НАШИ ДОМАШНIЯ ДѢЛА

 

СОВРЕМЕННЫЯ ЗАМѢТКИ

 

Указъ объ увеличенiи податей и сборовъ. — Обнародованiе бюджета. — Новый предметъ литературной полемики. — Московскiя мысли: объ образованномъ человѣкѣ, либералахъ и дворянствѣ. — Несостоявшiйся союзъ и нѣчто о среднемъ сословiи. — Остроумiе «Зрителя». — «Мировой Посредникъ»: его взглядъ; крестьянскiя замѣтки. — Толки въ Твери, замѣченные г. Павловымъ, и толки въ Калугѣ, имъ незамѣченные. — Исторiя съ г. фонъ–Ренне. — Печатный бланокъ. — Еще немножко о розгахъ, которыми усиленно интересуются въ Уфѣ. — Скорбь неизвѣстнаго кореспондента. — Удачное рѣшенiе одного волостного суда. — Фальки. — Скоро ли грамотность? — Шестая петербургская гимназiя. — Преобразованiе технологическаго института. — Два засѣданiя кiевскаго университетскаго совѣта. — Общество психiятровъ. — Еще двѣ новыя ассоцiацiи. — Преобразованiе въ Смольномъ монастырѣ.

 

_____

 

За прошлый мѣсяцъ есть очень важныя новости, которыя мы прежде всего должны занести въ нашу скромную лѣтопись.

Въ 30 день декабря данъ высочайшiй указъ правительствующему сенату о возвышенiи: податей и налоговъ со всѣхъ лицъ податныхъ званiй, цѣны на гербовую бумагу, пошлинъ съ привозныхъ товаровъ и почтовой таксы съ посылокъ и страховыхъ писемъ. Въ началѣ указа изображено:

«Возвышенiе цѣнъ на всѣ вообще потребности жизни имѣло послѣдствiемъ и увеличенiе государственныхъ расходовъ на прiобрѣтенiе предметовъ, нужныхъ по разнымъ частямъ управленiя. Оно вмѣстѣ съ тѣмъ и усилило вообще, особенно же въ производительныхъ классахъ народа, способы къ выгоднѣйшимъ заработкамъ и къ полученiю вознагражденiя за труды въ большемъ противъ прежняго размѣрѣ. Сiе положенiе дѣлъ, доказывая съ одной стороны необходимость нѣсколько увеличить подати и прочiе поступающiе въ доходъ казны сборы, съ другой же служитъ ручательствомъ, что сiи сборы не обратятся въ обремененiе любезныхъ намъ вѣрныхъ нашихъ подданныхъ.»

4 января послѣдовало высочайшее повелѣнiе: роспись государственныхъ доходовъ и расходовъ обнародовать для всеобщаго свѣдѣнiя. «Сѣверная Почта» объявила объ этомъ повелѣнiи 19 января, прибавивъ, что роспись скоро явится въ печати, и на другой же день въ разныхъ органахъ послышались сочувственные отголоски на давно ожиданное и желанное извѣстiе. «Россiя имѣетъ матерьяльныя средства, и средства громадныя (говорила по этому поводу одна газета). Съ такими средствами нельзя опасаться совершеннаго разстройства финансовъ, до какого бы состоянiя они ни были доведены. Но тайна все мертвитъ, къ чему ни прикасается ея парализующiй перстъ, тогда какъ гласность все животворитъ... При всякой тайнѣ неизбѣжно общественное недовѣрiе и недовольство дѣйствiями правительства, какъ бы чисты и безкорыстны они ни были; гласность же напротивъ, доказывая чистоту намѣренiй правительства, болѣе чѣмъ что–либо другое содѣйствуетъ благостоянiю страны, утверждая въ ней взаимную довѣренность правительства и народа. Вотъ почему на опубликованiе государственнаго бюджета мы смотримъ какъ на великое земское дѣло

Другой журналъ замѣтилъ, что кромѣ нравственнаго довѣрiя къ правительству, которое вслѣдствiе этой мѣры несомнѣнно возрастетъ, — Россiя выиграетъ еще отъ измѣненiя, которое произойдетъ во взглядѣ русскаго общества на то, чтó у насъ называется казной. «Кому знакомы (говоритъ журналъ) ходячiя понятiя даже нашихъ образованныхъ классовъ о казнѣ, тотъ знаетъ, какой практическiй вредъ они причиняли. Казна представлялась воображенiю чѣмъ–то отдаленнымъ, колосальнымъ и неисчерпаемымъ; на казну смотрѣли такими глазами, что незнающiй Россiи могъ бы сдѣлать заключенiе о совершенномъ недостаткѣ патрiотизма въ нашемъ обществѣ. Этому равнодушiю общества къ интересамъ казны долженъ быть конецъ. Но чтобы не было равнодушiя, для этого первое средство — знакомство. Когда вы незнакомы съ вещью, то поневолѣ равнодушны къ ней, она совершенно для васъ чужая...» («Совр. Лѣт.» № 4).

Нельзя не признать мѣткости этого замѣчанiя. Дѣйствительно, казна представлялась воображенiю русскихъ людей какимъ–то темнымъ, бездоннымъ колодцемъ, изъ котораго льются вѣчныя рѣки, слѣдовательно черпанье оттуда какими–нибудь ведерочками нисколько не можетъ быть ощутительно и убыли замѣтной не произведетъ. Это безсознательно–сложившееся понятiе постоянно поддерживалось видимыми для общества огромными расходами, преимущественно на государственныя сооруженiя, и еще болѣе — носившимися, во многихъ случаяхъ преувеличенными слухами о расходахъ, для общества невидимыхъ. Преувеличенiе же слуховъ было неизбѣжно, какъ естественный продуктъ тайны, и оно–то составляло одну изъ самыхъ невыгодныхъ для правительства сторонъ этой тайны.

Въ № 19 «Сѣверной Почты» (24 января) явилась эта Табель доходовъ и расходовъ государственнаго казначейства на 1862 годъ, составленная по государственной росписи, высочайше утвержденной 22 января. Изъ нея узнаемъ, что весь вообще государственный доходъ составляетъ сумму 310.619.739 руб.

Въ томъ числѣ:

1) Податей: подушной и оброчной и

разныхъ сборовъ съ податныхъ сословiй......55.255.928 р. 68 к.

2) Доходовъ экономическихъ, т. е. съ

разныхъ имѣнiй и горныхъ заводовъ...........11.798.031 р. 69 к.

3) Разныхъ пошлинъ.............................198.481.075 р. 3 к.

(Въ этомъ числѣ однѣхъ питейныхъ........123.022.580 р. 73 к.)

4) Разныхъ суммъ, какъ–то: съ

николаевской желѣзной дороги, съ бывшихъ

военныхъ южныхъ поселенiй и пр., а также

долговыхъ платежей...................................13.817.774 р. 38 к.

Такимъ образомъ итогъ обыкновенныхъ

доходовъ составляетъ.............................................. 279.352.809 р. 79 к.

Къ этому присоединяются:

Доходы, поступающiе изъ разныхъ

источниковъ на опредѣленные предметы...........16.509.902 р. 481/4 к.

Чрезвычайныя суммы, изъ поступившихъ

по послѣднему 41/2% займу..................................14.757.899 р. 723/4 к.

Итогъ обыкновенныхъ доходовъ, съ присоединенiемъ чрезвычайныхъ суммъ, составляющихъ 294.110.709 р. 513/4 к., распредѣляется къ расходу слѣдующимъ образомъ:

На платежи по внутреннимъ и внѣшнимъ

займамъ.................................................................... ...54.296.187 р. 91 к.

По министерству императорскаго двора........7.957.905 р. 42 к.

По военному министерству ( съ военно–

учебными заведенiями и эмеритальной

кассой)................................................................. ........111.639.581 р. 653/4 к.

По морскому министерству................................20.589.830 р. 741/4 к.

По вѣдомству православнаго

духовенства.............................................. ...............4.661.097 р. 96 к.

На гражданское вѣдомство (въ томъ

числѣ на министерство финансовъ,

со включенiемъ операцiонныхъ расходовъ,

и на вѣдомство путей сообщенiя, со

включенiемъ строительныхъ расходовъ)

всего................................................................. ........89.226.443 р. 76 3/4 к.

Помильной платы параходнымъ обществамъ

и гарантiи обществъ жел. дорогъ,

на непредвидимые расходы и на недоборъ

въ доходахъ, всего.................................................15.739.662 р. 6 к.

 

Обнародывая эту табель, «Сѣверная Почта» заявляетъ, что по преобразованному порядку отчетности по государственному контролю, между прочими предположенiями находится и измѣненiе образа составленiя смѣты министерствъ и главныхъ управленiй, съ болѣе подробнымъ и яснымъ изложенiемъ всѣхъ статей расходовъ, и что порядокъ этотъ будетъ введенъ съ будущаго 1863 года.

_________

 

 

 

 

Если не самымъ близкимъ предметомъ, то самымъ выпуклымъ, т. е. представляющимъ наибольшую неровность на шероховатомъ полѣ нашей общественной дѣятельности кажутся намъ въ настоящую минуту нѣкоторыя части московскаго журнальнаго книгопечатанiя. Недаромъ когда–то московскiй старожилъ и коренной представитель тамошняго общества, г. Фамусовъ сказалъ, что

....... отъ головы до пятокъ

На всѣхъ московскихъ есть особый отпечатокъ.

 

Чтó ни говорите, а этотъ замѣченный Фамусовымъ отпечатокъ, видоизмѣняясь постепенно и медленно, до сихъ поръ все еще остается особымъ отпечаткомъ, — по крайней мѣрѣ такъ можно заключать по нѣкоторымъ новѣйшимъ проявленiямъ московской журналистики... Вообще чрезвычайно поучительная вещь — эта портретная галерея московскихъ людей, извѣстная подъ заглавiемъ: Горе отъ ума. Мы сейчасъ привели оттуда нѣсколько стиховъ, которые произноситъ Фамусовъ о своихъ современникахъ, а между тѣмъ и теперь кажется, какъ–будто онъ пророчески предвидѣлъ умственную жизнь послѣдующаго московскаго поколѣнiя. Неразъ уже говорилось и во «Времени» и въ другихъ журналахъ о различiи, существующемъ между петербургскою и московскою журналистикою, но едвали когда–нибудь это различiе доходило до такихъ предѣловъ, какъ въ послѣднiе мѣсяцы. Съ началомъ нынѣшняго года оно дошло до того, что тамъ совершенно спокойно и съ полной увѣренностью высказываются такiя вещи, о которыхъ здѣсь нетолько заговорить, но и подумать почли бы нравственной и физической невозможностью. Прислушайте пожалуста. Московскiй житель Фамусовъ говоритъ напримѣръ:

 

«Вѣдь только здѣсь еще и дорожатъ дворянствомъ!»

