РОМАНЪ ВЪ ДЕВЯТИ ПИСЬМАХЪ

<45>

РОМАНЪ ВЪ ДЕВЯТИ ПИСЬМАХЪ.

I.

(Отъ Петра Иваныча къ Ивану Петровичу.)

Милостивый государь и драгоцѣннѣйшiй другъ,
Иванъ Петровичъ!

Вотъ уже третiй день, какъ я, можно сказать, гоняюсь за вами, драгоцѣннѣйшiй другъ мой, имѣя переговорить о наинужнѣйшемъ дѣлѣ, и нигдѣ не встрѣчаю васъ. Жена моя вчера, въ бытность нашу у Семена Алексѣича, весьма кстати подшутила надъ вами, говоря, что васъ съ Татьяной Петровной вышла парочка непосѣдовъ. Трехъ мѣсяцовъ нѣтъ, какъ женаты, а уже неглижируете домашними своими пенатами. Мы всѣ много смѣялись, — отъ полноты искренняго расположенiя нашего къ вамъ, разумѣется, — но, кромѣ шутокъ, безцѣннѣйшiй мой, задали вы мнѣ хлопотъ. Говоритъ мнѣ Семенъ Алексѣичъ, что не въ клубѣ ли вы Соединеннаго Общества на балѣ? Оставляю жену у супруги Семена Алексѣича, самъ же лечу въ Соединенное Общество. Смѣхъ и горе! представьте мое положенiе: я на балъ — и одинъ, безъ жены! Иванъ Андреичъ, встрѣтившiйся со мною въ швейцарской, увидѣвъ меня одного, немедленно заключилъ (злодѣй!) о необыкновенной страсти моей къ танцовальнымъ собранiямъ и, подхвативъ меня подъ руку, хотѣлъ было уже насильно тащить въ танцклассъ, говоря, что въ Соединенномъ Обществѣ тѣсно ему, развернуться негдѣ молодецкой душѣ, и что отъ пачули съ резедою у него голова разболѣлась. Не нахожу ни васъ, ни Татьяны Петровны. Иванъ Андреичъ увѣряетъ и божится, что вы непремѣнно на «Горе отъ Ума» въ Александрынскомъ Театрѣ.

Лечу въ Александрынскiй Театръ: нѣтъ и тамъ. Сегодня утромъ думалъ васъ найти у Чистоганова, — не тутъ-то было. Чистогановъ шлетъ къ Перепалкинымъ — тоже самое. Однимъ словомъ, измучился совершенно; судите, какъ я хлопоталъ! Теперь пишу къ вамъ (нечего дѣлать!) Дѣло-то мое отнюдь не литературное (вы меня понимаете); лучше бы съ глазу на глазъ, крайне нужно объясниться съ вами и какъ можно скорѣе, и потому прошу ко мнѣ сегодня на чай и на вечернюю бесѣду, вмѣстѣ съ Татьяной Петровной. Моя Анна Михайловна будетъ крайне обрадована посѣщенiемъ вашимъ. Истинно, какъ говорится, по гробъ одолжите.

Кстати, безцѣннѣйшiй другъ мой, — коли дѣло дошло до пера, то все въ строку, — нахожусь вынужденнымъ теперь же попенять вамъ отчасти и даже укорить васъ, почтеннѣйшiй другъ мой, въ одной, по-видимому, весьма невинной продѣлочкѣ, которою вы зло надо мной подшутили... злодѣй вы, безсовѣстный человѣкъ! Около половины прошедшаго мѣсяца вводите вы въ домъ мой одного знакомаго вашего, именно Евгенiя Николаича, ассюрируете его дружеской и для меня, разумѣется, священнѣйшей рекомендацiей вашей; я радуюсь случаю, принимаю молодаго человѣка съ распростертыми объятiями и вмѣстѣ съ тѣмъ кладу голову въ петлю. Петля не петля, а вышла, что называется, штука хорошая. Объяснять теперь некогда, да на перѣ и неловко, а только нижайшая просьба до васъ, злорадственный другъ и прiятель, нельзя ли какимъ нибудь образомъ, поделикатнѣе, въ скобкахъ, на ушко, въ тихомолочку, пошептать вашему молодому человѣку, что есть въ столицѣ много домовъ, кромѣ нашего. Мочи нѣтъ, батюшка! Падамъ до ногъ, какъ говоритъ прiятель нашъ Симоневичъ. Свидимся, я вамъ все разскажу. Не въ томъ смыслѣ говорю, что молодой человѣкъ не взялъ, напримѣръ, на фасонѣ или душевными качествами, или въ чемъ нибудь тамъ другомъ оплошалъ. Напротивъ, онъ даже малый любезный и милый; но вотъ погодите, увидимся; а между тѣмъ, если встрѣтите его, то шепните ему, ради Бога, почтеннѣйшiй. Я бы и самъ это сдѣлалъ, но вы знаете характеръ такой: не могу да и только. Вы же рекомендовали его. Впрочемъ, вечеромъ, во всякомъ случаѣ, подробнѣе объяснимся. А теперь до свиданiя. Остаюсь, и пр.

