XVI.

Иринѣ пришлось согласиться, и къ семи часамъ вечера она была у кардинала. Хоть совѣсть и упрекала ее, что она является безпокоить занятаго важными дѣлами человѣка, но любопытство ея было задѣто: слишкомъ ужъ много она слышала о кардиналѣ.

Кардиналъ R. – одинъ изъ самыхъ выдающихся въ Римѣ. Его называютъ «le pape manqué», потому что на послѣднемъ конклавѣ онъ получилъ большинство голосовъ. Но его симпатіи къ Франціи помѣшали ему въ глазахъ другихъ націй, и въ отвѣтъ на его

147

избраніе посолъ Австро-Венгріи объявилъ «veto» австрійскаго императора. Изумленные кардиналы, совсѣмъ забывшіе про это старинное право австрійской короны, должны были ему подчиниться, и папой былъ избранъ слѣдующій кандидатъ – Сарто. Характерно, что Пій X такъ сердился на свое избраніе, что, сдѣлавшись противъ воли Папой, первымъ-же своимъ указомъ уничтожилъ навсегда австрійское veto.

Вспоминая весь этотъ эпизодъ, Ирина чувствовала уваженіе къ человѣку, столь ярко и откровенно высказывавшему свои симпатіи, хотя бы это и стоило ему высокаго положенія. Какъ-то мало походила эта откровенность на ту традиціонную хитрость и лукавство католическаго духовенства, о которой такъ много приходилось слышать Иринѣ въ Россіи.

Кардиналъ жилъ въ Ватиканѣ, въ отдѣльномъ небольшомъ домѣ. Ирину поразило, до чего всѣ эти ватиканскіе дворы и дома были похожи на русскіе монастырскіе дворы и архіерейскіе дома. Какимъ-то холодомъ, скукой, застывшей, неподвижной жизнью вѣяло отъ нихъ. Да и пріемная, въ которую старый слуга ввелъ Ирину, удивительно напоминала архіерейскія комнаты въ одной изъ русскихъ лавръ. Та-же неуклюжая мебель, деревянная, крытая краснымъ бархатомъ, тѣ-же картины духовнаго содержанія по стѣнамъ. Не хватало, лишь, типичной полотняной «дорожки», что бѣжитъ черезъ покои архіерейскаго помѣщенія, да гарусныхъ подушекъ съ фантастическими собачками и цвѣтами, вышитыми архіерейскими почитательницами.

Черезъ пріемную раза два пробѣжалъ молодой секретарь кардинала, мелькомъ, но зорко вглядываясь

148

въ Ирину. Наконецъ не выдержалъ и подошелъ къ ней.

‑ Voudriez-vous me dire, Mademoiselle – очаровательно улыбаясь, проговорилъ онъ – le motif pour lequel vous desirez voir Son Eminence?

Ирина не знала, что отвѣтить. Не могла-же она, въ самомъ дѣлѣ, сказать, что пришла къ кардиналу по желанію своего неугомоннаго друга.

‑ J'ai entendu parler de la sympathie que Son Eminence éprouve pour les Russes – съ трудомъ придумала она предлогъ.

‑ Oh, oui! Oh, oui! – закивалъ головою секретарь ‑ les sympathies de Son Eminence pour la Russie sont bien connues. Cependant, Mademoiselle il me semble, que vous devez avoir une raison plus… plus…

Секретарь, видимо, затруднялся подыскать подходящее выраженіе. Видя съ какимъ интересомъ смотритъ онъ на ея огромную модную муфту, Ирина, вдругъ, вспомнила покушеніе на жизнь высокой особы, только на дняхъ взволновавшее весь Римъ.

‑ Я понимаю ваше безпокойство – сказала она секретарю – теперь такь много появилось посѣтительницъ, что являются на аудіенцію съ бомбой въ муфтѣ – и съ этими словами Ирина, какъ-бы нечаянно поднесла муфту къ глазамъ секретаря. Тотъ быстро и зорко заглянулъ въ нее и успокоился.

