I.

Смирись, гордый человѣкъ!

Потрудись, праздный человѣкъ!

Изъ Пушкинской рѣчи Достоевскаго.

Яркая луна плыла надъ заснувшимъ моремъ, освѣщая пустынную набережную и чахлыя пальмы Promenade des Anglais. Двери сверкавшихъ огнями отелей безпрестанно открывались, выпуская иностранцевъ, спѣшившихъ на площадь Массена. Сегодня вечеромъ Его Величество Карнавалъ XLI торжественно въѣзжалъ въ свой добрый городъ Ниццу. Рано утромъ герольды въ роскошныхъ одеждахъ ѣздили въ сопровожденіи трубачей по всему городу и, остановясь на перекресткѣ, читали собравшейся публикѣ слѣдующій любопытный манифестъ:

Seigneurs et Dames de cette Cité!

Seigneurs Etrangers des cinq parties du monde, qui n'êtes point d'ici!

A vous mon augustissime maitre, Carnaval XLI fait savoir par ma voix, qu'il arrivera ce soir même dans son aimable royaume. Sa Majesté apporte avec Elle d'abondantes provisions de sourires, des ballots de belle humeur, des cargaisons de mots d'esprit et de calembours.

3

Que des ce soir done la ville entière se trémousse!

Que l'allégresse la plus folle secoue les jambs des leunes et des vieux! Que chacun fretille à perdre haleine! Et vous, temmes, soyez toutes souriantes et jolies! Et vous, maris, cessez d'étre grognons et jaloux! Les temps sont arrivés de la douce folie et des plaisirs sans fin.

Mon illustrissime Maitre demande et ordonne que tout le monde soit gai et le jour et la nuit. Il regardera comme des ennemis et dangereux pour l'ordre public les hypocondriaques, les grises mines, les mélancoliques, les empêcheurs de danser en rond! Ceux ‑ la seront incontinent expulses du riyaume de peur qu ils ne contaminent les autres.

Accoures donc en foule ce soir, bons et fideles habitants de Nice-la-Belle!

Шутливый тонъ манифеста былъ мигомъ подхваченъ газетами. Длинныя передовыя статьи серьезно толковали читателямъ, какъ огорчены были провансальцы тѣмъ, что надняхъ лишь избранный президентомъ республики Raymond Poincaré – уроженецъ восточной Франціи, и какъ Комитетъ Карнавальныхъ торжествъ рѣшилъ ихъ утѣшить, устроивъ иллюминацію въ видѣ рыбъ и раковъ, запутавшихся въ сѣтяхъ и тѣмъ напомнить огорченнымъ южанамъ ихъ любимый супъ bouillabaisse. Или какъ, согласно первоначальной идеѣ, Карнавалъ долженъ былъ въѣхать въ Ниццу подъ видомъ Мулай-Гафида, какъ тотъ протестовалъ, и французское правительство, боясь новыхъ осложненій въ Марокко, умолило Коммиссію празднествъ отказаться отъ своего намѣренія.

Всѣ эти глупости писались съ тѣмъ остроуміемъ и мастерствомъ, на которое способны лишь одни французы. Публика хохотала, читая газеты и, весело

4

настроенная, спѣшила навстрѣчу необычайному владыкѣ, который, хоть и былъ всегда горячо любимъ подданными, но, увы, царствовалъ лишь тринадцать дней, сгорая затѣмъ по волѣ своего неблагодарнаго народа.

Place Masséna была застроена трибунами и полна зрителями. Съ вершины трамвайнаго павильона, гдѣ находилось мое мѣсто, видна была вся роскошная, пестрая иллюминація. Чудовищныя розовыя рыбы, омары и зеленые пауки переливались, огоньками, рѣжа глаза и вызывая слезы. Огромный драконъ вертѣлся и извивался подъ восторженные апплодисменты публики. Четыре оркестра перебивали другъ друга, производя вмѣсто музыки дикій ревъ. Ихъ соперниками явилась толпа масокъ со скрипками, барабанами и трубами, кочующая по площади. Она знала только одинъ мотивъ, но такъ заразительно играла, пѣла и танцовала, что вся собравшаяся публика тоже подпѣвала и подплясывала.

Наконецъ, изъ ярко освѣщеннаго туннеля Avenue de la Gare показалась процессія. Ракеты высоко взвились, съ шумомъ разрываясь. Бенгальскіе огни зажглись во всѣхъ четырехъ углахъ площади. Оркестры старались переиграть другъ друга, а высоко надъ трибунами, гудя, промчался аэропланъ.

