзныхъ дорогахъ. Мы хотѣли не разъ услѣдить за ними, чтобы составить нѣчто цѣлое, — да ихъ такъ много, что совсѣмъ теряешься, и особенно много почему–то раздавленныхъ буферами, — потому можетъ быть, что подъ буфера суждено подвертываться все неважнымъ людямъ. Но на–дняхъ «Петерб. Листокъ” напечаталъ, и ужь нѣкоторыя другiя газеты перепечатали, разсказъ о происшествiи особенномъ, о которомъ не хочется умолчать, потому что оно прiятное; а прiятное оно потому что, во 1–хъ, всѣ подвергавшiеся смертельной опасности уцѣлѣли, во 2–хъ, спасенiемъ они одолжены одному хорошему человѣчку, который не только спасать, но и заботиться о цѣлости ѣдущихъ по желѣзной дорогѣ вовсе былъ не обязанъ. Пишетъ очевидецъ что 9 февраля пассажиры 12–ти часоваго поѣзда балтiйско–оранiенбаумской желѣзной дороги, проѣхавъ станцiю Лигово, услышали свистки паровоза и задержку поѣзда cъ подергиванiями. Когда поѣздъ остановился, они повыскакали изъ вагоновъ, чтобъ узнать въ чемъ дѣло... «Мы пошли впередъ къ машинѣ, продолжаетъ разскащикъ, и увидѣли, что одинъ вагонъ III–го класса (3–й отъ локомотива) лежитъ на боку разбитый, и около него, хотя въ порядкѣ, но растерянные и перепуганные, стояли молодые рекрута, въ числѣ 60–ти человѣкъ, ѣхавшiе въ этомъ вагонѣ. Изъ разсказовъ рекрутъ мы узнали что проѣхавъ послѣднюю станцiю (т. е. Лигово), вагонъ этотъ вдругь началъ наклоняться на одну сторону, потомъ съ ужаснѣйшимъ трескомъ сталъ подпрыгивать, ударяясь о шпалы съ такою силою, что всѣхъ рекрутъ скучило и, къ довершенiю ихъ ужаса, стало выламывать полъ. Хотя они и подняли страшный крикъ, но звуки замерли въ воздухѣ — никто ихъ не слыхалъ, и они, увидѣвъ что нѣтъ спасенья, приготовились къ смерти. Тутъ–то одинъ изъ рекрутъ, именно: уроженецъ села Павлова, Нижегородской губернiи, Иванъ Алексѣевъ Лобковскiй, рѣшился на геройскiй подвигъ: вылѣзъ въ маленькое окно вагона и далъ знать машинисту о несчастiи. Смѣльчакъ этотъ, съ опасностiю жизни, взобрался на обледенѣлую крышу вагона и, не смотря на наклонное ея положенiе, какимъ–то чудомъ удержался на ней и сталъ кричать о помощи. Видя–же что машинистъ его не слышитъ, а поѣздъ мчится съ быстротою, онъ поползъ по мокрой крышѣ впередъ, и ему удалось перепрыгнуть на багажный вагонъ, откуда онъ криками своими далъ знать машинисту о несчастiи и тѣмъ остановилъ машину. Пассажиры, узнавъ о такомъ необыкновенномъ самоотверженiи и смѣлости, бросились благодарить своего спасителя и надавали ему денегъ”.

Не разскажетъ–ли объ этомъ приключенiи дорожное начальство, пояснивъ: отчего повалился вагонъ? гдѣ были и были–ли на поѣздѣ кондукторы? гдѣ была и была–ли на поѣздѣ такъ–называемая сигнальная веревка? Потому что вѣдь это разсказъ, достойный изумленiя съ двухъ сторонъ: и по необычайному подвигу рекрутика Лобковскаго, и по необычайной сонности всего правившаго поѣздомъ персонала.

_______

ПОСЛѢДНЯЯ СТРАНИЧКА.

Изъ провинцiальной жизни въ городѣ Неблагодатномъ.

Уѣздный исправникъ, Киръ Лукичъ Дубино–Палкинъ, пьетъ чай въ прикуску, съ своимъ письмоводителемъ и однимъ прiятелемъ сосѣдомъ помѣщикомъ, Иваномъ Ивановичемъ Наливкинымъ.

