ПАТОКА.

I.

Бѣлкинъ заканчивалъ служебную поѣздку.

Время было къ награднымъ, и предоставлялся удобный случай еще разъ напомнить о себѣ. Третiй годъ все обѣщаютъ переводъ въ губернскiй городъ, гдѣ всякихъ прибавочныхъ рублей на пятьсотъ больше, а не даютъ! Чортъ знаетъ! Надо же, наконецъ, создать мало-мальски приличное положенiе и выбраться изъ глухой дыры!

Погода стояла отвратительная, оттепели и дожди изгрызли дороги, но Бѣлкинъ не смотрѣлъ на погоду. Онъ пересѣкъ уѣздъ по всѣмъ направленiямъ, побывалъ на фабрикахъ, отыскалъ массу нарушенiй, составилъ по селамъ съ дюжину протоколовъ, захватилъ въ Разгуляйкѣ телятника безъ документа и, совершенно разбитый дорогами, ночевками, сухомяткой и тоской по дому, приближался къ послѣднему намѣченному пункту - къ затерянному въ поляхъ паточному заводу.

Объ этомъ заводѣ имѣлся доносъ:

“…А особливо поимѣйте трахмальный заводъ, а то что жъ такое отношенiе, и намъ обидно. Проявитѣ служебное усмотрѣнiе”…

Только стало брезжить, товаро-пассажирскiй поѣздъ высадилъ Бѣлкина на глухой станцiи. Во всемъ вокзалѣ только и была живая душа - заспанный сторожъ, который тушилъ лампы. Стало извѣстно, что здѣсь и буфетишки-то нѣтъ, а не то что лошадей, и что до завода верстъ семь. Итти пѣшкомъ, да еще съ перегруженнымъ портфелемъ, было неудобно.

- Слава одна, что станцiя. Съ паткой вотъ ежели подъѣдутъ… Ффу!..

Погасла послѣдняя лампа, и теперь холодный голубой разсвѣтъ глядѣлъ въ мутныя стекла. Со стѣны отъ окна веселый толстякъ протягивалъ дымящуюся чашку. Но и здѣсь увидалъ только пустоту.

Черезъ дорогу глядѣлъ на него грязный домишко съ синей вывѣсой чайной лавки. Лѣниво тянулся въ мутное небо дымокъ. Гуси подбирали подъ водопойной колодой. Съ надсадомъ, перегибаясь, точно давила ее невидимая рука, каркала ворона къ снѣгу.

- А у чайника?

- Чего тамъ! Гуси одни…

Чаю напиться? Но вспомнилось, что жена просила беречься и не занести чего-нибудь дѣтямъ, потому что въ уѣздѣ скарлатина.

- какъ тамъ у него… дѣти не болѣли?

- У Василь Митрева? Мальчикъ у него надысь померъ. Да кругомъ у насъ. У начальника теперь тоже…

Жутью повѣяло отъ сѣраго домишки и грязнаго снѣга.

Бѣлкинъ приказалъ отпереть чистый залъ, постоялъ у окна, увидалъ въ зеркало измятое желтое лицо и вышелъ на платформу.

Висѣли грузныя низкiя облака. Съ запаснаго пути чернымъ нутромъ глядѣлъ товарный вагонъ. На занесенныхъ снѣгомъ полѣнницахъ, за линiей, опять кричала ворона.

Прошелъ на другой конецъ платформы, къ грудѣ бѣлыхъ боченковъ. На днищахъ жирно стояло дегтемъ - “патока”. Смотрѣлъ, не ѣдутъ ли отъ завода, но пусто было въ бѣлыхъ поляхъ съ темнѣющей полосой дороги. Слушалъ капель.

И опять, какъ уже не разъ въ пути, думалъ, что за поганая его жизнь. Десять лѣтъ одно и одно. Если бы перебраться въ губернскiй городъ, тамъ все-таки… Не думалось дальше. А тутъ…

Поднялъ голову, увидалъ, что опять стоитъ передъ бочками, и опять читалъ: патока, патока, патока…

Какъ игрушечныя, вырисовывались на маслянистой дорогѣ подводы. Маленькiя-маленькiя лошаденки пропадали въ ухабахъ, встряхивали головами и опять выныривали.

Везли бочки.

II.

Высокiй, тощiй мужикъ - бурый азямъ болтатлся на немъ, какъ на шестѣ, - повезъ Бѣлкина на заводъ. Съ мѣста принялся ерзать локтями и причмокивать на клочкастую лошаденку и тормошился такъ всю дорогу, точно боялся, что лошаденка станетъ и не пойдетъ. И она останавливалась на ухабахъ, переводила духъ и пускалась дальше.

- И-эхъ, ми-ла-ай!..

Въ поляхъ было вѣтрено и промозгло. Изъ-подъ снѣгу, какъ старое веретье, выглядывали обвѣянныя вѣтромъ кучи мерзлой картофельной ботвы. Мужикъ сидѣлъ на грядкѣ простянокъ, укрывшись воротникомъ азяма, и поскребывалъ на ухабахъ огромной разбитой валенкой. Встряхивало и выбивало изъ рукъ портфель.

…Чорта его занесло куда! - думалъ Бѣлкинъ про заводъ.

Хотѣлось въ тепло, выпить крѣпкаго чаю съ лимономъ, и не вѣрилось въ голыхъ поляхъ, чтобы гдѣ-нибудь здѣсь можно было достать чаю съ лимономъ.

- Ни чорта у васъ и деревень нѣтъ…

- Е-эсть. Кроютца… И тутъ, и тамъ опять, и за бугорчикомъ…

Тыкалъ кнутовищемъ въ пустыя поля.

- И-эхъ, ми-ла-ай!..

Проглянули изъ-за бугорчика засоломенныя оконца. Березка плакалась на вѣтру поникшими вѣтками. Протяжно каркали на овинахъ вороны. И, чѣмъ дальше ѣхалъ и больше зябъ Бѣлкинъ послѣ безсонной ночи, больше досадовалъ, что такъ далеко заводъ.

Попался обозъ съ бочками.

- Патка все… Заводъ огрома-адный! И-эхъ, ми-ла-ай!..

Открылась деревушка по косогору, встала внизу, въ лощинѣ, красная желѣзная труба на цѣпяхъ, рѣчка съ черной водой въ бѣлыхъ берегахъ, горка желтыхъ бочекъ, маленькихъ, какъ боченочки лото, рощица. Хозяйскаго дома не было. Не было даже забора, только торчала на юру сторожка.

- Ну, и драный заводъ! Сторожка оказалась главной конторой. Бѣлкинъ велѣлъ прiѣхалъ къ семи, къ поѣзду, и вошелъ. За голымъ столомъ вихрастый паренекъ въ кофтѣ вносилъ въ книгу съ бумажекъ. Было угарно отъ раскалившейся печки.

- Кто завѣдующiй? - и грузно швырнулъ портфель.

Паренекъ пугливо прошмыгнулъ въ дверь, и пришлось самому снять шубу.

…Гмъ… За-водъ!

Вспомнилъ, что здѣсь придется пробыть до ночи, и почувствовалъ себя окончательно разбитымъ. Во рту не было маковой росинки съ вечера, когда на какой-то станцiи закусилъ котлеткой.

…Пожалуйста, не трать много… Не трать! Попробовала бы потаскаться такъ… Насовала своихъ ватрушекъ, думаетъ…

Замѣтилъ стопочку бумагъ на столѣ и заглянулъ. Счета. Вытянулъ одинъ, осмотрѣлъ и отложилъ. Просматривалъ и откладывалъ. Вспомнилъ доносъ.

