ОДИНЪ ИЗЪ ВАЖНѣЙШИХЪ ПЕДАГОГИЧЕСКИХЪ ВОПРОСОВЪ

 

_____

 

 

Какое мѣсто должно занимать изученiе греческаго и латинскаго языковъ въ нашихъ общественныхъ школахъ?

Вотъ вопросъ, о которомъ намъ хотѣлось бы сказать нѣсколько словъ. Онъ теперь на очереди, и разрѣшенiе его въ ту или другую сторону слишкомъ важно не только для возрастающего поколѣнiя, но и для всей образованной Россiи.

Мы очень хорошо знаемъ, въ какую сторону склоняется мнѣнiе большинства по поводу рѣшенiя этого вопроса. Намъ не менѣе извѣстны результаты прежнихъ усилiй сдѣлать у насъ основою общественнаго образованiя преподаванiе классическихъ языковъ. Эти результаты, нельзя не сознаться, до сихъ поръ вполнѣ оправдываютъ неблагопрiятное мнѣнiе большинства. Наша литература, приглашонная обсудить предварительно «Проектъ устава нисшихъ и среднихъ учебныхъ заведенiй», обратила вниманiе и на этотъ вопросъ и высказала свое pro и contra. Безпристрастiе требуетъ признаться, что противники и защитники классическихъ языковъ имѣютъ каждый на своей сторонѣ хорошiе доводы; на чемъ же теперь остановиться? Какъ рѣшить этотъ вопросъ? Не большинствомъ же голосовъ? Да оно и не рѣшило бы подобнаго вопроса. Не можетъ ли этотъ вопросъ рѣшиться самъ собою, т. е. не можетъ ли изученiе классическихъ языковъ представлять намъ исторiю своего происхожденiя, услугъ, оказанныхъ имъ въ свое время, и современное положенiе его у тѣхъ народовъ, которые воспользовались имъ нѣсколько столѣтiй тому назадъ, чтобы стряхнуть съ себя невѣжество политической и интеллектуальной  жизни? Но это именно тотъ главный прiемъ, къ которому обыкновенно прибѣгали защитники классическихъ языковъ. Эпоха «возрожденiя», выведшая западный умъ изъ лабиринта схоластики, была вызвана, говорятъ они, изученiемъ греческаго и римскаго мiра. Господство изученiя классической литературы въ западной Европѣ до настоящаго времени, и въ особенности въ Англiи, гдѣ оно остается почти исключительнымъ, служило вторымъ главнымъ доводомъ для защитниковъ нашего вопроса.

Все это такъ, но не могло ли повториться съ авторитетомъ классическихъ языковъ въ дѣлѣ школьнаго образованiя того, чтó случалось въ исторiи со многими авторитетами, когда они, утративъ прежнее значенiе, продолжали предъявлять свои требованiя на власть? Католичество въ борьбѣ съ язычествомъ оказало конечно громадную услугу человѣчеству; но когда оно, освободивъ общество отъ языческихъ оковъ, взяло его на свою опеку, оно обратилось въ папизмъ, который напрасно ссылался на свое великое значенiе въ прежнее время. Не могло ли облечься въ форму папизма и ученiе о необходимости всеобщаго преподаванiя классическихъ языковъ?

Скажемъ прямо: могло, и дѣйствительно обратилось.

Если въ XVI столѣтiи думали одною покупкою индульгенцiй прiобрѣсть вѣчное спасенiе души, то въ наше время точно также многiе весьма серьозно утверждаютъ, что достаточно научить всѣхъ латинскому и греческому языкамъ, чтобы упрочить образованiе тамъ, гдѣ его не было.

Удивительно ли, что такой экстазъ вызвалъ крайнее противное мнѣнiе? Между тѣмъ дѣло идетъ вовсе не о томъ, что быть или не быть изученiю классическихъ языковъ, а только о томъ, чтобы ему быть тѣмъ, чѣмъ ему слѣдуетъ быть и чѣмъ оно на самомъ дѣлѣ было и даже есть, въ такихъ странахъ, какъ напримѣръ Англiя. Мы хотѣли бы не уничтоженiя классическихъ языковъ, а уничтоженiя приписыванiя имъ излишне важнаго значенiя. Странно, а между тѣмъ совершенно справедливо, что усилiя защитниковъ классическаго образованiя всего болѣе содѣйствовали паденiю классической образованности. Эта образованность вытѣснила нѣкогда схоластику и кончила тѣмъ, что сама сдѣлалась схоластикой. Между тѣмъ мы, повидимому возставая противъ классическихъ языковъ, хотѣли бы именно всего болѣе возстановить всю важность и громадное значенiе, которое могло бы имѣть и всегда будетъ имѣть филологическое изученiе древности.

