РАЗСВѢТЪ

ЖУРНАЛЪ ДЛЯ ДѢВИЦЪ

________

«Затѣявши какое–нибудь благотворительное общество для бѣдныхъ, говоритъ Гоголь, и пожертвовавши значительныя суммы, мы тотчасъ, въ ознаменованiе такого похвальнаго поступка, задаемъ обѣдъ всѣмъ первымъ сановникамъ города, разумѣется на половину всѣхъ пожертвованныхъ суммъ; на остальныя нанимается тутъ же для комитета великолѣпная квартира, съ отопленiемъ и сторожами; а затѣмъ и остается всей суммы для бѣдныхъ пять рублей съ полтинною, да и тутъ въ распредѣленiи этой суммы еще не всѣ члены согласны между собой.»

На эту мысль навелъ насъ журналъ для дѣвицъ «Разсвѣтъ». Цѣль его пожалуй очень хороша, особенно если посмотришь съ французской точки зрѣнiя, гдѣ чѣмъ безнравственнѣе мужчина, тѣмъ полнѣйшаго невѣдѣнiя требуетъ онъ отъ дѣвушки — невѣсты своей, ни дать, ни взять нашъ другъ и прiятель Анучкинъ, которому непремѣнно нужно, чтобы женщина пофранцузски говорила, и кажется именно потому, что онъ самъ не имѣлъ счастья получить такого блестящаго образованiя; но вѣдь мы не французы, а русскiе, и у насъ на этотъ счетъ могутъ быть свои взгляды. Самъ напримѣръ «Разсвѣтъ», въ первомъ же своемъ номерѣ за нынѣшнiй годъ старается растолковать своимъ читательницамъ, что «слабый умъ въ слабомъ тѣлѣ вовсе не привлекательное качество». Это мысль Стюарта–Милля. Очень хорошо–съ. Но вѣдь чтобы окрѣпъ умъ, ему нужны сильныя и многостороннiя движенiя, ему нужна своя умственная гимнастика. Эту гимнастику онъ можетъ отличнѣйшимъ образомъ найти въ чтенiи серьозныхъ книгъ, самаго разнороднаго только содержанiя. И самъ «Разсвѣтъ» проводитъ вездѣ ту мысль, что женщина совершенно такъ же полноправна во всѣхъ отношенiяхъ, какъ и мужчина; онъ хочетъ сдѣлать ей доступными всѣ занятiя наравнѣ съ мужчиною, не исключая даже государственной службы; онъ даже до того простираетъ свои сближенiя правъ женщины съ правами мужчины, что въ одномъ мѣстѣ очень наивно спрашиваетъ: «для чего женщину учатъ быть хорошею матерью, когда мужчину не учатъ быть хорошемъ отцомъ?» — онъ рѣшительно не признаетъ, чтобы женщинѣ было что–нибудь вредно, чтó здорово мужчинѣ и наоборотъ, и между тѣмъ самъ издается для взрослыхъ дѣвицъ, стало–быть для дѣвицъ старше пятнадцати лѣтъ: слѣдовательно, самымъ своимъ существованiемъ допускаетъ какую–то замкнутость дѣвицы, допускаетъ нѣкоторую неволю мысли ея, которой нельзя открыть того, чтò открывается мужчинамъ однихъ съ нею лѣтъ, и не догадывается спросить себя, что если нѣтъ никакой надобности издавать особый журналъ для молодыхъ людей, то какая же предстоитъ надобность издавать особый журналъ для дѣвицъ? — Такой вопросъ былъ бы гораздо логичнѣе и отвѣтить на него было бы гораздо труднѣе, нежели на вопросъ, предлагаемый «Разсвѣтомъ» и нами выписанный. Да отъ того можетъ–быть и нужно учить женщинъ быть хорошими матерями, что мужчинъ–то этому никто не учитъ. Надо же, чтобъ кто–нибудь умѣлъ это. И главное, намъ такое недоумѣнiе кажется совершенно противорѣчащимъ основной идеѣ «Разсвѣта» — идеѣ его существованiя. Вѣдь это выходитъ несогласiе насчетъ распредѣленiя пяти рублей съ полтиною, оставшихся для бѣдныхъ. Понятно существованiе разныхъ спецiальныхъ журналовъ: напримѣръ «Журналъ для акцiонеровъ», «Медицинскiй журналъ», «Морской и военный сборникъ». Тѣ должны существовать, потомучто свѣдѣнiя, составляющiя сущность ихъ, неинтересны или ненужны для большинства читающей публики и совершенно неудобны для того, чтобы войти въ составъ неспецiальныхъ, литературныхъ журналовъ. Но чтó такое спецiальное заключается въ дѣвицѣ для того, чтобы она нуждалась въ особомъ спецiальномъ журналѣ? Есть у ней нѣкоторыя особыя, только ей свойственныя и ее интересующiя