список исправлений и опечаток


НЕОБЫКНОВЕННОЕ СОБЫТIЕ ([1])

или

ПАССАЖЪ ВЪ ПАССАЖѢ,

СПРАВЕДЛИВАЯ ПОВѢСТЬ О ТОМЪ, КАКЪ ОДИНЪ ГОСПОДИНЪ, ИЗВѢСТНЫХЪ ЛѢТЪ И ИЗВѢСТНОЙ НАРУЖНОСТИ, ПАССАЖНЫМЪ КРОКОДИЛОМЪ БЫЛЪ ПРОГЛОЧЕНЪ ЖИВЬЕМЪ, ВЕСЬ БЕЗЪ ОСТАТКА, И ЧТО ИЗЪ ЭТОГО ВЫШЛО.

СЕМЕНОМЪ СТРИЖОВЫМЪ доставлено.

______

ПРЕДИСЛОВIЕ РЕДАКЦIИ

Редакцiя съ удивленiемъ печатаетъ сей, почти невѣроятный разсказъ, единственно въ томъ уваженiи, что можетъ быть и дѣйствительно все это какъ–нибудь тамъ случилось. Въ разсказѣ объясняется, что какой–то господинъ, извѣстныхъ лѣтъ и извѣстной наружности, былъ проглоченъ находящимся въ Пассажѣ крокодиломъ, весь безъ остатка, и не только остался послѣ этого живъ, но даже прожилъ въ крокодиловыхъ нѣдрахъ невредимо и повидимому охотно двѣ недѣли; былъ въ это время посѣщаемъ праздной и склонной къ увеселенiямъ публикой, входилъ въ разговоры съ посѣтителями, хлопоталъ о пенсiи, часто перемѣнялъ свое направленiе (и физически, т. е. переворачиваясь съ боку на бокъ, и нравственно, въ смыслѣ поведенiя) и подъ самый конецъ, отъ праздности и отъ досады, сталъ философомъ. Такая отъявленная дичь была–бы разумѣется неестественна, еслибъ чрезвычайно


2

искреннiй тонъ автора не склонилъ редакцiю въ свою пользу. Кромѣ того, съ величайшей подробностiю цитуются почти всѣ газетныя статьи, даже стишки, даже яростная полемика, явившiеся въ свѣтъ по поводу проглоченнаго господина. — Доставленъ весь этотъ вздоръ въ редакцiю г. Ѳедоромъ Достоевскимъ, ближайшимъ сотрудникомъ и членомъ редакцiи, но настоящiй авторъ разсказа до сихъ поръ неизвѣстенъ. Однажды, въ отсутствiе г. Достоевскаго изъ дому (по дѣламъ до читателя неотносящимся), явился въ его квартиру нѣкоторый неизвѣстный человѣкъ и оставилъ на его столѣ рукопись съ небольшимъ письмомъ отъ себя, но безъ подписи. Въ письмѣ этомъ онъ кратко, но напыщенно рекомендуетъ свое сочиненiе и проситъ предать его гласности, напечатавъ въ «Эпохѣ». Такъ какъ разсказъ тоже никѣмъ не подписанъ, то редакцiя и уполномочила Ѳедора Достоевскаго, для виду, подписать подъ нимъ свое имя, и въ то–же время, въ видахъ справедливости, изобрѣсти приличный псевдонимъ и неизвѣстному автору. Такимъ образомъ неизвѣстный авторъ и названъ былъ Семеномъ Стрижовымъ, — неизвѣстно почему. Что–же касается до г. Достоевскаго, то онъ съ охотою подписалъ свое имя, справедливо разсуждая, что если повѣсть сiя понравится публикѣ, то ему–же будетъ лучше, потому что подумаютъ, что онъ сочинилъ; если–же не понравится, то стоитъ ему только сказать, что не онъ сочинилъ, — и дѣло въ шляпѣ.

Редакцiя не скрываетъ впрочемъ отъ публики одного чрезвычайно важнаго обстоятельства, именно: сколько она ни старалась, какъ ни разыскивала хоть чего–нибудь, чтó могло–бы пролить какой–нибудь свѣтъ на это неслыханное пассажное происшествiе — ничто не помогало! Никто, рѣшительно никто ни слова не слыхалъ и не читалъ о чомъ–нибудь хоть капельку на это похожемъ, хотя и оказалось, что пассажныхъ крокодиловъ многiе ходили смотрѣть. Однимъ словомъ — проглоченнаго живьемъ господина, къ величайшему сожалѣнiю и къ величайшей досадѣ редакцiи, совсѣмъ не оказывалось. Пробовала редакцiя розыскать тѣ номера газетъ и въ нихъ тѣ статьи, которыя были указаны авторомъ; но къ удивленiю своему скоро примѣтила, что и газетъ съ такими названiями у насъ не имѣется. Въ такой крайности намъ оставалось только одно: всему повѣрить и рѣшить, хотя и по неволѣ, но за то по совѣсти, что незнакомецъ сообщившiй


3

рукопись — не могъ солгать и стало–быть все сообщонное имъ справедливо. Такъ мы и сдѣлали, но тутъ–же долгомъ считаемъ заявить, что если, на случай, все это ложь, а не правда, то болѣе невѣроятной лжи до сихъ поръ еще не бывало въ нашей литературѣ, кромѣ развѣ того всѣмъ извѣстнаго случая, когда у нѣкоего маiора Ковалева, однажды утромъ, сбѣжалъ съ лица его собственный носъ и расхаживалъ потомъ въ мундирѣ и въ шляпѣ съ плюмажемъ въ Таврическомъ саду и по Невскому. Во всякомъ случаѣ редакцiя очень желала–бы, чтобы и публика тоже всему повѣрила; ибо если она не повѣритъ, то стало–быть будетъ упрекать редакцiю во лжи, — а это ужь намъ непрiятно.

И однако–же, — говоримъ искренно, хотя и не безъ смущенiя, — нашлись и въ самой редакцiи люди горячо возставшiе на насъ за то, что мы рѣшились повѣрить такой (будто–бы) отъявленной мистификацiи. Съ яростiю обвиняло насъ это меньшинство, не смотря на то, что мы сдѣлали все что отъ насъ зависѣло для оправданiя такого невѣроятнаго происшествiя въ глазахъ публики. Не оцѣнивъ достаточно нашихъ усилiй, они кричали, очевидно удаляясь отъ предмета, что разсказъ неизвѣстнаго не только противорѣчитъ естественнымъ наукамъ, но даже и анатомiи, что проглотить человѣка извѣстныхъ лѣтъ, можетъ быть вершковъ семи росту и, главное, образованнаго, — невозможно крокодилу и т. д. и т. д. — всего не перечтешь что они накричали, да и не стоитъ, тѣмъ болѣе что большинство голосовъ было въ пользу редакцiи, а ужь рѣшено, что ничего нѣтъ лучше принципа большинства голосовъ для узнанiя истины. Тѣмъ не менѣе редакцiя, чтобъ исполнить свой долгъ во всей добросовѣстности, склонила свое ухо и къ этимъ возгласамъ. Немедленно изъ среды ея были командированы четыре непремѣнныхъ ея члена для отысканiя правды въ Пассажѣ. Требовалось отъ нихъ, чтобы всѣ они, въ совокупности, вошли въ крокодильную, познакомились съ крокодилами и розыскали–бы все сами на мѣстѣ. Командированные были: оба секретаря редакцiи, съ портфелемъ и безъ портфеля, одинъ критикъ и одинъ романистъ. Не жалѣя издержекъ, редакцiя вручила каждому изъ нихъ для уплаты за входъ въ крокодильную по четвертаку. Всѣ четвертаки составляли неотъемлемую собственность редакцiи и были прiобрѣтены ею законнымъ путемъ, безъ какого–бы то ни было посредства какой–либо другой редакцiи.


4

Командированные члены возвратились всѣ черезъ часъ въ величайшемъ негодованiи. Мало того, не хотѣли даже говорить съ нами, вѣроятно отъ досады, и смотрѣли всѣ въ разныя стороны. Наконецъ, побѣжденные усиленно–ласковымъ обращенiемъ редакцiи, согласились прервать молчанiе и объявили прямо, но все еще довольно грубо, что нечего было ихъ и посылать въ Пассажъ, что тутъ съ перваго взгляда видна вся нелѣпость, что крокодилъ не можетъ проглотить цѣликомъ человѣка, но что кто его знаетъ, — можетъ быть оно и могло какъ–нибудь тамъ случиться. Такой рѣзкiй и даже можно сказать одностороннiй приговоръ сначала не на шутку взволновалъ редакцiю. Тѣмъ не менѣе все очень скоро и окончательно уладилось. Во первыхъ, если «можетъ быть оно и могло какъ–нибудь тамъ случиться», то стало–быть и дѣйствительно могло случиться; а во–вторыхъ, по изслѣдованiямъ бывшихъ въ командировкѣ оказалось яснымъ, что въ разсказѣ неизвѣстнаго говорится отнюдь не о тѣхъ всѣмъ извѣстныхъ крокодилахъ, которые показываются теперь въ Пассажѣ, а о какомъ–то другомъ, постороннемъ крокодилѣ, который тоже будто–бы показывался въ Пассажѣ, прожилъ въ немъ недѣли три или четыре и, какъ явствуетъ изъ разсказа, увезенъ обратно на свою родину въ Германiю. Сей–же послѣднiй крокодилъ конечно могъ быть и больше и вмѣстительнѣе теперешнихъ двухъ крокодиловъ, а слѣдственно отчего–жъ–бы онъ не могъ проглотить извѣстныхъ лѣтъ господина, и тѣмъ болѣе образованнаго?

Такое соображенiе окончательно разрѣшило всѣ недоумѣнiя редакцiи. Главное — она побѣдоносно отстояла повѣсть и печатаетъ ее, хотя–бы и очень могла безъ нея обойтись, имѣя уже достаточный комплектъ статей и ровно столько листовъ, сколько ею было первоначально обѣщано публикѣ для каждаго номера «Эпохи», но не стѣсняясь этимъ обѣщанiемъ, редакцiя прибавляетъ и эти лишнiе листы. Если ужь завелись на свѣтѣ «лишнiе люди», почему–же не случиться въ журналѣ и лишнимъ листамъ?


5

ПИСЬМО НЕИЗВѢСТНАГО СОЧИНИТЕЛЯ

къ Ѳ. Достоевскому.

Милостивый государь,

Спѣшу сообщить вамъ, какъ члену редакцiи журнала «Эпоха», исторiю объ одномъ изъ самыхъ необыкновенныхъ и даже, смѣю сказать, невѣроятныхъ событiй, которое можетъ обогатить оригинальностью не только одну вашу «Эпоху», но даже и всю нашу эпоху. Прошу васъ немедленно предать его гласности.

Неизвѣстный сочинитель.

ИСТОРIЯ О НЕОБЫКНОВЕННОМЪ СОБЫТIИ

Ohè Lambert! Où est Lambert?

As tu vu Lambert?

I

Сего тринадцатаго января текущаго шестьдесятъ пятаго года, въ половинѣ перваго пополудни, Елена Ивановна, супруга Ивана Матвѣича, образованнаго друга моего, сослуживца и отчасти отдаленнаго родственника, пожелала посмотрѣть крокодила, показываемаго за извѣстную плату въ Пассажѣ. Имѣя уже въ карманѣ свой билетъ для выѣзда (не столько по болѣзни, сколько изъ любознательности) за границу, а слѣдственно уже считаясь по службѣ въ отпуску и стало–быть будучи совершенно въ то утро свободенъ, Иванъ Матвѣичъ не только не воспрепятствовалъ непреодолимому желанiю своей супруги, но даже самъ возгорѣлся любопытствомъ. «Прекрасная идея, сказалъ онъ вседовольно, — «осмотримъ крокодила! Собираясь въ Европу, не худо познакомиться еще на мѣстѣ съ населяющими ее туземцами,» — и съ сими словами, принявъ подъ–ручку свою супругу, тотчасъ–же отправился съ нею въ Пассажъ. Я–же, по обыкновенiю моему, увязался съ ними рядомъ, — въ видѣ домашняго друга. Никогда еще я не видалъ Ивана Матвѣича въ болѣе


6

прiятномъ расположенiи духа, какъ въ то памятное для меня утро, — подлинно, что мы не знаемъ заранѣ судьбы своей! Войдя въ Пассажъ, онъ немедленно сталъ восхищаться великолѣпiемъ зданiя, а подойдя къ магазину, въ которомъ показывалось вновь привезенное въ столицу чудовище, самъ пожелалъ заплатить за меня четвертакъ крокодильщику, — чего прежде съ нимъ никогда не случалось. Вступивъ въ небольшую комнату, мы замѣтили, что въ ней, кромѣ крокодила, заключаются еще попугаи, изъ иностранной породы какаду и сверхъ того группа обезьянъ въ особомъ шкафу въ углубленiи. У самаго–же входа, у лѣвой стѣны, стоялъ большой жестяной ящикъ, въ видѣ какъ–бы ванны, накрытый крѣпкою желѣзною сѣткой, а на днѣ его было на вершокъ воды. Въ этой–то мелководной лужѣ сохранялся огромнѣйшiй крокодилъ, лежавшiй какъ бревно, совершенно безъ движенiя и видимо лишившiйся всѣхъ своихъ способностей отъ нашего сырого и негостепрiимнаго для иностранцевъ климата. Сiе чудовище ни въ комъ изъ насъ сначала не возбудило особаго любопытства.

