НАШИ ДОМАШНIЯ ДѢЛА

СОВРЕМЕННЫЯ ЗАМѢТКИ

Весна и ея влiянiе. — Весеннее движенiе. — Притча объ отрицателяхъ съ нравоученiемъ. — Анекдотъ о должникѣ, также съ нравоученiемъ. — Нѣчто объ аттракцiи, кринолинѣ, женственности и мужественности. — Замѣчанiя г. Пирогова на проектъ университетскаго устава. — Предположенiе о кафедрѣ строительнаго искуства. — Въ какихъ городахъ лучше быть университетамъ. — Неожиданное появленiе русскаго народа на пьедесталѣ. — Слухъ о сибирскомъ проектѣ Рейтера. — Протестъ г. Сiяльскаго.

_______

Мы расчитывали начать и кончить эту статью подъ благодатнымъ влiянiемъ первыхъ теплыхъ дней поэтическаго мѣсяца мая, и признаемся — чрезвычайно многаго ожидали отъ этого влiянiя. Вотъ, мечталось намъ, пройдетъ ладожскiй ледъ, станетъ тепло, вдругъ распустится зелень; всѣ эти кое–гдѣ мелькающiе голые и мертвые прутики оживутъ, обнаружатъ дыханiе, и мы... мы, зовомые подобiемъ божiимъ, — не пасынки–же мы у природы! И на насъ должна капнуть частица благодатнаго влiянiя, на все наше существо — и на воображенiе, и на мысли; и тѣ мысли, которыми мы вознамѣрились украсить нашу статью, распустятся и расцвѣтутъ полнымъ цвѣтомъ, ясныя и свѣтлыя, на радость намъ и читателямъ... Очарованные этою мечтою, мы какъ–будто и въ самомъ дѣлѣ почуяли близость тепла, тотчасъ вынули зимнiя рамы, и тщательно запрятавъ руки въ рукава, стали ожидать воскресенiя природы, со всѣми его счастливыми послѣдствiями. Сидимъ и ждемъ... Но что за чудо? лопнули почки на деревьяхъ, на улицахъ стало ужасно много пыли, — стало–быть весна; а у насъ въ воображенiи все какъ–будто идетъ ладожскiй ледъ, и непрiятно–рѣзкiй вѣтеръ прохватываетъ до костей. Гдѣ тутъ расцвѣтать мыслямъ! Холодно, милостивые государи, очень холодно! Пришлось начинать безъ благодатнаго влiянiя...

Не подумайте однако, что мы рѣшились угощать васъ разговоромъ о погодѣ: какъ можно! Не о состоянiи погоды, а о состоянiи собственнаго духа хотѣли мы упомянуть, пояснивъ, что оно не весеннее, мало соотвѣтствующее издревле установленному понятiю объ этомъ времени года. Но вы скажите, что и это до васъ не касается, — какое–дескать намъ дѣло до состоянiя вашего духа! Оно было бы такъ, еслибы мы готовились предложить вамъ спокойно–медленный трудъ, избравъ предметомъ его что–либо давноминувшее; но говоря нàскоро о текущихъ дѣлахъ, трудно спрятать или отмахнуть отъ себя собственное состоянiе духа, которое можетъ–быть и порождено текущими дѣлами, или можетъ какъ–нибудь отозваться въ нашемъ взглядѣ на нихъ; поэтому и пытаться спрятать его намъ кажется совершенно лишнимъ... Да! такъ весна на насъ не подѣйствовала. Странно! Вступила она въ должность съ строгимъ соблюденiемъ порядка, выполнила всѣ требуемыя въ этомъ случаѣ формальности, учинивъ надлежащiя распоряженiя по всѣмъ частямъ своего управленiя, — такъ что еслибы по жалобѣ какого–нибудь прозябшаго пролетарiя была наряжена надъ ней ревизiонная или даже слѣдственная комиссiя, то она, весна, вышла бы правою и по документамъ неукоризненно–чистою: нашлись бы и лопнувшiя почки, и узаконенное количество пыли, и солнечные лучи, падающiе подъ установленнымъ, а не какимъ другимъ другимъ угломъ. Между тѣмъ вы знаете сколь благотворны были въ дѣйствительности результаты ея распоряженiй, хоть напримѣръ къ половинѣ мая, которымъ она преимущественно имѣетъ обыкновенiе гордиться и хвастаться: солнечные лучи грѣли вамъ одинъ бокъ, а подъ другой непрiязненно забирался рѣзкiй и холодный вѣтеръ; лопнувшiя почки нехотя выпустили самую блѣдную, чахоточную зелень; пыль точно была, но она, какъ извѣстно, только и годна для показанiя въ весенней отчетности, больше же рѣшительно ни для чего...

Въ чемъ же заключалось или еще заключается наше наибольшее весеннее движенiе? Если не наибольшее, то весьма значительное движенiе явилось намъ въ сборахъ заграницу. Очень много слышали мы именъ отъѣзжающихъ; ѣдутъ разные люди: мнимо–больные и истинно–страждущiе, ученые и учащiеся, любознательные и любопытные, свѣта жаждущiе и отъ скуки зѣвающiе, дѣло пытающiе и отъ дѣла литающiе... Исчислить всѣ роды отъѣзжающихъ людей, всѣ добрыя, благородныя или ничего незначущiя побужденiя ихъ — трудно, да и не въ томъ дѣло; насъ занимаетъ тутъ другой вопросъ: что привезутъ въ себѣ эти путешественники намъ, домосѣдамъ? какiе образуются въ нихъ взгляды и мысли въ отношенiи къ намъ и къ нашимъ дѣламъ? Какъ отразятся на нихъ путевыя впечатлѣнiя — все такъ же ли, какъ отражались на ѣздившихъ подобно имъ назадъ тому пять, десять или пятнадцать лѣтъ, или какъ иначе? Надо ожидать, что иначе: отъѣзжая подъ иными впѣчатленiями, они должны и воротиться также подъ иными. На основанiи этого предположенiя, желая имъ благополучнаго пути и благопрiятнаго возвращенiя, мы будемъ съ нетерпѣнiемъ ожидать этого возвращенiя, въ надеждѣ услышать что–нибудь свѣжее и искреннее...

Другое движенiе было у насъ... исключительно словесное, литературное. Это — шумный говоръ объ отрицателяхъ. Онъ долженъ быть записанъ въ хронику по органической связи его съ «нашими домашними дѣлами». Поводомъ къ нему, какъ безъ сомнѣнiя вамъ извѣстно, былъ романъ г. Тургенева, въ которомъ очень сильно описанъ отрицатель. По значительности, по важности повода, говоръ былъ конечно неизбѣженъ; но мы замѣтили одну странность: нѣкоторые люди, видимо обрадовавшись поводу, накинулись на отрицателей съ такимъ жаромъ, который только и свойственъ неожиданной радости. И вотъ какiя внушительныя рѣчи между прочимъ случилось намъ услышать среди излiянiй этой радости:

«Потребовалось одному хозяину каменнаго дома сдѣлать перестройку. Вотъ онъ созвалъ своихъ сосѣдей да прiятелей, и пообѣщавъ имъ хорошее угощенiе, просилъ помочь сначала сломать старое зданiе, а потомъ выстроить на его мѣстѣ новое.