Да развѣ это изученiе было даже и въ XVI столѣтiи основою народнаго образованiя? Много ли было тогда Рейхлиновъ, Эразмовъ, Кротовъ, Рубiановъ, Кобановъ, Муцiановъ Руфовъ и др. Думали ли они о томъ, чтобы дѣтей 12–13 лѣтъ посадить за латинскiя и греческiя склоненiя? Въ наше время, когда на древнихъ языкахъ ничего уже болѣе не пишутъ и они уже не играютъ прежней роли, такихъ людей меньше, а между тѣмъ очень многiе дѣлаютъ такое требованiе. То были люди жизни; они боролись не съ трудностями буквъ и дiалектовъ, а съ грубыми препятствiями, которыя ставила схоластика и отжившая политика среднихъ вѣковъ. Не таковы потомки Рейхлиновъ, наши современные защитники изученiя классическихъ языковъ: они приняли весьма серьозно то, чтò для Рейхлиновъ было однимъ орудiемъ къ достиженiю другихъ живыхъ цѣлей.

Напрасно также эти защитники ссылаются на примѣръ западной Европы, а въ особенности Англiи; и тамъ подымались сильно голоса въ пользу возвращенiя настоящаго значенiя классическому преподаванiю. Мы приведемъ почти цѣликомъ мнѣнiе одного французскаго публициста по поводу этого вопроса. Оно замѣчательно особенно по популярности своего изложенiя; авторъ пишетъ рядъ писемъ къ своей сестрѣ, и въ одномъ изъ нихъ говоритъ о состоянiи и результатахъ классическаго преподаванiя въ французскихъ коллегiяхъ и лицеяхъ (гимназiяхъ). Какъ ни предосудительны заднiя мысли бонапартистскаго публициста, но картина имъ очерчена вѣрно; онъ весьма ошибается въ своихъ цѣляхъ и нѣкоторыхъ воззрѣнiяхъ, но для насъ важенъ заявленный имъ фактъ. Число знающихъ латинскiя склоненiя и спряженiя дѣйствительно теперь велико во Францiи. Ульрихъ фонъ–Гуттенъ, извѣстный гуманистъ XVI столѣтiя и другъ Рейхлина, осмѣивая схоластиковъ, упрекавшихъ его за то, что онъ не имѣетъ ученой степени магистра, и называвшихъ его Nichts, нулемъ, написалъ остроумную поэму подъ заглавiемъ Nemo, т. е. Никто. Въ посвященiи его Кроту, Гуттенъ говоритъ: «теперь обществомъ управляютъ люди, которые имѣютъ степень и титулъ, и о которыхъ не спрашиваютъ, знаютъ ли они что–нибудь, но — имѣютъ ли они степень магистра?» Гуттенъ могъ бы написать теперь тоже о Францiи, гдѣ безъ степени баккалавра классическихъ языковъ надобно оставаться Nemo. Ктó же такiе эти баккалавры?

«Въ прошлый понедѣльникъ, — пишетъ авторъ названныхъ нами писемъ своей сестрѣ, — вечеромъ около 4 часовъ, ко мнѣ вошла добрая тетушка Камилла съ своимъ сыномъ. Ты помнишь эту миленькую крошку Октава, котораго все семейство называло Тото? Ему исполнилось двѣнадцать лѣтъ; русые волосы Октава обстрижены, и его можно назвать взрослымъ человѣкомъ въ минiатюрѣ. Впрочемъ онъ хорошо воспитанъ, держитъ себя прилично: мать его не отпускала отъ себя ни на шагъ. Мнѣ было очень прiятно видѣть его подросшимъ и сложившимся, хотя такiя метаморфозы дѣтей родившихся на нашихъ глазахъ, ужасно какъ подгоняютъ насъ къ старости.

«Я отдыхалъ, окончивъ свою ежедневную работу, и перелистывалъ, вмѣсто отдыха, превосходную брошюру, присланную мнѣ утромъ отъ Дантю. Я обожаю людей, которые думаютъ какъ я, не требуя при этомъ чужой головы, и я пришолъ въ восторгъ, видя, что Anatole de la Forge, изъ благородныхъ, разрѣшилъ такъ справедливо вопросъ о герцогствахъ.

— Дѣло идетъ не объ Италiи, заговорила тетушка Камилла, женщина дѣятельная и положительная, которая не любитъ терять своего времени. — Мнѣ нужно у васъ попросить совѣта, и весьма важнаго совѣта, потомучто отъ него будетъ зависѣть судьба моего сына.

