<РГАЛИ, ф. 212.1.38. Письмо Ф. М. Достоевского к
Е. П. Ивановой>
Эмсъ 5/17 Iюня/75
Многоуважаемая и любезнѣйшая Елена Павловна, пишу Вамъ изъ Эмса
(близь Рейна), гдѣ лѣчусь отъ моей
грудной болѣзни здѣшними минеральными водами. Послали доктора хоромъ и предсказывали самый дурной исходъ
если не поѣду (вродѣ какъ съ П. М. Леонтьевымъ, покойникомъ, который тѣмъ же самымъ
былъ боленъ). Въ прошломъ году мнѣ Эмсъ помогъ ужасно и конечно, вижу теперь ясно, что если бы я прошлымъ лѣтомъ[1]
не былъ въ Эмсѣ, то
навѣрно бы прошлою зимою умеръ. Отъ этой болѣзни умираютъ
иногда вдругъ, отъ малѣйшей
простуды, отъ насморка, если ужь[2]
болѣзнь овладѣла до того организмомъ. Здѣсь
я сижу, пью воду, и скучаю до того что боюсь съ ума
сойти. ‑ Не думайте, дорогая Елена Павловна, что я взялъ перо отъ скуки: у меня и безъ того работы какъ у каторжнаго съ моимъ
романомъ, который теперь пишу. А просто я давнымъ давно хотѣлъ увѣдомить Васъ и напомнить Вамъ о себѣ,
съ тѣмъ чтобы вызвать и Васъ
хоть на самый маленькой отзывъ. Но писать? Когда я
пишу? Я писемъ писать рѣшительно не могу, и не отъ лѣни вовсе, ‑ меня нельзя упрекнуть лѣнью,
а потому что совсѣмъ не знаю что въ письмѣ
написать и даже какъ письма пишутся. Точно также не писалъ слишкомъ годъ и Софьѣ Александровнѣ. При семъ прилагаю къ ней письмецо и
очень прошу Васъ ей сообщить, какъ
только ее увидите. А вмѣстѣ съ тѣмъ
попрошу и Васъ это письмо мое къ
Софьѣ Александровнѣ
// л. 1
прочитать.
Писано оно мною по тому поводу, что услышалъ навѣрно
о томъ какiе слухи обо мнѣ
въ Москвѣ (теперь уже узналъ
не отъ одного Ивана Григорьевича, а еще и изъ другихъ источниковъ).
Софья Александровна, вмѣстѣ съ другими, слухамъ поддалась и меня обвинила. Богъ
съ нею, если у ней такъ это
легко дѣлается, и обвинить человѣка и разорвать съ
нимъ ничего ей не стоитъ. Узнавъ о ея мнѣнiи, я былъ очень печаленъ; убѣждать
ее я не намѣренъ, но разъ протестовать надо, а
за тѣмъ ужь какъ она хочетъ. Но я подумалъ тоже и объ Васъ и съ
удовольствiемъ почувствовалъ
въ сердцѣ моемъ, что
Ваше мнѣнiе обо мнѣ, т. е. объ
чести моей, совѣсти, объ душѣ моей[3]
и объ моемъ сердцѣ,
для меня очень дорого: Мнѣ слишкомъ бы не хотѣлось
чтобъ и Вы обо мнѣ что нибудь
черное подумали. А потому и прошу Васъ взглянуть на
письмо мое къ Софьѣ Александровнѣ; а вмѣстѣ
и попрошу, если Соня разсердится на письмо мое,
сказать ей чтобъ не сердилась, а подождала бы лучше
конца. Впрочемъ какъ ей
угодно; можетъ быть только мнѣ одному такъ тяжело разрывать въ клочки
все прежнее[4],
прочiе же гораздо меня благоразумнѣе.
Въ Москвѣ-ли
Павелъ Александровичь Исаевъ? Я зналъ что онъ у Васъ проживалъ
нѣкоторое время въ номерахъ.
Не надѣлалъ ли Вамъ какихъ
хлопотъ? Если можете и не забудете черкните мнѣ
хоть что нибудь о немъ. Онъ конечно сердится на меня что я ему не далъ 150∞ взаймы, но у меня во 1хъ не было,
// л. 1 об.
а
во вторыхъ я и въ эту же
зиму ему достаточно помогъ въ
разное время и недавно еще, проѣздомъ въ
Петербургѣ, заплатилъ его долгъ
въ 25∞. Впрочемъ
очень попрошу Васъ, дорогая Елена Павловна, не
сообщать ему что я объ немъ
спрашивалъ Васъ. Ей Богу, я
ужасно сталъ бояться людей. Пренебрегать то что о насъ думаютъ и говорятъ люди, и какъ они на насъ клевещутъ ‑ и
можно и должно, но есть степень, гдѣ все вмѣстѣ обращается въ большой вредъ. ‑ Впрочемъ думаю что Паша обо мнѣ не говоритъ дурно (слишкомъ было бы
ему стыдно это), но жена его дѣло другое.
Всю эту зиму я прожилъ въ Старой Руссѣ, гдѣ прошлымъ
лѣтомъ купались дѣти; тамъ они и теперь
остались. А остался я въ Руссѣ во первыхъ потому что дѣла много взялъ
на себя (писалъ романъ) и
полное уединенiе не только не могло мѣшать, но
могло и способствовать работѣ, а во вторыхъ и
главное потому, что климатъ Петербургскiй
для меня рѣшительно становится не выносимъ. Тѣмъ
не менѣе непремѣнно придется воротиться въ
Петербургъ на предстоящую зиму и опять пробыть въ немъ до лѣта[5].
Но это кажется въ послѣднiй разъ,
и если Богъ дастъ вѣку,
непремѣнно устроюсь гдѣ нибудь не въ Петербургѣ. Полагаю что переѣду окончательно
въ Москву; въ Москвѣ
хоть и очень многое также дурно (если не хуже) какъ въ Петербургѣ, но все таки климатъ-то
лучше. А мнѣ съ моею болѣзнью въ немъ уже оставаться нельзя.
Здѣсь, въ Эмсѣ, я нынѣшнее
лѣто совсѣмъ одинъ. Прошлымъ
лѣтомъ нашелъ здѣсь очень много русскихъ знакомыхъ, или
перезнакомился, ныньче же, хоть и много русскихъ, но ни одного знакомаго
лица. Посѣтителей водъ, со всѣхъ концовъ земли, бездна, по листу курзала въ
настоящую минуту здѣсь 5000 фамилiй. И все
это въ
// л. 2
самомъ
тѣсномъ пространствѣ, хоть и въ живописномъ, но въ смертельно
надоѣвшемъ мнѣ ущельи между горами... Но
не хочется объ Эмсѣ и говорить. Я здѣсь
всего еще 8 дней, а ужъ жду не дождусь, когда
кончится мой срокъ, ‑ точно въ острогѣ сижу. Пробуду же я здѣсь примѣрно
до 5го или даже до 8го Iюля нашего стиля. Если захотите мнѣ черкнуть хоть двѣ
маленькiя строчки то вотъ
адресcъ:
Allemagne, Bad-Ems
A Mr Thèodor Dostoewsky
poste restante.
А если и ничего не пришлете[6],
то все по прежнему буду о[7]
Васъ также думать и вспоминать и за Ваше счастье Богу
молиться. А теперь крѣпко жму Вашу руку
Вашъ весь
Ѳ. Достоевскiй
// л. 2 об.