PS. Маленькой у меня уже съ недѣлю прихварываетъ, и съ каждымъ днемъ все хуже и хуже. Страдаетъ зубенками; вырѣзываются. Жена все няньчится съ нимъ и груститъ, бѣдняжка. Прiѣзжайте. Истинно обрадуете насъ, драгоцѣннѣйшiй другъ мой.

II.

(Отъ Ивана Петровича къ Петру Иванычу.)

Милостивый государь, Петръ Иванычъ!

Получаю вчера письмо ваше, читаю и недоумѣваю. Ищете меня Богъ знаетъ въ какихъ мѣстахъ, а я просто былъ дома. До десяти часовъ ожидалъ Ивана Иваныча Толоконова. Тотчасъ же беру жену, нанимаю извощика, трачусь и являюсь къ вамъ временемъ около половины седьмаго. Васъ дома нѣтъ, а встрѣчаетъ насъ ваша супруга. Жду васъ до половины одиннадцатаго; долѣе невозможно. Беру жену, трачусь, нанимаю извощика, завожу ее домой, а самъ отправляюсь къ Перепалкинымъ, думая не встрѣчу ли тамъ, но опять ошибаюсь въ расчетахъ. Прiѣзжаю домой, не сплю всю ночь, безпокоюсь, утромъ заѣзжаю къ вамъ три раза, въ 9, въ 10 и въ 11 часовъ, три раза трачусь, нанимаю извощиковъ, и опять вы меня оставляете съ носомъ.

Читая же ваше письмо, удивлялся. Пишете о Евгенiѣ Николаичѣ, просите шепнуть и не упоминаете, почему. Хвалю осторожность, но бумага бумагѣ рознь, а я нужныхъ бумагъ на папильотки женѣ не даю. Недоумѣваю, наконецъ, въ какомъ смыслѣ изволили мнѣ это все написать. Впрочемъ, если на то пошло, то чего же меня-то мѣшать въ это дѣло? Я носа своего не сую во всякую всячину. Отказать могли сами, вижу только, что объясниться нужно мнѣ съ вами короче, рѣшительнѣе, да къ тому же и время проходитъ. А я стѣсненъ и не знаю, что дѣлать придется, коли неглижировать условiями будете. Дорога на носу, дорога чего нибудь стоитъ, а тутъ еще жена хнычетъ: сшей ей бархатный капотъ по модному вкусу. На счетъ же Евгенiя Николаича спѣшу вамъ замѣтить: навелъ я вчера, не теряя времени, окончательно справки, въ бытность мою у Павла Семеныча Перепалкина. У него своихъ 500 душъ въ Ярославской Губернiи, да отъ бабушки есть надежда получить въ 300 душъ подмосковную. Денегъ же сколько, не знаю, а я думаю, что вамъ это лучше знать. Окончательно прошу васъ назначить мнѣ мѣсто свиданiя. Встрѣтили вчера Ивана Андреича и пишете, что объявилъ онъ вамъ, что я въ Александрынскомъ Театрѣ съ женою. Я же пишу, что онъ вретъ, и тѣмъ болѣе ему вѣры нельзя имѣть въ подобныхъ дѣлахъ, что онъ не далѣе, какъ третьяго дня, провелъ свою бабушку на осьми стахъ рубляхъ ассигнацiями. Затѣмъ имѣю честь пребыть.