Такое предисловiе испугало меня. Я не прочь самъ попросить совѣта, потомучто никто меня не обязываетъ послѣдовать ему; но если дѣло идетъ о томъ, чтобъ я его далъ, мнѣ всегда страшно и подумать, что кто–нибудь повѣрилъ моимъ словамъ, и что я потомъ буду упрекать себя за несчастiе другихъ. Тетушка Камилла не обратила никакого вниманiя на мое замѣшательство и продолжала, не замѣчая, что я покраснѣлъ до ушей:

— Октаву пора начать заниматься: я передала ему то немногое, что сама знала; отъ меня ему нечего больше учиться. Вы его родственники, вы кончили свой курсъ; вы начинаете знакомиться съ Парижемъ; теперь время прiема въ учебныя заведенiя: куда вы посовѣтуете отдать мнѣ своего сына? Чѣмъ ему заняться? Какой путь избрать, чтобы чего–нибудь достигнуть?

Она говорила довольно долго, все въ этомъ родѣ, съ болтливостью, свойственной дамамъ. Между тѣмъ я придумывалъ, кого бы рекомендовать ей для совѣта изъ людей болѣе опытныхъ, и такимъ образомъ оказать услугу, не принимая на себя никакой отвѣтственности? Я вспомнилъ весьма кстати одного стараго учителя латинскаго языка, съ которымъ я познакомился за общимъ столомъ въ ресторанѣ. Не разъ мы разсуждали съ нимъ вмѣстѣ, обчищая грушу или ощипывая вѣтку винограда. Его идеи меня часто удивляли своею причудливостью; но онъ былъ въ нихъ убѣжденъ и защищалъ ихъ со всѣмъ жаромъ добросовѣстнаго человѣка. Я его считалъ честнѣйшею душою въ мiрѣ, не смотря на его манiю перевернуть все обученiе.

— Тетушка! говорю я Камиллѣ, — доброй воли недостаточно для добраго совѣта. Я былъ въ гимназiи (collège), какъ и всѣ; но я такъ мало этимъ воспользовался, что мои родители лучше бы сдѣлали, сохранивъ плату за мое содержанiе въ пансiонѣ. Учителя меня считали заразой, наблюдатели предсказывали, что я кончу жизнь на эшафотѣ, а товарищи смотрѣли на меня какъ на дикаря, потомучто я творилъ нелѣпости во всѣхъ отношенiяхъ. Въ послѣднiй годъ, я выучилъ наизусть толстѣйшую книгу подъ заглавiемъ Руководство для выпускныхъ (Manuel du baccalauréat). Факультетъ заставилъ меня проговорить оттуда нѣсколько мѣстъ, и далъ мнѣ дипломъ, пожимая плечами.

«Послѣ этой церемонiи, я началъ работать по своему вкусу, занимался съ наслажденiемъ, доказалъ другимъ и самому себѣ, что я не зараза, и не умру на эшафотѣ, развѣ только случится какая–нибудь совершенно непредвидѣнная революцiя. Изъ этого слѣдуетъ, что я нисколько не сожалѣлъ о гимназiи, потомучто я, только оставивъ ее, научился чему–нибудь, считалъ себя нѣсколько счастливымъ и уважаемымъ. Однако я продолжаю вѣрить, что классическiя занятiя и изученiе греческихъ и латинскихъ писателей необходимы для воспитанiя и развитiя ума. Можетъ–быть меня рано стали начинять этою хорошею пищей, или учителя забывали ее приправлять? Не умѣю сказать... Во всякомъ случаѣ мои десять лѣтъ въ гимназiи были для меня слишкомъ непрiятны и безполезны, чтобы я могъ пожелать того же вашему милому сыну.

«Не примите мои слова за совѣтъ: это одно воспоминанiе дѣтства. Я не могу объяснить самому себѣ, отчего я смотрю на классическiя занятiя съ величайшимъ уваженiемъ, а на уроки гимназiи съ глубокимъ отвращенiемъ. Но, если вы мнѣ позволите, я позову сюда одного стараго ученаго, который живетъ въ нѣсколькихъ шагахъ; онъ можетъ–быть приведетъ въ согласiе мои противорѣчiя и объяснитъ намъ обоимъ нѣкоторыя вещи, о которыхъ я имѣю сбивчивыя понятiя, безъ возможности найти для нихъ выраженiе.

«Тетушка Камилла приняла мое предложенiе. Я побѣжалъ за моимъ ученымъ, и такъ какъ онъ выходилъ только на уроки да на обѣдъ, то я и засталъ его дома. Онъ съ охотою послѣдовалъ за мною, и предложилъ свои услуги теткѣ съ радушiемъ, которое ее тронуло.

