№ 9                                              1874                                       4 Марта

 

ГРАЖДАНИНЪ

 

ГАЗЕТА–ЖУРНАЛЪ ПОЛИТИЧЕСКIЙ И ЛИТЕРАТУРНЫЙ.

 

Журналъ «Гражданинъ” выходитъ по понедѣльникамъ.

Редакцiя (Малая Итальянская, д. № 21, кв. № 6) открыта для личныхъ объясненiй отъ 12 до 3 ч. дня ежедневно, кромѣ дней праздничныхъ.

Рукописи доставляются исключительно въ редакцiю; непринятыя статьи возвращаются только по личному требованiю и сохраняются три мѣсяца; принятыя, въ случаѣ необходимости, подлежатъ сокращенiю.

Подписка принимается: въ С.–Петербургѣ, въ главной конторѣ «Гражданина” при книжномъ магазинѣ А. Ѳ. Базунова; въ Москвѣ, въ книжномъ магазинѣ И. Г. Соловьева; въ Кiевѣ, въ книжномъ магазинѣ Гинтера и Малецкаго; въ Одессѣ у Мосягина и К°. Иногородные адресуютъ: въ Редакцiю «Гражданина”, въ С.–Петербургъ.

Подписная цѣна:

За годъ, безъ доставки ..7 р. съ доставкой и пересылк. 8 р.

« полгода          «          «          ..4 »             «          «          ....5 »

« треть года.            «          «          ..3 »             «          «          ....4 »

Духовенство, учителя, волостныя правленiя, служащiе (черезъ казначеевъ) и всѣ живущiе въ Петербургѣ, обращаясь прямо въ редакцiю, могутъ подписываться съ разсрочкою, внося: при подпискѣ 2 р., въ маѣ 2 р., въ сентябрѣ 2 р. и въ ноябрѣ 2 р.

Отдѣльные №№ продаются по 20 коп.

ГОДЪ                                                                               Редакцiя: С.–Петербургъ, Малая Итальянская, 21.                                               ТРЕТIЙ

СОДЕРЖАНIЕ: Отъ редакцiи. — Вопросъ. N. — Письмо къ г–ну N. Княгини Д–й. — Отвѣтъ на статью въ № 8: «Новый апостолъ въ петербургскомъ большомъ свѣтѣ”. Одной изъ слушательницъ бесѣдъ. — Вотъ кого попечителемъ народной школы утверждаетъ марiупольскiй училищный совѣтъ! В. Г. — Петербургское обозрѣнiе. — Д. Н. Свербѣевъ. Z. — Еще и еще о пьянствѣ. ***. — Пьянство и наша неподвижность. В. Т. — Бой женщинъ съ кабачниками въ Америкѣ. — Женщины. Романъ изъ петербургскаго большаго свѣта. Часть вторая. II. Торжественный разговоръ. III. Графиня Бобровская. IV. Другой лагерь заговорщиковъ. V. Прiѣздъ Гагариныхъ. — Письмецо хорошенькой женщины. Вѣры N. — Хорошенькой женщинѣ, на 2–е письмо ея, помѣщенное въ 7 № «Гражданина”. Олица. — Изъ путевыхъ замѣтокъ по Черноморскому округу. II. А. Верещагина. — Изъ текущей жизни. — Критика и библiографiя. Письма къ редактору о нашемъ современномъ искуствѣ. Письмо II. Н. Страхова. — Замѣтки досужаго читателя. («Русскiй Вѣстникъ” за январь 1874 г). Павла Павлова. — Заявленiе. Купца Сергiева Посада Сергѣя Сафонова. — Послѣдняя страничка.

 

ОТЪ РЕДАКЦIИ.

 

Рисунокъ памятника Екатерины II готовъ; онъ долженъ пройти чрезъ цензуру, что вѣроятно задержитъ его доставленiе подписчикамъ до конца марта или начала апрѣля. Рисунокъ будетъ доставленъ всѣмъ годовымъ подписчикамъ.

____

 

Въ редакцiю «Гражданина” поступило пожертвованiй въ пользу самарцевъ: отъ священника Левитскаго собранные въ приходѣ 35 р.; отъ корпорацiи преподавателей миргородскаго духовнаго училища 27 р.; отъ воспитанниковъ смоленской духовной семинарiи 40 р.; отъ неизвѣстнаго 10 р.; отъ священника Ширинскаго 7 р.; отъ грайворонскаго священника Сербинова 17 р.; всего 136 р. — Деньги отправляются въ Самарскiй Дамскiй Комитетъ.

_______

 

ВОПРОСЪ.

 

Въ сегоднешнемъ нумерѣ «Гражданина” помѣщены двѣ статьи какъ разъ подходящiя къ вопросу столько разъ теперь задаваемому въ провинцiи и у насъ въ столицѣ: въ чемъ, въ cyщности, должно заключаться участiе дворянства въ дѣлѣ народнаго образованiя?

Опредѣлить это участiе закономъ, по пунктамъ, намъ кажется и теперь и въ будущемъ невозможнымъ. Только случаи изъ практики мѣстной жизни будутъ опредѣлять степень и родъ участiя въ дѣлѣ народнаго образованiя, мѣстнаго дворянства, какь самаго образованнаго въ Россiи сословiя.

Въ статьѣ предпосланной воззванiю одного изъ нашихъ корреспондентовъ къ участiю всего общества въ дѣлѣ образованiя обществъ трезвости, указывается очень наглядно то обстоятельство что благодѣтельное влiянiе обществъ трезвости между крестьянами можетъ быть достигнуто только тогда, когда кто либо приметъ на себя починъ на мѣстѣ, то есть въ селахъ, гдѣ крестьянскiе приговоры закрываютъ кабаки, замѣнять ихъ какимъ–либо для крестьянъ развлеченiемъ и полезнымъ въ нравственно–образовательномъ смыслѣ занятiемъ, какъ–то: читальнями съ чайными, публичными чтенiями драматическими представленiями, снабженiемъ пивныхъ лавокъ книгами и т. п., дабы закрытый кабакъ не могъ замѣниться тайнымъ кабакомъ. Этотъ кто–либо, кто можетъ и, кажется намъ, долженъ взяться за это дѣло, какъ за одну изъ главнѣйшихъ частей народнаго образованiя, есть мѣстное дворянство, то есть помѣщики, но въ союзѣ съ мѣстнымъ духовенствомъ. Одинокое дѣйствiе дворянства, какъ одинокое дѣйствiе духовенства, породитъ взаимное недовѣрiе и множество недоразумѣнiй, вслѣдствiе которыхъ потерпятъ народное образованiе и народная нравственность. Дворянство будетъ обвинено, и не безъ основанiя, въ желанiи устранить отъ народнаго образованiя влiянiе нравственно–религiозное духовенства; духовенство будетъ обвинено въ намѣренiи забрать въ свои руки исключительно влiянiе на крестьянскую среду, и лишенное содѣйствiя дворянства и общенiя съ нимъ, будетъ безсильно.

Не менѣе важно дѣйствiе сообща мѣстнаго дворянства и мѣстнаго духовенства въ такомъ дѣлѣ, какъ, напримѣръ, случай съ марiупольскимъ училищнымъ совѣтомъ. Случай этотъ (мы оставляемъ его вполнѣ на отвѣтственность нашего корреспондента), случай этотъ, если только онъ справедливъ во всемъ, важенъ тѣмъ что онъ можетъ повториться тысячу разъ на огромномъ пространствѣ Россiи, въ ущербъ и дѣлу народнаго образованiя, и принципу уваженiя къ духовенству. Крестьяне — повѣствуетъ намъ корреспондентъ — приговоромъ лишаютъ званiя попечителя школы своего села такого–то крестьянина, признавая его недостойнымъ носить это званiе и исправлять обязанности съ этимъ званiемъ соединенныя, и избираютъ на мѣсто недостойнаго — другаго попечителя изъ мѣстныхъ дворянъ.

Посредникъ утверждаетъ приговоръ, и священникъ представляетъ о томъ марiупольскому училищному совѣту, который утверждаетъ новаго попечителя въ своей должности. Вдругъ прежнiй попечитель затѣваетъ новое дѣло: онъ подпаиваетъ на сходкѣ часть селенiя, и отбираетъ отъ крестьянъ новый приговоръ о вторичномъ его утвержденiи въ должность попечителя; посредникъ кассируетъ этотъ приговоръ какъ неправильный; крестьянинъ жалуется въ училищный совѣтъ: училищный совѣтъ требуетъ отъ священника объясненiе; священникъ объясняетъ въ чемъ дѣло, прибавляя совершенно основательно что всякое послабленiе такому неправильному образу дѣйствiя крестьянина, бывшаго попечителя школы, было бы неминуемо вредно во всѣхъ отношенiяхъ, какъ соблазнъ для крестьянъ, и какъ вредъ для школы, — и что же! Училищный совѣтъ отмѣняетъ свое прежнее постановленiе, и утверждаетъ опять прежняго попечителя, крестьянина; но кромѣ того училищный совѣтъ дѣлаетъ внушенiе священнику, и называетъ его представленiе вмѣшательствомъ въ чужiя дѣла.

Вотъ вся эта повѣсть по словамъ корреспондента. Признаемся, если все что сообщаетъ намъ корреспондентъ справедливо, мы не можемъ даже понять чѣмъ руководствовался марiупольскiй училищный совѣтъ въ постановленiи своего страннаго и для священника оскорбительнаго рѣшенiя?

Неужели, если священникъ, который, вмѣстѣ съ учителемъ, стоитъ всего ближе къ школѣ, видитъ опасность для школы, или соблазнъ для всѣхъ крестьянъ, въ какомъ–нибудь дѣлѣ, касающемся всего прихода, — неужели, спрашиваемъ мы, онъ не имѣетъ права дѣлать представленiя въ порядкѣ законной подчиненности, и неужели эти представленiя, только потому что они исходятъ отъ священника, будутъ вѣчно оставляемы безъ послѣдствiй и клеймены именемъ доносовъ?

Неужели, напримѣръ, если священникъ увидитъ въ школѣ прямое развращенiе учениковъ какими–нибудь вредными ученiями со стороны учителя или другаго лица, онъ не въ правѣ, онъ не обязанъ представлять о томъ училищному совѣту, и неужели училищный совѣтъ имѣетъ право, не разслѣдовавъ дѣла, назвать такое представленiе доносомъ?

Воля ваша, тутъ что–то не такъ! И вотъ въ такихъ–то случаяхъ (потому что такiе случаи дѣйствительно могутъ у насъ происходить) необходимость близкаго участiя къ дѣлу мѣстныхъ помѣщиковъ, изъ людей образованныхъ, является настоятельною, ибо мало того, чтобы дворянинъ предсѣдательствовалъ въ училищномъ совѣтѣ, надо чтобы въ сферѣ народной школы вращались постоянно дворяне–помѣщики, дабы каждое проявленiе жизни, каждое дыханiе этихъ сельскихъ школъ было имъ знакомо.

Но гдѣ эти дворяне? Вотъ въ чемъ вопросъ!

N.

_______

 

ПЕРВОЕ ПИСЬМО КЪ Г–ну N.

 

Съ большимъ вниманiемъ я прочитала вашу статью о лордѣ Редстокѣ, потому что слышу со всѣхъ сторонъ толки объ ней «за” и «противъ”. Нѣкоторыя дамы не только разсержены, но озлоблены.

Такъ какъ я не принадлежу къ числу тѣхъ княгинь и графинь, о которыхъ идетъ у васъ рѣчь, то имѣю право судить вашъ отзывъ безпристрастнѣе другихъ. Мнѣ кажется что то, что вы говорите именно о фанатизированныхъ г. Редстокомъ дамахъ нашего свѣта (а такiя есть, я ихъ видѣла), совершенно справедливо. Но ихъ не много; и ихъ жестоко осмѣиваемъ мы же, русскiя дамы большаго свѣта, придумавъ имъ очень остроумное и меткое назвнiе: «великосвѣтской безпоповщины».

Да, къ этой безпоповщинѣ прднадлежатъ и княгини, и графини, и боярыни. Но, могу васъ увѣрить, ихъ очень немного, и напрасно вы въ вашей статьѣ слишкомъ обобщили ваши обвиненiя. Достойныя осужденiя пусть будутъ осуждены и осмѣяны, хотя–бы публично, — ничего не значитъ, потому что если онѣ рѣшаются публично ѣздить въ американскую кирку, пѣть англiйскiе псалмы и молиться о томъ чтобы г. Редстокъ низпослалъ–бы въ нихъ Христа, — онѣ уже подлежатъ публичному о нихъ сужденiю, и, право, эти дамы, въ религiозномъ отношенiи, не далеко ушли отъ нашей хлыстовщины и не лучше ея.

Но зачѣмъ–же на всѣхъ бросать публичное обвинeнie въ сочувствiи первому встрѣчному квакеру, или въ родѣ того, проповѣдующему явно противъ догматовъ православной церкви (см. «Ученiе о вѣрѣ и о добрыхъ дѣлахъ”), и всѣхъ насъ обвинять въ невѣжествѣ ученiя нашей церкви?

Не знаю, знаете ли вы близко нашъ большой свѣтъ? Если бы вы знали его, вы бы не могли не заметить въ немъ большой перемѣны къ лучшему, въ отношенiяхъ матерей семействъ къ познаванiю и своего языка, и своей исторiи и своей церкви! Правда, въ семьѣ не безъ урода, но важно, мнѣ кажется, то что мы сами въ себѣ и кругомъ себя видимъ и чувствуемъ реакцiю. Я вамъ могу указать на нѣсколько семействъ, гдѣ матери и ихъ дочери, проводя цѣлое лѣто и половину осени въ деревнѣ, начали съ того что учились тамъ быть русскими, a потомъ до того выучились этой наукѣ что теперь съ особенною любовью учатъ крестьянскихъ дѣтей, ввели священника въ свой домашнiй мiръ, толкуютъ понятливо съ крестьянами, понимаютъ жизнь какъ она есть, а не какъ прежде, въ фантастическихъ образахъ, и главное, сроднились всею душою съ живымъ мiромъ нашей церкви. Самый фактъ, что между нами иныя княгини и графини смѣются надъ восторгающимися Редстокомъ дамами, и оклеймили ихъ прозвищемъ, которое навсегда останется для случаевъ въ этомъ родѣ, — не доказываетъ ли что эта «безпоповщина” есть явленiе далеко не общее всѣмъ дамамъ большаго свѣта?

Когда нибудь всѣ наши увлекающiяся наплачутся надъ своими заблужденiями тѣми слезами, которыя и теперь иныя изъ насъ проливаютъ при видѣ того во что обращаются наши сыновья и дочери, когда мы, ихъ матери, не имѣемъ ни твердой религiи, ни патрiотическаго вѣрованiя; нo вмѣстѣ съ тѣмъ, отчего не привѣтсвовать добрымъ словомъ тѣхъ изъ нашихъ дамъ большаго свѣта, которыя проснулись отъ долгаго сна невѣжества и космополитизма въ которомъ онѣ жили, проснулись, встали, и ожили новою жизнью. Войдите въ ихъ домъ и посмотрите какъ тамъ свѣтло, какъ тамъ дышетъ правдою, какъ изгнаны оттуда всѣ глупые предразсудки, всѣ фальшивые порывы къ искуственнымъ идеаламъ, всѣ натянутыя, пустыя и чванныя отношенiя къ людямъ; какъ отношенiя мужа къ женѣ, родителей къ дѣтямъ просты и естественны; какъ каждое воскресенье эти семьи во–время приходятъ къ обѣднѣ, а по субботамъ ко всенощной; какъ онѣ стоятъ въ церкви, благочестиво и просто, какъ слушаютъ онѣ проповѣди иныхъ священниковъ (въ Исакiевскомъ соборѣ, въ Знаменской церкви, въ церки Человѣколюбиваго Общества гдѣ говоритъ о. Полисадовъ), не становясь въ театральныя позы (какъ у лорда Редстока); какъ возвратясь домой мать бесѣдуетъ съ дѣтьми о слышанномъ евангелiи...

Взгляните на все это поближе, и вы увидите что я имѣю право васъ упрекнуть за то что вы, въ вашей обличительной статьѣ по поводу лорда Редстока, не дали себѣ труда отдѣлить овецъ отъ козлищъ. Мнѣ жаль что я слишкомъ рѣзко выражаюсь.

Княгиня Д–я (мать пятерыхъ дѣтей).

____

 

Что сказать на это письмо? Одно только: извиняемся: вы правы, княгиня Д–я; хорошо еслибъ не было совсѣмъ безпоповщины большаго свѣта! А такихъ, какъ вы, дай Богъ большому свѣту по больше!

N.

_______

 

ОТВѢТЪ НА СТАТЬЮ ВЪ № 8: «НОВЫЙ АПОСТОЛЪ ВЪ ПЕТЕРБУРГСКОМЪ БОЛЬШОМЪ СВѢТѢ”.

 

Авторъ этой статьи, N., почему–то ставитъ въ параллель крестьянъ южной Россiи, которые цѣлыми деревнями переходятъ въ протестанство (?) и петербургскихъ дамъ большаго свѣта, которыя слушаютъ проповѣдника лорда Редстока. Что онъ находитъ между ними общаго — неудобо–понятно. Желаетъ–ли онъ доказать что мужики, по легкомыслiю своему и анти–патрiотизму, стали похожи на петербургскихъ дамъ, или что дамы, по выражаемому ими, будто–бы, дикому вкусу къ проповѣди лорда Редстока, напоминают мужиковъ. Вопросъ у него не рѣшенъ.

Если, по его примеру, поставить его въ параллель съ чувствующими томленiе по вѣрѣ во Христа, то, безъ сомнѣнiя, онъ представляетъ собой то уродливое явленiе, что постомъ, и на второй недѣлѣ (почему oнa важнѣе прочихъ?) онъ расходился такъ не религiозно.

Достаточно разъ послушать лорда Редстока, чтобъ убѣдиться что онъ ни мало не старается прiобрѣсть прозелитовъ для какой–либо церкви. Онъ даже не затрогиваетъ ничьихъ догматовъ. Тема его проповѣдей постоянно одна и таже. Онъ доказываетъ цитатами изъ Св. Писанiя, что спасенiе души уже намъ даровано смертiю Iисуса Христа, и что только одна вѣра можетъ намъ внушить истинныя богоугодныя дѣла, какъ выраженiе нашей любви и благодарности. Убѣжденiе въ этомъ называетъ онъ духовнымъ перерожденiемъ.

Л. Редстокъ не роздалъ своего состоянiя въ минуту религiознаго настроенiя. Онъ богатъ и теперь, но употребляетъ бóльшую часть своихъ доходовъ на благотворительность и меньшую на нужды своего многочисленнаго семейства. Послѣ Оксфордскаго университета, онъ поступилъ въ военную службу (volunteers). Уже тамъ любилъ онъ бесѣдовать о Библiи съ солдатами своего полка (около 20 лѣтъ тому назадъ). Дослужившись до чина полковника, онъ простился съ горячо–любившими его сослуживцами, женился и сталъ вести съ семействомъ кочевую жизнь по Англiи, проповѣдуя Евангелiе во всѣхъ слояхъ населенiя. Лѣтъ семь, или около того, сталъ онъ прiѣзжать на континентъ. Въ Парижѣ, Женевѣ и др. городахъ, онъ давалъ митинги въ капеллахъ и частныхъ домахъ, куда собирались лица всѣхъ вѣроисповѣданiй и нацiональностей. Многiе, не одни русскiе, не однѣ дамы, обязаны ему своимъ духовнымъ пробужденiемъ.

Если многiя петербургскiя графини и княгини ѣздятъ такъ усердно слушать англiйскаго лорда, и чувствуютъ послѣ его словъ возрастающую теплоту души, то вѣроятно потому, что многiе русскiе графы и князья, по своимъ убѣжденiямъ и дѣйствiямъ, заставляютъ ихъ сомнѣваться въ силѣ христiанскаго ученiя. Не странно–ли читать въ 1874 году что внимать рѣчи иностранца, говорящаго съ любовью и увлеченьемъ о Христѣ, и только о Христѣ, пагубно для матерей будущихъ столповъ государства? Уже одно чувство гостепрiимства къ почтенному лорду, нашедшему такое сочувствiе въ высшихъ слояхъ общества своимъ простымъ, искреннимъ словомъ, казалось, должно–бы поумѣрить излишнiй пылъ въ статьѣ автора N.

Остается намъ спросить у автора адресъ семинарiи русскихъ пасторовъ въ Берлинѣ, названiе деревень на югѣ Россiи, и имена замѣчательныхъ русскихъ проповѣдниковъ. Быть можетъ внезапнымъ открытiемъ такихъ отечественныхъ ораторовъ, гдѣ–то вѣроятно въ тиши подвизающихся безъ шуму, безъ грому, г. N и въ самомъ дѣлѣ заставить петербургскихъ матерей семействъ розыскивать этихъ проповѣдниковъ.

И можно будетъ имъ написать: что–же вы все молчите? Посмотрите какъ авторъ N изъ–за васъ горячится! Какъ онъ подстрекаетъ васъ на борьбу противъ какихъ–то почудившихся ему въ простой бесѣдѣ лорда попытокъ къ совращенiю съ православiя!...

Одна изъ слушательницъ бесѣдъ.

_______

 

Вотъ нашъ отвѣтъ анониму:

Вы слушательница лорда Редстока, стало быть принадлежите къ большому свѣту или покрайней мѣрѣ къ «хорошему обществу”.

Вы возмущаетесь нашимъ сопоставленiемъ представительницъ высшаго свѣта, пошедшихъ за лордомъ Редстокомъ, съ мужиками штундистами. Отвѣчаемъ вамъ что сопоставленiе это совершенно вѣрно въ томъ смыслѣ, что и мужики–штундисты и ученицы л. Редстока, въ отпаденiи своемъ отъ православiя, дѣйствовали по совершенно одинаковой причинѣ, т. е. вслѣдствiе полнѣйшаго невѣжества въ ученiи объ истинахъ нашей родной православной церкви. «Мракъ невежества" съ обѣихъ сторонъ былъ совершенно одинъ и тотъ–же, хотя и по разнымъ причинамъ.

Что отпаденiе отъ православiя къ лорду Редстоку дѣйствительно происходитъ, доказываете вы сами, защищающая вашего лорда «слушательница”. Поучая насъ что спасенiе лишь въ одной только вѣрѣ, отвлеченнной, слишкомъ ужь личной по совѣсти каждаго вѣрѣ, и особенно слишкомъ ужь стараясь напирать на это лишь, на этотъ основной пунктъ того главнѣйшаго что онъ хочетъ выразить (а въ этомъ главная сущность цѣлей проповѣди лорда Редстока, этого не понимать нельзя), онъ тѣмъ самымъ считаетъ и догматы и ея таинства нашей вѣры ничѣмъ. Если вы въ самомъ дѣлѣ такая гнѣвливая послѣдовательница вашего учителя, насколько представляется изъ вашего письма, то, конечно, вы уже вышли, и умомъ и сердцемъ вашимъ, изъ среды единящей насъ всѣхъ святой и православной церкви нашей.

Замѣчанiе ваше о томъ что петербургскiя графини и княгини ѣздятъ къ лорду Редстоку, вѣроятно потому, что многiе русскiе князья и графы, по своимъ убѣжденiямъ и дѣйствiямъ, заставляютъ ихъ сомнѣваться въ силѣ христiанскаго ученiя? (Ахъ, Боже мой! неужели даже въ силѣ самаго христiанскаго ученiя!) — это замѣчанiе ваше мы принимаемъ охотно за юмористическую выходку противъ вашихъ князей и графовъ, но ужь никакъ не за нѣчто идущее къ дѣлу.

Насчетъ будущихъ столповъ государства, т. е. дѣтей вашихъ, которыхъ вы возите къ лорду Редстоку, уже «изъ одного гостепрiимства” замѣтимъ вамъ что наше православное исповѣданiе осталось почти единственною будущею связью между ними и народомъ. Многiе изъ нихъ, выростая и становясь «столпами” (а это уже неминуемо что они станутъ «столпами”), даже и теперь ужь, не только не понимаютъ народа, не знаютъ ни нуждъ его, ни духа его, ни обычаевъ, (именно теперь когда это всего нужнѣе бы знать готовящемуся въ «столпы”), но даже перестаютъ понимать языкъ его, и во всякомъ случаѣ лепечутъ на немъ довольно плохо. Такимъ образомъ единство вѣры, православiе, оставалось–бы для нихъ почти единственною связью съ народомъ. Переведя же ихъ въ протестанство, вы тѣмъ самымъ окончательно разъедините ихъ съ народомъ и даже поставите ихъ къ народу во враждебное отношенiе чуть не съ самаго дѣтства (вспомните: «Паньска вяра и хлопьска вяра”). А что вы именно это дѣлаете, ясно уже изъ того что вы теперь ужь не можете, еслибъ и хотѣли, не выставлять передъ ними ученiе лорда Редстока выше родной вѣры и православiя. Это уже ясно даже видно изъ письма вашего, изъ тона его. Кстати, вы до того уже думаете дурно о нашей церкви что (съ вызовомъ и иронiею) просите сообщить вамъ имена замѣчательныхъ русскихъ проповѣдниковъ. Неужели вы о нихъ не слыхали? долгонько же вы не заглядывали въ русскую церковь. Да и то сказать, въ церкви надо стоять на ногахъ, зимой холодно, дуетъ, тутъ же мужики, купцы. То ли дѣло красивая зала, хорошо меблированная, съ изящной публикой, гдѣ сиди и слушай — и кого же! англiйскаго лорда!

Кстати объ этомъ лордѣ: я его слышалъ; онъ не очень–то краснорѣчивъ, дѣлаетъ довольно грубыя ошибки и довольно плохо знаетъ сердце человѣческое (именно въ темѣ вѣры и добрыхъ дѣлъ). Это господинъ который объявляетъ что несетъ намъ «драгоцѣнную жидкость”; но въ то же время настаиваетъ что ее надо нести безъ стакана и ужь конечно желалъ–бы стаканъ разбить. Формы онъ отвергаетъ, даже молитвы самъ сочиняетъ.

Неужто вы до сихъ поръ до того были равнодушны ко всему русскому и къ вѣрѣ русской, что не знали и не слыхали ничего о «штундистахъ”, спрашиваете у насъ какъ бы сомнѣваясь, извѣстiй о протестанствѣ, начинающемся въ деревняхъ на югѣ Россiи? Справьтесь, справьтесь скорѣе; вы можетъ быть порадуетесь появленiю штундистовъ. Вотъ бы вашему лорду туда проѣхаться; жаль что языка не знаетъ. Впрочемъ, найдутся лорды и кромѣ него.

Вы кончаете, послѣ иронической вашей просьбы назвать вамъ замѣчательныхъ русскихъ проповѣдниковъ, словами:

«Быть можетъ внезапнымъ открытiемъ такихъ отечественныхъ ораторовъ, гдѣ–то вѣроятно въ тиши подвизающихся безъ шуму, безъ грому, г. N и въ самомъ дѣлѣ заставить петербургскихъ матерей семействъ розыскивать этихъ проповѣдниковъ. И можно будетъ имъ написать: что же вы молчите? посмотрите какъ авторъ N изъ–за васъ горячится! и т. д.”

Подчеркнутыя слова подчеркнули мы сами. Сколько въ нихъ жолчи и иронiи къ бѣдному русскому священнику «въ тиши подвизающемуся”! Да, въ тиши; вѣдь вы его не примете же къ себѣ, въ переднюю даже свою не пустите, это не лордъ Редстокъ. Зная это, онъ давно уже не смѣетъ къ вамъ самъ явиться, а вы къ нему и подавно: гдѣ тамъ его среди мужиковъ розыскивать! плохо только то что вами употреблено слово «матери семействъ”. Такую дiатрибу слишкомъ грустно было бы услышать отъ русской матери семейства!

Мы кончили.

Но еще слово. Не прикидываетесь ли вы черезъ–чуръ уже наивною и невинною въ вашемъ духовномъ обожанiи лорда Редстока; въ вашихъ словахъ звучитъ фальшь, и эта фальшь не есть ли отголосокъ чего–то болѣе глубокаго, чѣмъ случайное сочувствiе къ ученiю почтеннаго лорда Редстока?

Да и лордъ–апостолъ не прикидывается ли черезъ–чуръ уже простячкомъ?

Началъ онъ со смиренной бесѣды въ гостиной, потомъ перешелъ въ американскую кирку, гдѣ говорилъ надъ каѳедрою, потомъ говорилъ у г–жи Зас–кой въ залѣ гдѣ было до 100 приглашенныхъ по печатаннымъ запискамъ (можетъ и болѣе); потомъ, не далѣе какъ третьяго дня, онъ говорилъ въ той же американской киркѣ, но уже не надъ каѳедрою, а на каѳедрѣ. И вотъ что происходило:

Кирка полна русскими, все аристократiя, — женщины, мужчины, дѣти. Лордъ–апостолъ всходитъ на каѳедру, и призываетъ молиться мысленно.

Онъ становится въ театральную позу, кладя руку ко лбу и опуская въ эту руку свою голову. Всѣ присутствующiе подымаютъ руки, приставляютъ ихъ ко лбу, склоняютъ головки, и стоятъ такъ минуты три. Какова картина!

Потомъ онъ начинаетъ говорить. Кончилъ. Затѣмъ онъ начинаетъ пѣть псаломъ, и вдругъ вся кирка оглашается пѣнiемъ русскихъ дамъ, кавалеровъ и дѣтей. Они поютъ псалмы по англiйски.

Каковы шаги лорда Редстока!

Еще немного, и мы пожалуй повѣримъ разсказамъ о томъ что онъ дѣлалъ въ Швейцарiи, гдѣ признанныя имъ достигшими совершенства души собственноручно причащалъ, въ знакъ общенiя своего съ ними.

Нѣтъ, mesdames, для васъ придумано, въ большомъ же вашемъ свѣтѣ, одно превосходное словцо, названiе, въ обличенiе и назиданiе. Именно васъ назвали: «безпоповщиною большаго свѣта”. Лучше и придумать нельзя.

N.

_______

 

ВОТЪ КОГО ПОПЕЧИТЕЛЕМЪ НАРОДНОЙ ШКОЛЫ УТВЕРЖДАЕТЪ МАРIУПОЛЬСКIЙ УЧИЛИЩНЫЙ СОВѢТЪ!

 

Съ радостiю и чувствомъ безпредѣльной любви и уваженiя къ Помазаннику Божiю прочитанъ былъ нами Высочайшiй рескриптъ, отъ 25 декаб. 1873 г., на имя г–на министра народнаго просвѣщенiя, — въ этомъ рескриптѣ ясно обозначено что дѣло народнаго образованiя должно быть въ духѣ религiи и нравственности и высказано отеческое попеченiе о томъ, чтобы отклонить всѣ попытки людей неблагонамѣренныхъ къ нравственному растлѣнiю народа. Болѣзненно сжалось сердце и крѣпко тяжело стало намъ, когда мы узнали о слѣдующемъ разногласiи (столкновенiи) марiупольскаго училищнаго совѣта съ законоучителемъ Новоспасовской сельской народной школы, священникомъ о. Ст. Миропольскомъ.