 Такъ это–то крокодилъ! сказала Елена Ивановна голосомъ сожалѣнiя и на распѣвъ, а я думала, что онъ... какой–нибудь другой!

Вѣроятнѣе всего она думала, что онъ бриллiантовый. Вышедшiй къ намъ нѣмецъ, хозяинъ–собственникъ крокодила, съ чрезвычайно гордымъ видомъ смотрѣлъ на насъ.

 Онъ правъ, шепнулъ мнѣ Иванъ Матвѣичъ, — ибо сознаетъ, что онъ одинъ во всей Россiи показываетъ теперь крокодила.

Это совершенно вздорное замѣчанiе я тоже отношу къ чрезмѣрно благодушному настроенiю, овладѣвшему Иваномъ Матвѣичемъ въ другихъ случаяхъ весьма завистливымъ.

 Мнѣ кажется, вашъ крокодилъ неживой, проговорила опять Елена Ивановна, пикированная неподатливостью хозяина и съ грацiозной улыбкой обращаясь къ нему, чтобъ преклонить сего грубiяна, — маневръ столь свойственный женщинамъ.

 О, нѣтъ, мадамъ, отвѣчалъ тотъ ломанымъ русскимъ языкомъ и тотчасъ–же, приподнявъ до половины сѣтку ящика, сталъ палочкой тыкать крокодила въ голову.

Тогда коварное чудовище, чтобъ показать свои признаки жизни, слегка пошевелило лапами и хвостомъ, приподняло рыло и испустило нѣчто подобное продолжительному сопѣнью.


7

 Ну, не сердись, Карльхенъ! ласкательно сказалъ нѣмецъ, удовлетворенный въ своемъ самолюбiи.

 Какой противный этотъ крокодилъ! Я даже испугалась, еще кокетливѣе пролепетала Елена Ивановна, — теперь онъ мнѣ будетъ сниться во снѣ.

 Но онъ васъ не укуситъ во снѣ, мадамъ, галантерейно подхватилъ нѣмецъ и прежде всѣхъ засмѣялся остроумiю словъ своихъ, но никто изъ насъ не отвѣчалъ ему.

 Пойдемте, Семенъ Семенычъ, продолжала Елена Ивановна, обращаясь исключительно ко мнѣ, — посмотримте лучше обезьянъ. Я ужасно люблю обезьянъ; изъ нихъ такiя душки... а крокодилъ ужасенъ.

 О не бойся, другъ мой, прокричалъ намъ вслѣдъ Иванъ Матвѣичъ, прiятно храбрясь передъ своею супругою. — Этотъ сонливый обитатель фараонова царства ничего намъ не сдѣлаетъ, — и остался у ящика. Мало того, взявъ свою перчатку, онъ началъ щекотать ею носъ крокодила, желая, какъ признался онъ послѣ, заставить его вновь сопѣть. Хозяинъ–же послѣдовалъ за Еленой Ивановной, какъ за дамою, къ шкафу съ обезьянами.

Такимъ образомъ все шло прекрасно и ничего нельзя было предвидѣть. Елена Ивановна даже до рѣзвости развлеклась обезьянами и казалось вся отдалась имъ. Она вскрикивала отъ удовольствiя, безпрерывно обращаясь ко мнѣ, какъ–будто не желая и вниманiя обращать на хозяина, и хохотала отъ замѣчаемаго ею сходства сихъ мартышекъ съ ея короткими знакомыми и друзьями. Развеселился и я, ибо сходство было несомнѣнное. Нѣмецъ–собственникъ не зналъ смѣяться ему или нѣтъ и потому подконецъ совсѣмъ нахмурился. И вотъ, въ это–то самое мгновенiе, вдругъ страшный, могу даже сказать неестественный крикъ потрясъ комнату. Не зная что подумать, я сначала оледенѣлъ на мѣстѣ; но замѣчая, что кричитъ уже и Елена Ивановна, быстро оборотился и — что–же увидѣлъ я! Я увидѣлъ, — о Боже! — я увидѣлъ несчастнаго Ивана Матвѣича въ ужасныхъ челюстяхъ крокодиловыхъ, перехваченнаго ими поперегъ туловища, уже поднятаго горизонтально на воздухъ и отчаянно болтавшаго въ немъ ногами. За тѣмъ — мигъ и его не стало. Но опишу въ подробности, потому что я все время стоялъ неподвижно и успѣлъ разглядѣть весь происходившiй передо мной процессъ съ такимъ вниманiемъ и любопытствомъ, какого даже и не запомню. — Ибо,


8

думалъ я въ ту роковую минуту, — что еслибъ, вмѣсто Ивана Матвѣича, случилось все это со мной, — какова была–бы тогда мнѣ непрiятность! Но къ дѣлу. Крокодилъ началъ съ того, что повернувъ бѣднаго Ивана Матвѣича въ своихъ ужасныхъ челюстяхъ къ себѣ ногами, сперва проглотилъ самыя ноги; потомъ, отрыгнувъ немного Ивана Матвѣича, старавшагося выскочить и цѣплявшагося руками за ящикъ, вновь втянулъ его въ себя уже выше поясницы. Потомъ, отрыгнувъ еще, глотнулъ еще и еще разъ. Такимъ образомъ Иванъ Матвѣичъ видимо исчезалъ въ глазахъ нашихъ. Наконецъ, глотнувъ окончательно, крокодилъ вобралъ въ себя всего моего образованнаго друга и на этотъ разъ уже безъ остатка. На поверхности крокодила можно было замѣтить какъ проходилъ по его внутренности Иванъ Матвѣичъ со всѣми своими формами. Я было уже готовился закричать вновь, какъ вдругъ судьба еще разъ захотѣла вѣроломно подшутить надъ нами: крокодилъ понатужился, вѣроятно давясь отъ огромности проглоченнаго имъ предмета, снова раскрылъ всю ужасную пасть свою и изъ нея, въ видѣ послѣдней отрыжки, вдругъ на одну секунду выскочила голова Ивана Матвѣича, съ отчаяннымъ выраженiемъ въ лицѣ, при чомъ очки его мгновенно свалились съ его носу на дно ящика. Казалось, эта отчаянная голова для того только и выскочила, чтобъ еще разъ бросить послѣднiй взглядъ на всѣ предметы и мысленно проститься со всѣми свѣтскими удовольствiями. Но она не успѣла въ своемъ намѣренiи: крокодилъ вновь собрался съ силами, глотнулъ и въ мигъ она снова исчезла, въ этотъ разъ уже на вѣки. Это появленiе и исчезновенiе еще живой человѣческой головы было такъ ужасно, но вмѣстѣ съ тѣмъ, — отъ быстроты–ли и неожиданности дѣйствiя, или вслѣдствiе паденiя съ носу очковъ, — заключало въ себѣ что–то до того смѣшное, что я вдругъ и совсѣмъ неожиданно фыркнулъ; но спохватившись, что смѣяться въ такую минуту мнѣ, въ качествѣ домашняго друга, неприлично, — обратился тотчасъ–же къ Еленѣ Ивановнѣ и съ симпатическимъ видомъ сказалъ ей:

 Теперь капутъ нашему Ивану Матвѣичу!

Не могу даже и подумать выразить до какой степени было сильно волненiе Елены Ивановны въ продолженiе всего процесса. Сначала, послѣ перваго крика, она какъ–бы замерла на мѣстѣ и смотрѣла на представлявшуюся ей кутерьму повидимому равнодушно,


9

но съ чрезвычайно–выкатившимися глазами; потомъ вдругъ залилась раздирающимъ воплемъ, но я схватилъ ее за руки. Въ это мгновенiе и хозяинъ, сначала тоже отупѣвшiй отъ ужаса, вдругъ всплеснулъ руками и закричалъ, глядя на небо:

 О, мой крокодиль, о мейнъ аллерлибстеръ Карльхенъ! Муттеръ, муттеръ, муттеръ!

На этотъ крикъ отворилась задняя дверь и показалась муттеръ, въ чепцѣ, румяная, пожилая, но растрепанная, и съ визгомъ бросилась къ своему нѣмцу.

Тутъ–то начался содомъ: Елена Ивановна выкрикивала какъ изступленная одно только слово: «вспороть! вспороть!» и бросалась къ хозяину и къ муттеръ, повидимому упрашивая ихъ — вѣроятно въ самозабвенiи — кого–то и за что–то вспороть. Хозяинъ–же и муттеръ ни на кого изъ насъ не обращали вниманiя: они оба выли какъ телята около ящика.

 Онъ пропадиль, онъ сейчасъ будетъ лопаль, потому что онъ проглатиль ганцъ чиновникъ! кричалъ хозяинъ.

 Унзеръ Карльхенъ, унзеръ аллерлибстеръ Карльхенъ вирдъ штербенъ! выла хозяйка.

 Мы сироттъ и безъ клѣбъ! подхватывалъ хозяинъ.

 Вспороть, вспороть, вспороть! заливалась Елена Ивановна, вцѣпившись въ сюртукъ нѣмца.

 Онъ дразниль крокодиль, — зачѣмъ вашъ мужъ дразниль крокодиль! кричалъ отбиваясь нѣмецъ, — ви заплати́тъ, если Карльхенъ вирдъ лопаль, — дасъ варъ мейнъ зонъ, дасъ варъ мейнъ айнцигеръ зонъ!

Признаюсь, я былъ въ страшномъ негодованiи, видя такой эгоизмъ заѣзжаго нѣмца и сухость сердца въ его растрепанной муттеръ; тѣмъ не менѣе, безпрерывно повторяемые крики Елены Ивановны: «вспороть, вспороть!» еще болѣе возбуждали мое безпокойство и увлекли наконецъ все мое вниманiе, такъ что я даже испугался... Скажу заранѣе — странныя сiи восклицанiя были поняты мною совершенно превратно: мнѣ показалось, что Елена Ивановна потеряла на мгновенiе разсудокъ, но тѣмъ не менѣе, желая отмстить за погибель любезнаго ей Ивана Матвѣича, предлагала, въ видѣ слѣдуемаго ей удовлетворенiя, наказать крокодила розгами. А между тѣмъ она разумѣла совсѣмъ другое. Не безъ смущенiя озираясь на дверь,


10

началъ я упрашивать Елену Ивановну успокоиться и, главное, не употреблять щекотливаго слова: «вспороть». Ибо такое ретроградное желанiе, здѣсь, въ самомъ сердцѣ Пассажа и образованнаго общества, въ двухъ шагахъ отъ той самой залы, гдѣ можетъ быть въ эту самую минуту господинъ Лавровъ читалъ публичную лекцiю, — не только было невозможно, но даже немыслимо и съ минуты на минуту могло привлечь на насъ свистки образованности и каррикатуры г. Степанова. Къ ужасу моему я немедленно оказался правъ въ пугливыхъ подозрѣнiяхъ моихъ: вдругъ раздвинулась занавѣсь, отдѣлявшая крокодильную отъ входной каморки, въ которой собирали четвертаки, и на порогѣ показалась фигура съ усами, съ бородой и съ фуражкой въ рукахъ, весьма сильно нагибавшаяся верхнею частью тѣла впередъ и весьма предусмотрительно старавшаяся держать свои ноги за порогомъ крокодильной, чтобъ сохранить за собой право не заплатить за входъ.

 Такое ретроградное желанiе, сударыня, сказалъ незнакомецъ, стараясь не перевалиться какъ–нибудь къ намъ и устоять за порогомъ, — не дѣлаетъ чести вашему развитiю и обусловливается недостаткомъ фосфору въ вашихъ мозгахъ. Вы немедленно будете освистаны въ хроникѣ прогресса и въ сатирическихъ листкахъ нашихъ...

Но онъ не докончилъ: опомнившiйся хозяинъ, съ ужасомъ увидѣвъ человѣка говорящаго въ крокодильной и ничего за это незаплатившаго, съ яростiю бросился на прогрессивнаго незнакомца и обоими кулаками вытолкалъ его въ шею. На минуту оба скрылись изъ глазъ нашихъ за занавѣсью и тутъ только я наконецъ догадался, что вся кутерьма вышла изъ ничего; Елена Ивановна оказалась совершенно невинною: она отнюдь и не думала, — какъ уже замѣтилъ я выше, — подвергать крокодила ретроградному и унизительному наказанiю розгами, а просто–запросто пожелала, чтобъ ему только вспороли ножомъ брюхо и такимъ образомъ освободили изъ его внутренности Ивана Матвѣича.

 Какъ! ви хатѝтъ, чтобъ мой крокодиль пропадиль! — завопилъ вбѣжавшiй опять хозяинъ; — нѣттъ, пускай вашъ мужъ сперва пропадиль, а потомъ крокодиль!.. Мейнъ фатеръ показаль крокодиль, мейнъ гросфатеръ показаль крокодиль, мейнъ зонъ будетъ показать крокодиль, и я будетъ показать крокодиль!


11

Всѣ будутъ показать крокодиль! Я ганцъ Европа извѣстенъ, а ви неизвѣстенъ ганцъ Европа и мнѣ платѝтъ штрафъ. 

 Я, я! подхватила злобная нѣмка, — ми васъ не пускайтъ, штрафъ когда Карльхенъ лопаль!

 Да и безполезно вспарывать, спокойно прибавилъ я, желая отвлечь Елену Ивановну поскорѣе домой, — ибо нашъ милый Иванъ Матвѣичъ по всей вѣроятности паритъ теперь гдѣ–нибудь въ эмпиреяхъ.