PS. Жена моя забеременѣла; ктому же она пуглива и чувствуетъ подъ часъ меланхолiю. Въ театральныя же представленiя иногда вводятъ пальбу и искусственно машинами сдѣланный громъ. И потому, боясь испугать жену, въ театры ея не вожу. Самъ же до театральныхъ представленiй охоты большой не имѣю.

III.

(Отъ Петра Иваныча къ Ивану Петровичу.)

Безцѣннѣйшiй другъ мой,
Иванъ Петровичъ!

Виноватъ, виноватъ и тысячу разъ виноватъ, но спѣшу оправдаться. Вчера въ шестомъ часу, и какъ разъ въ то самое время, какъ мы съ истиннымъ участiемъ сердца о васъ вспоминали, прискакалъ нарочный отъ дядюшки Степана Алексѣича съ извѣстiемъ, что съ тетушкой худо. Боясь перепугать жену, неговоря ей ни слова, претекстую постороннее нужное дѣло, и ѣду въ домъ тетушки. Нахожу ее едва живу. Ровно въ пять часовъ послѣдовалъ съ нею ударъ, уже третiй въ два года. Карлъ Ѳедорычъ, медикъ ихъ дома, объявилъ, что, можетъ быть, она не проживетъ и ночи одной. Судите о моемъ положенiи, драгоцѣннѣйшiй другъ мой. Цѣлую ночь на ногахъ, въ хлопотахъ и горѣ! Утромъ только, истощивъ свои силы и удрученный тѣлесною и душевною немощью, прилегъ я у нихъ же на

диванѣ, забылъ сказать, чтобы во время меня разбудили, и проснулся въ половинѣ двѣнадцатаго. Тетушкѣ лучше. Ѣду къ женѣ; она, бѣдная, истерзалась, ожидая меня. Перехватилъ кусокъ кой-чего, обнялъ малютку, разувѣрилъ жену и отправился къ вамъ. Васъ нѣтъ дома. Нахожу же у васъ Евгенiя Николаича. Отправляюсь домой, беру перо и теперь къ вамъ пишу. Не ропщите и не сердитесь на меня, искреннiй другъ мой. Бейте, рубите голову повинную съ плечь, но не лишайте благорасположенiя вашего. Отъ вашей супруги узналъ, что вечеромъ вы у Славяновыхъ. Буду тамъ непремѣнно. Съ величайшимъ нетерпѣнiемъ ожидаю васъ.

Теперь же остаюсь и т. д.

PS. Маленькiй нашъ повергаетъ насъ въ истинное отчаянiе. Карлъ Ѳедорычъ прописалъ ему ревеньку. Стонетъ, вчера не узнавалъ никого. Сегодня же сталъ узнавать и лепечетъ все — папа, мама, бу... Жена въ слезахъ цѣлое утро.

IV.

(Отъ Ивана Петровича къ Петру Иванычу.)

Милостивый государь мой, Петръ Иванычъ!

Пишу къ вамъ у васъ, въ вашей комнатѣ, на вашемъ бюро; а прежде, чѣмъ взялся за перо, прождалъ васъ слишкомъ два часа съ половиною. Теперь позвольте же вамъ прямо сказать, Петръ Иванычъ, мое открытое мнѣнiе, на счетъ всего этого скареднаго обстоятельства. Изъ вашего послѣдняго письма заключаю, что васъ ждутъ у Славяновыхъ, зовете меня туда, являюсь, сижу пять часовъ, а васъ небывало. Чтожь, я людей смѣшить что-ли, по вашему, долженъ? Позвольте, милостивый государь... Являюсь къ вамъ утромъ, надѣясь застать васъ и не подражая такимъ манеромъ нѣкоторымъ обманчивымъ лицамъ, которые ищутъ людей Богъ знаетъ по какимъ мѣстамъ, когда ихъ можно застать дома во всякое прилично-выбранное время. Дома и духа вашего не было. Не знаю, что удерживаетъ меня теперь высказать вамъ всю рѣзкую правду. Скажу только то, что вижу васъ, кажется, на попятномъ дворѣ, относительно нашихъ извѣстныхъ условiй. И теперь только, соображая все дѣло, не могу не признаться, что рѣшительно удивляюсь хитростному вашего ума направленiю. Ясно вижу теперь, что неблагопрiятное намѣренiе свое питали вы съ давнихъ поръ. Доказательствомъ же такому моему предположенiю служитъ то, что вы еще на прошлой недѣлѣ, почти непозволительнымъ образомъ, овладѣли тѣмъ письмомъ вашимъ, на имя мое адресованнымъ, въ которомъ сами изложили, хотя и довольно темно и нескладно, условiя наши на счетъ весьма извѣстнаго вамъ обстоятельства. Боитесь документовъ, ихъ уничтожаете, а меня въ дуракахъ оставляете. Но я въ дуракахъ себя считать не позволю, ибо за таковаго меня доселѣ никто не считалъ, и всѣ на счетъ этого