Дѣло вышло изъ за попечителя школы крестьянина Ст. Ки–ки. Законоучитель, отношеньемъ своимъ, отъ 5 ноября 1873 г., просилъ марiупольскiй училищный совѣтъ сдѣлать зависящее распоряженiе о томъ, чтобы попечитель школы Новоспасовской, забравшiй впередъ отъ общества всѣ деньги на учебныя пособiя, прiобрѣлъ для учениковъ учебники по закону Божiю, при семъ о. Миропольскiй упомянулъ что г–нъ Ки–ко апатично относится къ своей должности, и что онъ, de jure, и не попечитель школы, такъ какъ приговоромъ общества, отъ 28 ноября 1871 года, онъ удаленъ отъ сей должности за воровство 27 четвертей ячменя изъ общественнаго хлѣбнаго магазина, а на его мѣсто, приговоромъ общества, утвержденнымъ 1872 г. декабря 24 дня, г. посредникомъ избранъ попечителемъ школы офицеръ г–нъ Галаганъ. На заявленiе это марiупольскiй училищный совѣтъ, отношенiемъ своимъ, отъ 1 дек. 1873 г., за № 190, за подписью предсѣдателя Ан. Чибаненко и члена дѣлопроизводителя С. Косогубова, сочувственно отозвался, и между прочимъ, законоучителю писалъ такъ: «Училищный совѣтъ считаетъ своимъ долгомъ благодарить васъ за ваше теплое вниманiе къ состоянiю училища и стремленiе къ наставленiю подвѣдомаго вамъ юношества въ вѣрѣ и нравственности христiанской”, — и извѣщалъ что имъ будутъ немедленно приняты мѣры къ устраненiю Ки–ко отъ должности попечителя школы и допущенiи г–на Галагана. Поощренный такимъ вниманiемъ училищнаго совѣта, законоучитель, вторымъ отношеньемъ своимъ, отъ 15 дек. 1873 г., снова просилъ училищный совѣтъ принять мѣры къ скорѣйшему удаленiю Ки–ка отъ должности попечителя школы, такъ какъ и для учителя школы, молодаго, добраго человѣка, и для учениковъ (дѣтей школы) не тайною стало то что попечитель, кромѣ того что фактически изобличенъ въ воровствѣ, изобличенъ еще въ публичномъ развратѣ съ дѣвкою убившею свое дитя и отданною ему на поруки, о чемъ, согласно заявленiю въ волостномъ управленiи самой дѣвки и жены Ки–ка, донесено уже и г. судебному слѣдователю.... Когда такъ энергично хлопоталъ законоучитель, объ избавленiи своей школы отъ позора имѣть такого попечителя и хлопоталъ, по усиленной просьбѣ какъ учителя школы, такъ и благонамѣренныхъ изъ поселянъ села Новоспасовки, — не дремалъ и Ки–ка, — опаивая (негоднѣйшихъ) жадныхъ на водку нѣкоторыхъ изъ поселянъ въ своемъ питейномъ домѣ водкою, Ки–ка успѣлъ взять отъ 180 человѣкъ приговоръ новый, о выборѣ его попечителемъ школы. Волостной старшина, обнадеженный Ки–комъ что онъ упроситъ общество подарить ему тѣ три тысячи руб. сер. общественныхъ денегъ, которыя растратилъ волостной старшина, — скрѣпилъ приговоръ, а равно и копiю съ него.... И вотъ, въ это самое время когда г. посредникъ, строго предъ тѣмъ предписавшiй волостному правленiю удалить Ки–ка отъ должности попечителя школы и сдать школу г–ну Галагану, — кассировалъ новый приговоръ о выборѣ Ки–ка попечителемъ школы и всѣхъ подписавшихся на приговорѣ оштрафовалъ по 1 р. сер. въ пользу школы, — Ки–ка съ копiею приговора явился къ г. предсѣдателю и дѣлопроизводителю марiупольскаго училищнаго совѣта, чѣмъ и побудилъ ихъ, по всей вѣроятности, задаться такими глубокими и практическими соображенiями: г. Галаганъ хотя и избранъ въ должность попечителя школы приговоромъ, утвержденнымъ посредникомъ еще 24 января 1872 г., но, какъ онъ человѣкъ благородный, имѣетъ ордена, то и не будетъ при ревизiи училища ни отворять ревизорамъ дверей, ни подавать калоши и шинель, да и въ обращенiи съ ними не будетъ придерживаться этикета придворныхъ сiамскаго властелина, ползанiя которыхъ Ки–ко изучилъ съ неподражаемою ловкостiю; а посему, хотя Ки–ко изобличается въ воровствѣ и публичномъ развратѣ, но да будетъ снова онъ попечителемъ школы, тѣмъ болѣе что въ 20 § Инструкцiи для начальныхъ народныхъ школъ, составленной александровскимъ уѣзднымъ училищнымъ совѣтомъ, на стр. 12 прямо сказано: «что попечитель наблюдаетъ за поведенiемъ учителя”, — значитъ и законоучителя, а не законоучитель за попечителемъ. Инструкцiею этой руководствуются и въ Новоспасовкѣ, недавно только причисленной къ Марiупольскому уѣзду, — вотъ и дѣлу конецъ... Попу–же написать построже, чтобы не совалъ носа не въ свое дѣло и не называлъ–бы пороковъ ихъ собственными именами, и написали слѣдующее отношенiе отъ 22 января 1874 г. № 22: «Марiупольскiй училищный совѣтъ, разсмотрѣвъ переписку, возникшую было объ устраненiи отъ должности попечителя Новоспасовскаго училища крестьянина Ки–ко, и основываясь на представленномъ отъ крестьянина Ки–ко приговорѣ Новоспасовскаго общества, состоявшемся 18–го числа декабря истекшаго года, постановилъ согласно приговору общества утвердить г. Ки–ко попечителемъ училища”.

«Вмѣстѣ съ тѣмъ, встрѣтивъ въ послѣднемъ вашемъ рапортѣ отъ 15 декабря нѣкоторыя выраженiя относительно личныхъ свойствъ г. Ки–ки въ слишкомъ рѣзкой формѣ, совѣтъ постановилъ: «Заявленiе ваше, представленное въ формѣ доноса, считая несовмѣстимымъ съ достоинствомъ совѣта и противорѣчащимъ 17 ст. полож. о нач. народныхъ училищахъ, ясно опредѣлившей кругъ надзора священниковъ за религiозно–нравственнымъ направленiемъ школы, а не попечителей, — оставить ваше заявленiе безъ послѣдствiй, указавъ, впрочемъ, неумѣстность выраженiй употребленныхъ вами въ бумагѣ, адресуемой на имя училищнаго совѣта”. Предсѣдатель училищнаго совѣта Антонъ Чибаненко, дѣлопроизводитель членъ Косогубовъ”.

Для большаго торжества Ки–ки и чтобы сильнѣе уязвить законоучителя, отношенiе это было передано о. Миропольскому, чрезъ Ки–ко... вотъ вамъ поддержка моральная законоучителю, въ ратованiи о томъ, чтобы лица завѣдующiя школой не вносили въ нее нравственнаго растлѣнiя!.. Право не вѣрится, чтобы такъ могли дѣйствовать въ православной Руси училищные совѣты! У насъ даже невольно рождается вопросъ: да читали ли гг. Чибаненко и Косогубовъ Высочайшiй рескриптъ отъ 25 декабря на имя г. министра народнаго просвѣщенiя? Нѣтъ, не вѣрится! Прочитай со вниманiемъ этотъ рескриптъ, такъ много говорящiй нравственному чувству, у нихъ дрогнули бы руки утверждать попечителемъ школы человѣка нравственно–растлѣннаго! Давно видно оба они читали и 17 ст. полож. о начальныхъ народныхъ училищахъ, иначе бы они не стали основываться на томъ законѣ который положительно оправдываетъ о. Миропольскаго... Статья эта читается такъ: «наблюденiе за религiозно–нравственнымъ направленiемъ во всѣхъ начальныхъ народныхъ и воскресныхъ училищахъ возлагается на мѣстнаго приходскаго священника. Въ случаѣ надобности, онъ сообщаетъ свои замѣчанiя учителю и лицамъ завѣдующимъ училищемъ, а если бы его замѣчанiя не были приняты, доносить о томъ уѣздному училищному совѣту”. Миропольскiй такъ и поступилъ. Изъ за чего же тутъ вамъ, гг., стулья–то ломать?! Повторяемъ, одно изъ двухъ: — или гг. Чибаненко и Косогубовъ не читали Высочайшаго рескрипта отъ 25 декабря и давно читали 17 ст. полож. о народныхъ училищахъ, или же ужь слишкомъ имъ Ки–ко по ндраву пришелся.

В. Г.

_______

 

ПЕТЕРБУГСКОЕ ОБОЗРѢНIЕ.

 

На этотъ разъ не длинно будетъ наше обозрѣнiе, по той простой причинѣ что не о чемъ много говорить. Концерты и концерты, и еще концерты — съ одной стороны, а съ другой стороны затишье скуки, на которую такъ падокъ Петербургъ, составляютъ отличительныя черты нынѣшняго сезона. Прибавьте еще къ этому что нѣкоторые петербуржцы вздумали было праздновать весну, и ну ее привѣтствовать восторженными восклицанiями. Весна имъ засмѣялась въ глаза, сдѣлала гримасу, и улетѣла, — и мы опять возимся съ нашею нескончаемою зимою. Впрочемъ не съ зимою одною мы возимся: мой почтенный «собратъ по перу” N сообщаетъ читателямъ что большой петербургскiй свѣтъ возится съ какимъ–то лордомъ Редстокомъ! Любопытный онъ человѣкъ этотъ лордъ. Онъ говоритъ, будто бы, такъ: «Я проповѣдую для аристократовъ, а жена моя для кухарокъ и служанокъ!” Оказывается что г–нъ N, мой товарищъ, ошибся, сказавъ что г. Редстокъ продалъ свое имѣнiе и роздалъ его бѣднымъ. Онъ ничего не продавалъ, очень богатъ, и много раздаетъ. Но курьозно что у него чуть ли не восемь челов. дѣтей; ими онъ стало быть лично не занимается: Христос ему–де велѣлъ ими не заниматься, а заниматься другими, и именно душами высшаго свѣта. Со Христомъ г. Редстокъ въ хорошихъ отношенiяхъ. Вотъ образецъ: У г. Редстока сынъ заболѣлъ корью. Тогда лордъ Редстокъ становится на колѣна, и говоритъ Христу: «Мнѣ очень хочется ѣхать въ Россiю: если сынъ мой сейчасъ выздоровѣетъ, значитъ Ты (то есть Христосъ) велишь мнѣ туда ѣхать”. Лордъ встаетъ, входитъ къ сыну, жена его привѣтствуетъ словами: «сынъ нашъ выздоровѣлъ”; сынъ всталъ и здоровъ. На другой день лордъ Редстокъ уѣхалъ въ Петербургъ. И все это, говорятъ, разсказываетъ онъ самъ, лордъ Редстокъ. Любопытно то что онъ сказалъ послѣ собранiя третьяго дня въ Американской киркѣ: «кто хочетъ идти ко Христу, пусть остается”; тогда дамы (русскiя, разумѣется), хотящiя прiйти ко Христу, остались, и приходятъ къ лорду Редстоку поодиночкѣ, и начинаютъ исповѣдываться. Исповѣдь онъ начинаетъ съ вопроса: «сколько вамъ лѣтъ”? Дама, положимъ, затрудняется отвѣчать. Лордъ говоритъ ей: «Я не спрашиваю сколько вамъ лѣтъ отъ роду, а сколько лѣтъ какъ вы себя чувствуете спасенною”? Господинъ разсказывавшiй намъ о Редстокѣ прибавилъ что онъ видѣлъ русскихъ дамъ въ Швейцарiи которыя приходили въ какое–то нервное состоянiе въ засѣданiяхъ лорда Редстока — напоминающее состоянiе скакуновъ и хлыстовъ во время ночныхъ скаканiй и прыганiй. Г. Редстокъ говорилъ что добрыя дѣла не ведутъ ко Христу, а одна только вѣра ведетъ ко Христу. Говорилъ онъ тоже въ этотъ день: «не смущайтесь тѣмъ что васъ будутъ осмѣивать, меня ради, и тѣмъ что скажутъ газеты, и идите прямо ко Христу. Помолимся же о томъ чтобы Христосъ далъ мнѣ силу васъ къ Нему привести”, прибавлялъ онъ въ заключенiе.

Но довольно о лордѣ Редстокѣ. Перейду кстати къ вопросу о раскольникахъ. Завтра, слышно, въ общемъ собранiи государственнаго совѣта слушается проектъ узаконенiй о бракѣ раскольниковъ и сопряженныхъ съ нимъ гражданскихъ правахъ. Сущность проекта заключается въ томъ что 1) отъ раскольника будетъ требоваться подписка въ томъ что онъ родился въ расколѣ; 2) отъ такого раскольника будетъ требоваться подписка въ томъ что онъ признаетъ бракъ; 3) затѣмъ онъ будетъ обязанъ заявить о своемъ бракѣ передъ мѣстною полицiею въ особую книгу; 4) въ такую же книгу и тамъ же онъ будетъ обязанъ вносить записи рождающихся отъ брачнаго союза дѣтей и 5) дѣти его, до записки рожденныя, будутъ признаны законными только въ случаѣ удостовѣренiя выдаваемаго мѣстнымъ судомъ. Такая записка брака будетъ соотвѣтствовать браку въ церкви для православныхъ, по всѣмъ его, какъ слышно, гражданскимъ и общественнымъ послѣдствiямъ.

На дняхъ разсматривался, какъ слышно, въ присутствiи департаментовъ законовъ о гражд. дѣл. въ государственномъ совѣтѣ проектъ ограниченiя правъ вольныхъ адвокатовъ и ходатаевъ по дѣламъ. На основанiи этого проекта, предположено дозволить ходатайство по дѣламъ только такимъ лицамъ, которые получатъ отъ окружныхъ судовъ на право хожденiя по дѣламъ свидѣтельства, съ уплатою за нихъ пошлины отъ 40 до 50 руб.; свидѣтельства эти будутъ срочныя. Кромѣ того окружному суду будетъ дано право для удостовѣренiя способности лица подвергать его краткому испытанiю. Нельзя не привѣтствовать этотъ проектъ искреннею благодарностью министру юстицiи, при мысли сколько исчезнетъ, вслѣдствiе этого проекта, въ крестьянскомъ мiрѣ, татей и разбойниковъ, прикрывающихъ свои гнусныя дѣла, а иногда и злодѣйства громкимъ и дешево прiобрѣтаемымъ именемъ адвоката.

Работы коммиссiи по волостнымъ судамъ окончены и представлены въ видѣ 13 большихъ томовъ и записки министру юстицiи. Въ газетахъ появилось извѣстiе о томъ–де, что, будто бы, скоро рѣшится вопрос о похеренiи мировыхъ посредниковъ, и что, кромѣ того, будто бы, возбуждены разные вопросы къ крестьянскому быту относящiеся, и измѣняющiе нѣкоторые пункты положенiя 19 февраля о крестьянской общинѣ, о правѣ выходить изъ нея, и т. д. Мы наводили справки, и если справки наши вѣрны, можемъ завѣрить читателей что никакихъ близкихъ къ разрѣшенiю вопросовъ о посредникахъ и о крестьянскомъ дѣлѣ не предвидится. Вопросъ такой, какъ упраздненiе миров. посредн., врядъ ли пойдетъ иначе, какъ законодательнымъ порядкомъ, а между тѣмъ въ государственномъ совѣтѣ о немъ ни слуху ни духу.

Англiйскiя газеты полны восторженными статьями въ честь Нашихъ и Ихъ Новобрачныхъ. Прiемъ сдѣланный Имъ и Королевою и народомъ былъ въ полномъ смыслѣ слова восторженный. Знаменитый поэтъ лауреатъ Тенисонъ воспѣлъ Новобрачныхъ въ стихахъ, озаглавленныхъ «Welcome” (добро пожаловать), напечатанныхъ въ «Times”.

Каждые 4 стиха кончаются оригинальнымъ припѣвомъ: «Александровна”, а послѣднiе «Альфредъ — Александровна”. Довольно поэтична лишь вторая строфа:

 

«Добро пожаловать, русскiй цвѣтокъ, сокровище твоего народа,

Къ намъ въ Англiю, когда ея цвѣты начинаютъ цвѣсть;

Отъ любви къ любви, отъ дома къ дому ты идешь,

Отъ матери къ матери, великолѣпная новобрачная,

                                         Марiя Александровна!”

 

Мы видѣли письма изъ Англiи полныя этими событiями. Такъ лордъ Стенлей пишетъ сюда изъ Виндзора о прiѣздѣ Новобрачныхъ. Его впечатлѣнiя самыя свѣтлыя. По всему видно что Великая Княгиня наша принята была съ самымъ горячимъ радушiемъ и возбудила во всѣхъ самое прiятное впечатлѣнье. Всѣ замѣчаютъ что она весела, сiяетъ радостью, счастьемъ, любезностью — и всѣмъ это такъ нравится. Англiйскiе журналы повторяютъ съ особую выразительностiю что всего для нихъ дороже, что это бракъ по сердцу, по склонности, а не по расчету. Эта мысль ихъ трогаетъ сердечно.

Королева показала много горячей нѣжности во встрѣчѣ. Она едва допустила Великую Княгиню выйти изъ вагона, принявъ ее, можно сказать, въ свои объятiя.

Въ Лондонѣ, на театрѣ Adelphi поставили къ этому дню вновь старинную пiесу: «Елисавета или сибирскiе изгнанники” (Параша Сибирячка), съ великолѣпными декорацiями изъ русскаго быта. На сценѣ императрица Елисавета (Миссъ Гудспесъ). Новые великолѣпные русскiе костюмы. Самая эффектная декорацiя: ледяная равнина въ Сибири, — и нападенiе волковъ на проѣзжую. Придворная процессiя императрицы. Зимнiй праздникъ на Невѣ. Толпы осаждаютъ театръ. Въ первомъ представленiи много было энтузiазма. Онъ возросъ особенно въ ту минуту, когда вышелъ на сцену музыкантъ Леви, въ русскомъ костюмѣ, и заигралъ на cornet–à–piston русскiй нацiональный гимнъ. Его покрыли рукоплесканiя и потребовали bis. Потомъ заставили играть Rule Britannia и God Save the Queen. Увертюра пополнена нацiональными пѣснями, и при всякой пѣснѣ поднимались рукоплесканiя.

А вотъ путевыя замѣтки другаго письма. Въ Антверпенѣ ожидала Царственную Чету тоже оффицiальная встрѣча; какой–то генералъ, вѣроятно военный начальникъ, сказалъ длинную рѣчь.

Въ два часа Путешественники сѣли въ большой катеръ подъ флагомъ Герцога Эдинбургскаго и прибыли на королевскую англiйскую яхту. Свиту размѣстили по каютамъ, въ которыхъ они нашли всѣ англiйскiя удобства, отъ покойной постели до ванны. На всей яхтѣ удалено все зеркальное, золотое, бронзовое и мраморное. Все деревянное, и вся роскошь состоитъ въ утонченнѣйшей опрятности. Яхтой командовалъ принцъ Лейнингенъ. Онъ и всѣ офицеры разсыпались въ учтивостяхъ. Команда отборная, прислуга королевская, и кормленiе болѣе чѣмъ изобильное. Строго соблюдаются всѣ англiйскiе обычаи. Герцогъ и всѣ офицеры обѣдали въ мундирахъ; гражданскiя лица свиты во фракахъ и бѣлыхъ галстухахъ. Ночью такой былъ туманъ, что яхта бросила якорь войдя въ Темзу и простояла до разсвѣта. Въ девятомъ часу туманъ разсѣялся, и яхта торжественно вошла въ Гравезундъ. Тутъ настала удивительная картина. Яхта бросила якорь между трехъ–дечнымъ кораблемъ, на которомъ устроена морская школа, и мониторнымъ фрегатомъ. Множество пароходовъ и барокъ, переполненныхъ публикою изъ Лондона, окружили яхту со всѣхъ сторонъ и стали ожидать въ почтительномъ молчанiи появленiя на палубѣ Августѣйшихъ Путешественниковъ. Въ 10 часовъ они вышли къ завтраку въ рубкѣ. Къ пароходу прибылъ принцъ Артуръ съ лордомъ Сиднеемъ, а затѣмъ въ одинъ мигъ раздалась тревога встрѣчи. На военныхъ судахъ по реямъ разставилась команда, загремѣли пушки, заиграла на всѣхъ судахъ музыка, крики «ура”, замахали платками, шляпами, — точно волшебное пробужденiе цѣлой Англiи. Начались разныя представленiя лицъ на яхтѣ, и какъ только Новобрачные покажутся на палубѣ, раскаты криковъ принимали невообразимые размѣры. Въ 11 час. съѣхали на берегъ, и двинулись между двухъ стѣнъ народа, который покрывалъ всѣ окна, террасы, крыши; по обѣимъ сторонамъ пути до желѣзной дороги стояли солдаты–волонтеры съ оружiемъ, знаменами и музыкою; громкiе «ура”, англiйскiй и русскiй гимнъ поперемѣнно; порядокъ соблюдался безъ всякой помощи полицiи; всего было не больше 10 констаблей на пути. Въ 50 минутъ достигли Виндзорской станцiи, при восхитительной погодѣ и яркомъ солнцѣ. Вездѣ массы народа; вездѣ гирлянды, цвѣты, арки; много русскихъ надписей: «привѣтствуемъ васъ”, «многiя лѣта”, «да благословитъ васъ Господь”. На станцiи Королева съ семьею и свитою. Она была въ черномъ, но въ сѣрой мантильѣ. Королева очень радушно обняла Новобрачныхъ, Принцъ и Принцесса валлiйскiе приняли всѣхъ задушевно. Они сѣли въ парадныя коляски, эскортированныя блестящею кавалерiею; по обѣимъ сторонамъ стояли войска. Въ прiемныхъ залахъ Виндзорскаго дворца вся свита Великой Княгини представлена была Королевѣ, а затѣмъ Королева представляла Великой Княгинѣ свою свиту, называя каждаго и каждую по имени. Къ королевскому столу были приглашены только княгиня Вяземская и князь Барятинскiй, остальные обѣдали за гофмаршальскимъ столомъ. Послѣ десерта, какъ водится, всѣ дамы встали; а мужчины остались на 1/4 часа за рюмками вина. Послѣ обѣда мужчины были приглашены въ биллiардную для куренiя. Вообще прiемъ перваго дня со стороны англичанъ былъ всѣмъ русскимъ въ высшей степени радушный и дружескiй. Современемъ мы надѣемся сообщить читателямъ подробный разсказъ о поѣздкѣ и пребыванiи въ Англiи Новобрачныхъ.

_______

 

Д. Н. СВЕРБѢЕВЪ.

 

(Изъ московскаго письма къ редактору).

 

...Вотъ уже двѣ съ половиною недѣли какъ похоронили Свербѣева, скончавшагося на первой недѣлѣ поста, 74 лѣтъ отъ роду. Теплыя и свѣтлыя воспоминанiя пробуждаются, когда я говорю о личности покойнаго. Дмитрiй Николаевичъ Свербѣевъ находился въ самыхъ близкихъ отношенiяхъ къ покойному Хомякову и его единомышленникамъ, хотя выказывалъ себя неуклоннымъ оппонентомъ московскихъ славянофиловъ. Онъ былъ друженъ и съ известнымъ Чаадаевымъ, о которомъ напечаталъ свои воспоминанiя въ «Русскомъ Архивѣ” немного лѣтъ тому назадъ. Покойный Свербѣевъ до самаго конца жизни представлялъ изъ себя типъ русскаго, живаго умомъ и стремленiями человѣка, который не давалъ никогда заснуть своей мысли, который съ искреннимъ сочувствiемъ относился ко всякимъ, дѣйствительно лучшимъ, проявленiямъ русской общественной жизни; для нашего послѣдняго десятилѣтiя, когда въ русскомъ обществѣ начали изсякать все болѣе и болѣе сочувствiя къ высшимъ духовнымъ интересамъ жизни, когда пошлый меркантилизмъ стремится наконецъ возобладать надъ послѣднею во всѣхъ ея сферахъ, Свербѣевъ представлялъ исключенiе; его умъ постоянно работалъ; въ разговорахъ съ Дмитрiемъ Николаичемъ забывалась пошлость современныхъ дней; покойнаго особенно занимали судьбы христiанства церкви и въ Римѣ, и въ мiрѣ протестантскомъ, и судьбы нашей православной церкви; но кромѣ того онъ неутомимо слѣдилъ за русской литературой, за политикой русской и иноземной... Я уже не говорю о другихъ интересахъ, которые возникаютъ въ неисчерпаемой области человѣческаго духа и которые въ наше время какъ–то тускнѣютъ или деспотически заглушаются среди громаднаго большинства современнаго русскаго поколѣнiя, претендующаго быть представителемъ русскаго образованiя умственнаго и нравственнаго.

Покойный Свербѣевъ представлялъ изъ себя живую книгу мемуаровъ изъ русской жизни, начиная со втораго десятилѣтiя настоящаго вѣка. Его веселые разсказы о времени студенчества въ Московскомъ университетѣ, его воспоминанiя о службѣ въ Петербургѣ, о службѣ заграницей (по министерству иностранныхъ дѣлъ), особенно воспоминанiя о сороковыхъ годахъ въ Москвѣ, рисовали русскую умственную и политическую жизнь въ ея самыхъ разнообразныхъ сторонахъ; цѣлая галерея портретовъ русскихъ извѣстныхъ дѣятелей на разныхъ поприщахъ возникала въ воображенiи того, кому счастливо удавалось попасть въ слушатели этихъ устныхъ воспоминанiй. Мы слышали, что послѣднее время жизни Свербѣевъ сталъ записывать свои воспоминанiя. Желательно, чтобы они стали достоянiемъ печати. Самъ же Свербѣевъ нисколько не старался сдѣлаться при жизни писателемъ, хотя имѣлъ къ тому полную возможность. Кромѣ помянутыхъ воспоминанiй о Чаадаевѣ, имъ напечатаны еще статья о Верещагинѣ (убитомъ въ 1812 г.) въ «Русск. Архивѣ”, да о московскомъ пожарѣ 1812 г. въ «Вѣстникѣ Европы”. И къ этимъ статьямъ онъ относился съ равнодушiемъ, безъ всякаго авторскаго тщеславiя. Въ заключенiе припомнимъ умѣстныя здѣсь слова покойнаго Хомякова о Чаадаевѣ: «въ такое время, когда повидимому мысль погружалась въ тяжкiй невольный сонъ, онъ (Чаадаевъ) особенно былъ дорогъ тѣмъ, что онъ и самъ бодрствовалъ и другихъ побуждалъ, — тѣмъ, что въ сгущающемся мракѣ того времени онъ не давалъ потухать лампадѣ и игралъ въ ту игру, которая извѣстна подъ именемъ «живъ курилка”. Есть эпохи, въ которыя такая игра есть уже большая заслуга. «Немолкнущимъ стремленiемъ вести такую живую, серьозную, плодотворную игру отличались всѣ московскiе, такъ называемые, «люди 40–хъ годовъ”. Свербѣевъ и душой и сердцемъ былъ изъ ихъ дружины”...

Z.

_______

 

ЕЩЕ И ЕЩЕ О ПЬЯНСТВѢ.

 

Печатая присланное намъ письмо, которому нельзя не сочувствовать, потому что существенная его мысль — воззванiе ко всему русскому обществу, съ мыслiю устраивать общества трезвости повсемѣстно, мы, въ тоже время, далеко не согласны съ почтеннымъ авторомъ письма въ тѣхъ строкахъ гдѣ онъ говоритъ: «Дѣло ясное, что образованiю общества трезвости должны положить начало не пьяницы, не тѣ, на которыхъ много надѣяться нельзя, а люди умѣренные, для которыхъ пить и не пить — все равно”.

Во первыхъ, намъ кажется что при такихъ именно условiяхъ дѣло выходитъ неяснымъ. Начало образованiя обществъ трезвости уже положено, и положено пьяницами и не–пьяницами вмѣстѣ, то есть крестьянскими общественными приговорами, о которыхъ авторъ письма выше и упоминаетъ. Откуда же какъ не изъ среды пьяницъ возникнуть мысли спасенiя себя отъ ужасовъ пьянства посредствомъ устройства обществъ трезвости? Пьяница сознаетъ, чувствуетъ весь ужасъ и весь вредъ пьянства для себя, для семьи и для хозяйства; онъ хочетъ не пить, онъ даетъ себѣ и зарокъ не пить, и клянется не пить, а все пьетъ, потому плоть немощна, кабакъ подъ рукою, соблазнъ великъ, привычка сильна. А вотъ если бы кабака не было подъ рукою, соблазну было бы меньше; если бы вмѣсто кабака устроены были чайныя, да въ этихъ чайныхъ производились, пожалуй–бы, интересныя чтенiя, тогда бы по неволѣ, мало по малу, пьяница сталъ отвыкать отъ водки. И вотъ пьяница говоритъ трезвому: — «а что бы, братецъ, кабакъ–то похерить, право бы лучше было!”

— Отчего не похерить, отвѣчаетъ трезвый мужъ, вотъ кàкъ общество.

И такъ отъ одного къ другому, отъ пьяницы къ трезвому, отъ трезваго къ пьяницѣ переходитъ мысль о похеренiи кабака, пока не состоится сходка, и на сходкѣ рѣшаютъ: похерить кабакъ и дѣло съ концомъ. А тамъ коль добрый человѣкъ, священникъ, помѣщикъ, или посредникъ, или учитель помогли–бы тоже и своимъ совѣтомъ, общество могло–бы вмѣсто кабака открыть и чайную лавочку, въ которой можно–бы было сбираться, толковать про дѣла, читать книги или газеты, или слушать интересныя чтенiя учителя или священника. Это вовсе не такая утопiя, это очень могло бы осуществиться вездѣ современемъ.

Но дѣло это не легкое; и яснѣе сказалъ бы авторъ письма, если бы прямо указалъ на слабыя стороны попытокъ къ образованiю обществъ трезвости между крестьянами, на ихъ препятствiя. Препятствiе не въ томъ что пьяницы устраиваютъ общества трезвости, — напротивъ; это обстоятельство причина ихъ успѣха, — а въ томъ что крестьяне въ этомъ дѣлѣ преданы образованнымъ слоемъ общества на произволъ своей судьбы, которая, при необразованномъ уровнѣ ихъ среды, далеко не всегда благопрiятствуетъ успѣху общества трезвости. Оттого зачастую бываетъ что 40 человѣкъ подпишутъ приговоръ о закрытiи кабака, а двое изъ деревни не подпишутъ и откроютъ тайный кабакъ, и принимаются изъ–за угла соблазнять мужичковъ; слабенькiе поддаются; начинаются тайныя попойки, сто разъ хуже кабачныхъ, и тутъ уже мало того что поятъ мужиковъ чѣмъ попало, и зельемъ, и дурманомъ, и разными гадостями, но обираютъ его, съ ногъ до головы, да обобравши голымъ и пускаютъ: «небось”, говорятъ эти тайные кабачники, «не пожалуется, подписалъ приговоръ что пить не будетъ, пожалуется, его же и оштрафуютъ”.

Вотъ почему къ движенiю между крестьянами на образованiе обществъ трезвости должны, кажется намъ, примкнуть всѣ слои общества, и прежде всего дворяне–помѣщики и духовенство; когда въ высшихъ слояхъ общества станутъ образовываться общества трезвости, съ цѣлью содѣйствовать обществамъ трезвости между крестьянами, тогда движенiе крестьянъ къ образованiю у себя обществъ трезвости получитъ правильное направленiе, тогда явится возможность замѣны кабаковъ другими, болѣе полезными для мысли и ума заведенiями; тогда установится равновѣсiе между удовлетворенiемъ потребности русскаго народа къ употребленiю крѣпкихъ напитковъ и между предупрежденiемъ пьянства, какъ нравственнаго порока и причины экономическаго и тѣлеснаго раззоренiя крестьянскаго быта и крестьянскаго здоровья. Тогда общества трезвости получатъ силу и будущность, а не будутъ, какъ теперь, безсильны!

* * *

_______

 

ПЬЯНСТВО И НАША НЕПОДВИЖНОСТЬ.

 

«Громъ не грянетъ русскiй

человѣкъ не перекрестится”.

 

Въ газетахъ то и дѣло встрѣчаются жалобы на развитiе пьянства въ народѣ. Почти въ каждой корреспонденцiи приходится прочитывать ихъ, вмѣстѣ съ объясненiемъ тѣхъ послѣдствiй, къ какимъ приводитъ народная распущенность. Правда, описанiя эти далеко не отличаются яркостью колорита; дѣлаются они большею частью на скорую руку и, вслѣдствiе этого, не могутъ, конечно, возсоздать вполнѣ картину семейнаго и общественнаго бѣдствiя, причиняемаго пьянствомъ. Но одно уже количество извѣстiй, сообщаемыхъ по одному и тому–же поводу, можетъ дать понятiе о размѣрахъ народнаго бѣдствiя, одно уже это можетъ произвести на человѣка сколько нибудь нервнаго впечатлѣнiя самаго жгучаго свойства. Вообще нужно весьма немного воображенiя и знанiя народнаго быта, чтобъ дорисовать намѣченныя корреспондентами только въ общихъ чертахъ картины.

И что–же, дѣлается–ли что для предупрежденiя этого зла и даетъ ли литература какой совѣтъ народу, чтобъ избавить его отъ тяготѣнiя къ кабаку?

На это, къ счастiю, можно отвѣтить утвердительно. Вопросъ о мѣрахъ противъ пьянства принадлежитъ къ очереднымъ вопросамъ, какъ въ правительственныхъ сферахъ, такъ и въ области журналистики. Правительство обратило уже вниманiе на необходимость переустройства нашего питейнаго дѣла на дугихъ болѣе удовлетворительныхъ началахъ, обратило вниманiе не только потому что на это указывала журналистика, но потому, главнымъ образомъ, что заявленiя печати подтвердились полновѣсными данными, добытыми коммиссiею по изслѣдованiю сельско–хозяйственной производительности. Нужно ждать что указанiя коммиссiи принесутъ желаемые результаты и что правительство, не смотря на тѣсную связь настоящаго дѣла съ финансовыми интересами государства, сдѣлаетъ все возможное для народнаго благосостоянiя.

О заслугахъ журналистики точно также распространяться нечего: онѣ на виду. Печати мы обязаны указанiемъ зла и тѣхъ мѣръ какiя могутъ быть съ успѣхомъ приняты противъ него; мы обязаны ей и за старанiе разбудить общество и выяснить ему весь вредъ проистекающiй отъ пьянства. Этого мало, она указала, вмѣстѣ съ тѣмъ, и на задачу въ этомъ дѣлѣ духовенства; указала, наконецъ, и на множество другихъ способовъ, которыми, независимо отъ правительственныхъ мѣропрiятiй, общество могло–бы отвратить, если не весь народъ, то часть его отъ пьянства.

И что–же, какъ общество приняло эти указанiя, какъ отнеслось оно къ нимъ?