«— Вотъ мой единственный сынъ, говорила она. Онъ вся надежда моей жизни, и я могу сказать вамъ — единственная подпора, которую мнѣ далъ Богъ для моихъ преклонныхъ лѣтъ. Мое главное желанiе состояло бы въ томъ, чтобы онъ въ хорошей гимназiи научился греческому и латинскому языку для того, чтобы получить степень (баккалавра) и съ нею достигнуть всего. Мой родственникъ, повидимому, осуждаетъ мое честолюбiе и въ то же время боится дать совѣтъ. Вы — наставникъ; я обращаюсь къ вамъ; скажите, чтò я должна дѣлать?

«Наставникъ медленно втянулъ щепотку табаку, взялъ за подбородокъ маленькаго Октава и сказалъ нѣсколько докторальнымъ тономъ:

«— Вашъ планъ заслуживалъ бы похвалу во всѣхъ отношенiяхъ, если бы этотъ милый мальчикъ современемъ имѣлъ сто тысячъ франковъ доходу...

«Я вскрикнулъ; тетушка также.

«— Позвольте! замѣтилъ онъ: — вы перервали вторую часть моего предложенiя. Я говорю: если бы вашъ сынъ имѣлъ современемъ сто тысячъ франковъ доходу вѣрнаго и несомнѣннаго, или если бы вы его предназначили сдѣлаться такимъ же старымъ педантомъ, какъ я. Преподаванiе дневнихъ языковъ, какъ оно было установлено нашими предками и какъ оно существуетъ до сихъ поръ въ нашихъ общественныхъ заведенiяхъ, годно только какъ украшенiе ума молодыхъ и богатыхъ людей, или какъ способъ доставить профессоровъ греческаго и латинскаго языка.

«— Я вдова, замѣтила тетушка съ скромностью, не лишонною достоинства, — я вдова и не имѣю состоянiя. Мой мужъ занималъ почетное мѣсто въ одномъ частномъ управленiи; съ его смертью я не получила никакихъ правъ на пенсiю. Наше общее имущество, увеличенное всевозможными сбереженiями, составляетъ до того ничтожный капиталъ, что я принуждена сама лично пускать его въ оборотъ. Я открыла небольшую лавочку съ холстомъ въ кварталѣ Бонапартовскаго лицея, и вотъ уже два года, какъ я выручаю среднимъ числомъ въ день отъ 7 до 8 франковъ. Въ Парижѣ этого едва достаточно на предметы первой необходимости, при настоящей дороговизнѣ. Однако я подумала, что осудивъ себя на нѣкоторыя лишенiя, я могла опредѣлить моего сына въ лицей вольноприходящимъ, чтобы дать ему классическое образованiе, которое ведетъ и къ деньгамъ, и къ почестямъ.

«— Увы! отвѣчалъ онъ, вашъ сынъ въ томъ же положенiи, какъ и девять десятыхъ нашихъ учениковъ. Девять семействъ изъ десяти, не только въ Парижѣ, но и во всей Францiи, даютъ своимъ дѣтямъ классическое образованiе и думаютъ тѣмъ доставить имъ кусокъ хлѣба. Вся буржуазiя въ нашей странѣ, отъ 1789 года и до 1859, слѣпо стремится по этой ложной дорогѣ.

«— Почему же ложной?

«— Отвѣтъ на это требуетъ нѣкотораго историческаго объясненiя... но не опасайтесь, я не начну отъ потопа. Онъ молча улыбнулся при такой шуткѣ и продолжалъ:

«До революцiи, во Францiи было около 50,000 молодыхъ людей, которые рождались богатыми. Каждый изъ нихъ находилъ въ своей колыбели все чтó ему было нужно, чтобъ жить, и жить хорошо. Ихъ будущность была готова напередъ, ихъ доходы обезпечены. Если бы имъ вздумалось жить въ своихъ помѣстьяхъ, они не имѣли бы надобности ни въ комъ и ни въ чемъ. Еслибы они предпочли жить въ Версали или въ Парижѣ, или въ какомъ–нибудь другомъ замѣчательномъ городѣ государства, всѣ придворныя должности, всѣ гражданскiя мѣста принадлежали имъ по праву рожденiя. Равные почти другъ другу и по рожденiю и по богатству, они могли отличаться внутренними достоинствами; потому–то ихъ родители преимущественно и заботились о томъ. Одни воспитывались въ отеляхъ или замкахъ своихъ отцовъ, подъ руководствомъ опытнаго наставника; другiе поступали въ гимназiи, или одни, или вмѣстѣ съ гувернеромъ. Въ гимназiяхъ они пользовались всѣми выгодами общественнаго воспитанiя, потомучто оно прiучало дѣтей жить въ обществѣ. Такъ какъ у нихъ было довольно времени впереди, и никакое спѣшное дѣло не призывало ихъ къ свѣту, то они оставались по десяти лѣтъ въ тѣхъ нѣкотораго рода интеллектуальныхъ монастыряхъ.