 

 «Наше Время», московская ежедневная съ нынѣшняго года газета, самое начало своего преобразованнаго бытiя ознаменовала также своеобразною мыслью о дворянствѣ. Въ 1 №, на первомъ столбцѣ, она дебютировала слѣдующими словами:

«Образованнаго человѣка, въ точномъ значенiи этого слова, можно встрѣтить только между дворянами. Образованный человѣкъ или родится дворяниномъ, или дѣлается имъ. Это фактъ, противъ котораго, какъ намъ кажется, спорить до сихъ поръ было невозможно.»

Почему такъ кажется редакцiи «Нашего Времени», мы не знаемъ, но знаемъ и видимъ, что редакцiя нетолько пошла дальше Фамусова, но и дошла до конца, т. е. до совершенно–невѣроятной идеи. Это фактъ, противъ котораго, (согласитесь, читатель) спорить невозможно. Невозможно даже и возражать редакцiи, потомучто мысль ея совсѣмъ невозможная. Мы прочитали статью, въ которой красуются приведенныя нами слова, пытаясь отыскать, нѣтъ ли тутъ какого–нибудь сокровеннаго смысла, иносказанiя: — нѣтъ! Статья говоритъ о предстоящихъ дворянскихъ выборахъ и никакого сокровеннаго смысла, никакого иносказанiя въ ней и слѣдовъ нѣтъ, и приведенныя слова остаются какъ они есть во всемъ ихъ буквальномъ безобразiи. Теперь допустимъ предположенiе, что какъ пищущiй эти строки, такъ и вы, читатель, — мы оба не дворяне, а между тѣмъ считали себя людьми образованными «въ точномъ значенiи этого слова», потомучто мы не на словахъ, а въ глубинѣ души, сроднившимся съ нами чувствомъ, всегда и во всякомъ уважали не дворянское, а человѣческое достоинство; потомучто истинно–прекрасное намъ казалось прекраснымъ и истинно–безобразное — безобразнымъ; потомучто мы носили въ себѣ ясный идеалъ человѣческой и гражданской доблести; потому наконецъ, что всегда находили мы въ самихъ себѣ свободное сочувствiе всему истинно–высокому и разумному и проникались невольнымъ негодованiемъ при видѣ всякой низости, фальши, корыстной двуличности и тому подобныхъ темныхъ явленiй. Допустимъ въ себѣ это законное самосознанiе, — чтóже должны мы сказать редактору «Нашего Времени»? Вѣдь повѣрить мы ему не повѣримъ, мнѣнiя о себѣ не измѣнимъ; чтоже подумаемъ о немъ и что отвѣтимъ на его невозможную мысль о возможности встрѣтить образованнаго человѣка только между дворянами?.. Вотъ упрекаютъ свистуновъ въ употребленiи нелитературныхъ выраженiй вродѣ вздора, нелѣпости и ерунды! Да чтоже дѣлать, если бываютъ на свѣтѣ вещи, для которыхъ нѣтъ другихъ выраженiй?...

Не припомните ли, мѣсяца два или три тому назадъ, мы говорили о появившемся тогда объявленiи г. Павлова насчетъ превращенiя редактируемой имъ газеты «Наше Время» изъ еженедѣльной въ ежедневную. Тогда, если припомните, закралось въ насъ какое–то неясное предчувствiе относительно зародившагося духа и характера этого изданiя...

 

«Увы, предчувствiе сбылось!»

 

Въ «Нашемъ Времени» мужественно подвизается г. Чичеринъ, который иногда, и даже часто, высказываетъ также невѣроятныя и невозможныя мысли и также напоминаетъ намъ нѣкоторыя изъ лучшихъ мыслей старика–Фамусова. Почтенный московскiй старожилъ говоритъ напримѣръ:

 

 

 

 

«А наши старички? Какъ ихъ возьметъ задоръ,

Засудятъ о дѣлахъ, чтó слово — приговоръ.

Вѣдь столбовые все, въ усъ никому не дуютъ

И о правительствѣ такъ иногда толкуютъ,

Что еслибъ кто подслушалъ ихъ — бѣда!

Нето–чтобъ новизны вводили, — никогда,

Спаси ихъ Боже! Нѣтъ! А придерутся

Къ тому, къ сему, а чаще ни къ чему,

Поспорятъ, пошумятъ и...»

 

Г. Чичеринъ либеральничаетъ совершенно въ духѣ фамусовскихъ старичковъ: онъ также иногда придерется къ тому, къ сему... Такихъ же либераловъ, «чтобъ новизны вводили», онъ не терпитъ... Мало этого, онъ даже создаетъ въ своемъ тревожномъ воображенiи такихъ либераловъ, какихъ у насъ вовсе нѣтъ, да и быть не можетъ, какъ вы сейчасъ сами увидите... Г. Чичеринъ, также какъ г. Павловъ, ратуетъ за дворянство и также вѣроятно убѣжденъ въ невозможности встрѣтить истинно–образованнаго человѣка иначе, какъ только между дворянами. Онъ даже яснѣе, нежели г. Павловъ, подтверждаетъ ту мысль, что

 

«Вѣдь только здѣсь еще и дорожатъ дворянствомъ»,

 

т. е. въ Москвѣ златоглавой, кладущей на все живущее и мыслящее въ ней «особый отпечатокъ»... Мы непремѣнно приведемъ нѣсколько мыслей г. Чичерина о дворянствѣ и даже упомянемъ о судьбѣ, постигшей эти мысли; но прежде послушаемъ о либералахъ... О либералахъ очень любопытно; тутъ, во взглядѣ на нашихъ либераловъ, въ понятiи о нихъ и въ выраженiи питаемыхъ къ нимъ чувствъ, особенно хорошъ г. Чичеринъ.

Въ № 1 «Нашего Времени» есть его статья: Мѣра и границы. Она начинается словами: «Отличительное свойство русскаго ума состаитъ въ отсутствiи понятiя о границахъ. Можно подумать, что все необъятное пространство нашего отечества отпечаталось у насъ въ мозгу...» Далѣе эта не новая, но по новому поставленная мысль освѣщается такимъ образомъ:

«Возьмемъ напримѣръ понятiе о власти. Оно содержитъ въ себѣ множество видоизмѣненiй, изъ которыхъ каждое имѣетъ значенiе на своемъ мѣстѣ. Одна власть есть верховная въ государствѣ, другая, подчиненная, имѣетъ ограниченныя права и юридически опредѣляемый кругъ дѣйствiя... Несовмѣстно съ разумнымъ понятiемъ объ обществѣ представлять себѣ всякую власть, сверху до низу, безграничною и безусловною. Между тѣмъ у насъ всякiй начальникъ склоненъ считать свою власть таковою. На самый законный отпоръ подчиненныхъ онъ смотритъ какъ на своеволiе и бунтъ. Съ своей стороны подчиненные вѣрятъ въ полновластiе начальника; одни покоряются ему безусловно, другiе безусловно его ненавидятъ...»

Вы видите, что г. Чичеринъ либеральничаетъ, какъ вѣроятно либеральничали и тѣ московскiе старички, о которыхъ говоритъ Фамусовъ. Онъ взглядъ всякаго начальника на свою власть, какъ на безусловную, приписываетъ единственно безмѣрно–широкому размаху русскаго ума, и знать не хочетъ, что точно такой же размахъ можно отыскать въ умѣ очень многихъ другихъ нацiй, что всякiй начальникъ естественно привыкаетъ относиться къ своимъ подчиненнымъ въ такой же степени безусловно, въ какой самъ подчиненъ стоящему надъ нимъ высшему начальнику. Да иначе и нельзя: если напримѣръ начальникъ требуетъ отъ непосредственно–подчиненнаго ему лица безпрекословнаго исполненiя приказанiй, которыя послѣднiй можетъ выполнить только при помощи ему подчиненныхъ лицъ, то и онъ долженъ требовать отъ нихъ такого же безпрекословнаго исполненiя. Въ чемъ же тутъ особенно–широкiй размахъ ума? Дѣло очень простое и для всякаго, хоть–бы иностраннаго ума понятное.... Но это еще ничего; а вотъ послушайте дальше.

«Съ другой стороны (продолжаетъ г. Чичеринъ) возьмемъ понятiе о свободѣ. Оно еще болѣе представляется намъ условнымъ... Понятiе о свободѣ въ общественной жизни немыслимо иначе, какъ въ предѣлахъ, постановленныхъ закономъ или обычаемъ. Между тѣмъ русскому человѣку и это понятiе представляется безграничнымъ. Русскiй либералъ теоретически непризнаетъ никакой власти. Онъ хочетъ повиноваться только тому закону, который ему нравится. Самая необходимая дѣятельность государства кажется ему притѣсненiемъ. Русскiй либералъ выѣзжаетъ на нѣсколькихъ громкихъ словахъ: свобода, гласность, общественное мнѣнiе, слiянiе съ народомъ и т. п., которымъ онъ не знаетъ границъ и которыя поэтому остаются общими мѣстами, лишонными всякаго существеннаго содержанiя. Оттого самыя элементарныя понятiя: повиноваться закону, потребность полицiи, необходимость чиновниковъ кажутся ему порожденiемъ возмутительнаго деспотизма.»

Далѣе г. Чичеринъ жалуется, что хоть бы напримѣръ онъ, «въ невинности сердца, не строилъ никакихъ теорiй и никогда не предлагалъ держать лишнее количество чиновниковъ,» — но русскiе либералы все это могутъ ему приписать.

«Откуда же (вопрошаетъ онъ засимъ) все это происходитъ? отчего противъ васъ поднимается вопль въ извѣстномъ разрядѣ журналистики? Оттого что вы имѣли неосторожность или дерзость произнести нѣкоторыя слова, которыя возбуждаютъ колеръ въ либеральныхъ дѣтяхъ: государство, законъ, чиновникъ. централизацiя...»

Незнаю, что могло возбудить въ г. Чичеринѣ такой невыразимый «колеръ», который разумѣется въ этой тирадѣ, полной явной, вопiющей неправды. Что писалъ онъ ее въ видимомъ раздраженiи — это еще ничего: кому не случалось въ жизни раздражаться? Но раздраженiе въ г. Чичеринѣ произошло такого свойства, какого мы и не предполагали въ современномъ намъ мыслителѣ. Раздражился же онъ дотого, что незамѣтилъ очень крупно несообразности въ самомъ сильномъ мѣстѣ своей тирады: у него русскiе либералы «не признаютъ никакой власти» и въ тоже время «хотятъ повиноваться закону» (хоть бы и такому, который имъ нравится). Но кто хочетъ повиноваться закону, тотъ уже не можетъ не признавать надъ собою власти. Чтоже касается до закона, который нравится, то пусть г. Чичеринъ скажетъ по чистой совѣсти, желаетъ ли онъ повиноваться закону, который ему не нравится? Здѣсь само собою разумѣется, что никакой разумный законъ не можетъ не нравиться никому, кромѣ помѣшаннаго, — если незабывать, что законъ пишется не для каждаго лица въ отдѣльности, а для всѣхъ подданныхъ государства.