‑ Oh! certes Son Eminence sera très satisfaite de vous voir, Mademoiselle. Veuillez attendre quelques instants au salon; Son Eminence ne tardera pas à rentrer.

Пріемная, тѣмъ временемъ, наполнялась. Вошелъ старый монсиньоръ. Ирина поклонилась ему, но къ

149

удивленію, онъ не только не отвѣчалъ ей поклономъ, но даже не посмотрѣлъ въ ея сторону. Вошелъ другой священникъ – та же исторія. Вошли три капуцина и, стараясь смотрѣть куда угодно, кромѣ Ирины, усѣлись вдоль стѣнъ пріемной. Это всеобщее къ ней недоброжелательство разсердило гордую и обидчивую дѣвушку.

«Что она прокаженная, что-ли? Или ужъ такъ безобразна, что и смотрѣть на нее противно!» съ досадой думала она. Вдругъ игривая мысль мелькнула въ ея головѣ. Ирина такъ давно перестала считать себя женщиной, что мысль быть для кого-нибудь искушеніемъ заставила ее громко и неожиданно для себя расхохотаться. Монахи насупились, а Ирина поспѣшила спрятать свое смѣющееся лицо въ муфту, столь напугавшую молодого секретаря.

Въ это время съ шумомъ и крикомъ ворвались въ комнату двѣ старыя англійскія миссъ, худыя, желтыя, съ сѣдѣющими жидкими волосами подъ огромными модными шляпами. Оживленно болтая, сѣли онѣ какъ разъ противъ капуциновъ, отнявъ у нихъ такимъ образомъ единственную стѣну, на которую они могли смотрѣть, не боясь потерять свою душевную чистоту.

Что было дѣлать бѣднымъ монахамъ? Дьяволъ ополчился на нихъ въ этотъ вечеръ, и страшное искушеніе ждало ихъ во всѣхъ углахъ кардинальской пріемной. Какъ по командѣ опустили они глаза въ землю и застыли въ этой позѣ.

Ирину позвали къ кардиналу.

Она прошла черезъ слабо освѣщенную вторую пріемную въ гостиную, нѣсколько уютнѣе меблированную,

150

съ картинами и цвѣтами. Кардиналъ стоялъ у письменнаго стола не въ красномъ одѣяніи, какъ наивно ожидала Ирина, а въ черномъ съ красной выпушкой. Довольно потертая красная шапочка лежала рядомъ на столѣ. Кардиналъ молча смотрѣлъ на Ирину, и глубокое недоумѣніе виднѣлось въ его умныхъ глазахъ. Ирина твердыми шагами подошла къ нему, поцѣловала перстень съ мощами на лѣвой рукѣ кардинала и объявила, что очень благодарна за честь, которую Son Eminence оказалъ ей, удостоивъ ее пріема. Кардиналъ улыбнулся. Свѣтскій человѣкъ проснулся въ немъ и, усадивъ Ирину на маленькій диванъ, онъ принялся разспрашивать ее о Россіи. Въ его вопросахъ замѣчалось отличное знаніе русскихъ церковныхъ дѣлъ. Особенно интересовался онъ нѣкоторыми священниками, только что сосланными Синодомъ на послушаніе въ дальніе монастыри.

‑ Mais enfin, que veulent-ils? Que demandent-ils? Quel est le but de leur révolte? – допрашивалъ кардиналъ.

‑ Мнѣ кажется – простодушно отвѣчала Ирина – что они добиваются созыва собора, съ тѣмъ чтобы возстановить патріаршество.

Тѣнь пробѣжала по лицу кардинала. Онъ нахмурился.

‑ Этого вамъ вовсе не нужно – быстро проговорилъ онъ – это лишнее, совсѣмъ лишнее, ‑ и онъ поспѣшилъ перейти къ Риму, разспрашивая Ирину, гдѣ она была и понравились-ли ей римскія катакомбы.

‑ Нѣтъ – отвѣчала она – мнѣ больше нравятся русскія.

‑ Да, знаю, въ Кіевѣ. Но, вѣдь, онѣ относятся,

151

лишь, къ IX вѣку, а здѣсь, въ Римѣ, подумайте, похоронены мученики первыхъ временъ христіанства, ‑ съ восторгомъ говорилъ кардиналъ.