Киръ Лукичъ, выпивши третiй стаканъ, ставить его низомъ кверху, беретъ трубку, начинаетъ закуривать. — Вотъ и довольно; немного, Иванъ Ивановичъ, и нужно то человѣку для самоудовольствiя: такъ сказать, три стаканчика чайку, да трубочку, и будетъ съ него.

Наливкинъ. Оно почти что такъ, Киръ Лукичъ; а впрочемъ оно того, какъ какая натура; вотъ у меня, примѣрно, глупая такая натуришка: какъ забота есть, ну, хоть убей, ничего въ глотку не лѣзетъ, а другiе — нѣтъ; заботы какiя бы тамъ ни были, а ѣдять себѣ, и вѣдь съ какимъ аппетитомъ!

Письмоводитель. Оно и лучше–съ.

Наливкинъ. Непремѣнно лучше, потому чего же себя–то мучить голодомъ понапрасну.

Письмоводитель. Никакого резону нѣтъ–съ.

Наливкинъ. Никакого–съ. А вѣдь вотъ, пойдите, не лѣзетъ въ горло, да и только! Да вотъ, хоть примѣрно, таперича, засѣли у меня эти проклятые голодающiе, — ну, что хочешь дѣлай!

Киръ Лукичъ, выпустивъ изрядное облако дыма изъ своей гортани. — Это вы, Иванъ Ивановичъ, совершенно напрасно изволите говорить.

Наливкинъ. Напрасно? Какъ это напрасно?

Киръ Лукичъ. Совершенно напрасно. Boпросъ этотъ, такъ сказать, казусный и весьма опасный. (Киръ Лукичъ при этомъ сдѣлалъ большiе глаза, и указательный палецъ поднялъ къ небу).

Наливкинъ. То есть какъ казусный? казусъ и есть; ужь такой казусъ, что мое почтенiе!

Киръ Лукичъ. Я вамъ вотъ что скажу–съ, Иванъ Ивановичъ: преважное я на этихъ дняхъ сдѣлалъ на этотъ счетецъ открытiе; спасибо мнѣ скажутъ, ей Богу.

Наливкинъ. Что это?

Киръ Лукичъ. А то что голодающихъ совсѣмъ никакихъ нѣтъ, это разъ.

Наливкинъ. Какъ нѣтъ, да я ихъ ноньче же видѣлъ, да подъ самымъ городомъ они у васъ, — что вы, Киръ Лукичъ?

Киръ Лукичъ, выпустивъ еще тучу дыма. — Нѣтъ–съ. Это, такъ сказать, великое заблужденiе, и я вамъ вотъ что доложу–съ: политическое, такъ сказать, заблужденiе, да–съ, вотъ оно что! а во вторыхъ, доложу вамъ, Иванъ Ивановичъ, это значитъ такъ, по секрету, самые опасные враги государства, вы то, господа, и есть! (Здѣсь глаза Кира Лукича вытаращились).

Наливкинъ. Мы? Да что это съ вами, Киръ Лукичъ, въ своемъ–ли вы умѣ?

Киръ Лукичъ. Ужь такъ, доложу вамъ, въ своемъ умѣ, какъ лучше и нельзя быть, только выслушайте: и какъ это я, дуракъ набитый, самъ–то по сю пору не догадывался. 10 лѣтъ управляю уѣздомъ, и ничего, а третьяго дня точно наитiе Святаго Духа пришло — и открылъ.

Наливкинъ. Да что же вы открыли? Господи, да говорите–же! Просто въ жаръ бросило, экiй, право, чудакъ!

Киръ Лукичъ (закрывая глаза и потомъ вдругъ ихъ открывая). А открылъ я, Иванъ Ивановичъ, вотъ что: что для вящщей безопасности, такъ сказать, государства, надо вашу братью, мягкосердечныхъ–то, упечь.

Наливкинъ. Упечь? Куда упечь? За что?

Киръ Лукичъ. А упечь куда нибудь подальше, потому вы–то, да ваши голодающiе собственно и есть самые опасные нарушители порядка.

Наливкинъ (съ испуганнымъ лицомъ). Да что вы, что вы, Киръ Лукичъ? аль чай на васъ ужь такъ подѣйствовалъ... въ голову что ли кинулся.