«Прiятели собрались и принялись за дѣло. Работа закипѣла живо. Только ломая, многiе замѣтили хозяину, что неслѣдуетъ разрушать домъ окончательно, что фундаментъ и нѣкоторыя капитальныя стѣны очень крѣпки, могутъ войти въ составъ новаго дома, а потому и неслѣдуетъ ихъ ломать. Хозяинъ посмотрѣлъ, видитъ, что прiятели правы, и поблагодарилъ ихъ за добрый совѣтъ.

«Окончивъ ломку всего, что можно было ломать, работники принялись за постройку новаго дома и уже начали выводить стѣны... какъ прибѣжалъ еще одинъ изъ приглашонныхъ прiятелей и видя, что не всѣ стѣны доломаны, началъ разбивать ломомъ первую, которая попалась ему.

«— Эй! крикнулъ хозяинъ: — что ты, братецъ, тамъ дѣлаешь? Зачѣмъ ломаешь стѣну?

«— Да вѣдь ты же просилъ меня помочь разломать старый домъ?

«— Просить–то просилъ, ктò говоритъ что нѣтъ, только просилъ–то я пораньше; а теперь, братецъ, ужь нечего ломать: нужно строить. Если не умѣешь камни класть, такъ лучше уходи вонъ, а добра моего напрасно не порти.»

Это видите ли присказка, или вѣрнѣе — мудрая притча, за которой слѣдуетъ нравоученiе:

«Въ жизни всякаго народа случаются иногда минуты, когда онъ вдругъ находитъ неудобную дорогу, по которой шолъ прежде, и сворачиваетъ на другую... Народъ чувствуетъ необходимость начать новую жизнь... Чтобъ начать ее, нужно уничтожить многое старое.

«Являются люди, которые берутъ это на себя и начинаютъ рубить все что кажется имъ помѣхою на новомъ пути. Они гремятъ своими проповѣдями противъ застарѣлыхъ привычекъ, мнѣнiй, убѣжденiй, обычаевъ... они ломаютъ, т. е. отвергаютъ многое старое, иные и все старое, и ничего не хотятъ признавать. Они все уничтожаютъ, бросаютъ, коверкаютъ, неоставляя ничего живымъ и здоровымъ. Это — отрицатели или... нигилисты. Это своего рода чернорабочiе, которые бываютъ способны только на ломку чего–нибудь стараго, но предъ созданiемъ новаго — они отступаютъ, благоразумно оставляя мѣсто дѣятельности другимъ.

«Когда нигилисты поступаютъ такимъ образомъ, то они честные и умные люди... Но не всѣ нигилисты таковы. Между нигилистами бываютъ люди, которые не умѣютъ понять предѣла своей дѣятельности, или не хотятъ отступить отъ нея, потомучто самолюбiе мѣшаетъ. Начавъ отрицать, они продолжаютъ отрицать безъ конца... Эти упорные нигилисты, бывши въ свое время передовыми людьми, подъ конецъ дѣлаются отсталыми, потомучто продолжаютъ свое отрицанiе въ то время какъ общество, отринувъ что нужно было, начинаетъ уже постройку новаго...

«Мы всѣ въ свое время бываемъ нигилистами, какъ недавно еще все образованное Россiи выразило свое отрицательное направленiе во многихъ фактахъ общественной жизни. Было отринуто крѣпостное право, сословныя различiя и многое множество другихъ застарѣлыхъ болѣзней, и многое изъ этого было отринуто нетолько на словахъ, но и на дѣлѣ. Эти первыя и капитальныя отрицанiя повели за собой другiя, которыя потянули третьи, и такъ далѣе. Но дѣло въ томъ, что общество, удовлетворивъ главнѣйшимъ своимъ отрицательнымъ потребностямъ, сейчасъ же осмотрѣлось, и не продолжало безсмысленную ломку всего стараго, а рѣшилось кое–что и оставить, чтó нашло крѣпкимъ и здоровымъ въ народѣ... Не отказываясь еще совершенно отъ поломокъ, которыя можетъ–быть придется сдѣлать, оно однако почувствовало необходимость работать, строить, созидать новое... Нигилисты этого не замѣтили...»

Строго, нравственно и внушительно!.. Такъ внушительно, что вы уже догадываетесь изъ какого журнала мы дѣлаемъ эту выписку. Но вотъ — поворотъ къ тургеневскому Базарову, какъ къ художественному образу, въ которомъ воплощена вся порода отрицателей. Тутъ оказывается, что Базаровъ — самый «отсталой», самый «запоздалый» нигилистъ.

«Сработать что–нибудь, создать самому, онъ не могъ; отвергать больше не приходилось ничего, потомучто онъ уже все отвергнулъ; чтоже оставалось ему дѣлать?

«Умереть.

«И слава–богу, скажемъ мы по смерти Базарова. Правда, авторъ заставилъ его умереть случайно, но все–таки если Базаровъ померъ, то благодаренiе Господу за это.» («От. Зап.» № 4)

Съ нами крестная сила! да ужь не слѣдовало ли догадаться употребить при его погребенiи осиновый колъ? Какъ вы думаете?...

Не вѣрилъ онъ любви, свободѣ,

На жизнь насмѣшливо глядѣлъ,

И ничего во всей природѣ

Благословить онъ не хотѣлъ!

«Благодаренiе Господу, что онъ померъ!»

Тяжело быть помѣхой на землѣ! И жаль намъ нигилистовъ, заслужившихъ въ глазахъ нѣкоторыхъ благоразумныхъ людей эту тяжолую участь! Странно однако и непонятно: не отказываются еще благоразумные люди «отъ полóмокъ, которыя можетъ–быть придется сдѣлать», а въ то–же время какъ–будто желаютъ со свѣта сжить людей, спецiально призванныхъ къ ломкѣ! Если сами не отказываются отъ поломокъ, то почему жъ бы кажется не позволить и Базаровымъ пожить еще на свѣтѣ и поломать?.. Мы, говорятъ, уже сломали все что нужно было сломать изъ стараго, и многое сломали нетолько на словахъ, но и на дѣлѣ; теперь уже не нужны ломщики, а нужны строители... Вотъ и любопытно было бы разузнать хорошенько, чтò именно сломано на словахъ и что на дѣлѣ. Крѣпостное право — на дѣлѣ? Сословныя различiя... на дѣлѣ или только на словахъ? А еще что? — «Многое другое». Нужно бы однако поименовать это «многое»; указать бы хоть на осколки разрушеннаго старья. Вѣроятно въ этомъ хламѣ оказались бы поломанными всѣ «застарѣлыя привычки, мнѣнiя, убѣжденiя, обычаи» и пр. Все это, если вѣрить благоразумнымъ людямъ, должно быть уже поломано, исковеркано, уничтожено, потомучто иначе придется сказать, что не было бы большой бѣды, еслибы Базаровъ и пожилъ еще на свѣтѣ нѣсколько годковъ...

Въ какомъ–то столичномъ учрежденiи два юные чиновника бѣлой кости, окончившiе курсъ въ высшихъ учебныхъ заведенiяхъ; а одинъ даже выпущенный чуть не съ штабъ–офицерскимъ чиномъ, выходили однажды изъ директорскаго кабинета. Ихъ благородныя лица были омрачены выраженiемъ горькаго негодованiя; они казалось были возмущены до глубины сердецъ.

— Эдакая дерзость! воскликнулъ одинъ, вскинувъ плечами.

— Какая безстыдная наглость! подтвердилъ другой, вперяя изумленный взоръ на перваго.