По обычаю равнодушно. Ему говорятъ, напримѣръ, что для противодѣйствiя пьянству могли бы служить общества трезвости. Общество выслушало добрый совѣтъ и успокоилось, въ ожиданiи появленiя такихъ учрежденiй.

И дѣйствительно, въ ожиданiяхъ оно не обманулось. Во многихъ губернiяхъ возникли общества трезвости и постановили крѣпкiе приговоры: «вина не пить и въ кабаки не ходить”. Чего, кажется, лучше? Общество могло–бы, кажется, въ виду такихъ приговоровъ, окончательно успокоиться. Но нѣтъ. Нашлись, къ сожалѣнiю, скептики, которымъ показалось подозрительнымъ проявленiе подобной умѣренности въ крестьянской средѣ и притомъ съ такой поразительной скоростью. А скорость въ самомъ дѣлѣ была поразительная. Едва–едва печать успѣла заявить о пользѣ образованiя обществъ трезвости, какъ самыя общества ужь оказались на лицо. Многимъ такая быстрота напомнила распорядительность приснопамятнаго Сквозника–Дмухановскаго и они, разумѣется, не могли удержаться отъ двусмысленныхъ улыбокъ...

Что–же общество?

Общество по прежнему молчитъ, по прежнему ждетъ, не найдется–ли какой благодѣтель, который облегчитъ его думы относительно устройства дѣла. А вѣдь и дума–то не Богъ вѣсть какая тяжелая, и додумываться–то тутъ много нечего. Дѣло ясное, что образованiю обществъ трезвости должны положить начало не пьяницы, не тѣ, на которыхъ много надѣяться нельзя, а люди умѣренные, для которыхъ пить и не пить — все равно. Россiя, какъ говорится, не клиномъ сошлась. Такихъ людей найдется въ ней не одна сотня тысячъ. И вотъ они–то, эти–то люди, и должны протянуть руку помощи нуждающимся братьямъ. Добрый примѣръ много значитъ, а начало, и притомъ прочно поставленное, можетъ повести за собою благотворныя для народной нравственности послѣдствiя.

В. Т.

_______

 

БОЙ ЖЕНЩИНЪ СЪ КАБАЧНИКАМИ ВЪ АМЕРИКѢ.

 

Корреспондентъ газеты «Times” изъ Филадельфiи передаетъ въ высшей степени любопытное извѣстiе о томъ какъ въ нѣкоторыхъ штатахъ запада Америки (Ohio, Kentucky и другихъ) американскiя женщины, составивъ между собою могучую и крѣпкую лигу, поклялись уничтожить кабаки до послѣдняго во всѣхъ городахъ, и о томъ какъ успѣшно осуществляется ихъ смѣлое предпрiятiе.

Какъ извѣстно, пьянство и потребленiе водки доходятъ теперь въ Американскихъ Штатахъ до какихъ–то ужасающихъ по своей колоссальности размѣровъ. Пьютъ и напиваются повально: мужчины пьютъ, женщины пьютъ, дѣти пьютъ; кабаки ростутъ не по днямъ, а по часамъ; что ни шагъ, то кабакъ. Такое зло грозитъ очевидно сдѣлаться смертоноснымъ для всего сѣверо–американскаго народа.

И вотъ что производитъ угроза и ужасъ этого бѣдствiя въ средѣ американскаго общества. По городамъ сбираются женщины на митинги въ церквахъ или возлѣ церкви, душъ отъ 100–200: начинается молитва о дарованiи Богомъ имъ силы на борьбу съ кабаками и ихъ содержателями; потомъ поются псалмы, затѣмъ весь митингъ даетъ обѣтъ не расходиться и не покидать поля войны до тѣхъ поръ, пока кабачники города не прекратятъ своей торговли, съ готовностью со стороны женщинъ терпѣть и преслѣдованiя, и убытки и даже заключенiе въ тюрьму. Потомъ, при звонѣ колоколовъ, при пѣнiи молитвъ и псалмовъ, женщины эти отправляются попарно къ кабаку, и становятся передъ входомъ въ него на улицѣ; здѣсь онѣ устанавливаются лагеремъ на цѣлый день, молятся, поютъ псалмы, говорятъ увѣщанiе народу, и каждаго кто входитъ въ кабакъ записываютъ имя, и на другой–же день опубликовываютъ въ газетахъ съ подробностями изъ его семейной жизни, о количествѣ дѣтей и т. п. Кабачникъ входитъ въ ярость, проситъ ихъ уйдти: онѣ неподвижны и отвѣчаютъ кабачнику: «закрой кабакъ, разбей всѣ бочки, и мы уйдемъ”. Кабачникъ обращается къ полицiи; полицiя пытается разгонять; женщины не двигаются, или разойдутся на 5 минутъ и опять появляются; кабачникъ жалуется въ судъ, судъ штрафуетъ женщинъ, женщины платятъ и все–таки продолжаютъ сбираться. Послѣ втораго дня, глядь, никто уже въ кабакъ не рѣшается входить; проходитъ еще день — никто не идетъ; еще день, тоже самое; кабачникъ выходитъ и сдается лигѣ: онъ выкачиваетъ бочки водки, и тутъ–же, при женщинахъ, разбиваетъ ихъ, даетъ подписку что прекращаетъ торговлю водкою, и кабакъ закрывается.

И въ какiя–нибудь двѣ недѣли, говоритъ корреспондентъ, это движенiе женщинъ охватило уже нѣсколько штатовъ, и уже въ большей части городовъ этихъ штатовъ количество кабаковъ уменьшилось на двѣ трети. Газеты принялись было протестовать противъ такого притѣсненiя правъ торговли; но теперь онѣ или перешли на сторону женщинъ, или молчатъ. Толпы народа бѣгутъ за этими женщинами и благословляютъ ихъ. Съ утра до вечера, дѣлясь на смѣны, женщины по группамъ въ 50 человѣкъ, обходятъ города, и кабакъ за кабакомъ объявляютъ въ осадномъ положенiи во имя Божiе.

При этомъ, разумѣется, не обходится и безъ сценъ. Одинъ изъ кабачниковъ въ одномъ городѣ (имя его на другой день было опубликовано во всѣхъ газетахъ города, причемъ онъ названъ «злѣйшимъ человѣкомъ въ Ohio”) выскочилъ изъ кабака съ топоромъ въ рукахъ, и бросился на женщинъ. Женщины не дрогнули. Тогда толпа народа, увидя непреклонную храбрость женщинъ, рѣшила что лучше въ этотъ кабакъ не идти, чтобы не проходить черезъ ряды женщинъ, способныхъ, пожалуй, ихъ угощать палочными ударами.

Слава мужества и стойкости женскаго отряда разлетѣлась по городу. На другой день 40 кабачниковъ сдались, и закрыли свои кабаки. Одинъ только «злѣйшiй изъ людей Ohio” Ванъ–Пельтъ держался и даже вывѣсилъ объявленiе на улицѣ о томъ что онъ ни за что не согласится на дерзкiя требованiя женщинъ. Женщины продолжаютъ осаду. На четвертый день Ванъ–Пельтъ обращается къ женщинамъ и предлагаетъ имъ вести переговоры; женщины входятъ въ кабакъ, усаживаются и выслушиваютъ рѣчи Ванъ–Пельта. Кабачникъ говоритъ что онъ не сдастся, пока у него будетъ хоть грошъ на косушку водки; женщины ему отвѣчаютъ: «мы будемъ стоять передъ вашимъ кабакомъ, пока мы васъ не выгонимъ”. Проходитъ еще день, Ванъ–Пельтъ сдается; тогда его ведетъ процессiя въ сто женщинъ къ церкви, и здѣсь, послѣ благодарственныхъ молитвъ къ Богу, Ванъ–Пельтъ объявляетъ что онъ сдается не грубой силѣ, но подвигамъ любви къ ближнимъ этихъ женщинъ. Затѣмъ Ванъ–Пельтъ велитъ прикатить бочки своей водки на площадь, передъ церковью; приносятъ и топоръ; онъ беретъ топоръ и говоритъ: «вотъ оружiе, которымъ я хотѣлъ испугать этихъ женщинъ; теперь я его употребляю на уничтоженiе того что столько душъ растлило и раззорило”, и поднявъ топоръ, Ванъ–Пельтъ треснулъ имъ въ первую бочку, и водка потекла.

Во второмъ письмѣ изъ Филадельфiи, корреспондентъ сообщаетъ что эта лига женщинъ противъ кабаковъ растетъ съ невообразимою силою.

_______

 

ЖЕНЩИНЫ.

Романъ изъ петербургскаго большаго свѣта.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

II.

Торжественный разговоръ.

 

Княгиня Мытищева вошла въ кабинетъ своего сына; въ немъ никого не было. «Я должна имѣть убѣдительную силу”, подумала княгиня. «Минута торжественна”, говорила она про себя по французски, и затѣмъ обратившись мысленно къ Богу, она сочинила на–скоро нѣчто въ родѣ нижеслѣдующей молитвы, тоже по французски: «Господь, мой Богъ, я, княгиня Мытищева, вдова послѣдняго представителя сего знатнаго и славнаго рода, признала нужнымъ Тебя убѣдительнѣйше и торжественно просить быть моимъ помощникомъ въ дѣлѣ, которое предпринимаю во славу Мытищенскаго имени и въ Твою, Господь мой Богъ. Сынъ мой, какъ Тебѣ извѣстно, единственный, слабъ какъ характеръ, и увлеченъ современнымъ легкомыслiемъ въ воззрѣнiяхъ на бракъ; эти воззрѣнiя уродливы; мои–же правильны и достойны имени, которое я ношу. А потому умоляю Тебя, Господь мой Богъ, дай мнѣ силу такого слова, которымъ я могла–бы сокрушить и упрямство сына моего, и коварные замыслы всей семьи Гагариныхъ и ихъ нечестивыхъ союзниковъ; противъ брата моего дай мнѣ тоже силу побѣды, и да просiяетъ мое слово какъ солнце въ сердцѣ сына моего, и да согрѣетъ оно это сердце однимъ только чувствомъ — безпрекословнаго повиновенiя моимъ приказанiямъ; также изгони изъ него всякое вольнодумство и направи его такъ, какъ я этого хочу. Премного меня облагодѣтельствуешь: мою–же любовь къ Тебѣ Ты, Господь мой Богъ, знаешь”.

Окончивши эту молитву, княгиня выпрямилась и храбро вошла вь спальню сына, гдѣ застала его лежащимъ нa кушеткѣ и читающимъ газеты.

— Здравствуй, Всеволодъ, спокойно сказала княгиня, какъ ты себя чувствуешь?

— Слава Богу, отлично, а вы хорошо спали, мама?

Князь Всеволодъ былъ повидимому въ духѣ. Княгиня это замѣтила, а ей было непрiятно застать сына въ веселомъ расположенiи духа послѣ такой торжественной молитвы ея къ Богу; вотъ почему она не признала нужнымъ отвѣчать сыну какъ она спала.

Княгиня поставила стулъ передъ княземъ Всеволодомъ и сѣла. Князь Всеволодъ по движенiямъ княгини, полнымъ холоднаго и гордаго достоинства, по ея физiономiи серьозной и торжественной, по легкому волненiю груди, догадывался что сейчасъ произойдетъ что–нибудь необыкновенное, а потому собралъ свои силы въ одинъ какъ–бы узелъ, и принялъ выжидательную позу.

Разговоръ начался по французски.

— Мой сынъ, начала княгиня слегка дрожащимъ голосомъ: мы имѣли уже съ тобою разговоръ насчетъ нашихъ мыслей о бракѣ съ Гагариными; я надѣялась что ты, если не изъ любви ко мнѣ — въ наши дни, повидимому, требовать любви, значитъ требовать отъ дѣтей слишкомъ многаго, — то по крайней мѣрѣ, изъ уваженiя, или даже изъ приличiя, рѣшишься не давать дальнѣйшаго хода этимъ мыслямъ, сознавая на сколько онѣ мнѣ противны и для меня оскорбительны! Но, сколько я вижу, я ошиблась: Гагарины, какъ я узнала, прiѣзжаютъ послѣ завтра, и есть даже члены моего семейства — на словѣ «моего” княгиня сдѣлала особенное ударенiе, — которые осмѣливаются говорить мнѣ о твоей затѣѣ, какъ о проектѣ серьозномъ, и повидимому ни для тебя, ни для нихъ мое мнѣнiе, моя воля уже не существуютъ: я для васъ жертва, или выжившая изъ ума старуха, тряпка, которую можно съ презрѣнiемъ бросить куда угодно...

— Дорогая мама, къ чему вы говорите вещи въ которыя вы сами не вѣрите! мнѣ 26 лѣтъ; развѣ въ 26 лѣтъ моей жизни я васъ чѣмъ нибудь оскорбилъ, развѣ я когда нибудь былъ непочтителенъ?

— Почтенiе къ матери выказывается не въ исполненiи однихъ обрядовъ, а въ самыхъ важныхъ обстоятельствахъ жизни, когда человѣкъ призванъ, изъ любви къ своей матери, изъ уваженiя къ ней, приносить въ жертву свои чувства, свои капризы, свои замыслы; а тѣмъ что ты будешь цаловать мнѣ руку, и смѣяться въ то же время надъ моими словами, и надъ моею волею передъ цѣлымъ свѣтомъ, ты этимъ не только не выкажешь почтенiя, напротивъ, ты выкажешь полнѣйшее презрѣнiе къ своей матери, ты оскорбишь ее, ты опозоришь ee! Легкiй румянецъ появился на щекахъ княгини; грудь подымалась сильнѣе; въ глазахъ видѣнъ былъ блескъ раздраженiя.

— Да чего же вы отъ меня требуете, мама, скажите! заговорилъ князь Всеволодъ голосомъ въ которомъ слышалось самое искренное огорченiе.

— Mon cher fils, сказала княгиня съ волненiемъ, я пришла тебя просить, именемъ отца твоего, именемъ твоихъ славныхъ предковъ, именемъ Бога, наконецъ, отказаться отъ мысли жениться на Гагариныхъ!

Странное произвели дѣйствiе слова княгини на ея сына. Княгиня была на ходуляхъ; оттого въ этой просьбѣ были двѣ части: искуственная и естественная. Это–то и рѣшило участь торжественнаго заключенiя княгини: оно утратило свою впечатлительную силу, и княгиня проиграла свое дѣло. Князь Всеволодъ собирался выдержать въ душѣ тяжелый и жестокiй напоръ; кто знаетъ, не поколебалъ–ли бы этотъ напоръ рѣшимость его, разумѣется лишь отчасти, тѣмъ болѣе что какъ–то въ одну изъ этихъ минутъ князю стало жалко своей матери, но едва только прозвучали слова: «именемъ предковъ”, какъ все чувствительное настроенiе въ душѣ князя Всеволода въ одинъ мигъ перевернулось, и въ немъ точно всѣ чувства къ матери оледенѣли! Онъ увидѣлъ передъ собою великосвѣтскую барыню–комедiантку, въ которой нѣтъ чувствъ, но есть какiе–то предразсудки, безъ смысла и безъ причины; это представленiе родило въ немъ множество другихъ, одно другихъ искуственнѣе, надутѣе, фальшивѣе. Мать его явилась ему какъ бы окруженною толпою этихъ комедiантовъ большаго свѣта, которые видятъ чувство тамъ, гдѣ eго нѣтъ, а тамъ гдѣ оно есть, гдѣ оно, какъ нѣжный цвѣтокъ, чутко къ каждому оттѣнку мысли — не видятъ его вовсе, и оскорбляютъ его грубымъ прикосновенiемъ безъ всякаго милосердiя; увидѣлъ онъ тоже, при мысли о предкахъ, фигуры этихъ предковъ въ золотыхъ рамкахъ Отраднаго, Мытищенскаго имѣнiя, и ему стало смѣшно что этими фигурами его заклинаютъ отказываться отъ Гагариныхъ, отъ этихъ живыхъ, милыхъ, симпатическихъ лицъ; видѣлъ онъ тоже всю семью Гагариныхъ, и казалось ему что каждая черта каждаго изъ лицъ этой семьи выступала передъ нимъ ярче чѣмъ когда нибудь, и эта яркость привязывала его къ нимъ еще и еще сильнѣе, еще неразрывнѣе; а мать, казалось ему, — стояла передъ нимъ только для того чтобы оторвать и его отъ счастья, и счастье отъ него. И въ эту минуту, самъ не зная почему, лицо его матери слилось съ лицемъ графини Трубецкой, и всею силою того узла, въ который онъ собралъ свои нервы, онъ, князь Всеволодъ, рѣшилъ что передъ Богомъ и совѣстью онъ имѣетъ полное право идти наперекоръ требованiю своей матери. Но надо было ей отвѣтить, подумалъ князь, и отвѣтить почтительно.

— О, если бы мой отецъ былъ живъ, я увѣренъ что онъ первый меня бы благословилъ на бракъ съ Гагариными!

— Неправда, мой дорогой сынъ, ты клевещешь на память своего отца; позволь мнѣ лучше знать кто онъ былъ, и что бы онъ тебѣ сказалъ въ эту минуту, если бы былъ живъ.

— Опять комедiя, опять ходули! подумалъ князь, услыхавъ слова: «ты клевещешь на его память”, и опять въ немъ закипѣло негодованiе, какъ послѣдствiе прибоя въ сердце холода отъ аффектированной рѣчи княгини, его матери. — Дорогая мама, сказалъ громко князь Всеволодъ, простите меня, но я такъ твердо убѣжденъ что Гагарины не только не хуже насъ, но даже лучше, гораздо лучше столькихъ вѣликосвѣтскихъ нашихъ семействъ, что я смотрю на бракъ мой съ Лизою Гагариною какъ на величайшее счастье. Я недостоинъ этого счастья, но я принимаю его отъ Бога какъ средство сдѣлаться хорошимъ человѣкомъ и заслужить это счастье.

— Ты этого счастья имѣть не будешь! сказала княгиня, и глаза ея сверкнули какъ глаза гiены. Въ первый разъ на яву, на самомъ дѣлѣ, князь Всеволодъ увидѣлъ въ своей матери естественный взглядъ и этотъ естественный взглядъ былъ вылитый взглядъ графини Трубецкой. Князь Всеволодъ содрогнулся; онъ испугался, холодный потъ выступилъ на лбу; дрожь пробѣжала по всему тѣлу; князь почувствовалъ себя дурно, онъ былъ еще видимо слишкомъ слабъ для перенеснiя слишкомъ сильныхъ ощущенiй.

— Оставьте меня! слабымъ голосомъ сказалъ онъ. Мнѣ больно слышать... Князю показалось что эти слова его матери прозвучали какъ слова проклятiя, чѣмъ–то зловѣщимъ. — Богъ со мною, а не съ вами, прибавилъ князь, и невольно перекрестился; онъ былъ какъ въ полуснѣ.

Княгиня была внѣ себя; она не замѣчала какъ блѣднѣло лицо сына ея; она не слышала какъ слабѣлъ его голосъ; она не понимала смысла его словъ; она вся была въ апогеѣ того паѳоса, къ которому подготовила себя, то есть свое въ высшей степени искуственное существо, и торжественною своею молитвою, и торжественнымъ заклинанiемъ, и вспышкою сильной злобы отъ словъ ея сына, оскорбившихъ ее какъ княгиню Мытищеву. И вотъ на высотѣ этого апогея, не видя ничего другаго какъ лежащаго передъ нею князя Мытищева, послѣдняго представителя этого рода, который хотетъ слить свою кровь съ кровью какихъ–то сосѣдовъ помѣщиковъ, тогда какъ долженъ ее слить съ однимъ изъ первыхъ родовъ русскаго боярства, княгиня рѣшила что дѣло надо выиграть теперь или никогда. Она что–то замѣтила, быть можетъ, на лицѣ князя ея сына, но если бы даже замѣтила что слова ея убаваютъ сына, — не знаю, остановилась–ли бы она въ эту минуту: ибо дѣло шло о томъ что для нея казались выше жизни или смерти — о спасенiи имени, величiя рода. «Такая минута не повторяется”, сказала себѣ княгиня, а потому рѣшившись на послѣднее, на что–то, что ей казалось по своей торжественности божественнымъ, она встала на колѣни передъ кроватью сына, простерла свои руки и сказала: «Сынь мой, ты убьешь свою мать. Есть–ли въ тебѣ чувство! Пожертвуй матери то что ты называешь своимъ счастьемъ, а я называю твоимъ несчастьемъ — сжалься, сжалься надо мною!...”

Княгиня замолкла. Сынъ молчалъ тоже; глаза были закрыты. Онъ быль въ обморокѣ.

 

III.

 

Графиня Бобровская.

 

Пока всѣ эти сцены происходили въ домѣ княгини Мытищевой, вотъ что происходило въ домѣ графини Бобровской. Читатели помнятъ какъ князь Свѣтозаровъ заѣхалъ за своею племянницею княжною Марiей, чтобы вмѣстѣ съ нею ѣхать къ графинѣ Бобровской. Они сѣли въ карету князя и прибыли на его рысакахъ къ дому графини Бобровской на Литейной. Дорогою княжна стала обдумывать что скажетъ она графинѣ Бобровской и какую личность встрѣтитъ она въ ней: пpiятнyю или непрiятную, симпатическую или не симпатическую. Потомъ ей стало вдругъ страшно при мысли, какъ это она вдругъ, ни съ того ни сего, рѣшилась ѣхать къ незнакомой ей дамѣ, чтобы говорить съ нею о Гагариныхъ, которыхъ тоже не знала. Эти внезапныя размышленiя, внушенныя ей, какъ всегда, дикостью и застѣнчивостью ея нрава, она поспѣшила сообщить дядѣ. Дядя ее немедленно успокоилъ, сказавъ что не находитъ въ этомъ поступкѣ ничего страннаго.

— Напротивъ, прибавилъ онъ, графиня будеть очень рада съ тобою познакомиться, а тебѣ будетъ очень прiятно имѣть такой домъ, въ который ты всегда можешь входить безъ глупыхъ этихъ свѣтскихъ церемонiй.

Слова эти какъ будто успокоили княжну, она сдѣлалась храбрѣе и начала обдумывать то что скажетъ графинѣ Бобровской при свиданьи.

— Дома графиня? спросилъ князь Свѣтозаровъ, высаживая изъ кареты свою племянницу, и обращаясь къ открывавшему большiя зеркальныя двери швейцару.

— Дома, отвѣтилъ старикъ швейцаръ.

— А графъ дома? спросилъ князь.

— Никакъ нѣтъ, выѣхали въ совѣть, нонче у нихъ засѣданiе, сказалъ щвейцаръ.

Швейцаръ тронулъ пуговицу электрическаго звонка; на этотъ звонокъ показался наверху лѣстницы нарядный лакей.

— Доложите: князь Свѣтозаровъ съ княжною Мытищевой, крикнулъ швейцаръ.

— Я ужасно боюсь, сказала между тѣмъ робкая княжна своему дядѣ.

Князь разсмѣялся.

— Просятъ! съ верху закричалъ лакей.

Князь съ племянницею поднялись пo широкой, покрытой малиновымъ бархатнымъ ковромъ, бѣлой мраморной лѣстницѣ, и затѣмъ очутились въ большой бѣлой гостиной съ золотыми стульями, обитыми краснымъ атласомъ и съ зеркалами во всю стѣну въ великолѣпныхъ золотыхъ рамкахъ; налѣво, вь дверяхъ бѣлой гостиной показалась графиня, стройная, большаго роста, грацiозная и съ необыкновенно живымъ и симпатическимъ лицомъ, лѣтъ тридцати–четырехъ дама; при первомъ взглядѣ на нее виднѣлось то что называется въ свѣтѣ: la grande dame, но въ тоже самое время, не позже, а именно въ тотъ же мигъ — сказывалась въ этой grande dame женщина привлекательная своею внутреннею жизнiю.

Княжна взглянула на графиню и именно испытала успокоительное дѣйствiе этого взгляда.

— Давно пора обо мнѣ вспомнить, сказала графиня обращаясь къ князю Свѣтозарову, и протягивая ему руку.

— Самъ чувствую что давно пора, но жена своими балами меня совсѣмъ идiотизировала. Позвольте вамъ представить мою племянницу; я ее давно собирался съ вами познакомить, а сегодня воспользовался случаемъ: у насъ съ нею къ вамъ важное государственное дѣло.

— Очень рада съ вами познакомиться, сказала графиня, крѣпко пожимая руку княжны, только первое условiе — со мною безъ всякихъ церемонiй; вообразите что мы съ вами знакомы уже десять лѣть.

Графиня усѣлась у камина и возлѣ себя посадила княжну, а князь между тѣмъ всталъ на свое любимое мѣсто передъ каминомъ.

— Ну–съ, что–же? къ вашимъ услугамъ, сказала графиня, обращаясь взглядомъ сперва къ князю, а потомъ къ княжнѣ; потомъ, посмотрѣвъ на часы, прибавила: — сегодня мой мужъ въ совѣтѣ, я свободна и притомъ безстрашна, прибавила графиня смѣясь.

— Дѣло очень важное для насъ и вмѣстѣ съ тѣмъ очень деликатное, началъ князь Свѣтозаровъ. Вы ея брата кажется знаете хорошо? прибавилъ онъ, указывая на княжну.

— Я только что хотѣла про него спросить. Весь городъ разсказываетъ какiе–то ужасы по поводу стычки съ графинею Трубецкой. Какъ всегда, изъ всего что я слышала, я сдѣлала выводъ противоположный и заключила что князь больше чѣмъ когда нибудь изъ моихъ друзей; я посылала нѣсколько разъ yзнавать о его здоровьѣ и сердечно рада что онъ поправляется. Говорятъ, между прочимъ, что онъ женится, и что женясь онъ дѣлаетъ une mésalliance.

— Воть по этому–то поводу мы къ вамъ и прiѣхали, сказалъ князь Свѣтозаровъ.

— Какъ! вы хотите меня вмѣшать въ какую нибудь драматическую исторiю! сказала смѣясь графиня. Мой мужъ меня способенъ за это убить.

— Нѣтъ, успокойтесь, тутъ драмы никакой нѣтъ.

— Да кто же эта семья?

— Семейство Гагариныхъ, отвѣтила сестра, — мы ихъ не знаемъ, но судя по письмамъ они прелестные люди.

— Ну и что же? спросила графиня. — Вы меня заинтересовали.

— Да то, сказалъ князь, — что Гагарины черезъ два дня прiѣзжаютъ въ Петербургъ, гдѣ они почти никого не знаютъ и намъ во что бы то ни стало надо такъ устроить, чтобы они были приняты въ лучшихъ домахъ большаго свѣта, безъ чего моя сестра никогда не согласится съ ними познакомиться.

— И вы хотите меня прiобщить къ вашему заговору? сказала съ доброю улыбкою графиня.

— Да, отвѣтилъ князь Свѣтозаровъ, — Всеволодъ на васъ расчитываетъ по старой памяти.

— Извольте, я согласна на все что хотите, только вы знаете что я въ свѣтъ выѣзжаю мало.

— Да, но за то, возразилъ князь, — вы имѣете положенiе въ свѣтѣ какое немногiе имѣютъ.

— Что же я должна дѣлать?

— Во–первыхъ, — вы бы ихъ начали принимать къ себѣ, а во–вторыхъ, вы могли бы имъ оказать протекцiю для представленiя ко двору.

— За все берусь мои милые, — вы меня извините, княжна, что я васъ такъ величаю, сказала графиня, нѣжно взглянувъ на княжну и протянувъ ей руку, — но вы мнѣ пришлись по сердцу, а кто мнѣ по сердцу приходится, тотъ мнѣ милъ, — только слушайте, почтенный князь, кто ручается мнѣ за то что Гагарины дѣйствительно такое семейство?

— Мой братъ, прервала княжна тономъ въ которомъ сказалось ея твердая вѣра въ безконечность авторитета ея брата.

— Правда, сказала графиня; такъ значитъ, когда Гагарины прiѣдутъ, вы ко мнѣ ихъ привезете, — вы княжна, или вашъ дядя, или пускай они сами прiѣдутъ; я ихъ приму, и мы сдѣлаемся добрыми прiятелями. Бѣдный князь Всеволодъ, ему нелегко будетъ справиться съ княгинею Мытищевою, это такой характеръ, у, у, у! я ее знаю. Ну а вы, моя княжна, вы, говорятъ, только что начали выѣзжать?

— Она, графиня, у насъ не для свѣта, а для монастыря готовится, сказалъ шутя князь Свѣтозаровъ.

— Ахъ, какъ я это понимаю, сказала графиня: когда я была вашихъ лѣтъ, я мечтала объ одиночествѣ, о монастырѣ, о какомъ–то призванiи, и вы видите, вотъ мое призванiе: быть женою пренесноснаго мужа, но за то par compensation (въ вознагражденiе) тоже матерью прелестныхъ дѣтей. И вы видите въ какую я тетеху обратилась, прибавила графиня, — это счастье.

— А какъ вы вышли замужъ, робко спросила кпяжна: по любви?

— Какой нескромный вопросъ, разсмѣявшись сказала графиня: — развѣ у насъ въ свѣтѣ по любви когда–нибудь женятся, въ наше время по крайней мѣрѣ это была роскошь. Я любила одного, а вышла за другаго, продолжала смѣяться графиня: а вышла я за другаго чтобы не выйти за того, кого полюбила, понимаете? впрочемъ, вы еще слишкомъ невинны чтобы понять.

Княжна сдѣлала притворную улыбку; она поняла что въ этихъ словахъ скрывалась какая нибудь тайна, но разумѣется идти далѣе въ своихъ вопросахъ не смѣла; и безъ того она вся была очень испугана тою исповѣдью, которую такъ неожиданно вызвала своимъ вопросомъ.

— Ну, Мери, намъ пора, сказалъ князь Свѣтозаровъ.

— Послушайте, сказала графиня, вставая съ кресла, и протягивая руку княжнѣ, вы мнѣ кромѣ шутокъ очень нравитесь. Прошу сказать вашей мама, что я васъ полюбила и хочу чтобы вы почаще ко мнѣ ѣздили: съ Гагариными и безъ Гагариныхъ; я увѣрена что вамъ будетъ у меня по сердцу. Если xотите, я вамъ даже жениха пo любви прiищу, сказала смѣясь графиня. Одно только, я увѣрена, васъ испугаетъ, — это мой мужъ: онъ бѣдовый; но вы его не бойтесь, онъ не укуситъ. Графиня поцаловала княжну. Княжна съ особеннымъ чувствомъ нѣжной благодарности поцаловала гpaфиню, и начала ее благодарить.

— Прежде всего, прервала ее графиня, безъ благодарностей: благодарятъ только неблагодарные; для меня оказывать услуги потребность моего сердца, а сердце дано мнѣ Богомъ, я тутъ ни при чемъ.

Князь Свѣтозаровъ поцаловалъ руку графини и крѣпко ее пожалъ.

— А все таки за племянника спасибо, сказалъ онъ.

— Кланяйтесь ему, сказала графиня, и посовѣтуйте ему беречься простуды — и графини Трубецкой.

Князь и княжна вышли.

— Какая милая женщина! сказала княжна.

— А знаешь что это самая несчастная женщина, какую только можно себѣ вообразить; ея мужъ — это мерзавецъ первой руки; а она носитъ маску самой счастливой женщины на свѣтѣ.

— Неужели? вырвалось изъ груди княжны. Отчего же она такъ несчастна?

— Это цѣлая тайна, отвѣтилъ князь. Впрочемъ теперь она свыклась, и дѣйствительно ее утѣшаютъ прелестныя ея дѣти.

 

IV.

 

Другой лагерь заговорщиковъ.

 

Въ этотъ же день, пo странному совпаденiю обстоятельствъ, графиня Трубецкая, не менѣе княжны Марiи и князя Свѣтозарова, не менѣе самой княгини Мытищевой, была озабочена прiѣздомъ Гагариныхъ въ Петербургъ. Читатели помнятъ что мы разстались съ графинею Трубецкой въ ту минуту когда она всею своею душенкою отдалась мысли играть роль въ дальнѣйшей судьбѣ князя Всеволода посредствомъ прямаго вмѣшательства въ его отношенiя къ Гагаринымъ. «Какая прелестная мысль, сказала себѣ графиня Трубецкая”, овладѣть ловко и умно невѣстою князя Всеволода, вскружить ей голову, сдѣлать ее львицею большаго свѣта, потомъ отдать ее замужъ за моего милаго Всеволода! Какую смѣшную фигуру онъ сдѣлаетъ когда я ему скажу: теперь, милый другъ, сдѣлай изъ нее аркадскую пастушку! Боже, какъ это будетъ весело! Вотъ месть которая стоитъ по меньшей мѣрѣ десяти дуэлей съ пистолетами въ пяти шагахъ; а между тѣмъ я никого не убиваю и всѣмъ оказываю услугу”. И громкiй смѣхъ былъ продолженiемъ и заключенiемъ этого интимнаго съ своею душою разговора графини Трубецкой. По нѣскольку разъ въ день графиня смѣялась отъ души при этой мысли и какъ будто предвкушала уже предстоявшее ей въ близкомъ будущемъ наслажденiе.

Въ тоже время придумывала она разные способы къ достиженiю своей главной цѣли, познакомиться съ Гагариными, такъ чтобы знакомство это имѣло характеръ естественный, а не предумышленный.

