РГБ

93.III.8.10
Достоевский
Михаил Михайлович.
Перевод
романа «Токеа и Белая Роза».
Нач.: «…до такой степени, чтобы посещать дикарей…»
Кон.: «…тихо и мрачно направились к долине.»
29 лл.
Автограф.

Без подписи.

Наборная рукопись.

Начала рукописи нет.

до такой степени, чтобы посѣщать дикарей въ ночное время.

— Но вѣдь они пришли за Розою, и Роза должна-была идти къ мико, къ своему отцу.

— Отцу! вскричала полковница съ негодованіемъ. — Миссъ, какъ вы можете называть своимъ отцемъ этого дикаго, гадкаго индѣйца?

— Роза никогда не будетъ называть его иначе. Онъ отецъ Каноиды. Роза никогда неоставитъ его, произнесла она тихимъ, покорнымъ, но рѣшительнымъ тономъ.

— Какъ, вы хотите идти къ дикимъ? вскричала полковница съ такимъ явнымъ отвращеніемъ, какъ будто одна изъ ея собственныхъ дочерей объявила ей объ этомъ странномъ намѣреніи. — Къ дикимъ? повторила она съ возрастающимъ негодованіемъ. — Вы хотите оставить нашъ домъ, наше образованное общество? Возможно ли?

Она устремила на дѣвушку долгій, испытующій, почти недовѣрчивый взглядъ.

Полковница наша, какъ вѣроятно уже замѣтилъ читатель, была дама высокаго образованія; но хотя она и не раздѣляла предразсудковъ, какія обыкновенно питаютъ противъ индѣйцевъ, намѣреніе [р]/Р/озы должно было, покрайней мѣрѣ, казаться ей чрезвычайно страннымъ. Судя по ея взгляду, она, повидимому готова была приписать это странное намѣреніе другому, не столь чистому побужденію,

// л. 127 (1)

нежели какимъ оно было на самомъ дѣлѣ.

— Миссъ Роза! сказала она торжественнымъ тономъ; — самое благородное созданіе, вышедшее изъ рукъ природы — женщина. Она терпитъ, она страдаетъ, тамъ, гдѣ мущина только наслаждается. — Даже радости ея нераздѣльны съ горечью. Но зато въ рукахъ ея хранится судьба рода человѣческаго, и добродѣтельная дѣвушка, которая согласно своему призванію, готовится быть супругой, есть явленіе, достойное полнаго уваженія. Но самаго глубокаго презрѣнія заслуживаетъ бѣлая, свободно-рожденная дѣвушка, когда она унижается до того, что добровольно отдаетъ себя варвару, хуже, дикарю. Это скотское униженіе, продолжала она съ возрастающимъ негодованіемъ, — потому что только скотская страсть…

Она замолчала, замѣтивъ испугъ дѣвушки.

— Роза очень несчастлива, сказала послѣдняя. — Ты говоришъ, что отдавать себя дикимъ — самое глубокое униженіе; куда-же должна идти Роза? У васъ она ничего нестòитъ, прибавила она со вздохомъ. — У нея нѣтъ золота. Она бѣдна. Вы отдаете ее на общественное состраданіе; объявляете объ ней, какъ торговецъ о своей огненной водѣ.

// л. 128 (1 об.)

Полковница съ изумленіемъ посмотрѣла на дѣвушку, вѣрный взглядъ которой такъ глубоко постигъ и почувствовалъ неделикатность газетной статьи.

— Конечно, они поступили неловко, сказала она; — но при всей неделикатности желали вамъ добра, дочь моя. Не разъ приходится намъ терпѣть, такія вещи, которыя намъ кажутся жестокими, потому что мы не вникаемъ въ причины ихъ.

— Мать моя! сказала дѣвушка, — въ сердцѣ моемъ говоритъ голосъ, который меня никогда не обманывалъ. Онъ велитъ мнѣ слѣдовать за мико. Этотъ голосъ научитъ меня, какъ должна я поступить и теперь. Но у васъ бѣдная Роза была бы покинута/./ [к]/К/огда мико, продолжала она тихимъ голосомъ, — рѣшился идти къ бѣлымъ, въ душѣ моей стало вдругъ свѣтло. Я просила, что бы онъ взялъ меня съ собою. Роза пошла. Но ахъ! продолжала она со вздохомъ. — Роза чужая между вами. Когда она жила въ хижинѣ бѣлаго торговца, ей давали пищу, потому что мико платилъ за это мѣхами. Тогда она была чужая; и теперь она чужая. /Но/ у мико она была дочерью. Мать моя! вскричала она, изнемогая подъ бременемъ ощущеній. — Не будь жестока! Не отнимай у бѣдной Розы одного, что ей принадлежитъ на свѣтѣ: отрад[а]/ы/[,] — называть мико отцемъ. Роза никогда не знала своего отца; никогда она не лежала на груди матери.

// л. 129 (2)

Она такъ мало проситъ у тебя.

Раз[с]троганная полковница съ нѣмымъ чувствомъ смотрѣла на дѣвушку, погруженную въ глубокое горе.

— Милое, осиротѣвшее дитя мое! сказала она, — я буду твоею матерью. Настоящая мать, конечно никогда и никѣмъ неможетъ быть замѣнена; но я вполнѣ буду твоею Матерью[,] — другомъ, твоимъ защитникомъ.

Несчастной сиротѣ мало по малу стали ясны ея утрат[ы]/а/, лишеніе материнской груди, отеческой защиты въ превратностяхъ, испытанныхъ въ теченіи краткой ея жизни. Но неодна только душевная тоска по неизвѣданнымъ родительскимъ объятіямъ выражалась теперь такъ сильно въ бѣдномъ ребенкѣ. И въ хижинѣ мико она уже чувствовала свое одиночество; но никогда она не сознавала его такъ ясно, такъ бол[е]/ѣ/зненно, какъ при настоящей обстановкѣ, [св]/пр/и свободной подвижности и въ тоже время принужденныхъ формахъ ея новой среды. Она привыкла къ сурово-отеческому обращенію мико, и оно сдѣлалось потребностію для ея покорной, такъ легко привязывающейся природы, дышащей любовью и преданностію; теперь же она чувствовала себя совершенно одинокою и покинутою. —

До сихъ поръ въ домѣ полковника съ нею обходились совершенно какъ съ дорогимъ гостемъ,

// л. 130 (2 об.)

со всею внимательностію и уваженіемъ, какія могутъ быть оказываемы молодой дѣвушкѣ въ ея положеніи; но ея природный умъ, въ долгомъ одиночествѣ привыкшій къ размышленію, далъ ей понять въ этой предупредительности всю ту холодность, которая нѣкоторымъ образомъ вошла въ обычай въ нашихъ такъ называемыхъ хорошихъ домахъ. — Правда, въ первые дни ея пребыванія, и въ особенности въ продо[ж]/л/женіи присутствія сквайра, ей оказывали сердечное радушіе; но съ отъѣздомъ сквайра контрастъ сдѣлался еще разительнѣе. — Можетъ быть тутъ участвовало отчасти и нѣкотораго рода отчужденіе отъ дѣвушки, прожившей такъ долго среди индѣйцевъ.

— Да, Роза! сказала полковница, которая между тѣмъ уходила, /и/ въ эту минуту [и] снова возвратилась въ комнату, — ты будешь моею дочерью. Мнѣ сейчасъ сказали, что индѣецъ исчезъ. Дай Богъ, что бы онъ никогда не возвращался.

— Онъ возвратится, съ увѣренностію вскричала дѣвушка. — Онъ прійдетъ за Розою.

— Сомн[е]/ѣ/ваюсь, возразила полковница, которой казалось, можетъ быть, не совсѣмъ умѣстнымъ противорѣчить тому, что она считала упрямствомъ въ дѣвушкѣ. — Намъ, правда, очень мало дѣла до него; но онъ сдѣлалъ слишкомъ много зла, что бы рѣшиться предстать еще разъ передъ своими справедливыми, но строгими судь[бами]/ями/.

— Онъ непремѣнно возвратится, продолжала настаивать Роза.

// л. 131 (3)

— А зачѣмъ онъ ушелъ? спросила полковница. — Можетъ быть мнѣ не слѣдовало бы спрашивать, потому что онъ, какъ видно, ближе къ твоему сердцу, чѣмъ мы. Но только странно то, что онъ исчезъ въ такое время. Роза! я надѣюсь, ты подаришь мнѣ свое довѣріе, полное дѣтское довѣріе? Внезапное отсутствіе индѣйца произвело нѣкоторое безпокойство. Повторяю еще разъ, я надѣюсь, что ты въ своей привязанности, которую я впрочемъ уважаю, не переступишь за предѣл[ы]/ъ/ долга, и неупотребишъ возло довѣріе, которое мы къ тебѣ имѣли.

Пр[изнавая]/оизнеся/ эти слова кроткимъ, но важнымъ и внушительнымъ тономъ, она вышла изъ комнаты. Дѣвушка стояла въ глубокомъ размышленіи, обдумывая эти страныя слова/./ [там]/Таин/ственное и внезапное бѣгство четырехъ индѣйцевъ дѣйствительно произвело нѣкоторое безпокойство около Байю и въ окрестностяхъ, и мѣстные жители просили полковницу выпытать у воспитанницы этого опасного кр[е]/а/мольника причину его внезапнаго удаленія. Но открытый, увѣренный тонъ ея служилъ достаточнымъ доказательствомъ, что она не участвуетъ въ этой тайнѣ; да и трудно было предполагать, что бы индѣйцы открыли ей свое намѣреніе, еслибы они дѣйствительно имѣли какой нибудь злой умыселъ. Скоро и[з]/с/чезло и это небольшое

// л. 132 (3 об.)

опасеніе въ великомъ дѣлѣ, которое стало теперь занимать всѣхъ безъ исключенія, и которое заставляло забывать все остальное. Пока двѣ роты, подъ начальствомъ капитана Перси, находились еще около Байю, спокойствіе, повидимому, не нарушалось. Какъ ни незначительно было число оставшихся ополченцевъ, мысль, что ихъ не отзываютъ, внушала окрестнымъ жителямъ какое-то чувство безопасности и довѣрія, которое теперь сильно поколебалось внезапнымъ приказомъ къ выступленію. Наступило какое-то лихорадочное волненіе, какое-то судорожное напряженіе, которое обыкновенно съ особенною силою овладѣваетъ умами въ то время, когда опасность еще далека и мрачному воображенію представляется тѣмъ большій просторъ рисовать печальные образы, — родъ какого-то [гнуст]/трепет/наго ощущенія, которое болѣе или менѣе обнаруживало свое вліяніе на оставшихся. Ощущеніе это выражалось на важныхъ, сосредоточенныхъ лицахъ, въ сомнительныхъ, вывѣдывающихъ взорахъ, въ частомъ забвеніи всѣхъ личныхъ интересовъ и отношеній, въ суетливомъ стеченіи жителей при всякомъ появленіи парохода, въ боязливомъ поглощеніи ими газетъ, таинственный лаконизмъ которыхъ никогда еще не былъ для нихъ такъ мучителенъ. Семейство полковника также неизбавилось отъ этихъ лихорадочныхъ вол[о]/н/еній, и если дѣйствіе ихъ было не столь замѣтно

// л. 133 (4)

въ подвижной дѣятельности, царствовавшей въ плонтаціи, то это происходило не отъ недостатка участія или чувства, а скорѣе отъ самоотверженія достойной женщины, управлявшей всѣмъ хозяйствомъ въ качествѣ матери и распорядительны <Описка. Нужно: распорядительницы — ред.>.

— Мужья и сыновья наши, говорила она своимъ дочерямъ и Розѣ, — сражаются за насъ и за страну нашу. Намъ природа дала нем[е]/ѣ/нѣе почетное назначеніе: домашнею своею дѣятельностію содѣйствовать нашимъ мужьямъ и сыновьямъ къ выполненію ихъ высокаго назначенія; это — самое достойное участіе, какое можетъ обнаруживать женщин[ы]/а/. Не прилично свободной женщинѣ подчиняться ощущеніямъ; ибо она не подавлена потрясающимъ призракомъ кичливаго тирана, который отрывалъ бы отъ ея груди близкихъ ея сердцу, и гналъ бы ихъ на встречу темной судьбѣ; она знаетъ опасность, и необходимость встрѣтить ее.