— Кто? чтó? вопросилъ ихъ собратъ изъ рода «кроткихъ», къ столу котораго подошли негодующiе. Они объяснили ему въ чемъ дѣло. Канцелярскiй чиновникъ пожилыхъ лѣтъ, которому было на роду написано жить и умереть канцелярскимъ чиновникомъ, получая десять или двѣнадцать рублей въ мѣсяцъ, какъ–то задолжалъ въ мелочную лавочку десятка два рублей. Лавочникъ, утомясь долгимъ ожиданiемъ уплаты, представилъ свой счетъ по начальству и просилъ о законномъ взысканiи. Директоръ потребовалъ должника къ себѣ въ кабинетъ для объясненiя. Объясненiе послѣдовало въ присутствiи двухъ чиновниковъ бѣлой кости.

— На васъ искъ: вы должны? спросилъ директоръ.

— Долженъ.

— Отчего жь не платите?

— Нéчѣмъ.

— Дѣлая долги, надо знать чѣмъ платить.

Молчанiе.

— Говорите!

— Въ настоящее время не имѣю чѣмъ заплатить.

— Но вѣдь неплатящихъ долги сажаютъ въ долговое отдѣленiе.

— Чтожъ? помѣщенiе въ долговомъ отдѣленiи нехуже моей квартиры.

— Въ такомъ случаѣ вы будете исключены изъ службы.

— Извольте исключить.

— Ступайте.

Кроткiй собратъ выслушалъ до конца повѣствованiе негодующихъ и уставилъ на нихъ вопросительный взглядъ.

— На кого же вы негодуете?

— Какъ на кого?

— Такъ... на кого?

— Да помилуйте! Развѣ можно такъ отвѣчать?

— А какъ же надо было отвѣчать?

— Мало ли какъ можно! Войдите дескать, ваше п–ство, въ мое положенiе... Ну, выставить причины... просить помочь... обратиться къ состраданiю... Мало ли чтó можно сказать! А вѣдь этотъ человѣкъ какъ–будто заросъ какой–то грубѣйшей корой...

Кроткiй слушатель уткнулся въ лежавшiя передъ нимъ бумаги и... не возразилъ ничего.

Простой случай расказали мы вамъ, читатель, — самый простой и обыденный; но потому–то мы и позволили себѣ расказать его, что въ немъ нѣтъ ничего необыкновеннаго, исключительнаго. Юные чиновники безъ сомнѣнiя держатся самыхъ новѣйшихъ понятiй о человѣческомъ достоинствѣ; въ другой разъ, разсуждая теоретически, не передъ самымъ лицомъ дѣйствительнаго житейскаго событiя, они непремѣнно выскажутся въ пользу несостоятельнаго бѣдняка, неумѣвшаго погнуться ни впередъ, ни всторону, можетъ–быть именно по причинѣ наросшей на него грубѣйшей коры. Вознегодовали же они забывшись; негодованiе нечаянно сорвалось у нихъ съ сердца, потому только, что они не успѣли въ ту минуту вспомнить принциповъ, стройно сложенныхъ у нихъ въ головѣ, независимо отъ сердца, отъ котораго еще не оторвались «застарѣлыя привычки», прилѣпленныя сдѣтства, можетъ–быть безъ вѣдома ихъ самихъ. Эти наросты должны постепенно отболѣть и отвалиться, послѣ чего въ освободившееся отъ нихъ сердце немедленно перельются изъ головы наготовленные тамъ новѣйшiе принципы, и тогда они уже никоимъ образомъ не могутъ быть забываемы въ минуты практической житейской дѣятельности. Но на весь этотъ процесъ потребно извѣстное время, и пока оно длится... нельзя ли было бы позволить еще пожить Базарову? Хорошо владѣя хирургическимъ ножомъ, онъ можетъ–быть и ускорилъ бы исцѣленiе страждущихъ подобными наростами.

Такъ вотъ и думаемъ мы: да точно ли многое поломано у насъ на дѣлѣ? Не на словахъ ли еще только посломали мы кой–какое старье, начиная съ огромнѣйшей и наиболѣе безобразившей нашу почву башни — крѣпостного состоянiя? Духъ–то нашъ безсмертный, та часть существа нашего, по которой мы зовемся подобiемъ божiимъ, сложила ли она съ себя крѣпостную зависимость отъ «застарѣлыхъ привычекъ, мнѣнiй, убѣжденiй, обычаевъ» и пр. и пр.?.. Загляните, благоразумные люди, въ собственное сердце: нѣтъ ли и тамъ чего–нибудь вродѣ противорѣчiй между словомъ и дѣломъ, вообще чего–нибудь подлежащаго сломкѣ, и если есть... не возсылайте преждевременныхъ благодаренiй за смерть вашего собрата: не примутся ваши благодаренiя. И повѣрьте, нехорошее это слово сорвалось у васъ: оно право ничуть не лучше негодованiя юныхъ чиновниковъ на задолжавшаго и непогнувшагося бѣдняка!.. Наконецъ — признайтесь, гг. благоразумные, что сами–то вы говорите все больше такое, чтó еще не спустилось у васъ изъ головы въ сердце. «Общество дескать осмотрѣлось и не захотѣло ломать все, а рѣшилось кое–что оставить, чтó нашло крѣпкимъ и здоровымъ въ народѣ». Гдѣ это вы подслушали? Какое, подумаешь, у васъ доброе и великодушное общество! Ужь такъ и быть, говоритъ, не буду ломать крѣпкаго и здороваго въ народѣ. Сказало оно это вашими устами, да и вышло вмѣстѣ съ вами смѣшно,

Какъ разрумяненный трагическiй актеръ,

Махающiй мечемъ картоннымъ.

А «здоровое въ народѣ», нисколько не нуждающееся въ милостивой пощадѣ общества, нисколько не боящееся стѣнобитныхъ инструментовъ отрицателей и даже нисколько не угрожаемое ими, — очутилось у васъ кое–чѣмъ схваченнымъ въ воздухѣ и употребленнымъ для красоты слога, чтобы только посильнѣе выразиться насчетъ отрицателей.

Вмѣсто того чтобы возиться такъ долго съ отрицателями, которымъ и безъ вашихъ грѣшныхъ молитвъ придетъ своевременно пора преобразиться изъ ломщиковъ въ строителей, — лучше бы вы спустились на время съ высоты общихъ взглядовъ и проникли поглубже въ творящееся подъ шумокъ этихъ взглядовъ, въ происходящее на душѣ у тѣхъ, которые сами смѣло бросаютъ эти взгляды. Тогда, если вы наблюдатели и сердцевѣдцы, подслушали бы вы можетъ–быть трагическiй разладъ и колебанье тамъ, гдѣ предполагаете одно величавое спокойствiе твердыхъ убѣжденiй. А нето — хотя бы съ голоса «Сѣверной Пчелы», по старой памяти, пофилософствовали вы филантропически о той странной средѣ, изъ которой выходятъ вотъ эти убогiе должники подъ грубѣйшей корой, насѣвшей на нихъ изъ мглистой, безразсвѣтной жизни. «Пчела» упрекаетъ васъ, благоразумныхъ дѣятелей отечественнаго слова, зато что вы, пошумѣвши какъ–то разъ объ участи этой усердствующей въ бумагописанiи братiи, потолковавши немножко о надѣленiи ея земельными участками, объ обращенiи ея въ сельскихъ учителей и пр., вдругъ замолчали, занялись исключительно «Здоровымъ въ народѣ», а братiю съ рукъ сбросили. «Пчела» конечно не думаетъ о томъ, что этотъ минутный шумокъ тоже былъ попыткою произвесть ломку на словахъ, которымъ не перейти въ дѣло до тѣхъ поръ, пока существуютъ въ наличности всѣ мѣста, питающiя братiю двѣнадцати и семнадцати–рублевыми мѣсячными порцiями. Братiя такъ принаровилась къ этимъ мѣстамъ, такъ сумѣла приспособить себя къ нимъ исключительно, что о крутомъ жизненномъ поворотѣ, вродѣ переселенiя на земельный участокъ или въ сельскую школу, и помысла пока не имѣетъ. Каждый членъ ея, усердствуя утромъ на службѣ, только и мечтаетъ что о добытiи частной переписки на вечернее время, и добывши работу, усердствуетъ надъ нею такъ, что и не почуетъ, какъ иногда проберется къ нему въ грудь непрошенная гостья подъ видомъ ничего незначащаго кашля, и какъ этотъ незначащiй кашель будетъ потомъ становиться все глуше и глуше. Вы, строители, а не ломщики, облагодѣтельствуйте насъ построенiемъ наилегчайшаго плана ликвидацiи всѣхъ копѣечныхъ долговъ этихъ людей въ мелочныя лавочки и ремесленныя заведенiя, и затѣмъ благополучнаго вывода ихъ куда–нибудь на болѣе чистый воздухъ, такъ чтобы все это сдѣлать, ничего не ломая, а только созидая.