И вотъ, въ то самое время пока князь Свѣтозаровъ съ племянницею сидѣли у графини Бобровской и устраивали свой заговоръ въ интересахъ князя Мытищева, графиня Трубецкая, лежа на своей кушеткѣ и ожидая гостей въ прiемный свой день, думала, держа въ рукѣ газету, которую не читала, о томъ, какъ въ этой гостиной будутъ у нее сидѣть, не сегодня такъ завтра, дѣвицы Гагарины съ ихъ мамашею.

Въ это же время возвращаясь отъ Мытищевыхъ, князь Гоницынъ проѣзжалъ мимо дома графини Трубецкой. Онъ вспомнилъ что сегодня ея прiемный день: — Не заѣхать ли? подумалъ онъ, съ Мытищенскаго знаменитаго бала мы не видѣлись.

— Къ подъѣзду направо, сказалъ какъ бы въ отвѣтъ на свое размышленiе князь Гоницынъ кучеру. Сани подкатили къ подъѣзду. Гоницынъ вышелъ и оказался первымъ посѣтителемъ сегоднешняго прiемнаго дня.

— Хороши вы, нечего сказать, сказала ему привѣтствуя графиня и съ сладкою улыбкою протягивая красивую ручку, которую князь Гоницынъ поцаловалъ, какъ цалуютъ въ большомъ свѣтѣ ручки дамъ, которыхъ ни въ грошъ не ставятъ.

— Виноватъ кругомъ, отвѣчалъ Гоницынъ тономъ человѣка не вѣдущаго что говоритъ. Mea culpa, прибавилъ онъ, но лучше поздно, чѣмъ никогда, — приходить съ повинною головою. Впрочемъ надо вамъ сказать, графиня, въ свое оправданiе, что я очень занятъ, дѣлаюсь серьознымъ человѣкомъ.

— Вы? сказала графиня.

— Вы это такъ сказали точно я васъ удивилъ, поразилъ, сказалъ Гоницынъ.

— Нѣтъ, нисколько, напротивъ если мой взглядъ что нибудь выразилъ, такъ только развѣ полное сочувствiе вашимъ прекраснымъ намѣренiямъ, сказала графиня тономъ серьознымъ, въ которомъ слышался комизмъ.

— Вы все шутите, графиня. Нѣтъ, честное слово, я намѣренъ заниматься не на шутку. Все это мнѣ надоѣло, я хочу бросить свѣтъ и отдать себя государству.

— А я думала, не собираетесь ли вы скуки ради жениться, сказала графиня смѣясь.

— Да и объ этомъ я помышляю, признаться сказать.

— Право? кого–же вы нашли достойной раздѣлять сь вами вашу скуку? отвѣчала графиня, съ саркастическимъ вопросомъ въ глазахъ: — Чтобы скучать вмѣстѣ съ вами, надо чтобы ваша невѣста имѣла вдвое больше чѣмъ вы прокутили, а такихъ кажется въ виду не имѣется.

— А можетъ быть и имѣется, сказалъ съ видомъ глубокомыслiя наивный князь Гоницынъ.

— Не можетъ быть, вовразила графиня.

— Нѣтъ можетъ быть, отвѣтилъ Гоницынъ съ улыбкою означавшею что онъ дескать знаетъ кого имѣетъ въ виду.

— Такъ это, значитъ, серьозно, сказала графиня, вглядываясь лукаво–вопросительно въ лицо Гоницына. Кто–же это можетъ быть? вы начинаете меня интриговать.

— Не знаю, самодовольно улыбаясь отвѣтилъ Гоницынъ. Это секретъ моего сердца.

— Право? Ах, Боже, какъ я глупа! разумѣется княжна Мытищева — вы были секундантомъ брата и за это вы хотите чтобы вамъ заплатили сестрою. Это не глупо!

— Какая гадость предполагать во мнѣ меркантильное чувство! Во первыхъ, не объ ней вовсе рѣчь, сказалъ оправившись Гоницынъ.

— И хорошо дѣлаете если не ей предназначаете счастiе раздѣлять съ вами вашу скуку; тѣмъ болѣе что я слышала, у васъ былъ бы опасный соперникъ.

— Кто такой? наивно спросилъ Гоницынъ.

— Молодой врачъ, говорятъ.

— Врачъ? спросилъ онъ съ вытаращенными отъ удивленiя глазами и съ протяжно вопросительнымъ выраженiемъ въ словѣ: врачъ.

— Что это васъ такъ удивляетъ? сказала графиня. Въ семействѣ Мытищевыхъ всѣ удивительнѣйшiя вещи возможны.

— То есть какъ возможны? Я, признаюсь, ничего подобнаго не слыхалъ. Какъ врачъ! Помилуйте, вѣдь это сущая безсмыслица!.. Откуда, кто такой, почему? говорилъ съ какимъ–то воодушевленiемъ озадаченный Гоницынъ.

— Я не знаю никакихъ подробностей, а повторяю то что слышала гдѣ–то въ гостиной, съ притворною невинностiю отвѣтила графиня; не помню даже отъ кого я слышала, кажется чуть–ли не отъ княгини Свѣтозаровой, прибавила она. Въ ея глазахъ было видно что она всю эту комедiю играла не безъ цѣли. Княгиня Свѣтозарова дѣйствительно сказала при ней что къ ея племяннику ходитъ необыкновенно красивый и интересный молодой врачъ; «но моя belle–soeur его выпроводила”, сказала при этомъ княгиня Свѣтозарова, «и хорошо сдѣлала: въ наше время, когда есть въ домѣ молодая дѣвушка, надо остерегаться молодыхъ врачей, они такiе реалисты”, прибавила, княгиня Свѣтозарова. Вотъ изъ этихъ–то словъ, схваченныхъ на лету, добродушная графиня сочинила тутъ же, подъ носомъ у князя Гоницына, эту фабулу, зная что князь Гоницынъ неминуемо разнесетъ ее по городу.

— А propos, сказала графиня, а что дѣлаетъ женихъ, вашъ другъ?

— Какой женихъ? спросилъ Гоницынъ съ гримасою означавшею неудовольствiе и внезапную заботу.

— Какъ какой? Женихъ какой–то деревенской красавицы, князь Всеволодъ Мытищевъ.

— Ну, какой же онъ женихъ, никогда ему, пока la maman жива, на какой нибудь Гагариной не жениться; это только такъ, мечта юности.

— А вы тоже хороши, обратилась къ нему графиня съ видомъ полусерьознымъ; и это называютъ друзьями! бѣдный Мытищевъ влюбленъ какъ кошка, а вы вмѣсто того чтобы ему помогать и уломать эту дуру la maman, вы говорите объ этомъ философомъ, точно дѣло касается вашего дворника. Нѣтъ, видно врагамъ учить надо какъ быть друзьями. Всѣ говорятъ что я врагъ Мытищева, онъ меня ненавидитъ, а я, — я не знаю, чтобы я дала, чтобъ устроить его бракъ съ этою идилическою красавицею.

— Вы меня, признаться сказать, удивляете, графиня, сказалъ Гоницынъ глядя съ удивленiемъ въ ея лицо. Въ самомъ дѣлѣ вы какъ будто желаете ему добра.

— Совсѣмъ не какъ будто, а такь и есть. Я люблю до страсти быть доброю и казаться злою, но это между нами само собою разумѣется. Послушайте, князь, у меня до васъ большая просьба.

— Что прикажете, прелестная графиня?

— А вотъ что: на дняхъ прiѣдутъ въ Петербургъ Гагарины; такъ или иначе имъ надо будетъ выѣзжать въ свѣтъ; вопервыхъ, я васъ прошу непремѣнно имъ представиться и сдѣлаться ихъ кавалеромъ.

— Ну–съ, а во вторыхъ?

— А во вторыхъ, влюбиться въ невѣсту князя Всеволода! сказала серьознымь тономъ графиня.

— Что–о? сказалъ или вѣрнѣе вскрикнулъ, слегка подскочивъ со своего стула, Гоницинъ. Это по вашему дружеская ycлугa? прибавилъ озадаченный другъ князя Всеволода.

— Вы ничего не понимаете въ планахъ умной женщины, отвѣтила хладнокровно графиня: развѣ вы не знаете какъ въ свѣтѣ устраиваютъ свадьбы: чтобы княгиня Мытищева согласилась на бракъ ея сына съ Гагариной, надо чтобъ объ Гагариной въ свѣтѣ говорили, надо объ ней прокричать по всѣмъ гостинымъ; надо ее, какъ говорится, мусировать; а для этого чѣмъ больше въ нее влюбленных, тѣмъ больше для нее славы. Гагаринская кровь отъ этого мусированiя превратится въ юпитерскую, и княгиня Мытищева кончитъ тѣмъ что сама влюбится въ Гагариныхъ. Теперь поняли?

— Теперь понялъ, отвѣтилъ Гоницынъ съ видомъ человѣка, у котораго текутъ слюнки отъ восхищенiя чужимъ умомъ. Удивительная вы, въ самомъ дѣлѣ, умница! прибавилъ онъ захлебываясь. Одного только, признаюсь, не понимаю: почему это я именно долженъ влюбиться въ невѣсту моего друга, а не кто–нибудь другой?

— О Боже, какъ вы тупы сегодня! сказала графиня, — или ужь вы такъ занялись серьозными дѣлами что позабыли что у васъ на плечахъ голова красиваго мужчины, — Гоницынъ невольно сдѣлалъ самодовольную фигуру, — на тѣхъ–же плечахъ флигель–адъютантскiе эполеты, на дверцахъ кареты княжескiй гербъ и въ ногахъ способность отлично танцовать мазурку; все это вмѣстѣ произвело васъ въ блестящiе кавалеры, а между тѣмъ ничто такъ не позируетъ въ свѣтѣ молодую дѣвушку, какъ ухаживанiе за нею блестящаго кавалера. Впрочемъ вамъ и ненужно влюбляться въ нее, вы можете просто дѣлать видъ влюбленнаго.

— Ахъ, могу! на это я, пожалуй, согласенъ; впрочемъ, какъ–же это...

— Никакихъ возраженiй, прошу, не предъявлять: если вы сумѣете исполнить мое порученiе, то въ награду я вамъ обѣщаю доказать что я дѣйствительно умная женщина — я устрою вашу свадьбу съ княжною Мытищевой.

— Княгиня Свѣтозарова! сказалъ лакей входя съ докладомъ.

— Только все это между нами, сказала графиня обращаясь къ Гоницину, я не люблю оказывать услуги такъ чтобы объ нихъ знали.

Въ это время съ восклицанiями «ахъ!” и «охъ!” вкатилась въ гостиную княгиня Свѣтозарова.

 

V.

 

Прiѣздъ Гагариныхъ.

 

Насталъ, наконецъ, день пpiѣздa Гагариныхъ.

Бѣдный князь Всеволодъ, если бы ты могъ, глядя черезъ твое окно въ этотъ день, проглядѣть дальше, дальше, гораздо дальше впередъ, ты бы не назвалъ его счастливѣйшимъ днемъ въ твоей жизни, какъ называлъ его про себя въ это утро, не разъ. а сто разъ глядя на синее морозное небо, и воображая себѣ что тѣ легкiя, радужными цвѣтами окрашенныя, струи прямаго дыма, восходившiя изъ трубъ на небо, были тоже, какъ все что ты видѣлъ кругомъ себя, внутри себя, предвѣстниками твоего земнаго сейчасъ, сейчасъ наступающаго счастья!..

Князю Всеволоду позволили только на 1 часъ въ день изъ спальной перебраться въ кабинетъ по случаю этого важнаго для него дня, и то разрѣшилъ это одинъ Далматскiй по секрету, какъ нарочно забѣжавшiй въ это утро къ больному спросить про его здоровье. На лѣстницѣ, уходя, онъ встрѣтился съ княжною. Княжна покраснѣла.

— Здравствуйте, княжна, сказалъ онъ очень скоро. Братъ вашъ нынче счастливъ, будьте и вы счастливы! и затѣмъ прошелъ далѣе.

Какъ дикiе, но сладкiе, неизвѣстно зачѣмъ и откуда вдругъ раздавшiеся звуки, прозвучали для княжны эти слова Далматскаго. Она ихъ услыхала, куда–то упрятала въ глубокiй, потаенный ящикъ своей памяти, и затѣмъ вбѣжала къ брату.

— Мама не позволила мнѣ ѣхать на желѣзную дорогу, сказала княжна цалуя брата.

— Я это предвидѣлъ, отвѣтилъ князь Всеволодъ съ серьознымъ выраженiемъ лица.

— Что же мы будемъ дѣлать? Пожалуй и къ нимъ не позволятъ мнѣ ѣхать.

— Не можетъ этого быть, мама не извергъ.

— Но знаешь что мама мнѣ сказала: «ты будешь знакома съ Гагариными когда я съ ними познакомлюсь”.

— Да вѣдь они сегодня же будутъ у насъ.

— Я это и отвѣтила мама; a она мнѣ на это сказала: «сегодня у меня болитъ голова, я никого принять не могу”.

— Какъ? мама это сказала! и всегда доброе лицо князя Всеволода исказилось какою–то судорогою озлобленiя. Хорошо, пусть будетъ такъ, сказалъ князь тихимъ голосомъ и со спокойнымъ лицомъ, я подожду... Даже въ такой день и столько отъ нея огорченiя! и двѣ крупныя слезы показались въ его черныхъ глазахъ. А я рано проснулся, не могъ спать отъ волненiя... oтъ радостнаго ожиданiя.

— Милый мой Всеволодъ! И княжна вся въ слезахъ бросилась къ брату, и стала цаловать его со всею страстью пронзеннаго за него сердца.

— Все готово, вдругъ раздался въ дверяхъ голосъ Сухотина.

Онъ явился съ большимъ букетомъ изъ розъ и камелiй въ рукахъ, и съ широкою лентою, на которой было вышито: «Добро пожаловать”.

— Это что? спросилъ улыбаясь и глядя на расфранченную и сiявшую фигуру Сухотина.

— А какъ же! не съ пустыми же руками встрѣчать, отвѣтилъ Сухотинъ. Вce готово: квартира хороша; ну, батюшка, раззорились вы на цвѣты, рубликовъ пятьсотъ вѣрно бросили? Богачъ, богачъ! проговорилъ Сухотинъ.

— Нѣтъ, поменьше, отвѣтилъ князь.

— Что же отъ васъ сказать: боленъ, и больше ничего?

— Больше ничего, сказать смѣясь князь.

— А я сударь мой нынче ночью все о васъ думалъ, время есть, отступитесь, возьмите Ольгу Николаевну, право лучше! деньгами счастье не купить, а умомъ купишь.

— Ну, Богъ съ вами, ступайте встрѣчать дорогихъ гостей, а обо мнѣ не думайте! сказалъ князь Всеволодъ.

— Не думать не трудно, сударь мой князь; что мнѣ думать, вамъ думать надо.

Въ это время вошелъ князь Свѣтозаровъ.

— Ну что, какъ сегодня здоровы? сказалъ князь обращаясь къ племяннику, надѣюсь барометръ стоитъ à beau fixe. — Э, э, какой у васъ букетъ, замѣтилъ князь взглянувъ на Сухотина, — больше моего.

— А вы тоже съ букетомъ? съ улыбкою освѣтившею все лицо его, спросилъ племянникь.

— Еще бы! отвѣтилъ князь Свѣтозаровъ, да не съ букетомъ однимъ, а съ хлъбомъ–солью, за тебя и меня.

— Благодарствуйте, дядя, сказалъ съ глазами полными слезъ князь Всеволодъ, схвативъ руку дяди, которую жадно поднесъ къ губамъ! Какъ это мило съ вашей стороны!

— Ничего нѣтъ милаго, ответилъ дядя, вырвавъ руку отъ племянника, только естественно; да и надо же кому нибудь изъ насъ ихъ встрѣтить; твоя мать собирается, напротивъ, приготовить имъ разныя воинственныя демонстрацiи, экая, право, неугомонная! И вообрази, дура жена моя туда же лѣзетъ: какъ можно, говоритъ, faire le premier рas! il faut attendre qu'ils soient reçus à la cour (сдѣлать первый шагъ: надо ждать чтобы ихъ представили ко двору). Какъ будто оттого они лучше будутъ! Нѣтъ, другъ мой, ты родился, Всеволодъ, подъ счастливою звѣздою, что не женишься на одной изъ princesse Свѣтозаровъ; ей Богу! задушили бы тебя эти существа. Но кажется пора. Прощай до свиданiя! — Онъ подошелъ къ племяннику и нѣжно его обнялъ. Вотъ что еще. Намъ нужно будетъ устроить церемонiалъ. Гагаринымъ къ тебѣ ѣздить нельзя, пока твоя мать съ ними не познакомится.

— Отчего? Спросила князжна: къ нему–то?

— Оттого что приличiе большаго свѣта этого требуетъ, отвѣтилъ князь Свѣтозаровъ, цалуя въ лобъ княжну, — поняла? Оно не логично, но понятно; а главное это законъ, вотъ что грустно! Ну–съ, Ѳедоръ Филимоновичъ, намъ пора; хотите, я васъ довезу?

— Нѣтъ, покорно васъ благодарю, у меня извощикъ есть, отвѣтилъ Сухотинъ, съ тою гордостью, которой не разъ мы уже видели проявленiя.

____

 

Одиннадцать часовъ утра. Ровно въ этотъ моментъ поѣздъ величественно входитъ подъ навѣсъ Николаевскаго дебаркадера. Князь Свѣтозаровъ стоитъ съ букетомъ, а возлѣ него съ большущимъ букетомъ Сухотинъ.

— Ѳедоръ Филимоновичъ! вдругъ раздался чей–то женскiй голосъ.

Сухотинъ подскочилъ къ тому вагону, откуда съ платформы раздался голосъ. Стояла на ней Ольга Николаевна, съ розовыми, пылавшими отъ волненiя щеками.

Поѣздъ остановился.

Анна Александровна вышла впередъ; за нею двѣ дочери, молодецъ Сережа, Ѳiона Трофимовна.

— Здравствуйте! сказала Aнна Александровна, протягивая руку Сухотину. Ну что какъ князь?

— Здоровъ, сердито отвѣтилъ Сухотинъ, и сталъ совать букетъ въ руки Анны Александровны: На–те вамъ! Сухотинъ успѣлъ разсердиться, потому что не успѣла Анна Александровна даже его хорошенько поцаловать, а ужь спрашиваетъ про князя.

— Я отъ него депутатомъ, позвольте рекомендоваться! сказалъ подходя къ Аннѣ Адександровнѣ князь Свѣтозаровъ: дядя Всеволода, присланный имъ привѣтствовать васъ съ этимъ букетомъ.

— Merci, отвѣтила Анна Александровна. Ну что его здоровье?

— Слава Богу, поправляется, отвѣтилъ князь. Представьте меня пожалуйста барышнямъ.

— Князь Свѣтозаровъ, сказала Aннa Александровна, представляя князя дочерямъ: дочь Лиза, a это дочь Ольга.

Князь пожалъ обѣимъ руки, и пристально взглянулъ своими внимательными глазами на каждую изъ нихъ поочередно.

— Прошу васъ на меня смотрѣть, милыя барышни, какъ на дядю, я не какъ на незнакомаго.

— Nous sommes d'anciennes connaissaces; Vsévolod nous a beaucoup écrit sur vous, сказала Елизавета Николаевна (Всеволодъ намъ много про васъ писалъ, мы старые знакомые).

Странно! Князю было непрiятно что Елизавета Николаевна первая заговорила по французски: ему казалось что она потому заговорила по французски, что ей было непрiятно что онъ заговорилъ по русски, — какъ будто изъ снисхожденiя къ нимъ, провинцiалкамъ, и изъ опасенiя что онѣ не довольно хорошо говорятъ по французски. И вѣдь бѣда та что князь не ошибся: Елизавета Николаевна была увѣрена что князь Свѣтозаровъ, не иначе могъ бы заговорить какъ по французски, и что если онъ заговорилъ по pycски, то сдѣлалъ это изъ снисхожденiя къ нимъ.

— И онъ совсѣмъ поправился? спросила Ольга Николаевна. Мы его увидимъ сегодня?

— Сегодня не знаю, отвѣтилъ дядя: онъ еще слабенекъ. А это вашъ кавалеръ? сказалъ князь, указывая на Сережу.

— Это мой сынъ Сергѣй, сказала Анна Александровна.

— Молодчина и симпатичная физiономiя! сказалъ князь Свѣтозаровъ, протягивая Сережѣ руку и крѣпко ее пожимая, пока Сережа глядѣлъ на него большими синими глазами и добродушно–ласково улыбался.

— Если ваша квартира покажется вамъ оранжереею, сказалъ князь, то вините Всеволода, сударыня; это онъ этимъ занялся.

— И навалилъ же цвѣтовъ! сказалъ Сухотинъ, слегка оправившись отъ злости.

— А это, позвольте вамъ представить, наша нянюшка, другъ нашъ, сказала улыбаясь Ольга Николаевна, — Фiона Трофимовна.

Фiоня Трофимовна слегка поклонилась.

— Очень радъ, сказалъ князь, протягивяя руку Фiонѣ Трофимовнѣ, которая съ достоинствомъ дала пожать свою руку.

— И я очень рада съ вами познакомиться, сказала просто и сердечно Фiона Трофимовна.

Елизавета Николаевна была какъ потерянная; она на все и на всѣхъ глядѣла.

— Здравствуйте, князь! вдругъ раздался чей–то женскiй голосъ.

Всѣ оглянулись.

Князь увидѣлъ графиню Трубецкую. Ему было это непрiятно, и это впечатлѣнiе выразилось на его лицѣ.

— Вы что тутъ дѣлаете? спросилъ князь, — по обыкновенiю встрѣчаете непрiѣзжающаго мужа?

— Кто изъ нихъ невѣста? спросила графиня, взявъ немного въ сторону князя.

— Вотъ, въ черной шляпѣ, сказалъ князь, указавъ на Фiону Трофимовну.

Графиня закусила губы и подошла къ Сухотину.

Сухотинъ ей указалъ на невѣсту.

— Xopoша! сказала графиня, и отошла.

— Хороша, да не подъ масть, сказалъ ей въ слѣдъ Сухотинъ, неся подъ мышками мѣшки Гагариныхъ.

(Продолженiе будетъ).

_______

 

ПИСЬМЕЦО ХОРОШЕНЬКОЙ ЖЕНЩИНЫ.

 

Милостивый государь

                 Господинь Редакторъ!

Вы были такъ любезны и сообщили мнѣ письмо одного изъ нашихъ, какъ вы говорите, пpiятелей, въ видѣ отвѣта на мое второе письмо. Убѣдительно прошу васъ письмо этого прiятеля цѣликомъ напѣчатать. Читатели ваши не должны думать что ваша сотрудница сильна только тѣмъ что въ журналѣ вашемъ она будетъ говорить одна и застрахована отъ брани оппонентовъ и побѣдоноснаго опроверженiя ея мыслей. Напротивъ, ей выгоднѣе писать тогда, когда есть кому отвѣчать, когда есть возможность черпать силу своихъ убѣжденiй не въ привиллегированности своего положенiя, а въ истинѣ выступающей наглядно и очевидно, хотя бы для этого пришлось рѣшиться на полемику не только съ врагами, но даже и съ прiятелями. Отвѣтъ мой нашему прiятелю отлагаю до слѣдующаго нумера.

Вѣра N.

_______

 

ХОРОШЕНЬКОЙ ЖЕНЩИНѢ.

 

На 2–е письмо помѣщенное въ 7 № «Гражданина”.

 

Въ самомъ ли дѣлѣ вы хорошенькая женщина? Сами–ли вы такъ озаглавили ваши письма «Письма хорошенькой женщины”, или такъ любезно поступила съ вами сама редакцiя? Не знаю.

Но я вѣрю вашей красотѣ и вѣрю искренности вашего отчаянiя.

«Ради Бога!” восклицаете вы, «никогда не говорите мнѣ о прелестяхъ или преимуществахъ молодаго поколѣнiя”.

Успокойтесь, никакой прелести я въ немъ не вижу (если только дѣло идетъ о мужской половинѣ молодаго поколѣнiя) и никакихъ преимуществъ за нимъ не признаю.

Но будь я молодъ, и влюбись я въ васъ (такъ какъ вы хорошенькая женщина), я нарочно бы сталъ увѣрять васъ что я ничему, ничему, ничему не вѣрю, ни Богу, ни чорту, ни даже хорошенькимъ женщинамъ. Вы непремѣнно бы захотѣли спасти меня, ибо вы добрая (вы сами пишете что вы добры и только злитесь, даже лаете, когда возражаютъ вамъ). Вы бы непремѣнно спасли меня — и я былъ бы счастливѣйшiй изъ смертныхъ.

Но я старъ, и ни къ чему не поведетъ мое намѣренiе неножко позлить васъ, стало быть мое намѣренiе самое безкорыстное, — и я надѣюсь, вы отдадите всю справедливость моему безкорыстiю.

«Наше молодое поколѣнiе”, говорите вы, «это ничто и ничего болѣе; оно сѣмя”... и т. д. Но если оно — сѣмя, то развѣ сѣмя ничто!?

«Сѣмя можетъ сгнить и можетъ дать плодъ...” Что можетъ быть справедливѣе?! — остановись вы на этой несомнѣнной истинѣ, и вы бы совершенно меня обезоружили, мнѣ бы и возражать вамъ было нечего; но вы продолжали, и я продолжаю.

Серьозно отвѣчать вамъ нельзя; но отвѣчать необходимо, потому что не только редакцiя «Гражданина”, но и я нахожу въ вашемъ перѣ нѣкое знаменiе времени. (Надѣюсь что это польститъ вашему самолюбiю).

Да — это знаменье — знаменье той пагубной самоувѣренности, которая хочетъ спасти отечество — и хочетъ спасти его ничѣмъ инымъ какъ измышленiями, въ которыхъ ни для кого ничего нѣтъ новаго.

Я не скажу вамъ что такая самоувѣренность чаще всего свойственна невѣжеству, — не могу я вамъ этого сказать, такъ какъ вы хорошенькая женщина, — а я, какъ человѣкъ стараго поколѣнiя, красоту обожаю.

Вы воображаете, будто въ вашей милой головкѣ цѣлый океанъ мыслей... И что же? Во всемъ вашемъ письмѣ, слава тебѣ Господи! ни одной мысли нѣтъ.

Будь въ вашемъ письмѣ хоть капля свѣжей, самостоятельной мысли, — мысли по силѣ своей рѣчи равной вашему отчаянью, я бы не шутя испугался за участь русской семьи, за ту семейную жизнь, въ которой находите вы единственное наше спасенье.

Согрѣтое пламенемъ мысли, самое отчаянье ваше сдѣлалось бы заразительнымъ, и тогда всѣ жены молодаго поколѣнiя нулями показались бы въ глазахъ мужей своихъ — и наоборотъ, всѣ юные мужья нулями показались бы ихъ женамъ. Вообразите вы только семью нулей! Да это ужасъ!

Намъ старикамъ это было бы очень выгодно; но я самъ семьянинъ и очень радъ что все ваше письмо есть ничто иное, какъ только плодъ вашего невѣрiя въ премудрость божественнаго промысла, или, просто на просто, плодъ вашего отчаяннаго воображенiя.

Клянусь вамъ, я искренно желаю утѣшить васъ.

Вы не вѣрите ни въ одну школу; но спросите себя по чистой совѣсти, гдѣ, когда и какъ вы успѣли посѣтить, узнать, изучить всѣ наши школы — всѣ, — отъ высшихъ до низшихъ, отъ университетовъ до сельскихъ школъ включительно?

Вы говорите что почти всѣ учители толкуютъ ученикамъ своимъ что въ ихъ семьяхъ мракъ, а въ школахъ свѣтъ, и что поэтому эти учители ничто иное какъ революцiонеры всего земнаго шара (!!).

Спросите себя, знаете ли вы хоть два–три десятка изъ числа нашихъ школьныхъ учителей? И если окажется что ни школъ вы не знаете, ни съ учителями не знакомы, то это одно уже можетъ утѣшить васъ. А если вы и со школами знакомы и съ преподаванiемъ учителей, и даже съ образомъ мысли ихъ, то давайте намъ факты, факты и факты; можетъ быть они и оправдаютъ ваше отчаянье.

Боже мой! Какъ легко, по мнѣнiю хорошенькихъ женщинъ, двумя–тремя фразами, если–бъ онѣ и были гдѣ нибудь, кѣмъ нибудь, когда нибудь сказаны, перевернуть весь мiръ, или произвесть чуть–чуть не всесвѣтную революцiю!..

Вы мнѣ на это скажете: не нужно мнѣ знать вашихъ школъ, ни лично знакомиться съ образомъ мыслей вашихъ преподавателей, — я сужу о нихъ по результатамъ, и этого довольно, чтобъ придти въ отчаянье. Я сама видала изображенiя обезьянъ, тамъ гдѣ должны стоять иконы; я сама знаю офицера, для котораго водка такъ же дорога какъ и его любовница, я сама встрѣчала шалопаевъ, съ pince–nez, задирающихъ носъ, и даже знаю двухъ гимназистов, которые не вѣрятъ ни въ семью, ни въ церковь, ни въ государство.

Вѣрю вамъ — вы видѣли; а я не видалъ ни въ одномъ домѣ обезьянъ вмѣсто иконы, не знаю ни одного молоденькаго офицера, который бы предпочелъ рюмку водки поцалую xорошенькой женщины, не знаю ни одной сколько нибудь порядочной семьи, гдѣ бы дѣти не признавали ни отца ни матери, ни одного школьника отрицающаго царство или государство... Что вы на это скажете?

Неужели это не утѣшитъ васъ?

Но вы на это скажете что у васъ тысячу человѣкъ знакомыхъ, и что по крайней мѣрѣ въ пятистахъ семьяхъ наблюдали вы отношенiя дѣтей къ ихъ родителямъ; а я на это вамъ скажу что у меня двадцать тысячъ знакомыхъ, и что по крайней мѣрѣ въ десяти тысячахъ семействъ я былъ какъ свой человѣкъ — стало быть наблюдалъ и кое–что знаю.

Вотъ если бы вы осмѣяли А, или Б, или С; если бы пришли въ негодованiе отъ знакомаго вамъ офицерика, или отъ глупаго гимназиста, пишущаго дiатрибы противъ правительства, — возражать вамъ было бы невозможно; осмѣй вы то или другое дикое проявленiе нашей разнокалиберной, неустановившейся жизни — мнѣ бы только одно и осталось — заочно поцаловать ваши ручки.

Но чтобъ судить и предрѣшать судьбу всего нашего молодаго поколѣнiя, или говорить что всѣ вмѣстѣ и каждый порознь — ничто! Это ужь слишкомъ!

Такъ выражаться могутъ только или хорошенъкiя женщины въ минуты гнѣвнаго раздраженiя, или невѣжество, не знакомое ни съ законами развитiя человѣческихъ обществъ, ни съ духомъ переходныхъ эпохъ, ни съ современной намъ соцiальной жизнью, ни съ уроками прошлаго, ни съ идеалами будущаго.

— Да у нашихъ молодыхъ людей никакихь идеаловъ нѣтъ! воскликнете вы. — Нѣтъ вашихъ идеаловъ, — это возможно; но чтобы не было никакихъ, это едва–ли. Не будь ни у кого изъ числа поступающихь на поприще жизни ровно никакихъ идеаловъ, не было бы для иныхъ такъ страшно, такъ мучительно тяжело приноравливаться къ ней, или принижать поэтичскiя мечты свои до уровня современныхъ намъ жизненныхъ потребностей.

Школы также стоятъ на уровнѣ нашего времени и даютъ намъ тo, что оно — это время — требуетъ: даютъ прокуроровъ, адвокатовъ, медиковъ, инженеровъ, механиковъ, химиковъ и проч. и проч. — даютъ (какъ всегда и вездѣ) и дурныхъ и хорошихь, и бездарныхъ и даровитыхь, и честныхъ, и всякихъ.

Если бы жизнь или общество потребовали лучшихъ проповѣдниковъ, учителей нравственности, великихъ поэтовъ, ораторовъ, политическихъ дѣятелей — или хоть философовъ, наши высшiя школы, конечно, измѣнили–бы характеръ свой и молодые люди съ идеалами знали бы для чего они учатся...

Вы такъ еще мало знакомы съ дѣйствительной жизнью что воображаете, будто она стоитъ какъ сторожъ при дверяхъ зоологическаго сада (!) или какъ духовникъ (!). И какъ будто–бы ко всѣмъ входящимъ обращается эта жизнь съ вопросами религiознаго свойства, спрашиваетъ нашу молодежь: во что она вѣритъ? — Увы! вы жестоко ошибаетесь; не то спрашиваетъ жизнь. Она спрашиваетъ всякаго, кто хочетъ воспользоваться ея благами: учился–ли ты прикладной математикѣ, выдержалъ–ли экзаменъ? можешь–ли устроить мостъ? есть–ли у тебя способность цѣлый часъ говорить въ осужденiе или въ оправданiе мошенника? Можешь–ли ты, наконецъ, не задаваться никакими отвлеченными вопросами и ни о чемъ не думать, кромѣ своего кармана? Если можешь, — приходи, милости просимъ! Никакiя змѣи, никакiе дикiе звѣри, никакiе провалы тебѣ не страшны...