Ирина спросила, гдѣ покоются мощи Апостола Андрея.

‑ Андрея? – призадумался на мигъ кардиналъ – глава хранится въ храмѣ св. Петра, а частицы мощей въ разныхъ церквахъ.

‑ Я потому спрашиваю – пояснила Ирина въ отвѣтъ на нѣсколько недоумѣвающій взглядъ кардинала – что Апостолъ Андрей намъ, русскимъ, особенно дорогъ тѣмъ, что первый проповѣдалъ намъ христіанство.

‑ Какъ-же, знаю! Апостолъ Андрей, братъ Апостола Петра, ‑ съ тонкою улыбкой отвѣчалъ кардиналъ, какъ бы подчеркивая, что Римъ и Россія получили христіанство отъ двухъ родныхъ братьевъ.

‑ Ну, а какія-же церкви вы видали въ Римѣ?

Ирина назвала нѣсколько извѣстныхъ храмовъ.

‑ А были вы въ церкви св. Цециліи? – какъ-то робко спросилъ кардиналъ – нѣтъ? – и разочарованіе послышалось въ его голосѣ. – Непремѣнно ее посѣтите. Это моя церковь. Тамъ есть очень интересное подземелье.

Какая-то умиленная улыбка вдругъ освѣтила лицо этого пожилаго и серьезнаго человѣка. Какъ потомъ узнала Ирина, кардиналъ R. всѣ свои доходы отдавалъ на реставрацію, украшеніе и содержаніе церкви св. Цециліи. На другой-же день Ирина поѣхала ее посмотрѣть. Старинный храмъ блисталъ чистотою и свѣжестью. Электрическія лампады горели передъ мраморной статуей св. Цециліи. Всюду передъ ея изображеніемъ

152

стояли цвѣты. Ирина спустилась въ подземелье, гдѣ находится гробница Святой и была очарована прелестной новой часовней съ тоненькими стройными колонками, съ великолѣпной, въ византійскомъ стилѣ, мозаикой. Такъ украшаютъ и холятъ гробницу родной, нѣжно любимой, дочери. Лишь увидавъ церковъ, Ирина поняла истинный характеръ кардинала R. Въ этомъ серьезномъ человѣкѣ скрывалась нѣжная, любящая душа, способная, за неимѣніемъ семьи, горячо привязаться къ поэтической тѣни, поразившему чистому образу, къ чьей-нибудь свѣтлой памяти…

Гжатскій остался очень доволенъ впечатлѣніемъ, произведеннымъ на Ирину кардиналомъ R. и объявилъ, что ей теперь слѣдуетъ посѣтить монсиньора Лефренъ, о которомъ въ ту зиму говорилъ весь Римъ.

Монсиньоръ Лефренъ, умный и ученый французъ, написалъ исторію христіанской церкви. Книга была напечатана, пущена въ продажу, многими прочтена, какъ, вдругъ, отцы іезуиты, которые давно уже присвоили себѣ право ревниво оберегать чистоту католической религіи, объявили книгу опасной.

«Въ ней нѣтъ ничего противнаго догматамъ католической церкви,» ‑ писали они – «но весь духъ, весь тонъ сочиненія оскорбителенъ и вреденъ для вѣрующихъ».

По ихъ настоянію книга была mise à l'Index а самъ Лефренъ долженъ былъ faire amende honorable. Разумѣется, черезчуръ усердные отцы іезуиты несравненно болѣе напортили церкви, чѣмъ могъ это сдѣлать бѣдный монсиньоръ. Мало кто въ обществѣ далъ себѣ трудъ прочесть его книгу, но всѣ разомъ