Таже «Пчела» можетъ указать вамъ и другое поприще, другую ожидающую вашихъ архитектурныхъ подвиговъ среду, которую она называетъ торговыми мальчиками. Только вы пожалуста и тутъ ничего существующаго не ломайте, потомучто если и были какiя–нибудь «застарѣлыя привычки и обычаи», заѣдавшiе эту среду, то всѣ они безъ сомнѣнiя уже поломаны, и вамъ остается только созидать на готовомъ, расчищеномъ мѣстѣ.

Кажется ни одинъ предметъ, ни одинъ вопросъ не представляетъ такъ наглядно существующаго въ насъ разлада, нашей головной неурядицы, какъ вопросъ о такъ–называемой эманципацiи женщинъ, который ведется у насъ какъ–то неровно, нескладно, порывами: то онъ западетъ, и нѣтъ о немъ ни слуху ни духу, то вдругъ опять послышится въ какомъ–нибудь углу. Видно что еще долго ему не уясниться и не придти въ общее сознанiе. И чрезъ какiе фазы, чрезъ какiе взгляды не перешолъ уже у насъ этотъ вопросъ! въ какой формѣ ни переминали его! и въ серьозныхъ трактатахъ, и въ легкихъ фельетонахъ, и въ прозѣ, и въ стихахъ, — и въ какихъ стихахъ! Но какъ далеко ушолъ онъ впередъ и идетъ ли вообще впередъ — это вещь очень сомнительная. Въ послѣднее время онъ какъ–то попалъ въ самую серьозную и самую благоразумную газету — «Сѣверную Почту»; въ 86 № этой газеты напечатана «Замѣтка» насчетъ допущенiя женщинъ слушать университетскiя лекцiи, съ примѣчанiемъ г. главнаго редактора газеты. Любопытно было прочесть замѣтку и примѣчанiе; замѣтка не длинна, примѣчанiе подлиннѣе, но мы съ должнымъ вниманiемъ прочли и то и другое. Въ началѣ замѣтки говорится такъ:

«— Женщинъ, дѣвушекъ надо допустить до университетскаго образованiя, раздаются восклицанiя. — «Почему же нѣтъ. Развѣ онѣ не люди? Какое различiе въ способностяхъ у мужчинъ и женщинъ? Не было ли примѣровъ ихъ генiальности?» — И пошли, и пошли!

«Милостивые государи! отвѣчаетъ авторъ на эти восклицанiя: — да подумали ли вы, что женщины не получаютъ у насъ еще порядочнаго гимназическаго образованiя? Въ чемъ состоитъ до сихъ поръ ихъ образованiе? — tenez–vous droit, parlez francais, ne faites pas de bruit, allez jouer au piano, faites bien la révérence... Кому же вы хотите давать университетское образованiе?.. Сколько найдется у насъ женщинъ, для которыхъ нужно и возможно университетское образованiе?..»

Милостивый государь! позволимъ мы себѣ отвѣтить автору замѣтки: — да гдѣ вы слышали, кто вамъ сказалъ, что хотятъ нашимъ женщинамъ навязывать университетское образованiе, хотятъ заставить ихъ слушать университетскiя лекцiи? Вѣдь добиваются только того, чтобы общественное мнѣнiе не возмущалось такимъ явленiемъ, что женщина, почувствовавшая потребность высшаго образованiя, придетъ въ университетъ и сядетъ на студенческую скамью; чтобы не смотрѣли на нее какъ на диковинку, не сторонились бы отъ нея какъ отъ прокажонной. Не найдется ни одной подготовленной женщины? Ну, на нѣтъ и суда нѣтъ; а найдется хоть пять, десять, — не кивайте на нихъ головами, не смотрите на нихъ подозрительно. Неужели и этого нельзя? О чемъ же вы хлопочете?..

Но по мнѣнiю автора замѣтки и этого нельзя, потомучто дальше онъ говоритъ о «собственной атмосферѣ», объ «особенной аттракцiи» женщинъ и объ опасности, вслѣдствiе этого, для молодого человѣка «сидѣть подлѣ широкой кринолины, задѣвая ее локтемъ». Ну, на этотъ пунктъ мы уже не дерзнемъ возражать, потомучто о немъ можно спорить съ ранняго вечера до пѣтуховъ, очень весело провести время, а спора все–таки не кончить; вѣдь этому вопросу семь тысячъ лѣтъ отроду, и мы знаемъ еще только одинъ, столь же неразрѣшимый и столь же занимательный вопросъ: это о томъ, чтó прочнѣе — любовь или дружба?

Въ примѣчанiи г. главнаго редактора не говорится ни слова ни объ аттракцiи, ни о широкой кринолинѣ, но зато обращается особенное вниманiе на различiе между женской и мужской натурой, между женственностью и мужественностью, какъ двумя элементами человѣчества, и изъ этого различiя, посредствомъ множества краснорѣчивыхъ положенiй, выводится заключенiе, что «мужчинѣ принадлежитъ вмѣстѣ и духъ и техника науки, а женщинѣ принадлежитъ преимущественно духъ ея», и что слѣдовательно женщинѣ «нужны не университеты, гдѣ она расточила бы свое время безъ всякой пользы и во вредъ существеннымъ своимъ обязанностямъ и мѣшала бы другимъ (должно–быть широкою кринолиною), а публичные курсы особенные, устроенные, если угодно, въ тѣхъ же университетахъ, но въ иные часы и при соблюденiи иныхъ условiй.» Непосредственно за этимъ выводомъ слѣдуетъ интереснѣйшее свѣдѣнiе, именно: что «комиссiя изъ професоровъ, занимавшаяся въ прошедшемъ году, по порученiю правительства, начертанiемъ новаго устава университетовъ, имѣла это въ виду и полагала установить именно съ этою цѣлью особые курсы при университетахъ.»

