XIII

XIII.

Я поспѣшила увести Алексъ изъ Ниццы, гдѣ все напоминало ей о мужѣ. Но мы не сразу поѣхали въ Парижъ. Я предложила сдѣлать экскурсію по долинѣ Роны, гдѣ въ часовомъ разстояніи другъ отъ друга разсыпаны маленькіе провансальскіе города – бывшія римскія колоніи.

Должно быть въ предсуществованіи я была римлянкой. Иначе не могу объяснить ту страстную любовь, которую я чувствую къ древнимъ римлянамъ. Чтобы посмотрѣть остатки которой нибудь изъ многочисленныхъ римскихъ стѣнъ, я всегда готова свернуть съ большой дороги и подвергнуться всѣмъ неудобствамъ маленькихъ станцій и trains-omnibus.

Къ среднимъ вѣкамъ я симпатіи не чувствую. Они всегда казались мнѣ временной ошибкой человѣчества, когда оно свернуло съ вѣрнаго пути въ мрачный переулокъ, гдѣ и пробыло нѣсколько столѣтій,

пока, наконецъ, французская революція ни вернула его на прямую дорогу. Спасъ людей все тотъ-же римскій духъ, который по сію пору живетъ во всякомъ французѣ.

Алексъ согласилась, и мы отправились кочевать по древнимъ провинціальнымъ отелямъ, которые не смотря на autobus, chauffage central, lift, electricité представляютъ жалкія руины со своими скрипучими полами, грязными дверями, узкими коридорами, огромными превосходными кроватями и сѣрымъ отвратительнымъ café au lait. Горничная въ этихъ гостинницахъ полагается одна на четыре этажа и на всѣ звонки является garçon въ стоптанныхъ туфляхъ, грязномъ передникѣ, болтунъ и резонëръ, который убираетъ комнаты, чиститъ сапоги, выноситъ сундуки, подаетъ кофе, а вечеромъ одѣваетъ фракъ и идетъ служить въ ресторанъ, то есть одинъ исполняетъ ту огромную службу, которая въ другихъ странахъ раздѣлена на цѣлый штатъ прислуги. Впрочемъ, это не мѣшаетъ ему ухаживать въ промежуткахъ за горничной, прочесть радикальную газету и выбранить «ce sale gouvernement».

Мы начали экскурсію съ Арля, «Галльскаго Рима», какъ его называли въ древности. Дѣйствительно, когда въ тихое, свѣжее апрѣльское утро мы вышли бродить по городу, на меня повѣяло Римомъ. Тѣ-же узкія улицы, посреди которыхъ ходили арлезіянцы, избѣгая тротуаровъ; тѣ-же пьяццы, залитыя солнцемъ, украшенныя обелискомъ или фонтаномъ; тѣ-же древніе соборы съ поэтическимъ забытымъ монастырскимъ дворикомъ; тѣ-же развалины и арены.

И все-же то былъ не Римъ. Не было грязныхъ

улицъ и жалкихъ лохмотьевъ на жестикулирующихъ людяхъ. Не было наглыхъ чичероне и продавцевъ cartes postales, готовыхъ отравить жизнь всякому форестьеру. Не было скверныхъ мальчишекъ, злобно требующихъ отъ васъ «due soldi» за неизвѣстно какую услугу.

Все было чинно и благообразно въ тихомъ Арлѣ. По чистымъ улицамъ съ быстрыми ручейками, неслышно скользили арлезьянки въ черныхъ шаляхъ, въ бѣлыхъ кисейныхъ чепчикахъ, обшитыхъ широкой бархатной лентой, съ гордымъ правильнымъ профилемъ, наслѣдованнымъ отъ греческихъ прадѣдовъ, что основали когда-то Арль. Аккуратно одѣтые мальчики въ черныхъ блузахъ съ голыми ногами чинно играли на площадяхъ. Жители при встрѣчѣ вѣжливо обмѣнивались привѣтствіями, въ которыхъ «Monsieur» и «Madame» повторялись чуть ни при каждомъ словѣ. Хорошій, честный, трудолюбивый, воспитанный народъ, имѣвшій право провозгласить республику. Ему не надо двора, не надо аристократіи, ибо самъ народъ уже сдѣлался аристократомъ.

Когда вечеромъ мы вернулись въ гостинницу на крошечную площадь du Forum, которая по прежнему служитъ центромъ всего города, и сѣли пить кофе на открытомъ воздухѣ, поглядывая на дѣтей, рѣзвившихся подъ только что распустившимися тополями, грусть охватила насъ. Хорошенькій, тихій, поэтичный Арль показался намъ кладбищемъ. Когда-то шумный блестящій городъ почему-то былъ забытъ, оставленъ и мирно, не развиваясь и не расширяясь доживаетъ свой вѣкъ…

Совсѣмъ другое впечатлѣніе производитъ слѣдующая

за Арлемъ римская колонія – Нимъ. Торговый дѣятельный городъ, онъ быстро растетъ и хорошѣетъ, украшая свои площади мраморными статуями знаменитыхъ «нимцевъ», начиная съ римскаго императора Антонина и кончая Альфонсомъ Доде.

