Этнографическiй сборникъ, издаваемый императорскимъ географическимъ
обществомъ. Выпускъ V, Спб. 1862.
Несмотря
на предисловiе, объявляющее, будто «Россiя
была первою страною славянскою, которая нетолько отразила
напоръ стихiи нѣмецкой (!), но и начала движенiе возвратное (!??)», книга эта содержитъ въ себѣ много интереснаго
для изслѣдователя народности. Первое мѣсто въ
ней, по нашему мнѣнiю, принадлежитъ статьѣ г. Гильфердинга: «Остатки славянъ на южномъ берегу Балтiйскаго
моря.» Авторъ дѣлаетъ сперва географическiй и статистическiй обзоръ и потомъ уже
переходитъ къ быту и повѣрьямъ словянцевъ и кашубовъ. Между
прочимъ авторъ дѣлаетъ слѣдующее интересное замѣчанiе: «Вслѣдствiе
ли вѣковой тяжолой борьбы, уничтожившей племя балтiйскихъ славянъ, или по другимъ причинамъ, остатки этого племени, словянцы и кашубы
померанскiе, разительно отличаются
отъ всѣхъ другихъ славянъ совершеннымъ отсутствiемъ
веселости въ характерѣ. Я не замѣтилъ въ этихъ
людяхъ никакихъ признаковъ шутливости. Пѣсни они поютъ
только духовныя (заимствованныя изъ церковныхъ книгъ); кромѣ того, слѣды пѣсни
замѣтны только въ обрядовыхъ приглашеньяхъ на сватьбѣ, которыя произносятся рифмованными фразами.
Но иначе этотъ народъ не поетъ. Онъ также не пляшетъ, отличаясь тѣмъ отъ польскаго простонародья» (стр. 46). Статья эта тѣмъ
болѣе важна, что по этой части ничего не было сдѣлано, а народы эти все болѣе и болѣе стираются съ лица
земли. Къ статьѣ г. Гильфердингъ
приложилъ небольшой, но интересный сборникъ сказокъ, записанныхъ имъ самимъ.
Кромѣ
смѣси, сборникъ содержитъ въ себѣ восемь статей. Изъ нихъ, кромѣ «Остатковъ славянъ», заслуживаетъ наибольшаго
вниманiя «Бытъ курскихъ крестьянъ» г. Мошкина. Въ
этой статьѣ между прочимъ есть рубрика: отличительные
обычаи курскихъ крестьянъ «при продажѣ и покупкѣ
лошадей.» «При продажѣ лошадей даютъ въ придачу узду
и оброть, а при продажѣ коровы или овцы веревку, привязанную за рога животнаго. Покупатель
беретъ отъ продавца поводъ узды или веревку непремѣнно изъ полы въ полу, чтобы купленый скотъ благополучно жилъ у новаго своего хозяина. Купленую корову хозяйка въ первый разъ кормитъ на печной
заслонкѣ хлѣбомъ съ солью, дабы она знала
новый свой дворъ и служила на хлѣбъ и на соль» (стр. 85). Все это кромѣ двухъ словъ,
отмѣченныхъ нами курсивомъ, было помѣщено
въ томъ же «Этнографическомъ сборникѣ», какъ отличительная особенность въ обычаяхъ тверскихъ крестьянъ (Этногр. сбор. в. 1, стр. 197). Такимъ образомъ, «Этнографическiй сборникъ», иногда перепечатывая одно и тоже, выдаетъ
это каждый разъ за новое... Это тоже недурно.
Помѣщенный
въ V выпускѣ библiографическiй указатель книгъ и статей по этнографiи
за послѣднiе года — вещь
очень небезполезная. Къ сожаленiю, ссылки на губернскiя вѣдомости
недостаточно ясны, такъ что иногда трудно отыскать цитируемую
статью. Кромѣ простыхъ указанiй, составитель его иногда дѣлаетъ выписки изъ цитируемыхъ
книгъ и сообщаетъ за новость напримѣръ такую общеизвѣстную загадку: красный пѣтушокъ по жордочкѣ бѣгаетъ? Огонь (стр. 5).
На стр. 7 между отличительными повѣрьями
села Тушны, симбирской губернiи, онъ помѣщаетъ такое: «если кто–нибудь во время стола просыплетъ соль, то
это предвѣщаетъ ссору...» Это въ самомъ дѣлѣ
очень ново. Но окончательно недоумѣваемъ, для чего составитель указателя выписалъ изъ лѣтописей
литературы и древностей, кн. 6, любовное
заклинанiе... Вопервыхъ, каждому изслѣдователю лѣтописи и безъ того извѣстны; вовторыхъ, ужь если выписывать, такъ не одно это заклинанiе: въ лѣтописяхъ найдется много вещей поинтереснѣе
этого заклинанья...