…Забился въ лощинку, думаетъ…

- Здрасте-съ!

Въ контору вскочилъ коренастый малый въ обсаленной кожаной курткѣ. Онъ что-то еще дожевывалъ, вытиралъ ротъ рукавомъ и вихлялся, а сѣрые глаза услужливо спрашивали и сторожили. Живой руокй сгребъ счета, ткнулъ ногой въ печку, смахнулъ со стола рукавомъ и поставилъ табуретку.

- Сей минутъ-съ! Степка, хозяину сообщи!

Чиркнулъ спичкой и услужилъ.

- Пустое дѣло-съ… патка-съ…

- А счета не оплачиваете!

- Будьте покойны-съ, навсегда…

- Дайте-ка… Нѣтъ, вонъ вы ихъ въ книгу сунули…

Уже по одному виду малаго Бѣлкинъ рѣшилъ, что его хотятъ провести. Скривилъ ротъ, вытянулъ первый счетъ и ткнулъ пальцемъ.

- А это что? Марокъ нѣтъ. - И поставилъ крестикъ.

- Странно-съ…

- Это?! Ни одного счета…

Онъ говорилъ строго, съ раздраженiемъ ставилъ крестики, но былъ доволенъ.

- Хозяинъ очень понимающiй… - и малый свернулъ голову на бокъ и слѣдилъ за крестиками.

- Видно…

- А вотъ сами идутъ-съ…

Подъ окномъ прошелъ кто-то въ оленьей дохѣ. Бѣлкинъ ждалъ, что придетъ такой же обсаленный, ядреный и красномордый, а тутъ вдругъ доха и пенснэ. Насторожился.

- Бѣлкинъ, податной инспекторъ.

Непринужденно щелкнулъ портсигаромъ, толстымъ серебрянымъ портсигаромъ съ золотой монограммой.

Рукопожатiемъ оба сказали, что понимаютъ другъ друга, что даже рады встрѣчѣ въ этихъ глухихъ мѣстахъ.

- Очень прiятно, но… зачѣмъ же сюда? Тутъ лабораторiя у меня, анализы… Почему не просилъ? - кинулъ онъ малому. - Виноватъ, вы уже испачкали рукавъ… Сколько разъ говорено - не швырять глюкозу!

- Степка чай пилъ-съ…

- Пожалуйте! Они пьютъ чай съ глюкозой! Удивительный народъ!

Бѣлкинъ тоже сдѣлалъ удивленное лицо, хотя ясно и не представлялъ, можно ли пить чай съ глюкозой.

- Степанъ, пальто барину.

Бѣлкинъ потянулъ за портфелемъ.

- Не безпокойтесь. Степанъ.

III.

Пошли заводскимъ дворомъ, мимо каменнаго сарая. Раскинувъ широкiя творила, смотрѣлъ онъ въ мутный свѣтъ чернымъ нутромъ, въ которомъ что-то всхлипывало и вздыхало. У входа, на холоду, обвязанныя. Тряпьемъ бабы мѣшали веслами въ огромныхъ чанахъ что-то густое и желтое.

- А это… клюкозу студятъ…

Бабы медленно выворачивали тяжелую липкую массу, которая тянулась съ веселъ жирными лентами.

- Въ глазахъ щиплетъ? Идемте. Очень радъ. Личное свиданiе - это… А это бочки съ патокой… А то формализмъ слишкомъ въѣдается въ жизнь. По дощечкѣ вы… Двѣ бочки вотъ лопнули вчера, пудовъ тридцать…

Онъ показалъ на желтое, проѣвшее снѣгъ пятно.

- Прошли?

Осторожно переступалъ съ доски на доску и оглядывался, какъ бы не ударить Бѣлкина по ногѣ.

…Интеллигентный человѣкъ, - думалъ Бѣлкинъ, разсматривая мохнатую спину. - Хороша штука для дороги. Счета-то зачѣмъ я оставилъ?..

- Что? Запахъ такой? А это… сѣрная кислота въ сараѣ… Должно быть, чортъ ихъ дери, бутыль ахнули. Какъ же, для патоки. Ха-ха… Картофельная мука, сѣрная кислота и въ результатѣ - вкусовое вещество. Какъ вы сказали? Да, больше бабы. Вѣрно, не легкая. Липь набивается въ волоса, въ глаза… Въ грудь лезетъ кислота. Что подѣлаешь! Каждый день отпариваютъ въ печахъ.

Подходили къ сосновой рощицѣ, которую запримѣтилъ Бѣлкинъ сверху, отъ деревни. Это была совсѣмъ еще юная малюсенькая рощица, свѣженькая, какая-то радостная въ неуютной лощинѣ. Чуть пахло смолкой и иглами. Даже снѣжкомъ какъ-будто пахло здѣсь, - такой онъ былъ чистый, похрустывающiй снѣжокъ.

Съ бѣлой поляны, за рощицей, глянулъ зеркальными окнами сосновый розовый домъ.

- Вѣрно, вѣрно. Его не видно съ дороги. Га!

Молоденькая затянутая горничная - такую Бѣлкинъ разъ только видѣлъ ъ Москвѣ - открылъ дверь. Палевый сенбернаръ лѣниво поднялся и обнюхалъ ноги.

- Прошу.

Инженеръ - Бѣлкинъ прочелъ это на двери - повелъ черезъ гостиную съ волчими коврами въ углахъ. Шелъ онъ вѣскимъ хозяйскимъ шагомъ, высокiй, сухощавый, въ черной курткѣ.

…Какъ, однако, живетъ! Ковры…

И вспомнилъ свою отрепанную мебель съ тряпочками на спинкахъ.

Въ кабинетѣ было темновато отъ гардинъ и сплошного чернаго ковра изъ кромки. Тянуло холодкомъ и покоемъ отъ темной кожи широкихъ креселъ. Чугунныя уральскiя группы увѣсисто и хмуро стояли по угламъ на тумбахъ. Въ темномъ каминѣ за бронзовой рѣшеткой тлѣлъ пурпуромъ уголъ.

Послѣ неуюта и изморози было прiятно подойти къ огню и протянуть руки, но, помня о дѣлѣ, Бѣлкинъ присѣлъ сбоку стола и рылся въ кармашкахъ, отыскивая ключикъ портфеля. Нашелъ и строго кашлянулъ.

- Я бы приступилъ…

- Простите, сейчасъ…

Инженеръ подошелъ къ столу и передалъ въ телефонъ:

- Дать сюда книги и документы!.. - Что, простыли? Такая погная погода.

Онъ крѣпко, какъ и Бѣлкинъ, потеръ руки, придавилъ пуговку и сказалъ мягкимъ шагамъ въ гостиной:

- Чаю намъ, Дара! Позволите?

Бѣлкинъ поблагодарилъ и опять вспомнилъ про остальные счета. Инженеръ откусилъ сигару и прикурилъ отъ уголька.

- Благодарю васъ, у меня свои.

И, хоть совсѣмъ не хотелось курить, Бѣлкинъ щелкнулъ портсигаромъ.

- Все работали? - весело подмигнулъ инженеръ на пузатый портфель.

- Мм-да… - и тоже взглянулъ.

Дара принесла чай. Бѣлкинъ покосился и примѣтилъ высокiе каблучки и узкую модную юбку, обтягивающую ноги.

- Нѣтъ, нѣтъ. Это васъ согрѣетъ. За-мѣ-чательный коньякъ. Самъ изъ Францiи вывезъ.

Коньякъ былъ чудесный. Бѣлкинъ сидѣлъ въ мягкомъ креслѣ и прихлебывалъ съ ложечки крѣпкiй душистый чай съ лимономъ, о чемъ только-что мечталъ въ холодныхъ поляхъ.

