V

Въ тотъ-же вечеръ Ирина объявила Père Etienne, что сомнѣнія ея кончены, она дѣлается монахиней и проситъ его указать ей подходящій монастырь.

‑ Монашескихъ орденовъ въ Римѣ много – отвѣчалъ, подумавъ, патеръ – и всѣ они преслѣдуютъ разныя цѣли. Есть сестры, что ходятъ за больными, есть монахини, что посвятили себя воспитанію дѣтей. Вамъ-же, по моему мнѣнію, болѣе всего подходитъ орденъ Soeurs Mauves. Онѣ ведутъ затворническую жизнь, много молятся и дежурятъ день и ночь передъ St. Sacrement. Вы можете ежедневно видѣть ихъ за вечерней въ церкви Santa Petronilla на Via Gallia.

Съ сердечнымъ трепетомъ отправилась Ирина въ монастырь. Она страшилась перваго впечатлѣнія всегда для нея рѣшающаго.

Церковь была почти пуста, когда она вошла. Лишь нѣсколько стариковъ, да старухъ дремали на стульяхъ въ ожиданіи вечерни. По обычаю всѣхъ новыхъ римскихъ церквей, Santa Petronilla блистала живописью и позолотой. По обѣимъ ея сторонамъ, на верху, находились ложи совсѣмъ театральнаго вида, свѣтло-лиловыя съ бѣлымъ – цвѣта монастыря. Церковь была раздѣлена на-двое высокой ажурной рѣшеткой. Первая часть, ближе къ входу, предназначалась для публики; вторая, у алтаря – для монахинь. Пока она была пуста и темна, и лишь на престолѣ мерцала лампада.

Ирина сѣла въ первомъ ряду, у самой рѣшетки,

и приготовилась изучать свою будущую жизнь. Долго ждала она, пока, наконецъ, ни раздался медленный унылый звонъ колоколовъ. Алтарь ярко освѣтился, и изъ дверей показалась процессія монахинь. Онѣ шли попарно, одновременно опускались на колѣна передъ алтаремъ, а, затѣмъ медленно, граціозной легкой походкой, расходились по своимъ мѣстамъ. Одѣты онѣ были въ бѣлыя одежды съ длиннымъ трэномъ, окаймленнымъ широкой лиловой полосой. Бѣлыя вуали закрывали ихъ лица и спускались граціозными складками на трэнъ. Вуали эти были такъ густы, что нельзя было опредѣлить лѣта монахинь. Бѣлыя нѣжныя руки ихъ придерживали золотой крестъ на груди. Онѣ медленно опускались на свои мѣста, откидывали вуали и, обративъ взоръ къ алтарю, замирали въ изящной позѣ. Гдѣ-то, вдали, заигралъ органъ, и невидимый хоръ запѣлъ молитву, вѣрнѣе, чудную итальянскую оперную арію…

Что-то забытое, давно когда-то испытанное, припомнилось, вдругъ, Иринѣ. «Боже! Да, вѣдь, это весталки, ея любимыя весталки, объ исчезновеніи которыхъ Ирина столь сожалѣла. Никогда, казалось ей, ни при какихъ реформахъ не вернутъ себѣ женщины того высокаго положенія, какимъ пользовались въ античномъ Римѣ служительницы богини Весты. Все склонялось передъ ними; однимъ движеніемъ руки могли онѣ помиловать осужденнаго на казнь. Весталки присутствовали на всѣхъ церемоніяхъ, играхъ и зрѣлищахъ, составляя лучшее украшеніе двора римскихъ императоровъ. И, вотъ, теперь Ирина вновь находитъ ихъ, правда менѣе могущественными, менѣе эффектными, но болѣе таинственными и поэтичными.

Служба, межъ тѣмъ, продолжалась. Церковь, постепенно наполнялась народомъ: элегантными дамами, грязными рабочими, старушками, старичками, да дѣтьми, приведенными богомольной няней. Всѣ они подхватывали гимнъ и пѣли вмѣстѣ съ монахинями. Странно и трогательно звучали всѣ эти старые, хриплые, неумѣлые голоса рядомъ съ нѣжными голосами хора, льющимися сверху изъ лиловой ложи. Многіе молящіеся плакали, стоя на колѣнахъ. Иногда пѣніе прерывалось, одна изъ монахинь поднималась, раскрывала молитвенникъ и кроткимъ мелодичнымъ голосомъ читала молитвы. Съ волненіемъ слѣдила Ирина за этими будущими своими подругами. Онѣ представлялись ей такими изящными, такими comme il faut. Жизнь въ ихъ обществѣ обѣщала быть очаровательной. Ничто въ ихъ привычкахъ и манерахъ не могло ее шокировать. Ирина съ ужасомъ вспоминала тѣхъ русскихъ монахинь, что бродятъ изъ города въ городъ, собирая на построеніе храма, ихъ грязныя платья съ высоко подобраннымъ подоломъ, изъ подъ котораго виднѣются рыжіе мужицкіе сапоги.