Но г. Чичеринъ и на этой сильной фразѣ не успокоился: чрезъ нѣсколько строкъ онъ говоритъ, что и повиновенiе закону русскому кажется либералу порожденiемъ возмутительнаго деспотизма... Такая вещь могла быть написана человѣкомъ ужь не въ раздраженiи, а развѣ только въ какой–нибудь манiи... Неужели найдется на святой Руси такой человѣкъ, который повѣритъ г. Чичерину хоть въ одномъ словѣ изъ всей этой тирады? Не можетъ быть! Да онъ и самъ теперь я думаю не вѣритъ себѣ: его можетъ–быть что–нибудь напугало; разстроенному воображенiю представились призраки въ видѣ либераловъ, которыхъ онъ принялъ за дѣйствительныхъ людей, да и описалъ. Въ такомъ случаѣ — да ниспошлетъ небо благодатный миръ въ его возмущенную душу!

Но если не такъ было дѣло, если г. Чичеринъ сознавалъ и теперь сознаетъ чтó онъ написалъ, то... нехорошо! очень нехорошо и несправедливо! Нѣтъ, г. Чичеринъ, если правду говорить, большинство русскихъ либераловъ до сихъ поръ таково, что

 

..... придерутся

Къ тому, къ сему, а часто ни къ чему,

Поспорятъ, пошумятъ и... разойдутся.

 

Объ этомъ большинствѣ не стоило и писать, не стоило и повторять сказаное Грибоѣдовымъ. Если же разумѣть либерализмъ въ лучшемъ смыслѣ, какъ разумное, честное и свободное, нестѣсненное никакими предвзятыми расчетами и цѣлями, никакимъ нравственнымъ мундиромъ стремленiе къ лучшему, — то между русскими либералами нѣтъ такого нелѣпаго образа, какой вамъ угодно было начертать, неоткуда было ему взяться, и характеризовать русскихъ либераловъ такимъ образомъ значитъ забывать извѣстное изрѣченiе, что съ словомъ должно обходиться честно.

Однако мы обѣщались показать образчики размышленiй г. Чичерина о дворянствѣ и считаемъ себя невправѣ нарушить это обѣщанiе. Правду сказать, мы думали, что послѣ офицiальныхъ заявленiй «Сѣверной Почты» вопросъ этотъ будетъ считаться до времени порѣшоннымъ; но оказывается, что въ Москвѣ онъ продолжаетъ кипѣть. Эта рѣзкая мысль о самоуничтоженiи, которую сама редакцiя «Дня», выразившая ее, вѣроятно понимала не въ такомъ рѣзкомъ смыслѣ, какъ у нея вышло, — эта мысль, говоримъ, вызвала сильнѣйшiй отпоръ со стороны г–на Чичерина, который отпоръ вызвалъ неменѣе сильныя возраженiя со стороны «Русскаго Вѣстника», — вотъ и завязался бой... Но намъ прежде всего хочется привести нѣсколько отрывковъ изъ г. Чичерина. Вотъ они:

«...чѣмъ менѣе распространенъ въ обществѣ политическiй смыслъ, чѣмъ менѣе людей, способныхъ къ общественной дѣятельности, тѣмъ необходимѣе, чтобы они соединялись въ одно организованное тѣло, проникнутое общимъ духомъ, носящее въ себѣ преданiя и сознающее свою честь и свои права.»

Почему же это такъ необходимо? — Г. Чичеринъ не отвѣчаетъ, а только дѣлаетъ оговорку:

«Правда (говоритъ онъ), можно опасаться, чтобы такое тѣло, пользуясь своимъ положенiемъ, не стало употреблять предоставленныя ему права въ пользу частныхъ своихъ интересовъ, въ ущербъ другимъ. Особенно въ настоящую минуту дворянство раздражено; оно находится въ переходномъ состоянiи и не успѣло еще освоиться съ своимъ новымъ положенiемъ. Естественно, что въ такое время у него на первомъ планѣ долженъ стоять вопросъ сословный, а не общiй государственный интересъ. Но дѣло высшей власти удержать каждое сословiе на своемъ мѣстѣ, не допускать...» и пр.

«...Нѣтъ ничего легче, какъ слiянiе съ народомъ; но это значитъ замѣнять естественное теченiе жизни и правильное развитiе гражданскихъ отношенiй либеральными общими фразами». («Наше Время» № 4)

Ужь если искать отсутствiя границъ и мѣры, то можно (какъ мы выше видѣли и какъ увидимъ сейчасъ) найти его и у г. Чичерина. Если кто говоритъ у насъ о слiянiи съ народомъ, разумѣя слiянiе нравственное, т. е. знакомство и взаимное пониманье другъ друга между двумя расторгнутыми половинами общества, то конечно говоритъ о цѣли, къ которой должно идти общество, тяготѣя къ ней силою «естественнаго теченiя жизни» (попробуйте доказать, что эта цѣль не вѣрна и недостижима!); а г. Чичерину вѣроятно кажется, что кто–то хочетъ вопреки естественому теченью, немедленно, завтра же все общество, въ томъ числѣ и самаго его, г. Чичерина, слить съ народомъ? Да вѣдь это ужь такая степень страха, которая выходитъ изъ всѣхъ границъ и мѣры! И вотъ — мысль о слiянiи съ народомъ называетъ онъ либеральною фразою, противорѣчащею естественному теченiю жизни. Въ чемъ же по его разумѣнiю должно состоять это естественное теченiе? Въ томъ, изволите видѣть, чтобы было тѣло, плотно организованное особнякомъ отъ массы общества, еще неимѣющей политическаго смысла, тѣло, напитанное своимъ особымъ духомъ, преданiями, честью и правами. И пусть это тѣло будетъ раздражено, пусть у него на первомъ планѣ будетъ вопросъ сословный, а не общiй государственный интересъ, зато высшая власть должна держать его въ уздѣ, недопуская сорваться, въ припадкѣ раздраженiя, съ своего мѣста, и тогда... тогда будетъ совершенно естественное теченiе жизни... Удивительно какъ это естественно, разумно и главное — нравственно!

Нѣтъ, г. Чичеринъ, поусердствовали вы черезчуръ и невпопадъ! Гдѣ сословiя стали въ такое положенiе, что высшая власть должна удерживать каждое на своемъ мѣстѣ, чтобы одно не задавило и не затоптало въ грязь другого, — тамъ не видимъ мы и вѣроятно никто не видитъ естественнаго теченiя жизни, а еще менѣе — «правильнаго развитiя гражданскихъ отношенiй», потомучто ихъ не можетъ быть тамъ, гдѣ нѣтъ правильныхъ человѣческихъ отношенiй... А вѣдь можетъ–быть г. Чичеринъ, высказывая свои невозможныя идеи, еще расчитывалъ на чье–нибудь сочувствiе. Чтó мудренаго! все живущее въ мiрѣ ищетъ сочувствiя; объ этомъ даже Павелъ Иванычъ Чичиковъ какъ–то разъ прекрасно выразился.

Любопытенъ былъ споръ г. Чичерина съ «Русскимъ Вѣстникомъ» о среднихъ людяхъ въ древности и будущемъ среднемъ сословiи въ Россiи. Но намъ прискорбно вспоминать о немъ, намъ прискорбно не то, что заспорили два великiе мыслителя, а то, что споръ довелъ ихъ до взаимнаго нерасположенiя. Сначала «Русскiй Вѣстникъ» обнаружилъ было дружелюбныя наклонности. «Очень жаль, говоритъ, что г. Чичеринъ вызываетъ насъ на полемику. Намъ было бы гораздно прiятнѣе имѣть его своимъ союзникомъ, въ виду того смутнаго зрѣлища, которое представляетъ наша литература». Какое величiе и какой тактъ въ отысканiи достойныхъ союзниковъ! Въ смутной литературной толпѣ прозорливымъ окомъ отличилъ «Русскiй Вѣстникъ» г. Чичерина и протягиваетъ ему руку на союзъ! Чтожъ г. Чичеринъ? Увы! онъ только холодно поблагодарилъ и — не принялъ руки, потомучто ему не понравились статьи «Русскаго Вѣстника» о дворянствѣ. Ну, зато и пропѣлъ же ему «Русскiй Вѣстникъ» пѣсню о кружкѣ, такую пѣсню, послѣ которой кажется уже нечего и думать о союзѣ! А жаль, очень жаль. Еслибы удался союзъ, еслибы редакторъ «Русскаго Вѣстника», г. Чичеринъ и г. Павловъ соединились въ групу, — какая бы вышла античная група, достойная рѣзца и кисти! Какихъ бы невозможныхъ для простого смертнаго идей наговорили намъ они! Сколько наготовили бы они намъ сословiй — и высшихъ (первенствующихъ), и низшихъ (лишонныхъ политическаго смысла), и среднихъ (связующихъ два первыя)! Какой бы они придумали чудный механизмъ для удержанiя каждаго сословiя на своемъ мѣстѣ!.. Ахъ, зачѣмъ г. Чичеринъ не принялъ руки «Русскаго Вѣстника»?..

Вотъ сцѣпленiе идей! «Русскiй Вѣстникъ» сказалъ, что у насъ нѣтъ средняго сословiя, т. е. того, чтó у французовъ tiers–tat. Мы и повѣрили было ему, да г. М. З., въ 7 № «С. Петербургскихъ Вѣдомостей», ввелъ насъ въ сомнѣнiе. Принимая горячее участiе въ судьбѣ Читальника г–на Щербины, г. М. З. говоритъ: «Неужели не отыщутся безкорыстные издатели для этого безкорыстнаго труда? Вѣдь находятся же издатели для журналовъ всякаго рода, распространенныхъ въ среднемъ сословiи; неужели же не случится этого, когда дѣло идетъ о народѣ?»

Благодѣтель! какъ вы хорошо сказали! Только жаль, что мы тутъ не все понимаемъ. Если трудъ г–на Щербины безкорыстный и издатель для него нуженъ тоже непремѣнно безкорыстный, то значитъ вы расчитываете, что Читальникъ не пойдетъ и останется у издателя на рукахъ? Въ такомъ случаѣ зачѣмъ же издавать его? А вѣдь мы думали, что онъ предназначается къ повсемѣстному распространенiю, невпримѣръ обширнѣйшему сравнительно съ «журналами всякаго рода, распространенными въ среднемъ сословiи»... Тутъ однако опять есть нѣчто несовсѣмъ понятное. О чемъ это говорится — о всѣхъ ли русскихъ журналахъ, или о нѣкоторыхъ? Намъ казалось, что всѣ наши журналы распространены преимущественно въ одномъ и томъ же сословiи, которое мы съ вами, невнимая «Русскому Вѣстнику», будемъ пожалуй называть среднимъ. Но вы можетъ–быть знаете, что какiе–нибудь журналы преимущественно распространены въ сословiи высшемъ? Если знаете, — укажите, благодѣтель, намъ на нихъ; мы бы поклонились имъ какъ–нибудь попочтительнѣе, а вамъ за эту услугу указали бы съ своей стороны на такiе журналы, которые хотя не пользуются названiемъ безкорыстныхъ, но, распространяясь въ среднемъ сословiи, подаютъ надежду спуститься ниже и — чтó мудренаго? — пробраться въ села и деревни. И подумайте, если это въ самомъ дѣлѣ случится, если какой–нибудь журнальчикъ, безъ вашего вѣдома, бочкомъ да стороночкой расползется по деревенскимъ избамъ прежде нежели вы отыщете безкорыстнаго издателя для Читальника, — вѣдь это будетъ немножко неожиданно, неправда ли?