«Нѣсколько хорошихъ учителей, которые не были ни свѣтскими ни духовными, но которые походили на тѣхъ и другихъ, заботились только объ умственномъ развитiи молодыхъ людей. Ихъ обдѣлывали на изящной литературѣ, питали наилучшею прозою и совершеннѣйшими стихами; въ совѣтники и друзья имъ назначались величайшiе люди древности; они обѣдали въ сообществѣ Гомера и засыпали съ Цицерономъ. Очень скоро прикосновенiе такихъ знаменитыхъ образцовъ переродило ихъ умъ и языкъ, они думали погречески и полатыни, говорили нарѣчiями забытыми, писали рѣчи безъ всякаго содержанiя, но на прекрасномъ языкѣ Саллюстiя. Учители радовались, и какъ имъ было не радоваться? Всѣ эти юноши были люди свободные. Они не имѣли ничего, чтó могло бы ихъ приневолить къ труду, чѣмъ они могли бы быть болѣе полезными обществу, своимъ семействамъ и самимъ себѣ. Когда они выходили изъ гимназiи, они были въ состоянiи играть хорошую роль въ свѣтѣ, написать безупречно записку, произнести безошибочно рѣчь, здраво обсудить бельлетристическое произведенiе и доказать людямъ хорошаго происхожденiя во всей Европѣ, что они кончили курсъ классическаго образованiя. Въ тѣ времена, обученiе въ гимназiяхъ было именно тѣмъ, чѣмъ оно должно было быть, и по моему мнѣнiю, оно достойно всякой похвалы.

«Къ обществу тѣхъ богатыхъ людей и хорошаго происхожденiя, которые платили за себя большiя суммы въ пансiонъ, гимназiя старалась присоединять нѣсколькихъ казеннокоштныхъ, избранныхъ  за ихъ таланты въ нисшихъ слояхъ общества. Эти бѣдные молодые люди получали даромъ то же самое образованiе, которое другимъ продавалось дорого; но за то они предназначались обучать другихъ въ свою очередь и вступали на каѳедру своихъ учителей. Такъ Ролленъ, сынъ бѣднаго ремесленника въ Парижѣ, былъ принятъ изъ милости, или скорѣе по ловкому расчету, въ Collége du Plessis, гдѣ онъ замѣстилъ своего наставника, бывъ двадцатидвухъ лѣтъ отъ роду. Все это шло какъ нельзя лучше, если я не ошибаюсь. Гимназiя назначалась не для людей средняго класса. Туда принимали богатыхъ дѣтей для развитiя въ нихъ блестящихъ качествъ ума, и нѣсколькихъ жалкихъ бѣдняжекъ, предназначаемыхъ на тяжолый трудъ обученiя. Ремесленники, лавочники, которые назначали своихъ дѣтей на трудъ для жизни, не осуждали ихъ на чтенiе или писанiе латинскихъ стиховъ втеченiе десяти лѣтъ.

«Англичане не имѣли у себя 89 года; публичное воспитанiе у нихъ осталось тѣмъ же, чѣмъ оно было до революцiи у насъ. Эта нацiя, имѣющая много у себя посредственнаго, всегда была велика въ вопросахъ практической жизни; она не кормила быковъ апельсинами, а буржуазiю латынью. Знаете ли, сколько она имѣетъ у себя коллегiй, лицеевъ и классическихъ факультетовъ? Всего только два: въ Оксфордѣ да въ Кембриджѣ. Два изумительныхъ учрежденiя, первыхъ въ свѣтѣ для изученiя греческой и латинской литературы; но туда поступаетъ не всякiй. Дѣти, предназначаемыя въ палату лордовъ, маленькiе мильонеры, которыхъ положенiе въ свѣтѣ совершенно упрочено, являются въ Оксфордъ и Кембриджъ отполировать свой умъ на плитахъ древности. Они тамъ остаются долго, и посвящаютъ себя трудамъ самымъ безполезнымъ и самымъ почтеннымъ; они пишутъ не только латинскiе стихи, но даже и греческiе. У нихъ для того довольно времени. Кусокъ ихъ хлѣба обезпеченъ. Среди ихъ образуется нѣсколько почтенныхъ профессоровъ, вышедшихъ изъ толпы, и которые въ изученiи латинскаго и греческаго языка видятъ средство къ существованiю. Остальная масса нацiи учится поспѣшно, въ первоначальныхъ школахъ, предметамъ необходимымъ для жизни, и расходится потомъ по различнымъ дорогамъ промышленности и торговли.

