III

III.

На другой день я поѣхала въ Казино на Redoute cyclamen et vert nil. Этотъ балъ дается обыкновенно въ самый разгаръ карнавала и собираетъ всю Ривьеру. Интересъ Redoute составляютъ два цвѣта (на этотъ разъ лиловый и зеленый), въ которые должны быть одѣты всѣ присутствующіе, какъ мужчины, такъ и женщины. Сочетаніе обоихъ красокъ очень нѣжно, очень изящно, и картина получается эффектная.

Черные фраки, что такъ печалятъ современные балы, скрыты подъ домино и, глядя на толпу танцующихъ въ театрѣ, на зрителей въ ложѣ, можно вообразить себя во времена баловъ Louis XV.

Народу собралось множество. Огромный зимній садъ Казино былъ переполненъ зелеными и лиловыми маркизами, клоунами, коломбинами, цвѣточницами, пьеро и пьеретами. Всѣ костюмы были сдѣланы ради этого вечера и блистали новизной и свѣжестью. Не смотря на толстый коверъ, затягивающій полъ, наиболѣе нетерпѣливые танцовали въ зимнемъ саду, не дожидаясь, когда отворятъ двери въ театральную залу. Всѣ столики были заняты; мужчины пили шампанское и курили. Дымъ поднимался къ зеленымъ и лиловымъ лентамъ, что украшали потолокъ и заволакивалъ электрическія люстры.

Но, вотъ, дверь въ театръ открылась, оркестръ загремѣлъ, и начались танцы. Всѣ закружились, но что именно они танцовали, разобрать было трудно. Всякій прыгалъ, какъ умѣлъ и какъ хотѣлъ. Вальсовъ упоительныхъ, мечтательныхъ, задумчивыхъ совсѣмъ не играли. Задорные, веселые, игривые мотивы заставляли всѣхъ подпѣвать и подплясывать.

Въ ложахъ и балконахъ сидѣли дамы общества, которыя не хотѣли смѣшиваться съ толпой, а лишь издали посмотрѣть на красивую картину. Онѣ были въ маскахъ, межъ тѣмъ какъ танцующія ихъ не признавали, съ досадою одѣвая маску лишь по требованію распорядителей бала. Вѣкъ маскарадовъ и интригъ, видимо, кончился.

Но и сидѣвшія въ ложахъ дамы желали раздѣлить всеобщее веселье. Одно изящное домино кидало

въ публику цвѣты, другое забрасывало удочку съ маленькими плюшевыми медвѣдями, рыбками, обезьянами. Мигомъ собралась толпа, весело подпрыгивая и ловя приманку.

«Какія у нихъ веселыя, живыя, смѣющіяся лица!» думала я, «точно школьники, играющіе между уроками».

Многіе изъ этихъ школьниковъ были сѣдые, но они-то, кажется, веселились больше другихъ. Во Франціи предѣльнаго возраста для веселья не существуетъ: веселись, пока хочешь. Много старыхъ дамъ присутствовало на балу, а одна весьма ветхая англичанка явилась, къ моему ужасу, въ костюмѣ клоуна и усердно плясала со своей племянницей. Ужасалась, впрочемъ, одна лишь я: остальные находили ея костюмъ вполнѣ естественнымъ въ карнавальное время.

На сценѣ возвышались лиловыя знамена, разрисованныя акварелью и предназначенныя къ раздачѣ наиболѣе удачнымъ костюмамъ. Члены Комитета въ красныхъ фракахъ сидѣли на столахъ и записывали имена проходящихъ мимо нихъ конкурентокъ на призы. Тѣ очаровательно улыбались и вертѣлись передъ ними, съ цѣлью показать свой туалетъ во всѣхъ деталяхъ. было много блестящихъ костюмовъ; merveilleuse въ огромной шляпѣ съ изящной тростью въ рукѣ; персидскій принцъ, сверкающій серебромъ; «эскадра» въ атласной матроскѣ, на которой была нарисована акварелью вся Promenade des Anglais, съ граціознымъ кораблемъ на бѣлокурыхъ кудряхъ; Клеопатра со змѣей; водяная лилія и серебряный орелъ. На нѣкоторыхъ конкуренткахъ зеленая

и лиловая матерія имѣлась въ такомъ ограниченномъ количествѣ, что призы могли быть присуждены лишь за стройныя ноги, да красивыя плечи…

Засмотрѣвшись на веселую, танцующую и поющую толпу, я не замѣтила времени. Только почувствовавъ голодъ, я сообразила, что часъ, должно быть, поздній и поспѣшила въ буфетъ. Лакей усадилъ меня за маленькій столикъ, но очень удивился, узнавъ, что я хочу ужинать.

‑ У насъ кромѣ сандвичей, да шампанскаго ничего нѣтъ – объявилъ онъ. Я потребовала и того и другого.

Не успѣла я кончить свой своеобразный ужинъ, какъ въ буфетѣ появились «будущіе герои моей книги», какъ я мысленно ихъ называла. Красивая русская дама была въ элегантномъ, лиловомъ, бархатномъ платьѣ съ зеленой эгреткой въ густыхъ, тщательно завитыхъ, волосахъ. Она сѣла за сосѣдній со мной столикъ, обмахиваясь снятой съ лица бархатной маской.

‑ Какое счастье видѣть наконецъ черные фраки лакеевъ! – раздражительно говорила она, ‑ я думала, что помѣшаюсь на этихъ двухъ ужасныхъ краскахъ! Я прежде такъ любила лиловый цвѣтъ, но теперь никогда, никогда болѣе не одѣну этого платья… Тимъ! Прикажи подать мнѣ ростбифъ!