обстоятельства обо мнѣ съ хорошей стороны относились. Открываю глаза. Сбиваете меня съ толку, туманите меня Евгенiемъ Николаичемъ, и когда я съ неразгаданнымъ мною доселѣ письмомъ вашимъ отъ седьмаго сего мѣсяца, ищу объясниться съ вами, вы назначаете мнѣ ложныя свиданiя, а сами скрываетесь. Не думаете ли вы, милостивый государь, что я всего этого замѣтить не въ силахъ? Обѣщаете вознаградить меня за весьма хорошо вамъ извѣстныя услуги, относительно рекомендацiи разныхъ лицъ, а между тѣмъ, и неизвѣстно какимъ образомъ, устроиваете такъ, что сами у меня деньги берете безъ росписки знатными суммами, что было не далѣе, какъ на прошлой недѣлѣ. Теперь же, взявъ деньги, скрываетесь, да еще отрекаетесь отъ услуги моей, вамъ оказанной относительно Евгенiя Николаича. Разсчитываете, можетъ быть, на скорый отъѣздъ мой въ Симбирскъ и думаете, что не успѣемъ концовъ свести съ вами. Но объявляю вамъ, торжественно и свидѣтельствуясь притомъ честнымъ словомъ моимъ, что если пойдетъ на то, то я нарочно готовъ буду еще цѣлыхъ два мѣсяца прожить въ Петербургѣ, а дѣла своего добьюсь, цѣли достигну и васъ отыщу. И мы умѣемъ подъ часъ дѣйствовать въ пику. Въ заключенiе же объявляю вамъ, что если вы сегодня же не объяснитесь со мною удовлетворительно, сперва на письмѣ, а потомъ личнымъ образомъ, съ глазу на глазъ, и не изложите въ вашемъ письмѣ вновь всѣхъ главныхъ условiй, существовавшихъ между нами, и не объясните окончательно мыслей вашихъ на счетъ Евгенiя Николаича, то я принужденъ буду прибѣгнуть къ мѣрамъ, вамъ весьма неблагопрiятнымъ и даже самому мнѣ противнымъ.

Позвольте пребыть и т. д.

V.

(Отъ Петра Иваныча къ Ивану Петровичу.)

Ноября 11-го.

Любезнѣйшiй, почтеннѣйшiй другъ мой,
Иванъ Петровичъ!

До глубины души моей я былъ огорченъ письмомъ вашимъ. И не совѣстно было вамъ, дорогой, но несправедливый другъ мой, такъ поступать съ лучшимъ доброжелателемъ вашимъ. Поторопиться, необъяснить всего дѣла и, наконецъ, оскорбить меня такими обидными подозрѣнiями?! — Но спѣшу отвѣчать на обвиненiя ваши. — Не застали вы меня, Иванъ Петровичъ, вчера потому, что я вдругъ и совсѣмъ неожиданно позванъ былъ къ одру умирающей. Тетушка Евфимiя Николавна преставилась вчера вечеромъ, въ 11 часовъ пополудни. Общимъ голосомъ родственниковъ избранъ я былъ распорядителемъ всей плачевной и горестной церемонiи. Дѣлъ было столько, что я и поутру сегодня не успѣлъ увидѣться съ вами, ниже увѣдомить хоть строчкой письма. Скорбѣю душевно о недоразумѣнiи,