«Не таковы мы, французы. Послѣ революцiи, буржуазiя хотѣла, чтобы дѣти ея воспитывались, какъ прежде дѣти принцевъ. Она не знала навѣрное, къ чему это можетъ повести, но ей хотѣлось взять приступомъ старыя коллегiи, какъ взята была Бастилiя. Всѣ правительства, какiя пребывали у насъ, въ послѣднiя семьдесять лѣтъ, поддерживали такую манiю въ народѣ. Они строили лицей на лицеѣ, коллегiю на коллегiи: они образовывали ученыхъ профессоровъ тысячами, великодушно понизили цѣну классическаго обученiя и облили французскiй мозгъ до верху латынью. Такое честолюбiе однихъ и уступчивость другихъ привели насъ, вы знаете, къ чему. Каждый годъ, въ концѣ лѣта, учебныя публичныя заведенiя разливаютъ по странѣ ужасный потокъ баккалавровъ, невѣжественныхъ во всемъ, кромѣ латинскаго языка, и убѣжденныхъ, что мiръ принадлежитъ имъ. Большей части изъ нихъ нечѣмъ жить. Чтó же имъ дѣлать? Правительство дало имъ такое образованiе; у правительства они и спрашиваютъ кусокъ хлѣба.

«Правительство, какъ добрый отецъ, начало удовлетворять требованiямъ, которыя оно возбудило само. Оно роздало своимъ питомцамъ всѣ общественныя мѣста, которыя сдѣлались вакантными послѣ паденiя аристократiи. Но толпа баккалавровъ прибывала. Правительство открыло новыя должности. Но и этотъ запасъ истощился; надобно было придумать сверхштатныхъ, т. е. рядъ мѣстъ, на которыхъ работаютъ безплатно. Число баккалавровъ увеличивалось, и даже сверхштатныхъ мѣстъ не хватало. Правительство учредило кандидатство на сверхштатныя мѣста... насмѣшка на насмѣшкѣ!

«Теперь со всѣхъ сторонъ семейства кричатъ правительству: «научите нашихъ дѣтей тому, чтó было бы имъ полезно; мы не оставляемъ имъ никакихъ доходовъ; дайте имъ кусокъ хлѣба». Правительство, воодушевленное самыми лучшими намѣренiями, но привыкшее дѣлать все вполовину, колеблется, идетъ ощупью, предписываетъ и отмѣняетъ, судитъ и пересуживаетъ, передѣлываетъ программы и не приходитъ ни къ какому результату. Оно присоединяетъ къ  классическому обученiю новѣйшiе языки, рисованiе, математику, естественныя науки и физику. Отлично! кричатъ положительные люди. Но скоро начинаютъ замѣчать, что не хватаетъ мѣста, т. е. времени для обученiя греческому и латинскому языку. Какъ помочь дѣлу? Коллегiи раздѣляютъ на два отдѣла. Въ однихъ учатъ полезнымъ наукамъ, въ другихъ — тѣмъ прекраснымъ и знаменитымъ безполезностямъ, которымъ обучалъ Ролленъ въ 1687 году. Но тутъ новая бѣда. Полезный отдѣлъ преисполненъ учениковъ: таковъ духъ времени и требованiе вѣка; а учитель классическихъ наукъ остается одинъ на каѳедрѣ, и проповѣдуетъ пустымъ скамейкамъ. Правительство полагаетъ, что оно стало на ложную дорогу; оно возвращается назадъ. Оно ведетъ заблудшихся и разбѣжавшихся овечекъ на поле латинской и греческой словесности; оно обязываетъ всѣхъ имѣть степень баккалавра литературы, кто хочетъ быть чѣмъ–нибудь. Даже баккалавръ математическихъ наукъ долженъ пройти чрезъ кавдинскiе проходы латинской нацiи. Всѣ повинуются, но ропщутъ; никто недоволенъ порядкомъ, установленнымъ въ публичныхъ школахъ, ни даже само правительство.

— Но, замѣтила тетушка Камилла, — вы не сказали однако, чтó же мнѣ сдѣлать съ сыномъ?