Вотъ что говоритъ дѣйствительная жизнь — жизнь суровая — губящая всѣхъ, неумѣющихъ разстаться съ своими идеалами, та жизнь, которая непремѣнно приказала–бы насъ взять въ полицiю, если–бы мы съ вами вздумали открыто проповѣдывать царствiе Божiе.

Видите, я вовсе не оптимистъ. Вижу много зла, но не тамъ и не такъ, какъ это вы себѣ воображаете.

Вы, напримѣръ, воображаете что наши школы ничего намъ не даютъ — и въ тоже время намекаете что въ нихъ таится чуть–чуть не всесвѣтная революцiя.

«Если–бы, пишите вы, двадцать лѣтъ назадъ, кто–нибудь предрекъ–бы вамъ, что я сейчасъ написала, не признали–ли бы его сумасшедшимъ?”

Двадцать лѣтъ тому назадъ, непремѣнно–бы признали — а въ приснопамятныя времена Магницкихъ — за пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ, напротивъ, непремѣнно–бы похвалили. Нашли–бы что вы совершенно правы, что наука развращаетъ, что университеты вредны, и что все молодое поколѣнье никуда не годится, все до мозга костей своихъ заражено сумбуромъ или невѣрiемъ.

Да–съ, полвѣка тому назадъ, точно также какъ и вы приходили въ отчаянье, также какъ и вы, послѣ пророчили гибель, и растлѣннымъ считали то молодое поколѣнiе, во главѣ котораго стоялъ нашъ незабвенный Пушкинъ — пугало тогдашнихъ хорошенькихъ женщинъ.

И тогда приходили въ отчаянье отъ какихъ–то зловредныхъ ученiй и усиливали цензурныя строгости — и что–же? — Россiя не провалилась, Россiя, въ эти полвѣка, чуть–чуть не взяла Константинополь; одиннадцать мѣсяцевъ геройски отстаивала тотъ клочокъ родной земли, который называютъ Севастополемъ, и безъ всякихъ внутреннихъ потрясенiй, уничтожила крѣпостное право.

Неужели это не утѣшитъ васъ? Неужели не утѣшитъ васъ и то, если я скажу вамъ что въ вашемъ отчаяньи ничего нѣтъ новаго. Если теорiя Дарвина паче всего смущаетъ васъ, — то, если Дарвинъ вретъ, — знайте, теорiя эта непремѣнно рухнетъ; а если онъ говоритъ истину, — то противъ истины не поможетъ никакое отчаянье. Вспомните Галилея. Вздумалъ было этотъ вредоносный человѣкъ увѣрять что земля движется! Въ ужасъ пришли религiозные благочестивые католики, въ ужасъ и отчаянье за нравственную гибель тѣхъ поколѣнiй, которыя заразились, или могутъ заразиться этимъ безбожнымъ ученьемъ — и что–же? — Мѣшаетъ–ли теперь движенiе земли кому–нибудь проникаться духомъ Евангелiя!

Тоже будетъ и съ теорiей Дарвина (если онъ правъ).

Не будьте–же обезьяной, т. е. не повторяйте того, что уже нѣсколько разъ повторялось въ исторiи нашего болѣзненно–развивающагося общества, — не приходите въ отчаянье. Чѣмъ дальше вы будете отъ обезьяны, тѣмь ближе вы будете къ тому идеалу, который очеловѣчиваетъ насъ — людьми насъ дѣлаетъ.

Боже мой, неужели и теперь вы не утѣшились!

Конечно, я не стану вдаваться въ крайность, не стану увѣрять васъ что изъ нашего молодаго поколѣнiя выйдетъ все великое и все прекрасное. Увѣрять васъ въ этомъ, значило–бы имѣть равную вамъ претензiю на предвидѣнье, значило–бы даже не имѣть христiанскаго смиренiя. Я не хочу восторгаться напередъ, также точно какъ не желаю, чтобъ и вы, хорошенькая женщина, приходили въ отчаянье!

Спасибо редакцiи «Гражданина” что она не утаила отъ насъ вашего письма — намъ нужно все знать, — все, всякiя знаменья нашего времени. Это не безполезно для мыслящаго русскаго общества. Редакцiя эта, между прочимъ, заявляетъ въ выноскѣ, что будь въ вашемь письмѣ лишь одна десятая доля правды, то и тогда ужасно, а десятая доля правды кажется есть.

Съ этимъ я не согласенъ.

Неучей, невѣждъ и шалопаевъ у насъ въ отношенiи къ образованному обществу — не одна десятая, а развѣ семь десятыхъ; — и когда мы доживемъ до того времени, когда ихъ будетъ одна десятая, то это будетъ не ужасъ, а восторгъ и ликованiе. Шутка–ли сказать, на десять даровитыхъ, истинно–образованныхъ и благородно–мыслящихъ юношей — одинь дуракъ, или одинъ пошлякъ! Да эдакаго благополучiя ни въ одномъ государствѣ нѣтъ! Помилуйте*)!

Олицъ.

_______

 

ИЗЪ ПУТЕВЫХЪ ЗАМѢТОКЪ ПО ЧЕРНОМОРСКОМУ ОКРУГУ.

 

II.

 

Изолированное положенiе поселенцевъ во время разлива рѣкъ. — Административное дѣленiе округа. — Число поселенiй и число жителей. — Нравственныя качества поселянъ.

 

При отсутствiи прибрежной вдоль округа дороги, особенное вниманiе обращаетъ на себя изолированное положенiе, въ которомъ находятся жители, какъ бывшаго Шапсугскаго береговаго баталiона, такъ въ особенности — юговосточной части округа, во время разливовъ рѣкъ. Разливы рѣкъ случаются во всякое время года и притомъ весьма часто неожиданно; но они особенно бывають продолжительны въ осеннiе мѣсяцы, когда идутъ дожди, — а равно въ весеннее время, во время таянiя снѣга на главномъ хребтѣ и вообще въ нагорной полосѣ.

Во время разливовъ рѣкъ поселяне и другiе жители ни въ какомъ случаѣ не могутъ сообщаться между собою; такъ, наприм., деревня Веселая не можетъ имѣть сообщенiя ни съ Пиленковою деревнею, ни съ Адлеромъ, съ которымъ тѣмъ болѣе не можетъ сообщаться Пиленкова деревня. Между тѣмъ Адлеръ для поселковъ — Первинки, Молдаванки, Высокой, Веселой и Пиленковой можетъ назваться торговымъ пунктомъ, гдѣ поселяне прiобрѣтаютъ необходимые для себя предметы, сбывая въ тоже время избытокъ своихъ произведенiй. Нужда въ прiобрѣтенiи предметовъ, особенно предметовъ первой необходимости, никогда не прекращается у поселянъ, а потому продолжительные разливы рѣкъ, зачастую, ставятъ ихъ въ затруднительное положенiе.

Еще болѣе затруднительно почтовое сообщенiе, которое, отъ Адлера до Новороссiйска, на протяженie 250 верстъ, отправляется казаками по берегу моря. Морской берегъ, за исключенiемъ мѣстъ загроможденныхъ большими каменьями, оторвавшимися отъ скалъ, и мѣстъ гдѣ отвѣсные пласты горныхъ породъ вдаются въ море, образуя мели и подводные камни*), — состоитъ изъ сплошнаго слоя выброшеннаго изъ моря камня, — разной величины отшлифованнаго водою кругляша, — весьма затрудняющаго ѣзду. Кромѣ того, морской берегъ пересѣченъ множествомъ рѣкъ и рѣчекъ, переправа чрезъ которыя дѣлается вбродъ, при постоянно измѣняющемся уровнѣ воды, — и только постоянная смѣтливость, отчаянная смѣлость казаковъ и рѣдкая выносливость ихъ лошадей — въ частыхъ случаяхъ спасаетъ ихъ отъ гибели.

Чтобы имѣть понятiе, какъ затруднительны и опасны переправы черезъ рѣки въ Черноморскомъ oкругѣ, я сообщу одинъ фактъ изъ моего путешествiя въ 1870 году. Не такъ значительная по величинѣ рѣка Хошупсе протекаетъ въ самой юговосточной оконечности округа и впадаетъ въ море близь Гагринскаго хребта. 29 мая, при поѣздкѣ моей въ Пицунду, переправа черезъ Хошупсе, при ея устьѣ, была весьма легка, такъ какъ вода въ рѣкѣ была не выше 12 вершковъ. Когда же я возвратился обратно 2 iюня, то туже Хошупсе нашелъ опасною для переправы. Отъ сильнаго дождя, бывшаго наканунѣ, Хошупсе неслась быстро и съ шумомъ, вторя сильному морскому прибою. Одинъ изъ сопровождавшихъ меня казаковъ вызвался испытать удачу въ переправѣ, но, — не доѣхавъ еще до середины рѣки, онъ совершенно скрылся въ водѣ. Я счелъ было его уже погибшимъ, но, благодаря Бога, лошадь вынесла его невредимымъ на противоположный берегъ, саженяхъ въ 30 ниже того мѣста, гдѣ онъ погрузился въ воду. Переправа черезъ Хошупсе съ большими предосторожностями была сдѣлана только на другой день послѣ полудня: но далѣе — въ Адлеръ, за невозможностiю переправиться чрезъ рѣки Пcoy и Мзымту, я не могъ двинуться. Въ Сандрипше я принужденъ былъ прожить еще болѣе сутокъ, когда оказалось возможнымъ переправиться въ Адлеръ моремъ на фелюгѣ.

Что устройство переправъ чрезъ рѣки необходимо, это очевидно изъ немногихъ вышеприведенныхъ данныхъ, но на какихъ рѣкахъ и какiя переправы слѣдуетъ устроить — этотъ вопросъ можетъ быть рѣшенъ мѣстными спецiалистами, при ближайшемъ изслѣдованiи характера рѣкъ.

Въ виду же того обстоятельства, что большая часть селенiй, какъ между Туапсе и Новороссiйскомъ, такъ и въ юговосточной части округа, расположены въ весьма близкомъ разстоянiи отъ моря, — нельзя не признать весьма полезнымъ мнѣнiя лицъ компетентныхъ, которыя полагаютъ необходимымъ увеличенiе комплекта гребныхъ судовъ, съ тѣмъ условiемъ, чтобы по одному изъ нихъ было дано каждому селенiю, въ исключительное распоряженiе деревенскихъ старостъ. Нѣтъ сомнѣнiя что баркасы или фелюги, прiобрѣтенные исключительно для селенiй и розданные имъ, съ одной стороны — облегчать сообщенiе одного селенiя съ другимъ, а съ другой — будутъ развивать среди жителей охоту къ мореплаванiю, чего также нельзя не признать весьма полезнымъ.

Какъ я слышалъ, для военной шкуны, ежегодно командируемой изъ Николаева на станцiю въ Новороссiйскъ, каменный уголь прiобрѣтается на средства Черноморскаго округа. Если это справедливо, то ничего не можетъ быть лучшаго какъ деньги расходуемыя на этотъ уголь обратить на прiобрѣтенiе упомянутыхъ гребныхъ судовъ. При правильныхъ рейсахъ пароходовъ Русскаго Общества Пароходства, какъ пассажирскихъ такъ и грузоваго, а тѣмъ болѣе при увеличенiи числа пунктовъ, съ которыми сообщаются пароходы, въ командировкѣ на станцiю въ Новороссiйскъ военной шкуны, какъ мнѣ кажется, особой надобности не предвидится.

Въ административномъ отношенiи Черноморскiй округъ раздѣляется на три попечительства о поселенцахъ: Новороссiйское, Вельяминовское и Сочинское. Попечители подчинены начальнику округа, который имѣетъ мѣстопребыванiе въ Новороссiйскѣ, гдѣ сосредоточена администрацiя по всѣмъ вѣдомствамъ.

Попечительства расположены на протяженiи вдоль округа: Новороссiйское 115, Вельяминовское 100 и Сочинское 110 верстъ. Число поселенiй и число жителей, какое находится въ каждомъ попечительствѣ, по свѣденiямъ за 1872 годъ, слѣдующее: въ Новороссiйскомъ попечительствѣ 15 селенiй, въ нихъ — муж. пола 1,180, женск. 1,083, — всего 2,263 д.; въ Вельяминовскомъ 13 селенiй, въ нихъ — муж. пола 1,470, женск. 1,219, всего 2,689 д.; въ Сочинскомъ 12 селенiй, въ нихъ — муж. пола 1,077, женск. 942, всего 2,019 душъ. Всего жителей обоего пола въ трехъ попечительствахъ 6,971 душа.

По вѣроисповѣданiямъ жители всѣхъ трехъ попечительствъ раздѣляются: православныхъ 5,089 об. пола д.; католиковъ 785 д.; лютеранъ 79 д.; армяно–грегорiанъ 222 д.; раскольниковъ 23 д. и магометанъ–суннитовъ 773 души.

Не касаясь линейныхъ баталiоновъ, расположенныхъ въ Черноморскомъ округѣ, и женатыхъ отставныхъ солдатъ, проживающихъ при ротахъ и подчиненныхъ ротнымъ командирамъ, — если къ числу жителей въ поселенiяхъ 6,971 д. прибавимъ населенiе: Новороссiйска — 1,662 д., Анапы — 4,854 д. и Туапсе — 422 д., — то общая сумма 13,909 обоего пола душъ будетъ выражать собою гражданское населенiе въ округѣ за 1872 годъ. Конечно, показанная общая сумма гражданскаго населенiя округа не можетъ быть принята за совершенно точную, такъ какъ въ этой суммѣ не включены жители въ тѣхъ изъ купленныхъ участковъ, въ которыхъ началось хозяйство; точно также не включены жители прибрежныхъ постовъ, гдѣ есть болѣе или менѣе постоянные гражданскiе обыватели.

Что же касается до увеличенiя числа поселенiй, то съ 1870 года ихъ прибавилось весьма мало, какъ, наприм., въ Сочинскомъ попечительствѣ только два поселенiя — деревни Раздольная и Пиленкова. Въ особенности въ 1872 году прибыль поселенцевъ была весьма ничтожна и равнялась почти числу выбывшихъ поселянъ. Къ сожалѣнiю, нѣкоторые xopoшie хозяева изъ поселенцевъ выбыли, при заявленiи что причина ихъ ухода — крайне затруднительное сообщенiе въ краѣ.

Въ отношенiи нравственнаго качества поселянъ, нe касаясь Новороссiйскаго отдѣла попечительства*), а обращая вниманiе только на отдѣлы Вельяминовскiй и Сочинскiй, я обязанъ сказать что, не смотря на низкiй уровень умственнаго развитiя поселянъ, нравственность ихъ можетъ считаться хорошею. Это доказывается уже тѣмъ что въ Сочинскомъ отдѣлѣ за 1872 годъ поселянами не было совершено ни одного преступленiя, — а въ Вельяминовскомъ отдѣлѣ — рѣшенныя, въ томъ же году, мировымъ судьею уголовныя дѣла, исключительно по воровству, составляли остатки отъ прежняго казачьяго быта.

Правда, въ средѣ поселянъ замѣтны признаки нетрезвости, — но эта нетрезвость частiю вызывается тяжелымъ физическимъ трудомъ, а еще болѣе весьма скудными средствами для исполненiя религiозныхъ обязанностей. Какъ я слышалъ, проповѣданiе поселянамъ Слова Божiя и объ обязанностяхъ христiанина не совершается на всемъ упомянутомъ пространствѣ. Въ Вельяминовскомъ отдѣлѣ, при восьми существующихъ церквахъ**), личный составъ духовенства къ 1873 году заключался въ трехъ лицахъ; въ Сочинскомъ же отдѣлѣ, къ тому же времени, существовало только одно духовное лицо, а именно у грековъ въ поселкѣ Калиновкѣ. Начиная отъ Калиновки, на всемъ остальномъ пространствѣ, вплоть до Сухумскаго военнаго отдѣла, нѣтъ ни церквей, ни исполнителей христiанскихъ требъ***).

Въ корреспонденцiи моей, помѣщенной въ «Московскихъ Вѣдомостяхъ”, я упоминалъ о заготовляемомъ матерiалѣ для церкви въ дер. Веселой, — но самое устройство этой церкви есть только весьма прiятная будущность, въ особенности если она будетъ созидаться исключительно на скудныя средства жертвователей — купца и поселянъ дер. Веселой.

Во время работъ моихъ въ Сочи, мнѣ весьма часто приходилось говорить съ поселянами, которые не безъ очевидной тоски высказывали что многiе изъ нихъ уже но нѣскольку лѣтъ не говѣли и не пpioбщались Св. Тайнъ; — что какъ грустно имъ смотрѣть на некрещеныхъ своихъ дѣтей, которыя умираютъ и погребаются безъ духовнаго напутствiя. Вотъ, продолжали они, если бы у насъ устроены были церкви, или по крайней мѣрѣ были бы временныя ихъ помѣщенiя, то и праздники были бы въ дѣйствительности для насъ днями праздниковъ, — а теперь — вмѣсто церкви Божiей — заходишь въ духанъ и здѣсь, отъ скуки, проводишь лишнее время и привыкаешь, вмѣстѣ съ тѣмъ, къ нетрезвости.

Полагаю что въ томъ случаѣ, ecли поселянинъ видитъ равнодушiе къ исполненiю христiанскихъ требъ, — если на его глазахъ умираютъ некрещеныя дѣти, — если и самъ онъ можетъ ожидать смерти  безъ покаянiя, — то никакая роскошная природа и никакiя удобства къ жизни не могутъ привлечь его къ прочной осѣдлости; его мысли витаютъ на родинѣ, — онъ всѣми силами хлопочетъ очистить предъ казною долги и удалиться съ мѣста, къ которому онъ еще не привыкъ. Не знаю, были ли выселенiя поселянъ изъ края, какъ слѣдствiе упомянутыхъ причинъ; — этотъ вопросъ каждый можетъ рѣшить по внутреннему своему чувству. Мнѣ кажется что ничего не можетъ быть цѣлесообразнѣе, какъ безотлагательное удовлетворенiе этой крайне необходимой духовной потребности. Если и обращенiе язычниковъ въ христiанство составляетъ особую заботу миссiонерскихъ обществъ, то тѣмъ болѣе необходимо поддержать духъ православiя въ средѣ xристiaнъ, внявшихъ призыву правительства и поселившихся въ странѣ, требующей со стороны поселяющихся физической и нравственной энергiи.

Но быть можетъ, — что весьма вѣроятно, — Черноморскiй округъ не имѣетъ средствъ для удовлетворенiя столь вопiющей потребности края; въ такомъ случаѣ необходима общественная помощь. Въ виду такого обстоятельства нельзя не желать, чтобы Общество Св. Нины, покровительницы Кавказа, благодушно взглянуло на упомянутую потребность и своею помощiю подало примѣръ, которому, нѣтъ сомнѣнiя, послѣдуетъ не только весь Кавказъ, но и вся Россiя, — эта всегдашняя доброхотная дательница на дѣла истинно полезныя*).

А. Верещагинъ.

_______

 

ИЗЪ ТЕКУЩЕЙ ЖИЗНИ.

 

Въ уголовномъ отдѣленiи курскаго окружнаго суда, безъ участiя присяжныхъ засѣдателей, разсматривалось дѣло объ оскорбленiи, нанесенномъ должностному лицу. Производилось, конечно, судебное слѣдствiе, говорилъ рѣчь товарищъ прокурора, говорилъ рѣчь защитникъ; публика «довольно значительная”, слушала эти рѣчи съ напряженнымъ вниманiемъ и, какъ оказалось, сочувствiемъ, потому что когда судъ удалился для совѣщанiя, она вела оживленные разговоры о сущности дѣла и объ ожидаемомъ приговорѣ, а одна дама даже выразила вслухъ мнѣнiе что она оправдала бы подсудимаго. А знаете, отъ чего возникло это дѣло? Отъ того что г. полицiймейстеръ не пожелалъ, чтобъ его называли «полицiймейстеромъ”, — это была единственная коренная причина. Не зародись у него въ сердцѣ такое желанiе, не было бы ни судебнаго разбирательства, ни рѣчей, ни душевнаго волненiя публики — ничего бы этого не было... Вамъ можетъ быть не вѣрится? Не знаю, право: самъ я не имѣлъ счастiя быть въ курскомъ окружномъ судѣ, но... пишутъ, и пишутъ очень обстоятельно, съ точными указанiями: разбирательство, говорятъ, происходило 15 февраля, судимъ былъ меклембургъ–шверинскiй подданный Иванъ Шольте, по жалобѣ полицiймейстера Фоменко; судъ призналъ Шольте виновнымъ и приговорилъ его къ штрафу въ 10 рублей; потерпѣлъ–же меклембургъ–шверинскiй подданный сей штрафъ за слѣдующее преступное дѣянiе. Гулялъ онъ, между другими гуляющими, въ городскомъ скверѣ, подъ руку съ своимъ знакомымъ, и увидѣвъ приближающагося полицiймейстера, сказалъ знакомому: «вотъ полицiймейстеръ”. Какъ на грѣхъ, полицiймейстеръ услышалъ это и обидѣлся; обидѣлся и накинулся, а какъ накинулся, то въ дальнѣйшемъ разговорѣ у Шольте сорвалось съ языка: «убирайтесь отъ меня!” Вотъ за эти–то собственно слова онъ и поплатился десятью рублями; но они, слова эти, были уже прямымъ слѣдствiемъ предыдущей причины, потому что когда одинъ человѣкъ напираетъ или насѣдаетъ на другаго, то другой большею частiю говоритъ: «убирайтесь”. И такъ — вся бѣда вышла изъ того что полицiймейстера назвали полицiймейстеромъ. Затѣмъ остается одинъ вопросъ, кажется на судѣ неразрѣшенный: отчего г. полицiймейстеръ не желаетъ чтобъ его называли полицiймейстеромъ. Но... тайны души человѣческой бываютъ иногда непроницаемы...

____

 

Одесскiй фельетонистъ написалъ «фельетонную псиxiатрiю” или психiатрическiй фельетонъ, въ которомъ прошелся насчетъ нѣкоторыхъ ближнихъ, въ томъ числѣ немножко и на нашъ счетъ: можетъ–дескать случиться, что и отъ чтенiя «Гражданина” человѣкъ съ ума спятитъ. Все, конечно, можетъ случиться, и мы, не считая нужнымъ вразумлять сего одессита разъясненiемъ сущности нашихъ взглядовъ на кой–какiе предметы, хотимъ только похвалить его за начало психiатрическаго фельетона, гдѣ онъ говоритъ:

«Куда ни взглянешь — въ любую газету, въ гостинную, въ театръ, на улицу, — вездѣ встрѣчаешь душевно–больныхъ, и — что всего печальнѣе — пропорцiя этихъ душевно–больныхъ растетъ въ геометрической прогрессiи. Въ чемъ–же кроются предрасполагающiя причины этого явленiя? Психiатры почти единогласно отвѣчаютъ что приращенiе умопомѣшательства есть дань, по необходимости уплачиваемая нашею возростающею цивилизацiею. У дикихъ племенъ эти болѣзни бываютъ рѣдко, тогда какъ у цивилизованныхъ народовъ процентъ умалишенныхъ увеличивается съ ужасающей быстротой”.

Весьма справедливо и весьма естественно. По мѣрѣ развитiя гражданственности (или пожалуй — цивилизацiи) жизнь общества дѣлается сложнѣе, взаимныя отношенiя людей — разностороннѣе, явленiя жизни общественной — многообразнѣе; а чѣмъ сложнѣе и разностороннѣе предметъ, тѣмъ онъ, конечно, труднѣе для пониманья всѣхъ и каждаго. Мудрено ли–же, что по мѣрѣ усложненiя жизни и ея явленiй, находится все больше и больше людей, желающихъ и не могущихъ понять истинный смыслъ многихъ изъ этихъ явленiй; а нѣтъ сомнѣнiя, что усилiе понять непонятное есть одна изъ самыхъ обильныхъ предрасполагающихъ причинъ умственнаго разстройства. Въ самомъ дѣлѣ, если вы потрудитесь сдѣлать серьозное наблюденiе надъ большимъ числомъ умопомѣшанныхъ, съ изученiемъ ихъ прошлаго, и если затѣмъ выдѣлите изъ нихъ, во 1–хъ, идiотовъ, уже самою природою направленныхъ къ душевному недугу, во 2–хъ, людей, разсудокъ которыхъ не устоялъ противъ сильныхъ душевныхъ потрясенiй, то почти о всѣхъ остальныхъ можно будетъ сказать что они слышали звонъ, да не разобрали гдѣ онъ. Замѣтьте что человѣкъ, который занятъ своимъ дѣломъ, знаетъ это дѣло твердо и смотритъ на вещи просто и прямо, собственнымъ, ничѣмъ не вооруженнымъ глазомъ, — почти навѣрное никогда не сойдетъ съ ума. Бываютъ явленiя, которыя для свѣжаго, ничѣмъ не вооруженнаго и ничѣмъ не отуманеннаго глаза — просто безобразны и безсмысленны (начать хоть съ самаго мелочнаго и ничтожнаго примѣра — ношенiя огромнаго количества чужихъ, мертвыхъ волосъ на головѣ, или исполненiя французскаго канкана на русской народной сценѣ, и дойдти, положимъ, — до исканiя въ квакерской проповѣди утраченной любви ко Христу); но при извѣстномъ искуственномъ освѣщенiи, сквозь извѣстныя очки или призму — тоже явленiе можетъ потерять свое безобразiе и показаться только оригинальнымъ, интереснымъ и даже привлекательнымъ. Человѣкъ, слабоватый собственнымъ мысленнымъ окомъ, обыкновенно прибѣгаетъ къ посторонней помощи — къ искуственному освѣщенiю, къ разнымъ рекомендованнымъ очкамъ, которыя показываютъ ему предметъ въ разныхъ видахъ, со многими радужными оттѣнками. Бѣдный подслѣповатый зритель теряется, у него въ глазахъ рябитъ, а между тѣмъ жизнь требуетъ отъ него какого–нибудь одного опредѣленнаго и установившагося взгляда. Ну, и кончится тѣмъ что человѣкъ понесетъ околесную, погрузясь въ мiръ фантастическихъ представленiй; въ этомъ состоянiи онъ можетъ устыдиться своей вѣры или своего дѣла, найдти предосудительнымъ свое происхожденiе или званiе, усомниться въ законности собственнаго существованiя и пр., и пр. Находясь подъ гнетомъ подобныхъ представленiй, онъ можетъ однако продолжать жить въ обществѣ, и — чего–то только онъ не наговоритъ и не надѣлаетъ: онъ создастъ себѣ враговъ, или самъ себѣ станетъ врагомъ на всю жизнь; исковеркаетъ и свою душу и души своихъ ближнихъ и дѣтей; пожалуй попадетъ въ судъ, или другаго потащитъ на судъ... Вы, конечно, знаете что судъ часто бываетъ затрудненъ въ рѣшенiи дѣла именно непонятностью стоящаго предъ нимъ субъекта, странностью его побужденiй, стремленiй и пр. Вѣдь все это душевные недуги, плоды развивающейся, но неразвившейся гражданственности, собранныхъ, но неразобранныхъ взглядовъ и мнѣнiй, возбужденной, но неустановившейся мысли...

Кстати уже еще о судахъ. Недавно встрѣтили мы въ «Тифлисскомъ Вѣстникѣ” корреспонденцiю изъ Кутаиса, разсказывающую о совершенномъ 19 января, съ видимо корыстною цѣлiю, безобразномъ убiйствѣ, въ которомъ обвиняются лица, «принадлежащiя къ княжескимъ и къ крупнымъ дворянскимъ родамъ”. Упомянувъ что это происшествiе вызвало въ городѣ «нескончаемыя пересуды и опасенiя”, корреспондентъ повѣствуетъ слѣдующее: «Уже давно въ нашемъ краѣ начинаетъ слагаться дикое мнѣнiе, будто новые судебные порядки умножили у насъ число преступленй и проступковъ. Два–три (чрезвычайно рѣзкiе впрочемъ) случая оправданiя подсудимыхъ дали цѣлой массѣ оставленныхъ за штатомъ лицъ поводъ и право утверждать, будто судъ «послабляетъ”, будто преступники чувствуютъ себя безнаказанными и т. д. Изъ двухъ совершенно несомнѣнныхъ обстоятельствъ — введенiя новаго порядка судопроизводства и умноженiя числа преступленiй, — эти господа, а съ ихъ словъ и множество поверхностно судящихъ лицъ, поторопились сдѣлать выводъ: «слѣдовательно судебная реформа увеличила число преступленiй”. Не соглашаясь съ этимъ выводомъ, корреспондентъ оба явленiя — увеличенiе числа преступленiй и случающуюся иногда ненаказуемость преступниковъ — объясняетъ совсѣмъ иными причинами. Относительно перваго онъ замѣчаетъ: «число уголовныхъ дѣлъ, въ которыхъ обвинялись прежде и обвиняются теперь крестьяне и вообще лица податнаго сословiя, у насъ не только не увеличилось, но и значительно уменьшилось. Увеличилось же въ громадныхъ размѣрахъ число преступленiй, въ которыхъ обвиняются по преимуществу лица привилегированныхъ сословiй, «въ особенности дворяне и князья”. Это странное повидимому явленiе вытекаетъ изъ настоящихъ «соцiальныхъ и экономическихъ условiй края”. «Умалчиваю — говоритъ корреспондентъ — о крестьянахъ, потому что они работаютъ себѣ въ тихомолку надъ своими или чужими крошечными участками; но положенiе дворянства...” Дѣло въ томъ что въ Кутаисской губернiи общее число привилегированныхъ сословiй составляетъ больше 10% всего населенiя (105 чел. на 1000). Это большое меньшинство не съумѣло справиться съ новымъ положенiемъ, въ которое поставило его освобожденiе крестьянъ. «Земля была признана собственностiю помѣщиковъ — продолжаетъ корреспондентъ — но это облегчило лишь крупныхъ землевладѣльцевъ, а неразвитость массы мелкопомѣстнаго дворянства, неумѣнье употребить съ пользою денежное вознагражденiе, малоземельность и многочисленность самыхъ помѣщиковъ перевысили съ избыткомъ благiя пожеланiя законодателя. Дворянство кутнуло на первыхъ порахъ, беззаботно прожило деньги, полученныя отъ казны и съ крестьянъ, и теперь громадное большинство помѣщиковъ сидитъ на надѣльной повинности двухъ–трехъ домовъ крестьянъ. Въ такомъ положенiи находятся по крайней мѣрѣ 24.000 челов. изъ 30.000 дворянъ нашей губернiи”... «Теперь, при данномъ порядкѣ вещей, масса дворянства вовлекается въ пpecтупленiя несчастнымъ стеченiемъ обстоятельствъ.”

Явленiе, какъ видите, крайне невзрачное: кутнули, беззаботно прожили и... стали грабить и убивать. Но некрасивъ и источникъ случающейся ненаказуемости. «Наша публика, — говоритъ между прочимъ корреспондентъ, — смотритъ чрезвычайно недовѣрчивыми глазами на массу свидѣтельскихъ показанiй, — цѣна же имъ полтинникъ, — и эти показанiя не мѣшаютъ ей видѣть кроющуюся за ними истину; но она не хочетъ взять въ толкъ, что не такими глазами можетъ и долженъ смотреть на эти показанiя судья, обязанный не только составить ceбѣ мнѣнiе, но и доказать”... «Сами судьи, — говорится далѣе, — часто бываютъ поставлены въ крайне затруднительное положенiе, въ виду необходимости мотивировать болѣе или менѣе доказательно свой приговоръ, не имѣя возможности знать достовѣрно, какое значенiе можно придать показанiямъ того или другаго свидѣтеля”... «Институтъ присяжныхъ, судящихъ «судомъ общественной coвѣсти” о фактѣ преступленiя, самымъ рацiональнымъ образомъ обошелъ эти и подобныя затрудненiя, и теперешнiе наши судьи, болѣе чѣмъ вѣроятно, не отказались бы отъ введенiя здѣсь этого института, могущаго возстановить авторитетъ правосудiя, хотя бы только тѣмъ, что преступленiя противъ общественнаго спокойствiя будутъ судиться самимъ обществомъ... Вотъ существенное средство противъ нескончаемыхъ нареканiй на наши суды и противъ безнаказанности множества преступниковъ, наловчившихся въ искусной подготовкѣ свидѣтельскихъ показанiй!”

Каково положенiе! и кто бы изъ насъ могъ предположить eгo! Масса дворянской голытьбы грабитъ, искусно подготовляетъ свидѣтельскiя показанiя и остается безнаказанною! Мирные жители Кутаиса въ тревогѣ и жаждутъ введенiя суда присяжныхъ, какъ благодатной вѣсти спасенiя! И вотъ еще образчикъ того, какъ мало мы знаемъ и какъ трудно намъ знать чтó дѣлается въ закоулкахъ пространнаго Русскаго Государства.