Но несмотря на эти мужественные, сильные доводы, испытаніе становилось мало по малу и для нея слишкомъ тяжелымъ[,] и, странно, она стала искать утѣшенія и опоры въ нашей молодой, любящей дочери природы, въ Розѣ. Съ каждымъ днемъ, съ каждымъ часомъ, она привязывалась къ ней все больше и больше и взаимное

// л. 134 (4 об.)

созвучіе горя и лишенія, казалось, дѣйствительно дѣлало Розу членомъ семейства. Такимъ образомъ прошла недѣля.

Былъ прекрасный, ясный полдень. Роза въ тихомъ созерцаніи стояла около Байю, прислушиваясь къ отдаленному пѣнію негровъ, работавшихъ на хлопчато-бумажной фабрикѣ. Они пѣли свое унылое <«Talla-ihoe»?>, меланхолическій напѣвъ котораго, своими низкими басовыми, и жалобными теноровыми своими звуками глубоко проникаетъ въ душу. Мало по малу голоса замолкли одинъ за другимъ, и вдругъ хоръ изъ двадцати /слишкомъ/ [четырехъ] мущинъ грянулъ прекрасную негритянскую пѣсню «Bulla-tai». Замолкла и эта пѣсня, и Роза все еще стояла неподвижно, не замѣчая, какъ къ ней подошла полковница съ своими дочерьми.

— Знаешъ ли, милая Роза, сказала послѣдняя, — что печаль, которой ты предаешся <Описка. Нужно: предаешься — ред.>, эгоистична; что мы никогда недолжны вполнѣ предаваться грусти, снѣдающей наши душевныя силы?

— Это не печаль, мать моя; это совсѣмъ не то! Нѣчто великое, нѣчто важное должна тебѣ сообщить Роза.

— Нѣчто великое? повторила полковница, съ озабоченнымъ видомъ; ибо на ясныхъ, идеальныхъ чертахъ лица дѣвушки изображалось необыкновенное волненіе.

— Да, сказала Роза, — теперь настала важная минута, которая рѣшитъ многое. Богъ дастъ

// л. 135 (5)

она будетъ утѣшительна для тебя[,]/./ [м]/М/ать моя, Онъ милосердъ и кротокъ. Будь и ты такою, мать моя! прошу тебя.

— Что же я могу сдѣлать, милая Роза? спросила разтроганная полковница.

— О, ты можешъ. Будь милосерда къ бѣдной женщинѣ, мужъ которой томится въ темницѣ. Часъ, въ который Роза проситъ тебя, очень важенъ. Обѣщай, тогда она тебѣ скажетъ…

— А что скажетъ Роза? спросила полковница дѣвушку, прислушивавшуюся въ размышленіи. — Просьба твоя будетъ исполнена; я сама поручусь за него.

Дѣвушка радостно прижала къ груди своей руку полковницы.

— Роза благодаритъ тебя, дорогая мать! сказала она съ достоинствомъ. — За это она скажетъ тебѣ нѣчто. Въ эту минуту ваши сражаются, прошептала она тихо, но съ увѣренностію.

Мать и дочери улыбнулись недовѣрчиво.

— Пойдемте, сказала она; — здѣсь намъ ничего не слышно.

Она побѣжала впередъ, къ нижнему, Южному концу парка, поставила трехъ дамъ полукругомъ, и потомъ нагнулась впередъ, по направленію вѣтра.

Въ это утро надъ всею окрестностію разстилался необыкновенно густой туманъ. // л. 136 (5 об.)

Но къ полудню, со стороны рѣки поднялся сильный южный вѣтеръ, и дѣйствіе солнца, которое въ этой странѣ даже январскіе дни дѣла[ю]/е/тъ такими дивно-прелестными явленіями, мало по малу привело атмосферу въ какое-то трепетно-эластическое движеніе. Изъ отдаленныхъ плантацій доносилось еще пѣніе негровъ. Мало по малу замолкли и ихъ голоса, и, казалось, для природы, вмѣстѣ съ бѣдными невольниками, наступилъ часъ отдыха.

— Я ничего не слышу, сказала полковница.

— Кромѣ движенія воздуха, прибавила Виргинія.

— И дребезжащаго карканія старой Биди, замѣтила Габріеля.

— Вы не жили въ молчаливомъ, тихомъ вигвамѣ около Ночеза, сказала Роза улыбаясь.

Опять она стала прислушиваться, и вдругъ вздрогнула.

— Какіе страшные выстрѣлы! прошептала она.

— Неужели ты въ самомъ дѣлѣ что нибудь слышишь? блѣднѣя вскричали три дамы.

— Какъ же, я слышу каждый выстрѣлъ, множество выстрѣловъ; пятнадцать, двадцать вдругъ. Каждый изъ нихъ уподобляется отдаленнымъ перекатамъ грома.

— Не можетъ быть, замѣтила полковница. — Вѣдь /отсюда/ около ста восьмидесяти миль.

// л. 137 (6)

Ветеръ, правда, дуетъ[,] со стороны бализа, мѣстность ровная, берега открыты…

— Я только что отъ рѣки, сказалъ молодой Коплендъ, подходя къ нимъ съ легкимъ поклономъ. — Странное приключеніе: оба индѣйца, которыхъ мы принуждены были арестовать послѣ бѣгства старика, вдругъ ушли изъ подъ ареста, — но вмѣсто того, что бы скрыться, они стоятъ теперь на берегу и выдѣлываютъ самыя странныя кривлянія. Мнѣ кажется, эти люди слышать что-то.

— Это сраженіе, милая мать. Пойдемъ, милая мать! пойдемте, Виргинія и Габріеля, къ Орт[а]/и/тл[о]/а/ну; а братъ мой пусть возвѣститъ свободу бѣдному узнику.

— Пусть будетъ по твоему, сказала полковница, увлеченная натуральною живостію Розы. — Мистеръ Коплендъ! пойдите къ мистеру Броунъ, и скажите ему, что я ручаюсь за Мадіедо.

Молодой человѣкъ посмотрѣлъ на нее съ изумленіемъ.

— Ступай, ступай, милый братъ! гнала его Роза, — а потомъ приходи опять.

— Очень охотно, Сисси, сказалъ онъ, быстро направляясь по дорогѣ къ городку, между тѣмъ какъ дамы поспѣшили къ рѣкѣ. — Еще из[ъ]дали они увидѣли индѣйцевъ,

// л. 138 (6 об.)

окруженныхъ толпою мущинъ, женщинъ и дѣтей. Одинъ изъ нихъ лежалъ на землѣ, на самой оконечности косы, образуемой на этомъ мѣстѣ отъ соединенія байю съ Миссисипи, между тѣмъ, какъ другой разставлялъ полукругомъ любопытныхъ, стекавшихся все въ большемъ и большемъ количствѣ. Тихій, едва замѣтный ветерокъ вѣялъ съ юга, но онъ совершенно заглушался шумомъ волнъ. Мало по малу это странное, нѣмое зрѣлище привлек[а]/л/о значительную толпу людей. Лишъ только индѣйцы увидѣли Розу, он[а]/и/ съ изъявленіемъ живѣйшей радости бросились къ ней на встрѣчу, и съ жаромъ страсти сказали ей нѣсколько словъ на нарѣчіи Павніевъ. Во всемъ ихъ существѣ выражалось какое-то воинственное вдохновеніе.

— Это битва, сказала Роза, — Кумончи явственно слышатъ ее. Они говорятъ, что бѣлые вступили въ страшный бой. Нѣсколько тысячъ большихъ и малыхъ пушекъ извергаютъ свои чугунныя и свинцовыя ядра.

Индѣецъ бросился опять на землю, и сталъ дѣлать разные знаки.

— Они стоятъ все еще на томъ же мѣстѣ, объясняла Роза. — Теперь пушки ревутъ не такъ сильно.

— Вотъ теперь они заревѣли опять сильнѣе, — вскричала она черезъ минуту. — Земля дрожитъ. Двадцать самыхъ огромныхъ орудій

// л. 139 (7)

заревѣли разомъ.

— Да благословитъ васъ Богъ, сеньора! вскричалъ вдругъ позади ихъ чей-то голосъ. Это былъ испанецъ или мексиканецъ Мадіедо, иначе Бенито, съ своей женой!

Полковница сдѣлала имъ знакъ, чтобы они молчали, и указала на Розу.

— Вотъ кого благодарите, сказала она тихо.

Бенито нѣсколько мновеній <Описка. Нужно: мгновеній — pед.> пристально смтрѣлъ на дѣвушку; нѣмое изумленіе казалось сковало его языкъ.

— Ради Бога, кто вы, миссъ? извините меня.

— Я Роза, сказала дѣвушка съ удивленіемъ.

Роза! повторилъ онъ. — Боже мой, какъ живая! Непонятно! вскричалъ онъ.

Въ продолженіи этого разговора индѣйцы стали обнаруживать нетерпѣніе. Лежавшій на землѣ поднялся на ноги, и стоялъ равнодушно, не продолжая уже своихъ наблюденій. Хотя разговоръ этотъ происходилъ въ полголоса, но онъ не позволялъ имъ слушать далѣе.

— Сраженіе, Мистрисъ и мои прекрасныя миссъ? вскричалъ молодой человѣкъ, въ англійскомъ офицерскомъ мундирѣ, но на скрипучемъ ирландскомъ нарѣчіи[,] — // л. 140 (7 об.)

Клянусь святымъ Патрикіемъ! Кто это говоритъ, у того должны быть уши Мидаса. Знаете ли мои прекрасныя дамы, что мы полныхъ восемнадцать часовъ плыли оттуда на одномъ изъ вашихъ пароходовъ, а скорость ихъ не уступаетъ лучшимъ англійскимъ почтовымъ лошадямъ. Прекрасное изобрѣтеніе, Мистриссъ, которое дѣлаетъ вамъ честь.

Полковница посмотрѣла съ изумленіемъ и негодованіемъ на наглаго молодаго человѣка.

— Лейтенантъ Коннаутъ (Connaught)! сказалъ молодой Коплендъ, — позвольте васъ побезпокоить на пару словъ.

— Въ другой разъ, — вскричалъ ирландецъ, который, по-видимому, чувствовалъ себя въ своей тарелкѣ, не смотря на то, что всѣ дамы повернулись къ нему спиною. — Впрочемъ, продолжалъ онъ, — у этихъ дикарей претонкій слухъ, и я готовъ держать пари, что мы до сихъ поръ уже взяли главный городъ, и что наши уже подвигаются сюда. Въ такомъ случаѣ, сударыни мои, вы можете положиться на покровительство лейтенанта Коннаута. Вы мнѣ позвольте предложить вамъ руку, прекрасная миссъ? сказалъ онъ, обратившись къ Виргиніи.

Вмѣсто молодой дамы, Мистеръ Коплендъ предложилъ ему свою руку и повлекъ его къ группѣ военно-плѣнныхъ офицеровъ,

// л. 141 (8)

которые, болѣе скромные, стояли въ нѣкоторомъ отдаленіи на берегу рѣки.

Лишь только ирландецъ удалился, Куманчи бросился опять на землю, и сталъ, по прежнему, дѣлать знаками правильныя донесенія о ходѣ сраженія; по временамъ онъ шепталъ Розѣ нѣскоько словъ, которыя она передавала полковницѣ и собравшейся толпѣ. Окружающіе стояли неподвижно, притаивъ дыханіе. Съ каждой минутой толпа увеличивалась; они подходили /на цыпочкахъ, уходили, опять приходили/ и стояли, забывая все во кругъ себя. Такимъ образомъ прошло нѣсколько часовъ. Солнце опускалось уже за западными лѣсами, а толпа все еще не расходилась. Вдругъ индѣецъ вздрогнулъ и вскочилъ со всѣми признаками ужаса.

— Это былъ страшный громъ, вскричала Роза.