Все это очень интересно, и женщины безъ сомнѣнiя будутъ благодарны комиссiи за ея вниманiе къ нимъ. Если предположенiе комиссiи осуществится, то конечно програмы этихъ особенныхъ курсовъ будутъ принаровлены къ условiямъ женственности, такъ чтобы въ нихъ вошолъ только духъ науки, а никакъ не ея техника, вредящая, какъ мы сейчасъ видѣли, существеннымъ обязанностямъ женщины. Признаемся, мы очарованы этой мыслью: женщины такимъ образомъ будутъ осѣнены духомъ науки, который послужитъ имъ только украшенiемъ; вредная же техника науки, какъ сторона грубая, чисто утилитарная, до нихъ не коснется, и останется удѣломъ чернорабочей мужественности... Кажется мы такъ поняли мысль г. главнаго редактора, что подтверждаетъ и еще одно мѣсто въ его примѣчанiи, гдѣ онъ вопрошаетъ:

«Да ктожъ сомнѣвается въ правѣ женщины на высшее образованiе? Не въ духѣ ли сознанiя этого права у насъ устроены огромныя общественныя заведенiя, гдѣ уму женщины предоставлены способы развиваться, совершенствоваться, удовлетворять стремленiямъ своимъ къ знанiю?»

Если въ предполагаемыхъ особенныхъ курсахъ будутъ предоставлены такiя же способы развиваться, то и кончено! Всѣ должны быть довольны и счастливы. Г. главный редакторъ, оканчивая свое примѣчанiе, предоставляетъ себѣ разсмотрѣть впослѣдствiи два относящiеся къ женщинѣ вопроса, которые, по его выраженiю, «гораздо нужнѣе пустыхъ умствованiй и разглагольствiй объ эманципацiи или о допущенiи ея (женщины) въ число студентовъ и къ экзаменамъ на званiе кандидатовъ, магистровъ и докторовъ всѣхъ наукъ». Эти вопросы суть: 1) «вопросъ о приведенiи системы воспитанiя женщины въ тѣснѣйшее соотвѣтствiе съ ея назначенiемъ и будущностью» (для этого конечно нужно прежде опредѣлить назначенiе и будущность женщины, предметъ, о которомъ словоохотливый человѣкъ можетъ говорить до безконечности); 2) «вопросъ объ открытiи для безсемейныхъ и неимущихъ женщинъ источниковъ труда, изъ коихъ бы онѣ могли почерпать средства безбѣднаго существованiя... Въ обществѣ — продолжаетъ авторъ — есть роды дѣятельности, которые по закоренѣлымъ обычаямъ принадлежатъ мужчинѣ, между тѣмъ какъ ихъ легко и съ честью могла бы исполнять женщина. Эти роды дѣятельности удобно могутъ быть выдѣлены изъ общей массы общественнаго труда и общественныхъ обязанностей и ввѣрены честности, уму и способностямъ женщины.»

Что эти вопросы гораздо нужнѣе пустыхъ разглагольствiй, въ томъ никто не можетъ усомниться, и г. главный редакторъ, обѣщающiй произнесть о нихъ «подробныя сужденiя», безъ сомнѣнiя возьмется самъ выдѣлить изъ общей массы общественнаго труда извѣстные роды дѣятельности и ввѣрить ихъ честности, уму и способностямъ женщины. Ужь конечно онъ въ состоянiи будетъ немедленно привесть въ исполненiе эту административную мѣру, благiя послѣдствiя которой будутъ неисчислимы. Ну, разумѣется тутъ не обойдется безъ нѣкоторой ломки, — да чтожъ дѣлать? въ виду благой цѣли позволительно дѣйствовать энергически. А мы, легкомысленные, думали–было, что таже благая цѣль достигнется гораздо естественнѣе, если общественное мнѣнiе позволитъ женщинамъ, по желанiю, расширить кругъ ихъ знанiй и даже прикоснуться слегка и къ самой техникѣ науки; что тогда онѣ сами, безъ подробныхъ сужденiй со стороны элемента мужественности, выдѣлили бы себѣ постепенно извѣстные роды дѣятельности, свойственные ихъ уму и способностямъ. Думая такъ, мы тоже конечно разумѣли безсемейныхъ и неимущихъ, да развѣ еще причисляли къ нимъ тѣхъ немногихъ избранныхъ, которыхъ внутреннiй голосъ увлечетъ на поприще умственной дѣятельности. Теперь ясно, мы все–таки заблуждались, упуская изъ вида, что техника науки вредитъ элементу женственности.

О существованiи новаго проекта общаго устава русскихъ университетовъ мы знаемъ изъ напечатанныхъ въ «Спб. Вѣдомостяхъ» замѣчанiй Н. И. Пирогова на этотъ проектъ. Самый проектъ намъ неизвѣстенъ; замѣчанiя же обнародованы по желанiю автора ихъ, признающаго «для самаго дѣла полезнымъ узнать, путемъ гласности, всѣ возраженiя, которыя будутъ на нихъ сдѣланы». Мы уже гдѣ–то и встрѣтили подобныя возраженiя, но они таковы, что самыхъ замѣчанiй въ сущности не опровергаютъ, а только требуютъ большаго развитiя и обработки нѣкоторыхъ изъ нихъ. Въ самомъ дѣлѣ противъ существенныхъ мыслей и общаго духа замѣчанiй г. Пирогова возражать мудрено. Важнѣе всего представляется намъ въ этихъ замѣчанiяхъ мысль о необходимости усилить и возвысить значенiе университетскаго совѣта. По поводу § 51 проекта устава, въ которомъ сказано: «Попечитель употребляетъ все средства къ приведенiю университета въ цвѣтущее состоянiе», г. Пироговъ говоритъ:

«Вмѣсто того чтобы возлагать на попечителя обязанность, едвали для него исполнимую, «привести университетъ въ цвѣтущее состоянiе», мнѣ кажется слѣдовало бы опредѣлить яснѣе и положительнѣе его главное назначенiе, сказавъ въ уставѣ, что попечитель есть ближайшiй и непосредственный контролеръ университета и всего учебнаго округа со стороны министерства народнаго просвѣщенiя, имѣющiй обязанностью наблюдать за точнымъ исполненiемъ всѣхъ постановленiй ввѣренными его контролю учебными учрежденiями. Болѣе этого попечитель не можетъ и не долженъ ничего дѣлать. Обязывать его «къ употребленiю средствъ для приведенiя университета въ цвѣтущее состоянiе» значитъ давать ему право вмѣшательства въ научныя дѣла университета, въ которыхъ онъ не можетъ быть компетентнымъ судьею. Поэтому и другое право попечителя — «предсѣдательствовать по своему усмотрѣнiю въ совѣтѣ», даруемое ему § 54 проекта, не представляетъ никакой очевидной пользы для университета; въ этомъ случаѣ попечитель принялъ бы на себя временныя обязанности ректора и пользовался бы еще бóльшимъ правомъ вмѣшательства въ дѣла колегiи, чтò не можетъ остаться безъ вреднаго влiянiя на автономiю совѣта. Между тѣмъ, чтобы поднять упавшее у насъ значенiе совѣта въ глазахъ учащихся и цѣлаго образованнаго общества, необходимо усилить его автономiю. Отъ ослабленiя власти и правъ совѣта, отъ его малой самостоятельности происходятъ у насъ и безпорядки между студентами, потерявшими довѣрiе и уваженiе къ совѣту. Безъ этой автономiи невозможно и процвѣтанiе университета, который процвѣтаетъ тамъ, гдѣ сами правительства заботятся усилить его самостоятельность, а съ тѣмъ вмѣстѣ и его научно–нравственное влiянiе на цѣлое общество.»

