XII.

Разговоръ этотъ смутилъ Ирину. Она старалась увѣрить себя, что это шаржъ, насмѣшка, шутка, и все же въ словахъ Гжатскаго она почувствовала правду. Ирина стала припоминать свое прошлое и въ первый разъ рѣшилась посмотрѣть на себя со стороны.

Жизнь, дѣйствительно, не требовала до сихъ поръ отъ нея большой дѣятельности и рѣшимости. Все шло какъ то само собою. Она много лѣтъ прожила

112

на той же квартирѣ, гдѣ умеръ ея отецъ и къ которой она привыкла. Прислуга служила подолгу, а когда отходила, то тотчасъ же кто-нибудь изъ сосѣдей рекомендовалъ другую, и Глаша замѣняла Машу, такъ что Ирина почти и не замѣчала перемѣны. Когда бывали у нея вечера, она ѣхала въ ресторанъ заказывать ужинъ, и французъ-метрдотель всегда прекрасно зналъ, что могло понравиться ея гостямъ.

‑ Rapportez vous en à moi, Mademoiselle – внушительно говорилъ онъ Иринѣ – et vos invités n'auront pas lieu de se plaindre.

Также хорошо знала, что именно слѣдуетъ ей носить француженка-портниха. Къ тому же ей и некогда было обдумывать свой туалетъ. Всякій разъ, когда ей приходилось заказывать себѣ новое платье, Ирина тотчасъ же, по ассоціаціи идей, начинала мечтать о томъ приданомъ, которое она сдѣлаетъ своей дочери, когда станетъ выдавать ее замужъ. Ирина тщательно обдумывала фасонъ, цвѣтъ и матерьялъ платьевъ, шляпъ и мѣховъ; и это будущее приданое будущей дочери поглощало столько времени, что его не хватало на обдумыванье своего собственнаго туалета.

Наибольшую энергію Иринѣ приходилось проявлять, путешествуя заграницей. Но и тамъ все устраивалось какъ то помимо ея. Пріѣхавъ въ чужой городъ, Ирина только что собиралась обдумать, гдѣ ей остановиться, какъ энергичный носильщикъ подхватывалъ ея вещи, передавалъ ихъ не менѣе энергичному коммисіонеру изъ гостинницы, и Ирину мигомъ водворяли въ какомъ-нибудь отелѣ. Часто думала она, сколько на свѣтѣ добрыхъ людей, хлопочущихъ

113

о томъ, чтобы она хорошо была одѣта, причесана, вкусно накормлена и уютно помѣщена. Деньги, которыя у нея за это спрашивали, казались ей ничтожными въ сравненіи со всѣми ихъ стараніями.

Одно время Ирина стала даже задумываться. Часто, сидя въ театрѣ, она спрашивала себя, правильно ли что актеры играютъ, поютъ, танцуютъ для ея увеселенія; извозщики мерзнутъ около театра, чтобы отвести ее домой; швейцаръ встаетъ ночью открывать ей дверь; она же, Ирина, ничего не дѣлаетъ, а, лишь, расплачивается деньгами, полученными ею отъ отца. Возможно ли подобное устройство общества, чтобы на одного лѣнтяя работали всѣ остальные люди? Вопросъ этотъ сталъ не на шутку тревожить Ирину, но какъ разъ въ это время ей предложили сдѣлаться членомъ общества снабженія дѣтскимъ приданымъ бѣдныхъ роженицъ города Петербурга. Иринѣ понравилась цѣль этого общества, и она взяла на себя вязаніе дѣтскихъ одѣялъ.

Изъ всѣхъ рукодѣлій, вязаніе требуетъ наименьшаго вниманія. Можно машинально связать одѣяло, совсѣмъ не замѣтивъ, какъ это случилось. И, вотъ, Ирина вязала долгими зимними вечерами, а мысли ея неслись вихремъ, и одна фантазія смѣняла другую. Она реорганизовала русскую армію и флотъ; придумывала училища новаго типа, изъ которыхъ выходили бы дѣятельные энергичные люди; перестраивала заново Петербургъ; проводила новыя желѣзныя дороги и прорывала каналъ, соединяющій всѣ русскія моря.

А одѣяла, тѣмъ временемъ, все увеличивались

114

въ числѣ, пока, наконецъ, Ирина съ гордостью и душевнымъ довольствомъ отсылала ихъ въ общество. Она утѣшала себя мыслью, что если рабочіе вырабатываютъ на петербургскихъ фабрикахъ нужные для нея продукты, то она, въ свою очередь, вяжетъ одѣяла, для ихъ дѣтей. Справедливость, такимъ образомъ, была удовлетворена, и равновѣсіе установлено.