Опять онъ бросился на землю, полежалъ еще съ четверть часа, и потомъ спокойно поднялся на ноги. Оба индѣйца простились съ Розою, и послѣдовали за стражею, которая снова отвела ихъ подъ арестъ.

— Сеньора! сказалъ трактирщикъ Мадіедо, обратившись къ полковницѣ, которая съ своими дочерьми и Розою

// л. 142 (8 об.)

собиралась идти домой. — Смѣю ли просить васъ выслушать меня?

— Только не сегодня, Monsieur Мадіедо, отвѣчала полковница.

— Только десять, только пять минутъ. Дѣло касается этой молодой дамы, прибавилъ онъ, указывая на Розу.

— Ну такъ приходите черезъ полчаса.

_____________________

Глава XXXVI.

Я не пожалелъ бы сорока шиллинговъ, если бы здѣсь со мною была моя книга съ пѣсьнями и сонетами. — Ну, Симпль, гдѣ ты пропадалъ? Видно мнѣ самому придется прислуживать себѣ?

Шекспиръ.

Могильная тишина царствовала на другое утро въ столовой гостинницы «Байю-Сара», гдѣ гости только что сѣли за завтракъ, какъ вдругъ раздался громкій голосъ: пароходъ! Кресла разл[о]/е/тѣлись во всѣ стороны, и всѣ, блѣдные какъ смерть, бросились вонъ изъ комнаты и побѣжали къ берегу рѣки. Только четыре молодые человѣка, судя по богатымъ, шитымъ золотомъ, краснымъ мундирамъ, англійскіе офицеры, преспокойно оставались, вмѣстѣ съ нашимъ мичманомъ, за хорошо установленнымъ столомъ.

— Вонъ они пошли, достославные янки, сосмѣхомъ сказалъ капитанъ Муррай.

— Ихъ только трое, а остальные — наши французскіе и нѣмецкіе спаржевые сторожа, возразилъ

// л. 143 (9)

Лейтенантъ Фарбесъ.

Эти спаржевые сторожа, какъ ихъ называлъ веселый англичанинъ, были жители городка, изъ которыхъ со времени выступленія милиціи, составили особый отрядъ, въ родѣ муниципальной гвардіи, и между которыми находились и господа Гибъ и Пренцлоу. [э]/Э/ти послѣдніе, мимоходомъ сказать, не мало гордились тѣмъ, что ихъ предпочтительно передъ менѣе почтенными господами Мерксъ и Штокъ, удостоили чести участвовать во всеобщей защитѣ края, въ слѣдствіе чего они и отказались вполнѣ отъ прежняго своего мнѣнія, относительно царствующаго у насъ безпорядка.

— Какіе скучные люди[,]/!/ вскричалъ опять капитанъ Муррай. — Невыносимо скучные люди, эти Янки, увѣрялъ онъ снова, взявшись за куропатку, и съ анатомическою точностію отдѣляя съ обѣіхъ сторонъ грудинку. — Еслибъ вотъ эта птичка продолжалъ онъ, — была изжарена на вертелѣ, а не на рошперѣ, клянусь Зевесомъ! даже отель Лонга не могъ бы предложить вамъ ничего подобнаго.

— Я все таки однако думаю, что наши Нортумберландскіе филеи нѣжнѣе, возразилъ лейтенантъ Девонъ, который, признавая прежде всего преимущество своихъ отечественныхъ филейныхъ частей, тѣмъ не менѣе удостоилъ американскую глубокаго надр[е]/ѣ/за.

— Извините, сказалъ Капитанъ Муррай, — я говорю о куропаткахъ или Quails, какъ ихъ тутъ называютъ; вашего же кушанья отвѣдаю

// л. 144 (9 об.)

послѣ.

— Не знаю, перебилъ его лейтенантъ Форбесъ, который также придерживался филея, — но я скажу только то, джентльмены, что желудокъ мой такъ высохъ отъ этой проклятой соленой кислоты, что не отказался бы и отъ щавеля. — При этихъ словахъ онъ осторожно осмотрѣлся во всѣ стороны. — Проклятіе! Четыре мѣсяца питаться солью! Чортъ меня возьми, если мужичье это не заслуживаетъ, чтобы ихъ всѣхъ до одного перевѣшали! Вотъ мы пришли сюда изъ прелестной Франціи, изъ знойной Испаніи, въ той надеждѣ, что эти тунеядцы будутъ имѣть здравый смыслъ, покориться своему жребію, и вдругъ насъ на шесть недѣль заперли между моремъ и болотами, такъ что намъ даже не пришлось видѣть ни одного дома. Ни взадъ, ни впередъ, а въ ротъ ничего, кромѣ солонины[,] и картофеля предпрошедшаго года, который какъ мадера, уже три раза совершилъ путешествіе въ остиндію. Мальчикъ! прошу мнѣ дать стаканъ мадеры. Чортъ возьми! Да тутъ /и/ слуги то нѣтъ!

— И повѣрите-ли, сказалъ Лейтенантъ Коннаутъ, обратившись къ нашему мичману, — что эти мошенники не доставили намъ даже ни одной свѣжей картофеленки? Да еслибы мы давали по гинеѣ за-каждую, то и тогда не пришло бы къ намъ туда ни одного изъ ихъ проклятыхъ чудовищь, которыя они называютъ ковчегами или плоскодонными судами. Низкія

л. 145 (10)

душонки! Въ нихъ нѣтъ и тѣни рыцарскаго духа испанцевъ и французовъ. Увѣряю васъ, мистеръ Годжесъ, даже во Франціи насъ на рукахъ носили. Жаль только, что эти бѣдняки ничего не могли намъ дать, кромѣ своихъ женъ и дочерей.

— Клянусь [з]/З/евесомъ! Моя прелестная донна Изабелла і Ирунъ, і Кальдеваи, і Мадагаскаръ, і Бальтазаръ и чортъ знаетъ какъ еще… сказалъ со смѣхомъ Лейтенантъ Девонъ.

— Довольно, довольно, захохотали всѣ, — у нихъ больше титуловъ чѣмъ долларовъ. —

— Я желалъ бы однако, что бы она была здѣсь со мною, моя прелестная Изабелла, сказалъ Лейтенантъ Девонъ.

— Ни къ чему бы /это/ вамъ не послужило. Эти пуританскіе янки не позволяютъ подобнаго препровожденія времени, увѣрялъ лейтенантъ Форбесъ.

— Ну теперь попрошу у васъ кусокъ вашего оленьяго филея, перебилъ его капитанъ Муррай. — Однако, куда же вы дѣвали это прелестное созданіе?

— Ба! уступилъ ее капитану Ричли за я[зч]/щ/икъ настоящихъ гованна, преспокойно отвѣчалъ лейтенантъ, отрѣзывая и подавая ему кусокъ оленьяго филея. — Тотъ держалъ ее у себя, пока въ Опорто не сѣлъ на корабль; а потомъ оставилъ ее старому ея кабаллеро, у котораго она вѣроятно и теперь, если не отмаливаетъ свои прекрасные гр[е]/ѣ/хи въ [н]/к/оторомъ нибудь изъ ихъ дѣвственныхъ

// л. 146 (10 об.)

хранилищъ.

<‑> Ха, Ха, Ха, захохоталъ капитанъ Муррай, мы таки порядочно покуралѣсили съ этими доннами, кондессами и сеньорами! Однако, знаете ли, продолжалъ онъ, обратившись къ нашему мичману, — что мы имѣемъ полное право быть недовольны вашимъ флотомъ или, лучше сказать, вашими товарищами? Вмѣсто того, что бы подвозить намъ припасы, они отправились въ Ямайку и позволили янкамъ захватить себя. Вообще вы, господа, пріобрѣли въ эту войну мало славы: [я]/Я/ва къ чорту, Македоніанъ тоже, и на придачу съ полдюжины фрегатовъ; теперь уже не показывайся ни одинъ королевскій пятидесяти двухпушечный корабль.

— Мнѣ кажется, мы ни въ чемъ другъ другу не уступаемъ, отвѣчалъ мичманъ, задѣтый за живое этимъ намекомъ.

— Конечно, мистеръ [г]/Г/оджесъ, увѣрялъ лейтенантъ Девонъ, мы спасемъ честь королевскаго оружія; мы отомстимъ за наглость, которую позволили себѣ относительно васъ эти подлые тунеядцы. Я право думаю, что они не на шутку повѣсили бы васъ, несмотря на голубой вашъ мундиръ.

— Такъ же точно, какъ они повѣсили майора Андре, несмотря на его красный мундиръ, отвѣчалъ нашъ мичманъ.

— Это ужъ такъ давно, захохоталъ лейтенантъ, что скоро обратится въ неправду. Однако шутки въ сторону, мистеръ Годжесъ, это было бы вовсе не такъ дурно. Какая завидная смерть! Когда нашъ братъ

// л. 147 (11)

окачурится (а эти грубіаны мѣтятъ прежде всего въ золотые наши эполеты), то ни одинъ пѣтухъ не запоетъ об насъ. Васъ же воспѣли бы и [т]/Т/омъ и Колериджъ, и оплакивали бы всѣ дамы. Чортъ возьми! Шестью пенсами (а больше этого не стоитъ веревка) достигнуть безсмертія — право не бездѣлица. Ваши смертные останки вырыли бы изъ земли, какъ сдѣлали съ останками покойнаго Андрé, и канонизировали бы въ Вестминстерскомъ аббатствѣ, а надъ ними положили бы мраморную доску, съ золотою надписью: James Hodges Esq.

— Damn Вестминстерское аббатство и ваше шутовство! вскричалъ мичманъ, которому стали наконецъ надоѣдать шутки, какія позволяли себѣ на его счетъ.

— Нѣтъ, джентльмены, увѣряю васъ, сказалъ капитанъ Муррай, — я вполнѣ вхожу въ положеніе нашего пріятеля, мистера Годжесъ[,]/./ Однако вы должны еще радоваться, что вышли цѣлы и невредимы. Въ Европѣ, конечно, не позволили бы себѣ подобныя вещи съ британскимъ офицеромъ; но зато мы тамъ имѣемъ дѣло съ уступчивыми властителями, и народы не берутся въ расчетъ; здѣсь же эти мужичье…

— Однако, что ни говори, перебилъ его лейтенантъ Форбесъ, — увѣряю васъ, по моему вовсе не дурно быть американцемъ, и право, если бы я не былъ англійскимъ джентльменомъ, то желалъ бы быть свободнымъ американцемъ.

// л. 148 (11 об.)

— Будьте увѣрены, замѣтилъ нашъ мичманъ, — если вы пробудете здѣсь еще съ недѣлю, они вамъ внушатъ должное уваженіе. Два урока вы уже получили.

— Ха, ха! Коннаутъ, это на вашъ счетъ, захохоталъ лейтенантъ Девонъ. — Какъ бишъ онъ сказалъ? Да онъ кажется капитанъ спаржевыхъ сторожей? Оставте ка этого сумашедшаго пока у себя, и если онъ осмѣлится еще разъ оскорблять дамъ, то мы ему найдемъ другое мѣстечко.

— А я найду мѣсто тому, кто осмѣлится повторять грубости этого неотесаннаго Янки, вскричалъ горячій ирландецъ. Клянусь св. Патрикіемъ! я это сдѣлаю.

— Ну, ну, вотъ ужъ и разгорячился, примирительно вмѣшался Капитанъ Муррай. Жаль что съ нами нѣтъ пистол[ѣ]/е/товъ, а то онъ право стрѣлялся бы послѣ этого прекраснаго завтрака, не дожидаясь пищеваренія.

— Нѣтъ, замѣтилъ Лейтенантъ Девонъ, — свѣтской учтивости отъ нихъ не жди. Вотъ мы здѣсь сидимъ уже дней шесть. Сначала я и самъ думалъ, что нашъ плѣнъ вовсе не такое большое несчастіе: мы первые, и можемъ свободно выбирать.

— А дѣвушки богаты, — вмѣшались остальные.