Несмотря
на эти недостатки, изданiе «Этнографическаго сборника», все–таки дѣло полезное, и потому будетъ
очень жаль, если оно будетъ встрѣчать препятствiя со стороны лицъ, совершенно равнодушныхъ
къ дѣлу...
Пѣсни, СОБРАННЫЯ П. Н. РЫБНИКОВЫМЪ. Часть 2, М. 1862.
Сборникъ
пѣсенъ П. Н. Рыбникова
справедливо можетъ занять первое мѣсто между отечественными трудами по этой
части, какъ по количеству, такъ
и по качеству сообщаемыхъ имъ пѣсенъ. Сборникъ издается
въ Москвѣ, подъ редакцiей
г. Безсонова; вторая часть, изданная въ нынѣшнемъ году, служитъ
важнымъ дополненiемъ къ первой, сообщая
интересные варiанты къ былинамъ первой.
Изъ совершенно новыхъ былинъ во второй части обращаютъ на себя вниманiе былины «о царѣ Соломонѣ, царицѣ Соломонiи и прекрасномъ
царѣ Васильѣ Окульевичѣ» (стр. 277–305); сюжетъ впрочемъ былъ частью извѣстенъ изъ
сказокъ ([1]).
Также очень замѣчательна пѣсня «Земскiй соборъ», въ которой царь Алексѣй
Михайловичъ спрашиваетъ князей и бояръ:
«Такъ отдать ли намъ Смоленскъ, али не отдати.
Али
намъ за Смоленскъ постояти?»
Выходитъ
перво князь востраханскiй;
Онъ
поблизку государя становился,
Онъ
понизку государю поклонился:
— Ай
ты, ай асу, надежа государь–царь,
— Алексѣй
сударь Михайловичъ московскiй!
— Что
Смоленскъ есть строенье литовско;
— Во
Смоленскѣ стрѣльцовъ нѣтъ нисколько,
— Во
Смоленскѣ казны нѣтъ ни копѣйки:
— Отдадимъ
мы туда городъ Смоленской,
— А
мы возьмемъ себѣ хамскую землю!
Государю
тыи рѣчи не слюбилися.
Выходитъ
второй князь бухарскiй и говоритъ тоже самое; на третiй вопросъ Алексѣя Михайловича
выходитъ «князь Данила Милославскiй» и говоритъ:
Что
Смоленскъ есть строенье московско;
Во
Смоленскѣ стрѣльцовъ есть сорокъ тысячей,
Во
Смоленскѣ казны есть — смѣты нѣту:
Ужь
мы станемъ за Смоленскъ стояти.
Государю
тыи рѣчи прилюбилися и онъ жалуетъ Данилу смоленскимъ воеводой.
Астраханскаго–то князя взялъ повѣсилъ,
А
бухарскому–то голову срубилъ... (стр. 237–8)
Намъ
кажется, что издатели слишкомъ смѣло назвали эту пѣсню «Земскимъ соборомъ»; рѣчь идетъ
только о совѣщанiи Алексѣя Михайловича съ «князьями и другими боярами», изъ которыхъ
большинство дѣлаетъ ложныя показанiя и потому пѣсня
нисколько не сожалѣетъ объ ихъ смерти...
Мы
не можемъ не обратить вниманiя читателей на слѣдующiй мотивъ, нерѣдко заключающiй былины, встрѣчающiйся и во 2 части рыбниковскаго сборника.
Сильные–могучiе богатыри во Кiевѣ;
Церковное
пѣнье во Москвѣ городѣ;
Славный
звонъ во Новѣ–городѣ;
Сладкiе поцѣлуи новоладожски;
Гладкiе мхи къ синю морю подошли;
Щельё — каменьё въ сѣверной сторонѣ;
Широкiе подолы олонецкiе;
Дубяные
сарафаны по Онегѣ по рѣкѣ;
Рипсоватые
подолы почезерочки;
Рядные
сарафаны кенозерочки;
Пучеглазыя
молодки слобожаночки;
Толстобрюхiя молодки лексимозерочки;
Моложальскiй попъ до солдатовъ добръ (стр. 44, ч. II).
Этотъ
мотивъ иногда составляетъ почти цѣлыя пѣсни. Такъ
напримѣръ мы можемъ сообщить здѣсь такого рода пѣсню, записанную Г. Н. Потанинымъ въ гамаюновской волости калужскаго уѣзда:
По
мосту, мосту, по калинову мосту
Шолъ, прошолъ, дѣтинушка молодой;
На
немъ кафтанъ голубой,
Хвалды
машутся, полы раздуваются;
Въ
правой рукѣ трость серебряная,
Во
лѣвой во рукѣ горнитуровый платокъ.
Ужь
онъ тросточкой подпирается,
Алой
ленточкой выхваляется:
— То–то лента, то–то
лента, то–то алая моя!