Правда, въ задачи общества входило также посѣщеніе больныхъ роженицъ, но отъ этого Ирина рѣшительно отказалась. Она со страхомъ думала, что, пожалуй, попадетъ къ какой нибудь бѣдной женщинѣ въ моментъ ея родовъ, услышитъ ея стоны, увидитъ ея краснаго, сморщеннаго и мокраго ребенка. Къ тому же Ирина не твердо знала, какъ именно все это происходитъ. Она питала непреодолимое отвращеніе къ анатоміи и никогда не могла заставить себя взглянуть на анатомическіе рисунки. Она предпочитала связать десять лишнихъ одѣялъ, чѣмъ увидѣть одного изъ тѣхъ младенцевъ, для которыхъ онѣ вязались.

Ирина вспомнила также, какъ любила спасаться отъ дѣйствительной жизни въ волшебный міръ романовъ и поэмъ. Какъ понятны, какъ симпатичны были ей книжные люди! Всѣ они имѣли твердую, ясно опредѣленную, цѣль въ жизни и неуклонно къ ней стремились. Всѣ они были полны благородства и великодушія. Вся жизнь ихъ была такъ ярка, и красива. Какъ интересно, какъ весело было въ ихъ обществѣ Иринѣ! Они то заставляли ее плакать и страдать, то смѣяться надъ остроумными шутками и словами.

Рядомъ съ ними какъ блѣдны и скучны казались

115

Иринѣ живые люди! Никто изъ нихъ не зналъ, зачѣмъ явился на землю, и что ему слѣдуетъ на ней дѣлать. Никакихъ опредѣленныхъ плановъ у нихъ не было. Характеры и поступки ихъ отличались изумительной нелогичностью. Зачѣмъ то они женились, глупо, нелѣпо, выбирая неименѣе подходящую себѣ дѣвушку. Зачѣмъ то производили на свѣтъ дѣтей и тотчасъ начинали на нихъ жаловаться, упрекать ихъ за тѣ недостатки, которые сами же передали имъ по наслѣдству. Если же случалось имъ терять одного изъ этихъ, столь мучающихъ ихъ, дѣтей, то они приходили въ отчаянье и посылали Богу проклятья. Могла ли Ирина уважать этихъ безголовыхъ людей? Вотъ еслибы ей встрѣтился князь Андрей изъ Войны и Міра то какъ бы горячо она его полюбила! А какими друзьями стали бы онѣ съ пушкинской Татьяной, какъ поняли бы другъ друга и сколько нашлось бы у нихъ общаго! Ирина ни мало не шутила, увѣряя знакомыхъ, что изъ всѣхъ современныхъ мужчинъ ей болѣе всего нравится Шерлокъ Холмсъ.

Вспоминая все это, Ирина съ ужасомъ думала, что Гжатскій правъ; что она дѣйствительно никогда не жила, а лишь мечтала и мечтая, пропустила мимо себя свою молодость. Но если теперь она поняла свою болѣзнь, то можетъ ли вылечиться, можетъ ли вернуться къ дѣйствительной жизни? Можетъ ли отказаться отъ своего презрительнаго взгляда на людей, полюбить ихъ, не смотря на ихъ пороки, жить съ ними вмѣстѣ, раздѣляя ихъ радости и горе. Или уже слишкомъ поздно? Не отъ того ли такъ усердно зоветъ ее въ монастырь Père Etienne? Умный священникъ тоже, можетъ быть, считаетъ ее больною и заманиваетъ

116

въ монастырь, какъ хитростью и ласкою заманиваютъ сумасшедшихъ въ лечебницы? И обидно и страшно становилось Иринѣ при этой мысли…

А Гжатскій, сдѣлавъ ей въ шутку предложеніе, отлично зная, что Ирина не согласится, теперь, когда предложеніе было сдѣлано и отвергнуто, сталъ серьезно думать о бракѣ съ Ириной. Послѣдніе годы онъ совсѣмъ охладѣлъ къ прежнимъ мечтамъ своимъ о женитьбѣ. Но, пролежавъ осенью два мѣсяца въ деревнѣ, вдали отъ друзей, подъ присмотромъ стараго, преданнаго, но неловкаго и неумѣлаго слуги, Гжатскій много разъ съ грустью думалъ, какъ неудачно сложилась его жизнь, и какую одинокую, холодную старость онъ себѣ готовитъ. Наивность и мечтательность Ирины нравились ему. Гжатскій хоть и увѣрялъ ее, что равнодушіе къ богатству и почестямъ – болѣзненная черта, но эта-то «болѣзнь» въ Иринѣ его и привлекала. Своей душевной чистотою она напоминала ему покойную мать, хоть и были онѣ совсѣмъ разными людьми: одна глубоко и страстно вѣрующая, другая давно растерявшая всѣ свои идеалы.