— Но вотъ именно поэтому и спѣсивы какъ чортъ; ни одна объ насъ и не подумаетъ. А вѣдь мы, право, недурны,

// л. 149 (12)

ребята, прибавилъ онъ, самодовольно охорашиваясь.

— Мы должны отмстить имъ, закричали всѣ.

— Джентльмены! вскричалъ капитанъ Муррай, — имѣю честь возвѣстить, что я превосходно по завтракалъ; что же мы теперь начнемъ для пищеваренія? Ecorté и rouge et noir запрещены, съ тѣхъ поръ какъ нашъ пуританскій хозяинъ такъ безцеремонно бросалъ въ огонь наши карты.

— Ну, что же бы намъ такое затѣять, чтобы побѣсить этихъ янки?

Читатели видятъ, что наши четыре военноплѣнные переносили свой горькій жребій съ тѣмъ спокойствіемъ и равнодушіемъ, какія мы обыкновенно видимъ у британцевъ, когда они знаютъ, что обезпечены въ своихъ тѣлесныхъ нуждахъ, и при этомъ пользуются свободою говорить, что взбредетъ на умъ. Они, можетъ быть, еще лучше съ умѣли бы оцѣнить эту свободу, если бы апатія янковъ, какъ они выражались, отдавала по-больше справедливости ихъ свѣтскимъ преимуществамъ и дарованіямъ. Но этого небыло, и наши пять кавалеровъ принуждены были довольствоваться своею гостинницею и кое-какими прогулками, безъ малѣйшей надежды на одну изъ тѣхъ интересныхъ связей, которыя такъ пріятно разнообразили ихъ прежнія компаніи. Впрочемъ ихъ сѣтованія на неправильныя движенія янковъ, которые въ числѣ тысячи шестисотъ человѣкъ

// л. 150 (12 об.)

такъ безцеремонно двинулись противъ восьмитысячнаго корпуса такъ называемыхъ британскихъ ветерановъ, и такъ чисто по-я[к]/н/ски отрѣзали отъ главнаго отряда и захватили въ свои руки почти двѣ роты королевскихъ гренадеръ, — эти сѣтованія ихъ, были по видимому не искренни; на противъ, даже нашему мичману, казалось, что это равнодушіе его воинственныхъ соотечественниковъ къ лаврамъ, которыя такъ легко можно было бы пріобрѣсть надъ американцами, заходило уже слишкомъ далеко. [э]/Э/то равнодушіе немало способствовало и къ выздоровленію нашего молодаго человѣка, послѣ дважды перенесеннаго имъ кризиса, т. е. къ возвращенію его разсудка, и онъ мало по малу сталъ понимать, что можетъ быть и въ самомъ дѣлѣ позорное его бѣгство изъ окна мистриссъ Блунтъ незаставитъ краснѣть всю Англію, и что такъ называемые янки далеко не безчеловѣчные полудикари, хотя и не заблагоразсудили понять его пресыщеніе жизнію. Онъ былъ, правда, все еще отчасти склоненъ приписать счастливый исходъ своего дѣла спасительному страху передъ местію его соотечественниковъ, и тѣмъ же самымъ объяснить и великодушное предложеніе молодаго Копленда, поставившее его въ возможность /обновить/ свой гардеробъ; но въ тоже время въ немъ стали возникать опять сомнѣнія, которыя представляли по крайней мѣрѣ ту выгоду, что невозвратилась его прежняя болѣзнь, и что онъ гораздо

// л. 151 (13)

выгоднѣе сталъ думать о странѣ и ея жителяхъ, нежели вовсю свою прежнюю жизнь; онъ тѣмъ больше старался на будущее время держаться этого образа мыслей, что замѣтилъ, что [онъ скорѣе всего]/это/ сблизил[ся]/о/ его съ американцами, становившимися мало по малу для него страшными.

— Туманъ разсѣялся, замѣтилъ Лейтенантъ Девонъ, который съ своими товарищами между тѣмъ всталъ изъ за стола и подошелъ къ окну.

— Солнце выступаетъ, какъ будто въ одинъ изъ нашихъ Лондонскихъ майскихъ дней, прибавилъ лейтенантъ Форбесъ. — Какъ жаль, что эта прелестная страна не принадлежитъ британцамъ!

— Надѣюсь скоро будетъ принадлежать, замѣтилъ лейтенантъ Девонъ; — главный городъ до сихъ поръ ужъ въ нашей власти. А не хотите ли, джентльмены, на блоффы (Bluffs)?

— Блоффы! захохотали всѣ. — Право, эти янки скоро изобр[е]/ѣ/тутъ свой особый англійскій языкъ. Однако посмотрите, вонъ идетъ одинъ изъ ихъ дѣйствительно великолѣпныхъ пароходовъ.

— Послушаемъ, нѣтъ ли чего нов[а]/е/нькаго. Замѣтили ли вы, какъ они поблѣднѣли и дали тягу? Это хорошее предзнаменованіе, замѣтилъ лейтенантъ Девонъ.

При этихъ словахъ герои наши двинулись впередъ.

// л. 152 (13 об.)

Громъ пушекъ раздавался съ парохода «Миссури», на шканцахъ котораго развѣвался флагъ [с]/С/оединенныхъ [ш]/Ш/татовъ. Весь пароходъ ки[пѣ]/ше/лъ красными мундирами. Когда онъ присталъ къ берегу, съ него сошелъ Лейтенантъ Паркеръ, а за [м]/н/имъ цѣлая толпа милиціонеровъ и британскихъ военноплѣнныхъ офицеровъ и солдатъ. —

— Майоръ Варденъ! вскричали наши пять британцовъ. — Что это значитъ?

— Мы разбиты на голову, сэръ Ховардъ; всѣ генералы и почти всѣ Штабъ Оберъ офицеры убиты или смертельно ранены; двѣ тысячи легли на мѣстѣ, а весь остатокъ войскъ въ полномъ отступленіи, тихо отвѣчалъ военноплѣнный, раненый Майоръ.

— Вотъ производств[о]/а/—то буд[е]/у/тъ! утѣшалъ ихъ Лейтенантъ Девонъ.

Американскій лейтенантъ устр[ан]/ем/илъ на британца взглядъ самаго глубокаго презрѣнія, и потомъ молча бросился въ объятія ожидающей его матери и сестеръ.

— Несу вамъ вѣсть о побѣдѣ, закричалъ онъ собравшейся толпѣ; — правое дѣло восторжествовало.

И дѣйствительно правое дѣло восторжествовало, и такъ великолѣпно, какъ не могло пожелать и самое смѣлое воображеніе. Прекрасное побѣдоносное войско опытныхъ ветерановъ, съ избыткомъ

// л. 153 (14)

снабженное всѣми военными снарядами; армія, приковавшая къ своимъ знаменамъ побѣду въ теченіи десятилѣтней борьбы съ храбрѣйшимъ войскомъ стараго свѣта, — армія эта такъ совершенно была разбита на голову горстію свободныхъ мужей, что принуждена была обратиться въ бѣгство. Никогда еще сумасбродная кичливость небыла такъ страшно наказана, какъ этимъ послѣднимъ ударомъ, который поразилъ гордаго непріятеля въ такое время, когда ужъ онъ заблагоразсудилъ предписывать мирныя условія.

Ни ликованій, ни радостныхъ возгласовъ не слышно было въ этой собравшейся толпѣ, состоявшей большею частію изъ женщинъ и дѣтей. Но когда Лейтенантъ Паркеръ и его товарищи разсказали имъ подробности этого дѣла, всѣ они молча, какъ будто сговорившись, направили свои шаги къ храму Всевышняго, чтобы принести [е]/Е/му свое благодареніе за побѣду, которая была тѣмъ блистательнѣе, что стоила странѣ только не много жертвъ.

Мы предоставимъ теперь обитателей этой области ихъ радостнымъ, набожнымъ чувствамъ, а сами послѣдуемъ за замѣчательнымъ человѣкомъ въ его путишествіи <Описка. Нужно: путешествіи – Ред.>, предпринятомъ имъ въ такую эпоху, когда такъ страшно разразился надъ нимъ самый тяжелый ударъ его горькой судьбы, — въ путешествіе, которое хотя и замедли[сь]/ло/сь вмѣшательствомъ бѣлыхъ, но отъ котораго онъ все таки неотказался.

// л. 154 (14 об.)

Глава XXXVII

Послушай! Кто такъ стонетъ въ этой страшной долинѣ? Не дятелъ ли? — Нѣтъ, нѣтъ, — [Ви[т]/пп/орвилъ?] /Виппорвилъ?/ — Нѣтъ, нѣтъ. — Не сова ли ночная? — Нѣтъ, нѣтъ[,]/./ — [э]/Э/то мико: кровью своею онъ орошаетъ могилу отца своего.

Жалоба Мускоджи.

Напрасно было бы доискиваться причинъ, заставившихъ стараго начальника оставить байю въ такую эпоху, которая, придавая еще болѣе вѣроятности взведеннымъ противъ него обвиненіямъ въ тайныхъ козняхъ, должна была снова возбудить подозрѣнія его мнимыхъ гонителей. Въ дикой своей непреклонности и апатіи, онъ вѣроятно не обращалъ вниманія ни на то, ни на другое, и движимый велѣніемъ духа своего отца, воспользовался первымъ удобнымъ случаемъ, чтобы уйдти отъ мнимыхъ своихъ враговъ, которые, хотя и заботились о его содержаніи, но по его мнѣнію, не упускали ни одного случая, чтобы нанести ему всевозможныя оскорбленія, какія только могла придумать ихъ кичливость. Въ несчастномъ своемъ заблужденіи онъ приписывалъ эти оскорбленія такой же разсчитанной враждебной системѣ, какой самъ придерживался въ продолженіи всей своей жизни. Онъ все еще смотрѣлъ на американцевъ сквозь мрачную ненавистную призму своего собственнаго воображенія, и это ослѣпленіе заставляло его въ каждомъ случайномъ выраженіи

// л. 155 (15)

бѣлыхъ, въ самыхъ маловажныхъ поступкахъ ихъ видѣть тотъ же самый систематически-враждебный образъ дѣйствій, который онъ избралъ путеводною звѣздою своей собственной жизни. При его уединенномъ образѣ жизни и скрытномъ характерѣ, подобное заблужденіе было конечно извинительно, но вмѣстѣ съ тѣмъ оно не минуемо должно было обратиться въ неизсякаемый источникъ безпрерывныхъ оскорбленій и нескончаемой вражды. Если мрачной его [ра]/гор/дости льстило съ одной стороны вниманіе, оказываемое ему бѣлыми въ присутствіи его сына, то съ другой стороны пренебреженіе, съ какимъ обходились съ нимъ въ послѣдствіи, какъ червь глодало его душу. Ужъ одно приказаніе дожидаться прибытія великаго воина бѣлыхъ, почти истребившаго его народъ, казалось ему страшнымъ оскорбленіемъ. Многіе приходили смотрѣть на него, какъ на свирѣпаго звѣря, котораго наконецъ удалось поймать, и дѣйствительно при такихъ посѣщеніяхъ пріемъ и движенія его мало разнилось отъ движеній запертаго хищнаго звѣря. — Читатели наши вѣроятно еще помнятъ характеръ этого замѣчательнаго человѣка, который, рядомъ съ необыкновенною высотою души, представлялъ и страшныя пропасти, а потому всякія дальнѣшія объясненія были бы лишними. — Преданіе его народа сохранило намъ подробности этого таинственнаго путешествія. Слѣдуя въ точности этому преданію, мы перенесемся вслѣдъ за нимъ въ первобытныя лѣса нынѣшняго

// л. 156 (15 об.)

штата Миссисипи, выше города Ночеза, мимо котораго вела его дорога.