— Дѣло идетъ не объ одномъ вашемъ сынѣ, а о сотнѣ тысячъ дѣтей того же возраста, которые каждый годъ, въ началѣ октября, находятся въ подобномъ же затрудненiи. Если бы правительство удостоило спросить у меня совѣта! Мой планъ готовъ, я все предвидѣлъ. И какъ было бы легко преобразовать въ самое короткое время наше бѣдное народное просвѣщенiе!

— Чтó же вы сдѣлали бы? спросилъ я въ свою очередь.

— Чтó я сдѣлалъ бы? я устроилъ бы въ каждой общинѣ хорошее заведенiе первокласснаго и дарового обученiя, но не обязательнаго.

— Это уже сдѣлано.

— Да, почти. Въ каждомъ департаментскомъ городѣ и во всѣхъ городахъ болѣе значительныхъ я имѣлъ бы второклассное учебное заведенiе, гдѣ дѣти отъ 10 до 15 лѣтъ учились бы французскому и одному иностранному языку, ариѳметикѣ и геометрии, физикѣ и химiи, съ нѣкоторыми свѣдѣнiями изъ космографiи, исторiи Францiи и элементарнымъ фактамъ всеобщей исторiи, рисованiю, музыкѣ и гимнастикѣ.

«Знаете ли, какъ трудно у насъ найти грамотнаго человѣка? Пятнадцати баккалавровъ изъ двадцати отказываютъ за неумѣнье ихъ правильно писать. Рисованiю учатъ немного въ спецiальныхъ школахъ, и между тѣмъ каждый имѣетъ надобность умѣть сколько–нибудь рисовать. Музыка для большей части нашихъ согражданъ болѣе нужна, чѣмъ китайскiй языкъ, между тѣмъ какъ метода, изобрѣтенная Руссо и усовершенственная Шеве, удивительная по своей простотѣ, сдѣлала ее доступною для каждаго. Гимнастика, постыдно забытая нами, укрѣпила бы новыя поколѣнiя и возстановила бы ущербъ силъ, причиняемый сидячими занятiями. Вотъ коллегiя, о которой я мечтаю; вотъ школа, куда среднiй классъ нашей страны охотно посылалъ бы своихъ дѣтей, потомучто тамъ научили бы полезному; были бы довольны и университеты, потомучто они увидѣли бы около своихъ каѳедръ людей. По выходѣ оттуда, каждый слѣдуетъ своему призванiю. Одни вступаютъ въ академiю художествъ, другiе въ комерческое училище, третьи на образцовую ферму. Морское училище, военные корпуса вербовали бы у насъ моряковъ и воиновъ.

— Но что же вы сдѣлаете съ греческимъ и латинскимъ языками? спросилъ я.

— То, чѣмъ имъ должно быть въ обществѣ, подобномъ нашему: украшенiе нѣсколькихъ умовъ, которые не имѣютъ въ этомъ мiрѣ другой заботы, кромѣ собственнаго развитiя. Я не уничтожилъ бы всѣхъ лицеевъ, но оставилъ бы ихъ не въ большомъ числѣ, сколько ихъ напримѣръ въ Англiи. Вмѣсто того, чтобы понизить годовую плату въ этихъ школахъ, я бы удвоилъ ее или даже учетверилъ. Я принималъ бы туда только дѣтей достаточныхъ родителей, вмѣстѣ съ бѣдными дѣтьми хорошихъ способностей, которые назначаютъ себя для профессорскихъ должностей. Тамъ будутъ глотать цѣликомъ грековъ и латиновъ, и не въ видѣ крошечныхъ тартинокъ, какъ это дѣлается въ нашихъ коллегiяхъ, но большими ломтями, цѣлыми кусками, какъ Боссюетъ нѣкогда угощалъ дофина Францiи».