занятiя, напримѣръ вышиванье, шитье; но мы не находимъ ничего такого въ «Разсвѣтѣ:» тамъ никакихъ узоровъ или хозяйственныхъ совѣтовъ не предлагается; тамъ все помѣщаются сочиненiя о такихъ предметахъ, которыя могутъ быть интересны для всей вообще просвѣщенной публики. Есть разница только въ изложенiи мыслей, есть пропасть напримѣръ недоговорокъ, есть нѣкоторое умалчиванiе о разныхъ вещахъ, есть нѣкоторое, весьма слабое, но очень часто худо–скрытое поползновенiе на нравоученiе; есть какая–то жидковатость мысли, несвободной мысли, сковываемой нѣкоторыми условiями, не существующими въ другихъ журналахъ; есть какая–то водянистость во всемъ, водянистость, дѣлающая этотъ журналъ скучнымъ и невозможнымъ для ума зрѣлаго, для мысли бодрой и сильной... Чтоже это такое? Неужели это недобросовѣстное потаканiе предразсудкамъ общества? Но журналъ «Разсвѣтъ» нигдѣ не сказалъ, что онъ совсѣмъ считаетъ самъ ненужнымъ свое существованiе, а издается только затѣмъ, что въ обществѣ существуетъ потребность въ немъ, потребность, имъ не раздѣляемая; но что видя, какъ силенъ предразсудокъ въ обществѣ, онъ будетъ не потакать ему, а смягчать только нѣкоторую суровость его: надо же что–нибудь давать читать дѣвицамъ, когда имъ не даютъ ничего. Но тогда бы была видна какая–нибудь борьба, и борьба въ самой сущности, а не на словахъ. Между тѣмъ мы въ журналѣ «Разсвѣтъ» не находимъ ничего этого. Журналъ этотъ носитъ на себѣ совершенно дѣтскiй характеръ. Говорится въ немъ о страстяхъ и любви; но о нихъ почти въ той же мѣрѣ говорится и въ «Журналѣ для дѣтей», издаваемомъ г. Чистяковымъ. Иногда пробиваются въ немъ либеральныя выходки, въ родѣ выше–приведенной нами: но такiя выходки противорѣчатъ всему журналу, который весь служитъ все–таки къ тому, чтобы въ слабомъ женскомъ тѣлѣ остался и умъ слабый, ибо умъ не можетъ окрѣпнуть, питаемый недосказываемыми, недозрѣлыми идеями, не доводимыми до всей полноты своего возможнаго развитiя. Между тѣмъ только самое широкое разрѣшенiе жизненныхъ вопросовъ расширяетъ нашъ умъ; кто не знаетъ, что самое безнравственное явленiе, только показанное во всѣхъ самыхъ страшныхъ и сокровенныхъ степеняхъ своего развитiя, носитъ въ себѣ несравненно болѣе возможности подѣйствовать нравственно на душу, нежели сама нравственность, высказанная голо и сухо, такъ что въ ней ни ужаснуться нечѣмъ, ни позавидовать нечему? Вѣдь жизнь, показанная съ одной стороны, все–таки мертва и ничему не научитъ, и всегда, какъ бы ни была хороша сторона ея, намъ показываемая, заставитъ насъ думать да гадать о той, о другой сторонѣея, отъ насъ скрываемой, и въ ней то, въ той другой сторонѣ, всегда заподозримъ мы все самое лучшее, самое интересное, потомучто ничто не помѣшаетъ намъ представить ее себѣ такъ, какъ намъ вздумается. Мыслить, значитъ отыскивать и уничтожать противорѣчiя. «Узнайте добро и зло, и будете мудры, какъ боги». О чемъ же я буду мыслить, когда мнѣ показываютъ все только одно? Правда, въ журналѣ «Разсвѣтъ», вовсе не кормятъ дѣвицъ сладкими, идиллическими картинами, — тамъ содержанiе довольно разнообразное; но нѣтъ тѣхъ крайностей, которыя поражаютъ и будятъ мысль. Мы за это совсѣмъ не упрекаемъ «Разсвѣтъ», но мы хотимъ только объяснить ему, что вотъ именно это–то обстоятельство и способствуетъ къ поддержанiю слабости ума въ слабомъ тѣлѣ, и намъ только немножко непрiятно то лицемѣрiе, которое проглядываетъ въ либеральничаньи этого журнала: ну, чтожъ? — либо то, либо другое. Зачѣмъ мазать по губамъ фразами? Намъ хочется убѣжденiй. Дѣло въ томъ, что меньше всего носятся со своимъ образованiемъ люди истинно получившiе огромное образованiе. Такой человѣкъ всегда какъ–то милъ, хотя самоувѣренно простъ,