Киръ Лукичъ. У меня, батюшка, на этотъ счетъ образовалась въ головѣ одна маленькая теорiя, да–съ, такъ сказать, государственная теорiя. И названiе то я ей придумалъ–съ; да–съ, я окрестилъ ее теорiею политическаго подозрѣнiя и дальновидности.

Наливкинъ. Премудреное названiе, нечего сказать. Ну–съ, такъ что же дальше?

Киръ Лукичъ. А дальше ничего–съ.

Наливкинъ (пораженный). Какъ ничего–съ? а упечь–то за что вы меня хотите?

Киръ Лукичъ. Это, Иванъ Ивановичъ, секретъ–съ.

Наливкинъ. Какъ секреть, Господь съ вами, что вы! Хотите упечь, да еще по секрету! Въ секретѣ то весь и ужасъ въ такого рода дѣлахъ.

Киръ Лукичъ. Я, Иванъ Ивановичъ, у–у–у, какой хитрецъ, вы меня не знаете, такой политикъ, доложу вамъ, что хе, xe, хе! Вотъ хоть, примѣрно, я пью чай, ну хорошо; стоитъ стаканъ, прекрасно; и чай въ этомъ стаканѣ; вы думаете что для меня въ этомъ стаканѣ такъ просто чай и ничего больше: шутите, совсѣмъ тамъ не чай.

Наливкинъ. Какъ не чай?

Киръ Лукичъ. А такъ не чай, да и только.

Наливкинъ. Что же такое, если не чай?

Киръ Лукичъ (подводя свое лицо ближе къ Наливкину и раскрывая глаза). — Секретныя соображенiя–съ!

Наливкинъ. Въ чаѣ–то?

Киръ Лукичъ. Да–съ, въ стаканѣ чаю, — вотъ мы какой, такъ сказать, теорiи люди! А не вѣрите, спросите у Петра Ивановича. (Указывая на письмоводителя).

Письмоводитель (потирая мокрыми ладонями колѣна). — Что это–съ?

Киръ Лукичъ. Что это–съ? Когда вы сидите у меня, батюшка, да я говорю, могли бы слушать.

Письмоводитель. Я–съ слушалъ, да только...

Киръ Лукичъ. Я докладывалъ Ивану Ивановичу что насчетъ вопросовъ, такъ сказать, всякихъ, а особливо государственныхъ, у меня есть, такъ сказать, политическiя теорiя, — о голодающихъ, если взять для примѣра.

Письмоводитель. Есть–съ, какъ же–съ! да и не быть теорiи собственно довольно трудно, потому вопросы, такъ сказать, примѣрно, выходитъ, если... особенные... не простые, значитъ...

Киръ Лукичъ. Ну, тамъ выходитъ или не выходитъ, это мнѣ рѣшительно все равно, а главное, такъ сказать, въ установленiи правильныхъ, хотя и секретныхъ, — непремѣнно секретныхъ, — взглядовъ на государственные предметы.

Наливкинъ. Да что это вы съ вашими секретами, Киръ Лукичъ! Зарядили одно и то же! Зоветъ человѣка въ гости, угощаетъ чаемъ, сколько лѣтъ знакомы домами, крестили вы у меня Аришу и вдругъ ни съ того ни съ сего, здорово живешь, упечь хочетъ, да еще подъ секретомъ! Не поймешь васъ, Киръ Лукичъ, ей Богу не поймешь.

Киръ Лукичъ (улыбаясь до ушей, съ раскрытыми глазками). Хе, хе, хе, въ томъ–то вся политика и теорiя и есть, чтобы меня никто не могъ понять, чтобы самъ Господь Богъ не зналъ, такъ сказать, какая у меня ныньче политическая теорiя въ головѣ; секретъ, Иванъ Ивановичъ, все въ этомъ словечкѣ, вся, такъ сказать, сила дальновидности. Примѣрно если сказать: ну, сегодня я съѣлъ поросенка подъ хрѣномъ; ну съѣлъ, пускай такъ весь уѣздъ и знаетъ: Киръ Лукичъ съѣлъ поросенка подъ хрѣномъ; прекрасно, всѣ и знаютъ; и отлично–съ. А вотъ что Киръ Лукичъ думаетъ насчетъ голодающихъ, да насчетъ Ивана Ивановича Наливкина, это секретъ, секретъ для всѣхъ; потому если бы всякiй зналъ что онъ на эвтотъ счетъ думаетъ, согласитесь сами, какая могла бы состояться, такъ сказать, государственная теорiя? ровно таки никакой. Положимъ если бы всѣ знали что я, такъ сказать, открылъ на счетъ голодающихъ: ну и не было бы голодающихъ, ну да и, примѣрно сказать, вы были бы поосторожнѣе, такъ сказать, въ вашемъ мягкосердечiи, да что въ томъ толку? главная, такъ сказать, сила, секретъ–съ, ушла бы къ чорту, непремѣнно ушла бы, — не такъ ли, Петръ Ивановичъ?

