ДМИТРИЕВА

87

Про Святогора-богатыря

Снарядился Святогор во в чисто поле гуляти, заседлает своего добра коня и едет по чисту полю. Не с кем Святогору силой померяться, а сила-то по жилочкам так живчиком и переливается. Грузно от силушки, как от тяжелого беремени. Вот и говорит Святогор: "Как бы я тяги нашел, так я бы всю землю поднял!" Наезжает Святогор в степи на маленькую сумочку переметную; берет погонялку, пощупает сумочку - она не скрянется, двинет перстом ее - не сворохнется, хватит с коня рукою - не подымется: "Много годов я по свету езживал, а эдакова чуда не наезживал, такова дива не видывал: маленькая сумочка переметная не скрянется, не сворохнется, не подымется!" Слезает Святогор с добра коня, ухватил он сумочку обема рукама, поднял сумочку повыше колен - и по колена Святогор в землю угряз, а по белу лицу не слезы, а кровь течет. Где Святогор угряз, тут и встать не мог, тут ему была и кончение.

 

"Тяги-то земли он нашел, - прибавила рассказчица, - а бог его и попутал за похвальбу".

 

88

О Илье Муромце

В Муромском княжестве жил могучий русский богатырь Илья Муромец. Был Илья Муромец так силен, что под конец не стало никого, кому бы с ним силою померяться. Прослышал он, что в земле идольской есть Идол-богатырь, и восхотел его видеть, каков есть. Надел Илья Муромец латы железные, а по них накрутился каликой перехожею, обседлал своего добра коня и поехал к идольскому царству. Приходит в обеднее время, стал под окошечко и запросил милостыни, как калика. Идол-богатырь случился обедавши, слышит голос-то богатырский [богатырь богатыря знает], а платье видит на нем калики перехожие. Отворил богатырь окошко и спрашивает: "Откуда человече?" - "Я калика из Мурома". - "Коли из Мурома, так знаешь ли Илью Муромца?" -"Как не знать". - "Так

 

440

 

поди же в избу". Пошел в избу Илья Муромец и стал ко дверям. Говорит Идол-богатырь: "Велик ли ростом Илья Муромец?" - "А будет ростом с меня". - "Много ли ест Илья Муромец?" - "А когда дольше проходит, так съест десять фунтов хлеба, говядины с пуд и ведро вина выпьет". Плюнул Идол-богатырь: "Какой же он богатырь, коли так мало ест? Мне вот надо двенадцать пуд хлеба съесть, целую корову варить и сорок ведер вина выпить". Говорит Илья Муромец: "У нашего батюшки была большая корова бурая; как дают лохань пойла двое несут, батюшка-то скажет матушке: дадим другую лохань может ли стрескать? Дали другую лохань, и ту стрескала". Противно стало такое слово Идолу-богатырю: "Как же ты, поскудный, смел так говорить со мною?" И кинет в него вилкою. Илья Муромец повернулся к чистому полю, будто не караулится, полетела вилка в чистое поле. Говорит Илья Муромец: "Мне родитель-батюшка наказывал: плати долг поскорее, дитятко, в другой раз лучше поверят", а сам снял колпак с головы и ударил колпаком Идола-богатыря. Упал Идол с лавки - и дух вон. Все градские люди смерти Идоловой обрадовались и благодарят Илья Муромца: "Спасибо, Илья, освободил ты нас от великого разорителя; в городе уже мало скота осталося, все поел Идол-богатырь. За эту услугу великую возьми из нашего добра, что хочешь". "Мне, - говорит Илья Муромец, - вашего добра не надо, владейте сами меж собою". Поехал домой Илья Муромец, жив ли теперь али нет - не знаю.

 

89

О Юнке Степановиче

Из того ли из малого города из Клина выезжал молодой боярин Юнка Степанович. Обседлал он батюшкова добра коня и пошел к государыни родной матушки Мамелфе Тимофеевне взять у ней прощеньице с бласловленьицем ехать ко городу ко Киеву, ко ласкову князю ко Владимиру. Говорила ему государыня родима матушка: "На тебе, рожоное дитятко, мое великое бласловленьице ехать ко городу ко Киеву, ко ласкову князю ко Владимиру; на тебе, рожоное дитятко, мое великое запрещение хвастать животинкамы сиротскими, отцовскою золотой казной бессчетною".