153

заговорили, что Лефренъ въ своемъ сочиненіи дошелъ до того взгляда на Христа, за который Толстой былъ изгнанъ изъ лона православной церкви и что, слѣдовательно, ересь закралась и въ католичество. Люди вѣрующіе говорили о Лефренѣ съ негодованіемъ и требовали, чтобы онъ совсѣмъ ушелъ изъ священства; атеисты-же потирали въ восторгѣ руки и радовались, что ихъ полку прибыло. На самомъ дѣлѣ все это недоразумѣніе произошло лишь вслѣдствіе насмѣшливаго ума монсиньора Лефренъ. Такіе умы встрѣчаются сравнительно рѣдко и представляютъ истинный и глубоко полезный обществу талантъ. Остроумное, насмѣшливое слово можетъ внезапно и ярко указать человѣку комизмъ и уродливость того или другого изъ его увлеченій и помочь ему вернуться къ болѣе здравому взгляду на жизнь. Тысячи людей обязаны подобнымъ острымъ словамъ измѣненіемъ къ лучшему своей дѣятельности; но, странное дѣло, люди столь высоко ставящіе литературный талантъ, съ большимъ презрѣніемъ относятся къ уму сатирическому, а, подчасъ, откровенно его ненавидятъ. Они готовы, пожалуй, простить сатирику-фельетонисту, но бѣда, если такой умъ достанется напримѣръ, священнику. Никто не хочетъ понять, что природа, одѣляя людей талантомъ, не можетъ предвидѣть, какой мундиръ придется имъ носить въ теченіи жизни.

Остроумныя слова монсиньора Лефренъ ходили по всему Риму и нѣкоторыя (какъ говорили свѣдующіе люди) стоили ему кардинальской шляпы. Врядъ-ли, впрочемъ, насмѣшливый монсиньоръ гонялся за этой шляпой. Истинно талантливые люди свой талантъ,

154

этотъ великій даръ Божій, цѣнятъ выше всего на свѣтѣ, и остроумное выраженіе доставляетъ имъ первымъ такое-же высокое наслажденіе, какъ удавшійся романъ писателя. Да, въ сущности, то и другое стоитъ на одинаковой высотѣ. Но несомнѣнно, что людское недоброжелательство, враги, которыхъ у такихъ талантовъ всегда много, а главное, людское непониманіе и непризнаваніе ихъ генія, должно глубоко ихъ печалить. Характерно, что почти всѣ эти злые на языкъ люди въ частной своей жизни отличаются особенной деликатностью.

Монсиньоръ занималъ второй этажъ одного изъ лучшихъ римскихъ палаццо. Прекрасные старинные потолки и стѣны, красивая мебель, обиліе солнца – все это указывало скорѣе на жилище философа и ученаго, чѣмъ священника. Рядомъ съ комнатами шла крытая террасса заставленная тропическими растеніями, среди которыхъ гуляли прирученные голуби. Ирина любила голубей и засмотрѣлась на нихъ. За этимъ занятіемъ засталъ ее монсиньоръ Лефренъ, пожилой французъ съ умнымъ насмѣшливымъ лицомъ и добрыми проницательными глазами.

‑ Я любуюсь на вашихъ птицъ, монсиньоръ – сказала ему, здороваясь, Ирина.

‑ Да? А Тибръ мой вы видѣли? Посмотрите, какъ онъ отсюда хорошъ – и съ этими словами монсиньоръ подвелъ Ирину къ окну и указалъ на желтый, мутный Тибръ, глубоко противный сердцу Ирины, привыкшей къ русскимъ синимъ и прозрачнымъ рѣкамъ.

Разговоръ начался съ православія и, по обыкновенію высшаго католическаго духовенства, Лефренъ

155

выказалъ отличное знаніе духовныхъ дѣлъ Россіи, въ которой у него оказалось къ тому-же много личныхъ друзей. Ирина нарочно заговорила о соборѣ и опять, какъ у кардинала R., по лицу монсиньора пробѣжала тѣнь.

‑ Да зачѣмъ вамъ этотъ соборъ? – спросилъ онъ Ирину.

‑ Какъ зачѣмъ? Одинъ изъ лучшихъ нашихъ писателей сказалъ, что православная церковь со временъ Петра находится въ параличѣ. Ну вотъ, съ избраніемъ патріарха она, можетъ быть, выздоровитъ и скажетъ новое слово.

Монсиньоръ покачалъ головой.