…Во Францiи былъ… Такая горничная… приличная… Должно быть, тоже спецiально выписалъ… Зачѣмъ я счета оставилъ? Ссунетъ ихъ этотъ кожаный…

Уловилъ мягкiй взглядъ инженера и смутился.

- Подъѣзжаю къ вашему заводу - голо кругомъ. Домика-то вашего не видно…

- Га! - засмѣялся инженеръ, приподымая усы и сдвигая кожу на лбу.

…Точно нюхаетъ…

- Глянули на мой драный заводъ… Га!

- М-м-да… Заводикъ, дѣйствительно…

- Га! НЕ запрягать же клячу въ ландо! Все по мѣсту. Да-съ, сѣро-сѣро у насъ.

Онъ вытянулся въ креслѣ и заложилъ пальцы въ карманы куртки. Бѣлкинъ взглянулъ на часы - первый часъ шелъ.

- Не безпокойтесь, сейчасъ принесутъ. Да-съ, вообще скверно, дико все у насъ. Скверно живутъ, скверно ѣдятъ, скверно работаютъ. Промышленность… - онъ протянулъ палецъ къ бутылкѣ съ коньякомъ - должна нести культуру въ медвѣжьи углы, а у насъ… Московскiе…

Подвинулъ корзиночку, къ которой тянулся Бѣлкинъ.

- Интересно, интересно… - оживился тотъ, окуная сухарь въ стаканъ. - какiя же, собственно, причины, что вотъ у насъ?..

…Замѣчательные сухари…

- Причины? Га! Масса причинъ! - Что еще? - крикнулъ онъ къ гостиной. - Виноватъ, одну минутку…

Хотѣлось ѣсть, и Бѣлкинъ взялъ еще сухарикъ. И спать хотѣлось. Слипались глаза въ теплѣ. Вѣдь, столько ночей въ дорогѣ. Прошелся, чтобы сбросить навалившуюся дремоту, подошелъ къ камину, пригрѣлся, закрылъ глаза и сразу забылся. Откачнулся и вздрогнулъ. Изъ двери смотрѣлъ инженеръ.

- Чудесная штука эти камины… - дѣлая оживленное лицо, сказалъ Бѣлкинъ и подавилъ зѣвокъ.

- Позволите, я лучше прикажу дать къ камину… Нѣтъ, право, удобнѣй. Дара!

…Ухаживаетъ, - мелькнуло въ головѣ. - Пусть…

Ловкая Дара придвинула столикъ съ подносомъ. Теперь Бѣлкинъ сидѣлъ камина, на турецкомъ диванѣ.

…Какъ прилажено! Вотъ Лукуллъ…

Онъ могъ бы сказать иначе, но такъ все путалось въ усталой головѣ.

- Что я сказалъ?.. - продолжалъ инженеръ. - Да, причины… Мы, такъ называемая ин-тел-ли-генцiя, призваны строить жизнь! Га! Какая чепуха!

Бѣлкинъ давно ничего не читалъ, кромѣ приложенiй и происшествiй, даже втайнѣ и съ грустью считалъ себя отсталымъ, но то, что высказалъ сейчасъ инженеръ, былъ полный абсурдъ. И потому онъ сдвинулъ брови и чуть скосился.

- Сейчасъ выскажусь. Жизнь строитъ всякiй, кто дѣйствуетъ. Дѣй-ству-етъ! Идеалы? Га! Принципы? Чортова пропасть красивыхъ словъ! Самопожертвованi, “нашъ меньшой братъ”, ничего не говорящее, пустозвонное слово - идеалы! Одѣялы!

- Но позвольте… - и не сталъ настаивать, потому что и мысли отяжелѣли, какъ и все тѣло.

- Знаю, знаю, что скажите… - улыбнулся инженеръ, мило грозя ложечкой, а Бѣлкину стало даже прiятно. - Скажете и ничѣмъ не докажете.

…И чего канителится!

- Пиши, говори, плачь, отводи душу. Кто хоть что-нибудь получилъ отъ этого? Меньшой-то братъ и х н i й получилъ?

…А тебѣ не все равно? Вотъ чортъ!

- Получили одни слезокапы. Пожевали, поусладились въ такомъ-этакомъ слезокапномъ настроенiи… А что дали? Моя баба глюкозу мѣшаетъ - больше даетъ. А то девяносто девять этихъ радѣтелей страдаетъ печонкой да похаживаетъ себѣ ручки въ брючки, статейки пописываетъ, а одинъ что-то пыжится сотворить, и ни чорта не получется. Пожалуй, пиши трактаты и ной, что на лунѣ нирожна нѣтъ. Луна сейчасъ разрыдается и заживетъ.

У Бѣлкина начинало постукивать въ вискахъ, а правый глазъ - къ камину - нѣтъ-нѣтъ да и сомкнетсяю

- Водокачка-съ!

Онъ сразу оборвалъ, и Бѣлкинъ вздрогнулъ, точно куда-то провалился.

- Не прикрывайся! Плачешь? Пожалуйте сюда, на поля! Носовые-то платки для насморка побереги! Дѣйствуй! Иди, обламывай, выводи въ форму! Спячка - буди, упорство - крути, накладывай узду! Пищитъ, хряпаетъ - никакихъ! Въ цѣль смотри! Крути! Знаете, какъ некладеннаго жеребца… вотъ! - онъ вытянулъ жилистый кулакъ и подергалъ. - Качай, а тамъ жизнь найдетъ равновѣсiе. Га!

Бѣлкинъ опять вздрогнулъ, разомкнулъ глазъ и, чтобы не дать ему опять закрыться, принялся разглядывать чугунную группу на каминѣ: знакомую группу - мужика за сохой и лошаденку, струной вылезающую изъ хомута. Думалъ, что хорошо бы завести каминъ. Вспомнилъ о дѣлѣ и взглянулъ н часы.

- Сейчасъ принесутъ. Таъ вотъ-съ… Скажу о себѣ. Явился я сюда безъ гроша…

Бѣлкинъ заинтересовался.

- Карьеру могъ дѣлать въ Питерѣ, связи есть, все… По указкѣ вертѣться? Слуга покорный. Конечно, зама-анчиво въ центрѣ жить… Всѣ рвуться!.. - и посмотрѣлъ, какъ бы спрашивая - небось, рвешься?

- Прiѣзжаю сюда. Терочный заводишка. Хозяинъ прогоралъ, мужики дохли. Песокъ здѣсь… Картошки сажали - грошъ. Пудъ, понимаете, пятиалтынный. Поведи-ка дѣло! Схватилъ заводишко за векселя. Смотрите теперь. какъ по волшебству, вся округа - сплошная картошка. Расшевелилъ! Теперь считайте: пудъ - пять-семь копеекъ, а мужики въ барышахъ. Терку съ патокой соединилъ, развилъ дѣло… Моя патока - шедевръ! Лучшiя кондитерскiя фирмы берутъ. Счета покажу - ахнете!

…Да ужъ пора бы…

- Моя глюкоза - лучшiй возстановитель красокъ. А заработокъ? То-то и есть! Я кормлю! Вотъ-съ какими шагами должна идти культура. И она придетъ. Но пока… - онъ махнулъ къ окну, - они все тѣ же. Заморенныя клячи, косыя избы… Переходная ступень. Отлетитъ шелуха, будутъ зерна. Пьютъ дьявольски. Смотрѣть противно. Видите рощицу? Три года жилъ я въ сторожкѣ, спалъ въ боковушкѣ. Не могъ привести сюда женщину! Изъ сторожки я видѣлъ гнилыя избы на косогорѣ - глза промозолили, и, когда приступилъ къ стройкѣ, здѣсь построился, за рощей. Покойнѣй работать. Сюда, наконецъ, я могъ ввести женщину, мою жену… Какъ же, женатъ… Поѣхала рояль выбирать…

…Хорошо ему пѣть, а вотъ по уѣзду бы погонять… - ворчливо думалъ Бѣлкинъ.