 Другъ мой, раздался въ эту минуту совершенно неожиданно голосъ Ивана Матвѣича, изумившiй насъ до крайности, — другъ мой, мое мнѣнiе — дѣйствовать прямо черезъ контору надзирателя, ибо нѣмецъ безъ помощи полицiи не пойметъ истины.

Эти слова, высказанныя твердо, съ вѣсомъ и выражавшiя присутствiе духа необыкновенное, сначала до того изумили насъ, что мы всѣ отказались–было вѣрить ушамъ нашимъ. Но разумѣется тотчасъ–же подбѣжали къ крокодильному ящику и столько–же съ благоговѣнiемъ, сколько и съ недовѣрчивостью слушали несчастнаго узника. Голосъ его былъ заглушонный, тоненькiй и даже крикливый, какъ–будто выходившiй изъ значительнаго отъ насъ отдаленiя. Похоже было на то, когда какой–либо шутникъ, уходя въ другую комнату и закрывъ ротъ обыкновенной спальной подушкой, начинаетъ кричать, желая представить оставшейся въ другой комнатѣ публикѣ какъ перекликаются два мужика въ пустынѣ или будучи раздѣлены между собою глубокимъ оврагомъ, — чтó я и имѣлъ удовольствiе слышать однажды у моихъ знакомыхъ на святкахъ.

 Иванъ Матвѣичъ, другъ мой, и такъ ты живъ! лепетала Елена Ивановна.

 Живъ и здоровъ, отвѣчалъ Иванъ Матвѣичъ, — и благодаря Всевышняго проглоченъ безъ всякаго поврежденiя. Безпокоюсь–же единственно о томъ, какъ взглянетъ на сей эпизодъ начальство; ибо, получивъ билетъ за–границу, угодилъ въ крокодила, чтó даже и неостроумно...

 Но другъ мой, не заботься объ остроумiи; прежде всего надобно тебя отсюда какъ–нибудь выковырять, — прервала Елена Ивановна.

 Ковыряйтъ! вскричалъ хозяинъ, — я не дамъ ковыряйтъ крокодиль. Теперь публикумъ будетъ ошень больше ходиль, а я


12

буду фуфцигъ копеекъ просиль, и Карльхенъ перестанетъ лопаль.

 Готъ зей данкъ! подхватила хозяйка.

 Они правы, спокойно замѣтилъ Иванъ Матвѣичъ, — экономическiй принципъ прежде всего.

 Другъ мой, закричалъ я, — сейчасъ–же лечу по начальству и буду жаловаться, ибо предчувствую, что намъ однимъ этой каши не сварить.

 И я то–же думаю, замѣтилъ Иванъ Матвѣичъ, — но безъ экономическаго вознагражденiя трудно въ нашъ вѣкъ торговаго кризиса даромъ вспороть брюхо крокодилово, а между тѣмъ представляется неизбѣжный вопросъ: что возьметъ хозяинъ за своего крокодила? а съ нимъ и другой: кто заплатитъ? ибо ты знаешь, я средствъ не имѣю...

 Развѣ въ счотъ жалованья, робко замѣтилъ я, но хозяинъ тотчасъ–же меня прервалъ: — Я не продавайтъ крокодиль, я три тысячи продавайтъ крокодиль, я четыре тысячи продовайтъ крокодиль! Теперь публикумъ будетъ много ходиль. Я пять тысячъ продовайтъ крокодиль!

Однимъ словомъ — онъ куражился нестерпимо; корыстолюбiе и гнусная алчность радостно сiяли въ глазахъ его.

 Ѣду! закричалъ я въ негодованiи.

 И я! и я тоже! я поѣду къ самому Андрею Осипычу, я смягчу его моими слезами, заныла Елена Ивановна.

 Не дѣлай этого, другъ мой, поспѣшно прервалъ ее Иванъ Матвѣичъ, ибо давно уже ревновалъ свою супругу къ Андрею Осипычу и зналъ, что она рада съѣздить поплакать передъ образованнымъ человѣкомъ, потому что слезы къ ней очень шли. — Да и тебѣ мой другъ не совѣтую, продолжалъ онъ, обращаясь ко мнѣ, — нечего ѣхать прямо съ бухты–барахты; еще что изъ этого выйдетъ. А заѣзжай–ка ты лучше сегодня, такъ, въ видѣ частнаго посѣщенiя, къ Тимофею Семенычу. Человѣкъ онъ старомодный и недалекiй, но солидный и главное — прямой. Поклонись ему отъ меня и опиши обстоятельства дѣла. Такъ–какъ я долженъ ему за послѣднiй ералашъ семь рублей, то передай ихъ ему при этомъ удобномъ случаѣ: это смягчитъ суроваго старика. Во всякомъ случаѣ его совѣтъ можетъ послужить для насъ руководствомъ. А теперь уведи пока Елену Ивановну... — Успокойся, другъ мой, продолжалъ онъ ей, — я усталъ отъ


13

всѣхъ этихъ криковъ и бабьихъ дрязгъ и желаю немного соснуть. Здѣсь–же тепло и мягко, хотя я и не успѣлъ еще осмотрѣться въ этомъ неожиданномъ для меня убѣжищѣ...

 Осмотрѣться! развѣ тебѣ тамъ свѣтло? вскрикнула обрадованная Елена Ивановна.

 Меня окружаетъ непробудная ночь, отвѣчалъ бѣдный узникъ, — но я могу щупать и такъ–сказать осматриваться руками... Прощай–же, будь спокойна и не отказывай себѣ въ развлеченiяхъ. До завтра! Ты–же, Семенъ Семенычъ, побывай ко мнѣ вечеромъ и такъ–какъ ты разсѣянъ и можешь забыть, то завяжи узелокъ...

Признаюсь, я и радъ былъ уйти, потому что слишкомъ усталъ, да отчасти и наскучило. Взявъ поспѣшно подъ–ручку унылую, но похорошѣвшую отъ волненiя Елену Ивановну, я поскорѣе вывелъ ее изъ крокодильной.

 Вечеромъ за входъ опять четвертакъ! крикнулъ намъ вслѣдъ хозяинъ.

 О Боже, какъ они жадны! проговорила Елена Ивановна, глядясь въ каждое зеркало въ простѣнкахъ Пассажа и видимо сознавая, что она похорошѣла.

 Экономическiй принципъ, отвѣчалъ я съ легкимъ волненiемъ и гордясь моею дамою передъ прохожими.

 Экономическiй принципъ... — протянула она симпатическимъ голоскомъ, — я ничего не поняла, что говорилъ сейчасъ Иванъ Матвѣичъ объ этомъ противномъ экономическомъ принципѣ.

 Я объясню вамъ, отвѣчалъ я и немедленно началъ разсказывать о благодѣтельныхъ результатахъ привлеченiя иностранныхъ капиталовъ въ наше отечество, о чомъ прочолъ еще утромъ въ «Петербургскихъ Извѣстiяхъ» и въ «Волосѣ».

 Какъ это все странно! прервала она, прослушавъ нѣкоторое время, — да перестаньте–же, противный; какой вы вздоръ говорите... Скажите — я очень красна?

 Вы прекрасны, а не красны! замѣтилъ я, пользуясь случаемъ сказать комплиментъ.

 Шалунъ! пролепетала она самодовольно. — Бѣдный Иванъ Матвѣичъ, прибавила она черезъ минуту, кокетливо склонивъ на плечо головку, — мнѣ право его жаль, ахъ Боже мой! вдругъ вскрикнула она, — скажите, какъ–же онъ будетъ сегодня тамъ


14

кушать и... и... какъ–же онъ будетъ... если ему чего–нибудь будетъ надобно?..

 Вопросъ непредвидѣнный, отвѣчалъ я, тоже озадаченный. Мнѣ по правдѣ это не приходило и въ голову, до того женщины практичнѣе насъ мущинъ при рѣшенiи житейскихъ задачъ!

 Бѣдняжка, какъ это онъ такъ втюрился... и никакихъ развлеченiй и темно... какъ досадно, что у меня не осталось его фотографической карточки... И такъ я теперь вродѣ вдовы, прибавила она съ обольстительной улыбкой, очевидно интересуясь новымъ своимъ положенiемъ, — гм... все–таки мнѣ его жаль!..

Однимъ словомъ — выражалась весьма понятная и естественная тоска молодой и интересной жены о погибшемъ мужѣ. Я привелъ ее наконецъ домой, успокоилъ и, пообѣдавъ вмѣстѣ съ нею, послѣ чашки ароматнаго кофе отправился въ шесть часовъ къ Тимофею Семенычу, разсчитывая, что въ этотъ часъ всѣ семейные люди опредѣленныхъ занятiй сидятъ или лежатъ по домамъ.

Написавъ сiю первую главу слогомъ приличнымъ разсказанному событiю, я намѣренъ далѣе употреблять слогъ хотя и не столь возвышенный, но за то болѣе натуральный, о чомъ и извѣщаю заранѣе читателя.

II

Почтенный Тимофей Семенычъ встрѣтилъ меня какъ–то торопливо и какъ–будто немного смѣшавшись. Онъ провелъ меня въ свой тѣсный кабинетъ и плотно притворилъ дверь: «чтобы дѣти не мѣшали», проговорилъ онъ съ видимымъ безпокойствомъ. За тѣмъ посадилъ меня на стулъ у письменнаго стола, самъ сѣлъ въ кресла, запахнулъ полы своего стараго ватнаго халата и принялъ, на всякiй случай, какой–то офицiальный, даже почти строгiй видъ, хотя вовсе не былъ моимъ или Ивана Матвѣича начальникомъ, а считался до сихъ поръ обыкновеннымъ сослуживцемъ и даже знакомымъ.

 Прежде всего, началъ онъ, — возьмите во вниманiе, что я не начальство, а такой–же точно подначальный человѣкъ какъ и вы, какъ и Иванъ Матвѣичъ... Я сторона–съ и ввязываться ни во что не намѣренъ.

Я удивился, что повидимому онъ уже все это знаетъ. Не смотря


15

на то, разсказалъ ему вновь всю исторiю съ подробностями. Говорилъ я даже съ волненiемъ, ибо исполнялъ въ эту минуту обязанность истиннаго друга. Онъ выслушалъ безъ особаго удивленiя, но съ явными признаками подозрительности.

 Представьте, сказалъ онъ выслушавъ, — я всегда полагалъ, что съ нимъ непремѣнно это случится.

 Почему–же–съ, Тимофей Семенычъ, случай самъ по себѣ весьма необыкновенный–съ...

 Согласенъ. Но Иванъ Матвѣичъ во все теченiе службы своей именно клонилъ къ такому результату. Прытокъ–съ, заносчивъ даже. Все «прогрессъ» да разныя идеи–съ, а вотъ куда прогрессъ–то приводитъ!

 Но вѣдь это случай самый необыкновенный, и общимъ правиломъ для всѣхъ прогрессистовъ его никакъ нельзя положить...

 Нѣтъ ужь это такъ–съ. Это, видите–ли, отъ излишней образованности происходитъ, повѣрьте мнѣ–съ. Ибо люди излишне–образованные лѣзутъ во всякое мѣсто–съ и преимущественно туда, гдѣ ихъ вовсе не спрашиваютъ. Впрочемъ можетъ вы больше знаете, прибавилъ онъ какъ–бы обижаясь. — Я человѣкъ не столь образованный и старый; съ солдатскихъ дѣтей началъ и службѣ моей пятидесятилѣтнiй юбилей сего года пошолъ–съ.

 О нѣтъ, Тимофей Семенычъ, помилуйте. Напротивъ, Иванъ Матвѣичъ жаждетъ вашего совѣта, руководства вашего жаждетъ. Даже, такъ–сказать, со слезами–съ.

 «Такъ сказать со слезами–съ?» Гм. Ну, это слезы крокодиловы и имъ не совсѣмъ можно вѣрить. Ну зачѣмъ, скажите, потянуло его за границу? Да и на какiя деньги? Вѣдь онъ и средствъ не имѣетъ?

 На скопленное, Тимофей Семенычъ, изъ послѣднихъ наградныхъ, отвѣчалъ я жалобно. — Всего на три мѣсяца хотѣлъ съѣздить, — въ Швейцарiю... на родину Вильгельма Теля.

 Вильгельма Теля? Гм!

 Въ Неаполѣ встрѣтить весну хотѣлъ–съ. Осмотрѣть музей, нравы, животныхъ...

 Гм, животныхъ? А по моему такъ–просто изъ гордости. Какихъ животныхъ? Животныхъ? Развѣ у насъ мало животныхъ? Есть звѣринцы, музеи, верблюды. Медвѣди подъ самымъ


16

Петербургомъ живутъ. Да вотъ онъ и самъ засѣлъ въ крокодилѣ...

 Тимофей Семенычъ, помилуйте, человѣкъ въ несчастьи, человѣкъ прибѣгаетъ какъ къ другу, какъ къ старшему родственнику, совѣта жаждетъ, а вы — укоряете... Пожалѣйте хоть несчастную Елену Ивановну!

 Это вы про супругу–съ? Интересная дамочка, — проговорилъ Тимофей Семенычъ, видимо смягчаясь и съ апетитомъ нюхнувъ табаку. — Особа субтильная. И какъ полна, и головку все такъ на бочокъ, на бочокъ... очень прiятно–съ. Андрей Осипычъ еще третьяго дня упоминалъ.

 Упоминалъ?