‑ Oh, la nouvelle vérité ne sortira jamais de l'eglise – убѣжденно сказалъ онъ.

Ирина опѣшила.

‑ То есть, какъ-же это? – съ изумленіемъ спросила она.

‑ Comment voulez-vous qu'un prêtre émette une idée nouvelle quand la coupole de St. Pierre pèse sur ses épaules?

‑ Но у насъ, русскихъ, нѣтъ св. Петра – съ улыбкой замѣтила Ирина.

‑ Eh bien! Vous avez la coupole de Moscou! Dans chaque religion toujours une coupole quelconque pesera sur le prêtre et lui fermera la bouche – и глубокая грусть послышалась въ словахъ бѣднаго Лефрена.

‑ Пусть такъ. Но все-же соборъ и его постановленія улучшатъ образованіе православнаго духовенства, научатъ его теплѣе относиться къ своей паствѣ – говорила Ирина, и въ свою очередь грусть и личная обида зазвучали въ ея словахъ.

156

‑ Я уже слышалъ тѣ-же жалобы отъ вашего покойнаго философа, Владиміра Соловьева – отвѣчалъ монсиньоръ – онъ, даже, по этому поводу сообщилъ мнѣ очень характерную легенду.

И, улыбаясь своей тонкой улыбкой, Лефренъ разсказалъ легенду о св. Николаѣ, якобы русскаго происхожденія.

«Св. Николай въ сопровожденіи преп. Касьяна спустился однажды изъ рая на землю и, идя по большой дорогѣ, замѣтилъ бѣднаго мужика, тщетно надрывавшаго свои силы, чтобы вывести повозку и лошадь, застрявшихъ въ грязи.

‑ Поможемъ ему – сказалъ милостивый Николай преп. Касьяну.

‑ Это немыслимо! – съ негодованіемъ отвѣчалъ преп. Касьянъ – мы можемъ запачкать наши бѣлыя одежды.

Но св. Николай его не послушалъ и принялся помогать бѣдному мужику. Лошадь и повозка были выведены на сухую дорогу, но нѣсколько капель грязи попало на бѣлоснѣжную одежду святого.

Когда Богъ узналъ о случившемся, то произнесъ Свой судъ и рѣшилъ, что отнынѣ память св. Николая будетъ праздноваться два раза въ годъ, а память преп. Касьяна лишь разъ въ три года (какъ извѣстно Касьяновъ день приходится на 29 февраля)».

‑ Владиміръ Соловьевъ – прибавилъ монсиньоръ, разсказавъ легенду съ тѣмъ блягëрствомъ, съ которымъ всѣ французы говорятъ обыкновенно о Bon Dieu, и которое немыслимо на русскомъ языкѣ – объяснялъ эту легенду такъ: св. Николай олицетворяетъ собою католическую церковь, всегда горячо

157

относившуюся къ своей паствѣ и не боявшуюся спускаться въ грязь, если этимъ можно было спасти грѣшника. Преподобный-же Касьянъ – церковь православная, холодная и величавая, равнодушная къ людямъ, желающая лишь сберечь свое внѣшнее благолѣпіе.

Разговорившись, Ирина почувствовала довѣріе къ монсиньору и, какъ всегда въ подобныхъ случаяхъ, повѣдала ему свое credo, то самое, что когда-то осмѣялъ Père Etienne. Лефренъ выслушалъ ее со своей обычной, слегка насмѣшливой, улыбкой и спокойно отвѣчалъ:

‑ Ваша вѣра вовсе не христіанская, а библейская, существовавшая въ глубокой древности, и съ которой мы, христіане, покончили девятнадцать вѣковъ тому назадъ.

Ирина покраснѣла.

«Что они сговорились, что ли» полумала она – «Père Etienne называетъ мою вѣру самоѣдской, а этотъ – библейской.