- Теперь, правда, сносно живу… - продолжалъ инженеръ, подхватывая на ложечку бѣлую колбаску пепла съ сигары и сбрасывая въ каминъ.

Онъ рѣзко и округло ставилъ слова, точно выворачивалъ рычагами. Усталой головѣ Бѣлкина слова эти казались крѣпкими костяными шариками: подкатывались къ уху, щелкали, отскакивали съ сухимъ трескомъ, а тамъ еще, еще… Чай съ коньякомъ и тепло камина разморило его.

- Силы у насъ мертвы! Въ земствѣ кричу: здоровыхъ школъ, школъ, школъ!..

…Ко-ко-ко! - постукивало въ ухѣ. Открылъ глаза. Инженеръ поставилъ ногу на стулъ и потрясалъ сигарой.

…Вотъ канителится… Ну, школъ и школъ, и прекрасно…

- А дикость какова! Что такое глю-ко-за? Сгущенная патока. Процентъ сѣрной кислоты значителенъ, и другое еще… А какъ они ее жрутъ! Какъ дорвутся до заработка у меня… Тутъ ихъ въ трехъ деревняхъ сто восемьдесятъ душъ, а работу я могу дат пока ь только сорока и для управленiя мѣняю ихъ черезъ два мѣсяца… Какъ дорвутся, начинаютъ жрать, жрать, жрать… въ буквальномъ смыслѣ по-жи-рать глюкозу!..

…Ра-ра-ра… - заскрежетало въ ухѣ Бѣлкина. - Жа-жа-жа…

- Сжираютъ до двухъ фунтовъ въ день. До трехъ даже! Напрутся и, какъ отравлнныя крысы, начинаютъ хлестать воду вонъ изъ той поганой рѣчонки. Мечутся, стонутъ, ихъ пучитъ, рветъ брюхо. Штрафовать сталъ! Что я могу? Хоть это сдерживаетъ. За восемь лѣтъ ихъ покончилось человѣкъ десять. У всѣхъ поголовно катарръ. Всѣ икаютъ. Вы прислушайтесь - они всѣ икаютъ…

Бѣлкинъ вспомнилъ мужика, у котораго точно что перетряхивалось внутри, какъ камешки.

- Наконецъ, норму ввелъ! Кончилъ работу - получай четверку глюкозы и баночку патоки. Но чертовски выносливы! Насъ съ вами давно бы стащили на кладбище, а у меня есть Михей, который до того изловчился, что жретъ по три фунта и только попроситъ кваску…

Бѣлкинъ взглянулъ на портфель, вспомнилъ счета въ конторѣ, доносъ и озлился. Ужъ не оттягиваетъ ли инженеръ?

…Пой, пой… Мы въ книги-то поглядимъ, культуру-то въ книгахъ посмотримъ. И домикъ, и за границу катаешь, и жена за роялью поѣхала, а вотъ штрафъ тебѣ будетъ! Сигарами думаешь задобрить, коньякомъ?

- Такъ-то вотъ, сударь мой!

…Какой я ему “сударь мой”? Я ему сейчасъ покажу.

- Гм… - сдѣлалъ онъ строго и наморщилъ лобъ. Вынулъ черные часики.

- Въ моемъ распоряженiи… гм…

- Въ вашемъ распоряженiи… - инженеръ придавилъ въ кармашкѣ, и прозвенѣло мягко - разъ и два перебоя. - Половина второго. О, еще четыре часа! Очевидно, тамъ приводятъ въ порядокъ документы. Веселаго мало, но нечего унывать. Опытъ и знанiя - вотъ они гдѣ! - онъ хлопнулъ себя по лбу. - Это ужъ у насъ не вырвешь, шалишь! Га!

…Пой, пой. Я, братъ, тебя знаю, какъ подъ ногтемъ грязь. А штрафъ-то ты все-таки за-пла-тишь!

- Несутъ, - сказалъ инженеръ, заглянувъ въ окно. - Все успѣете. И оштрафуете меня, и…

- Почему же я непремѣнно долженъ васъ оштрафовать! - обидѣлся Бѣлкинъ.

- Шучу, конечно. Ну-съ… на-чне-омъ, по-жа-а-луй!

IV.

Инженеръ нажалъ кнопку, и въ тишинѣ квартиры побѣжала серебряная дробь. Вошла Дара.

- Дайте книги.

Бѣлкинъ теперь лучше разглядѣлъ ея вертлявость, задорный взглядъ продолговатыхъ глазъ съ остро брошенными бровями и наивно, съ вопросомъ приподнятую губку. Поймалъ игривый поворотъ на высокихъ каблучкахъ и слушалъ, какъ они четко-четко защелкали за дверью.

- Теперь изъ другой оперы пойдетъ… - инженеръ крѣпко потеръ руки. - Ого! Все трофеи?

Онъ ткнулъ пальцемъ въ толстыя пачки бумагъ, которыя Бѣлкинъ дѣловито вынималъ изъ портфеля, отыскивая чистую бумагу.

- Мм-да, есть… - затаившись, промычалъ Бѣлкинъ и почувствовалъ знакомый задоръ. - Хватилъ тутъ фирмочку одну… тысченки на три.

- Ого!

Въ молчанiи изъ шкафа старинныхъ часовъ слышалось - чи-чи-чи, точно застрялъ тамъ огромный кузнечикъ и потрескивалъ. Дара внесла груду замасленныхъ книгъ и коробку, запнулась каблучкомъ на коврѣ, и книги съ грохотомъ полетѣли на полъ.

- Э, какая ты… Ну, подымай…

Они смотрѣли, какъ она ерзала по ковру, путаясь пальцами въ страницахъ и высыпая изъ книгъ счета. Одна нога ея вытянулась изъ-подъ юбки, показывая голубой чулокъ съ черными звѣздочками, высокiе лакированные башмаки. Бѣлкинъ вспомнилъ стоптанные башмаки жены. Встрѣтилъ взглядъ инженера, который какъ-будто подмигивалъ ему на копающуюся горничную и спрашивалъ - какова?!

Остались одни. Бѣлкинъ вставилъ пенснэ медленнымъ, какъ бы подкрадывающимся движенiемъ, кашлянулъ, какъ бы для того, чтобы отбросить все легкомысленное и не идущее къ дѣлу, и со вздохомъ открылъ главную книгу. Вглядѣлся, пеерлисталъ, открылъ еще новую книгу, опять вглядѣлся.

- А счета?

Инженеръ ходилъ по кабинету и насвистывалъ.

- А вотъ… - и щелкнулъ по коробкѣ.

…Свисти, свисти…

Онъ уже усмотрѣлъ что-то и отложилъ.

- Что такое?

- А это… я потомъ, провѣрю…

Онъ уже нашелъ, что ему было нужно, и сказалъ такъ только изъ вѣжливости. Инженеръ посвистывалъ съ перерывами и прислушивался къ шелесту.

- Что такое? Развѣ что…

Бѣлкинъ съ замиранiемъ сердца уловилъ, что крупная покупка совсѣмъ не оплачена. Не могъ удержаться и щелкнулъ пальцемъ.

- Что такое?.. Па-азвольте…

Инженеръ вскинулъ пенснэ и долго вглядывался.