Говоримъ мы, что всѣ наши журналы распространены преимущественно въ одномъ и томъ же кругѣ, а между тѣмъ чувствуемъ, что должны же быть и исключенiя. Вотъ напримѣръ въ Москвѣ завелся журналъ, выходящiй по субботамъ; имя ему Зритель. Мы покажемъ образчикъ его духа и силы остроумiя; это же кстати можетъ–быть пополнитъ сколько–нибудь картину московскаго книгопечатанiя... Въ третьей тетрадкѣ «Зрителя», на страницѣ 108, плохой политипажъ представляетъ мальчика, сидящаго на окнѣ или на чемъ–то въ этомъ родѣ; мальчикъ держитъ на колѣнѣ листъ бумаги и пишетъ. Вверху надпись: «С. Петербургскiе журнальные люди», а внизу:

«Мы лишились Ванички Сладкопѣвова. Онъ умеръ тринадцати лѣтъ. Онъ умеръ слишкомъ рано для человѣчества. Онъ умеръ такъ рано потому, что онъ былъ слишкомъ честенъ. Онъ ужасно любилъ конфекты, но никогда не просилъ ихъ у маменьки; онъ могъ украсть конфекты у тетеньки: онъ этого не дѣлалъ и предпочелъ умереть. Ваничка Сладкопѣвовъ написалъ три статейки въ прозѣ и нѣсколько стихотворныхъ пародiй, особенно на отрывки изъ Душеньки; сверхъ того ему принадлежатъ подписи: ъ, – въ, – овъ, – вовъ, ***...., ѣвовъ и н. др. Мы долго думали, возлѣ кого положить прахъ Ванички Сладкопѣвова: возлѣ Ньютона, или возлѣ Колумба?..

 

Maison de confiance

AU DÉLICES DU JOBARD

chef d’atelier

M–R CZERNYCHEFSKY.»

 

Скажите, знаете ли вы что–нибудь пошлѣе этой цинически–неприличной штуки? Теперь любопытно было бы знать, смѣшитъ ли «Зритель» подобными штуками ту часть московской публики, которая способна интересоваться другими, на что–нибудь похожими журналами? Ну чтó, если смѣшитъ! А вѣроятнѣе, что этотъ выходящiй по субботамъ журналъ тамъ, гдѣ–нибудь по харчевенкамъ, тѣшитъ людъ честной. Да жаль и этого люда, если ему будутъ внушать безсмысленная насмѣшки надъ такими предметами, какъ умъ, талантъ, преждевременная смерть честнаго человѣка и пр.

 

________

 

Пока московское книгопечатанiе упражняется въ невозможныхъ идеяхъ и невозможныхъ остротахъ, пока наимудрѣйшiе изъ тамошнихъ мыслителей возятся въ вопросомъ о будущемъ общественномъ положенiи «первенствующаго» сословiя, люди, непосредственно соприкасающiеся съ настоящей дѣйствительностью, съ нынѣ устроивающимся сословiемъ нисшимъ, дѣлаютъ свое дѣло и разъясняютъ его успѣшнѣе. Новое, двухнедѣльное изданiе: «Мировой Посредникъ» открыло свое служенiе этому дѣлу, и взглянувъ почеловѣчески на положенiе того сословiя, которому г. Чичеринъ такъ ловко услужилъ, приписавъ всему ему раздраженiе и преобладающую преданность сословнымъ интересамъ, — взглянувъ, говоримъ, почеловѣчески на положенiе этихъ людей, редакторъ «Мирового Посредника» г. Е. Карновичъ едвали не въ первый разъ указалъ на смѣшенiе въ головахъ мыслителей двухъ различныхъ понятiй: интереса сословнаго и интереса экономическаго. Онъ замѣтилъ, что русское дворянство не состоитъ исключительно изъ однихъ поземельныхъ собственниковъ, владѣющихъ помѣстьями на крѣпостномъ правѣ; что послѣднiе, въ общей суммѣ дворянъ, составляютъ небольше одной трети; что дворяне безпомѣстные, составляющiе большинство членовъ сословiя, уничтоженiемъ крѣпостного права нисколько не затронуты, и потому «напрасно придается сословный характеръ нѣкоторымъ стремленiямъ, обнаруживающимся въ этомъ дѣлѣ со стороны помѣщиковъ». Въ самомъ дѣлѣ жалѣть о крѣпостномъ правѣ въ его принципѣ, какъ о правѣ, теперь уже никому на умъ не придетъ; внутреннiй голосъ каждаго уже давно порѣшилъ съ этой стороной дѣла. Стало–быть, если есть еще какiя–нибудь сожалѣнiя или желанiя со стороны помѣщиковъ, то конечно только хозяйственныя.

«Придавая такимъ образомъ помѣщичье–крестьянскому дѣлу хозяйственное значенiе (говоритъ г. Карновичъ), мы легко объяснимъ себѣ существующiй нынѣ разладъ между помѣщиками и крестьянами. Подобный разладъ въ кругу хозяйственныхъ вопросовъ вполнѣ понятенъ, такъ какъ весьма естественно и даже позволительно стоять каждому за свои хозяйственныя выгоды. Мы увѣрены, что самые либеральные англiйскiе фермеры призадумались и поупрямились бы насчетъ многихъ гуманныхъ вопросовъ, еслибы вопросы эти слишкомъ сильно затронули ихъ хозяйственные интересы.

«Смотря съ хозяйственной, а не съ сословной точки зрѣнiя на ходъ помѣщичье–крестьянскаго дѣла, мы никакъ не можемъ винить безусловно помѣстную часть нашего дворянства за стремленiя поддержать свои выгоды въ помѣстныхъ распорядкахъ, такъ какъ по самой человѣческой природѣ никакъ нельзя требовать отъ всѣхъ одинаковой степени равнодушiя къ своимъ домашнимъ интересамъ.

«... Помѣстное дворянство еще не кончило своего дѣла, потомучто при улаживанiи частныхъ помѣщичьихъ хозяйствъ посредствомъ мирового разбирательства, большинству помѣщиковъ, каждому изъ нихъ въ отдѣльности, приходится дѣлать особыя, уже не сословныя, но хозяйственныя уступки. Принуждать ихъ къ этимъ уступкамъ былобы крайне–несправедливо, но склонять къ нимъ необходимо, и въ этомъ–то заключается въ настоящее время главная и самая трудная обязанность мировыхъ посредниковъ...»

Таковъ прямой, естественный и примиряющiй взглядъ новаго журнала на ту общественную дѣятельность, которой онъ предположилъ быть органомъ. На этомъ взглядѣ какъ–то невольно отдыхаешь, послѣ разныхъ хитро–закрученныхъ политическихъ идей, — отдыхаешь потомучто слышишь человѣческiй голосъ... Не человѣчность ли этого голоса вызываетъ отклики и другихъ человѣческихъ голосовъ, внушая къ себѣ справедливое довѣрiе? Въ «Мировомъ Посредникѣ» есть замѣчательная новизна: это — кореспонденцiя отъ временно–обязанныхъ крестьянъ. Мы видѣли два вышедшiе нумера, и въ нихъ обоихъ есть крестьянскiя замѣтки. Въ 1 № напечатаны отрывки изъ письма «ярославскаго земледѣльца», съ сохраненiемъ выраженiй и правописанiя подлинника. Вотъ что говоритъ о своихъ побужденiяхъ ярославскiй земледѣлецъ:

«Хотелъ бы вамъ сопшить и указать прямымъ путемъ по земледѣльческимъ понятiямъ и по нашему мужицкому смыслу; но нѣсколько подумавши во всемъ остановился, потому можетъ ли какой бы то небылъ земледѣлецъ указать на неправды».

Далѣе:

«Конечно нужнобы вамъ имѣть и земледѣльчѣскiе указанiя и возражѣнiя i я ратъ бы очень указать и возразить да боюсь меня съ ногъ съвалитъ, какъ есть у насъ пословица не говори правды и не теряй дружбы; а я о этомъ дѣлѣ бесъ правды писать не желаю».

Далѣе земледѣлецъ между прочимъ замѣчаетъ, что при мировомъ съѣздѣ нужнобы «быть не однимъ природнымъ дворянамъ, но и тѣмъ крестьянамъ, до кого дѣло касается, хотя по одному въ уѣздѣ земледѣльцу съ природнымъ умомъ».

Во 2–мъ № двѣ замѣтки временно–обязаннаго крестьянина И. М. Попеляева. Первая разсуждаетъ о крестьянской общественной службѣ и выражаетъ между прочимъ то мнѣнiе, что нужно бы къ смотрителю общественнаго магазина, «на случай храненiя, прiема и отпуска хлѣба», избрать двухъ посредниковъ изъ добросовѣстныхъ крестьянъ, и одного изъ нихъ непремѣнно грамотнаго. «Крестьяне (продолжаетъ Попеляевъ) на мои предложенiя по этому предмету отзываются, что смотритель несъѣстъ хлѣба, я говорю, онъ его дѣйствительно не будетъ ѣсть, но утратитъ и скажетъ — мыши съѣли, да въ щели утекло или писарь ложно записывалъ хлѣбъ, вотъ тогда правъ смотритель и невиноватъ писарь, вся вина упадаетъ на мышей, но съ мышей взять нечего, такъ все и пропало». Во второй замѣткѣ высказывается желанiе, чтобы мировые посредники ревизовали волостныя правленiя строго и подробно, потомучто «въ противномъ случаѣ неминуемо подвергнутся растратѣ нѣкоторыя суммы, принадлежащiя обществамъ, тѣмъ болѣе, гдѣ бываютъ малограмотные волостные старшины, а волостнымъ писарямъ довѣрять всѣмъ нельзя; сами же общества по неопытности своей въ счетоводствѣ подробное обревизованiе производить еще не въ состоянiи».

Нѣтъ сомнѣнiя, что найдутся люди, которые взглянутъ совершенно равнодушно на эту крестьянскую кореспонденцiю, какъ на что–то очень неважное; но мы чрезвычайно рады новымъ «литераторамъ–обывателямъ», рады, что редакцiи «Мирового Посредника» удалось вызвать на свѣтъ ихъ голосà. Кто знаетъ, чтò еще придется намъ услышать отъ нихъ!...

Теперь послушайте, что происходило въ собранiи членовъ мировыхъ учрежденiй тверской губернiи. Въ засѣданiяхъ этого собранiя 12 и 13 декабря разсматривались между прочимъ два вопроса, поставленные посредникомъ новоторжскаго уѣзда Кудрявцевымъ.