____

 

Kъ слову, и о присяжныхъ... Вы вѣроятно много разъ слышали и читали что у насъ составъ присяжныхъ бываетъ крайне неровенъ; что входящiе въ этотъ составъ люди, далекiе не только отъ юридическаго, но отъ всякаго другаго книжнаго образованiя, не будучи въ состоянiи ясно уразумѣть все что говорится на судѣ, особенно при утонченномъ краснорѣчiи ораторовъ, остаются безгласными, своего мнѣнiя не высказываютъ, а во всемъ полагаются на товарищей болѣе просвѣщенныхъ; а эти болѣе просвѣщенные, обуянные нынѣ вѣющимъ духомъ «гуманности”, стыдятся вообще обвинять и часто произносятъ приговоры, противные очевидности. Все это говорилось и писалось, и вѣроятно были на то причины и основанiя; но не очень давно я имѣлъ поводъ сдѣлать предположенiе, что все сейчасъ сказанное о неровности состава присяжныхъ — или выведено отъ отдѣльныхъ случаевъ, неосторожно обобщенныхъ, или же такъ было прежде, а теперь нашъ институтъ присяжныхъ уже нѣсколько измѣнился... Часу въ девятомъ вечера ввалился ко мнѣ нѣкiй прiятель (человѣкъ совсѣмъ честный), видимо утомленный, и какъ снопъ повалился въ кресло.

— Здоровы–ли? спрашиваю.

— Здоровъ, но очень усталъ: съ утра въ напряженiи; сейчасъ только кончилось засѣданiе въ окружномъ судѣ, и я зашелъ къ вамъ на перепутьѣ перевести духъ.

— Да вы тамъ что?

— Присяжный засѣдатель.

— А! давно?

— Съ недѣлю.

— Ну, и все, конечно, ладите «оправдательные вердикты”?

— Н... не скажу!

— Что–же?

— Дайте отдохнуть — разскажу.

Отдохнулъ и продолжалъ.

— Я въ первый разъ несу эту обязанность и, признаюсь, чувствую себя совсѣмъ не въ такомъ положенiи, какого ожидалъ на основанiи былыхъ разсказовъ: я думалъ очутиться между безгласностью и завиральностью и — не нашелъ ни той, ни другой. Между нами есть всякiе люди — и ремесленники, и торговцы, и чиновные разныхъ ранговъ, — и изъ всѣхъ насъ только одинъ пожилой гражданинъ, обладающiй чрезвычайно добродушнымъ лицомъ и оказавшiйся, по моему наблюденiю, «человѣкомъ добродушнаго свойства”, при первомъ разговорѣ съ незнакомымъ товарищемъ началъ словомъ: «страшно”! — Отчего страшно? «Такъ, знаете, въ первый разъ, ничего не знаешь... страшно!..” Но и онъ потомъ прiободрился и сравнялся со всѣми другими; а между другими я не замѣтилъ ни одного склоннаго «не смѣть свое сужденiе имѣть”. Правда, одни много говорятъ, другiе много молчатъ, но — когда дойдетъ до голосовъ, то не всегда молчащiе идутъ за говорящими. А главное — всѣ (по крайней мѣрѣ мнѣ такъ показалось) сильно озабочены только тѣмъ, чтобъ не погрѣшить противъ правды. Мнѣ случилось слышать такiя слова: «А вѣдь вчера мы чуть–ли не оправдали одного не совсѣмъ чистенькаго... Оно, конечно, дѣло темное... Ну, что–жь дѣлать если и ошиблись! Богъ съ нимъ!..”

— Ну, а какъ? спрашиваю, — тяжеленько вамъ отбыванiе этой сессiи?

— Вотъ что: вы видѣли меня очень утомленнымъ, и кажется не долго отдыхаю я у васъ, а ужь съ удовольствiемъ представляю себѣ завтрашнее утро, — меня уже подмываетъ. Не знаю сохранилось ли бы это настроенiе на очень продолжительное время, но на двѣ–три недѣли сохранится. Оно, знаете, какъ–то втягиваетъ; черезъ нѣсколько дней уже начинаетъ туда тянуть какъ къ чему–то знакомому и... чуть не родному. Не знаю какъ другiе, но я право испытываю это странное чувство. Можетъ быть это отъ того, что тамъ съ сидящими vis–à–vis субъектами въ нѣсколько часовъ переживаешь очень многое вмѣстѣ. Вѣдь гдѣ–то не перебываешь съ ними! Съ однимъ гонишь барку; съ другимъ тащишься, съ котомкой за плечами, въ его далекую деревню и обратно изъ деревни; съ третьимъ скитаешься по петербургскимъ улицамъ, заглядывая то въ трактиры, то въ портерныя, то въ закусочныя, то наконецъ въ ночлежныя квартиры. И чего–то тутъ не насмотришься и не нанюхаешься вмѣстѣ съ ними... въ воображенiи, конечно. Изъ благородныхъ сословiй ни съ однимъ субъектомъ мнѣ еще не пришлось до сихъ поръ познакомиться; а тамъ какъ среда–то, знаете, поближе, — еще больше можетъ быть пало бы на сердце, — впрочемъ не знаю... Такъ вотъ вамъ впечатлѣнiе, — не ожидали?

Я дѣйствительно не ожидалъ такого именно впечатлѣнiя, и такъ какъ мой прiятель, при всей его честности, человѣкъ немножко особенный, то и paзсказанное имъ можетъ быть слѣдуетъ считать особеннымъ случаемъ. Дѣлать изъ его разсказа заключенiя, положимъ, не обязательно, а принять его къ свѣденiю все–таки можно.

____

 

Правда!.. Какъ было не сложить народу притчи о томъ что «правда поднялась на небо, а кривда пошла по землѣ”, если и до сихъ дней живутъ на нашей землѣ такiе служители правды, какъ мировой посредникъ Коротоякскаго уѣзда Колесниковъ, о «рвенiи коего повѣствуется въ «Сынѣ Отечества”. Не пожелали крестьяне села Староуколова выкупать предлагаемую имъ помѣщикомъ Останковымъ землю, потому что земля неудобна и отстоитъ далеко, но г. посредникъ Колесниковъ, вызвавъ въ городъ старосту, съ которымъ явились еще двое крестьянъ, привѣтствовалъ ихъ ласковымъ словомъ: «я васъ запорю, канальи! и не взирая на колѣнопреклоненiя съ воплемъ: «Отецъ родной! намъ жить нельзя, земля не подхожа”, — старосту (оставившаго въ деревнѣ умирающую мать) арестовалъ на семь дней, а крестьянамъ строго приказалъ составить приговоръ о выкупѣ земли... Если ходящая по землѣ кривда посѣтила на сей разъ Коротоякскiй уѣздъ, то — смирись староста и крестьяне села Староуколова: тутъ ничего не подѣлаешь!

____

 

А слыхали–ли о Товариществѣ Новороссiйскаго пароходства, готовившемся торговать червивыми селедками? Цѣлое товарищество предполагало — 360 бочекъ сельдей, «покрытыхъ мирiадами червей”, перемыть, очистить отъ червей и пустить въ продажу, и уже приступило было къ перемывкѣ, но тутъ — спустилась съ неба правда въ лицѣ мироваго судьи 3–го участка г. Одессы, который и постановилъ: «Товарищество Новороссiйскаго пароходства подвергнуть денежному взысканiю въ пользу мѣстъ заключенiя въ размѣрѣ 75 рублей”.

И не будетъ стыдно Товариществу?

_______

 

КРИТИКА И БИБЛIОГРАФIЯ.

 

Письма къ редактору о нашемъ современномъ искуствѣ.

 

Письмо II*).

 

Обращаюсь къ нашей оперѣ. Я хотѣлъ бы paзсказать вамъ ея содержанiе, чтобы вы могли судить, какая музыка можетъ быть написана на такой удивительный сюжетъ.

Композиторъ, какъ я уже сказалъ, усилилъ драму Пушкина; онъ очевидно находилъ, что у Пушкина все блѣдно, слабо, неясно, — и постарался раскрасить, поднять тонъ, поставить сильнѣйшiя ударенiя. Вышла большая суматоха на сценѣ. Публика смотритъ и находить что опера очень занимательна.

И вотъ куда насъ завелъ Шекспиръ! Да, настоящая опера есть очень хорошiй образчикъ того, какъ мы понимаемъ искуство вообще и Шекспира въ особенности. Драмы Шекспира, какъ извѣстно, представляютъ постоянную, почти правильную смѣсь сценъ трагическихъ и торжественныхъ съ вульгарными и комическими. Поэтъ употреблялъ этотъ пpiемъ очевидно для контраста, для того, чтобы оттѣнить одно другимъ, чтобы трагизмъ выступалъ ярче рядомъ съ пошлостiю, и пошлость выдавалась сильнѣе на трагическомъ фонѣ. Пушкинъ подражалъ въ этомъ случаѣ Шекспиру и въ «Борисѣ Годуновѣ” перемежилъ серьозныя сцены комическими. Но композиторъ понялъ дѣло по своему; онъ комическiя сцены принялъ за главныя; онъ ихъ развилъ, разработалъ и сдѣлалъ изъ нихъ главное содержанiе оперы. Первое и послѣднее дѣйствiе у него — сплошь комическiя; сцена въ корчмѣ — главный перлъ его оперы; судите–же — какое цѣлое изъ этого выходитъ!

Первыя три сцены Пушкинскаго «Бориса” изображаютъ возведенiе Бориса на царство, изображаютъ въ торжественныхъ и величавыхъ чертахъ.

 

Москва пуста; во слѣдъ за патрiархомъ

Къ монастырю пошелъ и весь народъ.

__ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __

 

Не внемлетъ онъ ни слезнымъ увѣщаньямъ,

Ни ихъ мольбамъ, ни воплю всей Москвы,

Ни голосу Великаго Собора.

__ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __

 

                                         Вся Москва

Сперлася здѣсь. Смотри: ограда, кровли,

Всѣ ярусы соборной колокольни,

Главы церквей и самые кресты

Унизаны народомъ.

__ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __

 

                                         Что за шумъ?

Народъ завылъ: тамъ падаютъ что волны

За рядомъ рядъ... еще... еще!

 

Казалось бы что за раздолье для композитора! Какая картина, какiе звуки могли бы выйти!

Но Пушкинъ, слѣдуя Шекспиру, примѣшалъ къ этой картинѣ комическiя черты. В третьей сценѣ (Дѣвичье поле. Новодѣвичiй монастырь. Народъ) предполагается, что вся глубина сцены залита народомъ, и тамъ, вдали отъ зрителей, у воротъ монастыря происходитъ главное дѣйствiе. Впереди же, передъ самыми зрителями находится край толпы, и тутъ баба возится съ своимъ ребенкомъ и происходятъ такiе разговоры:

 

ОДИНЪ (тихо).

О чемъ тамъ плачутъ?

 

ДРУГОЙ.

А какъ намъ знать? То вѣдаютъ бояре,

Не намъ чета.

__ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __

 

ОДИНЪ.

Всѣ плачутъ

Заплачемъ, братъ, и мы.

 

ДРУГОЙ.

Да слезъ–то нѣтъ.

Что тамъ еще?

 

Вотъ эти–то комическiя вставки композиторъ принялъ за главное содержанiе сцены; онъ ихъ развилъ, усилилъ и составилъ изъ нихъ прологъ. Опера открывается тѣмъ, что на сценѣ толпа народу. Выходитъ приставъ съ дубиною въ рукахъ и, махая ею, кричитъ (т. е. поетъ):

 

«Ну что–жъ вы? что–жъ вы идолами стали? Живо на колѣни! Ну–же! Да ну! Эко чертово отродье!...”

 

Народъ становится на колѣни и начинаетъ хоромъ пѣть, прося Бориса смиловаться и принять царство.

Но только что приставъ отходитъ, народъ замолкаетъ и начинаетъ переговариваться.

 

Митюхъ, а Митюхъ, чего оремъ?

 

МИТЮХА.

Во–на! почемъ я знаю.

 

Приставъ снова является, и опять заставляетъ народъ пѣть тотъ же хоръ:

 

На кого ты насъ покидаешь,

Отецъ нашъ! и пр.

 

Ахъ, какъ это натурально и безподобно! Должно быть все это такъ именно и происходило. Вѣроятно бабъ и мужиковъ тогда предварительно выучивали пѣть хоромъ эти стихи, потомъ гнали ихъ дубинами къ монастырю, и тамъ по приказу приставовъ они повторяли этотъ хоръ сколько угодно. И эти пѣвчiе все–таки были такъ глупы, что не знали, о чемъ и зачѣмъ они поютъ. Вотъ она — художественная правда! Это не то, что арiя, которую поетъ одинъ человѣкъ, — дѣло неестественное и невозможное.

Г–нъ Кюи, написавшiй на оперу г. Мусоргскаго критику и совершенно дружелюбную, и въ тоже время безпристрастную, приходитъ въ восторгъ отъ начала оперы. «Первая сцена, говоритъ онъ, превосходна. Основная тема чрезвычайно удачна, чисто въ народномъ характерѣ и прекрасно выражаетъ насильственно внушенную мольбу народа изъ подъ палки пристава. Эта насильственность еще явственнѣе при повторенiи темы, полу–тономъ выше, при упорномъ сопровожденiи одной назойливой фразы въ басахъ. Фразы, которыми перебрасывается народъ между собою, также неукоризненны, живы, метки, правдивы, характерны, музыкальны («И вздохнуть не дастъ проклятый!”), съ типической, превосходной декламацiей («Ой лихонько, совсѣмъ охрипла!”). Каждая изъ этихъ фразъ — плодъ свѣжаго и сильнаго вдохновенiя. И вся музыка этой сцены льется такъ естественно, такъ плавно....” (С.–Петерб. Вѣдом. 6 февр.).

Вполнѣ полагаюсь въ этомъ случаѣ на музыкальное пониманiе г. Кюи; осмѣлюсь даже подтвердить его отзывы на основанiи собственнаго впечатлѣнiя; замѣчу только, что эта выразительная музыка не была мнѣ прiятна, а возбудила лишь самое раздражающее и безпокойное ощущенiе. Вѣдь вся эта сцена верхъ неестественности и нелѣпости; вѣдь это нескладица, неимѣющая тѣни смысла. Какимъ же образомъ вы хотите, чтобы мы наслаждались музыкой отдѣльныхъ фразъ и хоровъ, когда эти фразы и хоры, взятые въ связи, не представляютъ никакого общаго смысла, не имѣютъ никакой удобопонятной связи съ декорацiями, костюмами и содержанiемъ, взятымъ для оперы?

За сценою, которую мы описали, тотчасъ слѣдуетъ выходъ избраннаго царя Бориса къ народу. Народъ славитъ царя торжественнымъ хоромъ и раздается радостный звонъ колоколовъ. Такъ какъ, чтобы выиграть время и не мѣнять декорацiи, эта сцена въ представленiи ничѣмъ не отдѣлена отъ предыдущей, то г. Кюи справедливо замѣчаетъ, что она «поражаетъ нелепостью связи съ предыдущей сценой”. (Тамъ же, столбецъ 5). «Желанiе не мѣнять здѣсь декорацiю очень понятно, но, чтобъ хоть сколько нибудь сгладить этотъ абсурдъ, слѣдовало бы минуты хоть на двѣ опустить занавѣсъ между этими сценами” (столб. 1).

Въ этомъ случаѣ я рѣшаюсь противорѣчить г. Кюи. Конечно, нелѣпость внѣшней связи двухъ сценъ была бы уничтожена предлагаемымъ имъ средствомъ; но я нахожу, что нелѣпость внутренней связи нисколько не уничтожилась бы, даже еслибы декорацiя была другая, и если бы занавѣсъ былъ спущенъ на четверть часа. Какую осмысленную связь можно найти между двумя сценами, изъ которыхъ въ первой народъ изъ подъ палки проситъ Бориса и самъ не понимаетъ что онъ говоритъ и дѣлаетъ, а во второй встрѣчаетъ новаго царя радостно и торжественно? Вѣдь это тотъ же народъ, и сколько ни мѣняйте декорацiй, сколько ни опускайте занавѣса, внутреннее противорѣчiе останется. Hѣтъ возможности слушать равнодушно подобную нескладицу.

Вы поймете послѣ этого, сколько вѣрнаго заключаетъ въ себѣ слѣдующiй oбщiй отзывъ г. Кюи объ оперѣ г. Мусоргскаго:

«Въ цѣломъ либретто не выдерживаетъ критики. Въ немъ нѣтъ сюжета, нѣтъ развитiя характеровъ, обусловленаго ходомъ событiй, нѣтъ цѣльнаго драматическаго интереса. Это рядъ сценъ, имѣющихъ, правда, нѣкоторое прикосновенiе къ извѣстному факту, но рядъ сценъ разшитыхъ, разрозненныхъ, ничѣмъ органически не связанныхъ. Вы смотрите каждую сцену съ интересомъ, но каждая изъ нихъ составляетъ отдѣльное цѣлое, безъ связи съ предыдущимъ и съ послѣдующимъ, такъ что васъ вовсе не занимаетъ, чтò будетъ дальше. Можно эти сцены перемѣшать, переставить: можно любыя изъ нихъ выкинуть, вставить новыя, и опера отъ этого не измѣнится, потому что «Борисъ Годуновъ” не опера, а только рядъ сценъ, пожалуй музыкальная хроника. Конечно, отчего не писать музыку и на отдѣльныя сцены; вѣдь и либретто «Руслана” представляетъ тоже самое, что однако не помѣшало Глинкѣ написать на него генiальную музыку; но все же жалко, что въ этомъ случаѣ авторъ добровольно и сознательно лишаетъ себя силы происходящей отъ цѣлости впечатлѣнiя. Что же касается до отдѣльныхъ сценъ, то всѣ онѣ представляютъ очень интересныя музыкальныя задачи. Жаль только, что г. Мусоргскiй не придерживался строже Пушкина: омелодраматизировалъ Бориса съ его чураньемъ, ввелъ новое ходульное лицо iезуита, и многiе превосходнѣйшiе стихи Пушкина замѣнилъ другими, весьма посредственными, подчасъ безвкусными. Послѣднее просто непростительно”. (Столб. 3).

Въ этомъ отзывѣ не только нѣтъ ничего преувеличеннаго, но напротивъ, это самый снисходительный и дружелюбный отзывъ, какой только можно сдѣлать. Г. Кюи слишкомъ много уступаетъ г. Мусоргскому. Онъ говоритъ, что только въ цѣлой оперѣ нѣтъ связи, нѣтъ цѣльности впечатлѣнiя, а объ отдѣльныхъ сценахъ говоритъ такъ, какъ будто въ нихъ есть связь и цѣльность; между тѣмъ о каждой сценѣ нужно сказать тоже, что сказано о цѣлой оперѣ; каждая сцена отдѣльно взятая несвязна, противорѣчива, полна несообразностей. Не даромъ г. Кюи жалуется, что г. Мусоргскiй не держался ближе Пушкина; жалость состоитъ именно въ томъ, что каждое отступленiе отъ Пушкина у г. Мусоргскаго есть прямая порча дѣла, присочиненiе несообразнѣйшихъ и нескладнѣйшихъ вещей. Стихи г. Мусоргскаго нельзя назвать посредственными и безвкусными стихами, какъ называетъ ихъ г. Кюи; это вовсе не стихи и даже не проза, а какой–то уродливый наборъ словъ.

Доказать всю эту безпримѣрную нескладицу можно бы было разборомъ какой угодно сцены, напримѣръ сцены у фонтана, сцены между Борисом и Шуйскимъ, сцены въ Думѣ — мы назвали самыя безобразныя передѣлки и вмѣстѣ самыя важныя сцены оперы.

Но если такъ, то спрашивается, какую же музыку можно написать на подобное содержанiе? Не ясно ли для всякаго, кто и не слыхалъ этой оперы, что композиторъ и въ музыкѣ не могъ создать ничего цѣльнаго и послѣдовательнаго, что онъ объ этомъ даже и не заботился? Уродливость и чудовищность — вотъ удивительный результатъ стремленiя къ правдѣ и реальности!

И возможно ли въ видѣ оправданiя сравнивать «Бориса Годунова” съ «Русланомъ”? Въ «Русланѣ”, хоть онъ и состоитъ изъ отдѣльныхъ сценъ, все идетъ одно къ другому, нѣтъ никакихъ противорѣчiй и васъ обнимаетъ собою цѣлый своеобразный мiръ, фантастическiй, но стройный и живой. А «Борисъ Годуновъ” весь такъ и расползается по клочкамъ. Въ немъ нѣтъ ни одного мѣста, которое не было бы испорчено и могло бы производить цѣльное впечатлѣнiе. Исключенiе составляетъ одна сцена въ корчмѣ. Тутъ все стройно и согласно; кабакъ — кабакомъ; но вѣдь и этому кабаку не придано никакого смысла, никакой связи съ оперой, и нельзя удовольствоваться однимъ отлично положеннымъ на музыку кабакомъ, когда опера называется «Борисъ Годуновъ” по Пушкину и Карамзину.

«Главныхъ недостатковъ въ «Борисѣ” два”, пишетъ г. Кюи: «рубленный речитативъ и разрозненность музыкальныхъ мыслей, дѣлающая мѣстами оперу попуриобразной”. (Столб. 10).

Видите, какъ онъ нѣжно выражается. Разрозненность музыкальныхъ мыслей! Это значитъ — отсутствiе связи въ музыкѣ; это значитъ — куски, отрывочныя фразы, головки и хвостики музыкальныхъ мыслей, набросанныя и перепутанныя въ безобразномъ xaocѣ. Такъ развѣ это опера? Какой же смыслъ писать оперу въ видѣ попурри? Неужели этого требуютъ ваша музыкальная правда, вашъ музыкальный peaлизмъ? Въ самомъ дѣлѣ г. Кюи говоритъ: «Въ созданiи «Бориса” такъ почтенно желанiе автора идти по новой, правдивой дорогѣ”... (Тамъ же). Что же это такое, наконецъ?

Хотите — я вамъ скажу. Это — затѣи музыкантовъ, которые хлопочутъ ни объ идѣе, не о цѣльномъ творческомъ созданiи, а о подробностяхъ своей техники. Они безъ конца возятся съ этой техникой, мудрятъ надъ нею, усовершаютъ ее и дальше ничего не видятъ. И вотъ, чтобы удивить мiръ, они пишутъ наконецъ оперу, состоящую изъ разрозненныхъ кусковъ, нескладное и огромное попурри, въ которомъ за то каждый кусочекъ представляетъ интересныя музыкальныя задачи, разныя усилiя и хитрости техники. Музыканты любуются, а публика, видя прекрасныя декорацiи и жестикулирующихъ и кричащихъ пѣвцовъ, радуется и хлопаетъ.

Объ этой музыкѣ, можетъ быть, я еще напишу вамъ.

26 февраля.

Н. Страховъ.

_______

 

ЗАМѢТКИ ДОСУЖАГО ЧИТАТЕЛЯ.

 

«Русскiй Вѣстникъ”, январь 1874.

 

1. Изъ бiографiи гр. Михаила Николаевича Муравьева. Д. А. Кропотова.

2. Исторiя блѣднаго молодаго человѣка. Романъ. Прологъ. Д. Аверкiева.

3. Общественное воспитанiе въ Англiи. К. Н. М.

4. Двѣ силы. Романъ. В. Крестовскаго.

 

Читатели, прежде всего объяснимся. Я не критикъ; я не библiографъ. Я просто досужiй читатель журналовъ: не всѣхъ только, спѣшу прибавить. Я читаю три pyccкiе журнала, больше не могу: человѣкъ который себя уважаетъ, какъ говорятъ французы, больше трехъ журналовъ читать не можетъ; на четвертомъ онъ неминуемо утратитъ способность собственнаго размышленiя, или даже идiотизируется. Читать три русскихъ журнала почти также трудно какъ писать эти три журнала, ибо это на мозгъ производитъ почти такое же дѣйствiе, какое производили бы на вашъ организмъ три ванны, если бы вамъ вздумалось въ одинъ и тотъ же день взять ихъ: одну въ 10 град., другую въ 20 град., а третью затѣмъ въ ледяной водѣ.

Я читаю «Русскiй Вѣстникъ”, «Вѣстникъ Европы” и «Отечественныя Записки”. Читая я пишу свои замѣтки. Вотъ эти–то замѣтки намѣренъ, или, вѣрнѣе, осмѣливаюсь предлагать читателямъ, въ надеждѣ что авось не обидятся. Мнѣ кажется что въ наше время это лучшая изъ критикъ; это будетъ чѣмъ–то въ родѣ критики съ точки зрѣнiя первыхъ впечатлѣнiй. Шекспиръ сказалъ что первыя побужденiя суть всегда лучшiя; часто это сущая правда, и въ этомъ случаѣ можетъ быть тоже.

Но пора начать, а потому начинаю.

Или нѣтъ, виноватъ, еще не начинаю, а запишу налету слѣдующую общую замѣтку. Три журнала, которые я назвалъ, кажутся мнѣ, когда я читаю, тремя мiрами, изъ которыхъ я выхожу съ грустнымъ убѣжденiемъ что, увы, они никогда не сойдутся. У каждаго своя атмосфера его окружающая, мешающая сношенiямъ одного съ другимъ, точь въ точь три разныя планеты. Если такъ, то вы легко поймете какое странное впечатлѣнiе испытываетъ тотъ, кто съ одной такой планеты переѣзжаетъ на другую, на воздушномъ шарѣ своихъ мыслей.

Но мнѣ приходитъ по этому поводу сравненiе болѣе земное. Я читаю «Русскiй Вѣстникъ”; я дома; я между своими: вотъ сидитъ батюшка мой, вотъ старый дяденька, вотъ молоденькая моя племянница, вотъ добрая сосѣдка по имѣнiю, Марья Павловна Перелишина. Я кончилъ читать «Русскiй Вѣстникъ”. Эхъ, досадно; надо выходить изъ дому, собираться, погода что–то не манитъ, хочется дома остаться; нѣтъ, надо; далъ слово зайти къ знакомому генералу, съ которымъ ввязался въ разговоръ на желѣзной дорогѣ; онъ просилъ на партiю, на чай, на разговоръ; знаю что своихъ никого не будетъ, сердце не лежитъ къ этому зову, а все–же надо идти; и вотъ иду. Вхожу. Генералы, полковники, статскiе совѣтники, члены судебнаго вѣдомства, молодые помѣщики–земцы, всѣ сидятъ, играютъ въ карты, курятъ, говорятъ либерально и современно обо всемъ, но все это выходитъ казенно, скучно, вяло, безъидейно, не то по русски, не то по нѣмецки, не то по французски; не такъ ставятъ вопросы, не такъ отвѣчаютъ; не все высказываютъ, не точно называютъ понятiя, не договариваютъ мыслей; ну, словомъ, тянетъ васъ за душу. И удовольствiя нѣтъ. Посидѣли, посидѣли, поскучали, поскучали, и ушли наконецъ. Уфъ, на улицѣ вы наконецъ, и думаете: ну, теперь домой. Не тутъ–то было; встрѣчаетъ васъ веселая компанiя:

— Пойдемъ къ Васькѣ Рыбкину, говоритъ вамъ одинъ изъ компанiи.

— Нe хочется, домой пора.

— Пойдемъ, тамъ превесело: тамъ и остряки, и длинноволосые говоруны, и угрюмые комики, и поэты, ну, что хочешь; sans façon, mon cher, хоть въ халатѣ иди; всѣ на распашку; право весело.

— Ну, пойдемъ.

И я пошелъ, и пришелъ. Дѣйствительно такъ и есть, какъ прiятель пророчилъ. Шумъ, гамъ, крикъ; спорятъ, смѣются, поютъ, декламируютъ, молятся и Шекспиру и нигилисткѣ; все что только въ области петербургской литературы мысль и воображенiе могутъ себѣ представить, все то на вечерѣ у Васьки Рыбкина мы нашли.

Читатель, Васька Рыбкинъ — это «Отечественныя Записки”, а вечеръ у генерала — «Вѣстникъ Европы”.

* * *

Рѣдко приходилось мнѣ читать отрывокъ изъ чего либо цѣлаго въ которомъ заключалось бы такъ много пищи для размышленiй, какъ въ отрывкѣ изъ «Бiографiи гр. Михаила Николаевича Муравьева”, изображающемъ первые годы зрѣлой жизни этого замѣчательнаго русскаго человѣка. Въ этихъ двухъ главахъ, авторъ бiографiи, г. Кропотовъ, разсказываетъ объ отношенiяхъ Михаила Николаевича Муравьева къ декабристамъ, и по этому поводу пытается освѣтить все это роковое дѣло. Свѣтъ выходитъ, по моему, и яркiй и вѣрный. Авторъ стоитъ предъ декабристами не какъ предъ идолами, а какъ передъ людьми, съ свѣтлыми и мрачными сторонами, съ пороками и добродѣтелями, съ увлеченiями и страстями съ одной стороны, съ роковыми замыслами съ другой. Одинъ фельетонистъ, говоря объ этомъ отрывкѣ, какъ будто упрекаетъ автора бiографiи въ томъ что онъ — хулитъ декабристовъ, забывая что они были казнены. Какъ бы предвидя такой странный упрекъ, авторъ высказываетъ весьма меткую мысль, говоря что всѣ эти люди, «принявшiе на себя публичную дѣятельность, должны подлежать и публичному обсужденiю”. Тутъ казнь никакой роли не играетъ. Казненъ былъ Рылѣевъ; казнь не лишила его той обаятельной о немъ легенды которая за нимъ осталась и будетъ жить. Казненъ былъ и Пестель, но казнь не дала ему никакого ореола, какъ не могла она его дать Тропману, или другому какому нибудь извергу–убiйцѣ.

Авторъ доказываетъ и весьма вѣрно что тайное общество «Спасенiя”, изъ котораго вышли замыслы декабристовъ, было ничѣмъ инымъ какъ нормальнымъ явленiемъ той эпохи 1815–1820–ыхъ годовъ, когда подъ влiянiемъ всѣхъ возможныхъ теченiй и давленiй западнаго общества на русскiе умы, въ высшихъ слояхъ русскаго общества, а въ молодежи въ особенности, — въ молодежи не имѣвшей никакой духовной связи съ нашею народною жизнью, — бродили въ головахъ всевозможныя бредни и затѣи; умы были раздразнены, если можно такъ выразиться, вѣтромъ западной атмосферы; но эти умы, въ тоже время, были пусты русскимъ содержаньемъ; а сердца были и горячи, и благородны. Горячее сердце и раздразненный европейскими стихiями общественной и политической жизни умъ требовали пищи, занятiй, замысловъ; реформировать въ такомъ состоянiи свое государство и свое общество казалось самымъ лучшимъ занятiемъ; и вотъ образовалось тайное общество «Спасенiя”, на подобiе того какъ основывались общества религiозныя, философскiя, математическiя и такъ далѣе. Время въ которое затѣвалось это общество въ Pocciи было чисто космополитическое; люди же затѣвавшiе его питали въ себѣ весь фанатизмъ этой космополитической эпохи. Фанатизмъ этотъ былъ такь горячъ и великъ, что въ числѣ пунктовъ реформаторской программы однимъ изъ главныхъ былъ проектъ возстановленiя Польши даже изъ русскихъ областей, въ видѣ особой федеративной республики. «Пестель, говоритъ авторъ, два брата Муравьевыхъ–Апостоловъ и Н. Тургеневъ воспитывались за–границею. Бестужевъ–Рюминъ такъ плохо зналъ русскiй языкъ что показанiя свои доставилъ въ слѣдственную коммиссiю на французскомъ языкѣ. Изъ дѣла видно что князь Волконскiй, Давыдовъ и Юшневскiй, также сочувствовавшiе уступкѣ полякамъ русскихъ областей, воспитывались подъ надзоромъ иностранныхъ гувернеровъ”. Но это общество «Спасенiя”, въ составъ коего вошли большинствомъ люди чистые и честные, сдѣлалось зерномъ гнуснѣйшаго замысла, ибо въ стадо затесалась паршивая овца въ лицѣ Пестеля. «Въ Пестелѣ я вижу соединенiе всѣхъ пороковъ заговорщика, въ Рылѣевѣ же всѣхъ добродѣтелей”, — слова эти приписываетъ авторъ императору Николаю. Во всякомъ случаѣ они замѣчательно характеристичны. Пестель былъ неизмѣримо крупнѣе и громаднѣе всѣхъ сочленовъ «Спасенiя” чудовищностью своей гнусной природы, подлостью своего характера и безчеловѣчностью своихъ инстинктовъ; этимъ объясняется сила его руководительнаго влiянiя, равно какъ и ученымъ фразерствомъ, доходившемъ до самаго наглаго шарлатанства. Замѣчательно что Пестель предполагалъ истребить весь царствующiй домъ, но тотчасъ по истребленiи его истребить и убiйцъ, — съ цѣлью очистить себя передъ народомъ и явиться передъ нимъ не только не цареубiйцами, но напротивъ еще мстителями за цареубiйство. Такимъ образомъ въ самомъ заговорѣ основывался еще другой заговоръ, уже противъ самихъ заговорщиковъ. «Небольшой кружокъ”, говоритъ авторъ, «офицеровъ гвардейскаго корпуса, подчинившись влiянiю Пестеля, вскорѣ превратился въ настоящiй заговоръ или тайное политическое общество, получившее названiе «Союза Спасенiя” или истинныхъ и вѣрныхъ сыновъ отечества. Въ руководство этому новому обществу, Пестель сочинилъ уставъ на началахъ двойственной нравственности, изъ коихъ одна была для посвященныхъ въ истинныя цѣли общества, а другая для непосвященныхъ. Такимъ образомъ, негласною цѣлiю общества было уничтоженiе въ государствѣ монархической власти и созданiе на ея мѣстѣ республиканскаго правленiя, причемъ съ циническимъ простодушiемъ предполагалось превратить имперiю въ группу федеративныхъ областей”. Россiю принимали такимъ образомъ въ родѣ какъ бы за листъ бумаги, изъ которой можно вырѣзать ножницами что угодно. Характернѣе всего несомнѣнная увѣренность реформатора, (т. е. Пестеля), что Россiя такъ и позволитъ все это надъ собой совершить. Еще характернѣе то что члены союза повидимому ему совершенно въ этомъ вѣрили. «Гласною же цѣлью было — способствовать всему полезному, если не содѣйствiемъ, то хотя изъявленiемъ одобренiя, оглашая предосудительные поступки недостойныхъ общей довѣренности чиновниковъ, особенно же стараясь усиливать общество прiобрѣтенiемъ новыхъ надежныхъ членовъ. Общество, подраздѣленное Пестелемъ на братiй, мужей и бояръ, управлялось верховнымъ соборомъ бояръ, и вновь поступившiй въ общество обязанъ былъ давать клятву о храненiи въ тайнѣ всего что ему откроютъ, хотя бы то было и несогласно съ его мнѣнiемъ. Законодательный трудъ Пестеля, при всей своей незрѣлости и крайней заносчивости, однакоже доставилъ ему преобладающее положенiе въ «обществѣ”. Сынъ жестокосердаго и самовластнаго генералъ–губернатора Сибири, Павелъ Пестель былъ замѣчателенъ по своему упрямому и необузданному характеру, превосходной памяти и увлекательному дару слова”. Далѣе авторъ говоритъ: «Для полноты характеристики Пестеля необходимо еще присовокупить что для возбужденiя въ нижнихъ чинахъ своего полка неудовольствiя противъ императора Александра I, онъ подвергалъ ихъ жесточайшимъ наказанiямъ, при которыхъ обыкновенно изъявлялъ притворное сожалѣнiе къ истязуемымъ, увѣряя ихъ будто жестокость ему предписана свыше. «Пусть думаютъ, говорилъ онъ, что не мы, а высшее начальство и самъ государь причиною излишней строгости”.