_________________

Прошла уже недѣля съ того времени, какъ Мико оставил байю, и въ продолженіи всего этого времени онъ еще не сказалъ ни одного слова своимъ спутникамъ. День за днемъ стремился онъ впередъ, безъ устали и отдыха, скрытный, мрачный, погруженный въ глубокія размышленія; а спутники его слѣдовали за нимъ, какъ собаки за своимъ господиномъ, не издавая ни малѣйшаго звука. Дичь лѣсная служила имъ пищею, мерзлая земля ложемъ, шерстяныя одѣяла постелью. Они тщательно избѣгали жилья бѣлыхъ, и наконецъ на четырнадцатый день безпрепятственно стали приближаться къ одному изъ тѣхъ громадныхъ еловыхъ лѣсовъ, которые отъ самой южной оконечности [а]/А/ппалахскаго хребта простираются къ штату Миссисипи. Чѣмъ ближе начальникъ подходилъ къ этимъ лѣсамъ, тѣмъ легче, говоритъ преданіе, становилось у него на душѣ, тѣмъ яснѣе становились его взоры, тѣмъ болѣе увѣренности выражалось на лицѣ его. Смѣшанное чувство грусти и радости, боязливой печали и страстнаго желанія влекло его впередъ, въ страну его дѣтства, его возмужалости, въ страну, которую онъ принужденъ былъ покинуть, которая изгнала его. И когда онъ подошелъ къ рѣкѣ, на противоположномъ берегу которой возвышались дремучіе еловые лѣса его родины, /душа его/ расширилась; вся сила минувшихъ дней снова

// л. 157 (16)

ожила въ немъ, и молча поднялъ онъ руки, и указалъ на другую сторону, — и медленно, торжественно переступилъ онъ черезъ легкій ледяной покровъ рѣки. Достигнувъ противоположнаго берега, онъ бросился не землю, и долго лежалъ безъ всякаго движенія. В[е]/ѣ/теръ поднялъ его сѣдые волосы, такъ что они стояли дыбомъ, какъ трава, пораженная морозомъ; холодный, суровый сѣверный вѣтеръ былъ для него шопотомъ тѣней его предковъ: шопотъ этотъ говорилъ къ нему, онъ понималъ его и отвѣчалъ ему. Борясь самъ съ собою и съ своимъ злополучіемъ, онъ стоналъ, и наконецъ разразился слѣдующими словами:

— О ты, земля! которая видѣла сына того, кто далъ жизнь сыну великаго Шеіа! Токеа привѣтствуетъ тебя! Властилиномъ твоихъ безпредѣльныхъ лѣсовъ родился онъ; великій народъ избралъ его своимъ мико. Бѣглецомъ стоитъ онъ теперь на твоей границѣ, отверженнымъ, чуждымъ тебѣ и могиламъ отцевъ своихъ. Великій духъ! За чѣмъ ты это сдѣлалъ? Въ теченіи безчисленныхъ солнцевъ мико съ своими воинами охотился на берегахъ своей рѣки; надъ могущественнымъ народомъ господствовалъ онъ; зачѣмъ Токеа долженъ былъ скрыться въ безконечную ночь пустыни? Зачѣмъ онъ долженъ былъ обратиться спиною къ землѣ отцевъ своихъ? Зачѣмъ онъ и память объ немъ должны исчезнуть съ лица земли твоей? Отвѣчай великій Духъ! Дай Токеа знакъ, чтобы онъ могъ понять твою волю!

// л. 158 (16 об.)

Умоляющій [т]/с/тарецъ устремилъ тоскующій взоръ на обширный небесный сводъ: небо было покрыто облаками; сѣверный вѣтеръ страшно завывалъ въ густотѣ лѣса. На лицѣ старика изобразилось уныніе и робость. Опять онъ бросился на землю. Лихорадочная дрожъ трясла его.

— Великій [д]/Д/ухъ, прости! бормоталъ онъ. — Чело твое покрыто тучами, и око твое мрачно смотритъ на Токеа, потому что онъ говоритъ, какъ боязливое дитя.

Тогда онъ всталъ, и, сдѣлавъ знакъ своимъ спутникамъ, чтобы они подошли къ нему, поблагодарилъ сперва начальника Куманчіевъ за его вѣрную любовь, и потомъ въ слѣдующихъ словахъ открылъ имъ причину своего дальняго, тысячемильнаго путешествія:

— Семь лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ мико Оконіевъ обратился спиною къ странѣ, гдѣ находились вигвамы его предковъ. Два раза въ теченіи этого времени онъ переправлялся черезъ безконечную рѣку, одинъ, не видимый ничьимъ окомъ, чтобы отдохнуть на могилахъ своихъ отцевъ. Какъ кровожадную п[он]/ан/теру травили его, какъ за голоднымъ волкомъ гнались за нимъ бѣлые по слѣдамъ его; теперь послѣдній разъ нога его ступила[,] на эту землю, гдѣ жили его предки. На другую ночь послѣ той, которая похитила у него все, что было /дорого/ для очей его, когда голова его, безъ сна и въ отчаяніи, не могла найти покоя, когда глаза его не могли сомкнуться, — въ ту ночь явилась ему тѣнь его отца <Было: отца его — ред.>, обитающая

// л. 159 (17)

въ вѣчно-зеленыхъ лугахъ. Душѣ токеа стало страшно, и тѣнь отца его также устрашилась «Ид[а]/и/!» сказала она — «иди къ моей могилѣ, и собери кости того, кто далъ тебѣ жизнь, и той, которая кормила тебя своей грудью; исторгни ихъ изъ мрачнаго ихъ жилища, изъ оскверненной земли тѣхъ, которые ихъ презираютъ! Пусть онѣ покоятся въ той самой землѣ, гдѣ нѣкогда будетъ покоиться мой сынъ и его народъ, и зарой ихъ между костями красныхъ войновъ. Нестрашись вынимать ихъ изъ могилы! Проклятіе не падетъ на тебя.»

— Токеа, продолжалъ старикъ, — поднялся съ своего ложа, когда духъ шепталъ ему эти слова; душа его была полна печали. Снова онъ легъ на свое ложе. «Копыта лошадей, плугъ бѣлыхъ», произнесъ опять духъ его отца, «прошли надъ могильнымъ холмомъ, подъ которымъ погребенъ отецъ Токеа; пройдетъ не много времени, и кости его будутъ разсѣяны надъ землею, и унесутся вѣтрами.»

— Эль соль! продолжалъ старикъ, обратившись къ своему сыну, — Токеа долженъ исполнить то, что повелѣлъ ему духъ его отца. Онъ долженъ взять останки своего отца, чтобы они могли мирно покоиться. Онъ долженъ на три солнца покинуть начальника Куманчіевъ, и идти къ той долинѣ, гдѣ погребенъ его отецъ.

Молодой человѣкъ со вниманіемъ выслушалъ слова старика.

// л. 160 (17 об.)

— Духъ отца шепталъ мико? спросилъ онъ глухимъ но громкимъ голосомъ.

— Два раза онъ явственно проговорилъ слова эти, /отвѣчалъ старикъ/.

— Въ такомъ случаѣ мико долженъ повиноваться голосу, сказалъ Эль-соль, и невольный трепетъ пробѣжалъ по его тѣлу. — Страшно проклятіе, падающее на тѣхъ, которые тревожатъ прахъ умершихъ. Народъ съ ужасомъ отворачивается отъ нихъ, и имена ихъ предаются проклятію изъ рода въ родъ. Но если повелѣлъ духъ отца, то сынъ долженъ повиноваться. [э]/Э/ль соль пойдетъ съ своимъ отцемъ.

— Эль Соль, отвѣчалъ старикъ, качая головой, — сынъ мико, и дорогъ его сердцу; онъ держалъ въ своихъ объятіяхъ кровь Токеа; но очи его не должны видѣть оскверненнаго холма, подъ которымъ погребенъ отецъ Токеа.

— Эль Соль не будетъ смотрѣть на стыдъ своего отца; но онъ послѣдуетъ за мико, и вдали отъ могильнаго холма Шеіа будетъ ожидать, пока мико возвратится.

Старикъ молча далъ свое согласіе, и небольшая группа двинулась по направленію къ востоку. Съ наступленіемъ слѣдующаго дня они подошли къ подножію горы, за которою равнины Георгіи необозримо тянутся къ Атлантическому океану. Старикъ съ торжественною важностію поднялся на гору.

— Видитъ ли мой сынъ, сказалъ онъ,

// л. 161 (18)

когда они достигли вершины, съ которой имъ открывался видъ на отдаленные холмы, увѣнчанные лѣсомъ, и мѣстами посеребренные инеемъ, — видитъ ли мой сынъ тѣ высокіе холмы, которые извиваются цѣпью, и подножія которыхъ вѣчно купаются въ блестящей рѣкѣ? Они еще облечены теперь туманомъ. За ними т[о]/а/ долина, гдѣ покоится прахъ отца Токеа.

— И такъ пусть отправляется мой отецъ, сказалъ Эль Соль.

— Нѣтъ, сынъ мой, возразилъ старикъ. — Когда тѣло отца Токеа глубоко опустили въ землю, тогда великій пророкъ его народа произнесъ проклятіе на того, кто выставитъ его кости на свѣтъ и заставитъ ихъ побѣлѣть отъ стыда. Свѣтило небесное никогда уже не должно видѣть ихъ; онѣ были преданы темной ночи, въ темную-же ночь онѣ должны быть извлечены изъ мрака. Токеа будетъ ждать пока бл[а]/е/стящій шаръ нескроется за землею.

Тогда онъ сталъ говорить съ [о]/О/коніями, которые тотчасъ же ушли, но черезъ нѣсколько минутъ возвратились, неся на плечахъ древесную кору. Они сѣли съ старикомъ на землю и начали сшивать кору на подобіе маленькаго гроба, котораго наружныя и внутреннія стѣнки стали потомъ выкладывать мѣхомъ оленей, убитыхъ ими [на Канунѣ.]/наканунѣ./ Лучь удовольствія блеснулъ въ угасшихъ взорахъ старика, когда онъ увидѣлъ гробъ оконченнымъ. Къ обоимъ концамъ его онъ прикрѣпилъ широкій ремень.

— Въ корѣ твоихъ родныхъ лѣсовъ и въ одеждѣ

// л. 162 (18 об.)

тѣхъ самыхъ оленей, на которыхъ ты охотился, будешь ты покоиться, прахъ моего отца! произнесъ онъ.

Потомъ онъ легъ отдыхать. Когда наступила ночь, онъ всталъ, прикрѣпилъ гробъ на груди своей, и сдѣлалъ знакъ обоимъ [о]/О/коніямъ, чтобы они слѣдовали за нимъ.

Была полночь, когда три инд[е]/ѣ/йца достигли долины. До сихъ поръ плыла полная луна, прорѣзывая по временамъ прозрачную пелену легкихъ серебристыхъ облаковъ, но теперь она опустилась за мрачную свинцово-сѣрую снѣговую тучу. Въ мертвомъ молчаніи под[нялись]/вигались/ индѣйцы впередъ, между безлиственными орѣховыми деревьями, вдоль берега рѣки. Легкая дрожъ овладѣла бѣднымъ старикомъ, когда онъ такимъ образомъ прокрадывался сквозь хорошо знакомые лѣса своей родины; онъ взглядывалъ вв[ѣ]/е/рхъ, неподвижнымъ взоромъ, робко, боязливо, какъ будто надъ гимъ носились тѣни его предковъ. Онъ прислушивался, какъ будто различалъ ихъ голосъ. Чѣмъ дал[ь]/ѣ/е онъ углублялся въ долину, тѣмъ болѣе ускорялись его шаги. Вдругъ отдаленный звукъ коснулся его слуха. Это былъ лай собакъ.

— Духъ моего отца! застоналъ онъ, — бѣлые близки къ твоей могилѣ.

Тогда онъ бѣгомъ понесся, полетѣлъ къ могильному холму. Вмѣсто холма взорамъ его представилось майсовое поле, обнесенное грубо сколоченною изгородью. Прелестный сумракъ пустыни исчезъ; стебли майса, шелуха и пенька валялись кругомъ на землѣ. Деревья стояли безъ листьевъ и большею частію высохли; бѣлые стволы ихъ,

// л. 163 (19)

лишенные коры, торчали передъ взорами содрагающагося индѣйца подобно великанамъ, облеченнымъ въ саваны.