Ала, ала, ала, мнѣ
сударушка дала!
Она
мнѣ дала, дала, пожаловала.
Поносико–ся, любезный, сколько
я поносилъ,
Полюбико–ся, любезный, каку
я полюбилъ!
Она
ростомъ невеличка, она лицомъ не бѣла;
Она
ростомъ невеличка, только школою взяла.
Только
лицомъ круглолица, то Олонкина дѣвица;
Ободранныя
лица, то Демидовы дѣвицы,
Безъ
подметокъ сапоги, то Демидовà слуги,
А
съ подметкамъ сапоги, то Олонкины слуги,
На
Бизюки сходили — то сельчанишки ([2]),
Съ
фалдами чекмени сенiотовскiе;
Непокрытое
село, то Игумново ([3]),
Подопрѣлое
одонье, то Пучанешки;
................
Пенечные
гужи — колюпановски.
По
за мѣдью топоры — животински мужики,
Гагару
поймали — грецанишки,
Лисицу
ободрали — сивщанешки,
Чокъ, чоботокъ, то заводской мужичокъ ([4]).
Грачовнички, табатернички;
Побиться, подраться, — рождественски;
Ножами
порѣзаться, — чижовски;
Шопинцы — ..... пятинцы,
Они
къ празднику зовутъ къ ..... пятятся,
Они
пиво пьютъ, ворота запрутъ ([5]).
Ременные
гужи, — воровскiе мужики,
Съ
кольцами кнуты, — верховскiе
мужики.
Кванищанечки, рыболовшички ([6]):
Они
рыбушку ловятъ по сухимъ берегамъ,
По
амбарамъ, по клѣтямъ. —
Относительно
изданiя текста пѣсенъ г. Рыбникова
мы можемъ замѣтить слѣдующее. Въ одной былинѣ (№ 7) говорится о Добрынѣ:
Какъ
я приѣхалъ изъ чиста поля,
Видѣлъ
во чистомъ полѣ Добрынюшку убитаго,
Головкой
онъ лежитъ во ракитовъ кустъ,
Ножками
лежитъ опачей рѣку. (стр. 24)
Слово «опачей» издатели толкуютъ въ примѣчанiи: «задомъ къ рѣкѣ». Намъ кажется, что
«ножками лежать задомъ къ рѣкѣ» — фраза
невозможная въ русскомъ языкѣ, что слова «опачей» нѣтъ въ русскомъ языкѣ, покрайней мѣрѣ, нѣтъ
въ «Областномъ словарѣ». Подобная
ошибка могла произойти оттого, что издатели не разобрали
рукописи г. Рыбникова, гдѣ
кажется должно быть: во Почай рѣку. Мы думаемъ такъ потому, что вопервыхъ
это будетъ совершенно соотвѣтствовать смыслу рѣчи;
вовторыхъ, что Почай рѣка постоянно упоминается
при Добрынѣ; въ третьихъ потому,
что въ пѣсняхъ, повторяющихъ подобный мотивъ, убитый молодецъ лежитъ ногами къ рѣкѣ. Напримѣръ:
Какъ
во далекомъ чистомъ полѣ,
Что
подъ кустикомъ ракитовымъ
Душа
милый другъ лежитъ.
Что
буйная его головушка
Ко
восточной сторонѣ;
А
рѣзвы ноги у молодца
Ко
быстрой ко рѣкѣ. (Гуляева, этн. оч. южной
Сиб.,
стр. 104).
Въ
той же былинѣ г. Рыбникова
(№ 7, часть 2) говорится
о Добрынѣ:
«А
у тебя, голь кабацкая (лицо) зарудилась» (стр. 29).
Издатели
поясняютъ слово зарудиться — замаралось, загрязнилось — тогда, какъ слово зарудиться (отъ слова руда, кровь) значитъ запачкаться именно кровью
(Ср. стихъ
284 и 285 той же былины).
Вторую
половину книги занимаетъ «Замѣтка» г. Безсонова.
Говорить объ этой маленькой «Замѣткѣ», въ 350 стр.,
не упоминая о другой «Замѣткѣ» (въ 200 стр.)
того же г. Безсонова къ четвертому выпуску пѣсенъ
Кирѣевскаго, невозможно, потомучто
обѣ статьи дополняютъ другъ друга.