Первый вопросъ: «Не найдетъ ли собранiе нужнымъ, неожидая истеченiя трехлѣтняго срока, ходатайствовать о немедленномъ призванiи крестьянъ къ участiю въ выборѣ мировыхъ посредниковъ?» Предложенiю своему г. Кудрявцевъ привелъ три основанiя: 1) въ настоящее время крестьяне уже достаточно ознакомились съ своимъ новымъ положенiемъ и значенiемъ мировыхъ должностей, чтобы сдѣлать безошибочный выборъ; 2) участiе крестьянъ въ выборѣ посредниковъ увеличитъ благодѣтельное влiянiе послѣднихъ на успѣшный и мирный ходъ общаго дѣла; 3) выборное начало, общее обоимъ сословiямъ, наиболѣе послужитъ къ ихъ сближенiю. Противъ этого предложенiя сдѣлано было нѣсколько возраженiй, между прочимъ то, что крестьяне еще не созрѣли. Происходили пренiя, за которыми послѣдовало рѣшенiе вопроса, письменною подачею голосовъ, большинствомъ 33 противъ 27, въ томъ смыслѣ, что «собранiе находитъ полезнымъ немедленное допущенiе крестьянъ къ участiю въ выборѣ мировыхъ посредниковъ».

Другой вопросъ: можетъ ли быть допущенъ выборъ крестьянами въ должность сельскаго управленiя и суда, лицъ всѣхъ сословiй, владѣющихъ землею? При этомъ весьегонскiй посредникъ Пыжовъ представилъ на обсужденiе собранiя поступившую къ нему отъ одного помѣщика просьбу о зачисленiи его во временно–обязанные крестьяне къ другому помѣщику, которому онъ обязывается отбывать всѣ повинности, наравнѣ съ прочими крестьянами, съ тѣмъ чтобы распространены были на него и права временно–обязанныхъ крестьянъ, именно: право участвовать на сельскихъ и волостныхъ сходахъ, право выбора въ сельскiя и волостныя должности и пр. Опять происходили пренiя, опять вопросъ рѣшался письменною подачею голосовъ, и большинствомъ 45 голосовъ противъ двухъ безусловно отрицательныхъ и трехъ отрицательныхъ въ отношенiи къ занятiю судебныхъ должностей, «собранiе признало полезнымъ допущенiе лицъ всѣхъ сословiй, владѣющихъ землею, въ должности сельскаго управленiя и суда».

Г. Павловъ не могъ конечно не обратить вниманiя на эти два рѣшоные тверскимъ собранiемъ вопроса. Онъ счелъ долгомъ отозваться объ нихъ очень неблагопрiятно; особенно неумѣстнымъ и несвоевременнымъ показалось ему разсужденiе о зрѣлости крестьянъ для участiя въ выборѣ мировыхъ посредниковъ. «Ну чтò право (говоритъ онъ) имъ за необходимость мучить себя разрѣшенiемъ такихъ мудреныхъ формулъ, когда и безъ того довольно головоломной работы?» (въ самомъ дѣлѣ, чтó бы имъ лучше помочь г. Чичерину, ломающему голову надъ отысканiемъ русла, въ которомъ совершается естественное теченiе жизни!). «Можетъ–быть крестьяне созрѣли, а можетъ–быть и нѣтъ. Надѣнетъ крестьянинъ синiй кафтанъ, явится артельщикомъ на петербургской биржѣ, — ну какъ–будто и созрѣлъ. Увидишь его въ курной избѣ, вмѣстѣ съ телятами, — покажется, что надо ему еще зрѣть». (Ну, вотъ видите ли! а мы и не знали, что есть только два существенные признака для опредѣленiя степени зрѣлости народа: синiй кафтанъ да телята!). «Разумное, дѣятельное и скорое примѣненiе новаго закона — право гораздо полезнѣе будетъ и дворянамъ, и крестьянамъ, и всей Россiи, чѣмъ эти напрасные толки». («Наше Время» № 18) Такъ, такъ! примѣняй написаный законъ, а не разсуждай и не толкуй! Вотъ одинъ изъ гоголевскихъ героевъ тоже совѣтовалъ запретить всѣмъ сочинителямъ писать. «Книгъ уже и такъ много написано (говорилъ онъ); читай, просвѣщенiемъ пользуйся, а не пиши!...» Такъ какъ же, г. Павловъ? Не писать, не толковать, не разсуждать, а только примѣнять? Хорошо–съ!

Оно бы пожалуй ничего, можетъ–быть и полезно былобы для здоровья послѣдовать благому совѣту, да чтоже дѣлать, если при самомъ–то примѣненiи подступаютъ безпрестанно вопросы, отъ которыхъ никакъ не отдѣлаешься безъ того, чтобы не потолковать да не поразсудить? Правда, что происходитъ указываемое вами примѣненiе закона къ жизни людей, еще обитающихъ вмѣстѣ съ телятами, но изъ этого не слѣдуетъ, что на нихъ можно и смотрѣть какъ на телятъ, что и устроить ихъ также легко, какъ телятъ: велѣно загнать въ хлѣвъ — загналъ, и дѣлу конецъ; выпустить, такъ выпустилъ.

Вотъ не припомните ли мнѣнiе г. Д. Самарина о возможности примирить помѣщичьи интересы съ бытовымъ понятiемъ этого незрѣлаго народа тѣмъ, что оброку за пользованiе землею дать видъ подати, предоставивъ крестьянамъ вносить его въ казну, а не помѣщикамъ? Можетъ–быть разсужденiе г. Самарина тоже казалось вамъ напрасными толками, неумѣстными въ виду даннаго уже закона, который стоитъ только примѣнять и больше ничего? А между тѣмъ въ одинъ голосъ съ г. Самаринымъ заговорили въ одномъ мѣстѣ недозрѣлые люди, о которыхъ вы не совѣтуете толковать. Потрудитесь заглянуть въ 14 № «Дня»; тамъ нѣкто М. А. Г–нъ, изъ Ливенъ (орловской губ.), расказываетъ, какъ мировой посредникъ, по просьбѣ одного помѣщика, спрашивалъ собравшихся крестьянъ, какую они желаютъ уставную грамоту — издѣльную или оброчную. Въ отвѣтъ на этотъ вопросъ общество отъ перехода на оброкъ единогласно отказалось. Тогда посредникъ пожелалъ узнать причину ихъ отказа и спросилъ, знаютъ ли они какъ должны работать по новому урочному положенiю? Причемъ сталъ имъ читать его и растолковывать. Крестьяне слушали съ напряжоннымъ вниманiемъ, и когда онъ кончилъ, объявили, что «такъ работать невмоготу, а лучше безъ грѣха сядемъ на оброкъ, только чтобъ ужь деньги шли не помѣщику, а прямо въ кòзну.» — Какъ такъ въ казну? спросилъ посредникъ. — «Да такъ–ста, въ кóзну, а помѣщику вносить не будемъ.» — А какъ же онъ–то будетъ? — «А онъ–то какъ тамъ зная съ козны получаетъ, а намъ чтобъ ужь не возжаться съ нимъ и не быть отъ него обвязанными». «Сколько посредникъ ни толковалъ имъ о невозможности такого желанiя (прибавляетъ г. Г–нъ), они все стояли на одномъ, а въ противномъ случаѣ лучше соглашались быть «какъ отцы наши и дѣды были... будемъ тянуть барщину».

Почему жъ бы надъ такимъ требованiемъ и не задуматься? Да и какъ надъ нимъ не задуматься, если оно мѣшаетъ буквальному примѣненiю даннаго закона?

Но вотъ что еще: почему, скажите, не поразили вы громами вашего краснорѣчiя предводителей дворянства калужской губернiи, которые почти всѣмъ соборомъ предались жаркому толкованiю закона, по которому будтобы можетъ быть предоставлено имъ, предводителямъ, быть защитниками личныхъ интересовъ каждаго дворянина предъ мировыми учрежденiями? А вѣдь изъ этого вышла цѣлая исторiя, вѣроятно занявшая немало времени, нужнаго для занятiй по примѣненiю новаго положенiя. И гг. предводители были разбиты на всѣхъ пунктахъ губернскимъ присутствiемъ, стало–быть и вашему краснорѣчiю могла быть обильная пища, еслибы вы по этому случаю заговорили на тему: не разсуждать! Однако вы смолчали.

Но мы никакъ не можемъ смолчать о томъ, чтó между прочимъ было поводомъ къ началу означенной исторiи. Въ числѣ поводовъ къ этому была тоже исторiя съ помѣщикомъ лихвицкаго уѣзда фонъ–Ренне. Вотъ ея сущность:

Къ мировому посреднику Щепкину поступили жалобы на г. фонъ–Ренне отъ его дворовой дѣвушки, и отъ самого г. фонъ–Ренне на двухъ мужиковъ. Г. Щепкинъ хотѣлъ–было отстраниться отъ разбирательства этихъ жалобъ, основываясь на своемъ родствѣ съ фонъ–Ренне, но мировой съѣздъ разобралъ, что Щепкинъ съ фонъ–Ренне только въ свойствѣ третьей степени, и потому отвода не призналъ. Тогда г. Щепкинъ пригласилъ г. фонъ–Ренне явиться для разбора жалобъ; тотъ не явился; Щепкинъ оштрафовалъ его рублемъ; фонъ–Ренне подалъ въ волостное правленiе бумагу. Вотъ этотъ замѣчательный документъ:

«Отъ 22 сентября сего года, за № 85, мировой посредникъ Щепкинъ увѣдомляетъ меня письмомъ, что онъ, по жалобѣ моей, не имѣетъ никакихъ правъ дѣлать разбирательство о дворовыхъ людяхъ; сего же октября мѣсяца 3 дня за № 110, онъ же, посредникъ, заблагоразсудилъ тѣхъ же дворовыхъ людей и меня вызвать въ мою деревню Кленовку для разбора ихъ со мной. Первое письмо противорѣчитъ другому и доказываетъ, что посредникъ дѣйствуетъ самовластно лишь только по своимъ соцiалистскимъ убѣжденiямъ и той книгѣ, по которой онъ возмутилъ моихъ дворовыхъ людей, но никакъ не по законамъ, ни по положенiямъ. Вслѣдствiе этого и того, что онъ самъ своимъ протоколомъ отказался быть у меня посредникомъ, я не считаю себя обязаннымъ давать ему отвѣты и являться туда, куда онъ осмѣливается меня требовать, объявя мнѣ прежде свою вражду. Таковой посредникъ не можетъ быть у меня посредникомъ, который не хотѣлъ быть примирителемъ двухъ сословiй, а напротивъ дѣйствовалъ къ раздраженiю обоего сословiя. А потому объявляю я чрезъ оное правленiе посреднику Щепкину, что я, впредь до разсмотрѣнiя высшимъ начальствомъ всѣхъ моихъ жалобъ на него и распоряженiй онаго, можетъ ли онъ, посредникъ Щепкинъ, оставаться у меня, — его предложенiя не считаю себя обязаннымъ выполнить.»

Этотъ любопытный документъ дошолъ до губернскаго присутствiя, которое передало его на распоряженiе губернскаго правленiя, а губернское правленiе... предало г. фонъ–Ренне уголовному суду.