Письмоводитель. Непремѣнно ушли бы–съ!

Киръ Лукичъ. Какъ ушли бы–съ, что вы, батюшка, мнѣ, что–ли уйти?..

Письмоводитель. Такъ точно–съ, ушла бы–съ.

Киръ Лукичъ. То–то. Такъ изволили, Иванъ Ивановичъ, такъ сказать, раскусить–съ, а? всю эту государственную, такъ сказать, премудрость? — штука важная.

Наливкинъ (съ выраженiемъ меланхолическаго недоумѣнья). Важная не важная, а мудреная, признаюсь!

^* * *

Въ письмѣ петербургскаго корреспондента одной газеты находимъ недурное слово и если не смѣлое, то все–таки наивное.

«Поэтому”, говоритъ корреспондентъ, «чтобы сдѣлать волостной судъ болѣе удовлетворительнымъ, необходимо: 1) увеличить матерiальное вознагражденiе судей и такимъ образомъ прiохотить людей болѣе свѣдущихъ; 2) уменьшить влiянiе на судъ волостнаго старшины, и 3) рѣзко очертить предѣлы вѣдомства суда”.

Ну, не прелестенъ ли такой рецептъ лѣченiя волостнаго суда, такъ и пропитанный запахомъ петербургской аптеки?

^* * *

Въ особенности хорошо: «рѣзко очертить предѣлы вѣдомства суда”!

^* * *

Грѣшный человѣкъ, я бы прибавилъ еще: 4) дать волостнымъ судьямъ вицъ–мундиры съ блестящими пуговицами; 5) снабдить ихъ инструкцiями съ точнымъ и рѣзкимъ опредѣленiемъ обязанностей по каждому роду дѣлъ и предмету подсудности особо, и 6) циркулярно внушить всѣмъ волостнымъ судьямъ всю важность возлагаемаго на нихъ общественнымъ довѣрiемъ служенiя.

_______

ОБЪЯВЛЕНIЯ.

Въ «Книжномъ магазинѣ для иногородныхъ» (Невскiй проспектъ, д. № 27) продается:

МIРЪ KАКЪ ЦѢЛОЕ.

ЧЕРТЫ ИЗЪ НАУКИ О ПРИРОДѢ.

Соч. Н. Страхова. (525 стр. in 8°). Цѣна 2 р.

МАГАЗИНЪ И БѢЛОШВЕЙНАЯ

ВЫСОЧАЙШЕ утвержденнаго «Общества доставленiя дешевыхъ квартиръ и другихъ пособiй нуждающимся жителямъ Петербурга».

(Нa углу Знаменской площ. и Невскаго Проспекта, д. Tура, гдѣ гостинница Дагмаръ).

Въ магазинъ поступила новая закройщица. За искусное и аккуратное исполненiе заказовъ отвѣчаетъ распорядительница по магазину. Работы исполняются за самую сходную цѣну. Шьютъ платья дамскiя и дѣтскiя, confections, бѣлье. При магазинѣ имѣется искусная мѣтельщица.

Типографiя А. Траншеля, Стремянная ул. д. № 12. Редакторъ–Издатель Ѳ. М. Достоевскiй.