Почти
вездѣ г. Безсоновъ вдается въ совершенно произвольныя
толкованья. Такъ напримѣръ тотъ фактъ, что богатыри подъ конецъ своей дѣятельности гибнутъ въ
подземельяхъ, пещерахъ или каменѣютъ, онъ толкуетъ такимъ образомъ:
«Народъ
уходилъ отъ внѣшности внутрь себя, къ своимъ началамъ
и основамъ, къ своему народному духу, ища
тамъ спасенья: онъ шолъ въ подземелья, скрывался въ пещеры, умиралъ
для внѣшности, чтобы ожить внутренно; умиралъ не трупомъ, а мощами, соблюдающими жизнь среди самаго умиранья»
(стр. СVII–СVIII, Кирѣевск., в. IV) или: «Что скрывается снаружи, часто еще сильнѣе бываетъ внутри; духъ
можетъ быть вызванъ, можетъ выйти самъ и изъ подземелья; мощи, повидимому немощные смертью, могутъ быть мощны цѣлебною силою на другихъ, и сами цѣлыя, могутъ цѣлить
и давать цѣлость притекающимъ чрезъ одно даже прикосновенiе и цѣлованiе».
(Стр. ХV.)
То, что жена Святогора, во время его сна, по былинѣ г. Рыбникова, входитъ въ связь съ Ильей Муромцемъ —
онъ толкуетъ такъ:
«Богатыри
старшiе, представители былого стихiйнаго броженiя, напримѣръ
Святогоръ, имѣютъ и жонъ крайне–податливыхъ
къ новымъ началамъ, нестойкихъ въ вѣрности, готовыхъ за угломъ и во время мужняго сна предаться юному влекущему
началу.» (стр. ХL.)
Соколъ–корабль, на которомъ плаваютъ богатыри, онъ объясняетъ такъ:
«Мы
убѣждаемся, что древнѣйшiй
бытъ Руси, когда еще жила она въ обще–славянской
семьѣ, представлялся позднѣйшему народному творчеству
между прочимъ подъ образомъ плаванiя по какому–то морю.» (Рыбниковъ, ч. 2, стр. ХХI).
По
поводу былины о Данилѣ, побивающемъ княжескую дружину, и потомъ убивающемъ самого себя и его жены Василисы, которая помогала ему въ битвѣ и убила себя на его трупѣ, онъ говоритъ:
«Былевое
наше творчество, надорванное такимъ трагизмомъ
отношенiй, поспѣшило смягчить
ихъ и примирить, а само — выйти
на спокойную, болѣе свойственную себѣ дорогу, и для этихъ цѣлей избрало образъ Василисы, способный къ выполненiю задачи, какъ образъ женскiй.» (Стр. LI Кир.,
в. IV).
Сказочный
мотивъ о Иванѣ–богатырѣ, который
терпитъ много бѣдствiй, прежде
нежели достигнетъ своей цѣли, по его мнѣнiю, значитъ русскiй
народъ, «вышедшiй наконецъ на свѣтъ
божiй и занявшiй почетное мѣсто
въ исторiи между другими старшими народами;» русскiй народъ, вдругъ «явившiйся совершенно готовымъ къ христiанству и какъ бы сразу удостоившiйся
сдѣлаться лучшимъ сосудомъ высшаго изъ христiанскихъ
вѣросознанiй, православiя. Сразу такъ шагнуть не могъ ни одинъ
народъ: одинъ, напримѣръ еврейскiй, всю жизнь готовился къ этому шагу
и все–таки не смогъ его сдѣлать и былъ отвергнутъ». (Стр. LХХII Кир., в. IV.)
То, что Иванъ–царевичъ велѣлъ Елену
прекрасную привязать къ хвосту богатырскаго коня и размыкать по чистому полю, но его мнѣнiю, значитъ, что «русскiй народъ окончательно развязался съ родовымъ бытомъ.» (стр. СLХХI, Кир. в. IV.)
Пародируя
г. Безсонова, можно было бы
доказывать, что ковры–самолеты нашихъ
сказокъ — это бывшiе тогда
въ употребленiи воздушные шары; печка, на которой ѣдетъ Емеля–дурачекъ — тогдашняя паровая машина и т. д.
Мы
не будемъ говорить о филологическихъ метаморфозахъ г. Безсонова
съ собственными именами, упоминаемыми въ былинахъ, потомучто самъ авторъ въ заключенiи
говоритъ: «Въ началѣ второго отдѣла этой статьи, гдѣ выставили мы передѣлку именъ и образовъ на русскiй народный ладъ и т. п., читатели конечно не могли иногда удержаться отъ улыбки». (Рыбниковъ, ч. 2,
стр. СССLVII.)
Съ
послѣднимъ мнѣнiемъ автора мы совершенно согласны.
Въ
заключенiе нельзя не замѣтить того грустнаго факта, что даже изданiе Рыбникова недостаточно
поддерживается публикою... Впрочемъ отъ самого г. Безсонова зависитъ отчасти облегченiе
распродажи сборника: онъ могъ бы свои изслѣдованiя печатать отдѣльно; сборникъ г. Рыбникова былъ бы тогда дешевле, слѣдовательно
болѣе было на него покупателей.
И. ХУДЯКОВЪ