‑ Какой ростбифъ? – возразилъ ея спутникъ, сбрасывая съ головы капюшонъ своего домино, ‑ развѣ ты не знаешь, что сегодня здѣсь всѣ кушанья лиловыя съ зеленымъ?

‑ Что ты!! – ужаснулась красавица, но, понявъ, что надъ нею смѣются, разсердилась.

‑ Какъ тебѣ не стыдно, Тимъ! Ты видишь, какъ я разстроена, и еще болѣе меня раздражаешь!

Я не выдержала и расхохоталась. Резинка, придерживавшая мою маску, оборвалась, и она упала на коверъ. «Тимъ» бросился ее поднимать.

‑ Благодарю васъ! – забывшись, сказала я по-русски.

‑ Вы русская? – съ изумленіемъ воскликнула брюнетка, ‑ вотъ никогда-бы не подумала!

Ея восклицаніе меня не удивило. Давно уже привыкла я къ тому, что въ Германіи со мною говорятъ по-англійски, принимая меня за дочь Альбіона; англичане считаютъ меня американкой, а американцы – шведкой. Какимъ образомъ одинъ и тотъ-же человѣкъ можетъ походить на всѣ націи сразу, всегда казалось мнѣ загадкой.

‑ За кого-же вы меня приняли? – полюбопытствовала я.

‑ За кого? За голландку! Я еще вчера, въ Вилльфранжъ, васъ замѣтила и сказала мужу: посмотри, какое типичное голландское лицо!

Часъ отъ часу не легче!!!

‑ Развѣ вы такъ хорошо знакомы съ Голландіей и ея обитательницами?

‑ О, да! Мы три мѣсяца прожили на морскихъ купаньяхъ въ Швенингенѣ.

‑ Что-же, хорошо тамъ?

‑ Какъ вамъ сказать: пляжъ очень хорошъ, купанья тоже; зато общество ужасное! Настоящій кошмаръ, страшно и вспомнить! – и красивая брюнетка закрыла глаза рукою.

Я съ удивленіемъ смотрѣла на нее. «Надо-бы

съѣздить когда-нибудь въ Швенингенъ», подумала я «Какое такое особенное общество тамъ собирается?»

‑ Вы не только непохожи на русскихъ лицомъ, ‑ продолжала моя новая знакомая, ‑ но непохожи на нихъ и образомъ жизни. Я увѣрена, что въ Ниццѣ сотни русскихъ дамъ мечтали побывать на сегодняшнемъ балу и не поѣхали за неимѣніемъ кавалера. Вы-же спокойно пріѣзжаете одна на публичный балъ и въ 2 ч. ночи ужинаете въ буфетѣ. Я никогда-бы на это не рѣшилась! Я чувствовала-бы себя затерянной и одинокой въ такой толпѣ.

‑ Я, вѣдь, писательница, ‑ отвѣчала я – а писательницы имѣютъ то преимущество передъ другими женщинами, что всегда путешествуютъ въ обществѣ, по крайней мѣрѣ, двухъ героевъ своего будущаго романа, а потому одиночества не испытываютъ.

‑ Писательница! Ахъ, какъ интересно! Скажите, подъ какимъ-же именемъ вы пишете?

Я поморщилась, сообразивъ свою оплошность. Назвать свое имя значило вызвать потокъ восторженныхъ нелѣпостей по поводу сочиненій моего отца.

Такъ оно и случилось. Красивая русская оказалась пламенной поклонницей Достоевскаго. Въ милліонъ первый разъ пришлось мнѣ выслушать, какъ она, прочтя въ «Преступленіи и наказаніи» сцену убійства старухи-процентщицы, упала въ истерикѣ на полъ, отдавивъ при этомъ ножку любимой собачки. Какъ послѣ чтенія «Бѣсовъ» у ней началась безсонница, продолжавшаяся нѣсколько мѣсяцевъ, такъ что пришлось посовѣтоваться съ психіатромъ. Понизивъ голосъ, моя новая знакомая призналась мнѣ, что Катерину Ивановну въ «Братьяхъ Карамазовыхъ»

Достоевскій написалъ съ нея, хотя возможно, что въ ранней юности она слегка напоминала Лизу Хохлакову.

Я уныло слушала, съ благодарностью смотря на молчавшаго Тима. По его нѣсколько сконфуженному виду я причислила его къ тѣмъ, весьма многочисленнымъ въ наше время, поклонникамъ Достоевскаго, которые не твердо помнятъ, какое именно изъ его произведеній считается шедевромъ: «Обрывъ», «Наканунѣ» или-же «Смерть Ивана Ильича»…

‑ Какой красивый балъ! – сказала я моей собесѣдницѣ, желая перемѣнить разговоръ. Та презрительно улыбнулась.

‑ Царство кокотокъ! – брезгливо отвѣчала она.

‑ Помилуйте! Тутъ по меньшей мѣрѣ двѣ тысячи народу. Неужели-же всѣ кокотки?

‑ Не всѣ, такъ большинство. Ихъ циничныя манеры и разговоры ясно это доказываютъ.

‑ Представьте, а я-то удивляюсь, какъ здѣсь все прилично!

‑ Вы находите? Плохая-же вы наблюдательница! Скажу вамъ откровенно, я такихъ сценъ здѣсь насмотрѣлась, что никогда болѣе на подобные балы не поѣду. Порядочная женщина не должна подвергать себя подобнымъ циничнымъ зрѣлищамъ. Порядочный мужчина тоже, ‑ добавила она, грозно смотря на мужа.

Я собралась уходить и стала прощаться. Мои новые знакомые объявили, что завтра-же придутъ ко мнѣ съ визитомъ.

Я вернулась домой въ три часа и мгновенно уснула. Страшный кошмаръ мучилъ меня всю ночь.

Не припомню точно подробностей; знаю, лишь, что всѣ событія были лиловыя съ зеленымъ.