По поводу §§ 81 и 83 проекта, по которымъ професоръ, по выслугѣ срока на полную пенсiю (двадцати–пяти лѣтъ), остается на службѣ неиначе какъ по избранiю и недалѣе какъ на пять лѣтъ, послѣ которыхъ подвергается новому избранiю на такой же перiодъ, — г. Пироговъ указываетъ на настоятельную потребность вывесть изъ нашихъ университетовъ застой и отсталость въ наукѣ, и для этого предлагаетъ на половинѣ двадцати–пятилѣтняго поприща професора, т. е. чрезъ 12–13 лѣтъ по вступленiи на кафедру, дѣлать переоцѣнку его научныхъ заслугъ, требуя «фактическихъ доказательствъ» его научно–учебной дѣятельности, посредствомъ открытiя конкурса.

Плата за ученье (по § 101) — по пятидесяти руб. въ столичныхъ университетахъ и по сорока руб. въ провинцiальныхъ университетахъ въ годъ, по мнѣнiю г. Пирогова, слишкомъ высока. Онъ предлагаетъ значительно понизить ее, съ тѣмъ чтобы уже никого отъ нея не освобождать. Общiй сборъ чрезъ это не уменьшится, потомучто теперь университетъ принужденъ многихъ освобождать отъ платы, а тогда гораздо меньше будетъ студентовъ, немогущихъ внести малую сумму, да и за этихъ неимущихъ внесутъ богатые товарищи.

Въ § 125, слова: «наблюденiе за студентами лежитъ на обязанности университета только въ зданiяхъ и учрежденiяхъ онаго» — г. Пироговъ полагаетъ замѣнить словами: «университетское начальство судитъ студентовъ только за проступки, совершонные ими только въ зданiяхъ университета, и за несоблюденiе университетскихъ постановленiй». Это измѣненiе онъ предлагаетъ для того, «чтобы избѣжать наблюденiя за студентами, на дѣлѣ невозможнаго.»

Наконецъ еще одно мѣсто въ замѣчанiяхъ г. Пирогова кажется намъ столь важнымъ, по новости высказанной въ немъ мысли, что мы не можемъ не привесть его. На § 17, гдѣ сказано: «Для догматическаго и нравственнаго богословiя и церковной исторiи опредѣляется особая, непринадлежащая ни къ какому факультету кафедра для всѣхъ вообще студентовъ православнаго исповѣданiя», — г. Пироговъ замѣчаетъ:

«Судя по тому, что проектъ опредѣляетъ «особую кафедру для всѣхъ студентовъ православнаго исповѣданiя», нужно заключить, что посѣщенiе лекцiй богословiя будетъ обязательно для студентовъ всѣхъ факультетовъ. Это заставляетъ меня выразить мое мнѣнiе о мнимой пользѣ и объ истинномъ вредѣ, который происходитъ отъ обязательнаго посѣщенiя богословiя студентами факультетовъ, чтò заслуживаетъ серьознаго вниманiя со стороны учебнаго начальства. Въ дѣлѣ такой важности, каково религiозное образованiе юношества, соблюденiе одного только decorum можетъ отозваться самыми худыми послѣдствiями въ будущемъ. Страшно ошибаются тѣ, которые думаютъ обязательнымъ преподаванiемъ богословiя сдѣлать учащихся нравственнѣе и предохранить ихъ отъ матерьялизма и безвѣрiя. Богословiе, какъ наука, преподаваемая всѣмъ, безъ связи съ предыдущимъ и будущимъ, не можетъ этого сдѣлать и даже не послужитъ къ распространенiю благочестiя между учащимися; это дѣло задушевныхъ и теплыхъ религiозныхъ убѣжденiй, внушонныхъ съ колыбели или вызванныхъ изъ души превратностями жизни, а не дѣло науки. И еще можно было бы допустить влiянiе богословiя на нравственность, еслибы къ изученiю богословской науки въ университетѣ приступали люди, достаточно–приготовленные къ тому въ дѣтствѣ, по внутреннему призванiю, или сдѣлавшiе себѣ серьозное изученiе этого предмета цѣлью жизни. Такимъ конечно неопасны сомнѣнiя и недоумѣнiя — неизбѣжныя слѣдствiя всякаго научнаго анализа. Но если опытъ научаетъ, что и у такихъ посвященныхъ научные занятiя богословскими предметами развиваютъ иногда скептицизмъ и направленiе духа совершенно–противоположное чисто–религiозному, то чего должно ожидать отъ поверхностнаго изученiя богословiя студентами различныхъ факультетовъ? И вотъ мы видимъ, что именно молодые, развитые люди, посвятившiе себя изученiю исторiи, математики, медицины, естественныхъ наукъ, обязанные формально посѣщать лекцiи богословiя, вносятъ въ изученiе этого предмета то–же критическое направленiе и тотъ же скептицизмъ, которые необходимы при занятiи науками историческими, математическими и естественными. Прямое же слѣдствiе анализа и скептицизма, внесеннаго въ поверхностное занятiе богословiемъ, есть безвѣрiе. Я это говорю изъ опыта: я зналъ многихъ молодыхъ людей университетскаго образованiя, которыми овладѣвало безвѣрiе по мѣрѣ того какъ они принимались за обязательное изученiе богословiя. Пусть богословiе преподается въ нашихъ университетахъ, неимѣющихъ богословскаго факультета, какъ вспомогательная наука, или еще лучше — пусть вмѣсто богословiя излагается: въ историко–филологическомъ факультетѣ исторiя церкви, а въ юридическомъ каноническое право; пусть семинарiи и духовныя академiи замѣняютъ для насъ недостатокъ богословскихъ факультетовъ; пусть богословiе излагается въ нихъ для посвященныхъ въ полномъ его объемѣ: sancta sanctis! Но обязательный, неполный курсъ этой науки въ университетѣ, назначенный подъ видомъ отдѣльной и самостоятельной кафедры для всѣхъ учащихся, принесетъ, повторяю, не пользу, а вредъ благочестiю молодыхъ людей, образующихся въ университетахъ.»