Нельзя безусловно согласиться съ Эдмондомъ Абу относительно его мнѣнiя о той роли, которую онъ думаетъ назначить для классическихъ языковъ въ дѣлѣ общественнаго образованiя. Его уваженiе къ нимъ отзывается иронiей. Для него классическiе языки годны для одного украшенiя ума, который счастливымъ матерiальнымъ положенiемъ освобожденъ отъ тяжолой мысли о необходимости заработать себѣ кусокъ хлѣба. Еще менѣе можно согласиться съ побужденiями г. Абу, которыя вызвали его противъ классическихъ языковъ. Онъ является матерiалистомъ; но этотъ матерiализмъ отзывается матерiализмомъ временъ римской имперiи: пусть каждый знаетъ свое ремесло, трудится въ своей мастерской и не теряетъ даромъ времени на знакомство съ Цицерономъ, Тацитомъ, Ѳукидидомъ; такое знакомство вызоветъ въ немъ вопросы иного рода, между тѣмъ какъ матерiализмъ привязываетъ человѣка къ инструменту и дѣлаетъ безразличнымъ въ отношенiи вопросовъ высшаго интереса. Если въ самомъ дѣлѣ таковы результаты г. Абу, то онъ забываетъ, что мы живемъ не въ XVI столѣтiи. Тогда конечно для своей эманципацiи человѣкъ не имѣлъ предъ собою ничего, кромѣ произведенiй классической литературы. Таково ли положенiе современной образованности? Неужели наши литературы находятся теперь въ томъ же отношенiи къ классической литературѣ, въ какомъ находилась литература среднихъ вѣковъ? Можно ли серьозно опасаться, что нашъ современникъ, прочтя Маколея, Гизо, Бёкля, Канта, Гегеля и др., останется въ томъ же тупомъ состоянiи, въ какомъ его оставили бы средневѣковыя произведенiя, если бы не явилась на помощь классическая литература? Но съ другой стороны, состоянiе новѣйшей образованности нисколько не упраздняетъ необходимости классическихъ языковъ. Они остаются, и теперь, и всегда останутся, не только украшенiемъ празднаго ума, какъ утверждаетъ г. Абу, но насущною необходимостью каждаго человѣческаго общества, въ которомъ не угасли преданiя о древности свободной человѣческой мысли. Слѣдуетъ ли изъ этого однако, что изученiе классическихъ языковъ должно быть принято за главную основу школьнаго народнаго образованiя? Какъ такая основа, это изученiе классическихъ языковъ будетъ всегда сводиться на ознакомленiе съ склоненiями и спряженiями, и будетъ потому вызывать справедливо другое крайнее мнѣнiе — вообще о безполезности древнихъ языковъ. Если мы желаемъ, чтобы эти языки приносили общественному образованiю такую же пользу, какую они принесли уже однажды человѣчеству, то мы должны ожидать такой пользы вовсе не отъ того, что все населенiе страны будетъ склонять и спрягать полатыни и погречески. Въ странѣ образованной всегда найдутся люди, которые своимъ глубокимъ изученiемъ классической образованности извлекутъ изъ нея великiя истины и внесутъ ихъ въ народную жизнь. Мы не можемъ сказать, чтобы въ наше время мы еще не имѣли теперь людей; но безъ сомнѣнiя, они обязаны своими филологическими знанiями не тому, что обученiе классическимъ языкамъ было главною основою нашего школьнаго образованiя. Какъ же рѣшить этотъ вопросъ у насъ? Во всякомъ случаѣ было бы жаль, еслибъ у насъ повторилось то, чтó происходило во Францiи втеченiе послѣднихъ семидесяти лѣтъ. Древнiе языки очень хорошая вещь; но еслибъ для изученiя ихъ пришлось пожертвовать другими знанiями, напримѣръ хоть естественными науками, то, скажемъ прямо, по нашему мнѣнiю, мѣна эта не могла бы принести ожидаемой отъ нея пользы. Въ наше время — время легкаго знакомства со всевозможными литературами посредствомъ очень хорошихъ переводовъ — гораздо полезнѣе обойтись безъ древнихъ языковъ, чѣмъ безъ тѣхъ наукъ, которыя объясняетъ намъ жизнь, даютъ хлѣбъ, а главное, дѣлаютъ насъ людьми вполнѣ развитыми и образованными. Съ одними древними языками еще недалеко уйдешь въ дѣлѣ настоящаго образованiя. Съ древней, классической литературой можно познакомиться и безъ изученiя этихъ языковъ. Да и много ли, скажите, изъ тѣхъ, которые учились этимъ языкамъ, знаютъ ихъ основательно? Одни останавливаются на склоненiяхъ и спряженiяхъ; другiе, читавшiе когда–то Цицерона и Тацита, перестаютъ читать ихъ, лишь только выйдутъ изъ университетовъ.

Прежде, нѣсколько десятковъ лѣтъ тому назадъ, древнiе языки конечно дѣлали людей людьми. Теперь не они уже это дѣлаютъ. Одни они были бы уже недостаточны. И безъ нихъ современный, вполнѣ развитой и образованный человѣкъ можетъ познакомиться съ классическою литературой.

Но изучая эти языки, познакомится ли онъ съ тѣми знанiями, которыми пришлось бы пожертвовать для ихъ изученiя?

Напримѣръ, хоть съ естественными науками?

А безъ этихъ наукъ вѣдь ужь очень плохо современному человѣку.

 

 

__________