Вотъ эта–то исторiя, какъ сообщаютъ, была одною изъ причинъ, побудившихъ предводителей дворянства калужской губернiи искать права стать защитниками личныхъ интересовъ дворянъ противъ мировыхъ учрежденiй. Въ какой степени сильна эта причина, читатели легко могутъ судить сами: здѣсь, въ этой исторiи, дѣйствующiя лица обозначаются такъ ясно, что угадывать нечего... Прибавимъ съ своей стороны, что сколько ни знаемъ мы обнародованныхъ фактовъ изъ исторiи введенiя въ дѣйствiе положенiй 19 февраля, — не помнимъ, чтобъ было между ними много такихъ, по которымъ можно было бы заключить о необходимости кому–нибудь имѣть особыхъ уполномоченныхъ защитниковъ предъ мировыми учрежденiями.

Въ расказанной исторiи особенно рельефенъ землевладѣлецъ фонъ–Ренне; а встрѣтили мы другой расказъ, гдѣ преимущественно характеризуется мировой посредникъ. Кореспондентъ «Дня», изъ рязанской губернiи, пишетъ о томъ, какъ одинъ помѣщикъ четыре мѣсяца возился съ уставной грамотой и все не могъ рязвязаться, хотя дѣло происходило только между имъ и мировымъ посредникомъ. Послалъ онъ грамоту къ посреднику на утвержденiе; тотъ принялъ и черезъ мѣсяцъ возвратилъ, прося переписать верхнiй листъ, написанный не по формѣ, т. е. не на печатномъ бланкѣ. Помѣщикъ исполнилъ требованiе и думалъ, что уже все съ его стороны кончено; но — грамота опять явилась къ нему для исправленiя: втеченiе перваго мѣсяца, до переписки верхняго листа, посредникъ не читалъ ея и не зналъ, что въ ней есть мѣста, требующiя исправленiя. Началось исправленiе, переписка на–бѣло и... ужь не знаемъ, чѣмъ дѣло кончилось.

Здѣсь замѣчательно только одно: требованiе печатнаго бланка, какъ чего–то освящающаго. Чтó на это сказать? сказать вмѣстѣ съ поэтомъ:

 

Сильна къ преданьямъ въ людяхъ вѣра!

 

Она такъ сильна, что противится, и долго противится всесокрушающему влiянiю духа времени. Духъ времени отвергаетъ одинъ утвержденный закономъ обычай; законодательная власть давно расположена послѣдовать внушенiю духа времени и клонитъ къ постепенному искорененiю осуждаемаго нравственнымъ чувствомъ обычая; но люди, сильные вѣрою въ преданiе, все держатся за него, за этотъ обычай, не хотятъ выпустить изъ рукъ орудiе, съ которымъ имъ казалось очень удобно жить, и какъ животолюбецъ предъ смертью, кричитъ:

 

«Помедли!.. день одинъ!..»

 

«Инвалиду» (въ № 5) вздумалось свести и сличить постановленiя губернскихъ присутствiй двухъ смежныхъ губернiй — кiевской и подольской, по одному и тому же вопросу, именно: могутъ ли быть крестьяне подвергаемы тѣлесному наказанiю за неисправное отбыванiе издѣльной повинности? Подольское присутствiе рѣшило вопросъ отрицательно, т. е. что «за неисправное отбыванiе крестьянами издѣльной повинности, ни тѣлесное наказанiе и никакiя другiя мѣры, сверхъ указанныхъ въ подлежащихъ статьяхъ мѣстн. полож., не могутъ быть предоставлены, а потому и предложенiе мирового посредника Ярошинскаго (предлагавшаго усилить мѣры взысканiя за неисправное отбыванiе повинностей) не можетъ быть принято.» Кiевское же присутствiе разсудило совершенно иначе: оно постановило, что въ случаѣ жалобы помѣщиковъ (на неисправное отбыванiе повинностей), мировые посредники имѣютъ право подвергать сельскихъ начальниковъ за послабленiе взысканiю, а ослушниковъ изъ крестьянъ, кромѣ вознагражденiя помѣщику, наказанiю, въ размѣрѣ изъясненномъ въ 32 статьѣ, въ томъ числѣ и тѣлесному наказанiю

Странно, какъ это одинъ и тотъ же предметъ въ различныхъ умахъ отражается совершенно подъ разными углами и принимаетъ различные, даже противоположные цвѣта; а вѣдь кажется   законы–то отраженiя (т. е. законы мышленiя) для всѣхъ одни и тѣже. Вотъ въ городѣ Уфѣ тотъ же предметъ отразился опять иначе и принялъ особый, очень яркiй оттѣнокъ: тамъ рѣчь пошла уже не просто о тѣлесномъ наказанiи, а о наказанiи тѣлесномъ усиленномъ, двойномъ. Объ этомъ мы прочли во 2 № «Мирового Посредника» весьма подробное изложенiе дѣла; оно состояло вотъ въ чемъ. Въ виду уфимскаго мирового съѣзда было нѣсколько случаевъ, что дворовые люди и крестьяне обращались съ жалобами на помѣщиковъ, часто взводя на нихъ оскорбительныя клеветы. Мировой съѣздъ, «принимая во вниманiе, что наше законодательство строго преслѣдуетъ клевету, особенно оскорбительную для лица оклеветаннаго, и находя необходимымъ пресѣчь зло въ началѣ, призналъ нужнымъ подвергать виновныхъ въ ложныхъ извѣтахъ, происходящихъ не отъ непониманья новыхъ законовъ, а состоящихъ въ умышленномъ искаженiи истины, въ примѣръ прочимъ и въ усиленной степени наказанiю тѣлесному, крестьянъ на сходахъ, а дворовыхъ людей въ полицiи

Эта человѣколюбивая мысль пошла на разсмотрѣнiе губернскаго присутствiя, и оно ее отвергло. Но вѣдь могло и не отвергнуть, еслибы предметъ отразился подъ тѣмъ же угломъ, какъ въ Кiевѣ. Предметъ этотъ мы считаемъ очень важнымъ и потому хотимъ содѣйствовать возможно большей извѣстности тѣхъ основанiй, по которымъ оренбургское губернское присутствiе отвергло мысль уфимскаго мирового съѣзда. Они могутъ быть не безполезны въ случаѣ возникновенiя той же мысли въ другихъ мѣстахъ. Вотъ эти основанiя:

«Губернское присутствiе нашло необходимымъ объяснить мировому учрежденiй въ особенности посредниковъ съѣзду: 1) что безпрестанные разборы жалобъ, хотя бы и неосновательныхъ, составляютъ непремѣнную обязанность всѣхъ мировыхъ посредниковъ (ст. 23 и 24 пол. объ учр. по крестьян. дѣл.) и что неосновательность жалобъ происходитъ большею частiю отъ новости правъ, дарованныхъ крестьянамъ, ими съ должной ясностью еще не сознанныхъ; 2) что разъясненiе этихъ правъ съ должнымъ снисхожденiемъ къ неразвитости и неграмотности бывшихъ крѣпостныхъ, къ непониманiю ими и незнанiю принятыхъ границъ приличiя, всего скорѣе можетъ вразумить жалующихся, изъ коихъ, какъ гг. посредники должны были удостовѣриться на опытѣ, большая часть руководится промышляющими писаньемъ просьбъ и жалобъ; 3) что по силѣ 323 ст. улож. о наказ., за неосновательность жалобы взысканiя не полагается; 4) что въ тѣхъ случаяхъ, когда въ просьбахъ или жалобахъ содержится клевета на помѣщика, гг. посредники должны внушать просителямъ, что они подвергаются наказанiю по 2095 ст. улож., но въ тоже время гг. посредники должны имѣть въ виду, что подобныя дѣла, согласно примѣч. къ 2102 ст. улож. о наказ., начинаются неиначе какъ по жалобамъ самихъ оскорбленныхъ или ихъ супруговъ, родителей и опекуновъ, что наказанiе за клевету опредѣляется судебнымъ мѣстомъ, а не административною властью; 5) что если принесенiя жалобы служатъ предлогами для уклоненiя отъ работъ, то гг. посредники имѣютъ возможность уклоняющагося подвергнуть взысканiю по 29 ст. полож. объ учр. по кр. дѣл.; когда же обнаруживается подстрекательство къ неповиновенiю и безпорядкамъ, тогда они должны сообщать судебнымъ слѣдователямъ или полицiямъ о производствѣ слѣдствiя и преданiи виновныхъ суду на основанiи общихъ узаконенiй; 6) что наконецъ признанiе мировымъ съѣздомъ необходимости усиленнаго тѣлеснаго наказанiя за ложный извѣтъ противно современному духу учрежденiй, которыхъ гг. посредники служатъ представителями, и что такая мѣра можетъ скорѣе служить къ сокрытiю справедливыхъ жалобъ и уничтоженiю довѣрiя къ посредникамъ, чѣмъ принести пользу ожидаемую мировымъ съѣздомъ.»

Кажется и ясно, и законно, и разумно? Но представьте, что мировой съѣздъ на эти доводы прислалъ длиннѣйшее отверженiе, говоря, что онъ преслѣдуетъ не непониманье, а злоумышленную ложь, клевету, и затѣмъ рисуетъ страшную картину зла, происходящаго отъ безнаказанности этой клеветы... Хорошо; да вѣдь сказано, что на клевету есть законный судъ. Такъ нѣтъ! хочется непремѣнно самимъ посѣчь, и посѣчь усиленно. Чтожъ дѣлать? страсть!

Губернское присутствiе, выслушавъ объясненiе съѣзда, нашлось. Оно постановило: «объясненiе это... прiобщить къ дѣлу.» Покойся, милый прахъ!..

При этомъ случаѣ намъ хотѣлось бы исполнить хотя отчасти желанiе одного иногороднаго кореспондента, анонимное письмо котораго передано въ редакцiю нашего журнала. Кореспондентъ выражаетъ искреннѣйшую скорбь о существованiи у насъ тѣлесныхъ наказанiй и о томъ, что наша литература до сихъ поръ не обратила на этотъ предметъ достаточнаго вниманiя. «Я вполнѣ увѣренъ, м. г. (говоритъ онъ, обращаясь къ одному изъ сотрудниковъ «Времени»), что вы, какъ человѣкъ образованный и вполнѣ сочувствующiй всему разумному и доброму, въ теплыхъ и краснорѣчивыхъ словахъ выскажете всю несообразность, чтобъ не сказать дикость тѣлесныхъ наказанiй... Прошу васъ приступить къ дѣлу какъ можно скорѣе; вы поймете мою просьбу, если я вамъ скажу, что поводомъ къ этому письму послужило именно то, что многiе, которыхъ съ психологической точки зрѣнiя нельзя даже назвать преступниками, подвергаются именно теперь этому роду наказанiя.»

Вполнѣ раздѣляемъ скорбь нашего добраго кореспондента, но спѣшимъ напомнить ему, что на предметъ, о которомъ онъ говоритъ, давно обращено вниманiе нетолько литературою, но и самимъ правительствомъ, какъ это извѣстно изъ нѣкоторыхъ недавнихъ постановленiй, постепенно тѣлесныя наказанiя ограничивающихъ. Затѣмъ — для извѣстно–просвѣщенныхъ нашихъ современниковъ никакихъ теплыхъ и краснорѣчивыхъ словъ по этому предмету уже ненужно; чтоже касается до лицъ, еще готовыхъ раздѣлить мнѣнiе гг. членовъ уфимскаго мирового съѣзда, то... хотя Плюшкинъ и утверждалъ, что «душеспасительнымъ словомъ хоть кого проймешь», но Чичиковъ тутъ же подумалъ: «ну, тебя я думаю не проймешь!..» Будемте ждать, когда духъ времени воздѣйствуетъ и на сердца, наименѣе покорныя его влiянiю.