---

*) 25–го января (6–го февраля) начался предъ сенскою аппелляцiонною палатою замѣчательный и историческiй процессъ «голландскихъ Бурбоновъ” противъ графа Шамбopa. Истцами являются: Адальбертъ де–Бурбонъ и Амелiя де–Бурбонъ, дѣти скончавшагося въ Делфтѣ (Нидерландахъ) въ 1845 году и похороненнаго тамъ такъ называемаго Людовика ХVII. На могилѣ его поставленъ памятникъ со слѣдующею надписью: «Людовикъ XVII, королъ Францiи и Наварры”. Процессъ этотъ появляется на сцену во второй уже разъ, подъ скромнымъ названiемъ «требованiя поправки въ метрическихъ книгахъ”. Въ первый разъ дѣло это обсуждалось въ сенскомъ судѣ въ 1851 году. Наслѣдники претендента доказывали что отцомъ ихъ былъ Людовикъ XVII, чудеснымъ образомъ спасенный отъ смерти, именно тѣмъ самымъ способомъ, который употребилъ Александръ Дюма въ своемъ романѣ Монте–Кристо: онъ былъ положенъ въ гробъ живымъ и потомъ вынутъ оттуда. Въ 1851 году, такъ и теперь, истцы просили вызвать въ судъ графа Шамбора, такъ какъ онъ считается старшимъ представителемъ Бурбонской династiи. Такъ же, какъ и тогда, Шамборъ не явился въ судъ и такъ же, какъ тогда повѣреннымъ истцовъ явился Жюль–Фавръ. Въ 1851 году, даже не принята была жалоба истцовъ къ paзсмотрѣнiю, такъ что они могли возобновить дѣло, когда только имъ вздумалось.

У претендента было 6 человѣкъ дѣтей. Вдова его и дѣти его предъявили въ 1851 году искъ къ герцогинѣ Ангулемской, дочери Людовика XVI, къ графу Шамбopy, его племяннику, и къ герцогинѣ Пармской, сестрѣ Шамбора, какь къ лицамъ, пользующимся тѣми правами, которыя принадлежатъ отцу истцовъ. Они требовали, чтобы былъ уничтоженъ и признанъ недѣйствительнымъ актъ, свидѣтельствующiй о смерти герцога Нормандскаго, Людовика XVII, составленный 12 iюня 1791 года. Жюль–Фавръ доказывалъ что дофинъ былъ спасенъ при содѣйствiи президента директорiи Барраca и главнѣйшихъ членовъ конвента, Камбасереса, Ciеса, Фуше, Матье, Peвершона и другихъ. Съ этой минуты, какъ дофинъ вышелъ изъ Тамиля, сказалъ Жюль–Фавръ, онъ велъ скитальческую жизнь, полную лишенiй, преслѣдуемый тѣми, кому выгодна была его смерть и нѣсколько разъ былъ арестованъ, подвергаемъ всякимъ жестокостямъ и всякiй разъ спасался. Въ 1812 году онъ поселился въ Пруссiи, въ Шпандау, подъ именемъ Наундорфа, занявшись ремесломъ часовщика, каковому ремеслу онъ выучился отъ скуки у одного швейцарца, у котораго ему пришлось проживать въ молодости. Спрошенный о своемъ званiи полицейскимъ префектомъ, онъ разсказалъ ему о своемъ царственномъ происхожденiи и префектъ палъ къ его ногамъ, какъ выразился Жюль–Фавръ. Префектъ выхлопоталъ для дофина званiе шпандаускаго гражданина, чтобы его не безпокоили болѣе на счетъ паспорта. Въ 1814 году, когда вступилъ на престолъ Людовикъ XVIII, Наундорфъ не выдержалъ и написалъ длинное письмо герцогинѣ Ангулемской, въ которомъ открылъ ей тайну своего чудеснаго спасенiя и требовалъ признанiя своихъ законныхъ правъ и принадлежащаго мѣста въ королевской фамилiи. Это письмо, какъ и многiя другiя, осталось безъ отвѣта. Въ 1817 году Наундорфъ отправилъ къ сестрѣ своей французскаго офицера по имени Маррассена. Но и это не подѣйствовало. Герцогиня продолжала хранить молчанie; результатомъ всѣхъ этихъ попытокъ было только то, что Наундорфъ лишился покровительства прусскаго префекта, который, опасаясь строгой отвѣтственности, не возвратилъ Наундорфу документовъ, доказывающихъ его царственное происхожденiе. Однако, въ 1818 году, тотъ же префектъ выхлопоталъ ему дозволенie вступить въ бракъ безъ предъявленiя своихъ бумагъ. Изъ Шпандау Наундорфъ переселился въ Бранденбургъ, гдѣ былъ арестованъ только по одному подозрѣнiю (чтo на основанiи тогдашнихь законовъ было дѣломъ обыкновеннымъ) въ фабрикацiи фальшивыхъ денегъ, но тотчасъ же заключенъ на три года въ крѣпость за присвоенiе ceбѣ имени сына Людовика XVIII. Освобожденный изъ крѣпости, онъ снова сталъ предъявлять свои права и снова не разъ писалъ къ герцогинѣ Ангулемской, которую называлъ своею сестрой. Въ 1830 году онъ прiѣхаль во Францiю, желая разыскать тѣхъ, кто, по его мнѣнiю, долженъ быль непремѣнно узнать и признать его. Но нашлись очень немногiе, въ томъ числѣ бывшая при Людовикѣ XVII, гувернанткой его, дофина, г–жа Ранбо, которые откликнулись на его призывъ и образовали маленькую партiю его приверженцевъ.