вышедшемъ между нами. Слова мои о Евгенiѣ Николаевичѣ, высказанныя мною шутливо и мимоходомъ, приняли вы въ совершенно противную сторону, а дѣлу всему дали глубоко обижающiй меня смыслъ. Упоминаете о деньгахъ и выказываете о нихъ свое безпокойство. Но не обинуясь, готовъ удовлетворить всѣмъ вашимъ желанiямъ и требованiямъ, хотя здѣсь, мимоходомъ, и не могу не напомнить вамъ, что деньги, 350 р. сер., взяты мною у васъ на прошлой недѣлѣ на извѣстныхъ условiяхъ, а не заимообразно. Въ послѣднемъ же случаѣ, непремѣнно бы существовала росписка. Не снизхожу до объясненiй касательно остальныхъ пунктовъ, изложенныхъ въ вашемъ письмѣ. Вижу, что это недоразумѣнiе, вижу въ этомъ вашу обычную скорость, горячность и прямоту. Знаю, что благодушiе и открытый характеръ вашъ не позволятъ оставаться сомнѣнiю въ сердцѣ вашемъ, и что, наконецъ, вы же сами протянете первый мнѣ руку вашу. Вы ошиблись, Иванъ Петровичъ, вы крайне ошиблись!

Не смотря на то, что письмо ваше глубоко уязвило меня, я первый, и сегодня же, готовъ бы былъ къ вамъ явиться съ повинною, но я нахожусь въ такихъ хлопотахъ, съ самаго вчерашняго дня, что убитъ теперь совершенно и едва стою на ногахъ. Къ довершенiю бѣдствiй моихъ, жена слегла въ постель; боюсь серьёзной болѣзни. Что же касается до маленькаго, то ему, слава Богу, получше. Но бросаю перо.... дѣла зовутъ, а ихъ цѣлая куча. Позвольте, безцѣннѣйшiй другъ мой, пребыть, и проч.

VI.

(Отъ Ивана Петровича къ Петру Иванычу.)

Ноября 14-го.

Милостивый мой государь, Петръ Иванычъ!

Я выждалъ три дня; употребить постарался ихъ съ пользою, — между тѣмъ, чувствуя, что вѣжливость и приличiе суть первыя украшенiя всякаго человѣка, съ самаго послѣдняго письма моего, отъ десятаго числа сего мѣсяца, не напоминалъ вамъ о себѣ ни словомъ, ни дѣломъ, частiю для того, чтобы дать вамъ исполнить безмятежно христiанскiй долгъ, относительно тетушки вашей, частiю же потому, что для нѣкоторыхъ соображенiй и изысканiй по извѣстному дѣлу имѣлъ во времени надобность. Теперь же спѣшу съ вами окончательнымъ и рѣшительнымъ образомъ объясниться.

Признаюсь вамъ откровенно, что при чтенiи первыхъ двухъ писемъ вашихъ я серьёзно думалъ, что вы не понимаете, чего я хочу; вотъ по какому случаю наиболѣе искалъ я свиданiя съ вами и объясненiя съ глазу на глазъ, боялся пера и обвинялъ себя въ неясности способа выраженiя мыслей моихъ на бумагѣ. Извѣстно вамъ, что воспитанiя и манеровъ хорошихъ я не имѣю и пустозвоннаго

щегольства я чуждаюсь, потому-что по горькому опыту позналъ, наконецъ, сколь обманчива иногда бываетъ наружность, и что подъ цвѣтами иногда таится змѣя. Но вы меня понимали; не отвѣчали же мнѣ такъ, какъ слѣдуетъ, потому, что вѣроломствомъ души своей положили заранѣ измѣнить своему честному слову и существовавшимъ между нами прiятельскимъ отношенiямъ. Совершенно же доказали вы это гнуснымъ поведенiемъ вашимъ, относительно меня въ послѣднее время, поведенiемъ, пагубнымъ для моего интереса, чего не ожидалъ я и чему вѣрить никакъ не хотѣлъ до настоящей минуты; ибо плѣненный въ самомъ началѣ знакомства нашего умными манерами вашими, тонкостiю вашего обращенiя, знанiемъ дѣлъ и выгодами, имѣвшими быть мнѣ отъ сообщества съ вами, я полагалъ, что нашелъ истиннаго друга, прiятеля и доброжелателя. Теперь же ясно позналъ, что есть много людей, подъ льстивою и блестящею наружностью скрывающихъ ядъ въ своемъ сердцѣ, употребляющихъ умъ свой на устроенiе козней ближнему и на непозволительный обманъ, и потому боящихся пера и бумаги, а вмѣстѣ съ тѣмъ и употребляющихъ слогъ свой не на пользу ближняго и отечества, а для усыпленiя и обаянiя разсудка тѣхъ, кои вошли съ ними въ разныя дѣла и условiя. Вѣроломство ваше, милостивый государь мой, относительно меня, ясно можно видѣть изъ нижеслѣдующаго.