— Духъ моего отца[,]/!/ вскричалъ онъ. — Духъ моего отца[,]/!/ стоналъ онъ въ невыразимой скорби. — Гдѣ твои кости, которыя составляли твою силу, и отъ которыхъ произошли кости Токеа?

Почва во кругъ деревьевъ, которыхъ голые сучья, при блѣдномъ свѣтѣ мѣсяца простираясь къ небу, какъ бы жаловались на это опустошеніе, была взрыта плугомъ. Старикъ безъ памяти упалъ на землю. Спутники его подбѣжали, чтобы поднять его.

— Прочь! прочь! бормоталъ онъ глухимъ голосомъ. — Прочь съ того мѣста, гдѣ погребенъ могущественный мико! Токеа одинъ выроетъ его прахъ.

И руками своими онъ сталъ взрывать полузамерзшую землю. Кремни врѣзывались въ его руки, кровь лилась по пальцамъ и изъ подъ ногтей, кожа клочками сваливалась съ рукъ; но какъ будто изъ боязни, что бы кто нибудь не отнялъ у него его сокровища, поспѣшность его росла вмѣстѣ съ его ранами, и онъ копалъ до тѣхъ поръ, пока не взрылъ всю массу земли, и не собралъ бренныхъ остатковъ своего отца. Въ первый и единственный разъ во всю свою жизнь онъ громко рыдалъ, и проливалъ горячія слезы. [п]/П/отомъ онъ побѣжалъ къ могилѣ своей матери. Здѣсь плугъ проникъ глубже. Только нѣсколько дюймовъ земли покрывали еще ея кости. Онъ вырылъ ихъ и положилъ къ остаткамъ своего отца. Луна полнымъ свѣтомъ обливала старца,

// л. 164 (19 об.)

когда онъ на мерзлой землѣ лежалъ передъ открытымъ гробомъ.

— Духъ моего отца! стоналъ онъ, — ты сказалъ правду. Копыта лошадей бѣлыхъ прошли по могильному твоему холму и сгладили его. Посмотри внизъ съ высоты твоей обители. Сынъ твой исполнилъ твое велѣніе. Онъ отнесетъ твои кости туда, гдѣ ничья дерзкая святотатственая рука не коснется ихъ, туда, гдѣ опять будетъ покоиться его собственный прахъ. Онъ погребетъ ихъ среди своего народа. Духъ моего отца! моли великаго духа, дабы онъ милосердымъ окомъ взглянулъ на дѣтей своихъ, чтобы ты нѣкогда опять могъ радоваться ихъ дѣяніямъ. Сынъ твой подобенъ истлѣвшему дубу. Многія бури сломили его силу, сучья его раздроблены, духъ его изнываетъ. — Духъ моего отца! Когда ты увидишь ликъ великаго Духа, моли его за твоего сына, за его дѣтей!

Лай собакъ раздался снова.

— Я слышу голосъ предвѣстника враговъ моего народа. Прости моя отчизна! Прости родина! Простите деревья, въ тѣни которыхъ Токеа такъ часто прохлаждался въ продолженіи лѣтняго зноя, гдѣ онъ отдыхалъ послѣ долгой охоты! Прости рѣка[!]/,/ гдѣ онъ такъ часто освѣжалъ усталые свои члены, гдѣ онъ впервые поднялъ весло! — Простите холмы, на которыхъ отецъ его впервые пріучалъ его слабыя руки натягивать лукъ.

Мѣсяцъ снова сталъ разливать серебристый свѣтъ изъ за нѣжныхъ, прозрачныхъ

// л. 165 (20)

облаковъ. Лай послышался въ третій разъ.

— Великій Духъ! молилъ онъ, — ты свѣтлымъ окомъ смотрѣлъ на дѣянія ребенка. Открой уши его братьевъ, чтобы они выслушали то, что онъ хочетъ сказать имъ теперь! —

Потомъ онъ всталъ, и, никинувъ на шею ремень, прикрѣпилъ гробъ къ груди своей[,] и возвратился къ Куманчамъ. Обоимъ Оконіямъ онъ сдѣлалъ знакъ рукою, и они тотчасъ же удалились по разнымъ направленіямъ.

— Духъ моего отца сказалъ правду, произнесъ тогда старикъ, обратившись къ своему сыну. — Плугъ прошелъ надъ могильнымъ холмомъ, заключавшемъ въ себѣ его кости. Самый холмъ сглаженъ и исчезъ.

— Токеа поступилъ какъ благочестивый сынъ, какъ великій мико, возразилъ молодой человѣкъ. — Но Кумончи, Павніи и Оконіи осиротѣли; путь, который предстоитъ Токеа и Эль Солю, длиненъ[—]/;/ бѣлой Розѣ будетъ страшно.

Онъ вдругъ замолчалъ. Старый начальникъ устремилъ на него испытующій взоръ и потомъ сказалъ:

— Красные воины знаютъ, что Токеа пошелъ исполнить велѣніе великаго Духа. Но у сына моего лежитъ что-то на сердцѣ; пусть онъ развяжетъ свой языкъ.

Эль Соль молчалъ, и они сѣли завтракать. Окончивъ свой завтракъ они пустились

// л. 166 (20 об.)

въ обратный путь. Но это была не та дорога, по которой они пришли; теперешній ихъ путь лежалъ болѣе на [ю]/Ю/говостокъ. Молодой начальникъ сталъ обнаруживать нѣкоторое нетерпѣніе. Молча, но /съ/ свойственнымъ индѣйцамъ самоотверженіемъ, послѣдовалъ онъ за сѣдымъ начальникомъ въ мѣстность, совершенно отличную отъ той, по которой они шли до сихъ поръ. Растенія, деревья, почва, разсѣянныя плантаціи, попадавші[я]/е/ся имъ на дорогѣ, даже заборы во кругъ садовъ и около домовъ представляли совершенно иной видъ. Вдоль этихъ заборовъ имъ часто попадались остовы животныхъ, незнакомыхъ мексиканцу; длинные ужасные остовы, съ страшною пастію и зубами, которые все еще скалились на прохожаго, какъ будто хотѣли проглотить его. Наши путники были въ Алобамѣ, такъ изобилующей аллигаторами, гдѣ плантаторы обыкновенно въ видѣ трофей развѣшиваютъ этихъ животныхъ вдоль заборовъ, такъ какъ мы развѣшиваемъ на своихъ амбарахъ орловъ и другихъ хищныхъ птицъ для предостереженія этихъ курокрадовъ. Съ каждымъ часомъ шаги ихъ становились осторожнѣе. Они нетолько боязливо избѣгали жилища бѣлыхъ, но и всякой случайной встрѣчи съ ними. — Полный опасности путь ихъ велъ черезъ дремучіе лѣса, сквозь неприступныя чащи, черезъ непроходимыя болота; а между тѣмъ они подвигались впередъ такъ скоро и съ такою увѣренностію, которая какъ будто чуетъ опасность и инстинктивно умѣетъ избѣжать ее. Наконецъ, по прошествіи нѣсколькихъ дней, они достигли обширной, глубокой долины, окруженной со всѣхъ сторонъ довольно

// л. 167 (21)

высокими холмами, и расположенной въ самомъ скрытомъ уединеніи. Старикъ поставилъ свой гробъ на землю, сдѣлалъ знакъ своему сыну, чтобы онъ остался, а самъ оставилъ обоихъ своихъ спутниковъ.

Черезъ нѣсколько времени послышался пронзительный долгій свистъ, такой рѣзкій и оглушительный, что сотни ночныхъ совъ разразились дикимъ, продолжительнымъ хохотомъ; потомъ наступило глубокое молчаніе. Опять раздался свистъ, сопровождавшійся раздирающимъ сердце звукомъ, въ которомъ казалось не было ничего ни человѣческаго, ни животнаго, и снова наступила продолжительная тишина. Въ третій разъ раздался свистъ, еще рѣзче и пронзительнѣе[,] чѣмъ прежде, и вслѣдъ за тѣмъ послышалось какъ будто шипѣніе, свистъ, смѣсь какихъ то звуковъ и голосовъ, и все это такъ жалобно, съ такимъ завываніемъ, какъ вой волка, когда онъ мечется въ долгихъ, страшныхъ, предсмертныхъ мукахъ. Скоро послѣ того явился старикъ мико, и молча сѣлъ возлѣ своего сына.

_____________

Глава XXXVIII.

Всѣ они отвѣчаютъ въ одинъ голосъ, что все въ упадкѣ, что нужны д[ѣ]/е/ньги, что нельзя всего, какъ хочется

Гёте.

Вдругъ стало свѣтло. Яркіе, дико пылающіе огни, пробиваясь сквозь кусты, озарили

// л. 168 (21 об.)

страшный мракъ лѣса. Съ разныхъ сторонъ, припрыгивая подбѣгали къ обоимъ начальникамъ множество фигуръ, преклоняли передъ ними голову, складывали руки на груди, и потомъ, не говоря ни слова, садились на землю обыкновеннымъ своимъ способомъ. Число ихъ простиралось до пятидесяти, но оно росло съ каждою минутою, такъ что ихъ наконецъ набралось нѣсколько сотъ человѣкъ. Большая часть дикихъ пришельцевъ была закутана въ шерстяныя одѣяла, подъ которыми была у нихъ надѣта охотничья рубаха, вампумъ и набедренникъ. — Многіе изъ нихъ однако были уже одѣты отчасти по американски, хотя въ такой пестрой смѣси, что днемъ или при менѣе страшной обстановкѣ легко могл[а]/и/ бы возбудить смѣхъ/./[—] Такимъ образомъ на однихъ были панталоны, но безъ чулковъ и башмаковъ; у другихъ были шляпы, на тульѣ которыхъ въ широкій жестяной обручь были вставлены свинцовыя картинки. У другихъ опять были сертуки безъ панталонъ, или жилетки, безъ всякой другой одежды кромѣ охотничьей рубахи и шерстянаго одѣяла. Только не многіе были вполнѣ одѣты по американски. Въ ихъ манерѣ, какъ они подходили къ обоимъ начальникамъ, было так[ое]/же/ нѣчто особенное. Казалось, они подходили съ отвращеніемъ; ихъ дикія черты лица, полуизсохшія отъ неумѣреннаго употребленія огненной водки, не выражали ни радости, ни участія, а скорѣе какую то боязнь, какое то невольное, полускрытое содраганіе. — Старикъ сидѣлъ съ поникшею головою, не перемѣняя прежняго своего положенія. Наконецъ, // л. 169 (22)

когда онъ поднялъ глаза и взоры его пробѣжали по собравшейся толпѣ, дикари уставили на него глаза съ такимъ тупымъ выраженіемъ, какъ будто были проникнуты ужасомъ при видѣ своего бывшаго начальника. Тогда лице его болѣзненно омрачилось, и горькая, почти язвительная улыбка подернула его уста. Пожилой, совершенно по американски одѣтый мущина, котораго цвѣтъ лица переливался въ мѣдно красный, дерзко подошелъ къ старому начальнику, по смотрѣлъ на него съ ядовитою насмѣшкою, и, воткнувъ въ землю сосновый свой факелъ, сѣлъ между передними въ полукружіи.

— Iосифъ О [к]/К/они, пробормотали всѣ, послѣ чего опять наступило продолжительное молчаніе.

Всѣ дикари воткнули свои факелы въ землю и отблескъ огня, отражаясь багровымъ цвѣтомъ на ихъ звѣрскихъ лицахъ, придавалъ собранію какой то особенный характеръ, который можно было бы назвать дико-животнымъ, если бы л[а]/о/скутья американской одежды не искажали его, придавая ему комическое выраженіе.

— Собрались ли мои братья, что бы слышать голосъ того, чей глазъ давно уже не видѣлъ ихъ? спросилъ мико.

— Собрались, сказалъ одинъ старый индѣецъ; — Мускоджи [продѣл] пришли издалека, чтобы услышать рѣчь великаго Мико; уши ихъ открыты и руки распростерты.

// л. 170 (22 об.)

— Воины Мускоджіевъ зарыли свои томогоуки, запальчиво вскричалъ начальникъ Гасноръ. — Они поклялись великимъ Духомъ, прибавилъ онъ сварливымъ, крикливымъ голосомъ.

