XI

XI.

ПОМОЛВКА.

У моей матери был альбом — один из тех альбомов с розовыми, голубыми или зелеными страницами, которым молодые девушки обычно поверяют по вечерам выдающиеся события дня. Моя мать делала это тем охотное, что могла записывать свои впечатления стенографически и таким образом в короткое время высказать много. Этот наивный дневник ее юности она сохранила, так что имела возможность позже восстановить время их помолвки и медового месяца, почти день за днем. Эти интересные воспоминания предполагалось издать, но вспыхнула эта ужасная война. Издание пришлось, вследствие этого, отложить до более благоприятного времени. Я не хочу лишать мою мать удовольствия самой рассказать об этом важнейшем периоде ее жизни со всеми подробностями. И я удовольствуюсь тем, что обрисую эту эпоху жизни Достоевского в общих чертах и изображу любовную историю моих родителей с моей точки зрения, как я понимаю их характеры.

После того, как улеглась первая боль уязвленного самолюбия, моя мать рьяно взялась за работу и писала ежедневно «Игрока» под диктовку Достоевского. Достоевский стал постепенно замечать, что его пишущая машина представляет собой премилую молодую девушку, большую поклонницу его таланта. Увлечение, с которым моя мать говорила об его героях и героинях, очень нравилось Достоевскому. Он находил свою стенографистку очень привлекательной и привык постепенно поверять ей свои заботы и рассказывать о всех неприятностях, которые причиняли ему кредиторы его брата, и отношения его многочисленных родственников. Моя мать слушала его, удивленная и пораженная. Ее детская фантазия представляла ей знаменитого писателя окруженным толпой поклонников, образующих вокруг него почетную гвардию, защищающую его от всех угрожающих его здоровью опасностей для того, чтобы ничто не мешало созиданию его художественных произведений. Вместо столь отрадной картины моя мать увидела больного, переутомленного, плохо живущего,

скверно питающегося и плохо обслуживаемого человека, которого неумолимые кредиторы травят, как дикого зверя, и которого безжалостно эксплоатируют эгоистичные родственники. У этого великого писателя было лишь несколько друзей, ограничивавшихся лишь добрыми советами, но не старавшихся обратить внимание русского общества или правительства на ужасное положение, в котором очутился этот гениальный человек, обнаружить пропасть, над которой он стоял и которая грозила погубить его чудный талант. Все это привело мою мать к решению оберегать Достоевского, разделить возложенное на него тяжелое бремя, спасти его от беззастенчивых родственников, помогать ему в его работе и утешать в горе. Моя мать не могла, конечно, влюбиться в этого человека, бывшего на двадцать пять лет старше ее. Но она поняла прекрасную душу Достоевского. Молодая и полная сил, моя мать хотела уберечь знаменитого писателя, шедшего к гибели. Его долги, его многочисленные обязанности могли бы испугать робкую девушку, но норманнская кровь моей матери, наоборот, жаждала борьбы; она была готова объявить войну каждому.

Если бы на месте моей матери очутилась молодая русская девушка, она растерялась бы в тумане, придумала бы тысячу героических положений, в которых она могла бы пожертвовать своею жизнью для Достоевского. Шведки редко теряют почву под ногами. Вместо того, чтобы мечтать, моя мать принялась за дело и начала с того, что спасла моего отца из когтей издателя. Она убедила Достоевского продлить стенографические сеансы, проводила ночи над перепиской того, что он диктовал ей в течение дня, и добилась того, что «Игрок» был готов к назначенному Стелловским сроку, и издатель, некоторым образом смущенный, увидел, что его намерение устроить для моего отца хитрую ловушку не сбылось. Отцу было вполне ясно, что без помощи юной стенографистки он никогда не окончил бы так скоро своего романа, и он был ей благодарен от всей души за живой интерес, обнаруженный ею к его обстоятельствам. Он не мог больше расстаться с нею и предложил ей работать вместе с ним над последними главами «Преступления и наказания», которые еще нужно было написать. Моя мать согласилась на это с радостью. В ознаменование счастливого окончания их первой