«Поведенiе Пестеля при слѣдствiи не отличалось достоинствомъ и прямодушiемъ, которыхъ слѣдовало бы ожидать отъ человѣка съ устоявшимися убѣжденiями. На первомъ допросѣ онъ отперся отъ всего и объявилъ что кромѣ масонскихъ ложъ онъ никогда не былъ членомъ какихъ–либо тайныхъ обществъ, а о «Союзѣ Благоденствiя” даже и не слыхалъ. Впослѣдствiи же когда маcca уликъ и обличенiй заставила его выйдти изъ системы безусловныхъ запирательствъ, онъ сталъ припутывать къ дѣлу, безъ всякой надобности, множество лицъ или совершенно постороннихь заговору, или давно уже прервавшихъ всякую связь съ тайными обществами. На однихъ онъ взводилъ преувеличенныя обвиненiя, на другихъ же набрасывалъ роковыя подозрѣнiя, за которыя пришлось потомъ многимъ поплатиться. Такимъ образомъ онъ показалъ на доктора Вольфа, человѣка смирнаго и добродушнаго, будто ни одинъ членъ не проповѣдывалъ такъ кровопролитiе какъ онъ. Можетъ–быть подобною тактикой онъ думалъ поставить правительство въ затрудненiе, полагая что привлеченiе къ дѣлу множества лицъ заставитъ прекратить слѣдствiе и оставить виновныхъ безъ наказанiя, но подобный разсчетъ не могъ имѣть успѣха и показалъ только недоброжелательное отношенiе его къ своимъ товарищамъ по несчастiю. Поэтому никто не имѣлъ столько очныхъ ставокъ и прискорбныхъ обличенiй въ искаженiи правды какь Пестель. Въ этомъ отношенiи онъ составлялъ рѣзкую противоположность съ Рылѣевымъ, который нисколько не скрывалъ своихъ прежнихъ увлеченiй, откровенно разсказалъ свое участiе въ заговорѣ и выставилъ себя главнымъ двигателемъ возмущенiя, привлекъ на свою голову наибольшую тяжесть обвиненiй, какъ полагаютъ, съ цѣлiю освободить своихъ друзей отъ грозной отвѣтственности”.

Михаилъ Николаевичъ Муравьевъ вступилъ въ сношенiе съ членами этого союза потому, что братъ его Александръ Николаевичъ Муравьевъ предложилъ ему войти членомъ въ это общество, и познакомилъ его съ уставомъ Пестеля. Михаилъ Николаевичъ Муравьевъ прочелъ уставъ и ужаснулся; какъ онъ говорилъ, уставъ этотъ «былъ написанъ для разбойниковъ Муромскихъ лѣсовъ”. Поводовъ къ ужасу было довольно: во первыхъ цѣль и средства союза были гнусны и, такъ сказать, носили запахъ потоковъ крови; потомъ его ужаснула участь брата его и многихъ вмѣстѣ съ нимъ попавшихъ въ это общество слѣпыми орудiями гнуснаго властолюбiя Пестеля. Михаилъ Николаевичъ Муравьевъ не только отказывается вступить въ общество съ такимъ уставомъ и съ такимъ главою какъ Пестель, но прямо берется за сочиненiе устава новаго общества, и взявъ за основанiе уставъ германскаго Тугендбунда, пишетъ уставъ общества «Союза Благоденствiя”, въ который вошло большинство членовъ Пестелевскаго общества.

«Въ этомъ новомъ уставѣ было изъяснено что одно благо отечества есть цѣль Союза, что сiя цѣль не можетъ быть противна желанiямъ правительства, что правительство, несмотря на свое могущественное влiянie, имѣетъ нужду въ содѣйствiи частныхъ людей, что учреждаемое общество хочетъ быть ревностнымъ пособникомъ въ добрѣ, и не скрывая своихъ намѣренiй отъ гражданъ благомыслящихъ, только для избѣжанiя нареканiй злобы и ненависти будетъ трудиться въ тайнѣ; члены дѣлились на четыре разряда или отрасли; каждый долженъ былъ приписаться къ одной изъ нихъ, не отказываясь совершенно и отъ занятiй по другимъ. Въ первой предметомъ дѣятельности было человѣколюбiе, то есть успѣхи частной и общей благотворительности: она имѣла надзоръ за всѣми благотворительными заведенiями, увѣдомляя начальство оныхъ и самое правительство о могущихъ вкрасться въ оныя злоупотребленiяхъ и безпорядкахъ, равно и о средствахъ исправленiя или усовершенствованiя. Во второй, умственное и нравственное образованiе, распространенiемъ познанiй, заведенiемъ училищъ, особенно ланкастерскихъ, и вообще содѣйствiемъ въ воспитанiи юношества, а равно чрезъ примѣръ доброй нравственности, разговоры и сочиненiя. Членамъ сей второй отрасли порученъ былъ надзоръ за всѣми школами; они должны были питать въ юношествѣ любовь ко всему отечественному, препятствуя по возможности воспитанiю заграницей и всякому чужеземному влiянiю. Въ третьей отрасли вниманiе было обращено на дѣйствiя судовъ; члены обязывались не уклоняться отъ должностей по выборамъ дворянства и другихъ въ порядкѣ судебномъ, исправлять оныя съ усердiемъ и точностiю, сверхъ того наблюдать за теченiемъ дѣлъ сего рода, ободряя чиновниковъ безкорыстныхъ и прямодушныхъ, даже помогая имъ деньгами, удерживая слабыхъ, вразумляя незнающихъ, обличая безсовѣстныхъ и доводя ихъ поступки до свѣденiя правительства. Наконецъ члены четвертой отрасли должны были заниматься предметами относящимися къ политической экономiи: стараться отыскивать, опредѣлять непреложныя правила общественнаго богатства, способствовать распространенiю всякаго рода промышленности, утверждать общiй кредитъ и противиться монополiямъ. Членамъ не воспрещалось самимъ обращать вниманiе мѣстныхъ начальствъ на замѣчаемыя ими злоупотребленiя, хотя вообще до свѣденiя правительства они должны были доходить черезъ правленiе Союза.

Но Пестель, повидимому, тоже принявшiй уставъ Союза Благоденствiя, воспользовался только имъ для привлеченiя молодежи, и удалившись на югъ въ 1821 г., пользовался этимъ гнуснымъ маневромъ чтобы подготовить себѣ почву для дальнѣйшихъ своихъ замысловъ. Къ этому же времени и Мих. Ник. Муравьевъ прекращаетъ всякiя связи съ членами «Союза Благоденствiя”, видя безсилiе своего устава, и удаляется въ деревню. Тѣмъ не менѣе, въ 1826 г., при началѣ слѣдствiя надъ декабристами, его арестовываютъ и онъ нѣсколько мѣсяцевъ сидитъ арестованнымъ въ Петербургѣ. Потомъ его освобождаютъ, какъ признаннаго ни въ чемъ неповиннымъ. Нa этомъ мѣстѣ кончается отрывокъ. Невольно говоришь себѣ: какъ жаль, что здѣсь конецъ; личность Мих. Ник. Муравьева подъ перомъ его бiографа успѣла такъ живо и искренно завладѣть душою читателя. Говорятъ, на дняхъ выйдетъ вся бiографiя. Если вся она такъ интересно написана, то можно поздравить современную нашу литературу съ цѣннымъ и крупнымъ въ нее вкладомъ.

Еще мысль при чтенiи этихъ двухъ главъ бioгpaфiи Мих. Ник. Муравьева. Если бы давнымъ–давно, т. е. тотчасъ же по открытiи заговора декабристовъ, все до малѣйшей подробности было опубликовано, какъ много было бы достигнуто благихъ послѣдствiй! Во первыхъ, сколько бы героевъ этой роковой драмы, съ душою какъ Пестель, были бы развѣнчаны, и заслужили бы то, чего заслуживали: презрѣнье современниковъ и потомковъ. Во вторыхъ, сколько назидательнаго и глубоко поучительнаго могли бы вынести изъ изученiя подробностей этого дѣла всѣ вступившiя въ жизнь съ 1826 года молодыя поколѣнiя. Въ третьихъ, не иной ли былъ бы судъ поколѣнiй надъ судьями этого дѣла? Если правда что молодой Государь Николай Павловичъ сказалъ: «Я вижу въ Пестелѣ всѣ пороки заговорщика, въ Рылѣевѣ же всѣ его добродѣтели”, то такiя слова не рисуютъ ли намъ фигуру этого Государя иначе, чѣмъ мы ее себѣ въ ту эпоху представляли? Чтобы придти къ такимъ словамъ надо было имѣть взглядъ значительно широкiй, надо было многое, многое передумать, перечувствовать, надо было глубоко войти въ человѣческую душу, — Мы однако все это не такъ представляли себѣ...

Еще одно весьма интересное преданiе. Графъ Бенкендорфъ при чтенiи дѣла декабристовъ прочелъ и уставъ «Союза благоденствiя”. Уставъ этотъ глубоко впечатлилъ его благородствомъ каждой его мысли и высокою нравственностью каждой изъ его цѣлей. Говорятъ что съ этимъ уставомъ онъ поѣхалъ къ Государю Николаю Павловичу. Цѣлый вечеръ они читали его вдвоемъ; молодой Государь тоже глубоко проникнулся прекрасными мыслями этого устава.

— Если декабристы были безсильны осуществить такую благородную дѣятельность, отчего не осуществить ее вамъ, Государь? вы имѣете и силу, и средства, сказалъ Бенкендорфъ Государю.

Государь весь проникся этою задачею, и немедленно поручилъ Бенкендорфу выработать проектъ такого учрежденiя, которое имѣло бы цѣлью борьбу съ общественнымъ зломъ, поощренiе всего хорошаго, руководство заблуждающихся умовъ, и которое достигало бы этихъ цѣлей однимъ только средствомъ: нравственною высотою личностей, входящихъ въ составь этого учрежденiя.

Уставъ такого учрежденiя былъ выработанъ, Государь его утвердилъ, и такимъ образомъ возникло въ первоначальномъ его видѣ нынѣшнее учрежденiе жандармскихъ штабъ–офицеровъ въ губернскихъ городахъ Pocciи. Въ то время Государь велѣлъ себѣ подать списокъ лучшихъ людей въ русской армiи, по уму, нравственности и честности, и этимъ–то людямъ онъ поручилъ осуществить ту задачу, которая восхищала Рылѣева, восхищала многихъ другихъ изъ той несчастной русской молодежи, которая пала жертвою между прочимъ и такого двоедушнаго замысла, какъ замыселъ Пестеля. Разумѣется мысль государя не могла осуществиться въ первоначальномъ своемъ видѣ.

* * *

«Исторiя блѣднаго молодаго человѣка”, — таково заглавiе романа г. Аверкiева, прологъ котораго находимъ мы въ вышепомянутой книжкѣ «Русскаго Вѣстника”... Судя по этому заглавiю, казалось бы рѣчь идетъ объ одной изъ тѣхъ блѣдныхъ, туманныхъ, безцвѣтныхъ личностей, которыхъ такъ часто встрѣчаешь въ жизни, которымъ предназначено самою судьбою стушевываться на сѣромъ, однообразномъ фонѣ посредственности, въ которомъ, какъ ихъ ни разглядывай, не найдешь ничего выступающаго надъ уровнемъ обыкновеннаго. На дѣлѣ выходитъ не такъ. Герой романа г. Аверкiева — Петръ Андреевичъ Кононовъ, совсѣмъ не ничевушка; онъ не изъ тѣхъ которые несмѣтными толпами пробѣгаютъ жизненный путь узкой, избитой колеей и исчезаютъ «безъ шума, безъ слѣда”... У блѣднаго молодаго человѣка горячая душа, сильное самолюбiе, способности, онъ будетъ искать въ жизни многаго и, быть можетъ, не найдетъ на что употребить всѣ свои силы, алчущiя дѣйствiя, и развѣетъ онъ ихъ по бѣлому свѣту въ безполезныхъ попыткахъ, и растеряетъ всѣ свои надежды и юношескiя иллюзiи, во всемъ разочаруется, но навѣрное многое переживетъ и многое перечувствуетъ. Вотъ, по крайней мѣрѣ, программа г. Аверкiева; какъ то онъ съ ней справится!

Я заглядываю въ воспоминанiя Петра Андреевича Кононова, которыя, замѣчу мимоходомъ, и составляютъ прологъ «Исторiи блѣднаго молодаго человѣка”.

Онъ еще ребенокъ, сирота, живетъ въ провинцiи, въ глуши, у стараго дѣда. Обучается онъ въ уѣздномъ училищѣ, гдѣ и состоитъ первымъ ученикомъ... Мальчикъ онъ тихiй, скромный и никакихъ особенныхъ шалостей за нимъ, повидимому, не водится; словомъ, это блѣдный мальчикъ, но съ большими способностями, съ сильною памятью. Какая же передъ нимъ будущность? Скоро произойдетъ онъ всю премудрость училищнаго курса и тогда придется ему искать куска хлѣба, и поступитъ онъ къ какому нибудь купцу въ прикащики, а затѣмъ проведетъ свою жизнь за прилавкомъ уѣздной лавчонки. Но въ книгѣ судебъ было написано другое: Петѣ не суждено было погрязнуть въ уѣздномъ захолустьѣ, и вотъ въ эту глушь вдругъ залѣтаетъ важная особа, предъ которой всѣ униженно дрожатъ и низко склоняются. Эта важная особа — откупщикъ, имя котораго г. Аверкiевъ не счелъ нужнымъ намъ передать. Въ старое время откупщикъ этотъ былъ другомъ Петинаго отца. Старикъ Кононовъ былъ кyпецъ, но въ конецъ разорившись, умеръ съ горя, будучи вынужденнымъ приписаться въ мѣщане. Дѣдушка ведетъ Петю къ откупщику, который принимаетъ его ласково и узнавъ что Петя учится отлично, и даже получилъ за успѣхи въ наукахъ похвальный листъ, беретъ его къ себѣ, увозитъ въ Петербургъ, гдѣ Петя поступаетъ въ коммерческое училище.

Тутъ для Пети начинается жизнь трудная, исполненная горькихъ испытанiй; жизнь ученика–мѣщанина въ заведенiи, гдѣ купеческiе сынки относились къ званiю мѣщанина съ достодолжнымъ презрѣнiемъ; жизнь сироты–прiемыша въ чужомъ, не родномъ домѣ, гдѣ всѣ старались деликатно напомнить ему, что онъ чужой и принятъ въ семейство изъ милости. У Пети было много природнаго самолюбiя и постоянныя униженiя въ домѣ его благодѣтеля сильно раздражали эту страсть, — а раздражать страсть, значитъ ее развивать, давать ей постоянную пищу. Самолюбiе это было причиною отчасти и того что въ коммерческомъ училищѣ, какъ и въ уѣздномъ, Петя сталъ первымъ и понемногу товарищи его, хотя и продолжали смотрѣть на него съ высока, но начали уважать его... Умъ его быстро развивался и скоро онъ почувствовалъ всю тягость своего положенiя; униженiя въ семьѣ откупщика стали ему горше и несноснѣе. Впрочемъ въ этой неблагопрiятной для него обстановкѣ у Пети нашелся и другъ, съ которымъ подъ часъ отводилъ онъ свою душу. Другъ этотъ былъ нѣкiй Василiй Васильевичъ, правая рука откупщика, его помощника, котораго онъ также вытащилъ въ люди. Василiй Васильевичъ съ рѣдкимъ стоицизмомъ выносилъ грубости своего благодѣтеля, иногда сильно кричавшаго на него. Онъ былъ ему обязанъ многимъ и покорился своей судьбѣ, рѣшился переносить безропотно всѣ обиды. Итакъ, его собственное положенiе не было многимъ лучше, и имѣло много сходства съ положенiемъ Пети. Это обстоятельство сблизило ихъ; Василiй Васильевичъ полюбилъ Петю, и старался облегчить его участь добрымъ словомъ, добрымъ совѣтомъ, а иногда и дѣломъ. Но дружба эта продолжалась недолго: однажды Василiй Васильевичъ распрощался съ своимъ юнымъ прiятелемъ — благодѣтель предложилъ ему жениться на одной изъ его многочисленныхъ племянницъ, жившей гдѣ–то далеко, въ провинцiи; Василiй Васильевичъ, недолго думая, собрался въ путь и уѣхалъ.

Вскорѣ послѣ отъѣзда Василiя Васильевича, Петя кончилъ курсъ коммерческаго училища и, рѣшившись выйти изъ своего положенiя образованiемъ, перешелъ въ университетъ.

Благодѣтелю сильно не понравился этотъ подвигъ Пети; онъ видѣлъ въ этомъ желанiе Пети продолжать ученiе, намѣренiе вылѣзти въ люди, а мѣщане народъ пронырливый, и онъ испугался что прiемышъ его достигнетъ образованiемъ того, чего деньгами достигнуть пожалуй и не придется его сынкамъ, и тогда Петя непремѣнно задеретъ носъ предъ дѣтьми своего благодѣтеля. Съ этихъ поръ благодѣтель начинаетъ преслѣдовать несчастнаго студента; въ разговорѣ безцеремонное ты замѣнилось холоднымъ вы. Къ счастью, Петe23; удалось устроиться, т. е. сшить себѣ мундиръ и заплатить за нѣкоторые уроки, которые бралъ онъ чтобы усовершенствоваться въ латыни, благодаря своему дѣду, который умеръ, завѣщавъ Петѣ 800 рублей и не прибѣгая къ щедрости откупщика. Отношенiя между прiемышемъ и благодѣтелемъ натянулись до крайности. Однажды за обѣдомъ Петя задумался и, задумавшись, глаза его безсознательно остановились на младшей дочери блaгoдѣтеля, который поспѣшилъ воспользоваться этимъ случаемъ и безъ всякихъ обиняковъ объявилъ Петѣ во всеуслышанiе, что молъ засматриваться Петѣ на его дочь не слѣдуетъ, потому что онъ еще поросенокъ.

Петя не вынесъ этого оскорбленiя и, разсорившись съ благодѣтелемъ, выѣхалъ изъ его дома и поселился у студента–товарища Полѣнова.

Полѣновъ, послѣ грустнаго типа откупщика, личность довольно отрадная и г. Аверкiеву удалось ее хорошо очертить. Полѣновъ — человѣкъ простой, добрый и умный... Это типъ истиннаго студента: онъ не понимаетъ университета безъ товарищества; — товарищъ для него — это родной братъ; не помочь ему — великiй, тяжкiй грѣхъ. Но у Полѣнова, кромѣ университетской, есть и настоящая, родная семья; отецъ его бѣднякъ–помѣщикъ и Полѣнову приходится зачастую отсылать ему его трудно заработанные гроши. Полѣновъ полюбилъ Петю какъ брата; прежде его подумалъ онъ о томъ, какъ придется ему заработывать деньги и досталъ ему нѣсколько уроковъ и переводовъ. Вообще онъ зналъ жизнь лучше Пети, который смотрѣлъ на нее, какъ и на все другое, съ высока; о настоящей минутѣ думать ему было некогда, онъ только и толковалъ о личности и о развитiи гордаго я... На науку онъ смотрѣлъ, какъ на способъ развитiя личности, дающiй ей возможность стать какъ можно выше, а потому онъ былъ положительно неспособенъ къ спецiальности, отодвигающей личность на второй планъ; неспособенъ онъ былъ и идти строго научнымъ путемъ, по выраженiю одного старичка профессора, съ которымъ Кононовъ вступилъ въ какой–то ученый диспутъ; онъ былъ неспособенъ къ наукѣ, потому что онъ искалъ въ ней горки... «хочется повыше, на самую высокую гору взобраться, говоритъ ему профессоръ: это молъ горка хороша да низка, та вотъ повыше и вы скорехонько туда”...

Въ то время, когда происходили описываемыя событiя, въ нашемъ обществѣ былъ разгаръ новыхъ мнѣнiй; на насъ нагрянули нигилизмы, матерiализмы, новые взгляды на жизнь, соцiализмы, комунизмы, и все это налетѣло, зашумѣло и закрутилось вихремъ, увлекая, разумѣется, прежде всего университетскую молодежь. Студенты раздѣлились на партiи, горячо обсуждавшiя всѣ эти жизненные вопросы и, какъ водится, разноголосица между ними была страшная... Добродушный Полѣновъ смотрѣлъ на бредни общественныхъ реформаторовъ съ тѣмъ душевнымъ и философскимъ спокойствiемъ, которое порождала въ немъ непоколебимая вѣра христiанина, ставящая основные общественные законы выше философскихъ пренiй... Кононовъ былъ не таковъ, онъ горячо принялъ къ сердцу новое движенiе умовъ, возставалъ и горячился противъ ученiя отвергавшаго основы цивилизацiи, выработанныя человѣчествомъ въ продолженiе многихъ столѣтiй, стоившiя глубокихъ общественныхъ переворотовъ... Кононовъ волновался, сильно ораторствовалъ и не понималъ хладнокровiя Полѣнова.

Г. Аверкiевъ сравниваетъ этотъ разгаръ умственной русской жизни съ... бутылкою, наполненною какимъ то шипучимъ напиткомъ... Сняли заржавѣвшую проволоку, сдерживавшую пробку, и пробка эта вылетѣла и изъ бутылки пошла пѣна, и долго шла пѣна, и всѣ вообразили себѣ «что въ бутылкѣ–де шампанское первый сортъ”... Но вотъ пѣна изсякла и тогда рѣшились посмотрѣть, что за влага въ этой бутылкѣ: ее бережно накренили, а потомъ и совсѣмъ опрокинули... Ни капли! Въ бутылкѣ оказалась пустота! Какъ ни остроумно подобное сравненiе, но не совсѣмъ–то оно справедливо: влага была въ бутылкѣ, и хорошая была влага, но не шумѣла она, какъ пѣна, не лѣзла наружу, не озадачивала простяковъ своимъ шипѣнiемъ; за то она существовала и общество незамѣтно утолило ею свою жажду. Нигилизмъ и другiя соцiальныя бредни, и многое еще другое, — вотъ пѣна, но пѣна эта вызвала обмѣнъ мыслей, уяснившiй намъ много дотолѣ незатронутыхъ вопросовъ.

Между тѣмъ Полѣновъ кончилъ университетскiй курсъ и уѣхалъ на родину... Петя остался одинъ и вскорѣ узналъ о смерти откупщика благодѣтеля, который завѣщалъ заплатить Петѣ очень порядочную сумму денегъ, которую въ старое время занялъ онъ у Петинаго отца и, не заплативъ ему ея во время, былъ причиною его разоренiя. Такимъ образомъ Петя вдругъ сталъ обладателемъ двухтысячнаго годоваго дохода и сталъ независимъ... Нa этомъ и кончается прологъ романа. На этомъ и я кончаю слово свое объ немъ. Не похвалю и не осужу, а дождусь романа, и тогда заговорю о немъ.

* * *

Статья объ общественномъ воспитанiи въ Англiи К. Н. М. какъ будто на своемъ мѣстѣ именно въ этомъ № «Русскаго Вѣстника”, когда, съ сердцемъ наболѣвшимъ отъ боли и съ головою переполнившейся размышленiями надъ тѣмъ необъятно–грустнымъ мiромъ, который въ васъ входитъ всякiй разъ, при чтенiи о 14–мъ декабрѣ — душа возжаждетъ наконецъ чего–то живаго, но успокоительнаго, чего–то изъ того же мiра молодежи, но свѣтлаго. — И вотъ какъ бы въ утоленiе этой жажды, авторъ статьи «Обществ. воспит. въ Англiи" вводитъ читателя въ вѣковую старину Гарройской школы близь Лондона, гдѣ воспитывался Байронъ, воспитывался и Пальмерстонъ, и гдѣ какъ въ мирной и привѣтливой пристани, послѣ бурнаго скитанiя, духъ вашъ испытываетъ прелестное впечатлѣнiе чего–то таинственно–успокоительнаго. Тамъ, въ этой школѣ, то есть въ этой колонiи школъ, воспитывается до 500 молодыхъ людей отъ двѣнадцатилѣтняго до двадцатилѣтняго возраста, подъ страхомъ отвѣтственности передъ всею Англiею однимъ только лицомъ — директоромъ школы, избирающимъ себѣ въ помощники учителей, у которыхъ живутъ въ отдѣльныхъ домахъ группы воспитанниковъ. «Не мѣры, а люди” — таковъ принципъ этой вѣковой школы, остающейся неизмѣнною среди окружающей ее жизни англiйскаго народа. Все это воспитанie заключается въ личности воспитателя–директора. Если онъ хорошъ, школа Гарро цвѣтетъ; если онъ неxoрошъ, школа Гарро падаетъ. Въ доказательство авторъ статьи приводитъ слѣдующiй замѣчательный фактъ: у предшественника нынѣшняго директора школа Гарро дошла въ своемъ паденiи до 80 учениковъ; у нынѣшняго она разцвѣла до баснословной цифры 550! Кто же эти судьи паденiя или процвѣтанiя? Вообразите себѣ: одни только родители дѣтей, или, вѣрнѣе, общество!

По этому поводу авторъ весьма метко перелетаетъ въ Россiю и говоритъ что у насъ не совсѣмъ–то такъ. Тамъ родители какъ будто въ заговорѣ съ стихiями вѣковаго духа гарройской школы и требуютъ чтобы эта школа воспитывала въ 1873 году точно въ томъ же духѣ, въ которомъ воспитывала она Байрона и Роберта Пиля, и давала бы имъ, въ лицѣ сыновей ихъ, людей любящихъ горячо свою отчизну, людей нравственныхъ, развитыхъ, честныхъ и съ характеромъ развившимся самостоятельно; до новыхъ теорiй нравственности имъ нѣтъ дѣла, какъ нѣтъ дѣла до нихъ гарройской школѣ.

У насъ иное: родители въ заговорѣ съ первымъ встрѣчнымъ фельетонистомъ той газеты, котоpyю читаютъ, противъ того что можно было бы назвать преданiемъ школы всего мipa, если бы у насъ это преданiе существовало. У насъ мать говоритъ сыну: добудь десятый классъ, а какой ты, хорошiй человѣкъ или мошенникъ, мнѣ все равно. А иногда и такъ бываетъ: сынъ возвращается изъ школы и учитъ мамашу свою: Пушкинъ школьникъ, Карамзинъ бездарный писака, Жуковскiй юродивый, велики только Добролюбовъ, Португаловъ и Писаревъ, и мамаша говоритъ: правда твоя, сынъ мой, отнынѣ я буду такъ думать какъ повелишь.

Уваженiе къ старинѣ, любовь къ своей родинѣ, самостоятельность въ занятiяхъ, свобода въ движенiяхъ тѣла и души, и во главѣ всего — религiя, таковы воспитательныя силы въ Англiи.

Но воспитанiе въ Гарро дорого стоитъ, около 1,500 р. въ годъ: въ этомъ его главный недостатокъ. Авторъ говоритъ о чертахъ имъ подмѣченныхъ въ школьникахъ: они здоровы на видъ, развиты физически, глядятъ бойко, весело и открыто; прямодушны и остроумны; они шалятъ, но они не заносятся и охотно сознаютъ себя дѣтьми и школьниками. Физическое воспитанiе здѣсь, какъ и вездѣ въ Англiи, занимаетъ половину всего воспитательнаго дѣла. Авторъ сознаетъ всю его важность.