Раздался ропотъ, который также точно могъ означать ободреніе, какъ и неудовольствіе.

— Обоняніе мое слыш[а]/и/тъ дыханіе измѣнника, сына бѣлаго и обманутой сквавы, дочери начальника Мускоджіевъ, сказалъ мико.

При этихъ словахъ снова раздался ропотъ негодованія.

— Дыханіе мое, язвительно отвѣчалъ Ha[f]/l/fblood <Далее следует знак: (+). Внизу под чертой под таким же знаком запись: Полукровный, который происходитъ отъ бѣлой и индѣйца, или на оборотъ. — Ред.> Iосифъ, слышитъ присутствіе волка, изгнаннаго его собственнымъ стадомъ, потому что онъ привелъ его въ те[л]/н/ета охотниковъ. Iосифъ, прибавилъ онъ съ торжествующимъ видомъ, — родился отъ крови красныхъ и бѣлыхъ родителей. Отецъ его былъ бѣлый, а мать была дочь сестры Мико Токеа. Но развѣ онъ, подобно токеа, приставлялъ къ затылку красныхъ воиновъ длинный ножъ бѣлыхъ? Нѣтъ, онъ отстранялъ этотъ ножъ отъ ихъ груди. Онъ ходилъ съ ними на охоту; онъ поднималъ вмѣстѣ съ ними томогоукъ противъ Черокіевъ и [ч]/Ч/октовъ шести племенъ.

Онъ замолчалъ, и испытующимъ взоромъ окинулъ сидѣвшихъ вокругъ.

— Если рѣчь моя нравится моимъ братьямъ, то я буду продолжать, но если они закрываютъ

// л. 171 (23)

передъ нимъ свои уши, то и начальникъ Iосифъ съумѣетъ удержать свой языкъ.

Одинъ старый индѣецъ перебилъ его:

— Онъ какъ красная собака скрылся въ свою нору, когда мускаджи подняли топоръ противъ бѣлыхъ. Онъ былъ лазутчикомъ бѣлыхъ.

— И принесъ миръ своимъ братьямъ, дерзко перебилъ его полукровный. — Еслибъ не Iосифъ, гдѣ были бы теперь Мускаджи? Они были бы стерты съ лица земли.

— Лучше бы они пали на кровавомъ полѣ, сказалъ другой, — чѣмъ быть проданными собственными своими братьями.

Мико скорѣе съ изумленіемъ, чѣмъ съ негодованіемъ, слушалъ эти различные взрывы неудовольствія, столь противные принятымъ при собраніи обычаямъ.

— Неужели глаза Токеа, произнесъ онъ наконецъ, — дѣйствительно видятъ передъ собою [Меску]/Миско/джіевъ, тѣхъ великихъ [миску]/Муско/джіевъ, которыхъ величайшими начальниками были его отецъ и онъ самъ? Тѣхъ Муск[у]/о/джіевъ, которые были еще стра[н]/ш/ны бѣлымъ, когда уже всѣ красныя племена по эту сторону безконечной рѣки исчезли, или вполовину были истреблены? Да! вскричалъ онъ, съ болѣзненнымъ удареніемъ, — Это дѣйствительно Мускоджи, но не тѣ Мускоджи, которыми правили Мико Шеіа и Токеа; это люди съ красными и красноватыми лицами, но въ одеждѣ бѣлыхъ. Выслушайте, красные люди,

// л. 172 (23 об.)

послѣднія слова Токеа, и не напо[на]/лн/яйте его ушей бабьими ссорами. — Воины Мускоджіевъ! тотъ, кого глаза ваши видятъ рядомъ съ Токеа, — Эль Соль, великій начальникъ Кумончіевъ.

Нѣкоторые изъ дикарей тотчасъ же встали и подошли къ молодому мексиканцу; они стали привѣтствовать его, протягив[ать]/ая/ ему открытую ладонь правой руки. Остальные, ворча, нетрогались съ своего мѣста.

— Мико Оконіевъ от[правился]/орвался/ отъ своего народа, сказалъ полукровный. — Онъ пошелъ въ [самую] /соленую/ пустыню по ту сторону безконечной рѣки. Зачѣмъ его путь привелъ его опять сюда? Языкъ его подобенъ водѣ рѣки Окони, уже смѣшавшейся съ великими с[амы]/оле/ными водами: онъ горекъ, остръ и ядовитъ. Неужели братья мои хотятъ слушать его и принять ядъ его въ свое сердце?

Снова поднялся сильный ропотъ.

— Неужели братья мои хотятъ слушать его, и покрыть обл[ом]/ак/ами чело бѣлыхъ? кричалъ полукровный. — Тотъ, кто разсѣвалъ ихъ трупы, какъ зерна маиса, живъ еще, и воины его съ нимъ. Онъ только на нѣсколько дней пути отъ вигвамовъ Мускоджіевъ.

— Го, го! раздалось въ рядахъ съ [трашнымъ] /страшнымъ/ завываніемъ, между тѣмъ какъ другіе разразились громкимъ ропотомъ. Нѣкоторые о[б]/д/обряли, казалось, оратора, но глаза многихъ были обращены на Мико, который сидѣлъ равнодушно и повидимому въ совершенномъ спокойствіи.

— Сынъ бѣлаго /сказалъ правду,/ началъ онъ наконецъ, —

// л. 173 (24)

[сказалъ правду.] — Языкъ Токеа горекъ: онъ не сталъ проворнѣе съ тѣхъ поръ, каъ двадцать лѣтъ тому назадъ, въ этой же самой до[м]/ли/нѣ, говорилъ къ своимъ воинамъ. Онъ даже сталъ еще болѣе горекъ, ибо глаза его видѣли, а уши слышали многое, что опечалило его душу. Глаза его видѣли, какъ народъ его позволялъ, подобно собакамъ, натравливать себя противъ красныхъ же людей, противъ братьевъ.

При этихъ словахъ онъ дунулъ въ сжатый кулакъ, открылъ его и выкинулъ впередъ.

— Глаза его видѣли, продолжалъ онъ, — какъ красные воины поднимали томогоукъ противъ красныхъ своихъ братьевъ, потому что этого хотѣли коварные бѣлые, которые потомъ издѣвались надъ глупцам[ы]/и/, какъ они другъ другу вонзали въ грудь ножи. Глаза его видѣли, какъ коварные братья тайно пробирались въ вигвамы бѣлыхъ, и получали отъ нихъ много долларовъ, на которые потомъ поили до пьяна красныхъ воиновъ, и, когда они валялись въ грязи, шептали имъ въ уши, чтобы они продали землю отцевъ своихъ. Глаза его видѣли, какъ они продали его владѣнія бѣлымъ, въ то время, когда мико воевалъ противъ Чоктововъ шести племенъ, на которыхъ томогоукъ былъ поднятъ противъ его воли. Глаза его видѣли и доллары, которые онъ долженъ былъ получить за свои владѣнія, но онъ ихъ оттолкнулъ ногою. Уши его, продолжалъ онъ, — слышали какъ натравливали ослѣпленныхъ красныхъ воиновъ, чтобы они

// л. 174 (24 об.)

подняли свои томогоуки противъ бѣлыхъ, когда было уже слишкомъ поздо <Описка. Нужно: поздно — ред.>, и они такимъ образомъ попали въ западню. Ихъ разбили въ кровавыхъ сраженіяхъ, и пройдетъ много лѣтъ, пока красные воины могутъ осмѣлиться /снова/ поднять [опять] свои томогоуки противъ притѣснителей. Но слушайте, красные воины Мускоджіевъ! продолжалъ онъ, возвысивъ голосъ, — бѣлые побѣдили красныхъ своимъ огнестрѣльнымъ оружіемъ и длинными своими ножами. Ихъ уже немного, но бѣлымъ [за]хотѣлось бы, чтобы ихъ было еще меньше. Слушайте красные воины! У бѣлыхъ есть много ядовъ. У нихъ есть огненная вода, которая медленно убиваетъ. У нихъ есть бѣлые лазутчики, которыхъ они посылаютъ къ краснымъ воинамъ, и которые больше нравятся вашимъ сквавамъ и дочерямъ, потому что кожа у нихъ нѣжнѣе; но у нихъ есть предательскіе языки и между красными людьми. Эти предательскіе языки сдѣлались начальниками. Они взяли себѣ тѣ доллары, которые мико оттолкнулъ ногою. Они ходятъ на охоту съ моимъ народомъ; они живутъ на его землѣ, говорятъ его языкомъ. Но они говорятъ двойнымъ языкомъ, потому что въ нихъ течетъ двойная кровь. Знаютъ ли мои братья этихъ людей?

При этихъ словахъ онъ вперилъ пронзительный взглядъ на начальника Iосифа. Послѣдній кипѣлъ неукротимымъ бѣшенствомъ, и только приближенные могли его удержать отъ взрыва.

// л. 175 (25)

— Воины Мускоджіевъ! кричалъ онъ визгливымъ голосомъ, вскочивъ съ своего мѣста. — Я ничего больше не скажу вамъ, какъ только то, что великій воинъ бѣлыхъ живъ еще, и что бѣглый, изгнанный Токеа шепчетъ вамъ въ уши. Послушайте его только, и слова его заведутъ васъ туда, куда самъ онъ изгнанъ: въ соленыя пустыни.

Мико сидѣлъ съ опущенною на грудь головою. Но при послѣднихъ словахъ онъ поднялъ ее къ верху и устремилъ на полукровнаго сострадательно-презрительный взглядъ.

— Развѣ Токеа поднялъ бранный крикъ? спросилъ онъ. — Развѣ онъ шепталъ въ уши своимъ братьямъ, чтобы они подняли бранный крикъ? Красные воины знаютъ, чего хотѣлъ Токеа. Они закрыли свои уши, и нехотѣли слышать его голоса. Душа Токеа исполнилась печали, когда уши его услышали объ этомъ. Онъ былъ далеко отъ нихъ. Но онъ сковалъ новую цѣпь, которая будетъ блестѣть и для нихъ: великій начальникъ Кумончіевъ приметъ ихъ, какъ своихъ братьевъ, какъ своихъ сыновей. Токеа пришелъ, чтобы еще разъ увидѣть свой народъ. Онъ прошелъ чрезъ вигвамы бѣлыхъ. Они дрожатъ передъ воинами великаго отца обѣихъ канадъ, которые[,] во множествѣ, какъ деревья въ лѣсу, приплыли въ большихъ каноэ, съ ревущими огненными жерлами.

Дикіе вдругъ замолчали, устремивъ испытующіе взоры на стараго начальника. // л. 176 (25 об.)

Глаза ихъ дико вращались, а глухой шопотъ, раздававшійся въ ихъ рядахъ, доказывалъ, что старикъ затронулъ струну, которая сильно зазвучала въ душѣ ихъ.

— Что велитъ намъ сдѣлать великій мико?

— Мико пришелъ на пути мира, уклончиво отвѣчалъ послѣдній. — Его вѣрные воины далеко отсюда. Красные братья его уже многіе годы не слышали его голоса. Они выбрали себѣ другихъ начальниковъ, и должны повиноваться имъ.

При этихъ словахъ онъ испытующимъ взоромъ посмотрѣлъ на индѣйцевъ, и сталъ прислушиваться къ ропоту, возникшему съ разныхъ сторонъ.

— Глаза его уже невидятъ [м]/М/ускождіевъ, продолжалъ онъ. — Они видятъ переряженныхъ красныхъ людей, которые навѣшиваютъ на себя выброшенные л[а]/о/скутья бѣлыхъ, которые стыдятся вампума отцевъ своихъ, и надъ которыми издѣваются бѣлые. Сердце его говоритъ ему что подъ узкою одеждою бѣлыхъ бьются и лживые сердца бѣлыхъ, и что слова его передаются въ уши его враговъ и ихъ враговъ. Мико покинулъ свой народъ, когда ядовитый зубъ вонзился въ ихъ внутренности; Ядъ распространился, и онъ теперь ничего не видѣтъ, кромѣ гноящихся ранъ. Онъ видитъ начальниковъ, одѣтыхъ въ платья бѣлыхъ, и воиновъ въ одеждѣ мускождіевъ и брошенныхъ лоскутьяхъ бѣлыхъ; душа его погружена въ печаль.