И думаетъ свою онъ крѣпку думу

Безъ шуму.

Гораздо хуже тѣ люди, которые во все время своего воспитанiя ничего не дѣлали, и только поняли одно — самое легкое: о томъ, какъ важно и полезно обширное знанiе. Тѣ и возятся со своимъ воспитанiемъ, и лѣзутъ ко всѣмъ въ глаза. Ихъ и обвинить нельзя: чѣмъ богаты, тѣмъ и рады. Вѣдь вотъ и въ дѣлѣ прогресса: тѣ, у которыхъ въ душѣ прогрессъ, все и толкуютъ прямо о сокровищахъ души своей; прямо высказываютъ свое безпокойство, желанiя, прямо къ дѣлу идутъ, почти не упоминая о прогрессѣ; а у тѣхъ, у кого въ душѣ не имѣется ни одного зерна жизни будущей, — постоянно слово прогрессъ на устахъ. Это такiе ярые прогрессисты, что Боже упаси! Недавно за однимъ обѣдомъ, когда всѣ подпили, одинъ господинъ ухватилъ другого за шиворотъ, спрашивая:

 — Вѣришь ли ты въ прогрессъ?

 — А что такое прогрессъ? спросилъ злой человѣкъ тономъ совершенной наивности.

 — Что такое прогрессъ?.. что такое прогрессъ!.. заговорилъ ярый поклонникъ прогресса: — онъ не знаетъ, что такое прогрессъ! воскликнулъ онъ наконецъ, обращаясь къ другимъ съ отчаяннымъ хохотомъ: — хорошъ! хорошъ! что такое прогрессъ — не знаетъ!

 — Позвольте, и я тоже не знаю, сказалъ другой.

 — Прогрессъ, — это сапоги въ смятку, сказалъ прогрессистъ, и ушолъ въ другую комнату.