Рѣзкимъ контрастомъ съ широкими улицами, электрическимъ освѣщеніемъ и трамваями кажутся арены и знаменитый Maison Carrée – великолѣпно сохранившійся античный храмъ. Вообще, римскіе памятники сохранились во Франціи лучше, чѣмъ въ Италіи. Акуратнѣе-ли съ ними обращались или тщательнѣе ремонтировали, только они производятъ несравненно полнѣе впечатлѣніе, чѣмъ римскія руины, гдѣ больше приходится догадываться, чѣмъ видѣть.

Арены въ Нимѣ настолько хороши, что въ нихъ по праздникамъ происходитъ бой быковъ. Узнавъ, что провансальскія Capéa не смертельны, Алексъ захотѣла ихъ посмотрѣть, и мы отправились въ первое-же воскресенье.

Огромный циркъ былъ переполненъ народомъ. Съ верху до низу гудѣла тысячная толпа, среди которой красными и синими пятнами выдѣлялись солдаты.

‑ Чѣмъ не древній Римъ! – смѣялась я. ‑ Въ первыхъ мѣстахъ dignitaires – красивые южные французы съ женами и дѣтьми. Во-вторыхъ – chevaliers – нынѣшніе смѣшные и неуклюжіе pioupious. Въ-третьихъ – plébéiens – грязные рабочіе, что забрались на самый верхъ и, весело смѣясь, ждутъ начала представленія. Вотъ только для четвертыхъ мѣстъ – esclaves, не находится соотвѣтствующаго класса въ современномъ обществѣ. Съ рабами мы, слава Богу, покончили.

Оркестръ заигралъ безсмертную Карменъ, и на аренѣ появилась «Кадриль» молодого французскаго тореодора Vaillant въ своихъ золоченыхъ испанскихъ костюмахъ. Подойдя къ ложѣ распорядителей, они раскланялись съ публикой и, эффектно сбросивъ золоченыя шапочки и плащи, заняли свои мѣста.

Быковъ не убивали. «On les travaillait», по курьезному французскому выраженію, т. е. всячески дразнили быка, ловко отбѣгая и перепрыгивая черезъ него. Первый быкъ былъ добродушнѣйшимъ и простодушнѣйшимъ существомъ, наивно мычалъ, махая головой и рѣшительно не понималъ, чего отъ него хотятъ. Онъ, впрочемъ, добросовѣстно бросался на всѣ красные плащи, которые передъ нимъ расстилали. Какъ извѣстно, красный плащъ – традиціонный врагъ всего бычачьяго племени, и ненависть къ нему передается отъ отца къ сыну. Онъ жалобно замычалъ когда тореодоръ ловко воткнулъ два бандерильосъ¹⁾ въ спину.

Въ это время ворота отворились, и на аренѣ появился новый быкъ. Не обращая вниманья на тореодора, онъ направился къ товарищу.

‑ Скажи, зачѣмъ они всѣ собрались въ эту каменную загородку? – спросилъ онъ его. – Теперь, когда такъ хорошо въ лугахъ, гдѣ зеленѣетъ сочная трава и гуляютъ стройныя, кокетливыя телки?

‑ Не знаю – отвѣчалъ тотъ – я ничего дурного имъ не сдѣлалъ, а они, между тѣмъ, воткнули мнѣ что-то гадкое въ спину, отъ чего мнѣ ужасно больно. Впрочемъ, всѣмъ намъ давно извѣстно, что глупость

_________

¹⁾ Разукрашенныя лентами палки съ мѣднымъ остріемъ.

и жестокость этого грубаго животнаго – человѣка не имѣютъ придѣла.

Музыка, однако, развеселила обоихъ, и они вступили въ боксъ, бодая другъ друга рогами. Сколько ни старалась разъединить ихъ негодующая Кадриль – все было напрасно, и боксеровъ пришлось вернуть въ стойло.

Третій быкъ оказался превосходнымъ спортсменомъ и такъ усердно бралъ барьеры, что Кадрили пришлось перенести бой съ арены въ узкій корридоръ, ее окружавшій. Своимъ врагомъ онъ почему-то вообразилъ не тореодора, а полицейскаго, мирно стоявшаго за перегородкой. На него, главнымъ образомъ, направлялъ онъ свои рога и очень сердился, что не могъ достать.

