X

Святая Амульфія родилась въ семнадцатомъ вѣкѣ, въ семьѣ маленькихъ французскихъ буржуа, почти крестьянъ, не богатыхъ и мало образованныхъ.

Съ дѣтства почувствовала она влеченіе къ монашеской жизни. Родные пытались отговорить ее, выдать замужъ, но св. Амульфія къ всѣмъ мужчинамъ чувствовала отвращеніе, и мысль о бракѣ приводила ее въ содроганіе. Долго не могла она поступить въ избранный ею орденъ, не имѣя необходимаго «приданаго», безъ котораго въ католическіе монастыри никого не принимаютъ. Наконецъ, послѣ смерти родителей, состояніе было раздѣлено между дѣтьми, св. Амульфія внесла свою долю въ монастырь и была принята въ качествѣ послушницы.

Съ первыхъ-же дней она поражаетъ всѣхъ монахинь своимъ смиреніемъ и горячими молитвами. Мало того: ночью, въ своей кельѣ, бьетъ она себя веревкой, втыкаетъ иголки въ пальцы, покрываетъ

себя ранами. Какъ всегда, вслѣдъ за истязаніями начинаются видѣнія. Христосъ является ей, и св. Амульфія говоритъ съ Нимъ, какъ съ Небеснымъ Женихомъ своимъ. Въ видѣніяхъ Христосъ ревнуетъ ее ко всѣмъ и грозно приказываетъ прекратить дружбу съ кроткой, милой, молоденькой монахиней, съ которой св. Амульфія подружилась по вступленіи въ монастырь. Небесный Женихъ грозитъ своей невѣстѣ: «si elle ne se retirait des créatures, il saurait se retirer d'elle», и святая покоряется его волѣ и отвертывается отъ бѣдной подруги своей.

Эти видѣнія были извѣстны всему монастырю, но никого не смущали. Прочія монахини тоже разговаривали съ Богомъ и часто по удивительно ничтожнымъ поводамъ. Такъ одна монахиня чувствовала непреодолимое отвращеніе къ сыру, который, въ видѣ послушанія, приказывала ей ѣсть настоятельница. Вся въ слезахъ шла монахиня въ церковь, бросалась на колѣна передъ Распятіемъ и пять часовъ подрядъ съ рыданіями молила послать ей силы… съѣсть кусочекъ сыру. Наконецъ услышала она гласъ, повелѣвавшій ей пойти въ трапезную и попробовать еще разъ. Монахиня послушалась и, хоть съ отвращеніемъ, но съѣла сыръ.

Впрочемъ не только Богъ, но и сатана принималъ большое участіе въ жизни монахинь. Такъ одна разсѣянная послушница упала съ лѣстницы, но не ушиблась. Вотъ какъ разсказывала она объ этомъ событіи: «сатана толкнулъ меня сверху, но внизу ждалъ меня Ангелъ-Хранитель и подхватилъ на руки».

Во всемъ монастырѣ одна лишь монахиня не имѣла видѣній. То была завѣдующая монастырскимъ

лазаретомъ сестра Жанна, дѣятельная, стремительная, горячая, вся преданная деревенскимъ больнымъ, приносимымъ въ лазаретъ. Біографъ св. Амульфіи очень сурово о ней отзывался: «elle épuisait tellement sa charité en faveur des malades, qu'elle servait – писалъ онъ «qu'il lui en restait très peu pour les soeurs, qui lui étaient subordonnées dans ce ministére».

Получивъ въ качествѣ помощницы св. Амульфію, сестра Жанна преслѣдуетъ и бранитъ ее за неловкость. Какъ оказывалось, св. Амульфія, цѣлыми часами говорившая то съ Богомъ, то съ сатаной, стала такъ разсѣянна, что не въ силахъ была поднести больнымъ ложку лекарства или чашку бульона, не разливъ ихъ предварительно на постель.

Наконецъ св. Амульфію посвящаютъ въ монахини, и съ той поры она называетъ Христа Son Epoux Céleste. Видѣнія продолжаются, и разговоры дѣлаются столь необычайны, что, иной разъ, Ирина, неожиданно для самой себя, принималась громко хохотать. Впрочемъ, тотчасъ же вслѣдъ за смѣхомъ упрекала себя и съ ужасомъ думала: «что-же это я дѣлаю, Господи! Вѣдь она-же была святая».

Съ каждой страницей смущеніе охватывало Ирину. Что если среди Soeurs Mauves найдутся такія-же святыя? Что если, Боже упаси, она сама станетъ святой? Ирина пробовала утѣшать себя тѣмъ, что дѣло происходило въ XVII столѣтіи, во времена невѣжества и темноты, но тутъ же вспоминала, что то былъ вѣкъ Корнеля, Расина, Мольера, остроумной m-me de Sévigné – золотой вѣкъ французской литературы. Къ тому-же весь строй католическаго монастыря удивилъ ее. Ирина воображала его въ видѣ убѣжища женщинъ,

разочарованныхъ въ свѣтѣ, ищущихъ тихаго пристанища, гдѣ-бы въ молитвѣ и чтеніи святыхъ книгъ могли онѣ окончить свою жизнь. Отношенія монахинь другъ къ другу Ирина представляла себѣ дружественными и вѣжливыми, въ родѣ отношеній благовоспитанныхъ людей, живущихъ въ одномъ и томъ же отелѣ и ежедневно встрѣчающихся за обѣдомъ. На дѣлѣ оказывался суровый уставъ, гдѣ Иринѣ придется подчиняться настоятельницѣ, женщинѣ, быть можетъ, ограниченной и мелочной, которая станетъ, въ видѣ подвига добродѣтели, заставлять ее ѣсть противныя ея организму кушанья или поручитъ ей занятія, несвойственныя ея характеру.

Ирина ужаснулась своему легкомыслію. Ничего порядкомъ не разузнавъ, намечтавъ себѣ поэтическое существованіе, она чуть было не лишила себя свободы, которой до сихъ поръ пользовалась. Что, если она испугается, увидавъ вблизи этотъ чуждый ей міръ, захочетъ бѣжать, а возврата уже не будетъ?

Иринѣ припомнились всѣ розсказни о томъ, какъ въ католическихъ монастыряхъ умѣютъ прятать ненужныхъ женъ, лишнихъ дочерей, такъ что ихъ болѣе и не найдешь. Ирины, къ тому-же, и искать было некому, до того одинока была она на свѣтѣ. Храбрая доселѣ дѣвушка въ первый разъ въ жизни почувствовала страхъ, и мысль о Гжатскомъ, какъ о покровителѣ, пришла ей въ голову.

«Да, этотъ человѣкъ въ обиду не дастъ», ‑ думала она ‑ «хоть со дна моря да достанетъ своихъ друзей».

Ирина бросила взволновавшую ее книгу, но безпокойство

не проходило. Ассизи потеряло въ ея глазахъ свое очарованіе, и она воспользовалась наступившей дурной погодой, чтобы ускорить свой отъѣздъ.