Онъ воспользовался впечатлѣніемъ, произведеннымъ на Ирину «Жизнью и дѣятельностью св. Амульфіи» и, какъ послѣдствіе этого впечатлѣнія, нѣкоторымъ отвращеніемъ къ монастырямъ, чтобы уговорить ее выйти изъ своего затворничества и посмотрѣть римское общество. Сезонъ, какъ разъ, былъ въ полномъ разгарѣ. Тучи англичанъ и американцевъ осаждали отели, гдѣ ихъ безбожно обирали. Театръ Costanzi выписывалъ одну знаменитую пѣвицу за другой, а римскіе дома соперничали между собою

117

блескомъ пріемовъ. Съ Албанскихъ горъ спустились крестьянки съ дѣтьми, наряженными въ національные костюмы и атаковали форестьеровъ, навязывая имъ цвѣты. Старый Римъ, казалось, помолодѣлъ и грѣлся подъ жаркимъ весеннимъ солнцемъ.

Гжатскій повезъ Ирину на Concorso Ippico, устроенное обществомъ охоты на лисицъ. Охота эта, весьма аристократическая, привлекаетъ въ Римъ множество иностранцевъ и составляетъ особенность его зимняго сезона. Прекрасныя дороги, перерѣзывающія всю римскую Кампанью, чудесные виды, свѣжій воздухъ, лихая ѣзда, флëртъ съ элегантными амазонками – все это нравится и веселитъ. Что же до римскихъ лисицъ, то онѣ не терпятъ большихъ обидъ отъ аристократическихъ охотниковъ.

‑ Le renard est un vieux romain – признаются наиболѣе откровенные изъ спортсменовъ – il connait bien mieux que les chasseurs tous les replis de la Campagne romaine et se laisse rarement prendre.

Въ отчетахъ-же «Roman High Life» про всякую охоту почти неизмѣнно пишется:

«La journée de chasse fut superbe. Dès le début on leva un renard, mais la bête se déroba et réussit à se terrer…»

Злые языки увѣряютъ, что лисица эта механическая и заводится передъ каждой охотой. Но мало-ли чего не придумаютъ злые языки! Охотники не унывали и въ видахъ поощренія спорта устроили Concorso Ippico.

Пріѣхавъ въ Tor di Florenza, Ирина увидѣла совсѣмъ особенную, непривычную ей, обстановку. Concorso происходило въ лощинѣ, между небольшими

118

холмами. Препятствія были разставлены не только въ долинѣ, но и по горамъ. Наѣздники то спускались, то поднимались по пригоркамъ. Особенно труденъ былъ предпослѣдній барьеръ, поставленный высоко на горѣ, послѣ котораго шелъ крутой спускъ въ лощину. Иной наѣздникъ бралъ это препятствіе головой впередъ, при чемъ лошадь его перепрыгивала одна и отбѣжавъ въ сторону, мирно принималась щипать свѣжую траву, въ то время, какъ солдаты, охранявшіе барьеры, подбирали лихого спортсмена и старались опредѣлить, что отъ него осталось.

Никакихъ мѣстъ для публики не было. Всѣ разсыпались по пригорку; кто стоялъ, кто сидѣлъ на привезенномъ складномъ табуретѣ, кто, уставъ, садился на мокрую землю. Иногда публика такъ близко надвигалась къ барьерамъ, что мѣшала состязающимся. Тогда одинъ изъ судей подъѣзжалъ верхомъ къ толпѣ, прося ее отступить. Дѣти, неизвѣстно зачѣмъ сюда привезенные, поспѣшили устроить свои собственныя состязанія и прыгали, смѣясь, съ горы. Родители, особенно отцы, съ волненіемъ за ними слѣдили. Римлянинъ – нѣжный отецъ и не стыдится своей любви къ дѣтямъ. Впрочемъ, римлянъ здѣсь было сравнительно мало. Всѣ націи собрались въ этой лощинѣ. Одинаково воспитанные, одинаково одѣтые, они отличались другъ отъ друга лишь тѣмъ акцентомъ, съ которымъ говорили на господствущемъ въ римскомъ обществѣ, французскомъ языкѣ. Ирина заглядѣлась на всю эту картину. Стоялъ тихій сѣренькій день, какихъ такъ много бываетъ въ Римѣ. Вдали синѣли Сабинскія горы. Вся лощина послѣ недавняго дождя покрылась свѣжей зеленой травой

119

и первыми полевыми цвѣтами. Шелъ сильный запахъ сырой земли и чего-то еще особеннаго, весенняго. О наступающей веснѣ говорила также покрытая бѣлымъ цвѣтомъ вишня, странно выдѣлявшаяся на фонѣ темныхъ итальянскихъ сосенъ. Вокругъ Ирины смѣялась и шутила нарядная толпа; вдали виднѣлись на лошадяхъ спортсмены и амазонки, съ нетерпѣніемъ ожидавшіе своей очереди. Чужды казались Иринѣ и веселые красивые мужчины, и элегантныя, тщательно подкрашенныя, дамы, пользующіяся спортомъ, чтобы лишній разъ повидаться съ любимымъ человѣкомъ. Ничего общаго не было между этими жизнерадостными людьми и ею «бывшей монахиней», какъ она съ горечью себя называла.

120