Для чего же намъ создавать такихъ прогрессистовъ? Для чего этакихъ людей размножать между женщинами? Надо давать что–нибудь существенное, что–нибудь такое, чтó, установляясь въ обществѣ, само бы собой разрушало старые предразсудки и повѣрiя, чтó вытѣсняло бы ихъ, занимая ихъ мѣсто. А кчему поведетъ напримѣръ истина, что слабый умъ въ слабомъ тѣлѣ вовсе не есть привлекательное качество, когда эта одна истина не сдѣлаетъ ума сильнымъ, а другое все способствуетъ прямо къ тому, чтобы удержать умъ дѣвицы на старомъ его положенiи? И выходитъ: «Слова, слова, слова...» И вѣдь слабоумные–то больше всего придерутся къ этому, и съ ними кáкъ тогда сладишь? Они подумаютъ, что вотъ въ этихъ–то словахъ и состоитъ вся крѣпость ума женскаго; что только слѣдуетъ поклониться имъ, да безпрестанно повторять ихъ, чтобы не быть слабыми.

А вотъ возьмемъ напримѣръ самую капитальную статью журнала «Разсвѣтъ»: «Мысли женщины о женщинахъ». Редакцiя печатаетъ его въ приложенiи, съ особымъ заглавнымъ листомъ и особою нумерацiею, чтó заставляетъ предполагать, что и она смотритъ на это сочиненiе съ большимъ уваженiемъ.

«Предлагаемый переводъ книги «A woman’s thoughts about women» мы предлагаемъ читательницамъ, — пишетъ редакцiя «Разсвѣта», — находя въ этомъ сочиненiи весьма основательныя сужденiя преимущественно о тѣхъ женщинахъ, которыя не вышли замужъ. Это мысли, принадлежащiя перу англiйской писательницы, хотя назначены для англичанокъ, но по всей истинѣ могутъ относится и къ русскимъ женщинамъ. Считаемъ необходимымъ оговорить, что все, не касающееся до современнаго положенiя русской женщины, а также и то, что отчасти противорѣчитъ основной идеѣ «Разсвѣта», мы исключили изъ перевода».

Мы конечно не станемъ здѣсь говорить о тѣхъ истинахъ, которыя не кажутся намъ неопровержимыми истинами, но которыя однако ходятъ въ обществѣ и отъ которыхъ никакой бѣды быть не можетъ. Но напримѣръ такого рода вещь:

«Въ ваше время принято женскiя занятiя, исключая тѣхъ, которыя называются рукодѣльемъ, вообще раздѣлять на слѣдующiя отрасли. «обученiе дѣтей, литературу, изящныя искусства и искусства, служащiя для публичнаго развлеченiя», т. е. искусство актрисъ, пѣвицъ, музыкантшъ.

Изъ этихъ исчисленныхъ мною и доступныхъ женщинамъ въ наше время занятiй, послѣднее всѣхъ опаснѣе и труднѣе, потому именно, что личность дѣйствующей особы связана съ исполненiемъ. Можно нарисовать нѣсколько десятковъ картинъ, наполнить множество полокъ написанными нами книгами, и въ то время, какъ дѣти нашего ума бродятъ по всему извѣстному мiру, мы можемъ спокойно сидѣть дома6 и жить такъ же скромно и мирно, какъ самая счастливая изъ обыкновенныхъ женщинъ. Для артистки дѣло совсѣмъ другое: ей безпрестанно должно являться передъ публикою, не только уммственно, но и физически. Глазъ публики не только осоивается съ ея генiемъ, но и съ ея манерами и мимикою, въ такой мѣрѣ, что всякiй похвальный или осуждающiй приговоръ есть въ тоже время и критика ея личности.»