Четвертый быкъ вышелъ медленно, угрюмо и надменно. Какъ истый французъ, онъ былъ скептикъ, и фамильную ненависть къ красному плащу считалъ такимъ-же глупымъ дѣдовскимъ предразсудкомъ, какимъ кажется намъ боязнь понедѣльника или тринадцатаго числа. Презрительно смотрѣлъ онъ на заманчиво расстилаемые передъ нимъ плащи и при первой возможности стремился къ выходу, мыча и просясь въ стойло. Даже бандерильосъ не раздражили этого философа.

Зрители принимали горячее участіе въ представленіи, свистя, крича, пугая быка и аплодируя ловкости Кадрили. Всеобщимъ любимцемъ былъ тореодоръ Vaillant. Онъ дѣйствительно былъ ловокъ, этотъ стройный и гибкій провансалецъ! Смѣло втыкалъ онъ кокарды въ шею быка, становился передъ нимъ на колѣни или, повернувшись къ нему спиной, медленно

удалялся, волоча за собою плащъ, въ то время, какъ неподвижный быкъ удивленно смотрѣлъ ему вслѣдъ. Возможно, что, какъ каждый выдающійся тореодоръ, онъ умѣлъ его гипнотизировать.

Кромѣ ловкости, Vaillant обладалъ и находчивостью. Когда одинъ изъ его товарищей неловко перепрыгнувъ черезъ быка, упалъ, и тотъ на него бросился, Vaillant оттащилъ быка за хвостъ и долго вальсировалъ съ нимъ по аренѣ ко всеобщей радости зрителей.

Бой кончился. Съ трибунъ на арену посыпались, какъ орѣхи съ дерева, мальчики и юноши, восторженно аплодируя своему герою, глядя на него влюбленными глазами и добиваясь чести пожать ему руку. Они кончили тѣмъ, что подняли смѣющагося и гордаго Vaillant къ себѣ на плечи и понесли его къ выходу. Боже! Какія у нихъ были счастливыя лица!

«Юноши вездѣ будутъ юношами», думала я, глядя на нихъ, «здѣсь несутъ они тореодора, а въ другихъ странахъ такъ-же восторженно носятъ красные флаги. То и другое происходитъ отъ избытка молодыхъ силъ, рвущихся себя показать и о себѣ засвидѣтельствовать.

«Я – герой! Я – богатырь!» ‑ думаетъ юноша, ‑ «и никто-то объ этомъ не догадывается! Гдѣ тѣ драконы, которыхъ я могъ-бы убить и тѣмъ заявить мою храбрость? Зачѣмъ ихъ всѣхъ истребили и ничего на мою долю не оставили!»

‑ Товарищи! – говоритъ юный студентъ, нервно крутя несуществующіе усы. – Рабби Исаакъ, пріѣхавшій въ столицу, не имѣя права на жительство, долженъ былъ, по требованію полиціи, оставить ее въ

двадцать четыре часа. На скоро собравшись, онъ забылъ увезти свою кошку, какъ разъ въ это время отлучившуюся изъ дому. Насчастная два дня искала своего хозяина, на третій померла съ голоду и погребена на Горячемъ Полѣ. Если вы сочувствуете прогрессу, если для васъ великія слова свободы, равенства и братства не одна лишь пустая фраза, то пойдемте на Горячее Поле и споемте вѣчную память бѣдной жертвѣ административнаго произвола!

Слова эти встрѣчаются съ восторгомъ, Слава Богу, драконъ найденъ! Мигомъ пустѣютъ аудиторіи, трамваи прекращаютъ движеніе, а жандармы, ворча, садятся на лошадей.

Всѣ эти демонстраціи столько-же необходимы въ извѣстномъ возрастѣ, какъ необходимы игры для дѣтей. Плохъ тотъ человѣкъ, что въ юности ни разу не почувствовалъ потребности «открыто и честно» заявить свои убѣжденія, какъ «свободный гражданинъ, а не гнусный рабъ». Изъ этихъ демонстрантовъ выходятъ наиболѣе усердные и преданные работники государству, а изъ осторожныхъ юношей, что въ день демонстраціи заболѣваютъ инфлуэнцей или ухаживаютъ за умирающими родителями, выходятъ бездарности или плуты, мечтающіе не о трудѣ, а объ одномъ, лишь, казенномъ жалованьи. Пора-бы правительству понять эту наивную потребность юношескаго возраста, которая никакой опасности государству не представляетъ и послѣдовать примѣру мудрой Англіи, посылающей полицію не для того, чтобы разогонять манифестантовъ, а, напротивъ, чтобы охранять ихъ отъ посторонней толпы, давая возможность высказывать свои убѣжденія.