Всѣ эти объясненiя, данныя Жюль–Фавромъ въ 1851 году, были отвергнуты сенскимъ судомъ на основанiи подлинныхъ актовъ, хранящихся въ архивѣ. Изъ этихъ бумагъ видно что Тамиль находился подъ строжайшимъ надзоромъ, что кончина сына Людовика XVII засвидѣтельствована оффицiальнымъ актомъ, что вскрытiе его тѣла занесено вь протоколъ, подписанный многими свидѣтелями и что по этому не можетъ быть ни малѣйшаго сомнѣнiя въ смерти Людовика XVII. Наконецъ, какъ указано въ судебномъ рѣшенiи, одинъ тотъ фактъ, что претендентъ не знаетъ французскаго языка, уже служитъ доказательствомъ его самозванства. На это рѣшенiе и апелируютъ въ настоящее время истцы, спустя 22 года послѣ процесса. Все семейство Наундорфа находится въ Парижѣ. Претендентъ былъ милостиво принятъ голландскимъ королемъ, купившимъ у него право на разныя механическiя изобрѣтенiя, какъ истинный сынъ Людовика XVI. Король на похороны его посылалъ своихъ адъютантовъ и высшихъ сановниковъ. Многiе изъ членовъ этого семейства натурализовались въ Голландiи и признаны тамъ оффицiально членами Бурбонской фамилiи. Этимъ именемъ они и подписываются на оффицiальныхъ бумагахъ. Одинъ изъ сыновей Наундорфа вступилъ въ нидерландскую армiю подъ именемъ Адальберта Бурбонскаго. Онъ получилъ чинъ лейтенанта и принятъ при голландскомъ дворѣ какъ настоящiй сынъ герцога Нормандскаго. Всѣ дѣти Наундорфа имѣютъ всѣ признаки бурбонскаго типа. Старшая дочь его Амелiя — живой портретъ Mapiи–Антуанеты, а Адальбертъ представляетъ поразительное сходство съ Людовикомъ XVI.

Самъ таинственный претендентъ, какъ заявлено недавно въ нѣмецкихъ газетахъ, лицомъ производившимъ въ Пруссiи о немъ дѣло, былъ красивъ собою, отличался очень изящными манерами и необыкновенною любезностью. Но вообще былъ мало образованъ, говорилъ по французски мало, а по нѣмецки съ акцентомъ французскихъ гугенотовъ прошлаго столѣтiя.

Претендентамъ въ послѣднее время сдѣланы были, какъ говорятъ, выгодныя денежныя предложенiя, если они откажутся отъ процесса. Предложенiе это было отвергнуто. Фактически извѣстно что отецъ нынѣшняго претендента еще въ 1834 году получилъ отъ короля Людовика–Филиппа такое же предложенiе. Онъ обязался указать въ занимаемыхъ королемъ комнатахъ потаенный шкафъ (въ стѣнѣ), существованiе котораго извѣстно было только Людовику ХVI и сыну его (Людовику ХVII) и въ которомъ, кромѣ различныхъ драгоцѣнностей, особенно же брилльянтовъ громадной стоимости, находятся многiе важные документы. Людовикъ–Филиппъ согласился на это предложенiе, предоставляя претенденту драгоцѣнности, но оставляя за собою право на владѣнiе документами. Претендентъ отвергъ эту сдѣлку, вслѣдствiе чего вынужденъ былъ оставить Парижъ и Францiю.