Приехал ко городу ко Киеву и въедет на княженецкой двор, привязал своего добра коня ко медяному столбу, золотому кольцу, сам пошел в палаты белокаменные. Пришел в покоя во столовые, сидит молода княгина Апраксия. Говорит ей Юнка Степанович: "Ты вздравствуешь, портомойница!" Княгины тое слово не показалося. Как вышел Владимир со божьей

 

441

 

церкви, воротился в свои палаты белокаменные, говорит ему молода жена: "Пришел-ввалился, князю, засельщина, речи говорит неумильные, называет твою молоду жену портомойницей[a]". Говорит князь Владимир: "Здравствуешь, человече, кто ты есть?" - "Я из малого города из Клина, молодой боярин Юнка Степанович". - "А когда ты выехал из дому?" - "Сегодня". Тем словам князь веры не дал. Сели обедать, собрались за стол и князи, и бояре и смеются над Юнкой Степановичем: не знают его. Стали за столом хвастаться. Юнка Степанович мнет хлеб: "Я, - говорит, - не могу есть вашего хлеба: помялой пахнет, видно, вы помялой пашете печи. И воды вашей пить не могу: деревом пахнет". - "А у вас чем печку пашут?" - спрашивают князья и бояре. "У нас ли помяльчики шелковые, водица-то медовая, печка медная, а бочки у нас серебряны, золотыма обручамы кованы". Опять стали хвастать: иной хвастает золотой казной бессчетною, молодой стольник Чурила Пленкович хвастает добрым конем противу батюшкова Юнкова добра коня. Говорит Владимир-князь им: "Поезжайте через реку (а река-то на двенадцать верст), кто не перескочит, тому голова долой". Как поехали ко реке, Юнка Степанович как птица полетел, а Чурила Пленкович в реку пал. Говорит Юнка своему доброму коню: "Буде хватит силы, спускайся пониже, чтобы я Чурилу мог захватить, а буде не хватит силы, скачи подальше". Как захватил Чурило Пленкович, привел его ко князю Владимиру. Стали просить князя Владимира, чтобы головы не рубил Чуриле: больно красив был. Говорит Юнке князь Владимир: "У кого из нас животов больше? Буде у меня больше, так ты мне на век слуга, а буде у тебя больше, так я у тебя на век слуга". Ударили о заклад и порешили послать в Клин трех обценщиков дом обценивать. А Юнка-то говорит: "Не трех посылайте обценивать, а тридцать". Поехали ко малому ко городу Клину тридцать приказныих, спрашивают, где Юнков дом; смотрят, такия палаты, что и войти туда не смеют. Вошли в покои, видят: сидит женщина в богатых платьях. "Здравствуешь, Мамелфа Тимофеевна!" А та отвечает: "Я, - говорит, - не Мамелфа Тимофеевна, а простая кухарка". - "А где же Мамелфа Тимофеевна?" - "Подите ищите". В другом покое ходит женщина еще лучше одета. "Здравствуешь, Мамелфа Тимофеевна!" - "Я, - говорит, - не Мамелфа Тимофеевна, а только круг ея хожу, убираю". - "А где же есть Мамелфа Тимофеевна?" - "К обедне сошла". Пошли приказные к обедне, обедня уже на отходе. Выходит княгина, платье сияет золотом так,

 

442

 