‑ Истинные христіане – пояснялъ Лефренъ, видя смущеніе Ирины – никогда не ждутъ награды и справедливости на землѣ, такъ какъ отлично понимаютъ, что она возможна лишь за гробомъ. Библейскимъ-же евреямъ, какъ язычникамъ, понятіе о будущемъ мірѣ было недоступно, вотъ отчего въ книгѣ Iова они послѣ всѣхъ перенесенныхъ Iовомъ страданій заставляютъ Бога, въ видахъ справедливости, вылечить его отъ проказы и послать ему новое богатство, новыхъ дѣтей, новую жену… впрочемъ, нѣтъ: жена у него осталась прежняя, старая, и вотъ это-то именно обстоятельство и заставляетъ меня думать, что Iовъ далеко

158

не былъ такъ счастливъ, какъ увѣряетъ насъ Библія.

Вечеромъ, разсказывая Гжатскому свое посѣщеніе Лефрена, Ирина упомянула о той тѣни, что пробѣжала по лицу и монсиньора и кардинала при упоминаніи о «соборѣ».

‑ Что-же тутъ удивительнаго – отвѣтилъ Гжатскій – католики отлично понимаютъ, что всякое тѣло, оставшись безъ головы, разлагается, загниваетъ, приходитъ въ мерзость и запустѣніе. Они предвидятъ то время, когда Россія, чтобы спасти свою религію, должна будетъ выбрать себѣ главу и надѣятся предложить тогда православнымъ папскую верховную власть. Избраніе патріарха было-бы большимъ ударомъ для всѣхъ католическихъ надеждъ и отдалило-бы на неопредѣленное время сліяніе обоихъ церквей. Говорю «отдалило-бы,» потому, что всѣ католики твердо убѣждены въ неизбѣжномъ ихъ конечномъ соединеніи.

‑ Вотъ этого-то я и не понимаю. Чѣмъ дальше я живу въ Римѣ, тѣмъ болѣе прихожу къ убѣжденію, что обѣ церкви никогда и не разъединялись. Догматами интересуются одни богословы; простые-же смертные, и православные, и католики, вѣруютъ въ одни и тѣ-же преданія и легенды, чтятъ одинаково святыхъ и мучениковъ, слушаютъ тѣ-же молитвы, то-же Евангеліе, тоже богослуженіе. Даже поразительно, что обѣ церкви, такъ давно прервавшіе между собою сношенія, въ то же время такъ удивительно походятъ другъ на друга. Русскіе богомольцы, что пріѣзжаютъ въ Бари поклониться мощамъ Николая Чудотворца, ѣдутъ оттуда въ Римъ на гробницы Петра

159

и Павла и чувствуютъ себя какъ дома въ здѣшнихъ храмахъ. Чего-же мечтать о соединеніи, если обѣ церкви никогда и не разъединялись?

‑ А политическое значеніе вы забыли? Россія растетъ не по днямъ, а по часамъ, и съ каждымъ годомъ могущество ея увеличивается. Поддержка Россіи можетъ весьма скоро понадобиться римскому Папѣ. При распространяющемся повсюду атеизмѣ и масонствѣ, Ватиканъ съ его сокровищами можетъ въ одинъ прекрасный день быть объявленъ Національнымъ Музеемъ. Папѣ-же будетъ предложенъ для житья какой-нибудь заштатный монастырь въ Апенинахъ. Католическія страны ограничатся въ подобномъ случаѣ тѣмъ-же, чѣмъ ограничились и при взятіи Рима, то есть, посылкой депутацій съ выраженіемъ соболѣзнованья. Вотъ, тогда-то, Папа, какъ старый король Лиръ, съ негодованіемъ отвернется отъ своихъ старшихъ гордыхъ дочерей, Регины и Гонерильи, которыхъ онъ такъ любилъ, которымъ столько удѣлялъ вниманія и вспомнитъ о далекой Корделіи, меньше всего отъ него получившей, но которую, тѣмъ не менѣе, онъ никогда не переставалъ считать своей дочерью. Несомнѣнно, что въ Ватиканѣ существуютъ надежды на Сѣверную Корделію и, какъ знать, можетъ быть и не безъ нѣкотораго основанія. Во всякомъ случаѣ Папа, униженный и обиженный, покажется русскому народу несравненно симпатичнѣе, чѣмъ торжествующій и пышный.

160