Хотя, согласно телеграммѣ отъ 15 (27) февраля, рѣшенiемъ аппеляцiонной палаты въ составѣ всѣхъ судебныхъ департаментовъ, отринута аппеляцiонная жалоба наслѣдниковъ претендента, причемъ они названы смѣлыми искателями приключенiй, исполненными коварства и хотя легитимисты дѣлали видъ что вполнѣ игнорируютъ этотъ процессъ, но все таки этотъ загадочный процессъ сильно повредилъ Шамбору. Изъ Парижа пишутъ что народъ съ жадностью слѣдилъ за процессомъ и повидимому сочувственно, съ жадностiю читалъ брошюры о немъ, вполнѣ вѣря въ спасенiе Людовика ХVII.

*) Вотъ эти четыре строки: «Это (т. е. напечатанный въ рукописи г. Мельникова разсказъ Даля) было напечатано въ январѣ 1867 г.; съ тѣхъ поръ до кончины Даля протекло безъ малаго шесть лѣтъ. Честный человѣкъ, какъ назвалъ Даль г. Пыпина, и не доказалъ, и не сказалъ, что онъ ошибся... «Знаменiе времени!» (см. «Русский Вѣстникъ» 1872 года, книжка 3–я, стр. 332–я).

*) Едва–ли г. Мельниковъ согласится что все это есть въ его статьѣ.

**) А вотъ нынѣшнiе, дескать, писатели ушли отъ своей эпохи за нѣсколько столѣтiй впередъ. Пожалуй что и такъ, — нынѣшнiе писатели такой придумали языкъ, со всѣми этими тенденцiями, иницiативами, беллетристикой и инкриминацiей, что русскiе люди нынѣшней эпохи скоро и понимать ихъ не будутъ. Да едва ли они и сами себя понимаютъ. Въ той же 12–й книжкѣ «Вѣстника Европы”, въ которой помѣщена статья г. Пыпина, редакцiя, разбирая сочиненiе Стефенса, разъ пятнадцать употребила слово «обыденный” въ ненадлежащемъ смыслѣ.

*) Изъ отзывовъ Даля мы видимъ что онъ какъ при началѣ, такъ и въ концѣ своего отвѣта на приговоръ, относится къ ученому обществу разбиравшему «Словарь», а къ г. Пыпину отнесся съ особымъ словомъ потому, что само этнографическое отдѣленiе дѣлаетъ внушенiе Далю, основываясь на словахъ г. Пыпина, которому оно напрасно, какъ теперь оказывается, повѣрило. А потому г. Пыпинъ несправедливо укоряетъ Даля за то что онъ нашелъ удобнымъ требовать отвѣтъ отъ него. Какой отвѣтъ могъ требовать Даль отъ этнографическаго отдѣленiя, когда оно основывало свой приговоръ на словахъ г. Пыпина? По большей мѣрѣ, можно бы было сказать: зачѣмъ этнографическое отдѣленiе повѣрило г. Пыпину? Но развѣ вопросъ этотъ въ отвѣтѣ Даля на приговоръ, и не подразумѣвался самъ собою?

*) Совокупно съ этими книгами и въ тѣхъ же мѣстахъ, по одинаковымъ причинамъ, могутъ находиться: межевые книги и планы, дополняющiе собою ипотеку.

*) Она имѣла смыслъ въ старину, когда чрезъ вводъ во владѣнiе давалось право оспоривать оное въ продолженiе двухъ лѣтъ, по истеченiи коихъ дѣлался въ томъ «отказъ” и выдавался владѣльцу отказный листъ, если въ означенный срокъ не возникло по имѣнiю никакого спора. Въ нынѣшней судебной практикѣ одни суды, при сдѣлкахъ, разумно не требуютъ вводныхъ листовъ; а другiе настаиваютъ на нихъ безъ всякаго юридическаго смысла, не смотря на то что вводъ во владѣнiе уже болѣе полстолѣтiя не былъ обязателенъ въ Россiи.

*) Редакцiя не можетъ похвалить способъ выраженiя своей испуганной сотрудницы, тѣмъ болѣе что она вдается въ нѣкоторую односторонность. Тѣмъ не менѣе мы печатаемъ эти письма буквально, потому что они все–таки — знаменье времени. Будь въ этихъ обвиненiяхъ лишь одна десятая доля правды, то и тогда ужасно. А десятая доля правды, кажется, есть.

Ред.