 Упоминалъ–съ, и въ выраженiяхъ весьма лестныхъ. Бюстъ, говоритъ, — взглядъ, причоска.... Конфетка, говоритъ, а не дамочка, и тутъ–же засмѣялись. Молодые они еще люди. — Тимофей Семенычъ съ трескомъ высморкался. — А между тѣмъ вотъ и молодой человѣкъ, а какую карьеру себѣ составляютъ–съ...

 Да вѣдь тутъ совсѣмъ другое, Тимофей Семенычъ.

 Конечно, конечно–съ.

 Такъ какъ–же, Тимофей Семенычъ?

 Да что–же я–то могу сдѣлать?

 Посовѣтуйте–съ, руководите, какъ опытный человѣкъ, какъ родственникъ! Что предпринять? Идти–ли по начальству или...

 По начальству? Отнюдь нѣтъ–съ, — торопливо произнесъ Тимофей Семенычъ. — Если хотите совѣта, то прежде всего надо это дѣло замять и дѣйствовать такъ–сказать въ видѣ частнаго лица. Случай подозрительный–съ, да и небывалый. Главное небывалый, примѣра не было–съ, да и плохо рекомендующiй... Поэтому осторожность прежде всего... Пусть ужь тамъ себѣ полежитъ. Надо выждать, выждать...

 Да какъ–же выждать, Тимофей Семенычъ? Ну что если онъ тамъ задохнется?

 Да почему–же–съ? Вѣдь вы кажется говорили, что онъ даже съ довольнымъ комфортомъ устроился?

Я разсказалъ все опять. Тимофей Семенычъ задумался.

 Гм, проговорилъ онъ, вертя табатерку въ рукахъ, — по моему даже и хорошо, что онъ тамъ на время полежитъ, вмѣсто за–границы–то–съ. Пусть на досугѣ подумаетъ; разумѣется задыхаться


17

не надо, и потому надо взять надлежащiя мѣры для сохраненiя здоровья: ну, тамъ, остерегаться кашля и прочаго... А что касается нѣмца, то по моему личному мнѣнiю онъ въ своемъ правѣ, и даже болѣе другой стороны, потому что въ его крокодила влѣзли безъ спросу, а не онъ влѣзъ безъ спросу въ крокодила Ивана Матвѣичева, у котораго впрочемъ, сколько я запомню, и не было своего крокодила. Ну–съ, а крокодилъ составляетъ собственность, стало–быть безъ вознагражденiя его взрѣзать нельзя–съ.

 Для спасенiя человѣчества, Тимофей Семенычъ.

 Ну ужь это дѣло полицiи–съ. Туда и слѣдуетъ отнестись.

 Да вѣдь Иванъ Матвѣичъ можетъ и у насъ понадобиться. Его могутъ потребовать–съ.

 Иванъ–то Матвѣичъ понадобиться? хе–хе! Ктому–же вѣдь онъ считается въ отпуску, стало–быть мы можемъ и игнорировать, а онъ пусть осматриваетъ тамъ европейскiя земли. Другое дѣло, если онъ послѣ сроку не явится, ну тогда и спросимъ, справки наведемъ...

 Три–то мѣсяца! Тимофей Семенычъ, помилуйте!

 Самъ виноватъ–съ. Ну кто его туда совалъ? эдакъ пожалуй придется ему казенную няньку нанять–съ, а этого и по штату не полагается. А главное — крокодилъ есть собственность, стало–быть тутъ уже такъ называемый экономическiй принципъ въ дѣйствiи. А экономическiй принципъ прежде всего–съ. Еще третьяго дня у Луки Андреича на вечерѣ Игнатiй Прокофьичъ говорилъ. Игнатiя Прокофьича знаете? Капиталистъ, при дѣлахъ–съ, и знаете складно такъ говоритъ: «Намъ нужна, говоритъ, промышленность, промышленности у насъ мало. Надо ее родить. Надо капиталы родить, значитъ среднее сословiе, такъ называемую буржуазiю надо родить. А такъ–какъ нѣтъ у насъ капиталовъ, значитъ надо ихъ изъ–за границы привлечь. Надо, вопервыхъ, дать ходъ иностраннымъ компанiямъ для скупки по участкамъ нашихъ земель, какъ вездѣ утверждено теперь за границей. Общинная собственность — ядъ, говоритъ, гибель! И знаете съ жаромъ такъ говоритъ; ну, имъ прилично: люди капитальные... да и неслужащiе. Съ общиной, говоритъ, ни промышленность, ни земледѣлiе не возвысятся. Надо, говоритъ, чтобъ иностранныя компанiи скупили по возможности всю нашу землю по частямъ, а потомъ дробить, дробить, дробить какъ можно въ


18

мелкiе участки, и знаете, — рѣшительно такъ произноситъ: дррробить, говоритъ, а потомъ и продавать въ личную собственность. Да и не продавать, а просто арендовать. Когда, говоритъ, вся земля будетъ у привлечонныхъ иностранныхъ компанiй въ рукахъ, тогда значитъ можно какую угодно цѣну на аренду назначить. Стало–быть мужикъ будетъ работать уже втрое, изъ одного насущнаго хлѣба, и его можно когда угодно согнать. Значитъ онъ будетъ чувствовать, будетъ покоренъ, прилеженъ и втрое за ту–же цѣну выработаетъ. А теперь въ общинѣ что ему! Знаетъ, что съ голоду не помретъ, ну и лѣнится, и пьянствуетъ. А межъ тѣмъ къ намъ и деньги привлекутся, и капиталы большiе заведутся, и буржуазiя пойдетъ. Вонъ и англiйская политическая и литературная газета Теймсъ, разбирая наши финансы, отзывалась намедни, что потому и не растутъ наши финансы, что средняго сословiя нѣтъ у насъ, кошелей большихъ нѣтъ, пролетарiевъ услужливыхъ нѣтъ... Хорошо говоритъ Игнатiй Прокофьичъ. Ораторъ–съ. Самъ по начальству отзывъ хочетъ подать и потомъ въ «Извѣстiяхъ» напечатать. Это ужь не стишки, подобно Ивану Матвѣичу...

 Такъ какъ–же Иванъ–то Матвѣичъ? ввернулъ я, давъ поболтать старику. Тимофей Семенычъ любилъ иногда поболтать и тѣмъ показать, что и онъ не отсталъ и все это знаетъ.

 Иванъ–то Матвѣичъ какъ–съ? Такъ вѣдь я къ тому и клоню–съ. Сами–же мы вотъ хлопочемъ о привлеченiи иностранныхъ капиталовъ въ отечество, а вотъ посудите: едва только капиталъ привлечоннаго крокодильщика удвоился черезъ Ивана Матвѣича, а мы, чѣмъ–бы протежировать иностраннаго собственника, напротивъ стараемся самому–то основному капиталу брюхо вспороть. Ну сообразно–ли это? По моему Иванъ Матвѣичъ, какъ истинный сынъ отечества, долженъ еще радоваться и гордиться тѣмъ, что собою цѣнность иностраннаго крокодила удвоилъ, а пожалуй еще и утроилъ. Это для привлеченiя надобно–съ. Удастся одному, смотришь и другой съ крокодиломъ прiѣдетъ, а третiй ужь двухъ и трехъ за–разъ привезетъ, а около нихъ капиталы группируются. Вотъ и буржуазiя. Надобно поощрять–съ.

 Помилуйте, Тимофей Семенычъ! вскричалъ я, — да вы требуете почти неестественнаго самоотверженiя отъ бѣднаго Ивана Матвѣича!


19

 Ничего я не требую–съ, и прежде всего прошу васъ, — какъ уже и прежде просилъ, — сообразить, что я не начальство и стало–быть требовать ни отъ кого и ничего не могу. Какъ сынъ отечества говорю, т. е. говорю не какъ Сынъ Отечества, а просто какъ сынъ отечества говорю. Опять–таки кто–жъ велѣлъ ему лѣзть въ крокодила? Человѣкъ солидный, человѣкъ извѣстнаго чина, состоящiй въ законномъ бракѣ и вдругъ — такой шагъ! Сообразно–ли это?

 Но вѣдь этотъ шагъ случился нечаянно–съ.

 А кто его знаетъ? И притомъ изъ какихъ суммъ заплатить крокодильщику, скажите–ка?

 Развѣ въ счотъ жалованья, Тимофей Семенычъ?

 Достанетъ–ли–съ?

 Не достанетъ, Тимофей Семенычъ, отвѣчалъ я съ грустiю. — Крокодильщикъ сначала испугался, что лопнетъ крокодилъ, а потомъ, какъ убѣдился, что все благополучно, заважничалъ и обрадовался, что можетъ цѣну удвоить.

 Утроить, учетверить развѣ! Публика теперь прихлынетъ, а крокодильщики ловкiй народъ. Ктому–же и мясоѣдъ, склонность къ увеселенiямъ и потому, — повторяю, — прежде всего пусть Иванъ Матвѣичъ наблюдаетъ инкогнито, пусть не торопится. Пусть всѣ пожалуй знаютъ, что онъ въ крокодилѣ, но не знаютъ офицiально. Въ этомъ отношенiи Иванъ Матвѣичъ находится даже въ особенно благопрiятныхъ обстоятельствахъ, потому что числится за–границей. Скажутъ, что въ крокодилѣ, а мы и не повѣримъ. Это можно такъ подвести. Главное — пусть выжидаетъ, да и куда ему спѣшить?

 Ну а если...

 Не безпокойтесь, сложенiя плотнаго–съ...

 Ну а потомъ, когда выждетъ?

 Ну–съ, не скрою отъ васъ, что случай до крайности казусный. Сообразиться нельзя–съ, и главное то вредитъ, что не было до сихъ поръ примѣра подобнаго. Будь у насъ примѣръ, еще можно–бы какъ–нибудь руководствоваться. А то какъ тутъ рѣшить? Станешь соображать, а дѣло затянется.

Счастливая мысль блеснула въ моей головѣ.

 Нельзя–ли устроить такъ–съ, сказалъ я, — что ужъ если суждено ему оставаться въ нѣдрахъ чудовища и, волею провидѣнiя,


20

сохранится его животъ, нельзя–ли ему подать прошенiе о томъ, чтобы числиться на службѣ?

 Гм... развѣ въ видѣ отпуска и безъ жалованья...

 Нѣтъ–съ, нельзя–ли съ жалованьемъ–съ?

 На какомъ–же основанiи?

 Въ видѣ командировки...

 Какой и куда?

 Да въ нѣдра–же, въ крокодиловы нѣдра... Такъ–сказать для справокъ, для изученiя фактовъ на мѣстѣ. Конечно это будетъ ново, но вѣдь это прогрессивно и въ то–же время покажетъ заботливость о просвѣщенiи–съ...

Тимофей Семенычъ задумался.

 Командировать особаго чиновника, сказалъ онъ наконецъ: — въ нѣдра крокодила, для особыхъ порученiй, по моему личному мнѣнiю — нелѣпо–съ. По штату не полагается. Да и какiя могутъ быть туда порученiя?

 Да для естественнаго такъ–сказать изученiя природы на мѣстѣ, въ живьѣ–съ. Ныньче все пошли естественныя науки–съ, ботаника... Онъ–бы тамъ жилъ и сообщалъ–съ... ну тамъ о пищеваренiи или просто о нравахъ. Для скопленiя фактовъ–съ.

 То–есть это по части статистики. Ну, въ этомъ я не силенъ, да и не философъ. Вы говорите: факты, — мы и безъ того завалены фактами и не знаемъ, чтó съ ними дѣлать. Притомъ–же эта статистика опасна...

 Чѣмъ–же–съ?

 Опасна–съ. И ктому–жъ, согласитесь, онъ будетъ сообщать факты такъ–сказать лежа на боку. А развѣ можно служить лежа на боку? Это ужь опять нововведенiе, и притомъ опасное–съ; и опять–таки примѣра такого не было. Вотъ еслибъ намъ хоть какой–нибудь примѣрчикъ, такъ по моему мнѣнiю пожалуй и можно–бы командировать.

 Но вѣдь и крокодиловъ живыхъ не привозили до сихъ поръ, Тимофей Семенычъ.

 Гм, да... онъ опять задумался. — Если хотите, это возраженiе ваше справедливо и даже могло–бы служить основанiемъ къ дальнѣйшему производству дѣла. Но опять возьмите и то, что если съ появленiемъ живыхъ крокодиловъ начнутъ исчезать служащiе и потомъ, на основанiи того, что тамъ тепло и мягко, будутъ требовать туда командировокъ, а потомъ лежать на


21

боку... согласитесь сами — дурной примѣръ–съ. Вѣдь эдакъ пожалуй всякiй туда полѣзетъ даромъ деньги–то брать.

 Порадѣйте, Тимофей Семенычъ! Кстати–съ: Иванъ Матвѣичъ просилъ передать вамъ карточный должокъ, семь рублей, въ ералашъ–съ...

 Ахъ это онъ проигралъ намедни, у Никифоръ Никифорыча! Помню–съ. И какъ онъ былъ тогда веселъ, смѣшилъ, и вотъ!...

Старикъ былъ искренно тронутъ.

 Порадѣйте, Тимофей Семенычъ.

 Похлопочу–съ. Отъ своего лица поговорю, частнымъ образомъ, въ видѣ справки. А впрочемъ разузнайте–ка такъ, неофицiально, со стороны, какую именно цѣну согласился–бы взять хозяинъ за своего крокодила?

Тимофей Семенычъ видимо подобрѣлъ.

 Непремѣнно–съ, отвѣчалъ я: — и тотчасъ–же явлюсь къ вамъ съ отчотомъ.

 Супруга–то... одна теперь? Скучаетъ?