Но — довольно объ этомъ. Мы должны еще воротиться на минуту къ вопросу о зрѣлости народа, по поводу одного извѣстiя, найденнаго нами въ 16 № «Дня», — извѣстiя, которое неожиданно навело насъ на мысль, что кромѣ кафтана и телятъ, могутъ существовать еще другiе признаки, дающiе возможность хотя приблизительно опредѣлять степень народной зрѣлости. Вотъ это извѣстiе, присланное изъ зарайскаго уѣзда (рязанск. губ.). Одинъ крестьянинъ струпенской волости дер. Якшиной просваталъ дочь за сосѣдняго крестьянина. Невѣсту запили, ударили по рукамъ и дѣло приближалось уже къ свадьбѣ; но за нѣсколько дней до нея женихъ сталъ отказываться, прося къ приданому прибавки пятьдесятъ рублей. Свадьба разстроилась; отецъ невѣсты обратился съ жалобой къ мировому посреднику, а тотъ передалъ дѣло въ волостной судъ. Судъ призвалъ истца, отвѣтчика и свидѣтелей, распросилъ всѣхъ и каждаго, и въ тоже присутствiе постановилъ рѣшенiе:

«Жениху, какъ нарушившему свое слово, заплатить отцу невѣсты за угощенье и приготовленiя къ свадьбѣ (до 15 руб.) и штрафныхъ въ волостной судъ 2 руб.;

«такъ какъ женихъ своимъ отказомъ ославилъ дѣвушку, то не позволять ему жениться, пока невѣста не выйдетъ замужъ.»

Слѣдствiемъ этого рѣшенiя было то, что женихъ принесъ повинную и черезъ три дня женился на своей прежней невѣстѣ.

Рѣшенiе, по нашему мнѣнiю, мѣткое и оригинальное. Жаловаться стало–быть нечего. Нечего терять надежду на то, что народъ въ состоянiи будетъ обойтись безъ особаго попечительства въ своихъ домашнихъ распорядкахъ и даже можетъ–быть въ дѣлѣ своего нравственнаго усовершенствованiя. Нечего стало–быть и горевать о такихъ напримѣръ явленiяхъ, о какомъ въ томъ же журналѣ «День» пишетъ кто–то изъ ливенскаго уѣзда. А пишетъ онъ вотъ что:

«Въ нашемъ уѣздѣ сильно начинаетъ развиваться между простымъ народомъ игра въ карты; ощущается только большой недостатокъ въ игральныхъ картахъ: за скверную, замасляную колоду охотно даютъ курицу, гуся и т. д... Играютъ въ игру, называемую фальки, и всегда — въ деньги и зачастую немаленькiя. По долгимъ зимнимъ вечерамъ, непремѣнно во всякой деревушкѣ, неговоря уже о селахъ, домахъ въ трехъ–четырехъ собираются игроки, и начинается рѣзня и продолжается далеко за полночь. Отговариваются скукой, бездѣльемъ. Эхъ, кабы поскорѣй подоспѣла грамотность!..»

Какъ–бы это въ самомъ дѣлѣ сдѣлать такъ, чтобы она подоспѣла скорѣе, прежде нежели обитатели ливенскаго уѣзда успѣютъ окончательно проиграться въ фальки?.. Нетерпѣливы мы! Въ насъ кипятъ желанiя, жажда встрѣчи. Мы очарованы свѣжимъ воздухомъ, какъ выздоровѣвшiй, которому послѣ долгаго лежанья хочется какъ можно скорѣе очутиться въ полѣ, среди полнаго расцвѣта природы. Мы очень похожи на этого выздоровѣвшаго, которому мало воздуха, дующаго въ открытую форточку; онъ ждетъ–недождется, когда исчезнутъ передъ нимъ четыре стѣны и откроется вся ширь и даль, кипящая жизнью и здоровьемъ: не чаетъ онъ дождаться такого счастья, и всякая остановка и отсрочка бросаетъ его въ жаръ, приводитъ въ отчаянiе. За то–то и зовутъ насъ «мальчиками», «наѣздниками» и всякими именами, которыя никакъ нейдутъ къ старчеству, къ холодному резонерству и доктринерству, а только означаютъ юношескiя горячiя стремленiя, всегда честныя, всегда согрѣтыя добротой и любовью. Оттого же и долбимъ мы любимыя слова съ утра до вечера и съ вечера до утра, и носимся съ ними какъ съ ненагляднымъ дѣтищемъ, нещадя терпѣливаго вниманiя ближняго, до тѣхъ поръ пока не найдутся другiя слова, которыя покажутся намъ еще болѣе симпатичными, еще болѣе нужными...

Вотъ тàкъ и слово «грамотность», за которымъ стоитъ другое великолѣпное слово: «воспитанiе народа.» Намъ однако говорятъ: сближенiе съ народомъ — либеральная фраза. Повѣрить этому, такъ руки сложить; потомучто издали воспитывать нельзя. Да позвольте хоть грамотѣ–то поучить, хоть послать учителей! Мы знаемъ, что народъ уже почувствовалъ надобность въ грамотности; слѣдовательно онъ непремѣнно выучится грамотѣ, а потомъ проснувшаяся жизнь и воспитаетъ его. Чтобы ускорить это дѣло, нужно только достать какъ можно больше учителей. Но если и достанемъ учителей, все–таки нельзя неграмотный народъ выучить такъ скоро, чтобы съ будущей же зимы онъ пересталъ играть въ фальки, занявшись вмѣсто того чтенiемъ газетъ.

Впрочемъ восклицанiе о грамотности по поводу карточной игры объясняется мѣстнымъ положенiемъ дѣлъ, потомучто тотъ же кореспондентъ, который сдѣлалъ это восклицанiе, пишетъ о своемъ ливенскомъ уѣздѣ еще слѣдующее:

«Народное образованiе у насъ оказываетъ успѣхи плачевные. Сельскiя школы идутъ плохо, т. е. вѣрнѣе–сказать ихъ еще совсѣмъ нѣтъ, если не считать двѣ–три школы, основанныя самими помѣщиками, въ которыхъ они сами учатъ... Вотъ еще въ августѣ предписано сельскому духовенству открыть школы въ приходахъ, но по разнымъ обстоятельствамъ, а болѣе отъ совершеннаго недостатка матерьяльныхъ средствъ, исполненiе этого предписанiя въ нашемъ уѣздѣ не осуществляется. Нѣтъ, виноватъ: исполненiе этого предписанiя нѣкоторымъ образомъ выразилось въ томъ, что волостные старшины объѣхали свои волости и переписали мальчиковъ; но тѣмъ дѣло и кончилось. Впрочемъ и крестьяне какъ то не очень охотно изъявляютъ желанiе отпускать своихъ сыновей для выучки къ духовенству, и какъ–то недовѣрчиво на это смотрятъ; по крайней мѣрѣ нѣсколько селенiй нашей волости на волостномъ сходѣ заявили, что отпускать къ попамъ въ село дѣтей не хотятъ... лучше сложимся, да наймемъ себѣ учителя.»

Такъ вотъ теперь нужно, чтобъ было имъ кого нанять.

Подобныя же вѣсти изъ рязанской губернiи есть въ № 1 Совр. Лѣтоп. Тамъ говорится: «Иницiатива въ этомъ дѣлѣ (т. е. въ дѣлѣ распространенiя грамотности) принадлежитъ епархiальному начальству, сдѣлавшему сельскимъ священникамъ предложенiе заводить повозможности въ приходахъ школы для обученiя грамотѣ крестьянскихъ дѣтей безвозмездно. Если до сего времени эта мысль осуществляется туго, и въ малыхъ размѣрахъ, то этому нѣтъ иной причины, кромѣ недостатка въ матерьяльныхъ средствахъ. Однакоже несмотря на неблагопрiятныя условiя, усердiемъ нѣкоторыхъ лицъ положено и у насъ основанiе школамъ грамотности». Это основанiе заключается только въ двухъ школахъ, изъ которыхъ одна устроена въ селѣ Позднемъ священникомъ Дм. Андр. Городцовымъ, а другая въ сельцѣ Ольховцахъ временно–обязаннымъ дворовымъ человѣкомъ Александ. Петр. Пушкинымъ. Немного! Зато виднѣе выставляются имена основателей. Кромѣ этого, другой кореспондентъ, купецъ Ермаковъ, изъ Данкова, извѣщаетъ редакцiю «Московскихъ Вѣдомостей», что 2 декабря открыта школа въ селѣ Влейковѣ старанiями мирового посредника Бернарда. «Еще при постройкѣ (пишетъ г. Ермаковъ) временно обязанными крестьянами, по добровольной раскладкѣ, дома для волостного правленiя, онъ (г. Бернардъ) предложилъ, независимо отъ помѣщенiя для правленiя, устроить двѣ–три комнаты и для училища. Крестьяне, исполняя благой совѣтъ, не могли однако надѣяться, по неимѣнiю матерьяльныхъ средствъ, на скорое ея открытiе; но г. Бернардъ и тутъ не задумался: онъ предложилъ штрафную сумму, взимаемую съ нихъ за проступки, употреблять на этотъ предметъ; крестьяне съ радостью приняли это предложенiе и немедленно составили о томъ приговоръ. Нынѣ въ этой школѣ учится около пяти десяти мальчиковъ и дѣвочекъ; первые учатся у священника Хитрова и волостного писаря Сударинова, а послѣднiя у дочери священника, дѣвицы А. Хитровой».

Относительно сельскихъ школъ у насъ нѣтъ больше текущихъ новостей; но есть другiя новости, относящiяся къ дѣлу образованiя.

Въ Петербургѣ существуютъ пять гимназiй, и всѣ онѣ дотого переполнены учениками, что начальство ихъ принуждено многимъ отказывать въ прiемѣ. Теперь высочайше повелѣно учредить шестую с. петербургскую гимназiю на двѣсти пятьдесятъ приходящихъ воспитанниковъ. Для этой гимназiи назначено то помѣщенiе (у Чернышова моста), которое было квартирою министровъ народнаго просвѣщенiя и въ которомъ, кромѣ гимназiи, предположено помѣстить безвозмездно русское географическое общество. Гимназiю предназначено открыть 17 апрѣля нынѣшняго года. Эта новость, сколько мы слышали, встрѣчена петербургскими жителями съ особеннымъ сочувствiемъ.

Начальство технологическаго института объявило, что съ будущаго учебнаго года приводится въ исполненiе преобразованiе этого заведенiя, заключающееся по постепенномъ упраздненiи общихъ (приготовительныхъ) классовъ, такъ что потомъ въ институтѣ будутъ одни высшiе спецiальные классы.