Во-первыхъ, когда я, въ ясныхъ и отчетливыхъ выраженiяхъ письма моего, изображалъ вамъ, милостивый государь мой, свое положенiе, а вмѣстѣ съ тѣмъ спрашивалъ васъ въ первомъ письмѣ моемъ, что вы хотите разумѣть подъ нѣкоторыми выраженiями и намѣренiями вашими, преимущественно же относительно Евгенiя Николаича, то вы по большей части старались умалчивать и, возмутивъ меня разъ подозрѣнiями и сомнѣнiями, спокойно сторонились отъ дѣла. Потомъ, надѣлавъ со мной такихъ дѣлъ, которыхъ и приличнымъ словомъ назвать нельзя, стали писать, что вы огорчаетесь. Какъ это назвать прикажете, милостивый мой государь? Потомъ, когда каждая минута была для меня дорога и когда вы заставляли меня гоняться за вами на протяженiи всей столицы, писали вы подъ личиною дружбы мнѣ письма, въ которыхъ, нарочно умалчивая о дѣлѣ, говорили о совершенно постороннихъ вещахъ; именно о болѣзняхъ, во всякомъ случаѣ уважаемой мною вашей супруги, и о томъ, что вашему малюткѣ ревеню дали, и что-де по сему случаю у него прорѣзался зубъ. Обо всемъ этомъ упоминали вы въ каждомъ письмѣ своемъ, съ гнусною и обидною для меня регулярностью. Конечно, готовъ согласиться, что страданiя роднаго дѣтища терзаютъ душу отца, но для чего же упоминать объ этомъ тогда, когда нужно было совершенно другое, болѣе нужное и интересное. Я молчалъ и терпѣлъ; теперь же, когда время прошло, долгомъ почелъ объясниться. Наконецъ, нѣсколько разъ вѣроломно обманувши меня ложнымъ назначенiемъ свиданiй, заставили меня играть, повидимому, роль вашего дурака и потѣшителя, чѣмъ я быть никогда не намѣренъ. Потомъ,

и пригласивъ меня къ себѣ предварительно, и какъ слѣдуетъ обманувъ, увѣдомляете меня, что отозваны были къ страдающей тетушкѣ вашей, получившей ударъ ровно въ пять часовъ, изъясняясь такимъ образомъ и тутъ съ постыдною точностью. Къ счастью моему, милостивый мой государь, въ эти три дня я успѣлъ навесть справки, и по нимъ узналъ, что тетушку вашу постигъ ударъ еще наканунѣ осьмого числа, незадолго до полночи. Посему случаю вижу, что вы употребили святость родственныхъ отношенiй для обмана совершенно постороннихъ людей. Наконецъ, въ послѣднемъ письмѣ своемъ упоминаете и о смерти родственницы вашей, какъ бы приключившейся именно въ то самое время, когда я долженъ былъ явиться къ вамъ для совѣщанiй объ извѣстныхъ дѣлахъ. Но здѣсь гнусность разсчетовъ и выдумокъ вашихъ превосходитъ даже всякое вѣроятiе, ибо, по достовѣрнѣйшимъ справкамъ, къ которымъ по счастливѣйшему для меня случаю успѣлъ я прибѣгнуть и кстати и во время, узналъ я, что тетушка ваша скончалась ровно цѣлыя сутки спустя послѣ безбожно опредѣленнаго вами въ письмѣ своемъ срока для кончины ея. Я не кончу, если буду исчислять всѣ признаки, по коимъ узналъ о вашемъ относительно меня вѣроломствѣ. Довольно даже того для безпристрастнаго наблюдателя, что во всякомъ письмѣ своемъ именуете вы меня своимъ искреннимъ другомъ и называете любезными именами, что дѣлали, по моему разумѣнiю, не для чего иного, какъ съ тѣмъ, чтобы усыпить мою совѣсть.