 Вы–бы навѣстили, Тимофей Семенычъ.

 Навѣщу–съ, я еще давеча подумалъ, да и случай удобный... И зачѣмъ, зачѣмъ это его дергало смотрѣть крокодила! А впрочемъ я–бы и самъ желалъ посмотрѣть.

 Навѣстите–ка бѣднаго, Тимофей Семенычъ.

 Навѣщу–съ. Конечно я этимъ шагомъ моимъ не хочу обнадеживать. Я прибуду какъ частное лицо... Ну–съ, до свиданiя, я вѣдь опять къ Никифоръ–Никифорычу; будете?

 Нѣтъ–съ, я къ узнику.

 Да–съ, вотъ теперь и къ узнику!.. Э–эхъ, легкомыслiе!

Я распростился съ старикомъ. Разнообразныя мысли ходили въ моей головѣ. Добрый и честнѣйшiй человѣкъ Тимофей Семенычъ, а выходя отъ него, я однако порадовался, что ему былъ уже пятидесятилѣтнiй юбилей и что Тимофеи Семенычи у насъ теперь рѣдкость. Разумѣется я тотчасъ–же полетѣлъ въ Пассажъ обо всемъ сообщить бѣдняжкѣ Ивану Матвѣичу. Да и любопытство разбирало меня: какъ онъ тамъ устроился въ крокодилѣ и какъ это можно жить въ крокодилѣ? Да и можно–ли дѣйствительно жить въ крокодилѣ? Порой мнѣ право казалось, что все это какой–то чудовищный сонъ, тѣмъ болѣе, что и дѣло–то шло о чудовищѣ...


22

III

И однако–жъ это былъ не сонъ, а настоящая, несомнѣнная дѣйствительность. Иначе, — сталъ–ли–бы я и разсказывать! Но продолжаю...

Въ Пассажъ я попалъ уже поздно, около девяти часовъ, и въ крокодильную принужденъ былъ войти съ задняго хода, потому что нѣмецъ заперъ магазинъ на этотъ разъ ранѣе обыкновеннаго. Онъ расхаживалъ подомашнему въ какомъ–то засаленномъ старомъ сюртучишкѣ, но самъ еще втрое довольнѣе чѣмъ давеча утромъ. Видно было, что онъ уже ничего не боится и что «публикумъ много ходиль». Муттеръ вышла уже потомъ, очевидно за тѣмъ, чтобъ слѣдить за мной. Нѣмецъ съ муттеръ часто перешоптывались. Не смотря на то, что магазинъ былъ уже запертъ, онъ все–таки взялъ съ меня четвертакъ. И что за ненужная акуратность!

 Ви каждый разъ будетъ платиль; публикумъ будутъ рубль платиль, а ви одинъ четвертакъ, ибо ви добры друкъ вашего добры друкъ, а я почитаю друкъ...

 Живъ–ли, живъ–ли, образованный другъ мой! громко вскричалъ я, подходя къ крокодилу и надѣясь, что слова мои еще издали достигнутъ Ивана Матвѣича и польстятъ его самолюбiю.

 Живъ и здоровъ, отвѣчалъ онъ, какъ будто издали или какъ–бы изъ подъ кровати, хотя я стоялъ подлѣ него: — живъ и здоровъ, но объ этомъ послѣ... Какъ дѣла?

Какъ–бы нарочно не разслышавъ вопроса, я–было началъ съ участiемъ и поспѣшностiю самъ его разспрашивать: какъ онъ, что онъ, и каково въ крокодилѣ и что такое вообще внутри крокодила? Это требовалось и дружествомъ и обыкновенною вѣжливостiю. Но онъ капризно и съ досадой перебилъ меня.

 Какъ дѣла? прокричалъ онъ, по обыкновенiю мною командуя, своимъ визгливымъ голосомъ, чрезвычайно на этотъ разъ отвратительнымъ.

Я разсказалъ всю мою бесѣду съ Тимофеемъ Семенычемъ до послѣдней подробности. Разсказывая я старался выказать нѣсколько обиженный тонъ.

 Старикъ правъ, рѣшилъ Иванъ Матвѣичъ такъ–же рѣзко,


23

какъ и по всегдашнему обыкновенiю своему въ разговорахъ со мной. — Практическихъ людей люблю и не терплю сладкихъ мямлей. Готовъ однако сознаться, что и твоя идея на счотъ командировки не совершенно нелѣпа. Дѣйствительно многое могу сообщить и въ научномъ и въ нравственномъ отношенiи. Но теперь это все принимаетъ новый и неожиданный видъ и не стоитъ хлопотать изъ одного только жалованья. Слушай внимательно. Ты сидишь?

 Нѣтъ, стою.

 Садись на что–нибудь, ну хоть на полъ, и слушай внимательно.

Со злобою взялъ я стулъ и въ сердцахъ, устанавливая, стукнулъ имъ объ полъ.

 Слушай, началъ онъ повелительно, — публики сегодня приходило цѣлая бездна. Къ вечеру не хватило мѣста и для порядка явилась полицiя. Въ восемь часовъ, т. е. ранѣе обыкновеннаго, хозяинъ нашолъ даже нужнымъ запереть магазинъ и прекратить представленiе, чтобъ сосчитать привлечонныя деньги и удобнѣе приготовиться къ завтраму. Знаю, что завтра соберется цѣлая ярмарка. Такимъ образомъ надо полагать, что всѣ образованнѣйшiе люди столицы, дамы высшаго общества, иноземные посланники, юристы, и проч. здѣсь перебываютъ. Мало того: станутъ наѣзжать изъ многостороннихъ провинцiй нашей обширной и любопытной имперiи. Въ результатѣ — я у всѣхъ на виду, и хоть спрятанный, но первенствую. Стану поучать праздную толпу. Научонный опытомъ, представлю изъ себя примѣръ величiя и смиренiя передъ судьбою! Буду такъ–сказать каѳедрой, съ которой начну поучать человѣчество. Даже одни естественно–научныя свѣденiя, которыя могу сообщить объ обитаемомъ мною чудовищѣ, — драгоцѣнны. И потому не только не ропщу на давешнiй случай, но твердо надѣюсь на блистательнѣйшую изъ карьеръ.

 Не наскучило–бы? замѣтилъ я ядовито.

Всего болѣе обозлило меня то, что онъ почти уже совсѣмъ пересталъ употреблять личныя мѣстоимѣнiя, — до того заважничалъ. Тѣмъ не менѣе все это меня сбило съ толку. Съ чего, съ чего эта легкомысленная башка куражится! скрежеталъ я шопотомъ про себя. Тутъ надо плакать, а не куражиться.

 Нѣтъ! отвѣчалъ онъ рѣзко на мое замѣчанiе: — ибо весь


24

проникнутъ великими идеями. Только теперь могу на досугѣ мечтать объ улучшенiи судьбы всего человѣчества. Изъ крокодила выйдетъ теперь правда и свѣтъ. Несомнѣнно изобрѣту новую собственную теорiю новыхъ экономическихъ отношенiй и буду гордиться ею — чего доселѣ не могъ за недосугомъ по службѣ и въ пошлыхъ развлеченiяхъ свѣта. Опровергну все и буду новый Фурье. Кстати, — отдалъ семь рублей Тимофею Семенычу?

 Изъ своихъ, отвѣтилъ я, стараясь выразить голосомъ, что заплатилъ изъ своихъ.

 Сочтемся, отвѣтилъ онъ высокомѣрно. — Прибавки оклада жду всенепремѣнно, ибо кому–же и прибавлять какъ не мнѣ? Польза отъ меня теперь безконечная. Но къ дѣлу. Жена?

 Ты вѣроятно спрашиваешь о Еленѣ Ивановнѣ?

 Жена?! закричалъ онъ даже съ какимъ–то на этотъ разъ визгомъ.

Нечего было дѣлать! Смиренно, но опять–таки скрежеща зубами, разсказалъ я какъ оставилъ Елену Ивановну. Онъ даже и не дослушалъ.

 Имѣю на нее особые виды, началъ онъ нетерпѣливо. — Если буду знаменитъ здѣсь, то хочу, чтобъ она была знаменита тамъ. Учоные, поэты, философы, заѣзжiе минералоги, государственные мужи, послѣ утренней бесѣды со мной, будутъ посѣщать по вечерамъ ея салонъ. Съ будущей недѣли у нея должны начаться каждый вечеръ салоны. Удвоенный окладъ будетъ давать средства къ прiему, а такъ–какъ прiемъ долженъ ограничиваться однимъ чаемъ и нанятыми лакеями, то и дѣлу конецъ. И здѣсь и тамъ будутъ говорить обо мнѣ. Давно жаждалъ случая, чтобъ всѣ говорили обо мнѣ, но не могъ достигнуть скованный малымъ значенiемъ и недостаточнымъ чиномъ. Теперь–же все это достигнуто какимъ–нибудь самымъ обыкновеннымъ глоткомъ крокодила. Каждое слово мое будетъ выслушиваться, каждое изреченiе обдумываться, передаваться, печататься. И я задамъ себя знать! Поймутъ наконецъ какимъ способностямъ дали исчезнуть въ нѣдрахъ чудовища. «Этотъ человѣкъ могъ быть иностраннымъ министромъ и управлять королевствомъ», скажутъ одни. «И этотъ человѣкъ не управлялъ иностраннымъ королевствомъ», скажутъ другiе. Ну чѣмъ, ну чѣмъ я хуже какого–нибудь Гарнье–Пажесишки или какъ ихъ тамъ?.. Жена должна


25

составлять мнѣ панданъ — у меня умъ, у ней красота и любезность. «Она прекрасна, потому и жена его», скажутъ одни. «Она прекрасна, потому что жена его», поправятъ другiе. На всякiй случай пусть Елена Ивановна завтра–же купитъ энциклопедическiй словарь, издававшiйся подъ редакцiей Андрея Краевскаго, чтобъ умѣть говорить обо всѣхъ предметахъ. Чаще–же всего пусть читаетъ рrеmiеr–политикъ «С. Петербургскихъ Извѣстiй», свѣряя каждодневно съ «Волосомъ». Полагаю, что хозяинъ согласится иногда приносить и меня, вмѣстѣ съ крокодиломъ, въ блестящiй салонъ жены моей. Я буду стоять въ ящикѣ среди великолѣпной гостиной и буду сыпать остротами, которыя подберу еще съ–утра. Государственному мужу сообщу мои проэкты; съ поэтомъ буду говорить въ риѳму; съ дамами буду забавенъ и нравственно–милъ, — такъ–какъ вполнѣ безопасенъ для ихъ супруговъ. Всѣмъ остальнымъ буду служить примѣромъ покорности судьбѣ и волѣ провидѣнiя. Жену сдѣлаю блестящею литературною дамою; я ее выдвину впередъ и объясню ее публикѣ; какъ жена моя она должна быть полна величайшихъ достоинствъ, и если справедливо называютъ Андрея Александровича нашимъ русскимъ Альфредомъ де–Мюссе, то еще справедливѣе будетъ, когда назовутъ ее нашей русской Евгенiей Туръ.

Признаюсь, хотя вся эта дичь и походила нѣсколько на всегдашняго Ивана Матвѣича, но мнѣ все–таки пришло въ голову, что онъ теперь въ горячкѣ и бредитъ. Это былъ все тотъ–же обыкновенный и ежедневный Иванъ Матвѣичъ, но наблюдаемый въ стекло въ двадцать разъ увеличивающее.

 Другъ мой, спросилъ я его, — надѣешься–ли ты на долговѣчность? И, вообще, скажи: здоровъ–ли ты? Какъ ты ѣшь, какъ ты спишь, какъ ты дышишь? Я другъ тебѣ и согласись, что случай слишкомъ сверхъестественный, а слѣдственно любопытство мое слишкомъ естественно.

 Праздное любопытство и больше ничего, отвѣчалъ онъ сентенцiозно, — но ты будешь удовлетворенъ. Спрашиваешь какъ устроился я въ нѣдрахъ чудовища? Во–первыхъ крокодилъ, къ удивленiю моему, оказался совершенно пустой. Внутренность его состоитъ какъ–бы изъ огромнаго пустого мѣшка, сдѣланнаго изъ резинки, вродѣ тѣхъ резиновыхъ издѣлiй, которыя распространены у насъ въ Гороховой, въ Морской и, если не


26

ошибаюсь, на Вознесенскомъ проспектѣ. Иначе, сообрази, могъ–ли–бы я въ немъ помѣститься?

 Возможно–ли? вскричалъ я въ понятномъ изумленiи. — Неужели крокодилъ совершенно пустой?

 Совершенно, строго и внушительно подтвердилъ Иванъ Матвѣичъ. — И по всей вѣроятности онъ устроенъ такъ по законамъ самой природы. Крокодилъ обладаетъ только пастью, снабжонною острыми зубами, и въ добавокъ къ пасти — значительно длиннымъ хвостомъ — вотъ и все, по настоящему. Въ серединѣ–же между сими двумя его оконечностями находится пустое пространство, обнесенное чѣмъ–то вродѣ каучука, вѣроятнѣе–же всего дѣйствительно каучукомъ.

 А ребра, а желудокъ, а кишки, а печень, а сердце? прервалъ я даже со злобою.