Вѣдь стыдно это выписывать, несмотря на то, что эти мысли принадлежатъ перу англiйской писательницы. Кáкъ! совѣтовать женщинамъ заниматься литературою на томъ основанiи, что можно наполнить цѣлыя полки написанными вами книгами и при этомъ спокойно сидѣть дома, не показывая никому своей личности? Да ужъ по нашему лучше тотъ господинъ, который безо всякихъ соображенiй, просто почувствовавъ желанiе быть писателемъ, пошолъ спроситъ у френолога, есть ли у него способности къ этому? Тотъ обратился хоть къ френологу: тутъ все же есть нѣкоторое уваженiе къ литературнымъ трудамъ; а въ совѣтѣ англiйской писательницы ничего нѣтъ этого, и въ нашемъ обществѣ, уважающемъ нѣсколько литературу и смотрящемъ на печать до нѣкоторой степени серьозно, это просто смѣшно. И этому–то сочиненiю придавать важность какую–то! И что за пуританизмъ! что за старовѣрство такое! И это особенно нелѣпо еще тогда, когда вспомнишь, что опытъ показываетъ, что изъ всѣхъ искусствъ женщины больше всего отличались и занимали самыя почетныя мѣста именно въ тѣхъ только искусствахъ, гдѣ личность дѣйствующей особы связана съ исполненiемъ. Жоржъ–Зандъ генiальная писательница, но ей далеко до Шекспира, Байрона, Шиллера. Ей далеко даже до Теккерея и Диккенса. Но г–жа Марсъ, Рашелъ, Зонтагъ, Тальони — не уступаютъ никому мѣста въ своихъ искусствахъ и имена ихъ будутъ постоянно связаны съ названiями тѣхъ искусствъ, въ которыхъ онѣ были представительницами. Зачѣмъ же идти противъ опыта?

«Кто посѣщаетъ театральныя и музыкальныя общества, — говоритъ дальше англiйская женщина, — тотъ конечно слышалъ повторяемыя безпрестанно слова: «моя роль», «мое пѣнiе», «что думаетъ обо мнѣ публика». Да такое самалюбiе, по видимому, и неизбѣжно. При фразѣ «всякая для себя» лучшiя изъ шекспировскихъ героинь краснѣютъ или блѣднѣютъ, вспомнивъ имя своей соперницы. Дѣвицу такую–то нельзя пригласить къ себѣ въ гости изъ боязни, чтобы она не встрѣтилась съ г–жею такою–то, причемъ онѣ, навѣрное, не смотря на всю ихъ притворно радостную вѣжливость, тотчасъ же ощетинятся, какъ двѣ кошки, сбѣжавшiяся у дверей гостиной. Вотъ тѣ плачевныя, хотя и не вовсе порочныя послѣдствiя, къ какимъ свѣтъ, въ которомъ по необходимости должно работать, приводитъ женщинъ.

По этой–то причинѣ призванiе для публичнаго развлеченiя или увеселенiя, во всѣхъ родахъ, отъ восторженной трагической актрисы до бѣднѣйшей хористки, есть изъ возможныхъ занятiй самое опасное, — не вслѣдствiе общепринятаго мнѣнiя: у насъ слишкомъ довольно непорочныхъ, степенныхъ актрисъ и пѣвицъ, такъ что нѣтъ надобности возбуждать старый вопросъ о «почетномъ назначенiи» театральныхъ подмостокъ, — но это призванiе опасно по причинѣ различiя нравовъ, характера и образа мыслей вообще людей этого сословiя».

Богъ знаетъ что такое! И если журналъ «Учитель» возбудилъ въ насъ подозрѣнiя, не работаетъ ли на него почтенный нашъ знакомый Аѳанасiй Иванычъ Товстогубъ, то, не будь въ журналѣ «Разсвѣтъ» сказано, что это произведенiе пера англiйской писательницы, мы непремѣнно заподозрили бы авторомъ это сочиненiя — Пульхерiю Ивановну Товстогубиху. Еслибы не заподозрили по выписанному нами отрывку, то окончательно убѣдились бы въ этомъ по слѣдующему:

Обязанности взаимныхъ отношенiй между хозяевами и прислугой исполняются какъ нельзя хуже; между тѣмъ эти отношенiя столь необходимы, что они установились при самомъ сотворенiи мiра и, впослѣдствiи, освятились библейскими и вообще историческими преданiями, наравнѣ съ самыми священными союзами, существующими между людьми, т. е. наравнѣ съ союзомъ родства и дружбы.