Приступлю теперь къ главному вашему относительно меня обману и вѣроломству, состоящему именно: въ безпрерывномъ умалчиванiи въ послѣднее время о всемъ томъ, что касается общаго нашего интереса, въ безбожномъ похищенiи письма, въ которомъ, хотя темно и не совсѣмъ мнѣ понятно, объяснили вы наши обоюдныя условiя и соглашенiя, въ варварскомъ насильномъ займѣ 350 р. сер. безъ росписки, сдѣланномъ у меня въ качествѣ вашего половинщика; и, наконецъ, въ гнусной клеветѣ на общаго знакомаго нашего Евгенiя Николаича. Ясно вижу теперь, что хотѣлось вамъ доказать мнѣ, что съ него, съ позволенiя сказать, какъ съ козла, нѣтъ ни молока, ни шерсти, и что онъ самъ ни то, ни сё, ни рыба ни мясо, что и поставили ему въ порокъ въ письмѣ своемъ отъ 6 числа сего мѣсяца. Я же знаю Евгенiя Николаича какъ за скромнаго и благонравнаго юношу, чѣмъ именно можетъ онъ и прельстить, и сыскать, и заслужить уваженiе въ свѣтѣ. Извѣстно тоже мнѣ, что вы каждый вечеръ, въ продолженiи цѣлыхъ двухъ недѣль, клали въ карманъ свой по нѣскольку десятковъ, а иногда и до сотни рублей серебромъ, держа палки и банки Евгенiю Николаичу. Теперь же вы отъ этого всего отпираетесь и не только не соглашаетесь возблагодарить меня за старанiя, но даже присвоили безвозвратно собственныя деньги мои, соблазнивъ меня предварительно качествомъ вашего половинщика и обольстивъ меня разными выгодами, имѣющими быть на долю мою. Присвоивъ же теперь беззаконнѣйшимъ образомъ себѣ мои и Евгенiя

Николаича деньги, возблагодарить меня уклоняетесь, употребляя для сего клевету, которою и очернили безразсудно въ глазахъ моихъ того, кого я старанiями и усилiями своими ввелъ въ домъ вашъ. Сами же, напротивъ, по разсказамъ прiятелей, до сихъ поръ чуть-чуть не лижетесь съ нимъ и выдаете всему свѣту за первѣйшаго вашего друга, не смотря на то, что въ свѣтѣ нѣтъ такого послѣдняго дурака, который бы съ разу не угадалъ, къ чему клонятся всѣ ваши намѣренiя и что именно значатъ на дѣлѣ дружелюбныя и прiятельскiя отношенiя ваши. Я же скажу, что они значатъ обманъ, вѣроломство, забвенiе приличiй и правъ человѣка, богопротивны и всячески порочны. Ставлю себя примѣромъ и доказательствомъ. Чѣмъ я васъ оскорбилъ и за что вы со мною такимъ безбожнымъ образомъ поступили?

Кончаю письмо. Я объяснился. Теперь заключаю: если вы, милостивый мой государь, въ наикратчайшее по полученiи письма сего время не возвратите мнѣ сполна, во 1-хъ, мною вамъ данной суммы, 350 р. сер. и, во 2-хъ, всѣхъ за тѣмъ слѣдующихъ мнѣ по обѣщанiю вашему суммъ, то я прибѣгну ко всевозможнымъ средствамъ, чтобы принудить васъ къ отдачѣ даже открытою силою; во-вторыхъ, къ покровительству законовъ, и, наконецъ, объявляю вамъ, что обладаю кое-какими свидѣтельствами, которыя, оставаясь въ рукахъ вашего покорнѣйшаго слуги и почитателя, могутъ погубить и осквернить ваше имя въ глазахъ цѣлаго свѣта.

Позвольте пребыть и проч.

VII.

(Отъ Петра Иваныча къ Ивану Петровичу.)

Ноября 15-го.

Иванъ Петровичъ!