По этому поводу вотъ что пишетъ авторъ:

Но я убѣдился еще болѣе въ превосходствѣ физическаго англiйскаго воспитанiя на другой школѣ (Христовъ госпиталь) поставленной въ противоположныя условiя. Нѣсколько дней послѣ Гарро мнѣ удалось осмотрѣть эту школу, одну изъ древнѣйшихъ извѣстнѣйшихъ Лондона — Christ’s Hospital или, какъ она обыкновенно прозывается, Bluecoat School, синекафтанная школа, по цвѣту обязательной для школьниковъ одежды. Она основана въ Лондонѣ въ 1552 году Эдуардомъ VI*). Представьте себѣ самую мрачную мѣстность Лондона, самую многолюдную точку самой густо населенной части столицы, считающей въ себѣ болѣе трехъ миллiоновъ жителей, ея центра, если можно такъ выразиться. Въ средоточiи Сити, у самаго собора Св. Павла, вблизи мрачной Ньюгетской тюрьмы, тамъ гдѣ не стихаетъ неугомонный гулъ трудовой и дѣловой лондонской жизни (зa исключенiемъ воскресенья и рѣдкихъ въ Англiи праздничныхъ дней), гдѣ спирается дыханiе миллiона пыхтящагося, суетящагося, дѣловаго люда, гдѣ знаменитые сырые туманы Лондона стелятся въ продолженiи чуть–ли не полугода, гдѣ улицы окрашены въ траурный цвѣтъ не менѣе знаменитымъ лондонскимъ дымомъ, возвышается средневѣковое зданiе Христова Прiюта. Оно похоже на католическiй монастырь, съ большими дворами, обрамленными крытыми галлереями, съ длинными корридорами подъ сводами, съ таинственными проходами и переходами. Здѣсь, на средства пожертвованныя и постоянно жертвуемыя многими и многими, содержатся до 700 мальчиковъ, отъ 14 до 19–лѣтняго возраста, по большей части изъ бѣдныхъ семействъ**). Кромѣ того близь Лондона, въ Гертфордѣ находится малолѣтнее или приготовительное отдѣленiе этой школы, на 500 воспитанниковъ (отъ 8 до 13 или 14 лѣтъ). Вотъ, въ виду такой–то обстановки, я попросилъ провести меня поскорѣе въ лазаретъ, и что–же? въ прекрасно и уютно устроенномъ лазаретѣ на 700 воспитанниковъ (исключительно живущихъ въ школѣ), было всего шесть человѣкъ, и то изъ нихъ трое страдали отъ ушибовъ, такъ что настоящихъ больныхъ было только трое!.. При этомъ надо замѣтить что за исключенiемъ дня посвященнаго мною гарройской школѣ, осенняя погода, во время моего пребыванiя въ Лондонѣ, была постоянно холодная и дождливая, и что воспитанники Христова Прiюта круглый годъ, и въ хорошую и въ дурную погоду, носятъ одну форму: длинный синiй кафтанъ на подобiе рясы (съ бѣлыми пуговицами), башмаки и длинные (желтые) чулки, на шеѣ рабатъ, какъ у пасторовъ, а на головѣ — волосы, то есть они всегда ходятъ съ открытою головой... При видѣ моего глубокаго изумленiя, почтенный директоръ (также священникъ) улыбнулся. «Да, странно, не правда–ли?” сказалъ онъ. «Но надо замѣтить что мѣстность эта здорова, отлично дренирована, а главное воздухъ и движенiе. Игры приносятъ намъ большую пользу. Я стараюсь также занимать ихъ воинскими упражненiями”. И дѣйствительно, здѣсь нѣтъ ни зеленыхъ луговъ, ни полей, ни садовъ, но есть большiе просторные дворы (yards), отчасти мощеные, отчасти крытые асфальтомъ, и вотъ на этихъ дворахъ, сейчасъ послѣ уроковъ и въ рекреацiю въ свободное время, вообще идутъ безконечныя игры, маршировка и гимнастика. Классы показываются мимоходомъ, да и особеннаго ничего тутъ нѣтъ, а директоръ провелъ меня прямо въ большое помѣщенiе, гдѣ подъ высокими сводами устроена великолѣпная купальня, мнѣ показалось человѣкъ на 50 слишкомъ. Хрустально–прозрачная вода свѣжей температуры, глубиною кажется въ 21/2 или 3 аршина. Можно и нагрѣвать воду. По сторонамъ устроено нѣчто въ родѣ крошечныхъ стойлъ, гдѣ человѣкъ пятьдесятъ школьниковъ одѣвались послѣ купанья. «Хорошо–ли они плаваютъ?” спросилъ я. Директоръ, улыбаясь, обратился къ мальчикамъ: «Кто желаетъ показать свое умѣнье джентльмену?” Разомъ, съ разныхъ сторонъ, весело и бодро, прыгнуло человѣкъ пять–шесть снова въ воду и поплыли въ запуски. «Молодцы ваши воспитанники”, сказалъ я, «а главное прекрасно все это придумано, такъ какъ у васъ можно купаться круглый годъ”. Директоръ видимо гордится этими improvement’ами школы, «А вотъ здѣсь бани для нашей молодежи”, добавилъ онъ, вводя меня въ другое, также очень просторное помѣщенiе, гдѣ въ нѣсколькихъ большихъ комнатахъ размѣщены ванны по 6 или 8 въ каждой. Все отлично содержится; кухня, лазаретъ и пр. чистоты безукоризненной. Устройство школы весьма оригинально. Она дѣлится на 16 дортуаровъ или wards. «Это вертикальное раздѣленiе школы”, замѣтилъ директоръ, т. е. воспитанникъ разъ поступившiй въ школу, напримѣръ четырнадцати лѣтъ, записывается въ одинъ изъ этихъ wards, и остается тамъ до выхода. Такимъ образомъ въ одномъ помѣщенiи есть представители всѣхъ возрастовъ. Дортуары просторны и чрезвычайно высоки. Здѣсь же воспитанники занимаются, готовятъ уроки и пр. Хозяйственная часть каждаго дортуара и наблюденiе за общимъ порядкомъ ввѣряются дамѣ, которая называется главною няней или матроной (head nurse или matron) и живетъ въ комнатахъ, какъ бы надстроенныхъ надъ спальнымъ помѣщенiемъ воспитанниковъ. Этотъ наблюдательный постъ, или родъ пристройки или будки, соединенъ съ дортуаромъ внутреннею лѣстницей. Въ этихъ wards почетныя лица, по одному, иногда по два, суть такъ называемые Греки (Grecians), такъ какъ они учатся греческому языку, готовясь къ университету. Ихъ всего въ школѣ было прежде 12, а теперь бываетъ до 24, которые имѣютъ право оставаться здѣсь до 19 лѣтъ, и потомъ поступаютъ въ университетъ. Остальные остаются только до 16 лѣтъ и потомъ избираютъ себѣ родъ жизни по собственному усмотрѣнiю. Нѣкоторые, отличающiеся отъ другихъ медалями, готовятся къ морской службѣ. Греки, такъ сказать, аристократы въ школѣ. Они обѣдаютъ особо отъ другихъ и (оригинальная черта!) ихъ кормятъ лучше. Воспитанники содержатъ въ порядкѣ свои дортуары, чистятъ ихъ и свои платья, башмаки и пр. Директоръ много старается о развитiи любви къ пѣнiю и къ музыкѣ между воспитанниками. «У насъ весьма порядочный оркестръ, сказалъ онъ мнѣ, вы его услышите”. Я уже прежде много слышалъ объ особенностяхъ обѣденныхъ порядковъ этой школы и попросилъ директора ознакомить меня съ ними. «Сейчасъ, сказалъ онъ, наступитъ обѣденное время, и мы съ вами пройдемъ въ столовую”. Пробило 121/4. «Пойдемте, сказалъ директоръ, обѣдаютъ въ 121/2, и я долженъ присутствовать”. Мы перешли небольшой дворъ, отдѣленный отъ улицы лишь желѣзною рѣшеткой, и тутъ застали всю школу въ сборѣ. На улицѣ, за рѣшеткой, не малое число любопытныхъ смотрѣли на это оригинальное зрѣлище. Шестнадцать кучекъ или группъ, съ разноцвѣтными значками, подъ №№ отъ 1 до 16 (по числу пансiоновъ) и еще 17–я группа въ сторонѣ. Эта послѣдняя состоитъ изъ мальчиковъ которые наряжаются ежедневно (по очереди), чтобы ходить за кушаньемъ и подавать его къ столу. Наконецъ, съ другой стороны, полный военный оркестръ (человѣкъ кажется до 35); по двору расхаживаетъ офицеръ королевской гвардiи, обучающiй школьниковъ воинскимъ прiемамъ. «Стройся”, командуетъ онъ, и мальчики въ порядкѣ и живо строятся повзводно, въ двѣ шеренги. «Смирно!” «Маршъ!” Музыканты стоящiе въ сторонѣ играютъ очень хорошо и отчетливо громозвучный маршъ, и 16 взводовъ, обойдя церемонiальнымъ маршемъ обширный дворъ, проходятъ живо и стройно мимо насъ. Предъ каждымъ взводомъ старшiй воспитанникъ со значкомъ своего ward’а въ рукѣ. Любо смотрѣть на эту молодежь! Все такiя веселыя, здоровыя лица. Какъ видно, имъ по сердцу эти воинственные прiемы, дѣйствуютъ они вполнѣ сознательно, музыка и вся эта обстановка ихъ воодушевляетъ, и будь вмѣсто мирной трапезы предъ ними непрiятельская батарея, они бы молодецки кинулись на штурмъ. Извѣстно впрочемъ что вся Англiя, можно сказать, страстно предается воинскимъ упражненiямъ, записавшись въ полки волонтеровъ. Послѣднiй взводъ скрылся подъ старинными сводами, музыка смолкла. «Теперь пройдемте въ столовую”, сказалъ мнѣ директоръ. Трудно составить себѣ понятiе объ этой столовой не видавъ ея. Зала громадная, самая большая зала Лондона, какъ увѣряетъ директоръ. Длиною она болѣе, какъ мнѣ показалось, напримѣръ залы московскаго дворянскаго собранiя, и вышиною также, можетъ быть только немного поуже. Характеръ все тотъ же средневѣковой монастырской трапезы. Потолокъ деревянный, рѣзной, со старыми, почернѣвшими отъ времени балками и брусьями. Облицовка стѣнъ также на огромную вышину деревянная (кажется дубовая). Надъ нею, почти вдоль всей внутренней стѣны, противъ оконъ, огромнѣйшая картина, изображающая представленiе воспитанниковъ школы королю Карлу II*). Подъ картиною каѳедра (rostrum), по бокамъ которой размѣщены большiе портреты во весь ростъ покровителей (president) школы. Теперь во главѣ школы, въ этомъ качествѣ, герцогъ Кембриджскiй. По лѣвой стѣнѣ (считая отъ каѳедры) большой органъ и хоры. При школѣ нѣтъ особой церкви. Воспитанники ходятъ въ приходъ, но молитвословiя совершаются въ этой залѣ. Когда мы вошли, школьники стояли у своихъ мѣстъ. Вдоль залы 16 длинныхъ столовъ, и поперекъ, съ правой стороны (считая все отъ каѳедры же), 17–й столъ для Грековъ. На первомъ мѣстѣ, у каждаго стола дама, хозяйка ward’а или пансiона. На возвышенномъ мѣстѣ, противъ каѳедры и подъ окнами, которыя размѣщены надъ деревянною облицовкой и слѣдственно освѣщаютъ залу сверху, помѣстились мы. Директоръ или его помощникъ (warden) даетъ знакъ ударомъ молотка «смирно”. Новый ударъ: одинъ воспитанникъ всходитъ на каѳедру и читаетъ внятно и съ благоговѣнiемъ молитву. Воспитанники поютъ; молитва кончается. Новый ударъ молотка: всѣ садятся. Обѣдъ изъ двухъ блюдъ. Главную роль играетъ отличный ростбифъ и превосходный картофель. Во время обѣда директоръ или замѣняющiй его уарденъ принимаетъ заявленiя учениковъ, жалобы, разбираетъ ихъ дѣла. Довольно молодой еще человѣкъ ходитъ между столами и потомъ входитъ въ оживленный разговоръ съ одною изъ матронъ (надзирательницъ). «Кто этотъ господинъ?” спрашиваю я помощника, который самъ живо направляется къ разговаривающимъ. «Это докторъ, онъ долженъ наблюдать за гигiеною школы вообще и удостовѣряться въ качествѣ пищи” и пр. Подходимъ. Докторъ дѣйствительно задаетъ головомойку матронѣ за какой–то замѣченный имъ безпорядокъ. «Приходится вамъ иногда и посѣчь воспитанниковъ?” «Разумѣется бываетъ, но довольно рѣдко. Вообще говоря, мы довольны воспитанниками. Мальчики ведутъ себя какъ слѣдуетъ. Впрочемъ надо замѣтить и то что это вѣдь все даровые пансiонеры, значитъ родители очень дорожатъ этою льготой, да и дѣти сами, по большей части, понимаютъ свою пользу”. Обѣдъ кончается. Опять ударъ молотка: «Смирно”. Опять молитва. Выходъ изъ залы опять въ стройномъ порядкѣ, но безъ музыки. Минутъ черезъ пятнадцать всѣ снова спускаются таинственными проходами въ большой дворъ. Шумъ, смѣхъ, веселье, опять игры и игры... И по мрачной Ньюгетской улицѣ, мимо мрачной Ньюгетской тюрьмы, которую я осматривалъ часа три предъ этимъ, шелъ я въ самомъ радостномъ расположенiи духа, ибо нѣтъ по мнѣ болѣе свѣтлаго и болѣе освѣжающаго впечатлѣнiя какъ видъ правильно подрастающаго молодаго поколѣнiя, сознательно и усердно готовящагося на смѣну намъ, на пользу семьи, родины, человѣчества...”

 

Потомъ авторъ мечтаетъ о томъ какъ бы это физическое воспитанiе съ его играми, упражненiями и забавами перенести на нашу почву.

О, это другой вопросъ, скажу я автору. Это вопросъ труднѣе къ разрѣшенiю чѣмъ введенiе классицизма. Физическое воспитанiе въ Англiи, это часть одного цѣлаго: оторвать одну эту часть и перенести къ намъ невозможно; гораздо было бы возможнѣе всю систему англiйскаго воспитанiя пересадить на нашу почву, чѣмъ одну ея часть. Вся система англiйскаго воспитанiя есть ничто иное какъ дѣло личностей, а не учрежденiй и у насъ вы можете встрѣтить такiя личности: я видѣлъ въ селѣ Ивановѣ школу одного священника, гдѣ, могу васъ увѣрить, сыновья мастеровыхъ были физически и умственно развиты несравненно выше нашихъ гимназистовъ; тогда какъ уставъ этой школы былъ крошечный, сравнительно съ гимназическимъ. Духъ нашихъ школъ, это духъ нашихъ чиновническихъ учрежденiй: не педагоги воспитываютъ, а чиновники, и изъ дѣтей выходятъ не личности, а мумiи чиновническiя. Заводите сколько угодно гимнастики, ничего изъ нее не выйдетъ; ибо мальчикъ будетъ на нее ходить, но не будетъ ею пользоваться: это будетъ тотъ же урокъ латинскаго или греческаго, безъ жизни, безъ участiя къ нему, съ всѣми пóрами мозга закрытыми для воспрiятiя благотворной, жизненной части урока. Въ Англiи наоборотъ: всѣ пóры мозга открыты для урока умственнаго, какъ всѣ пóры тѣла открыты для воспрiятiя физическаго воспитанiя; у насъ все закрыто. Мальчикъ, благодаря тому что у насъ и директоръ училища чиновникъ, и инспекторъ чиновникъ, и учителя чиновники, воспринимаетъ воспитанiе не активно, а пассивно; въ Англiи наоборотъ. И нѣтъ сомнѣнiя что причина этой разницы заключается въ томъ что въ Англiи за гарройскую школу отвѣчаетъ одинъ только директоръ, неограниченный и самодержавный владыка своего училища, а у насъ отвѣчаютъ за каждую школу цѣлые сонмы чиновниковъ.

На это можетъ быть намъ скажутъ: «помилуйте, какъ можно отдавать школу въ безотвѣтственное распоряженiе одного лица; а если это лицо нигилистъ,” которыхъ вы такъ боитесь?

Этого–то мы и хотѣли бы! Пусть за школу берется, если онъ рѣшается, нигилистъ, смѣло, открыто и съ неограниченною властью. Тогда черезъ годъ я убѣждусь въ томъ что онъ нигилистъ; а теперь я готовъ заподозрѣвать въ нигилизмѣ всѣхъ, начиная съ высшихъ и до низшихъ чиновниковъ нашей общественной педагогiи. Но за то если вы предоставите каждому директору полную свободу воспитанiя, и развяжете его отъ всѣхъ чиновниковъ, тогда рядомъ съ вреднымъ воспитателемъ возьмется за школу и отличный человѣкъ.

Авторъ говоритъ въ концѣ статьи о лицеѣ Цесаревича Николая, гдѣ физическое воспитанiе играетъ важную роль. Дѣло въ томъ что оно не потому тамъ привилось что введено въ уставъ, а потому что лицей Цесаревича Николая именно–то и есть чисто англiйское учрежденiе, гдѣ директоръ его дѣлаетъ все что онъ хочетъ, и никакихъ чиновниковъ не знаетъ (de facto!)! Оно основано изъ любви къ юношеству, какъ основана была гарройская школа, и изъ любви же къ этому юношеству введены туторы, введена и гимнастика; туторы облегчаютъ мальчикамъ занятiя умственныя; гимнастика развиваетъ ихъ физически и веселитъ молодежь въ связи съ играми. И лицей Цесаревича Николая будетъ, какъ Гарро, цвѣсти съ хорошимъ начальникомъ, и падать съ дурнымъ. Дайте побольше только способовъ открывать такiе лицеи, и въ 50 лѣтъ мы можемъ переродить наши поколѣнья.

* * *

Перехожу теперь къ роману г. Крестовскаго «Двѣ силы”. Онъ въ связи, какъ предупреждаетъ редакцiя, съ романомъ того же автора 1869 года «Панургово стадо”, и въ тоже время составляетъ самъ по себѣ нѣчто особое и цѣлое. «Двѣ силы”, — кто эти двѣ силы? Сила русскаго народа и сила польскаго панства, или сила русскаго народа, и сила историческаго рока, соединившаго во–едино поляка съ русскимъ чиновникомъ на Западѣ Россiи? Дѣйствiе происходитъ въ Литвѣ. Молодой Хвалынцевъ, русскiй помѣщикъ, умѣющiй задавать русскiе вопросы и задумываться надъ русскими темами, человѣкъ ни то ни сё, попадаетъ въ древле знаменитое общество «Земля и Воля”, прославившее себя во время послѣдняго польскаго мятежа. Общество это посылаетъ Хвалынцева въ Польшу съ какими–то порученiями, но въ Лугѣ онъ вдругъ, самымъ неожиданнымъ образомъ, сталкивается съ нѣкоимъ прiятелемъ, членомъ того же общества, который за нѣсколько часовъ до этого провожалъ Хвалынцева до вокзала Варшавской желѣзной дороги, остался въ Петербургѣ и вдругъ, невѣдомо какими судьбами, очутился въ Лугѣ. Хвалынцевъ догадывается что Свитка, — такъ называется новый другъ Хвалынцева, — посланъ обществомъ «Земля и Воля”, не очень сильно увѣреннымъ въ непоколебимости его ультра–либеральной и проч. идей, чтобы слѣдить за нимъ. Какъ ни непрiятна Хвалынцеву подобная встрѣча съ другом шпiономъ, онъ принимаетъ съ удовольствiемъ предложенiе Свитки заѣхать мимоѣздомъ въ Литву и посмотрѣть, какъ тамъ живутъ добрые люди. Тутъ юный Хвалынцевъ предается изученiю края. Свитка знакомитъ его съ гордымъ шляхтичемъ, бывшимъ маршалкомъ, паномъ Котырло, который, узнавъ отъ Свитки что Хвалынцевъ принадлежитъ къ обществу «Земля и Воля”, принимаетъ его радушно, со всѣмъ гостепрiимствомъ знатнаго пана, хотя въ отношенiяхъ ихъ не перестаетъ проглядывать какое–то взаимное недовѣрiе. Описанiе этого пребыванiя у пана Котырло составляетъ первую часть романа г. В. Крестовскаго.

Что про нее сказать? Живаго романическаго интереса въ ней немного; на любой страницѣ можно остановиться и положить книгу въ сторону; это скорѣе знаменитый и вѣчный вопросъ изъ обрусѣнiя западнаго края въ лицахъ и жанровыхъ картинахъ, мѣстами весьма искусно начерченныхъ. Таково, напримѣръ, описанiе палаца сломяна и его хозяевъ. Кормленie на убой, пустое панское чванство, чрезмѣрная неопрятность, золото и грязь, лакей въ гордой ливреѣ и намазанныхъ дегтемъ и вонючимъ саломъ сапожищахъ, японскiй фарфоръ и чайники съ отбитыми ручками; маленькiя скосившiяся окна и развѣшенныя по стѣнамъ дорогiя картины Верне, Вато и проч., наконецъ самъ дворецъ съ соломенною крышею, все это чрезвычайно живописно, очень вѣрно и даже было бы смѣшно, если бы авторъ не слишкомъ вливалъ самого себя въ обрисовку практической несостоятельности всего настроенiя своего юнаго героя. Есть разговоры гдѣ герой этотъ долженъ быть безтолковымъ, а является толковымъ; таковъ напримѣръ дiалогъ между нимъ и сельскимъ русскимъ священникомъ; казалось бы тутъ–то и дать наговориться Хвалынцеву всякихъ пустяковъ до сытости: нѣтъ, авторъ не только даетъ Хвалынцеву тактъ слушать, но даже заставляетъ его тутъ же разочаровываться, менять убѣжденiя и т. д. Сила народная, живая, могучая ломитъ въ одинъ какъ будто мигъ надутую бреднями душу петербургскаго либерала–заговорщика; но читатель пока еще не испытываетъ особаго интереса отъ борьбы этихъ двухъ силъ; ему даже не дается удовольствiя подосадовать на Хвалынцева. Впрочемъ напоминаю читателю что это только начало романа. Что дальше будетъ посмотримъ. Признаться сказать, какъ–то не любо читать въ романахъ этотъ польскiй вопросъ въ лицахъ и сценахъ. Благо былъ бы онъ для насъ прошедшимъ, безвозвратно минувшимъ. Для однихъ вопросъ этотъ почему–то смѣшонъ, для другихъ это открытая, но прикрытая перевязкою рана; это все тотъ же больной, страдающiй тяжело и больно, про котораго нельзя сказать что онъ подаетъ надежды на выздоровленiе.

Павелъ Павловъ.

_______

 

ЗАЯВЛЕНIЕ.

 

Милостивый государь               

Господинъ редакторъ.  

Въ газетѣ «Современныя Извѣстiя” 1874 г., № 39, въ статьѣ о подаркахъ, поднесенныхъ Великой Княгинѣ Maрiи Александровнѣ, заимствованной изъ вашей газеты, упоминается, въ числѣ прочихъ подарковъ, о модели Троицко–Сергiевой лавры, о которой сказано что модель эта поднесена крестьянами Троицкой лавры: это ошибка, ибо поднесена оная модель лавры не крестьянами, а мною, купцомъ Сергiева посада, Сергѣемъ Александровымъ Сафоновымъ, фабрикантомъ игрушечнаго заведенiя.

Купецъ Cepгiева Посада Сергѣй Сафоновъ.

_______

 

ПОСЛѢДНЯЯ СТРАНИЧКА.

 

У насъ въ Россiи всѣ жалуются что нѣтъ генiевъ. Вотъ доказательство что жалобы неосновательны. Выписываемъ буквально изъ газеты «Сибирь”:

«Русскiй среднихъ лѣтъ, холостой, получившiй образованiе въ высшемъ учебномъ заведенiи, и знающiй латинскiй, французскiй, нѣмецкiй и англiйскiй языки, 5 лѣтъ прожившiй въ Сибири и имѣющiй аттестаты и личныя рекомендацiи о службѣ по педагогической, медицинской, горной, счетной и технической частямъ, — желаетъ имѣть мѣсто здѣсь или въ отъѣздъ. Имѣются всѣ нужные инструменты, руководства и пособiя. Просятъ адресоваться въ редакцiю «Сибири”.

* * *

Если въ Сибири есть люди съ генiальными способностями, да еще со всѣми нужными инструментами, то неужели ихъ не окажется въ странѣ менѣе далекой, чѣмъ Сибирь, отъ центровъ цивилизацiи?

* * *

Докладъ, и какой еще докладъ — необъятно–многотомный сельско–хозяйственнаго комитета — изобилуетъ, какъ извѣстно, интересными свѣденiями о положенiи сельскаго хозяйства въ Россiи. Его главная прелесть заключается въ томъ что онъ мраченъ для мрачныхъ и свѣтелъ для свѣтлыхъ умовъ русскихъ.

* * *

Вотъ, напримѣръ, изъ него свѣтленькiй пассажъ: «Въ Тверской губернiи значительно увеличивается потребленiе чая, сахара, табаку и водки; жизненныя потребности тоже увеличиваются, особенно въ отношенiи одежды; сюртуки, енотовыя шубы, цѣпочки, часы, цилиндрическiя шляпы, а у женщинъ зонтики, лаковые штиблеты и кринолины встрѣчаются нерѣдко”.

* * *

Ну, не свѣтлая–ли это картина: видъ русской деревни, а въ ней мужички въ сюртукахъ, подъ сюртукомъ часы и цѣпочка, сверху сюртука енотовая шуба, на головахъ цилиндры; мужички эти гуляютъ подъ–ручку avec mesdames les paysannes ихъ супругами, у которыхъ шелковыя платья cъ кринолинами, на ножкахъ лаковые штиблеты, а въ рукахъ зонтики?

Забыты только перчатки и калоши!

Неужели можно еще чего–либо желать большаго въ улучшенiи крестьянскаго быта? Развѣ только колясокъ на лежачихъ рессорахъ, да вотъ чтобъ голоду по три года иногда не было; но подождемъ, будутъ и коляски! Вотъ развѣ только про голода рѣшить трудновато, а коляски будутъ. Даже такъ будетъ: чѣмъ больше голоду, тѣмъ больше поѣдутъ въ коляскахъ; да такъ и всегда бывало — законъ природы!

* * *

Кстати, «Земледѣльческая Газета” — казенное изданiе, осѣнила свѣтомъ всю Россiю, открывъ, наконецъ, способъ улучшить сельское хозяйство въ Россiи повсемѣстно. Спѣшимъ подѣлиться этимъ важнымъ открытiемъ съ читателями.

Вотъ это средство. «Одно изъ средствъ” («одно” сказано, значитъ другiя еще впереди, о радость!), говоритъ газета, «выхода изъ настоящаго критическаго положенiя, заключается въ суммѣ тѣхъ мѣръ, которыя могутъ поднять хозяйство землевладѣльцевъ, вызвать улучшенiе хозяйствованiя, слѣдовательно прекращенiе системы сдачи полей кругами, устройство батрачнаго хозяйства, введенiе усовершенствованныхъ машинъ, орудiй, породъ скота, многопольной системы, улучшенiе луговъ и выгоновъ, и проч. и проч.”

Не свѣтла–ли послѣ этого сельско–хозяйственная будущность Pocciи? И это еще только «одно” изъ средствъ! Стоитъ взять да и употребить его — давно бы мы были счастливы. Вотъ проглядѣли–то!

* * *

Не знаю почему, но это открытiе напомнило мнѣ мудрый рецептъ одного знаменитаго доктора у изголовья одного тяжкаго больнаго, платившаго 3 р. въ мѣсяцъ за квартиру въ подвалѣ: «Дайте больному свѣжаго воздуха только побольше, утромъ парного молока, къ обѣду и завтраку хорошей старой мадеры; бифштексъ, ростбифъ, дичь; пускай дѣлаетъ гимнастику, заботъ никакихъ, а лѣтомъ курсъ марiенбадскихъ водъ, лучше если на мѣстѣ, и — черезъ годъ онъ будетъ здоровъ совершенно!”.

* * *

На дняхъ въ «KЪllnische Zеitung” мы прочитали интересный разговоръ Бисмарка съ однимъ венгерцемъ насчетъ политики вообще и насчетъ Россiи въ особенности. Въ этомъ разговорѣ вотъ что между прочимъ князь Бисмаркъ говоритъ о нѣмцахъ Россiи. У Россiи, говоритъ онъ, 3 мил.(?!) своихъ нѣмцевъ въ остзейскихъ провинцiяхъ; передѣлывать ихъ въ русскихъ, повѣрьте, ей нѣтъ разсчета: ибо нѣмецъ тогда только хорошъ, пока онъ нѣмецъ; передѣланный въ русскаго онъ никуда не годится! онъ теряетъ всѣ качества нѣмца, а принимаетъ всѣ пороки русскаго.

* * *

Мы смѣемъ быть не совсѣмъ согласными съ великимъ княземъ Бисмаркомъ. Наши oбpycѣвшiе нѣмцы отличные люди, именно потому что они сохраняютъ всѣ качества нѣмцевъ, и прiобрѣтаютъ весьма многiя, да еще превосходныя, качества русскихъ. Оттого–то и желательно обрусить 3 мил. остзейскихъ нѣмцевъ, если только 3 милл. ихъ есть! А впрочемъ вѣдь, какъ считать; пожалуй и наберется.

* * *

Разговоръ въ квартирѣ московскаго гомеопата.

Больной. — Позвольте узнать, вы г–нъ Кулико?

Докторъ–гомеопатъ. — Я.

— Вы кажется лѣчите гомеопатiей отъ чахотки?

— Я.

— Прошу васъ, г–нъ гомеопатъ, обратите на мою болѣзнь ваше опытное вниманiе. Мнѣ кажется что у меня чахотка.

— Гмъ! конечно чахотка. Вы умрете чрезъ 24 часа. Вамъ необходимо — немедленно приняться за мое лѣченiе.

— А какiя условiя?

— 400 рублей впередъ, 400 рублей во время лѣченiя, и 400 рублей черезъ полгода. А если вы будете умирать, то должны назначить ихъ мнѣ въ духовномъ завѣщанiи. На такихъ условiяхъ я васъ моментально вылѣчу...

— Гмъ! Но со мной нѣтъ такой суммы.

— Достаньте.

— Но для этого мнѣ нужно ѣхать обратно... Вѣдь я живу за тысячи верстъ отсюда... чуть не въ самомъ Ходжентѣ!

— Ну что–жь? Я подожду... Поѣзжайте и привезите.

— Но какъ–же мнѣ быть? Вѣдь я сегодня долженъ умереть.

* * *

— Гмъ! умереть?!. Это только такъ говорится... Вотъ что: купите у меня одинъ такой маленькiй пальятивный порошокъ. Такiе есть. Вы дадите 25 рублей, и навѣрное проживете мѣсяцъ или полтора. А тѣмъ временемъ поѣзжайте въ Ходжентъ, или куда хотите, и привезите мнѣ 400 рублей. Ну, что–жь стоите?.. Рѣшились?

— Нѣтъ, г–нъ докторъ! ужь лучше я умру...

— Ну, если дорого, я могу уменьшить плату: возьму — 200 рублей!

— Нѣтъ, г–нъ докторъ! и этого не могу.

— Ну, такъ вотъ что! Дайте, сколько можете. Ну, дайте сто, пятьдесятъ, двадцать пять?.. десять?.. ну семь рублей?.. И семи рублей не можете?.. Ну, Богъ съ вами, приходите каждый день и приносите по гривеннику. Я и на то согласенъ. Я для Бога. Я и въ человѣколюбiи гомеопатъ. Но только помните: нужно являться каждый день.

— А много–ли я получу отъ васъ лѣкарства?

— Это, г–нъ пацiентъ, дѣло мое. Я гомеопатъ, а потому буду лечить васъ всѣми возможными лѣкарствами, но каждаго лѣкарства вамъ отпущу одну миллiонную долю. На первый разъ, я вручу вамь бутылку, въ которую волью столько лѣкарства, что послѣ перваго прiема вы должны налить въ бутылку воды, и у васъ лѣкарство удвоитъ свою цѣлительную силу; потомъ послѣ втораго прiема вы также налейте воды... и послѣ третьяго прiема — также налейте воды. Тогда сила лѣкарства учетверится. За тѣмъ послѣ четвертаго, пятаго и слѣдующихъ прiемовъ — еще налейте воды, и цѣлительная сила вашей бутылки будетъ выростать уже въ квадратахъ, за тѣмъ въ кубахъ... и т. д.; лейте воду, не уставайте наливать; однимъ словомъ, я вамъ вручу жизненный нектаръ!

Больной. — Такъ это, значитъ, я за свой гривенникъ буду пить простую воду!

Гомеопатъ. — Не воду, любезный, не воду, а сильнѣйшее лѣкарство... и при томъ такое лѣкарство, которое лѣчитъ отъ чахотки, отъ водянки, отъ гемороя, отъ несваренiя въ желудкѣ, отъ запоя... Даже вотъ что: если у васъ есть маленькая лысинка — вы только примочите ее этимъ же самымъ лѣкарствомъ — и мигомъ у васъ выростутъ волоса; да еще какiе! У самого Самсона не было такихъ волосъ! Однимъ словомъ, пойдутъ рости лѣса, именно лѣса!.. Теперь же какъ разъ истребленiе лѣсовъ, а у васъ на головѣ будутъ: Даже если жена не родитъ, дайте испить крошечку, особенно на тощiй желудокъ... пусть при этомъ двое сутокъ ничего не ѣстъ, и — увѣряю васъ, она родитъ! Какже!! Вѣдь этому былъ примѣръ! Дѣвочка... можно сказать, дитя... всего лѣтъ шестнадцати... пришла, выпила и... чуть–чуть не забеременѣла!.. Чуть–чуть, только вотъ еще капельку и... И это все лѣкарство вы получите за гривенникъ! Эй, рѣшайтесь! берите!

Больной (поспѣшно уходя). — Возьму, г–нъ докторъ! непремѣнно возьму, только позвольте мнѣ прежде поскорѣй уйти...

_______

 

Типографiя А. Траншеля, Стремянная ул. д. № 12.    Редакторъ–Издатель Ѳ. М. Достоевскiй.

 


*) Редакцiя (такъ какъ любезный съ дамами старичокъ затрогиваетъ и редакцiю) — редакцiя объявляетъ, собственно отъ себя, что говоря про «десятую долю правды», она вовсе не имѣла въ виду считать «дураковъ и пошляковъ», а разумѣла совсѣмъ другое, но что именно — того вовсе не находитъ нужнымъ, по нѣкоторымъ причинамъ, разъяснять опоненту «хорошенькой женщины». Печатаетъ же его письмо лишь по желанiю самой затронутой стороны. С этой стороны и будетъ ему отвѣтъ.

Ред.

*) Отчетъ коммиссiи, стр. 61.

*) О нравственныхъ качествахъ поселянъ Новороссiйскаго отдѣла я не имѣю положительныхъ свѣденiй.

**) Церкви находятся въ станицахъ: Вельяминовской, Георгiевской, Джубгской, Дефанской, Вуланской, Небугской, Ольгинской и Новомихайловской. Всѣ церкви деревянныя.

***) Я не касаюсь баталiонныхъ священниковъ; при первой роте есть временная церковь и при ней священникъ, — но, мнѣ кажется, ему необходимѣе проживать въ Сочи, при госпиталѣ.

*) Мы весьма желали бы, чтобъ и наши читатели обратили особое свое вниманiе на заявленiе нашего сотрудника. Избавленiю отъ такихъ бѣдствiй, какъ лишенiе духовной помощи, необходимо сочувствовать и бѣдствiя эти устранять скорѣе по возможности; не то явятся, вмѣсто церквей Божiихъ молитвенныя сборища сектантовъ, хлыстовщины, а пожалуй и штундистовъ. Явятся пожалуй, раньше священниковъ, и лютеранскiе пасторы изъ Берлина съ знанiемъ русскаго языка. Желательно чтобы помощь не опоздала, и предупредила еще горшiя бѣдствiя.

Ред.

*) См. № 8.

*) Здѣсь между прочими получили воспитанiе W. Camden, S. T. Coleridge, Charles Lamb и др.

**) Благотворителямъ носящимъ званiе попечителей (governors), числомъ кажется до 500, принадлежитъ право выбора этихъ стипендiатовъ.

*) Года два тому назадъ королева Викторiя посѣтила эту школу. Помню что описанiе и рисунки помѣщены были въ Illustrated London News. Мальчики при представленiи королевѣ стоятъ на колѣняхъ.