Есть или бываютъ иногда въ университетахъ кафедры, почему–то непользующiяся никакимъ кредитомъ. Онѣ существуютъ номинально, значатся въ росписанiи, и только: предметы ихъ считаются студентами нивочто. Въ такомъ положенiи была когда–то въ математическомъ факультетѣ одного изъ нашихъ университетовъ кафедра архитектуры. Студенты рѣшительно не занимались этимъ предметомъ и подшучивали надъ записками старика–професора, составленными имъ когда–то въ молодости и ходившими съ тѣхъ поръ по рукамъ въ пожелтѣвшихъ и залоснившихся тетрадкахъ. Подобное ли процвѣтанье преподаванiя архитектуры, или что другое навело членовъ факультета кiевскаго университета на мысль, которая недавно обсуждалась въ засѣданiи университетскаго совѣта и которая, если осуществится, должна поднять кафедру архитектуры въ уровень съ другими. Это — мысль о введенiи въ университетѣ преподаванiя строительнаго искуства и практической механики. Факультетъ соображалъ, что «строительная механика, какъ теорiя строительнаго искуства, въ настоящее время достигла до той степени развитiя, что сдѣлалась самостоятельною наукой, входящею въ рядъ наукъ прикладной математики, и представляетъ собою непосредственное приложенiе теоретической механики. Теорiя сопротивленiя матерьяловъ, теорiя арокъ, теорiя цѣпныхъ мостовъ и проч. суть непосредственныя приложенiя статики и имѣютъ важное значенiе какъ въ теоретическомъ, такъ и въ практическомъ отношенiяхъ.» Поэтому факультетъ призналъ полезнымъ «кафедру архитектуры преобразовать въ кафедру строительнаго искуства и архитектуры». При этомъ факультетъ просилъ, чтобы университету дозволено было, въ случаѣ надобности, замѣщать означенную кафедру офицерами, кончившими курсъ въ инженерной академiи или въ институтѣ корпуса путей сообщенiя съ чиномъ инженеръ–поручика, и которые сверхъ того заявили свою ученую дѣятельность печатными сочиненiями, или уже состояли преподавателями строительнаго искуства въ одномъ изъ сказанныхъ заведенiй... Если существованiе медико–хирургической академiи не мѣшаетъ процвѣтать медицинскимъ факультетамъ въ нашихъ университетахъ, то почему–жъ бы кажется не быть въ нихъ и строительному отдѣленiю математическаго факультета? Увеличилось бы число развитыхъ и пресвѣщенныхъ строителей, въ которыхъ у насъ излишка быть не можетъ: запросъ на строителей (принимая ихъ на этотъ разъ въ буквальномъ, а не въ переносномъ смыслѣ) долженъ у насъ усиливаться съ каждымъ днемъ, ибо земля наша велика и обильна... всѣмъ, только не сооруженiями, знаменующими полное страны процвѣтанье...

Говоря объ университетахъ, не можемъ не указать на попавшуюся намъ въ «Одесскомъ Вѣстникѣ» (№ 34) статью г. И. Сокальскаго, по вопросу: въ какихъ городахъ лучше быть университетамъ — большихъ или небольшихъ? Авторъ рѣшительно становится на сторонѣ большихъ городовъ и примѣняетъ эту мысль къ Одессѣ, которая по его мнѣнiю соединяетъ въ себѣ всѣ условiя для процвѣтанiя университета. Читателямъ извѣстно, что давно уже были толки о преобразованiи одесскаго лицея въ университетъ; потомъ эти толки запали и послышалась вѣсть о предположенiи правительства основать для новороссiйскаго края университетъ въ Николаевѣ. Исполнится ли это послѣднее предположенiе, или возстановится мысль объ образованiи университета изъ одесскаго лицея — мы не знаемъ и предрѣшать этого дѣла, такъ сильно интересующаго жителей нашего юга, не можемъ; но доводы г. Сокальскаго о преимуществахъ, представляемыхъ для жизни университетовъ большими и наиболѣе цивилизованными городами вообще, — неговоря объ Одессѣ или Николаевѣ, Харьковѣ или Ахтыркѣ, Москвѣ или Клинѣ, — доводы эти кажутся намътакъ основательны, что противъ нихъ трудно придумать что–либо въ пользу посадки такого большого растенiя какъ университетъ, въ такую мелкую и тощую почву, какъ нравственно–общественная почва небольшого провинцiальнаго городка. Невдаваясь въ подробности вопроса, довольно только сказать, что многiе изъ нашихъ городовъ, едва прозябая, могутъ служить живымъ указанiемъ, чтó значитъ произвольно взятая мѣстность, насильственная посадка и искуственная поддержка жизни въ какомъ бы то нибыло организмѣ...

Въ газетахъ описанъ высочайше утвержденный проектъ памятника Пушкину, составленный Л. Бахманомъ. Описанiе скульптурнаго произведенiя, еще только проектированнаго, никогда не можетъ дать вѣрнаго понятiя о томъ, чтó это будетъ въ окончательномъ исполненiи, поэтому мы не повторимъ теперь всего описанiя, а только упомянемъ. Въ описанiи говорится, что памятникъ будетъ состоять изъ групы, помѣщенной на самородной глыбѣ гранита. Пушкинъ, занимающiй главное мѣсто въ групѣ, правою рукою передаетъ перо отроку, въ лицѣ котораго представляется слѣдующее поколѣнiе русскихъ писателей, а лѣвою утѣшаетъ колѣнопреклоненную музу. Позади фигуры Пушкина помѣщается юноша, прижимающiй къ сердцу полученную отъ поэта книгу его творенiй. Въ этой–то фигурѣ юноши олицетворенъ... русскiй народъ.

Это, въ строгомъ смыслѣ, пророческое олицетворенiе; это будущiй народъ, еще имѣющiй прижать къ сердцу книгу творенiй Пушкина, — какъ и на гранитной глыбѣ, служащей пьедесталомъ памятнику, будутъ начертаны пророческiе же стихи:

«Я памятникъ себѣ воздвигъ нерукотворный,

Къ нему не заростетъ народная тропа.»

Русскiй народъ еще долженъ пробить эту тропу и потомъ уже не дать зарости ей.

Русскому народу все сулятъ будущность, отвсюду сулятъ; говорятъ даже, что въ Англiи какой–то професоръ, предлагая учить англичанъ русскому языку, выразился такъ, что «Россiя со дня на день приобрѣтаетъ все большее значенiе». Какъ это лестно въ самомъ дѣлѣ! А узнали мы объ этомъ отъ кореспондента «Сѣверной Пчелы», по поводу сообщаемаго имъ, съ большимъ одушевленiемъ, извѣстiя о проектѣ Рейтера учредить телеграфное сообщенiе между Европой и Китаемъ чрезъ Россiю. Онъ хочетъ открыть свое телеграфическое отдѣленiе въ Омскѣ, гдѣ поселится кореспондентъ лондонскаго телеграфическаго агентства, и оттуда начнется правильная посылка курьеровъ чрезъ Красный–Яръ, Иркутскъ, Кяхту и Ургу въ Пекинъ, гдѣ будетъ жить главный агентъ Рейтера. Расказывая довольно подробно объ этомъ проектѣ, кореспондентъ между прочимъ прибавляетъ:

«Какъ ни велико всемiрное значенiе этого предпрiятiя, но оно имѣетъ свое особенное, несравненно болѣе важное значенiе для Россiи. Посредствомъ его Англiя, отъ лица всего мiра, признаетъ Россiю посредницею между двумя частями земного шара, бывшими такъ мало знакомыми другъ другу и такъ много ждущими отъ болѣе короткаго взаимнаго знакомства. Я не вдаюсь въ преувеличенiе, назвавъ Англiю вмѣсто Рейтера: проектъ Рейтера одобренъ Англiею, ея торговымъ мiромъ и ея правительствомъ. Все лондонское купечество безъ исключенiя на сторонѣ проекта, а дома Берингъ и К°, Матисонъ и К°, Дентъ, Пальмеръ и К° и многiе другiе львы биржи нетолько изъявили полную симпатiю, но и предложили съ своей стороны полную поддержку для приведенiя проекта въ исполненiе. Недавно у Рейтера собирался митингъ по этому дѣлу — очень небольшая компанiя, всего человѣкъ двѣнадцать съ небольшимъ; но эта кучка людей представляла собою, по слухамъ, капиталъ въ 140,000,000 руб. наличными деньгами... Рѣшенiе митинга было вполнѣ за проектъ. Итакъ, полагаю, я правъ, сказавъ что Англiя признала за Россiею право посредничества между Европою и Китаемъ.»