Получивъ ваше мужицкое и, вмѣстѣ съ тѣмъ, странное посланiе, я въ первую минуту хотѣлъ было разорвать его въ клочки, — но сохранилъ для рѣдкости. Впрочемъ, сердечно сожалѣю о недоразумѣнiяхъ и непрiятностяхъ нашихъ. Отвѣчать вамъ я было не хотѣлъ. Но заставляетъ необходимость. Именно сими строками объявить вамъ нужно, что видѣть васъ когда либо въ домѣ моемъ мнѣ будетъ весьма непрiятно, равно и женѣ моей: она слаба здоровьемъ и запахъ дегтя ей вреденъ.

Жена моя отсылаетъ вашей супругѣ книжку ея, оставшуюся у насъ — Донъ-Кихота Ламанчскаго, съ благодарностью. Что же касается до вашихъ калошъ, будто бы забытыхъ вами у насъ во время послѣдняго посѣщенiя, то съ сожалѣнiемъ увѣдомляю васъ, что ихъ нигдѣ не нашли. Покамѣстъ ихъ ищутъ; но если ихъ совсѣмъ не найдутъ, тогда я вамъ куплю новыя.

Впрочемъ, честь имѣю пребыть и проч.

VIII.

Шестнадцатаго числа ноября, Петръ Иванычъ получаетъ по городской почтѣ на свое имя два письма. Вскрывая первый пакетъ, вынимаетъ онъ записочку, затѣйливо сложенную, на блѣдно розовой бумажкѣ. Рука жены его. Адресовано къ Евгенiю Николаичу, число 2 ноября. Въ пакетѣ больше ничего не нашлось. Петръ Ивановичъ читаетъ:

Милый Eugéne! Вчера никакъ нельзя было. Мужъ былъ дома весь вечеръ. Завтра же прiѣзжай непремѣнно ровно въ одиннадцать. Въ половинѣ одиннадцатаго мужъ отправляется въ Царское и воротится въ полночь. Я злилась всю ночь. Благодарю за присылку извѣстiй и переписки. Какая куча бумаги! Неужели это все она исписала? Впрочемъ, есть слогъ; спасибо тебѣ; вижу, что любишь меня. Не сердись за вчерашнее и приходи завтра, ради Бога.

А.

IX.

Петръ Ивановичъ распечатываетъ второе письмо.

Петръ Иванычъ!

Нога моя и безъ того бы никогда не была въ вашемъ домѣ; напрасно изволили даромъ бумагу марать.

На будущей недѣлѣ уѣзжаю въ Симбирскъ; прiятелемъ безцѣннѣйшимъ и любезнѣйшимъ другомъ останется у васъ Евгенiй Николаичъ; желаю удачи, а о калошахъ не безпокойтесь.

Семнадцатаго числа ноября, Иванъ Петровичъ получаетъ по городской почтѣ на свое имя два письма. Вскрывая первый пакетъ, вынимаетъ онъ записочку, небрежно и наскоро написанную. Рука жены его; адресовано къ Евгенiю Николаичу, число 4 августа. Въ пакетѣ больше ничего не нашлось. Иванъ Петровичъ читаетъ:

Прощайте, прощайте, Евгенiй Николаичъ! награди васъ Господь и за это. Будьте счастливы, а мнѣ доля лютая; страшно! Ваша воля была. Если бы не тетушка, я бы вамъ ввѣрилась такъ. Не смѣйтесь же ни надо мной, ни надъ тетушкой. Завтра вѣнчаютъ насъ. Тетушка рада, что нашелся добрый человѣкъ и беретъ безъ приданаго. Я въ первый разъ пристально на него поглядѣла сегодня. Онъ, кажется, добрый такой. Меня торопятъ. Прощайте, прощайте.... голубчикъ мой!! Помяните обо мнѣ когда нибудь; я же васъ никогда не забуду. Прощайте! Подпишу и это послѣднее, какъ первое мое... помните?

Татьяна.

Во второмъ письмѣ было слѣдующее:

Иванъ Петровичъ! Завтра вы получите калоши новыя; я ничего не привыкъ таскать изъ чужихъ кармановъ; также не люблю собирать по улицамъ лоскутки всякой всячины.

Евгенiй Николаичъ на дняхъ уѣзжаетъ въ Симбирскъ, по дѣламъ своего дѣда, и просилъ меня похлопотать о попутчикѣ; не хотите ли?