Процессію начинали давишніе герольды. За ними слѣдовала блестящая свита Карнавала: прелестныя голубыя стрекозы съ прозрачными крыльями, верхомъ на ослахъ; рыцари Мака, Василька и Маргаритки – національныхъ цвѣтовъ Франціи: рыцари разноцвѣтной ниццкой Гвоздики и рыцари Апельсина въ желтыхъ атласныхъ камзолахъ съ зеленой мантіей

5

и съ колоссальными апельсинами въ видѣ головныхъ уборовъ.

За войскомъ шли маски самыхъ разнообразныхъ формъ и величинъ. Кокетливыя лангусты, державшія на своихъ усикахъ маленькихъ поваровъ; свиньи съ бантами на шеяхъ; коты въ огромныхъ шляпахъ укротительницы змѣй, астрологи съ подзорныим трубами, венгерскіе музыканты – всего и не перечтешь. Маски были остроумныя, подчасъ злыя. Такова, напримѣръ, группа людей съ лошадиными головами изображающая les courses du Var. Боже! въ какомъ видѣ были бѣдныя лошадки! Кто шелъ на костыляхъ, кто опираясь на палку. У одного завязаны зубы, у другого – горло. Инвалиды встрѣчены были всеобщимъ смѣхомъ – скачки въ этомъ году были дѣйствительно не изъ блестящихъ.

Но вотъ и Карнавалъ верхомъ на зеленомъ драконѣ, въ красномъ фракѣ, съ глупой улыбкой на пунцовомъ лицѣ, съ короной на сѣромъ цилиндрѣ. Одной рукой онъ вертѣлъ что-то въ родѣ шарманки, изъ которой вылетала тоненькая, стройная фигурка модной дамы. То была машина, изобрѣтенная Карнаваломъ съ цѣлью придать толстымъ женщинамъ стройность и худобу, требуемую модой. Внизу за Карнаваломъ копошились какіе-то лилипуты.

«Какъ, однако, хорошо сдѣланы эти лилипуты!» подумала я, берясь за бинокль, «совсѣмъ какъ живые!» Но, вглядѣвшись, я увидала, что то былъ дѣйствительно живой оркестръ, и лилипутами музыканты казались лишь по сравненію съ гигантской фигурой Карнавала.

Вслѣдъ за супругомъ проѣхала Madame Carnaval

6

въ своей изящной золоченой колесницѣ, украшенной розами. Она, видимо, успѣла уже побывать въ машинѣ, изобрѣтенной ея мужемъ: стройная, въ обтянутомъ модномъ платьѣ, хорошенькая, съ рыжими волосами, она слегка приподнялась навстрѣчу своимъ подданнымъ, держа въ рукахъ колоссальныхъ размѣровъ муфту, кружевной зонтикъ и сумку.

За нею слѣдовала колесница, изображавшая les Pilules du Diable. Великолѣпный чортъ, величиною съ домъ, въ зеленомъ атласномъ камзолѣ, сидѣлъ посреди гигантскихъ розовыхъ коробокъ отъ пилюль, и въ каждой коробкѣ бѣшено плясало тріо зеленыхъ чертенятъ.

Много другихъ колесницъ проѣзжало мимо, конкурируя на призы. Шесть рабочихъ лошадей съ трудомъ везли трехъ-этажныя сооруженія съ безчисленными башнями и балконами, на которыхъ маски въ яркихъ костюмахъ неистово отплясывали канканъ. Большинство колесницъ грѣшило тѣмъ, что ужъ слишкомъ много хотѣло выразить. Чего, чего тутъ ни было! И верблюды, и арабы, и наяды, и лангусты, и свиньи, и грибы. Всюду виднѣлись остроумныя надписи, но разобрать ихъ было трудно, и колесницы оставляли пестрое и смутное впечатлѣніе.

Сопровождаемый смѣхомъ, пѣніемъ, свистомъ и шутками, Карнавалъ дважды объѣхалъ площадь и былъ торжественно ввезенъ въ огромную, задрапированную краснымъ сукномъ, ложу. Два полицейскихъ стали на караулъ, чтобы отнынѣ дежурить при немъ, сдерживая отцовъ и матерей, приводившихъ въ теченіе тринадцати дней своихъ дѣтишекъ на поклоненіе Его Величеству.