Кто же тому виною? Обѣ стороны. Старшiе виноваты потому, что они, не смотря на свое умственное развитiе и образованiе, все–таки стараются насильно заставить уважать себя только внѣшними отличiями, которыя не могутъ существовать при столь близкихъ отношенiяхъ ихъ къ своимъ подчиненнымъ. Младшiе же виноваты потому, что они, будучи образованы только до той степени, что видятъ недостатки высшаго класса, но не до того, чтобы замѣчать свои собственные, вслѣдствiе этого отказываются отъ безусловнаго уваженiя и послушанiя, столь обыкновенныхъ въ древности, и т. д.

Намъ это все очень нравится, и мы выписываемъ это какъ вещь курьозную, дважды курьозную: вопервыхъ — просто какъ произведенiе англiйской писательницы, а вовторыхъ, какъ произведенiе англiйской писательницы, понравившееся очень редакцiи журнала «Разсвѣтъ», и не противорѣчащее основной идеѣ его. Зачѣмъ же кормить такими вещами нашихъ дѣвицъ, да еще предупредивши ихъ съ перваго номера, что мы–де будемъ вашъ слабый умъ развивать, потомучто слабость ума не есть привлекательное качество? Вѣдь это легко сказать! — Есть женщины, преимущественно старыя, которыя придутъ въ гости да и увѣрятъ тѣхъ, къ кому пришли, что тѣ похудѣли, что имъ и года не прожить съ этакой жизнiю, что у нихъ мужъ тиранъ, дѣти аспиды, — и думаютъ, что онѣ удивительную принесли пользу. Имъ иногда сначала и повѣрятъ, а потомъ на нихъ же разсердятся. Журналу–то ужь совсѣмъ на нихъ походитъ неприлично. Зачѣмъ пускать пыль въ глаза? Для чего пускать эту

«Шумиху словъ чужихъ»?

Мы обратили особенное вниманiе на тѣ статьи, гдѣ говорится собственно о женщинахъ, потомучто эти статьи въ журналѣ «Разсвѣтъ» должны бы были особенно тщательно разработываться. И между тѣмъ онѣ–то и оказались особенно слабы, такъ что лучше бы ихъ не было. А все Англiя! Сейчасъ мы наудачу развернули еще страницу въ первой попавшейся книжкѣ и читаемъ:

«Въ Англiи женщины въ образованномъ классѣ уже начинаютъ понимать достоинства широкаго, серьознаго образованiя, для котораго нѣкоторыя, по словамъ г. Михайлова, отказываются даже отъ счастiя семейной жизни, такъ какъ она не позволила бы имъ развиваться такъ высоко въ умственномъ и нравственномъ отношенiяхъ».

Ужь не приглашаетъ ли журналъ «Разсвѣтъ» къ тому же самому своихъ читательницъ? Для чего же развивать такой фанатизмъ, да еще фанатизмъ ихъ подражанiя, фанатизмъ по принципу? И неужели что–нибудь кромѣ слабаго ума можетъ допустить такое монашество во имя нравственнаго развитiя?..

Всѣ же остальныя статьи въ «Разсвѣтѣ», постороннiя, очень хороши, и если ужь надобно ограничивать чтенiе дѣвушки какимъ–нибудь выборомъ, то мы смѣло рекомендуемъ журналъ «Разсвѣтъ» для желающихъ. Только намъ крайне бы хотѣлось, чтобы редакцiя его была поосмотрительнѣе въ выборѣ статей, касающихся прямо до вопроса о женщинахъ, и побольше давала чистыхъ, прямыхъ убѣжденiй вмѣсто однихъ громкихъ названiй ихъ. А то вѣдь чтожъ? — заучатъ читательницы этого журнала эти названiя и замѣнивши ими сущность дѣла, начнутъ съ ними носиться, начнутъ шумѣть: намъ ужь и между мужчинами надоѣли такiя явленiя.