XVII.

Между тѣмъ началась католическая Страстная недѣля, на этотъ разъ одновременно съ православной, и

160

Ирина на нѣсколько дней разошлась съ Гжатскимъ. Тотъ говѣлъ и усердно посѣщалъ русскую церковь; Ирина же не пропускала ни одной изъ католическихъ церемоній.

Стояла холодная, вѣтреная погода, внезапно смѣнившая жаркую весну. Отъ нея ли или отъ утомительнаго стоянія (въ большихъ римскихъ храмахъ стульевъ нѣтъ), но Ирина чувствовала себя какъ-то особенно нервной и возбужденной. Почти съ усиліемъ поѣхала она въ четвергъ въ соборъ св. Петра, чтобы видѣть церемонію омовенія главнаго престола.

Огромный храмъ былъ наполненъ народомъ, но богослуженіе слышала лишь небольшая толпа, стоявшая вблизи алтаря. Впрочемъ, никакого богослуженія, въ сущности, и не было. Кардиналъ сидѣлъ въ своемъ креслѣ; кругомъ, на скамьяхъ и табуретахъ, размѣстился многочисленный штатъ ватиканскаго духовенства. Заунывно пѣли они, чередуясь съ хоромъ, и это пѣніе, безконечное, монотонное, раздражало нервы. На улицѣ давно уже стемнѣло, и храмъ освѣтился электричествомъ. Утомленная, измученная толпа тѣснилась у деревяннаго барьера, отгораживавшаго проходъ для процессіи. Всѣмъ было жарко, душно и тѣсно. Всѣ проголодались. Раздраженныя англичанки ссорились со своими сосѣдями-итальянцами, безцеремонно ихъ толкавшими. Съ язвительной улыбкой говорили онѣ другъ другу, какъ мало джентльменовъ въ Римѣ, въ особенности въ этомъ храмѣ. Мало кто молился: большинство пріѣхало посмотрѣть интересное, лишь разъ въ годъ совершающееся, зрѣлище. Хорошенькія американки явились въ сопровожденіи своихъ флëртовъ и откровенно хохотали и кокетничали.

161

Наконецъ, послѣ трехчасовыхъ респонсевъ, ламентацій и мизерере, показалась процессія, съ такимъ интересомъ ожидаемая. Впереди шли молодые служители въ кружевныхъ передникахъ, за ними священники, старые, толстые, своими бритыми лицами напоминающіе старухъ, въ широкихъ лиловыхъ одеждахъ и въ сѣрыхъ изъ бѣлки мѣховыхъ пелеринахъ, подбитыхъ лиловымъ же шелкомъ. Всѣ они несли въ рукахъ на палкѣ губку для омовенія престола. Сзади всѣхъ шелъ кардиналъ въ длинной красной мантіи, шлейфъ которой несъ особенный служитель, porte-queu, какъ его называютъ. Въ рукахъ у кардинала тоже была огромная губка.

Процессія поднялась по ступенямъ престола, съ котораго сняты были всѣ покрывала, и стала омывать его. Запахъ вина разлился по церкви. Вслѣдъ за омовеніемъ процессія торжественно обошла главный престолъ. Въ то же время раздался шумъ трещетокъ для обозначенія того смущенія и сотрясенія природы, которое произошло вслѣдъ за смертью Христа.

Ирина со вниманіемъ слѣдила за церемоніей. Какое-то странное чувство негодованія поднималось въ ея душѣ. У себя, на родинѣ, она всегда съ умиленіемъ присутствовала на богослуженіяхъ Страстной недѣли. Но эти новыя, непривычныя ей церемоніи, на чужомъ языкѣ, въ чужихъ костюмахъ, поразили ее своимъ язычествомъ. Правда и то, что она была утомлена трехчасовымъ стояніемъ въ духотѣ и жарѣ, а, слѣдовательно, наклонна къ критикѣ. Почти съ ненавистью смотрѣла она на величественные своды, на колоссальныя статуи, и мраморныя колонны.

162

‑ И это называется христіанствомъ? – думала она – э, полно! Это то же самое язычество, тѣ же самые римскіе авгуры, что продолжаютъ служеніе своимъ античнымъ богамъ. Они не въ силахъ были понять духъ Христова ученія и поспѣшили похоронить его подъ мраморными храмами, роскошными одеждами, языческими церемоніями.