- Странно… Сколько?

- Какъ-съ?

- Я спрашиваю про штрафъ…

- Мм… Съ вашей стороны тутъ… на четыреста восемнадцать… на четыреста двадцать три.

Онъ не смотрѣлъ на инженера.

- А-а… Пожалуйста, пожалуйста…

Опять принялся насвистывать, но Бѣлкинъ и по свисту понималъ, что зацѣпило.

- И еще вотъ…

- Какъ вы сказали?..

И не дожидаясь отвѣта, вскинулъ пенснэ.

- Уди-вительно! Ничего не пойму…

Онъ передернулъ плечами, зашелъ сзади и оглянулъ грязный воротничокъ, лысину и сутулую спину. Бѣлкинъ почувствовалъ этотъ взглядъ и сказалъ сухо и твердо:

- Еще.

- Много? - спросилъ инженеръ, смотря на лысинку.

- тутъ посерьезнѣй. На восемьсотъ шестьдесятъ-съ…

Листокъ былъ уже въ рукѣ инженера. Въ тишину кабинета вошелъ со двора заводскiй гудокъ.

- Пожалуйста, пожалуйста… - холодно бросилъ инженеръ, выпуская листокъ, за который Бѣлкинъ держался пальцами и чуть потягивалъ.

Онъ пропустилъ три мелкихъ счета, чтобы не придираться, и не могъ удержаться и пропустить крупный счетъ.

- Опять… - угрюмо сказалъ онъ, тыкая пальцемъ.

- Пожалуйста, пожалуйста…

Инженеръ откусилъ сигару, выплюнулъ и рванулъ спичкой.

- И еще…

Въ голосѣ Бѣлкина слышалась обида, досада. Законы не исполняются, но не онъ же писалъ законы. Они суровы, несправедливы, быть можетъ, у инженера совершенно вѣрный взглядъ на дѣло, и въ кабинетѣ у него хорошо, и Бѣлкинъ вполнѣ понимаетъ, какъ все это непрiятно, но…

И слышалъ уже тономъ ниже:

- Пожалуйста, пожалуйста…

…Тысячи на двѣ есть… Могу разорить…

Поглядѣлъ на несгораемый шкафъ и отложилъ къ горкѣ три новыхъ счета.

…Свиститъ…

Заглянулъ въ книгу, провѣрилъ и не нашелъ въ бумагахъ крупныхъ сдѣлокъ. Подумалъ было: “пропустить къ чорту, и такъ достаточнл”, и все же спросилъ:

- А эти сдѣлочки у васъ гдѣ?

- Боже мой! Но я же не знаю. Да-а, эти? Гм… Посланы для свѣрки.

Бѣлкинъ поднялъ голову и встрѣтилъ холодный взглядъ. Взглядъ этотъ говорилъ: да, да, посланы! Что?

…Вретъ.

- Хоро-шо-съ… Я попрошу представить ихъ впослѣдствiи.

- Пожалуйста…

Дѣло было сдѣлано. Только теперь Бѣлкинъ позволилъ себѣ закурить. Нельзя же тянуть за душу. Не грабить же, въ самомъ дѣлѣ, явился онъ. Законъ закономъ, но и приличiя тоже чего-нибудь стоятъ. Вотъ онъ пришелъ и тянетъ у него изъ кармана, и тому, понятно, непрiятно, но онъ какъ вполнѣ воспитанный человѣкъ все же говоритъ: “пожалуйста”. Инженера ему, конечно, не жаль, и тотъ притаился и говоритъ сквозь зубы, и его можно постепенно довести и накалить такъ, что…

…По тѣмъ сдѣлкамъ еще тысячи на три будетъ… Докладъ дамъ самый подробный… А недостающiе отмѣчу…

- Кушать подано.

Дара стояла въ дверяхъ въ бѣломъ передничкѣ, съ алымъ бантикомъ въ волосахъ.

Бѣлкинъ почувствовалъ невозможность итти туда, гдѣ подано кушать. Стоялъ и сосредоточенно перелистывалъ книги, какъ не слыхалъ.

- Оставимъ пока, а?

Инженеръ стоялъ передъ нимъ, засунувъ руки въ карманы, смотрѣлъ весело и говорилъ давешнимъ непринужденнымъ тономъ.

- Благодарю васъ… но…

- Что такое? Здѣсь же не городъ, гостиницъ нѣтъ…

Бѣлкинъ благодарилъ и увѣрялъ, что надо спѣшить, что уже позавтракалъ на дорогѣ.

- Пустое. Можетъ, васъ это смущаетъ? - ткнулъ инженеръ пальцемъ въ отобранные счета. - Я напрямки люблю… Да?

Вопросъ былъ поставленъ такъ росто и дружески, что и отвѣтить нужно было прямо. И Бѣлкинъ сказалъ:

- Если хотите, да.

И сейчасъ же почувствовалъ себя легко.

- Тогда идемте. Нечего, нечего. Дѣло пусть и остается дѣломъ. Штрафъ - плачу. Законъ. Непрiятно? М-мда… А при чемъ вы? Надоѣло, увѣряю васъ. Рюмку водки не можемъ выпить безъ какихъ-то оглядокъ…

Бѣлкинъ совсѣмъ сконфузился. Стало стыдно мелкихъ подозрѣнiй, стало даже досадно, что такъ старался, помучилъ человѣка, испортилъ настроенiе, а тому какъ съ гуся вода. Еще великодушничаетъ. А про себя-то считатетъ его придирой, мелочью. Ужъ обязательно считаетъ, по всему видно.

- Да ну ихъ къ чорту, ваши счета! - инженеръ взялъ за рукавъ и потягивалъ. - Завтра же всѣ остальные вышлю, и катайте! Идемте… Мишка у меня, болванъ, конторщикъ… Самъ я больше по техникѣ…

Подхватилъ подъ руку и тянулъ.

- Циркуляры эти у насъ… Управляющiй новый, ретивый… насъ то загонялъ…

- А я самъ? - болталъ инженеръ, направляя въ столовую. - Плохая работа - штрафую, въ шею гоню. Завтра хлопаю по плечу… Такова жизнь. Сейчасъ - читаю Бодлэра, а черезъ часъ посылаю счета…

…Неоплаченные, - подмигнулъ самъ себѣ Бѣлкинъ.

V.

Сидѣли въ столовой, постукивали ножами, звенѣли рюмочками.

- Какая тамъ станцiя! Куры дохнутъ.

- Да ужъ… Ждалъ, тощища напала. Тутъ у васъ скарлатина ходитъ…

- Когда она не ходитъ! Позволите?

Инженеръ чокался, смотрѣлъ на свѣтъ и причмокивалъ.

- А вы расстегайчика… А, чортъ, жжется… А вотъ съ икрой. Бросьте эту кетовую замазку… Напоминаетъ пятна на снѣгу, гдѣ лошади… Бзз….

Инженеръ сдѣлалъ губами. Бѣлкину хотѣлось черной икры, которой онъ давно не видалъ, и только изъ приличiя потянулся къ красной, которую не долюбливалъ. Инженеръ самъ залилъ ему растегайчикъ зернистой.

Послѣ трехъ рюмокъ водки стало хорошо. Бѣлкинъ попробовалъ и сардинъ въ сбитомъ сливочномъ маслѣ, и ветчинки, прожаренной въ сметанѣ, и нѣжной, нарѣзанной широкими пластами лососины. Розовые омары вкусно высовывали крапчатыя лапки изъ провансаля въ граненой вазочкѣ, а влажный, какъ изъ-подъ вешняго дождя, салатъ сверкалъ совсѣмъ изумрудной свѣжестью.