// л. 177 (26)

— Мико Оконіевъ мудрый начальникъ, сказалъ одинъ изъ самыхъ старыхъ индѣйцевъ. — Въ немъ течетъ кровь многихъ мико. Воины мускоджіевъ хотятъ выслушать его рѣчъ. Они пришли изъ далека, за много солнцевъ, чтобы избѣжать зоркаго глаза бѣлыхъ. Неужели они пришли напрасно?

— Мускоджи мудры, сказалъ Мико съ ироническимъ удареніемъ и съ горькою, насмѣшливою улыбкою. — Они обманули лазутчиковъ бѣлыхъ, но своихъ собственныхъ лазутчиковъ привели съ собою. Только глупецъ говоритъ два раза, продолжалъ онъ; — Мико пришелъ, чтобы на всегда проститься съ своимъ народомъ.

— Въ такомъ случаѣ мико напрасно предпринялъ такой дальній путь, замѣтилъ другой, болѣе молодой индѣецъ. — Мускоджи хотятъ покоя, а мико никогда [никогда] не[-] да[е]/с/тъ покоя.

— Да, отвѣчалъ старикъ, — братъ мой сказалъ правду; мико безпокоенъ, какъ свободный, дикій буйволъ, который видитъ, что охотники загнали его стадо въ загороду. Бѣлые оставляютъ теперь въ покоѣ красныхъ людей, потому что стѣснены воинами великаго отца обѣихъ [к]/К/анадъ. Но когда удалятся красные мундиры, тогда пусть бѣдные Мускоджи считаютъ, сколько годовъ /имъ/ останется жить въ своей странѣ. Не много они насчитаютъ этихъ лѣтъ. Воины Мускоджіевъ! Вы нехотѣли слушать голосъ вашего великаго и старшаго начальника. Вы изгнали его кровь. Вы взмутили ручей

// л. 178 (26 об.)

въ самомъ его источникѣ, смѣшали кровь вашихъ начальниковъ съ нечистою тиною огненной воды бѣлыхъ. Никогда уже она не очистится. Начальники ваши наполняютъ свои мѣшки долларами. Они торгуютъ черными людьми, и покупаютъ ихъ, чтобы они обрабатывали ихъ поля. Мускоджи! Мико говорилъ съ духомъ своего отца.

При этихъ словахъ всѣ наострили уши.

— Духъ нехочетъ, чтобы кости его оставались среди выродившагося народа, среди народа, предавшаго кровь его.

— Го! го! снова раздалось съ страшнымъ воемъ.

— Мико исполнилъ велѣніе своего отца, продолжалъ старикъ. — Онъ пришелъ, чтобы зарыть его прахъ въ свободной странѣ великихъ Кумончіевъ.

При этихъ словахъ онъ снялъ крышку съ гроба, вокругъ котораго съ страшнымъ воемъ стали тѣсниться дикіе.

— Мико — великій, знаменитый начальникъ, началъ одинъ изъ старыхъ индѣйцевъ. — Великій Шеіа прошепталъ ему, чтобы онъ взялъ у Мускоджіевъ его кости?

— Да, отвѣчалъ мико.

— Го! го! раздалось опять изъ глубины груди всѣхъ дикихъ, которые съ глухимъ воемъ, и въ страшномъ смятеніи стали бѣгать взадъ и [в] /въ/передъ.

— Мико пришелъ, сказалъ старикъ, —

// л. 179 (27)

чтобы исполнить повелѣніе отца своего. Красные воины уже немогутъ удержать его. Но они могутъ пріидти въ прекрасныя равнины Куманчіевъ. Токеа и его сынъ, Великій Эль Соль, протянутъ имъ свои руки. —

Сказавъ это, онъ поднялся съ своего мѣста, и оставилъ собравшуюся толпу, не удостоивъ ее даже взглядомъ. Неистовый вой еще нѣкоторое время раздавался ему въ слѣдъ, и потомъ мало по малу потерялся въ ущеліяхъ горъ. Оба начальника, съ своими [о]/О/коніями, которые между тѣмъ опять присоединились къ нимъ, направились подорогѣ къ Миссисипи.

Чтó было настоящимъ поводомъ этой странной сходки, рѣшить трудно. Въ натурѣ стараго начальника преобладала въ особенности та непостижимая [дѣйствительность] /двойственность/, которою вообще обладаетъ всякій индѣецъ въ такой высокой степени, что онъ иногда въ продолженіи нѣсколькихъ лѣтъ можетъ самыя важныя предпріятія покрывать непроницаемою завѣсою. И если, какъ онъ говоритъ, повелѣніе его отца, или лучше сказать, его сонъ побудилъ его къ этому дальнему путешествію, то намъ нем[ѣ]/е/нѣе вѣрнымъ кажется и то, что онъ съ этимъ путешествіемъ соединилъ въ послѣдствіи еще и другую цѣль, именно въ то время, когда онъ около Бойю ближе ознакомился съ мнимымъ критическимъ положеніемъ своихъ враговъ. Была ли это послѣдняя попытка[,] склонить

// л. 180 (27 об.)

свой народъ къ возстанію противъ враговъ, или онъ хотѣлъ только вывѣдать его, чтобы быть готовымъ на всякій случай, объ этомъ неупоминается ни въ преданіи, ни въ историческихъ документахъ. Но состояніе, въ какомъ онъ нашелъ свой народъ, заставило его на всегда отказаться отъ всякихъ дальнѣйшихъ по[т]/п/ытокъ. Политика центральнаго правленія (или лучше сказать, постепенное приближеніе американцевъ) придумала въ продолженіи многолѣтняго его изгнанія одно изъ тѣхъ средствъ, которыми вѣрнѣе и скорѣе всего можно [деназіона]/денаціона/лизировать и обуздать какъ дикіе народы, такъ и цивилизованные, но находящіеся еще въ состояніи политическаго дѣтства, именно бра[къ]/ки/ между красными и бѣлыми, посредствомъ которыхъ вліяніе самыхъ главныхъ начальниковъ постепенно переходили къ такъ называемымъ полукровнымъ, которы[я]/е/, сочувствуя болѣе [къ] интересамъ американцевъ, умѣли вовлечь въ нихъ и остальной народъ. Это удалось тѣмъ легче, что значительныя суммы, выплачиваемыя индѣйцамъ за ихъ земли, подстрѣкнули многихъ молодыхъ искателей приключеній, забыть красный цвѣтъ дочерей начальниковъ, и втереться такимъ образомъ во владѣніе, которое было тѣмъ привлекательнѣе, что такою женитьбою они пріобрѣтали значительное вліяніе между дикими. Вслѣдствіе одной такой женитьбы, какъ намъ извѣстно, и мико лишился своихъ владѣній и вліянія. Очень естественно, что ч[е]/ѣ/мъ чаще американцы

// л. 181 (28)

слѣдовали этой политикѣ, тѣмъ шире становилась пропасть между нимъ и его народомъ. Впрочемъ во всякомъ случаѣ попытка эта, какъ и вся жизнь этого историческаго человѣка, достопримѣчательны, и представляютъ можетъ быть болѣе интереса, чѣмъ даже знаменитыя кровопролитныя войны какого нибудь Филиппа, Логана, Те[п]/к/умзе и всѣхъ тѣхъ славныхъ воиновъ, которыхъ [и англійскія] /исполинскія/ души въ продолженіи болѣе столѣтія оспаривали у бѣлыхъ своихъ враговъ влад[е]/ѣ/ніе это[го]/ю/ страною.

Оба начальника, говоритъ преданіе, направились опять къ Бойю, съ такою поспѣшностію, какую только допускало изнеможеніе старика. Но уже на слѣдующее утро /они, съ нѣкоторымъ безпокойствомъ, замѣтили свѣжіе слѣды мокассиновъ. Чѣмъ далѣе/ они подвигались впередъ, тѣмъ болѣе они убѣждались, что нѣсколько Мускоджіевъ передъ ними отправились по той же дорогѣ. Мико, казалось, м[е]/ѣ/нѣе безпокоился, но молодой начальникъ все болѣе и боль[ше]/ѣе/ становился озабоченнымъ. Онъ однако молчалъ[,] съ привычнымъ самоотверженіемъ. Но когда они на шестой день послѣ т[о]/а/лька или сходки расположились для ночлега на томъ же самомъ мѣстѣ, которое за нѣсколько часовъ передъ тѣмъ было занято лазутчиками, Эль Соль не могъ д[а]/о/лѣе удержать свой языкъ. —

— Мико, сказалъ онъ, — поступилъ какъ благочестивый сынъ, когда исполнялъ велѣніе отца своего; но не какъ умный начальникъ поступилъ онъ, когда говорилъ своему народу[,]/./ [о]/О/нъ повиновался кипящему пылу, который гложетъ

// л. 182 (28 об.)

его сердце. Мико не слѣдовало бы это дѣлать, если онъ намѣренъ идти къ бѣлымъ.

— Когда красные воины отказались выслушать голосъ мико, развѣ они оттого менѣе сдѣлались дѣтьми его? спросилъ старикъ.

— А развѣ Токеа говорилъ Мускоджіямъ голосомъ отца? спросилъ Эль Соль многозначительно.

Мико молчалъ.

— Эль Соль — начальникъ, продолжалъ молодой Кумончи[.]/;/ — [С]/c/ердце его все еще не забыло той раны, какую нанесли ему бѣлые, убійствомъ его отца; но онъ отецъ многихъ дѣтей. Еслибы онъ одинъ могъ отмстить за злодѣяніе бѣлыхъ, онъ бы это исполнилъ: но это стоило бы крови его братьевъ. По этому онъ предоставляетъ месть Вакондѣ, и живетъ для своего народа. Мико долженъ поступать такъ же. Если бѣлые узнаютъ, продолжалъ онъ, указывая на [—] слѣды, оставленные индѣйцами, — что мико шепталъ на уши своему народу, чело ихъ омрачится; можетъ быть даже, прибавилъ онъ, опустивъ взоръ къ землѣ, — они удержатъ залогъ, который оставилъ имъ мико.

Послѣдніе слова онъ произнесъ тихо, почти со страхомъ.

— Бѣлая Роза — дочь мико. Онъ платилъ за нее бобровыми и медвѣжьими мѣхами/./ [о]/О/нъ не оставилъ бы ее бѣлымъ, если бы они предлагали многія тысячи долларовъ.

Сердце молодаго начальника громко забилось.

— Сынъ мой долженъ развязать свой

// л. 183 (29)

языкъ, продолжалъ старикъ. — Онъ знаетъ, что отецъ его очень любитъ.

— Ваконда, произнесъ Кумончи едва слышнымъ голосомъ, — взялъ къ себѣ дочь мико…

Онъ замолчалъ, щеки его пылали, и онъ задрожалъ всѣмъ тѣломъ.

— Роза — дочь мико, вскричалъ старикъ. — Эль Соль вторично будетъ сыномъ Токеа.

— Отецъ мой! было все, что могъ произнесть молодой человѣкъ. Онъ бросился къ старику на грудь, и страшное волненіе, съ какимъ онъ вскочилъ и почти насильно увлекъ за собою старика, обнаружило невыразимую любовь, овладѣвшую молодымъ индѣйцемъ.

Быстро, и нигдѣ не останавливаясь, они спѣшили къ бойю, куда, [они] по прошествіи нѣсколькихъ дней, /они/ прибыли безъ особенныхъ приключеній.

— Видитъ ли мой отецъ? вскричалъ Эль Соль, когда они стояли на высотѣ блоффовъ, устремляя взоры на рѣку и на великолѣпную долину. — Токеа не могъ не уступить въ своей борьбѣ. Да поможетъ ему только великій Духъ, уйти теперь счастливо отъ враговъ.

Они стояли нѣсколько времени, какъ будто приросли къ землѣ, а потомъ тихо и мрачно направились къ долинѣ.

_______________

// л. 184 (29 об.)