На вашемъ мѣстѣ я и не такъ бы еще поступила, ‑ злорадствовала Ирина, ‑ я бы уничтожила всѣ Евангелія въ мірѣ, оставивъ лишь одинъ экземпляръ. Его бы я вложила въ золотой, осыпанный драгоцѣнностями, ларецъ и похоронила бы глубоко подъ землею, запретивъ доставать его подъ страхомъ смертной казни. А надъ нимъ выстроила бы дивный золоченый храмъ, и въ храмѣ этомъ день и ночь совершала бы блестящія службы и роскошныя процессіи. Вотъ тогда бы вы были вполнѣ логичны въ вашемъ христіанствѣ.

Но вы не посмѣли этого сдѣлать? Вы смутно понимали, что когда-нибудь міръ вырастетъ, возмутится противъ васъ, съ гнѣвомъ разрушитъ ваши храмы, разорветъ ваши одежды и оставить одно Евангеліе, единственное, что нужно человѣку. И будутъ тогда собираться «двое или трое во имя Его», читать, толковать другъ другу Великую книгу и «Онъ будетъ среди нихъ».

Такъ сердилась и мечтала разгнѣванная Ирина. Передъ нею стояла молодая буржуазная чета итальянцевъ. Молодой мужъ держалъ за руку трехлѣтнюю дѣвочку, молодая мать – свертокъ съ новорожденнымъ, крѣпко спавшимъ, младенцемъ. Должно быть шумъ трещетокъ разбудилъ его. Сверточекъ вдругъ

163

зашевелился, крохотная ручка высунулась изъ пеленокъ и затеребила материнскую грудь. Раздался слабый пискъ. Мать тотчасъ отошла въ сторону, сѣла у подножія мраморной колонны и принялась кормить младенца.

Ирина съ глубокимъ интересомъ слѣдила за этой сценой. Странно, въ этомъ языческомъ (какъ казалось ей) храмѣ, среди этой языческой толпы, одна лишь эта мать съ ребенкомъ показалась ей христіанкой. Отчего, почему? – съ недоумѣніемъ спрашивала себя Ирина и вдругъ догадалась.

‑ Вотъ оно – чудо! – восторженно думала она – новая загорающаяся жизнь, новый человѣкъ, неизвѣстно откуда являющійся въ этотъ міръ! Что вы спорите о томъ, свершились или нѣтъ въ Палестинѣ девятнадцать вѣковъ тому назадъ особенныя чудеса, которыя будто бы вамъ необходимы, чтобы вѣрить въ Бога. Безумцы вы! И теперь, сейчасъ, сію минуту вы окружены дивными чудесами. Рожденіе, смерть, восходъ солнца, весна, зима – развѣ это не великія чудеса? Вы лишь забыли про нихъ, потому что видите ихъ ежедневно. Въ глупенькомъ самомнѣніи своемъ вы говорите, что все это вполнѣ естественно, что наука давно уже все разъяснила, и забываете, что наука ваша только отмѣтила существованіе этихъ чудесъ, а тайна ихъ принадлежитъ попрежнему Великому Повелителю всего міра, въ котораго вамъ такъ трудно повѣрить!

Въ волненіи вышла Ирина изъ собора и, забывъ взять извозчика, черезъ весь городъ пошла домой. Рѣзкій холодный вѣтеръ дулъ ей навстрѣчу, но она его не замѣчала. Крупныя слезы катились по

164

ея щекамъ. Она громко говорила, жестикулировала и обращала на себя вниманіе прохожихъ. Въ ней рыдала и бушевала душа язычницы, прошедшей мимо христіанства. На одинъ лишь мигъ, быть можетъ, именно подъ вліяніемъ тѣхъ самыхъ религіозныхъ церемоній, противъ которыхъ скрежетала Ирина, поняла она, какое великое сокровище потеряла. Могла быть чудная, полная смысла и гармоніи, жизнь, а вмѣсто нея выпали на ея долю однѣ лишь страданія, ненужныя, безсмысленныя, страшныя! Кто-то долженъ былъ научить ее христіанству, кому-то поручена была Христомъ ея душа и кто-то не выполнилъ порученнаго ему дѣла!

И Ирина проклинала этихъ лѣнивыхъ, лукавыхъ рабовъ, проклинала съ отчаяньемъ, ибо тайный голосъ говорилъ ей, что судьба ея рѣшена, и исправить ее уже поздно…

165