<РГАЛИ, 212.1.23. Письмо Ф. М. Достоевского к Достоевской А. Г.>

Hombourg

Пятница 17 Мая./

11¹/₂ часовъ утра/

Здраствуй[1] милый мой ангелъ.

Обнимаю тебя и цалую крѣпко-крѣпко. Всю дорогу думалъ о тебѣ.

Я только что прiѣхалъ. Теперь половина двѣнадцатаго. Немного усталъ и сажусь писать. Мнѣ подали чаю и воды умываться. Въ промежуткѣ напишу тебѣ нѣсколько строкъ. Въ Лейпцигѣ мнѣ пришлось дожидаться съ ¹/₂ 6^го до 11 ночи[2], но ужъ таковъ Schnell-Зug.[3] Сидѣлъ въ воксалѣ, закуcилъ и выпилъ кофею. Все ходилъ по залѣ огромной и залитой[4] волнами дыма, пропитаннаго пивомъ. Разболѣлась голова и разстроились нервы. Все думалъ о тебѣ и воображалъ: Зачѣмъ я мою Аню покинулъ. Всю тебя вспомнилъ, до послѣдней складочки твоей

// л. 7

души и твоего сердца, за все это время, съ Октября мѣсяца начиная и понялъ что такого цѣльнаго, яснаго, тихаго кроткаго, прекраснаго, невиннаго и въ меня вѣрующаго ангела какъ ты, ‑ я и не стою. Какъ могъ я бросить тебя? Зачѣмъ я ѣду? Куда я ѣду? Мнѣ Богъ тебя вручилъ, чтобъ ничего изъ зачатковъ и богатствъ твоей души и твоего сердца не пропало, а напротивъ чтобъ богато и роскошно, взросло и разцвѣло; далъ мнѣ тебя, чтобъ я свои грѣхи огромные тобою искупилъ, представивъ тебя Богу, развитой, направленной, сохраненной, спасенной отъ всего что низко и духъ мертвитъ; а я (хоть эта мысль безпрерывно и прежде мнѣ въ тихомолку[5] про себя приходила, особенно когда я молился) ‑ а я, такими безхарактерными, сбитыми съ толку вещами, какъ эта глупая теперешняя поѣзд<к>а моя сюда, ‑ самоё тебя могу сбить съ толку. Ужасъ какъ грустно стало мнѣ вчера. Такъ-бы кажется и обнялъ тебя, кабы ты со мной была, а назадъ не воротился, хоть и мелькала мысль. Какъ вспомню

// 7 об.

о всѣхъ этихъ Врангеляхъ, Латкиныхъ, Рейслерахъ и о многомъ прочемъ, еще ихъ поважнѣе ‑ такъ и собьюсь совсѣмъ и спутаюсь. Глупость, глупость я дѣлаю, а главное скверность и слабость, но тутъ есть крошечный шансъ и... Но чортъ съ этимъ, перестану!

Наконецъ сѣли и поѣхали. Вагонъ полный. Нѣмцы преучтивые, хотя ужасно звѣрскiе снаружи. Представь себѣ: Ночь была до того холодна, какъ у насъ въ Октябрѣ, въ ненастье. Стекла отпотѣли, ‑ а я-то въ своемъ легонькомъ пальто и въ лѣтнихъ панталонахъ. Продрогъ ужасно; Удалось часа три заснуть ‑ отъ холоду проснулся. Въ три часа закоченѣлый выпилъ въ подвернувшемся воксалѣ чашку кофею и обогрѣлся минутъ десять. Затѣмъ опять въ вагонъ. Къ утру сдѣлалось теплѣе гораздо. Мѣста здѣсь есть прекрасныя[6], но все[7] сумрачно, облачно, сыро и холодно, холоднѣе чѣмъ въ Дрезденѣ. Ждутъ что разгуляется. Въ Франкфуртѣ и двухъ минутъ не былъ,[8] боясь упустить отправляющiйся[9] вагонъ сюда ‑[10] и вотъ я здѣсь, въ Hotel Victoria. Комната пять франковъ въ день ‑ и видимо разбойники. Но пробуду

// л. 8

дня два и ужъ самое бóльшее ‑ три. Иначе невозможно ‑ даже еслибъ успѣхъ.

А за чѣмъ ты заплакала, Аня, милочка, меня провожая? Пиши мнѣ голубчикъ сюда. Пиши[11] обо всѣхъ мелочахъ, но не очень большiя письма (не утомляй себя) и не подписывайся всѣми буквами, (на случай если я уѣду и письма останутся).

Аня, ясный свѣтъ мой, солнце мое, люблю тебя! Вотъ въ разлукѣ-то все почувствуешь и перечувствуешь и самъ узнаешь какъ сильно любишь. Нѣтъ ужъ мы съ тобой начинаемъ сростаться.

Успокой же меня, авось завтра найду твое письмо, ты[12] мое тоже можетъ завтра получишь.

Не получивъ[13] втораго отъ меня письма не пиши!

Прощай радость, прощай свѣтъ мой. Немного нервы разстроены, но здоровъ и не такъ чтобы очень усталъ. А что-то ты?

Твой весь до послѣдней частички

и цалую тебя безсчетно

Любящiй тебя

Дост<оевскiй.>

<На полях слева карандашом поставлена цифра: II/17 – ред.>

// 8 об.

<Конверт. – Ред.>

<S>axe <Dr>esden

<А>[14] M^me Dostoiewsky

poste restante – ред.>

<На штемпеле: HOMBURG 17 5 – ред.>

<Оборотная сторона конверта со следами сургуча. – Ред.>

// л. 9

[4] Вместо: залитой – было начато: зам

[6] Вместо: прекрасныя – было: прекрасное

[12] Исправлено. Было: ты ты

[13] Далее было: слѣдующаго

[14] Конверт частично порван.