 Н–ничего, совершенно ничего этого нѣтъ и вѣроятно никогда не бывало. Все это — праздная фантазiя легкомысленныхъ путешественниковъ. Подобно тому какъ надуваютъ гемороидальную подушку, такъ и я надуваю теперь собой крокодила. Онъ растяжимъ до невѣроятности. Даже ты, въ качествѣ домашняго друга, могъ–бы помѣститься со мной рядомъ, еслибъ обладалъ великодушiемъ, — и даже съ тобой еще достало–бы мѣста. Я даже думаю, въ крайнемъ случаѣ, выписать сюда Елену Ивановну. Впрочемъ подобное пустопорожнее устройство крокодила совершенно согласно съ естественными науками. Ибо положимъ, напримѣръ, тебѣ дано устроить новаго крокодила, — тебѣ естественно представляется вопросъ: какое основное свойство крокодилово? Отвѣтъ ясенъ: глотать людей. — Какъ–же достигнуть устройствомъ крокодила, чтобъ онъ глоталъ людей? Отвѣтъ еще яснѣе: устроивъ его пустымъ. Давно уже рѣшено физикой, что природа не терпитъ пустоты. Подобно сему и внутренность крокодилова должна именно быть пустою, чтобъ не терпѣть пустоты, а слѣдственно безпрерывно глотать и наполняться всѣмъ что только есть подъ рукою. И вотъ единственная разумная причина почему всѣ крокодилы глотаютъ нашего брата. Не такъ въ устройствѣ человѣческомъ: чѣмъ пустѣе напримѣръ голова человѣческая, тѣмъ менѣе она ощущаетъ жажды наполниться, и это единственное исключенiе изъ общаго правила. Все это мнѣ теперь ясно какъ день, все это я постигъ собственнымъ умомъ и опытомъ, находясь такъ–сказать въ нѣдрахъ природы, въ ея ретортѣ,


27

прислушиваясь къ бiенiю пульса ея. Даже этимологiя согласна со мною, ибо самое названiе крокодилъ означаетъ прожорливость. Крокодилъ, Сrосоdillо, — есть слово очевидно итальянское, современное можетъ быть древнимъ фараонамъ египетскимъ и очевидно происходящее отъ французскаго корня: сrоquеr, чтò означаетъ съѣсть, скушать и вообще употребить въ пищу. Все это я намѣренъ прочесть въ видѣ первой лекцiи публикѣ, собравшейся въ салонѣ Елены Ивановны, когда меня принесутъ туда въ ящикѣ.

 Другъ мой, не принять–ли тебѣ теперь хоть слабительнаго! вскричалъ я невольно. У него жаръ, жаръ, онъ въ жару! повторялъ я про–себя въ ужасѣ.

 Вздоръ! отвѣчалъ онъ презрительно, — и ктому–же въ теперешнемъ положенiи моемъ это совсѣмъ неудобно. Впрочемъ я отчасти зналъ, что ты заговоришь о слабительномъ.

 Но, другъ мой, а какъ... какъ–же ты теперь употребляешь пищу? Обѣдалъ ты сегодня иль нѣтъ?

 Нѣтъ, но сытъ и, вѣроятнѣе всего, теперь уже никогда не буду употреблять пищи. И это тоже совершенно понятно: наполняя собою всю внутренность крокодилову, я дѣлаю его навсегда сытымъ. Теперь его можно не кормить нѣсколько лѣтъ. Съ другой стороны, — сытый мною, онъ естественно сообщитъ и мнѣ всѣ жизненные соки изъ своего тѣла; это вродѣ того, какъ нѣкоторыя утонченныя кокетки обкладываютъ себя и всѣ свои формы на ночь сырыми котлетами и потомъ, принявъ утреннюю ванну, становятся свѣжими, упругими, сочными и обольстительными. Такимъ образомъ питая собою крокодила, я, обратно, получаю и отъ него питанiе; слѣдовательно — мы взаимно кормимъ другъ друга. Но такъ какъ трудно, даже и крокодилу, переварить такого человѣка какъ я, то ужь разумѣется онъ долженъ при этомъ ощущать нѣкоторую тяжесть въ желудкѣ, — котораго впрочемъ у него нѣтъ, — и вотъ почему, чтобъ не доставить излишней боли чудовищу, я рѣдко ворочаюсь съ боку на бокъ; и хотя–бы и могъ ворочаться, но не дѣлаю сего изъ гуманности. Это единственный недостатокъ теперешняго моего положенiя, и въ аллегорическомъ смыслѣ Тимофей Семенычъ справедливъ, называя меня лежебокой. Но я докажу, что и лежа на боку, — мало того, что только лежа на боку и можно перевернуть судьбу человѣчества. Всѣ великiя идеи и направленiя нашихъ газетъ


28

и журналовъ очевидно произведены лежебоками; вотъ почему и называютъ ихъ идеями кабинетными, но наплевать, что такъ называютъ! Я изобрѣту теперь цѣлую соцiальную систему и — ты не повѣришь — какъ это легко! Стоитъ только уединиться куда–нибудь подальше въ уголъ или хоть попасть въ крокодила, закрыть глаза и тотчасъ–же изобрѣтешь цѣлый рай для всего человѣчества. Давеча, какъ вы ушли, я тотчасъ–же принялся изобрѣтать и изобрѣлъ уже три системы, теперь изготовляю четвертую. Правда, сначала надо все опровергнуть; но изъ крокодила такъ легко опровергать; мало того, изъ крокодила какъ будто все это виднѣе становится.... Впрочемъ въ моемъ положенiи существуютъ и еще недостатки, хотя и мелкiе: внутри крокодила нѣсколько сыро и какъ–будто покрыто слизью, да сверхъ того еще нѣсколько пахнетъ резинкой, точь–въ–точь какъ отъ моихъ прошлогоднихъ калошъ. Вотъ и все, болѣе нѣтъ никакихъ недостатковъ.

 Иванъ Матвѣичъ, прервалъ я, — все это чудеса, которымъ я едва могу вѣрить. И неужели, неужели ты всю жизнь не намѣренъ обѣдать?

 О какомъ вздорѣ заботишься ты, безпечная, праздная голова! Я тебѣ о великихъ идеяхъ разсказываю, а ты... Знай–же, что я сытъ уже однѣми этими великими идеями, озарившими ночь меня окружившую. Впрочемъ добродушный хозяинъ чудовища, сговорившись съ добрѣйшею муттеръ, рѣшили давеча промежъ себя, что будутъ каждое утро просовывать въ пасть крокодила изогнутую металлическую трубочку, вродѣ дудочки, черезъ которую я–бы могъ втягивать въ себя кофе или бульонъ съ размоченнымъ въ немъ бѣлымъ хлѣбомъ. Дудочка уже заказана по сосѣдству, но полагаю, что это излишняя роскошь. Прожить–же надѣюсь по крайней мѣрѣ тысячу лѣтъ, если справедливо, что постольку лѣтъ живутъ крокодилы; о чомъ, благо напомнилъ, справься завтра–же въ какой–нибудь естественной исторiи и сообщи мнѣ, ибо я могъ ошибиться, — смѣшавъ крокодила съ какимъ–нибудь другимъ ископаемымъ. Одно только соображенiе нѣсколько смущаетъ меня: такъ–какъ я одѣтъ въ сукно, а на ногахъ у меня сапоги, то крокодилъ очевидно меня не можетъ переварить. Сверхъ того — я живой и потому сопротивляюсь переваренiю меня всею моею волею, ибо понятно, что не хочу обратиться въ то, во что обращается всякая пища, такъ–какъ


29

это было–бы слишкомъ для меня унизительно. Но боюсь одного: въ тысячелѣтнiй срокъ сукно сюртука моего, къ несчастью русскаго издѣлья, можетъ истлѣть и тогда я, оставшись безъ одежды, не смотря на все мое негодованiе, начну пожалуй и перевариваться; и хоть днемъ я этого ни за–что не допущу и не позволю, но по ночамъ, во снѣ, когда воля отлетаетъ отъ человѣка, меня можетъ постичь самая унизительная участь какого–нибудь картофеля, блиновъ иль телятины. Такая идея приводитъ меня въ бѣшенство. Уже по одной этой причинѣ надо–бы измѣнить тарифъ и поощрять привозъ суконъ англiйскихъ, которыя крѣпче, а слѣдственно и дольше будутъ сопротивляться природѣ въ случаѣ если попадешь въ крокодила. При первомъ случаѣ сообщу мысль мою кому–либо изъ людей государственныхъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ и политическимъ обозрѣвателямъ нашихъ ежедневныхъ петербургскихъ газетъ. Пусть прокричатъ. Надѣюсь, что не одно это они теперь отъ меня позаимствуютъ. Предвижу, что каждое утро цѣлая толпа ихъ, вооружонная редакцiонными четвертаками, будетъ тѣсниться кругомъ меня, чтобъ уловить мои мысли на счотъ вчерашнихъ телеграмъ. Короче — будущность представляется мнѣ въ самомъ розовомъ свѣтѣ.

Горячка, горячка! шепталъ я про себя.

 Другъ мой, а свобода? проговорилъ я, желая вполнѣ узнать его мнѣнiе. — Вѣдь ты такъ сказать въ темницѣ, тогда какъ человѣкъ долженъ наслаждаться свободою.

 Ты глупъ, отвѣчалъ онъ. — Люди дикiе любятъ независимость, люди мудрые любятъ порядокъ, а нѣтъ порядка...

 Иванъ Матвѣичъ, пощади и помилуй!

 Молчи и слушай! взвизгнулъ онъ въ досадѣ, что я перебилъ его. — Никогда не воспарялъ я духомъ такъ, какъ теперь. Въ моемъ тѣсномъ убѣжищѣ одного боюсь — литературной критики толстыхъ журналовъ и свиста сатирическихъ газетъ нашихъ. Боюсь, чтобъ легкомысленные посѣтители, глупцы и завистники и вообще нигилисты не подняли меня на смѣхъ. Но я приму мѣры. Съ нетерпѣнiемъ жду завтрашнихъ отзывовъ публики, а главное — мнѣнiя газетъ. О газетахъ сообщи завтра–же.

 Хорошо, завтра–же принесу сюда цѣлый ворохъ газетъ.

 Завтра еще рано ждать газетныхъ отзывовъ; ибо объявленiя печатаются только на четвертый день. Но отнынѣ каждый вечеръ приходи черезъ внутреннiй ходъ со двора. Я намѣренъ


30

употреблять тебя какъ моего секретаря. Ты будешь мнѣ читать газеты и журналы, а я буду диктовать тебѣ мои мысли и давать порученiя. Въ особенности не забывай телеграмъ. Каждый день чтобъ были здѣсь всѣ европейскiя телеграмы. Но довольно; вѣроятно ты теперь хочешь спать. Ступай домой и не думай о томъ, чтó я сейчасъ говорилъ о критикѣ: я не боюсь ея, ибо сама она находится въ критическомъ положенiи. Стоитъ только быть мудрымъ и добродѣтельнымъ и непремѣнно станешь на пьедесталъ. Если не Сократъ, то Дiогенъ, или то и другое вмѣстѣ, и вотъ будущая роль моя въ человѣчествѣ.

Такъ легкомысленно и навязчиво (правда, — въ горячкѣ) торопился высказаться передо мной Иванъ Матвѣичъ, подобно тѣмъ слабохарактернымъ бабамъ, про которыхъ говоритъ пословица, что онѣ не могутъ удержать секрета. Да и все тó, что сообщилъ онъ мнѣ о крокодилѣ, показалось мнѣ весьма подозрительнымъ. Ну какъ можно, чтобъ крокодилъ былъ совершенно пустой? Бьюсь объ закладъ, что въ этомъ онъ прихвастнулъ изъ тщеславiя и отчасти чтобъ меня унизить. Правда онъ былъ больной, а больному надо уважить; но признаюсь откровенно, я всегда терпѣть не могъ Ивана Матвѣича. Всю жизнь, начиная съ самаго дѣтства, я желалъ и не могъ избавиться отъ его опеки. Тысячу разъ хотѣлъ–было я съ нимъ совсѣмъ расплеваться, и каждый разъ меня опять тянуло къ нему, какъ будто я все еще надѣялся ему что–то доказать и за что–то отмстить. Странная вещь эта дружба! Положительно могу сказать, что я на девять десятыхъ былъ съ нимъ друженъ изъ злобы. На этотъ разъ мы простились однакоже съ чувствомъ.

 Вашъ друкъ ошень умна шеловѣкъ, сказалъ мнѣ вполголоса нѣмецъ, собираясь меня провожать, онъ все время прилежно слушалъ нашъ разговоръ.

 А рrороs, сказалъ я, — чтобъ не забыть, — сколько–бы взяли вы за вашего крокодила, на случай еслибъ вздумали у васъ его покупать?

Иванъ Матвѣичъ, слышавшiй вопросъ, съ любопытствомъ выжидалъ отвѣта. Видимо было, что ему не хотѣлось, чтобъ нѣмецъ взялъ мало; по крайней мѣрѣ онъ какъ–то особенно крякнулъ при моемъ вопросѣ.

Сначала нѣмецъ и слушать не хотѣлъ, даже разсердился.

 Никто не смѣйтъ покупать мой собственный крокодиль!


31

вскричалъ онъ яростно и покраснѣлъ какъ вареный ракъ. — Я не хатитъ продавайтъ крокодиль. Я миллiонъ талеръ не стану браль за крокодиль. Я сто тридцать талеръ сегодня съ публикумъ браль, а завтра десять тысячъ талеръ собраль, а потомъ сто тысячъ талеръ каждый день собираль. Не хочу продаваль!

Иванъ Матвѣичъ даже захихикалъ отъ удовольствiя.