- Рѣдисомъ здорово - хорошо! Какъ поцѣлуй еще не родившагося младенца…

Инженеръ ткнулъ розовый крупный рѣдисъ въ солонку и хрустнулъ.

- Хе-хе… поцѣлуй…

- Дрянь, не пейте. Давайте-ка энтова-вотэнтова. Монахи дохнутъ. Повадился ко мнѣ монахъ-игуменъ за патокой шляться. Раскусилъ изъ этой бутылки - понравилось. Все, бывало, проситъ: “а мнѣ энтова-вотэнтова”…

…Какъ живетъ!

Бефштексъ съ пустотѣлымъ картофелемъ Бѣлкину очень понравился. Залитый острымъ брусничнымъ вареньемъ, съ воткнутыми косыми ломтиками яйца, онъ напоминалъ какое-то мудреное пирожное. Дара такъ красиво обносила, опустивъ рѣсницы, и отъ нея пахло духами.

…А - ты какая!

Бѣлкину нравилось, какъ онъ стоитъ у косяка, покашивая глазомъ. Нравилось, какъ инженеръ густо говоритъ - Да-а-ра, - ласкающее что-то, бархатное. Нравилось, какъ она вскидываетъ усталыми глазами и идетъ, откинувъ голову, точно довѣрчиво спрашиваетъ всѣмъ тѣломъ:

- ну, что?..

- Нѣтъ, нѣтъ… Или, можетъ, предпочитаете англiйскую?

Инженеръ перегибался съ барственной лѣнцой и бралъ бутылку.

- Да ужъ… я лучше…

Почему англiйской было лучше, онъ и самъ не зналъ, но хотѣлось все-таки показать нѣкоторую самостоятельность вкуса. Сочный рѣдисъ настойчиво приглашалъ взрѣзать, круто подсолить и пустить въ дѣло. Такъ сочно похрустывалъ на зубахъ инженера, что Бѣлкинъ выпилъ англiйской и закусилъ рѣдисомъ.

- Да-а-ра!

…Хорошо - Да-ра. Откуда такую досталъ?

Вспомнилъ мазаную Лукерью, отъ которой всегда несетъ жжеными перьями и мыломъ.

…Славненькая… Дамъ ей полтинникъ на чай.

Поймалъ бойкiй взглядъ.

- Да-а-ра… берите…

Оттого ли, что всѣ эти дни ѣлъ скудно и больше всухомятку, помня просьбу жены, или потому, что мѣшалъ вино съ водками, онх слегка опьянѣлъ и рѣшилъ остановиться. Зналъ онъ, что бываетъ у него критическiй моментъ, который застигаетъ врасплохъ, когда начинаетъ мутить въ желудкѣ, выступаетъ испарина, а въ ногахъ чувствуется связь. Сталъ слѣдить за собой и нашелъ, что нѣкоторыя слова выходятъ скороговоркой. Поймалъ себя, когда сказалъ “сканчикъ”, вмѣсто “стаканчикъ”. Высморкался, чтобы прiободриться.

…Чертовски глупое положенiе… Все равно… Прiятный человѣкъ…

- У меня есть… бла-дарю…

- Бла-го-да-рю, не о-жи-далъ!

Бѣлкинъ вскинулъ глаза.

- Ха-ха-ха… Не выходитъ! Это вотъ: “не о-о-жида-алъ”! Граммофонъ у меня… Да-ра, дайте! Позволите?

А Дара уже несла тумбочку.

Попивали легкое бѣлое, а граммофонъ пѣлъ:

Мнѣ ма-ма-а-ша говорила-я…

Милочка, пришла пора тво-я,

Розы счастья на твоемъ пу-ти,

Муженька… хо-чу… те-бѣ… най-ти-и-и…

Инженеръ подмигивалъ, а Бѣлкинъ съ улыбкой смотрѣлъ въ раструбъ.

Разговоръ возобновился. Бѣлкинъ высказалъ, что домъ инженера ему чрезвычайно нравится, и онъ обязательно выстроитъ такой же, какъ только получитъ переводъ. Мечта жизни. Десять лѣтъ торчитъ въ поганомъ городишкѣ, а дѣти растутъ, надо учить. Удивительное вино… Не мускатъ?

- Аликанте розовое. Да, чортова ваша служба. Меня чуть было не сбили. Иди, иди къ намъ! Служи… Послалъ я его къ чорту.

А-ахъ, не та-акъ…

Вы слишкомъ воль-но…

- Здорово?

- Да. Такъ это вы кого же… къ чорту-то?

- Дядюшка у меня троюродный, по матери. Петровъ… Есть такой или былъ… Шишка…

- Петровъ?! Онъ и теперь… онъ и теперь…

…Къ чорту послалъ!

Бѣлкинъ поставилъ стаканчикъ, чувствуя дрожь въ рукѣ.

- Машинкой-то быть?! Атанде, генералъ Лефранде! Вашъ покорнѣющiй слуга… Га!

Инженеръ скомкалъ и швырнулъ салфетку.

- Мерси за казенные пироги. У меня свои пироги.

Взялъ яблочную слойку, перекусилъ крѣпкими зубами и запилъ полнымъ глоткомъ - даже хрупнуло.

А томный женскiй голосъ пѣлъ:

День незамѣтно прохо-одитъ,

Скучный, томительный де-энь…

Ночка на смѣну прихо-о-дитъ,

Сонъ и лю-бо-овная лѣ-энь…

Въ столовой сгустились сумерки.

- Да-ра, а кофе? Заслушалась…

Она усмѣхнулась губкой, но Бѣлкинъ уже не видѣлъ. Онъ хотѣлъ, чтобы инженеръ говорилъ о Петровѣ.

- Коньячку или ликерчику, а? Дара, смоквы.

И, когда она подавала вазочку, Бѣлкинъ видѣлъ, какъ инженеръ опустилъ руку подъ столъ, и вазочка дрогнула.

…Ого! Пить больше не буду…

И поймалъ себя, что сидитъ развалившись и постукиваетъ каблукомъ въ тактъ пѣсенки. Оправился и уловилъ, что Дара смотритъ отъ двери. Закрутилъ усъ.

…Какой же это Петровъ? Два Петрова… одинъ - вице-директоръ…

Въ столовой стлалась сизая пелена дыма. За окнами нависала муть раннихъ декабрьскихъ сумерокъ.

- Дара, шторы.

Она неслышно прошла и опустила шторы. Такъ же неслышно скользнула къ стѣнѣ и щелкнула контактомъ. Вспыхнуло. Бѣлкинъ почувствовалъ проясненiе, но глазамъ стало больно. Всю недѣлю спалъ онъ въ полусонъ, по волостнымъ правленiямъ, а двѣ ночи провелъ въ дорогѣ.

- Не хотите ли сельтерской? Да-ра!

У Бѣлкина качнуло передъ глазами. Онъ провелъ по лицу и пришелъ въ себя. Нѣтъ, ничего. Инженеръ куритъ и говоритъ про какую-то глюкозу. Сидѣлъ и слушалъ, стараясь не закрывать глазъ, и глядѣлъ въ лампочки. Чуть шевелилисб онѣ, пускали усики и расплывались въ пятна. А въ ушахъ постукивали шарики, кокали и откатывались.

…Ко-ко-ко… за-за-за… глю-ко-за… ко-ко-ко… Глюкоза… Вотъ смѣшное слово. Оно юлило, вертѣлось. Остренькое что-то было въ немъ, какъ юла, какъ шило. Глю-ко-за.