7

‑ Какъ все это глупо! – раздался за мной русскій недовольный голосъ. Я обернулась. Говорила красивая, стройная брюнетка въ элегантномъ котиковомъ пальто и въ маленькой бѣлой атласной шляпѣ съ эгреткой.

‑ Почему же глупо? – съ раздраженіемъ спросилъ ее спутникъ, тоже молодой и красивый.

‑ Да, такъ….. все вообще…. Къ чему всѣ эти тряпки, шумъ, нелѣпая иллюминація, дикая музыка?

‑ Да ты чего-же собственно ожидала? – допытывался спутникъ.

‑ Не знаю…. Чего-нибудь другого…. остроумнаго, забавнаго….

‑ Ну, еще бы! Подавай намъ съ неба луну!.... Да нѣтъ, что луна! Луна банальна. Намъ нужна планета, да такая, что никогда не существовала и существовать не могла! Неизвѣстно зачѣмъ истратили тридцать франковъ на мѣста…..

‑ Не серди меня, Тимъ! Порядочный человѣкъ не долженъ помнить о деньгахъ.

‑ Да, если бы мы были Ротшильды! А то, сама знаешь, средства наши невелики. Гораздо было бы лучше остаться въ Jardin Public, какъ я предлагалъ, и даромъ все видѣть.

«Вотъ типичные русскіе!» подумала я, «оба молоды, красивы, живутъ въ дивномъ климатѣ, видятъ интереснѣйшій карнавалъ, при этомъ недовольны и ссорятся!»

Какъ ненавижу я это хроническое недовольство жизнью! Потому ли, что моя бабушка была шведка и передала мнѣ въ наслѣдство бодрую норманскую

8

кровь, или по другой какой причинѣ, только судьба наградила меня молодой душой, которая чѣмъ дольше живетъ, тѣмъ сильнѣе наслаждается жизнью. Неудивительно, что мнѣ противна русская тоска и вѣчное брюзжанье. Тоска эта, по мнѣнію патріотовъ, должна изображать необычайную геніальность русскаго народа, его стремленіе къ высшимъ идеаламъ и нежеланіе довольствоваться малымъ. По моему же мнѣнію, тоска эта – инстинктивное чувство юнаго, небольшаго еще, сравнительно, племени, по волѣ судебъ растерявшагося на необъятномъ пространствѣ.

«Живы ли вы еще, православные христіане?» жалобно стонетъ русская душа, «или погибли подъ вѣчными снѣгами, бурями и непогодами?»

И я подъ часъ испытываю то же чувство одиночества и затерянности. Но какъ-то всегда, рядомъ съ грустными, за душу хватающими, русскими мелодіями мнѣ слышится бодрая варяжская пѣснь Рогнѣды:

Рогволоду ли страшиться

Бурной ночи моря?

Рогволодъ несется смѣло,

Безъ боязни пѣнитъ море,

Раздался могучій кличъ.

И вновь душа моя оживаетъ и радуется. Если съ одной стороны предкомъ моимъ былъ кроткій, смиренный Илья Муромецъ, что тридцать лѣтъ сидѣлъ на печи, пока не почувствовалъ въ себѣ богатырскую силу, то другой мой предокъ несомнѣнно смѣлый энергичный Рогволодъ, и онъ-то, вѣрно, наслаждался теперь со мною ниццкимъ карнаваломъ.

9

Жаль мнѣ стало моихъ глупыхъ соотечественниковъ! Всѣ веселились въ этотъ тихій южный вечеръ. Яркая толпа масокъ плясала по всей площади. Итальянская душа Ниццы проснулась подъ французской меркантильной оболочкой. Давно уже неслышно было французскаго языка: говорили по-итальянски и по-провансальски.

Я зашла выпить чаю въ кондитерскую Vogade. Залы были набиты биткомъ. Въ углу игралъ оркестръ, и подъ его игривые звуки все кафе пѣло, свистѣло и хохотало. Всѣ были покрыты конфетти, и всѣ очень веселы. Лакеи сновали между столиками, обливая посѣтителей шампанскимъ и оранжадомъ. Входившія маски вступали въ веселые разговоры съ незнакомыми имъ людьми.

‑ Vous savez, madame – конфиденціально сообщало мнѣ какое-то домино, безъ церемоніи садясь къ моему столику ‑ j'ai commencé à gueuler à deux heures. Il en est onze et je n'ai pas encore fini.

‑ Et vous n'êtes pas fatigué?

‑ Moi? jamais de la vie!!!