работы, она пригласила моего отца на чай и представила его своей матери. Моя бабушка, читавшая в душе своей дочери, как в книге, и давно предвидевшая, чем окончатся эти стенографические сеансы, приняла Достоевского, как принимают будущего зятя. Эта перенесенная в Россию шведская среда очень понравилась Достоевскому. Он увидел, в какой строгой обстановке росла его маленькая стенографистка и как сильно она отличалась от современных ей молодых девушек, под предлогом свободы предававшихся разврату. Теперь Достоевский пожелал жениться на своей молодой стенографистке, хотя он также не был влюблен в нее. Как большинство уроженцев севера, он был скорее холодной натурой; для того, чтобы возбудить в нем страсть, нужны были африканские хитрости какой-нибудь Марии Дмитриевны или бесстыдство какой-нибудь Полины. Благовоспитанная молодая девушка, сдержанная и никогда не выходившая из границ невинного кокетства, не могла, конечно, сильно влиять на его чувственность. Но Достоевский понял, что эта строго воспитанная молодая девушка будет отличной матерью семейства, а это было именно то, чего давно желал мой отец. Но все же он медлил с предложением. Моя мать казалась Достоевскому слишком молодой. Она была приблизительно в том же возрасте, как и Анна Круковская¹⁾, но значительно менее самоуверенной в своих манерах, чем молодая анархистка. Политические, нравственные и религиозные убеждения Корвин-Круковской были уже прочно установлены. Она строго критиковала вселенную, плохо задуманную Богом и столь же плохо им созданную, и намеревалась несколько исправить ошибки творца. Моя мать преклонялась перед Богом и не находила никаких недостатков в его творении. Ее взгляды на жизнь были еще очень неопределенны, она действовала больше по инстинкту, чем по рассудку. Разговаривая с Достоевским, она смеялась и говорила, как дитя, и была еще в действительности ребенком. Мой отец улыбался, слушая ее, и может быть не раз в страхе спрашивал себя: что мне делать с этим маленьким ребенком? Эта молодая девушка, еще год

___________________

¹⁾О знакомстве Достоевского с А. Круковской рассказано в воспоминаниях ее знаменитой сестры Софии Ковалевской. Прим. перев.

тому назад носившая школьный передник, казалась ему еще не созревшей для брака. Вероятно, Достоевский еще дольше медлил бы, если бы его решение не ускорил пророческий сон. Моему отцу снилось, что он потерял какой-то нужный предмет; он искал его всюду, нетерпеливо перерыл все шкафы, выкинул на пол все ненужные вещи, мешавшие ему в его комнате. Вдруг он заметил в глубине одного ящика очень маленький бриллиант, так ярко сверкавший, что бриллиант осветил всю комнату. Мой отец удивленно рассматривал его — каким образом эта драгоценность очутилась в ящике. И вдруг, как это бывает во сне, мой отец понял, что этот маленький, так ярко сверкающий бриллиант — его маленькая стенографистка. Он проснулся очень взволнованный, очень счастливый. «Я должен сегодня же сделать ей предложение», — сказал себе Достоевский. Никогда не пришлось ему каяться в своем решении.

После того как Достоевский был помолвлен с моею матерью, он посещал ее ежедневно, но вовсе не спешил поделиться вестью о предстоящей женитьбе со своими родственниками. Он знал очень хорошо, как примет эту весть его родня. Его пасынок обнаружил тайну первым — он был вне себя, узнав об «измене» отчима. Этот полумамелюк так хорошо устроил свою жизнь. Пусть отчим работает, а он будет забавляться; затем он унаследовал бы сочинения Достоевского и жил бы на доставляемые ими доходы. И вдруг молодая девушка, с которой Достоевский недавно познакомился, расстроила его прекрасные планы на будущее. Паша Исаев был крайне возмущен. Он надел очки — он делал это всякий раз, когда хотел поважничать – и объявил своему отчиму, что ему необходимо серьезно поговорить с ним. Он предостерегал Достоевского от роковых страстей «старости» (моему отцу было в то время 45 лет), представил все горе, которое принесет ему брак с молодой девушкой, и строго напомнил ему об его обязанностях, как отчима. — «Я также намерен когда-нибудь жениться, — сказал он ему, — у меня, вероятно, будут дети. Вы обязаны работать для них». — Мой отец рассердился и указал глупцу на дверь. Так оканчивались большею частью объяснения между отчимом и пасынком. Павел Исаев поспешил предупредить родню моего отца об опасности, грозящей благополучию

захребетников. Племянники и племянницы Достоевского сально обеспокоились; и они надеялись всегда жить на счет своего дяди, они также считали себя его наследниками. Невестка Достоевского, с своей стороны, имела с ним серьезный разговор. «Для чего вы хотите жениться? — спросила она его сердито.—У вас не было детей от первого брака, когда вы были еще молоды, как же можете вы надеяться на это теперь?» Этот брак с девятнадцатилетней представлялся родне моего отца нелепостью, почти безнравственным. Его литературные друзья были также более или менее удивлены. Они не понимали, каким образом Достоевский, в тридцать три года женившийся на ровеснице или даже, быть может, на старшей себя, теперь, когда, ему свыше сорока лет, интересуется совершенно юной девушкой. Полина N., Анна Круковская и моя мать были приблизительно одних лет, когда Достоевский просил их руки. Мне кажется, что эту особенность можно объяснить изменой Марии Дмитриевны, оставившей в душе моего отца глубокий и неизгладимый след. Достоевский не верил теперь женщинам известного возраста. Он верил еще в невинность юного сердца, еще чистой души, которой умный муж может дать такое развитие, какое ему по сердцу. (Герой «Вечного мужа» также интересуется после смерти жены, обманувшей его, лишь очень молодыми девушками.) Когда Достоевский женился на моей матери, он очень заботился об ее моральном развитии. Он следил за ее чтением, воспрещал ей чтение любовных романов, водил ее по музеям, показывал ей хорошие картины, знаменитые скульптуры и пытался пробудить в ее юной душе любовь ко всему великому, чистому и благородному.