И, улыбаясь этому остренькому слову, онъ вдругъ нахмурился, замѣтивъ, какъ въ темномъ пролетѣ дври стоитъ Дара, вытираетъ полотенцемъ бутылку и смотритъ на него. Опять сталъ съ силой крутить усъ, точно хотѣлъ вывернуть его и встряхнуться. Чувства обострялись. Онъ различалъ всѣ мелочи - пятна на скатерти, крошку на усахъ инженера.

- Закалить энергiю, расшевелить надо!

- Мм-да… - отзывался Бѣлкинъ, стараясь укрѣпить взлядъ на радужномъ пятнышкѣ въ графинѣ.

Пятнышко заколыхалось и пропало. Бѣлкинъ понялъ, что инженеръ хочетъ налить, и оставилъ стаканъ.

-Благодарю… довольно…

И сказалъ: “довольно”.

- Только при полной мощи силъ… силъ капитала…

…Талъ-талъ-талъ… - вошло въ ухо Бѣлкину и завертѣлось.

- Уде намѣчаются перспективы…

- Конечно… Пер-спе…

Онъ такъ старался выговорить, что сломалъ. Наливалъ сельтерской и слѣдилъ, какъ бы не пролить. И пролилъ-таки. Чѣмъ-то сквернымъ пахло въ комнатѣ. Этотъ-то запахъ и мутилъ. Онъ шелъ отъ неубраннаго провансаля съ омарами, отъ сигары инженера, отъ груды окурковъ изъ пепельницы, смоченныхъ изъ рюмки. Отодвинулъ пепельницу. Запахъ стоялъ ѣдкiй, вязкiй. Было невыносимо противно. Бѣлкинъ сдѣлалъ глубокiй вздохъ, почувствовалъ выступающiй потъ и поднялся.

- Уже?

Бѣлкинъ не выпустилъ спинки стула и сказалъ нетвердо:

- Я бы на воздухъ… немножко…

- Идетъ! Заводъ смотрѣть, а?

Казалось, что инженеръ кричалъ.

…Только бы выйти… скорѣй… Зачѣмъ я такъ?..

Маленькая рука подставила ботинки. Онъ ткнулся въ рукава шубы, размахнулся и кого-то задѣлъ. Фыркнуло что-то, должно быть, проснулся сенбернаръ.

- Allons!

VI.

Вышли на воздухъ.

Уже чернѣлъ вечеръ. Въ сосновой рощицѣ не видно было отдѣльныхъ деревень. Здѣсь воздухъ былъ чистый, вольный, легкiй. Снѣжокъ похрустывалъ - хрупъ-хрупъ, должно быть, начинало морозить.

Бѣлкинъ шелъ медленно, останавливался и дышалъ. Остаться бы одному, постоять среди молчаливыхъ деревьевъ, на бѣломъ снѣгу. Слушать тишину. Нѣтъ, не совсѣмъ тишина: въ вершинкахъ позваниваетъ вѣтромъ. Сзади тяжелымъ хрустомъ идутъ шаги.

- Га! Лѣсокъ-то каковъ!

И такъ захотѣлось въ сани, въ тѣ утрешнiя сани, на сѣнную подстилку. Упасть и катить, катить, катить… по ухабамъ, въ падающей ночи.

…И-эхъ, ми-ла-ай!..

Пыхтѣло впереди вздохами - всхлипыванья какiя-то.

- Слышите, патока кипитъ… Баллоны открыты.

Изъ-за чернаго угла сарая выдвинулись впереди, на высотѣ, тусклые огни. А ближе, внизу, въ мутныхъ фонаряхъ, проступало черное жерло завода. Въ тускломъ свѣтѣ стояли вокругъ чановъ лохматыя фигуры и длинными веслами мѣшали, мѣшали, мѣшали, точно варили таинственное зелье.

…Все мѣшаютъ…

Хмурое утро далеко отодвинулось за этотъ короткiй декабрьскiй день.

Инженеръ остановился.

Бабы, сверкающiе при огнѣ матовымъ блескомъ сахарной слюны, мѣшали точно такъ же, какъ тогда, давно, утромъ. Что-то ежившееся черненькое сидѣло на чурбашкѣ подъ фонаремъ и казалось недвижной черной собачкой въ картузикѣ козырькомъ.

- ты кто такой? - спросилъ инженеръ, шутливо потопывая ногой.

Черненькое прижалось къ стѣнѣ и не издало ни звука.

- Мой это… помогать ходитъ… - смѣшкомъ отозвался бабiй голосъ.

- А глюкозу не ѣшь, а? Не ѣшь глюкозу? - наступалъ инженеръ, подрыгивая ногой.

- Не даемъ…

- И не ѣшь! Брюхо драть будетъ. Понялъ?

Черная собачка и на этотъ разъ не издала звука.

…Да тотъ ли это Петровъ?

Инженеръ подхватилъ Бѣлкина подъ руку и тащилъ въ полутьмѣ по шаткой скрипучей лѣстницѣ.

Въ верхнемъ этажѣ тускло горѣли лампочки: имъ мѣшалъ горѣть вязкiй запахъ и густой знойный жаръ. Мѣшали всхлипыванья. Тяжкой шеренгой вытянулись въ полутьмѣ пузатые мѣдные баллоны, гулкiе, поглядывающiе выпуклыми глазами слюдяныхъ дверокъ. Хлюпали и выбрасывали ѣдкое знойное дыханье.

Въ этой всхлипывающей, гулкой и знойной полутьмѣ метлись тѣни съ пятнами голыхъ грудей, шнурки ли крестовъ - не могъ разобрать Бѣлкинъ. Метались, терлись вокругъ урчащихъ баллоновъ, засамтривали въ мертвые ихъ глаза. Изъ раскрытыхъ, въ проволочной сѣткѣ, оконъ вѣяло въ жаръ холодной волной.

Инженеръ объяснялъ что-то, но Бѣлкинъ слышалъ тоько одинъ всхлипывающiй гулъ. Кружилось и тошнило отъ ѣдкости и звона.

- Пойдемте на воздухъ! - крикнулъ онъ инженеру и увидалъ бѣлые зубы и улыбающееся лицо.

Когда снова вышли на воздухъ, уже была ночь. Внизу все мѣшали, мѣшали. Въ полоскѣ свѣта изъ оконца конторы виднѣлась часть простянокъ и низенькiй крупъ лошади. Кто-то широкiй, переваливаясь, бѣжалъ изъ конторы.

- Что за лошадь? Возка кончилась?!

- Михѣй за ними прiѣхалъ-съ…

- А-а… Вотъ я разсказывалъ-то, жретъ глюкозу…

- Точно-съ. Намедни-съ въ споръ опять, простите сказать, на бутылку-съ…

- Ну?

- Не достигъ-съ… Простите сказать, передомъ пошло-съ… хи-хи-хи…

Бѣлкинъ забезпокоился, не поздно ли. Инженеръ позвонилъ въ кармашкѣ: четверть шестого.

…Протоколы писать!

Тревожное вдругъ забилось, забилось въ немъ.

- Черезъ часъ ѣхать… Надо кончить тамъ…

- Такъ что же, пожалуйста…

…Тѣ счета сейчасъ занести… А тѣ потомъ…

Спѣшилъ и прислушивался къ тяжелымъ шагамъ за собой. И опять вспомнилъ про Петрова.

…А тѣ пусть доставитъ… А онъ ихъ уничтожитъ. Ну, и чортъ съ нимъ, чортъ съ нимъ… Странно какъ-то… Прiятельскiя отношенiя…

Повернули, и теперь видны были, какъ золотые глаза, огни по косогору, глаза съ сiяньемъ. Тусклые глаза, недвижные, постные. Такъ свѣтятъ на пустыряхъ одинокiе фонари. Мутный свѣтъ. И вѣтеръ, который поднялся къ ночи, сѣялъ снѣжкомъ и игралъ мутными отсвѣтами.