Скрѣпя сердце, хладнокровно и разсудительно, — ибо исполнялъ обязанность истиннаго друга, — намекнулъ я сумасбродному нѣмцу, что разсчоты его не совсѣмъ вѣрны, что если онъ каждый день будетъ собирать по сту тысячъ, то въ четыре дня у него перебываетъ весь Петербургъ и потомъ уже не съ кого будетъ собирать, что въ животѣ и смерти воленъ Богъ, что крокодилъ можетъ какъ–нибудь лопнуть, а Иванъ Матвѣичъ заболѣть и помереть и проч. и проч.

Нѣмецъ задумался.

 Я будетъ ему капли изъ аптеки даваль, сказалъ онъ надумавшись, — и вашъ друкъ не будетъ умираль.

 Капли каплями, сказалъ я, — но возьмите и то, что можетъ затѣяться судебный процессъ. Супруга Ивана Матвѣича можетъ потребовать своего законнаго супруга. Вы вотъ намѣрены богатѣть, а намѣрены–ли вы назначить хоть какую–нибудь пенсiю Еленѣ Ивановнѣ?

 Нѣтъ, не мѣреваль! рѣшительно и строго отвѣчалъ нѣмецъ.

 Нѣттъ, не мѣреваль! подхватила, даже со злобою, муттеръ.

 И такъ не лучше–ли вамъ взять что–нибудь теперь, разомъ, хотя и умѣренное, но вѣрное и солидное, чѣмъ предаваться неизвѣстности? Долгомъ считаю присовокупить, что спрашиваю васъ не изъ одного только празднаго любопытства.

Нѣмецъ взялъ муттеръ и удалился съ нею для совѣщанiй въ уголъ, гдѣ стоялъ шкафъ съ самой большой и безобразнѣйшей изъ всей коллекцiи обезьяной.

 Вотъ увидишь! сказалъ мнѣ Иванъ Матвѣичъ.

Что до меня касается, я въ эту минуту сгаралъ желаньемъ во–первыхъ — избить больно нѣмца, во–вторыхъ — еще болѣе избить муттеръ, а въ третьихъ всѣхъ больше и больнѣе избить Ивана Матвѣича за безграничность его самолюбiя. Но все это ничего не значило въ сравненiи съ отвѣтомъ жаднаго нѣмца.


32

Насовѣтовавшись съ своей муттеръ, онъ потребовалъ за своего крокодила пятьдесятъ тысячъ рублей билетами послѣдняго внутренняго займа съ лотереею; каменный домъ въ Гороховой и при немъ собственную аптеку и, въ добавокъ, — чинъ русскаго полковника.

 Видишь! торжествуя прокричалъ Иванъ Матвѣичъ, — я говорилъ тебѣ! Кромѣ послѣдняго безумнаго желанiя производства въ полковники, — онъ совершенно правъ, ибо вполнѣ понимаетъ теперешнюю цѣнность показываемаго имъ чудовища. Экономическiй принципъ прежде всего!

 Помилуйте! яростно закричалъ я нѣмцу, — да за что–же вамъ полковника–то? Какой вы подвигъ совершили, какую службу заслужили, какой военной славы добились? Ну не безумецъ–ли вы послѣ этого?

 Безумны! вскричалъ нѣмецъ обидѣвшись, — нѣтъ, я ошень умна шеловѣкъ, а ви ошень глюпъ! я заслужиль польковникъ, потому што показаль крокодиль, а въ немъ живой гоф–ратъ сидиль, а русскiй не можетъ показаль крокодиль, а въ немъ живой гоф–ратъ сидиль! Я чрезвышайно умны шеловѣкъ и ошень хочу быль польковникъ!

 Такъ прощай–же, Иванъ Матвѣичъ! вскричалъ я, дрожа отъ бѣшенства, и почти бѣгомъ выбѣжалъ изъ крокодильной. Я чувствовалъ, что еще минута и я уже не могъ–бы отвѣчать за себя. Неестественныя надежды этихъ двухъ болвановъ были невыносимы. Холодный воздухъ, освѣживъ меня, нѣсколько умѣрилъ мое негодованiе. Наконецъ, энергически плюнувъ разъ до пятнадцати въ обѣ стороны, я взялъ извощика, прiѣхалъ домой, раздѣлся и бросился въ постель. Всего досаднѣе было то, что я попалъ къ нему въ секретари. Теперь умирай тамъ отъ скуки каждый вечеръ, исполняя обязанность истиннаго друга! Я готовъ былъ прибить себя за это, и дѣйствительно, уже потушивъ свѣчку и закрывшись одѣяломъ, ударилъ себя нѣсколько разъ кулакомъ по головѣ и по другимъ частямъ тѣла. Это нѣсколько облегчило меня и я наконецъ заснулъ, даже довольно крѣпко, потому что очень усталъ. Всю ночь снились мнѣ только однѣ обезьяны, но подъ самое утро приснилась Елена Ивановна...


33

IV

Обезьяны, какъ догадываюсь, приснились потому, что заключались въ шкафу у крокодильщика; но Елена Ивановна составляла статью особенную.

Скажу заранѣе: я любилъ эту даму; но спѣшу — и спѣшу на курьерскихъ — оговориться: я любилъ ее какъ отецъ, ни болѣе, ни менѣе. Заключаю такъ потому, что много разъ случалось со мною неудержимое желанiе поцаловать ее въ головку или въ румяненькую щочку. И хотя я никогда не приводилъ сего въ исполненiе, но каюсь — не отказался–бы поцаловать ее даже и въ губки. И не то что въ губки, а въ зубки, которые такъ прелестно всегда выставлялись, точно рядъ хорошенькихъ, подобранныхъ жемчужинокъ, когда она смѣялась. Она–же удивительно часто смѣялась. Иванъ Матвѣичъ называлъ ее, въ ласкательныхъ случаяхъ, своей «милой нелѣпостью» — названiе въ высшей степени справедливое и характеристичное. Это была дама–конфетка и болѣе ничего. Посему совершенно не понимаю, зачѣмъ вздумалось теперь тому–же самому Ивану Матвѣичу воображать въ своей супругѣ нашу русскую Евгенiю Туръ? Во всякомъ случаѣ мой сонъ, если не брать въ разсчотъ обезьянъ, произвелъ на меня прiятнѣйшее впечатлѣнiе, и перебирая въ головѣ, за утренней чашкой чаю, всѣ происшествiя вчерашняго дня, я рѣшилъ немедленно зайти къ Еленѣ Ивановнѣ, по дорогѣ на службу, чтò впрочемъ обязанъ былъ сдѣлать и въ качествѣ домашняго друга.

Въ крошечной комнаткѣ передъ спальней, въ такъ называемой у нихъ маленькой гостиной, хотя и большая гостиная была у нихъ тоже маленькая, на маленькомъ нарядномъ диванчикѣ, за маленькимъ чайнымъ столикомъ, въ какой–то полувоздушной утренней распашоночкѣ, сидѣла Елена Ивановна и изъ маленькой чашечки, въ которую мокала крошечный сухарикъ, кушала кофе. Была она обольстительно хороша, но показалась мнѣ тоже и какъ–будто задумчивою.

 Ахъ это вы, шалунъ! встрѣтила она меня съ разсѣянной улыбкой: — садитесь, вѣтренникъ, пейте кофе. Ну что вы вчера дѣлали? Были въ маскерадѣ?


34

 А развѣ вы были? Я вѣдь не ѣзжу... ктому–же посѣщалъ вчера нашего узника...

Я вздохнулъ и, принимая кофе, сдѣлалъ благочестивую мину.

 Кого? Какого это узника? Ахъ да! Бѣдняжка! Ну что онъ — скучаетъ? А знаете... я хотѣла васъ спросить... Я вѣдь могу теперь просить развода?

 Развода! вскричалъ я въ негодованiи и чуть не пролилъ кофе. «Это черномазенькiй!» подумалъ я про–себя, съ яростiю.

Существовалъ нѣкто черномазенькiй, съ усиками, служившiй по строительной части, который слишкомъ ужь часто похаживалъ къ нимъ и чрезвычайно умѣлъ смѣшить Елену Ивановну. Признаюсь, я его ненавидѣлъ, и сомнѣнiя не было, что онъ ужь успѣлъ вчера видѣться съ Еленой Ивановной или въ маскерадѣ, или пожалуй и здѣсь, и наговорилъ ей всякаго вздору!

 Да что–жъ, заторопилась вдругъ Елена Ивановна, точно подучонная: — что–жъ онъ тамъ будетъ сидѣть въ крокодилѣ и пожалуй всю жизнь не придетъ, а я здѣсь его дожидайся! Мужъ долженъ дома жить, а не въ крокодилѣ...

 Но вѣдь это непредвидѣнный случай, началъ было я въ весьма понятномъ волненiи.

 Ахъ нѣтъ, не говорите, не хочу, не хочу! закричала она, вдругъ совсѣмъ разсердившись. — Вы вѣчно мнѣ напротивъ, такой негодный! Съ вами ничего не сдѣлаешь, ничего не посовѣтуете! Мнѣ ужь чужiе говорятъ, что мнѣ разводъ дадутъ, потому что Иванъ Матвѣичъ теперь уже не будетъ получать жалованiя.

 Елена Ивановна! Васъ–ли я слышу? закричалъ я патетически. — Какой злодѣй могъ вамъ это натолковать! Да и разводъ по такой неосновательной причинѣ, какъ жалованiе, совершенно невозможенъ. А бѣдный, бѣдный Иванъ Матвѣичъ къ вамъ такъ–сказать весь пылаетъ любовью, даже и въ нѣдрахъ чудовища. Мало того — таетъ отъ любви какъ кусочекъ сахару. Еще вчера ввечеру, когда вы веселились въ маскерадѣ, онъ упоминалъ, что въ крайнемъ случаѣ можетъ–быть рѣшится выписать васъ, въ качествѣ законной супруги, къ себѣ, въ нѣдра, тѣмъ болѣе, что крокодилъ оказывается весьма помѣстительнымъ не только для двухъ, но даже и для трехъ особъ...


35

И тутъ я немедленно разсказалъ ей всю эту интересную часть моего вчерашняго разговора съ Иваномъ Матвѣичемъ.

 Какъ, какъ! вскричала она въ удивленiи. — Вы хотите, чтобъ и я также полѣзла туда, къ Ивану Матвѣичу? Вотъ выдумки! Да и какъ я полѣзу, такъ въ шляпкѣ и въ кринолинѣ? Господи, какая глупость! Да и какую фигуру я буду дѣлать, когда буду туда лѣзть, а на меня еще кто–нибудь пожалуй будетъ смотрѣть... Это смѣшно! И что я тамъ буду кушать?.. и... и какъ я тамъ буду когда... ахъ Боже мой, что они выдумали!.. И какiя тамъ развлеченiя?.. Вы говорите, что тамъ гумиластикомъ пахнетъ? И какъ–же я буду, если мы тамъ съ нимъ поссоримся — все–таки рядомъ лежать? Фу, какъ это противно!

 Согласенъ, согласенъ со всѣми этими доводами, милѣйшая Елена Ивановна, прервалъ я, стремясь высказаться съ тѣмъ понятнымъ увлеченiемъ, которое всегда овладѣваетъ человѣкомъ, когда онъ чувствуетъ, что правда на его сторонѣ; — но вы не оцѣнили одного во всемъ этомъ; вы не оцѣнили того, что онъ стало–быть безъ васъ жить не можетъ, коли зоветъ туда; значитъ тутъ любовь, любовь страстная, вѣрная, стремящаяся... Вы любви не оцѣнили, милая Елена Ивановна, любви!

 Не хочу, не хочу, и слушать ничего не хочу! отмахивалась она своей маленькой, хорошенькой ручкой, на которой блистали только что вымытые и вычищенные щоточкой розовые ноготки. — Противный! Вы доведете меня до слезъ. Полѣзайте сами, если это вамъ прiятно. Вѣдь вы другъ, ну и ложитесь тамъ съ нимъ рядомъ изъ дружбы, и спорьте всю жизнь о какихъ–нибудь скучныхъ наукахъ...

 Напрасно вы такъ смѣетесь надъ симъ предположенiемъ, съ важностiю остановилъ я легкомысленную женщину: — Иванъ Матвѣичъ и безъ того меня звалъ туда. Конечно васъ привлекаетъ туда долгъ, меня–же только одно великодушiе; но разсказывая мнѣ вчера о необыкновенной растяжимости крокодиловой, Иванъ Матвѣичъ сдѣлалъ весьма ясный намекъ, что не только вамъ обоимъ, но даже и мнѣ, въ качествѣ домашняго друга, можно–бы помѣститься съ вами вмѣстѣ, втроемъ, особенно еслибъ я захотѣлъ того, а потому...

 Какъ такъ, втроемъ? вскричала Елена Ивановна, съ удивленiемъ смотря на меня. — Такъ какъ–же мы... такъ всѣ трое и будемъ тамъ вмѣстѣ? Ха–ха–ха! Какiе вы оба глупые! Ха–ха–ха!


36

Я васъ непремѣнно буду тамъ все время щипать, негодный вы эдакой, ха–ха–ха! Ха–ха–ха!

И она, откинувшись на спинку дивана, расхохоталась до слезинокъ. Все это, и слезы и смѣхъ, было до того обольстительно, что я не вытерпѣлъ и съ увлеченiемъ бросился цаловать у ней ручки, чему она не противилась, хотя и выдрала меня легонько, въ знакъ примиренiя, за уши.