Университетскiй вопросъ, какъ извѣстно, находится въ разсмотрѣнiи правительства, и чѣмъ онъ разрѣшится — мы еще не знаемъ. Но вотъ изъ кiевскихъ университетскихъ извѣстiй узнаемъ, что тамъ въ одно изъ засѣданiй совѣта въ концѣ ноября было разсужденiе о томъ, на какихъ основанiяхъ долженъ быть допускаемъ прiемъ слушателей въ университетъ. Результатъ разсужденiй были слѣдующiя три положенiя:

«1) Доступъ въ университетъ можетъ быть открытъ для всѣхъ желающихъ.

«2) Тѣ слушатели университетскихъ лекцiй, которые желаютъ слушать полный систематическiй курсъ съ цѣлiю подвергаться потомъ испытанiю на ученую степень, должны при поступленiи въ университетъ 1) предъявить свидѣтельство о рожденiи, происхожденiи, объ удовлетворительномъ усвоенiи гимназическаго курса (т. е. свидѣтельство о зрѣлости къ слушанiю университетскихъ лекцiй), 2) внести извѣстную сумму, отъ которой нѣкоторые могутъ быть освобождены совѣтомъ по особенно уважительнымъ причинамъ.

«3) Дисциплинарныя отношенiя слушателей къ университету должны быть вовсе уничтожены.»

Въ другомъ засѣданiи (8 декабря) обсуждались вопросы: а) могутъ ли лица женскаго пола быть допускаемы къ слушанiю университетскихъ лекцiй совмѣстно съ студентами, и по всѣмъ ли факультетамъ? б) какiя условiя должны быть постановлены при такомъ допущенiи? и в) могутъ ли такiя лица быть допускаемы къ испытанiю на ученыя степени и какими правами, въ случаѣ выдержанiя испытанiя, они должны пользоваться?

По этимъ тремъ пунктамъ вопроса о слушательницахъ мнѣнiя были высказаны каждымъ факультетомъ особо. По первому пункту всѣ факультеты единогласно положили, что лица женскаго пола могутъ быть допускаемы къ слушанiю лекцiй совмѣстно съ студентами. По второму пункту также всѣ выразили въ сущности одно и тоже мнѣнiе, хотя въ разныхъ выраженiяхъ, что условiя допущенiя могутъ быть тѣже, что и для слушателей мужескаго пола. По третьему пункту всѣ, кромѣ юридическаго факультета, заключили, что лица женскаго пола могутъ быть допускаемы къ испытанiю на ученыя степени и пользоваться правами наравнѣ съ студентами; юридическiй же факультетъ замѣтилъ, что допускать слушательницъ къ испытанiю считаетъ излишнимъ, такъ какъ всѣ почти права, которыя можетъ дать ученая юридическая степень, при настоящемъ порядкѣ, недоступны для женщины. Въ числѣ факультетовъ, обсудившихъ этотъ вопросъ, былъ конечно и факультетъ медицинскiй, который особенно ясно поставилъ условiемъ допущенiя женщинъ къ слушанiю курса медицины — удовлетворительное выдержанiе вступительнаго экзамена, и затѣмъ согласился, что онѣ могутъ испытывать на ученыя медицинскiя степени и пользоваться всѣми правами, присвоенными этимъ степенямъ. Между тѣмъ — странно! — мы слышали толки нѣкоторыхъ вречей, которые просто вопiютъ противъ вторженiя женщинъ въ ихъ професiю, доказывая рѣшительную неспособность прекрасной половины человѣчества постигать ихъ цѣлящую премудрость и быть такими же хорошими врачами, каковы суть они, врачи–мужчины. Доказательства ихъ конечно берутся изъ строенiя тѣла, особенностей мозга, физiологическихъ отправленiй и пр. Не сильны мы въ такихъ наукахъ, какъ анатомiя, физiологiя, а тѣмъ паче — органическая химiя, и потому не можемъ стать на ихъ точку зрѣнiя, но право думается: не ошибаются ли они, цѣлители тѣлесъ нашихъ, въ этомъ такъ же, какъ случается имъ ошибаться въ опредѣленiи сущности нашихъ недуговъ, чему мы, при всей глубинѣ ихъ премудрости, видимъ безпрестанно поразительные примѣры? Женщины слушаютъ ихъ доказательства и только улыбаются; а могли бы кажется сказать: зачѣмъ вы, господа, такъ много о себѣ думаете? И дѣйствительно господа мног о себѣ думаютъ. Въ гордомъ сознанiи преимуществъ своей мужской породы, они уже ни вочто ставятъ и то обстоятельство, что если женщина предается какому–нибудь дѣлу, то почти всегда вноситъ въ него сердечный элементъ, вслѣдствiе чего и изученiе предмета, и примѣненiе его на практикѣ бываетъ тепло и добросовѣстно; а гдѣ же и пригодно, и нужно болѣе всего это свойство, какъ не на поприщѣ врача? А тѣ случаи, когда женщина гибнетъ оттого только, что не можетъ рѣшиться дозволить врачу осмотрѣть себя?.. Хоть для избѣжанiя этихъ печальныхъ случаевъ признали бы пользу изученiя женщинами медицины, и порадовались бы, что находятся между ними такiя, которыя рѣшаются пройти тяжолый курсъ вашихъ наукъ.

Въ Петербургѣ учреждается Общество психiятровъ, для котораго уже утвержденъ уставъ. Цѣль его конечно научная и вмѣстѣ соцiальная: общество предполагаетъ знакомить съ одной стороны врачей–неспецiалистовъ, а съ другой — публику съ научными понятiями лучшихъ современныхъ психiятровъ и ихъ практическими убѣжденiями относительно способовъ призрѣнiя помѣшанныхъ, ухода за ними и леченiя ихъ; оно намѣрено стремиться къ уничтоженiю предразсудковъ, существующихъ въ публикѣ, относительно помѣщенiя помѣшанныхъ въ спецiальныя заведенiя и къ возбужденiю общаго интереса къ избранной имъ отрасли науки; оно намѣрено наконецъ слѣдить за развитiемъ юридическихъ постановленiй относительно помѣшанныхъ... Появленiе этого общества для насъ особенно дорого, потомучто предметъ его стоитъ безпрестанно у всѣхъ предъ глазами, и мы забываемъ его, забываемъ скорбѣть объ участи тѣхъ, которые подвергаются величайшему изъ несчастiй, какiя только могутъ поражать человѣка — потерѣ ума...

 

Не дай мнѣ Богъ сойти съума!

Нѣтъ! легче посохъ и сума,

Нѣтъ! легче трудъ и гладъ!..

 

Независимо отъ научныхъ стремленiй, начало асоцiацiи видимо больше и больше входитъ во вкусъ русскихъ людей, спасающихся подъ его защитою отъ бѣдъ, которыми грозитъ безденежье. Такъ отъ «Инвалида» узнаемъ, что формируется Русское купеческое общество для взаимнаго вспоможенiя, къ учрежденiю котораго привело то соображенiе, что прочность купеческаго благосостоянiя и капитала подвержена множеству случайностей, такъ что часто купеческое семейство, привыкшее къ довольству и обилiю, вдругъ въ одно прекрасное утро, отъ одного неловкаго поворота комерческихъ обстоятельствъ, остается безъ ничего, лицомъ къ лицу съ полнѣйшей нищетой и всѣми ея нравственными послѣдствiями, неизбѣжными для людей, къ ней не привыкшихъ. Вотъ и учреждается общество, которое, чтобъ оказываемая имъ помощь не имѣла вида милостыни, принимаетъ форму клуба, съ тѣмъ что часть денегъ, вносимыхъ членами, будетъ отдѣляться на составленiе благотворительнаго капитала.

Въ Кiевѣ, говорятъ, недавно составилась новая асоцiацiя арсенальныхъ офицеровъ и чиновниковъ. О ней пишутъ вотъ что: «Цѣль образовавшей асоцiацiи — облегченiе средствъ къ займу денегъ. Чтобы понять всю своевременность и настоятельную потребность въ составленiи подобнаго общества именно въ Кiевѣ, нужно быть знакомымъ съ кiевскимъ безденежьемъ. Такого безденежья, какое вы теперь здѣсь встрѣтите, рѣшительно никто не запомнитъ, да и не существовало... Объ немъ (обществѣ) года два говорили–говорили, да такъ бы и покончили, еслибы за эту мысль не взялся дѣятельно казначей арсенала Евреиновъ. Онъ предложилъ проектъ такъ–называемаго «офицерскаго капитала», назначеннаго для ссудъ. («Инв. № 8). — Далѣе слѣдуетъ самый проектъ и критика на него; но мы уже не войдемъ въ эти подробности, довольствуясь однимъ фактомъ существованiя асоцiацiи, какъ спасительнаго средства отъ грозящаго безденежья.

 

 

 

_______

 

 

 

Намъ очень хотѣлось бы сообщить вамъ, читатель, еще что–нибудь поважнѣе, и безъ сомнѣнiя нашлось бы что–нибудь, — потомучто мало ли у насъ важныхъ предметовъ; но, признаемся откровенно, времени у насъ осталось только на то, чтобы сдѣлать слѣдующiя два извѣщенiя:

1) Вышелъ въ свѣтъ третiй выпускъ «Списковъ населенныхъ мѣстъ россiйской имперiи», составленныхъ и издаваемыхъ центральнымъ статистическимъ комитетомъ министерства внутреннихъ дѣлъ. Этотъ выпускъ содержитъ въ себѣ списокъ населенныхъ мѣстъ Бессарабской области (цѣна ему въ Петербургѣ 1 руб).

5) Совѣтъ императорскаго воспитательнаго общества благородныхъ дѣвицъ, — заведенiе, общеизвѣстное подъ названiемъ «дворянской половины Смольнаго монастыря», объявляетъ, что заведенiе это въ настоящее время преобразовано, а именно:

Бывшiе девятилѣтнiе курсы, съ выпусками, чрезъ каждые три года, до 150 дѣвицъ въ февралѣ, и равночисленными прiемами въ августѣ, замѣнены курсами семилѣтними, съ ежегодными выпусками въ декабрѣ и прiемами въ январѣ.

Вмѣсто прежнихъ трехъ классовъ — младшаго или кофейнаго, средняго или голубого и высшаго или бѣлаго, въ которыхъ воспитанницы находились по три года, учреждены семь годовыхъ классовъ, въ которыхъ будетъ всего 420 воспитанницъ, въ томъ числѣ 210 на казенномъ содержанiи и 210 пансiонерокъ.

По званiю родителей, прежде допускался прiемъ дочерей только тѣхъ дворянъ, которые записаны въ пятую или шестую часть дворянской родословной книги, а по чинамъ — не ниже полковника и статскаго совѣтника. Нынѣ это измѣнено относительно своекоштныхъ. Такими принимаются дочери всѣхъ потомственныхъ дворянъ, въ какую бы часть книги они ни были записаны, а также дочери лицъ не ниже штабсъ–капитана и штабсъ–ротмистра гвардiи, майора армiи и надворнаго совѣтника.

Такъ всюду проникаетъ духъ преобразованiй!

 

 

_______