<РГАЛИ,
212.1.23. Письмо Ф. М. Достоевского к Достоевской А. Г.>
Hombourg 25 Мая/67 Cуббота 10 часов<ъ>
утра
Аня, ангелъ мой, единственное
мое счастье и радость, ‑ простишь-ли ты меня за все и за всѣ
мученiя и волненiя, которыя я заставилъ тебя испытать. О, какъ ты мнѣ
нужна. Вчера сидѣлъ цѣлый вечеръ одинъ, пробовалъ читать мои три
перечитанныя книжонки; а въ головѣ все одно стучитъ, одно: что-то ты? Что[1] то съ
нами будетъ теперь? Я не говорю про дальнѣйшее. Дальнѣйшее просто
неразгаданно. Но Богъ спасетъ какъ-нибудь. Я и никогда въ жизни моей дольше
шести мѣсяцевъ не расчитывалъ, также какъ и всякiй, живущiй однимъ своимъ
трудомъ, чуть не поденнымъ. На трудъ-то вотъ я и надѣюсь теперь. Пойми
Аня: онъ долженъ быть великолѣпенъ, онъ долженъ быть еще лучше Преступл.
и Наказ. Тогда и читающая Россiя моя, тогда и книгопродавцы мои.
Въ дальнѣйшее
будущее наше я вѣрю, только-бы Богъ далъ здоровья (а здѣсь
припадковъ не бываетъ)<.>
Но[2] ближайшее
дальнѣйшее неразгаданно (время когда придется возвращаться въ Россiю,
съ долгами и проч<.>). Ужъ и не знаю что будетъ. Теперь-же серьозно и рѣшительно
вѣрю въ помощь Каткова. (Помогши разъ и увидѣвъ что я къ зимѣ
работу кончу, поможетъ и другой, поможетъ и зимой когда прiѣдемъ, бѣда
въ томъ что все будетъ мало.)
// л. 29
Но
теперь-то только-бы переждать, теперь-то только-бы быть обезпеченнымъ, до
присылки отъ Каткова. А съ чѣмъ? У насъ и тридцати талеровъ вѣрно
не наберется. Одна надежда, что пришлетъ мамаша. Удивительно, что тамъ
происходитъ и почему не высылаютъ. Одно меня ободряетъ: еслибъ нельзя было
прислать, то вѣрно написали-бы. Да и никто изъ нихъ не пишетъ. Странно.
Можетъ-быть выслать не умѣютъ. Авось увѣдомятъ.
Къ тебѣ, къ тебѣ
Аня, теперь только и мысли чтобъ поскорѣй къ тебѣ. Вмѣстѣ
сойдемся, вмѣстѣ обо всемъ переговоримъ, обо всемъ перетолкуемъ.
Жду завтрашняго дня съ нетерпѣнiемъ болѣзненнымъ. Не смотря ни на
какую погоду поѣду и свечера начну упаковываться. Одна бѣда: Раньше
двѣнадцати часовъ навѣрно не получу письма (коли денежное) а можетъ
и въ четыре по[3]
полудни. Но во всякомъ случаѣ выѣду и ни за что не останусь. Еще
безпокойство одно есть: вчера подали счетъ хозяйскiй за недѣлю, ужасный
счетъ, я отговорился что ѣду въ Воскресенiе и разомъ заплачу.
Нахмурились, но еще молчатъ. Но вотъ бѣда: Счетъ еще[4]
подрастетъ къ воскресенiю и боюсь, что присланныхъ
// л. 29 об.
денегъ
не хватитъ на проѣздъ и на счетъ. Поѣду въ третьемъ классѣ.
Застану-ли въ Франкфуртѣ Шнель-цугъ? (Ничего-то здѣсь узнать
нельзя)<.> Не пришлось-бы ночевать гдѣ-нибудь. Погода-же ужасная,
холодная и дождливая. Ночи какъ у насъ въ Октябрѣ, но нужды нѣтъ, ‑
непремѣнно поѣду. Надѣну двойное бѣлѣе,[5] двѣ
рубашки и проч. Но авось все[6]
сойдетъ хорошо. Аня, ангелъ, только-бы къ тебѣ мнѣ прiѣхать,
поскорѣе, а тамъ все уладится исподволь. Какъ прiѣду ‑
сейчасъ напишу къ[7]
Каткову. Можетъ отвѣтъ прiйти и черезъ 2 недѣли, но надо
расчитывать на мѣсяцъ. Я рѣшилъ просить тысячу, хотя-бы съ
разсрочкой. Тогда переѣдемъ поскорѣе въ Швейцарiю. Проѣздъ
будетъ стоить 50 талеровъ, но ничего! И тамъ за работу!
До свиданiя Аня, сердце мое!
Послѣ завтра у тебя, меньше чѣмъ черезъ 48 часовъ. Часы
считаю. Дай Богъ чтобы все удалось! Прости меня, ангелъ, прости сердце мое
Тво<й>
Ѳ. Дост<оевскiй.>
// л. 30