что и смотреть нельзя. "Здравствуешь, Мамелфа Тимофеевна!" - "Здоровы будьте, добрые молодцы; откуда приехали?" - "А посланы мы от Юнки Степановича дом обценить". - "Сначала отобедайте у меня, а потом и станете дом обценивать". После обеда говорят приказные: "Просил еще Юнка Степанович послать ему платья переменныя на три года да старика, который служил еще его батюшке". Приказала княгина им седло подать, на котором ездит сын по праздникам; сели они и просидели круг седла три года - не могут цены наладить. А между тем Юнка Степанович ездит три года в переменных платьях: что ни день, то платье новое, лучше прежнего; а у кого к трем годам платье хуже, тому голову срубить. Говорит старик Юнке Степановичу: "Одевай, дитятко, платье похуже, а матушке напиши, чтобы выслала такое платье, которое вошло бы в яичную скорлупу, а от пуговиц чтобы змеиный голос был". Оделся в последний день Юнка в платье со пуговицами змеиного голоса, а сверху накрутил платье похуже. Идет по улице, люди кричат: "Чурило лучше!" А дотолева все говорили: "Юнка Степанович лучше и краше Чурилы!" Скинул Юнка верхнюю одежу, платье так засияло, что все на колена пали, а когда он тронул пуговицы, пошел стон змеиный: и князья, и бояра приужахнулись. Захватил Юнка саблю, хочет Чуриле голову срубить. Взмолились за Чурилу бабы киевские: "Оставь Чурилу хоть на семена; такого-де стольника уже не будет!" Ну и умолили Юнка Степановича.

Затем и князь Владимир, и Чурила, и все князья-бояре, приказные поехали ко городу ко Клину, его Юнковых животов обценивать. Приехал князь Владимир и дивится Юнкову дому: такого дому нигде не видано. Взял его Юнка и за руку и ведет в палаты - ин половицы в полу стеклянные, под ними вода течет, во в воде играют рыбки разноцветные; а хлестнет рыба хвостом - половица точно треснет. Упирается князь, боится ступать по половицам; однако ж ведут, так надо идти. Сели за стол, ели такие ествия - каких не слыхано, пили питья - каких не видано. После столованья спрашивает князь Владимир: "Где же мои подъячии?" Привели подьячих; так они высохли, как щепочки, с тоски, что не могли обценить одного седла тридцать человек. Посмотрел на седло князь и сказал: "Кто седло наладил, тот только и обценить может". Попался князь во услужение Юнке, а Юнка говорит: "Мне твоей службы не надо, у меня своих животов много, а ты поезжай домой Да соблюдай, чтобы впредь у вас чужого человека, незнакомого в доме не обижали!"

 

443

 

90

Про Онику-воина

Во тыя было времена досюльные, жил воин Оника. Не знал он себе супротивника [b] : что хотелось ему, то и деялось. Вот раз и обседлал он своего богатырского коня, выехал в чистое поле. А встрету ему едет чудо великое; Оника-воин ужахнулся: голова у чуда человеческая, а туловище у чуда звериное, а копыта лошадиные. Стал Оника у чуда доспрашивать: "Кто ты такой, чудо, есть? Царь ли ты есть али царевич, король ли, королевич али поленица удалая?"[c] - "Я не царь и не царевич, не король и не королевич, и не поленица удалая: а я есть Смерть прекрасная, безродная, бесплеменная и беспосульная. Пришла я тебя воскушати". Замахнулся Оника палицей булатною, хочет Оника ударить Смерть по буйной головы: свалилась у Оники палица через плечо. Возмолится он со слезамы: "Дай мне, Смерть прекрасная, сроку на три года!" Говорит ему Смерть прекрасная: "Не дам я тебе сроку на три года". - "Дай ты мне сроку на два года!" - "Не дам тебе сроку и на два года". - "Дай ты мне сроку на три месяца!" - "Не дам тебе сроку и на три месяца". - "Дай ты мне сроку хотя золоту казну растаскати!" - "Было тебе, Оника, пора-времечко золоту казну растаскати". - "Дай ты мне хотя сроку чистые платья надети!" -"Было тебе, Оника, пора-времечко чистые платья надевати". Упал Оника с добра коня Бахмата, тут ему было и кончение.



[a] Доселе рассказчица соблюдала некоторую плавность речи, но дальше стала говорить отрывисто и без ладу.

[b] Есть пословица: "Оникой глядит, щелчком свалит".

[c] По объяснению рассказчицы, это нечистая, волшебная сила.