За тѣмъ мы оба развеселились и я подробно разсказалъ ей всѣ вчерашнiе планы Ивана Матвѣича. Мысль о прiемныхъ вечерахъ и объ открытомъ салонѣ ей очень понравилась.

 Но только надо будетъ очень много новыхъ платьевъ, замѣтила она, — и потому надо, чтобъ Иванъ Матвѣичъ присылалъ какъ можно скорѣе и какъ можно больше жалованья... Только... только какъ–же это, прибавила она въ раздумьи, — какъ–же это его будутъ приносить ко мнѣ въ ящикѣ? Это очень смѣшно. Я не хочу, чтобъ моего мужа носили въ ящикѣ. Мнѣ будетъ очень стыдно передъ гостями... Я не хочу, нѣтъ не хочу...

 Кстати, чтобъ не забыть, былъ у васъ вчера вечеромъ Тимофей Семенычъ?

 Ахъ, былъ; прiѣхалъ утѣшать и вообразите, мы съ нимъ все въ свои козыри играли. Онъ на конфеты, а коль я проиграю — онъ мнѣ ручки цалуетъ. Такой негодный, и вообразите чуть было въ маскерадъ со мной не поѣхалъ. Право!

 Увлеченiе! замѣтилъ я, — да и кто не увлечотся вами, обольстительная!

 Ну ужь вы, поѣхали съ вашими комплиментами! Постойте я васъ ущипну на дорогу. Я ужасно хорошо выучилась теперь щипаться. Ну что, каково! Да, кстати, вы говорите Иванъ Матвѣичъ часто обо мнѣ вчера говорилъ?

 Н–н–нѣтъ, не то чтобы очень... Признаюсь вамъ, онъ болѣе думаетъ теперь о судьбахъ всего человѣчества и хочетъ...

 Ну и пусть его! Не договаривайте! Вѣрно скука ужасная. Я какъ–нибудь его навѣщу. Завтра непремѣнно поѣду. Только не сегодня; голова болитъ, а ктому–же тамъ будетъ такъ много публики... Скажутъ это жена его, пристыдятъ... Прощайте. Вечеромъ вы вѣдь... тамъ?

 У него, у него. Велѣлъ прiѣзжать и газетъ привезти.

 Ну вотъ и славно. И ступайте къ нему и читайте. А ко мнѣ


37

сегодня не заѣзжайте. Я нездорова, а можетъ и въ гости поѣду. Ну прощайте, шалунъ.

«Это черномазенькiй у ней будетъ вечеромъ», — подумалъ я про–себя.

Въ канцелярiи я разумѣется не подалъ и виду, что меня пожираютъ такiя заботы и хлопоты. Но вскорѣ замѣтилъ я, что нѣкоторыя изъ прогрессивнѣйшихъ газетъ нашихъ какъ–то особенно скоро переходили въ это утро изъ рукъ въ руки моихъ сослуживцевъ и прочитывались съ чрезвычайно серьозными выраженiями лицъ. Первая попавшаяся мнѣ была — «Листокъ», газетка безъ всякаго особаго направленiя, а такъ только вообще гуманная, — за что ее преимущественно у насъ презирали, хотя и прочитывали. Не безъ удивленiя прочолъ я въ ней слѣдующее.

«Вчера въ нашей обширной и украшенной великолѣпными зданiями столицѣ распространились чрезвычайные слухи. Нѣкто N., извѣстный гастрономъ изъ высшаго общества, вѣроятно наскучивъ кухнею Бореля и ‑скаго клуба, вошолъ въ зданiе Пассажа, въ то мѣсто, гдѣ показывается огромный, только–что привезенный въ столицу крокодилъ, и потребовалъ, чтобъ ему изготовили его на обѣдъ. Сторговавшись съ хозяиномъ, онъ тутъ–же принялся пожирать его (т. е. не хозяина, весьма смирнаго и склоннаго къ акуратности нѣмца, а его крокодила) — еще живьемъ, отрѣзая сочные куски перочиннымъ ножичкомъ и глотая ихъ съ чрезвычайною поспѣшностью. Мало–по–малу весь крокодилъ исчезъ въ его тучныхъ нѣдрахъ, такъ что онъ собирался даже приняться за ихневмона, постояннаго спутника крокодилова, вѣроятно полагая, что и тотъ будетъ такъ–же вкусенъ. Мы вовсе не противъ сего новаго продукта, давно уже извѣстнаго иностраннымъ гастрономамъ. Мы даже предсказывали это напередъ. Англiйскiе лорды и путешественники ловятъ въ Египтѣ крокодиловъ цѣлыми партiями и употребляютъ хребетъ чудовища, въ видѣ бифштекса, съ горчицей, лукомъ и картофелемъ. Французы наѣхавшiе съ Лессепсомъ предпочитаютъ лапы, испечонныя въ горячей золѣ, чтó дѣлаютъ впрочемъ въ пику англичанамъ, которые надъ ними смѣются. Вѣроятно у насъ оцѣнятъ то и другое. Съ своей стороны мы рады новой отрасли промышленности, которой по преимуществу не достаетъ нашему сильному и разнообразному отечеству. Вслѣдъ за симъ первымъ крокодиломъ, исчезнувшимъ въ нѣдрахъ петербургскаго гастронома,


38

вѣроятно не пройдетъ и года, какъ навезутъ ихъ къ намъ сотнями. И почему–бы не оклиматизировать крокодила у насъ въ Россiи? Если невская вода слишкомъ холодна для сихъ интересныхъ чужестранцевъ, то въ столицѣ имѣются пруды, а за городомъ рѣчки и озера. Почему–бы напримѣръ не развести крокодиловъ въ Парголовѣ или въ Павловскѣ, въ Москвѣ–же въ Прѣсненскихъ прудахъ и въ Самотекѣ? Доставляя прiятную и здоровую пищу нашимъ утонченнымъ гастрономамъ, они въ то–же время могли–бы увеселять гуляющихъ на сихъ прудахъ дамъ и поучать собою дѣтей естественной исторiи. Изъ крокодиловой кожи можно–бы было приготовлять футляры, чемоданы, папиросочницы и бумажники, и можетъ быть не одна русская купеческая тысяча въ засаленныхъ кредиткахъ, преимущественно предпочитаемыхъ купцами, улеглась–бы въ крокодиловой кожѣ. Надѣемся еще не разъ возвратиться къ тому интересному предмету».

Я хоть и предчувствовалъ что–нибудь въ этомъ родѣ, тѣмъ не менѣе опрометчивость извѣстiя смутила меня. Не находя съ кѣмъ подѣлиться впечатлѣнiями, я обратился къ сидѣвшему напротивъ меня Прохору Савичу и замѣтилъ, что тотъ уже давно слѣдилъ за мною глазами, а въ рукахъ держалъ «Волосъ», какъ–бы готовясь мнѣ передать его. Молча принялъ онъ отъ меня «Листокъ» и, передавая мнѣ «Волосъ», крѣпко отчеркнулъ ногтемъ статью, на которую вѣроятно хотѣлъ обратить мое вниманiе. Этотъ Прохоръ Савичъ былъ у насъ престранный человѣкъ: молчаливый старый холостякъ, онъ ни съ кѣмъ изъ насъ не вступалъ ни въ какiя сношенiя, почти ни съ кѣмъ не говорилъ въ канцелярiи, всегда и обо всемъ имѣлъ свое собственное мнѣнiе, но терпѣть не могъ кому–нибудь сообщать его. Жилъ онъ одиноко. Въ квартирѣ его почти никто изъ насъ не былъ.

Вотъ что я прочолъ въ показанномъ мѣстѣ «Волоса».

«Всѣмъ извѣстно, что мы прогрессивны и гуманны и хотимъ угоняться въ этомъ за Европой. Но не смотря на всѣ наши старанiя и на усилiя нашей газеты, мы еще далеко не «созрѣли», какъ о томъ свидѣтельствуетъ возмутительный фактъ, случившiйся вчера въ Пассажѣ и о которомъ мы заранѣе предсказывали. Прiѣзжаетъ въ столицу иностранецъ–собственникъ и привозитъ съ собой крокодила, котораго и начинаетъ показывать въ Пассажѣ публикѣ. Мы тотчасъ–же поспѣшили привѣтствовать новую отрасль полезной промышленности, которой вообще не


39

достаетъ нашему сильному и разнообразному отечеству. Какъ вдругъ вчера, въ половинѣ пятаго пополудни, въ магазинъ иностранца–собственника является нѣкто необычайной толщины и въ нетрезвомъ видѣ, платитъ за входъ и тотчасъ–же, безо всякаго предувѣдомленiя, лѣзетъ въ пасть крокодила, который разумѣется принужденъ былъ проглотить его, хотя–бы изъ чувства самосохраненiя, чтобъ не подавиться. Ввалившись во внутренность крокодила, незнакомецъ тотчасъ–же засыпаетъ. Ни крики иностранца–собственника, ни вопли его испуганнаго семейства, ни угрозы обратиться къ полицiи не оказываютъ никакого впечатлѣнiя. Изъ внутри крокодила слышенъ лишь хохотъ и обѣщанiе расправиться розгами (siс), а бѣдное млекопитающее, принужденное проглотить такую массу, тщетно проливаетъ слезы. Незваный гость хуже татарина, но не смотря на пословицу, нахальный посѣтитель выходить не хочетъ. Не знаемъ какъ и объяснять подобные варварскiе факты, свидѣтельствующiе о нашей незрѣлости и марающiе насъ въ глазахъ иностранцевъ. Размашистость русской натуры нашла себѣ достойное примѣненiе. Спрашивается, чего хотѣлось непрошенному посѣтителю? Теплаго и комфортнаго помѣщенiя? Но въ столицѣ существуетъ много прекрасныхъ домовъ съ дешовыми и весьма комфортными квартирами, съ проведенной невской водой и съ освѣщонной газомъ лѣстницей, при которой заводится нерѣдко отъ хозяевъ швейцаръ. Обращаемъ еще вниманiе нашихъ читателей и на самое варварство обращенiя съ домашними животными: заѣзжему крокодилу разумѣется трудно переварить подобную массу разомъ и теперь онъ лежитъ, раздутый горой, и въ нестерпимыхъ страданiяхъ ожидаетъ смерти. Въ Европѣ давно уже преслѣдуютъ судомъ обращающихся негуманно съ домашними животными. Но не смотря на европейское освѣщенiе, на европейскiе тротуары, на европейскую постройку домовъ, намъ еще долго не отстать отъ завѣтныхъ нашихъ предразсудковъ.

Дома новы, но предразсудки стары 

и даже и дома–то не новы, по крайней мѣрѣ лѣстницы. Мы уже не разъ упоминали въ нашей газетѣ, что на Петербургской сторонѣ въ домѣ купца Лукьянова забѣжныя ступеньки деревянной лѣстницы сгнили, провалились и давно уже представляютъ опасность для находящейся у него въ услуженiи солдатки


40

Афимьи Скапидаровой, принужденной часто всходить на лѣстницу съ водою или съ охабкою дровъ. Наконецъ предсказанiя наши оправдались: вчера вечеромъ, въ половинѣ девятаго пополудни, солдатка Афимья Скапидарова провалилась съ суповой чашкой и сломала–таки себѣ ногу. Не знаемъ, починитъ–ли теперь Лукьяновъ свою лѣстницу; русскiй человѣкъ заднимъ умомъ крѣпокъ, но жертва русскаго авось уже свезена въ больницу. Точно такъ–же не устанемъ мы утверждать, что дворники, счищающiе на Выборгской съ деревянныхъ тротуаровъ грязь, не должны пачкать ноги прохожихъ, а должны складывать грязь въ кучки, подобно тому, какъ въ Европѣ при очищенiи сапоговъ и т. д. и т. д.»

 Что–же это, сказалъ я, смотря въ нѣкоторомъ недоумѣнiи на Прохора Савича, — что–же это такое?

 А что–съ?

 Да помилуйте, чѣмъ–бы объ Иванѣ Матвѣичѣ пожалѣть, жалѣютъ о крокодилѣ.

 А что–же–съ? Звѣря даже, млекопитающаго, и того пожалѣли. Чѣмъ–же не Европа–съ? Тамъ тоже крокодиловъ очень жалѣютъ. Хи–хи–хи!

Сказавъ это, чудакъ Прохоръ Савичъ уткнулся въ свои бумаги и уже не промолвилъ болѣе ни слова.

«Волосъ» и «Листокъ» я спряталъ въ карманъ, да кромѣ того набралъ для вечерняго развлеченiя Ивану Матвѣичу старыхъ «Извѣстiй» и «Волосовъ» сколько могъ найти, и хотя до вечера было еще далеко, но на этотъ разъ я пораньше улизнулъ изъ канцелярiи, чтобъ побывать въ Пассажѣ и хоть издали посмотрѣть чтó тамъ дѣлается, подслушать разныя мнѣнiя и направленiя. Предчувствовалъ я, что тамъ цѣлая давка и на всякiй случай поплотнѣе завернулъ лицо въ воротникъ шинели, потому что мнѣ было чего–то немного стыдно — до того мы не привыкли къ публичности. Но чувствую, что я не въ правѣ передавать собственныя, прозаическiя мои ощущенiя въ виду такого замѣчательнаго и оригинальнаго событiя.

Ѳ. ДОСТОЕВСКIЙ.

‑‑‑‑‑‑‑



[1] Эта шутка не имѣетъ ни малѣйшей связи съ романомъ того–же автора, о которомъ мы упоминали въ объявленiи объ изданiи «Эпохи» въ текущемъ году и который надѣемся у насъ напечатать въ концѣ года.