Все это возбуждаетъ въ насъ патрiотическiя чувства и сильное желанiе — не позволить никому наступать намъ на ногу; а между тѣмъ мы сейчасъ же слышимъ, что кто–то наступаетъ... Этого мы, при настоящемъ своемъ настроенiи, стерпѣть не можемъ, и потому исполняемъ желанiе г. Н. Сiяльскаго, который проситъ всѣ наши перiодическiя изданiя перепечатать его протестъ на французское консульство. Вотъ что пишетъ г. Сiяльскiй (въ 102 № «Сѣв. Пч.»):

«Въ 1860 году умеръ проживавшiй въ С. Петербургѣ французскiй подданный Эдмондъ Луи Давелуи, оставшись должнымъ 6,000 руб. сер. по заемнымъ письмамъ, переданнымъ мнѣ для взысканiя. Узнавъ объ этомъ чрезъ нѣсколько дней, я представилъ эти заемныя письма въ первый департаментъ управы благочинiя съ просьбою, дабы приняты были мѣры къ охраненiю оставшагося послѣ должника имущества отъ растраты, объ описи и продажѣ этого имущества, для удовлетворенiя меня по сказаннымъ заемнымъ письмамъ.

«По этой просьбѣ первый департаментъ управы благочинiя далъ мѣстной полицiи предписанiе описать оставшееся по смерти должника имущество, пригласивъ и меня къ описи, и затѣмъ опись эту представить въ тотъ департаментъ для разсмотрѣнiя и дальнѣйшихъ распоряженiй.

«Секретарь французскаго консула, недопуская полицiи къ описи и устраняя мое присутствiе при описи, самъ описалъ имущество Давелуи и распорядился продажею имущества съ аукцiона, выручивъ чрезъ продажу всего 1,637 руб.

«Хотя я еще до продажи вещей, по личному объясненiю съ предсѣдателемъ перваго департамента управы благочинiя, заявлялъ департаменту особымъ прошенiемъ о дѣйствiяхъ консульства и просилъ войти, чрезъ кого слѣдуетъ, съ представленiемъ въ министерство иностранныхъ дѣлъ, о разъясненiи консулу его обязанностей и правъ, но первый департаментъ управы благочинiя, потребовавъ отъ полицiи по моей просьбѣ объясненiя, хотя и убѣдился въ описанныхъ мною дѣйствiяхъ консульства, но тѣмъ неменѣе не вошолъ ни съ какимъ по моей просьбѣ представленiемъ, и несдѣлавъ по ней никакого заключенiя, передалъ дѣло въ надворный гражданскiй судъ.

«Надворный судъ, распорядившись произвести публикацiю въ вѣдомостяхъ о вызовѣ наслѣдниковъ, кредиторовъ и должниковъ Давелуи, отнесся въ консульство, прося прислать въ судъ: сумму, вырученную отъ продажи имущества Давелуи, деньги издержанныя на публикацiю, и переписку по означенному дѣлу.

«На это французскiй консулъ Ливiо, въ письмѣ на имя судьи, выразилъ удивленiе свое о такомъ притязанiи суда и поставилъ на видъ, что вѣроятно г. судья не читалъ постановленной между Россiею и Францiею въ 1857 году декларацiи, по § 20–му коей права, присвоиваемыя судомъ, принадлежатъ консульству, и что я долженъ предъявить искъ мой консульству, куда уже и обратились какiе–то кредиторы умершаго Давелуи.

«§ 20 декларацiи, на который французскiй консулъ ссылается, предоставляетъ консуламъ право: принимать всѣ надлѣжащiя мѣры для сохраненiя наслѣдства послѣ умершихъ французскихъ подданныхъ, совокупно съ мѣстнымъ начальствомъ; а также, предупредивъ мѣстное начальство, принять отъ имени наслѣдниковъ въ свое завѣдыванiе движимое и недвижимое имущество, составляющее наслѣдство, произвести оному ликвидацiю и управлять онымъ лично или посредствомъ своихъ повѣренныхъ, такъ какъ они, т. е. консулы, имѣютъ прямое право заступать мѣсто наслѣдниковъ отсутствующихъ, неспособныхъ или несовершеннолѣтнихъ, не предъявляя особенныхъ на то документовъ. Для каждаго ясенъ смыслъ этого параграфа: консулы въ этихъ случаяхъ суть назначенные своимъ правительствомъ повѣренные наслѣдниковъ, дѣйствующiе отъ имени наслѣдниковъ, заступающiе мѣсто наслѣдниковъ. Слѣдственно въ этомъ случаѣ консулы обязаны и вправѣ дозволить себѣ только то, что въ отношенiи къ имуществу Давелуи вправѣ были бы сдѣлать законные наслѣдники его, еслибы таковые были на–лицо, никакъ не прикрываясь офицiализмомъ внѣземельности.

«По международному праву, иностранцы, пребывающiе временно на територiи другого государства, подчиняются власти и законамъ сего послѣдняго. Законы же, дѣйствующiе въ Россiи, предоставляютъ наслѣдникамъ, по обозрѣнiи наслѣдства, принять оное, или отказаться отъ него по несоразмѣрному обремененiю его долгами; а затѣмъ въ первомъ случаѣ платить сполна всѣ долги умершаго, а во второмъ предоставить самое наслѣдство на удовлетворенiе кредиторовъ. Поэтому консульство, избравъ для своихъ дѣйствiй первый способъ, должно подчиниться и послѣдствiямъ такого образа дѣйствiй, т. е. удовлетворить сполна долги Давелуи.

«Другого исхода этому дѣлу быть не должно, потомучто нельзя же согласиться съ требованiемъ консульства, дабы кредиторы Давелуи подчинились суду консульства; мы, русскiе, имѣемъ свои судебныя учрежденiя, которыми вправѣ пользоваться, неприбѣгая у себя дома къ импровизированному судилищу иноземному, не спецiальному въ обсужденiи законности актовъ, правильности формы ихъ и содержанiя; locus regit actum.

«Объяснивъ образъ воззрѣнiя французскаго консула на свои обязанности и на право государственное и международное, а также указавъ на равнодушiе, съ какимъ первый департаментъ управы благочинiя отнесся къ этому дѣлу, оставивъ мою просьбу безъ всякаго вниманiя, мнѣ прiятно заявить, что надворный гражданскiй судъ не удовлетворился изъясненнымъ мною отвѣтомъ консула и вошолъ въ с. петербургское губернское правленiе въ ноябрѣ мѣсяцѣ 1860 года съ представленiемъ о сношенiи съ кѣмъ слѣдуетъ, для возстановленiя правильныхъ отношенiй консульства къ дѣламъ подобнаго рода. Къ сожаленiю губернское правленiе, сдѣлавъ на представленiи суда помѣту «къ дѣлу», оставило его втеченiе года безъ всякаго движенiя. Почитаю своимъ долгомъ не умалчивать о семъ, потомучто отъ подобнаго бездѣйствiя присутственныхъ мѣстъ (чиновники коихъ даютъ присягу — охранять государственные интересы), дѣлается ущербъ самой чести государства въ его международныхъ сношенiяхъ, а иностранные консулы, невстрѣчая въ подобныхъ дѣйствiяхъ своихъ законнаго противодѣйствiя, могутъ принять ихъ за обычай, который возводятъ затѣмъ въ оскорбительный для чести государства и вредный законъ.»

Очень желательно было бы услышать по этому дѣлу голосъ безпристрастныхъ юристовъ, къ которымъ обращался г. Сiяльскiй, а затѣмъ — узнать чѣмъ кончилось самое дѣло.