Но, вотъ, служба кончилась. Медленно, плавно расходились бѣлыя величавыя фигуры Soeurs Mauves. Вмѣсто нихъ появились проворныя толстенькія монашенки въ черныхъ короткихъ платьяхъ съ огромнымъ лиловымъ бантомъ вмѣсто пояса и маленькой бѣлой вуалью. Онѣ тушили свѣчи перебѣгая отъ одного канделябра къ другому, не забывая благоговѣйно преклонять колѣна, проходя мимо алтаря. – «Прислужницы!» ‑ подумала Ирина и ей стало пріятно при мысли, что она и въ монастырѣ останется

барышней, привыкшей къ услугамъ горничной. На мигъ она устыдилась своей мысли, но тутъ-же себя оправдала: «возможна-ли грязная работа въ этихъ длинныхъ бѣлоснѣжныхъ туникахъ, бѣлыхъ башмакахъ и бѣлыхъ вуаляхъ?»

Стоялъ теплый тихій вечеръ, когда Ирина вышла изъ церкви. Въ темноголубомъ небѣ загорались звѣзды. Радостно дышала она южнымъ воздухомъ и думала: «Слава Богу! наконецъ-то нашла я свое призваніе. Что за бѣда, что я мало вѣрю? Главное – это пѣть, читать молитвы и трогать сердца всѣхъ этихъ несчастныхъ измученныхъ людей, что приходятъ помолиться вмѣстѣ съ монахинями, искренно вѣруя въ ихъ чистоту и святость.

Всѣ старыя дѣвушки тайно мучаются тѣмъ, что не занимаютъ никакой должности въ государствѣ. Мучалась этимъ и Ирина, и сладка была ей мысль, что она станетъ теперь полезной слугой человѣчеству. Мундиръ, столь любезный русскому сердцу, также плѣнялъ ее. Она мысленно примѣряла живописный костюмъ весталки, давая себѣ слово выучиться плавно и граціозно двигаться, пѣть и мелодично читать молитвы.

Съ этого дня Ирина не пропустила ни одной вечерни на Via Gallia. Монахини были недоступны и постороннихъ внутрь монастыря не пускали. Эта таинственность еще болѣе прельщала Ирину. Монастырь стоялъ на горѣ. За стѣнами его стройно возвышались роскошныя пальмы и римскія широкія сосны. Ирина старалась представить себѣ внутренній монастырскій дворикъ съ крытой верандой, стройныя рѣзныя колонны, тихо журчащій фонтанъ, южную

зелень и цвѣты. Представляла себѣ раннее утро, холодокъ, мѣрный звонъ колоколовъ, призывающихъ монахинь къ заутрени. Видѣла очаровательный золотистый римскій закатъ солнца, голубѣющее небо, яркія звѣзды и Ave Maria…

Какъ поэтична казалась ей будущая монастырская жизнь, молитвы, méditations, экстазъ на дежурствѣ передъ St. Sacrement, чтеніе Евангелія, нѣжное пѣніе, запахъ ладона… Однообразная жизнь въ южномъ климатѣ, похожая больше на сонъ, чѣмъ на жизнь. Затѣмъ смерть, а тамъ, какъ знать, пробужденіе въ Новую Дивную Жизнь!...

Весь пансіонъ интересовался призваніемъ Ирины. Хотя ничего еще не было рѣшено между нею и Père Etienne, все оставалось въ области мечтаній, но весь пансіонъ отлично зналъ, въ какой орденъ поступаетъ Ирина, и когда назначено ея постриженіе. Находились между пансіонерками столь свѣдущія, что называли даже портниху, которой было заказано монашеское платье ново-обращенной. Всѣ онѣ наблюдали за Ириной и показывали ее посѣщавшимъ ихъ знакомымъ.

Разъ, какъ-то, въ 5 ч. дня, Ирина почтительно провожала Père Etienne до двери hall, гдѣ въ то время на соломенныхъ столикахъ, разбросанныхъ между китайскими ширмами, подъ сѣнью запыленныхъ пальмъ, происходилъ сложный процессъ five o'clock tea. За однимъ изъ отдаленныхъ отъ входа столиковъ сидѣла добродушная старушка русская и угощала чаемъ пришедшаго навѣстить ее соотечественника, человѣка лѣтъ сорока, высокаго роста, съ красивымъ энергичнымъ лицомъ, очень моложаваго,

не смотря на пробивающуюся сѣдину въ черныхъ густыхъ волосахъ. Старушка указала ему на Ирину и зашептала, наклоняясь къ своему собесѣднику. Тотъ съ любопытствомъ посмотрѣлъ на Ирину и, досадливо сморщивъ лобъ, проговорилъ:

‑ Что это за мода появилась нынче у нашихъ барынь? Не могутъ видѣть рясы католическаго патера, чтобы тотчасъ-же не измѣнить православію!