- Лѣтомъ заглядывайте, покажу конскiй заводикъ. Не видали случки? Это я вамъ скажу… Тутъ помѣщикъ есть… у него жена…

Вернулись. Вошли въ кабинетъ. Бѣлкинъ взялъ отложенную пачку, придавленную чугунной рукой-прессомъ.

- Вотъ что… - сухо сказалъ онъ, не спуская взгляда съ чугунной руки. - Нехватаетъ главныхъ счетовъ…

- Разъ настаиваете, я…

Они встрѣтились взглядами.

- Прикажете бумаги?..

Рѣзкимъ движенiемъ инженеръ вскрылъ бюваръ.

- Постойте! - почти крикнулъ Бѣлкинъ. - Я тогда сразу… Пока оставлю у васъ…

И сунулъ отобранную пачку въ первую книгу.

- Хорошо-съ. А тѣ я оплачу…

Бѣлкинъ взглянулъ на инженера.

- Можно? Кто что теряетъ? - спрашивалъ инженеръ, улыбаясь холодными глазами. - Или нельзя?..

Оба смотрѣли съ проскальзывающими улыбками.

- Ну, что же… Разъ не попали мнѣ на глаза… Чортъ съ ними!

- Мишка у меня, болванъ… Знаете, я и эти всѣ оплачу!.. Недоглядка, конечно… А то берите, карайте… - совсѣмъ по-прiятельски говорилъ инженеръ.

Хотѣлъ что-то сказать Бѣлкинъ и сказалъ только:

- Хорошо-съ.

Точно сдунулъ.

- Только, пожалуйста, займитесь… Небрежно такъ все…

- Болванъ у меня конторщикъ, чортъ бы его побралъ! И потомъ вашъ законъ невозможенъ… Маленькая небрежность… Чортъ съ ними, надоѣло…

Инженеръ съ трескомъ захлопнулъ книгу.

- Идемъ чай пить. Да успѣете, успѣете…

Пили чай. Разливала Дара. Бѣлкинъ уже самъ налилъ себѣ коньяку, разспрашивалъ про стройку дома и все ждалъ, не заговоритъ ли инженеръ опять про Петрова. Старался навести, но тотъ весело болталъ о дѣлахъ, о патокѣ, которую - каковы! - подмѣшиваютъ даже въ конфеты, а дешевые сорта, для простонародья, поло-жи-тельно всѣ съ глюкозой.

- Заказы покажу - ахнете! А фирмы какiя! Товаръ такой - и въ краску и въ варенье… Ха-ха-ха! Что подѣлаешь! - такъ все переплелось. Увѣряю васъ, и въ конфекты! Га! Да вы сами, можетъ, ха-ха-ха… этой самой глюкозы переѣли не меньше Михея моего… Га!

Бѣлкинъ и самъ смѣялся. И Дара улыбалась изъ-за самовара влажными глазами.

…Лѣтомъ заверну… Да тотъ ли это Петровъ?

И, когда одѣвался въ пердней, и Дара съ смѣющейся губкой держала тяжелую шубу на бараньемъ мѣху, замѣшкался съ ботинками и, нагнувшись, между прочимъ, спросилъ:

- Частенько въ Питеръ закатываете?

Закатываете - вышло особенно игриво.

- Вотъ терпѣть не могу! Дохлый городишко…

- Гм… ботики у меня узковаты… У васъ тамъ, говорили, родственники кто-то…

- Много есть. Только ничего бщаго, давно порвалъ… Бѣлкинъ, наконецъ, попалъ въ шубу и вышелъ на воздухъ. Спохватился - забылъ портфель. Хотѣлъ звониться, но какъ-разъ отворилась дверь, рука протянула портфель, и голосъ Дары сказалъ:

- Сумочку забыли…

Щелкнулъ крюкъ, и Бѣлкинъ почувствовалъ, что его точно вытолкнули. Стоялъ въ темнотѣ передъ темной стѣной сосновой рощицы.

- А… - сказалъ онъ въ пустоту, какъ выдохнулъ. Постоялъ, посмотрѣлъ въ окна. Въ двухъ изъ шести на его глазахъ погасъ свѣтъ.

Пошелъ знакомой тропкой, по которой, казалось, ходилъ давно. Вошелъ въ рощицу, постоялъ. Изъ-за тонкихъ стволиковъ еще маячили свѣтлыя пятна оконъ.

- А!?.

Съ воющимъ звономъ пробѣгалъ по вершинкамъ рощицы вѣтеръ. И, когда Бѣлкинъ вышелъ на открытое мѣсто, въ лицо бросило острымъ мелкимъ снѣжкомъ, холодной пылью. Налетѣло съ другой стороны, сорвало фуражку и погнало. Онъ кинулся и наступилъ ногой. Опять осыпало, кинуло за воротъ и захватило духъ. Онъ закрылся портфелемъ. Застучало крупой по тугой кожѣ. Такъ, прикрываясь, пошелъ онъ на мутный свѣтъ у завода.

За сараемъ было тише. У баковъ уже не мѣшали. Подъ освѣщеннымъ окномъ конторы стояла толпа. Черное маленькое прыгало и юлило, похлопывая въ лапки. Лошаденку осадили назадъ, и на освѣщенномъ окнѣ чернѣла ея понурая голова съ развѣвающейся чолкой, и казалось, что какой-то игривый звѣрекъ бѣгаетъ и юлитъ по ней.

- Извозчикъ!

Въ свѣтѣ окна вытянулась черная лапа и застучала въ стекло.

- Михее-ей!

Изъ двери вышла закутанная фигура, и знакомый голосъ крикнулъ:

- Завтра у меня приди! Акулька Пѣнкина завтра замѣсто ее! Я те покажу собаку!

- Я тебѣ что сказала? - плакался бабiй голосъ. - Что я тебѣ сказала? Къ ребенку бѣгала, такъ ты пятакъ усчиталъ…

- Я те покажу собаку!

- Извозчикъ! Позовите извозчика!

- Сей минутъ-съ… Михея послать! Ѣхать-то неспособно будетъ-съ…

Малый вертѣлся съ папироской, сѣя по вѣтру искры.

- Прошу позвать извозчика!

- А вотъ я… погрѣлся малость…

Въ вздувшемся на вѣтру азямѣ, какъ на парусахъ, бѣжалъ отъ конторы Михей. Зачмокалъ и задергалъ подъ головой лошаденки, точно будилъ ее. Она откачнулась, съ усилiемъ отлѣпила отъ снѣга негнущiяся ноги и подалась.

- Дерюжку бы какую насалалъ, чумага!

Малый суетливо тыкалъ въ сѣно подъ Бѣлкина кулаками, укутывая ноги.

- Сани-то не обтеръ, чумага…

- Чичасъ, чичасъ… Нно-о!

Лошаденка не двигалась. Малый выхватилъ кнутъ съ передка и ударилъ е е по мордѣ. Свистнуло.

- Да ты…

Рванулась, и не кончилъ Михей. Побѣжалъ на вожжахъ, подгоняемый смѣхомъ сзади, прыгнулъ на ходу, перевалился, болтая огромными валенками, но сейчасъ же обернулся назадъ и вытянулъ надъ головой Бѣлкина кулакъ.

- Твоя лошадь, сво-лочь!?

Сразу смолкъ, какъ испугался, спрыгнулъ и побѣжалъ рядомъ, въ горку, почмокивая и икая.

Подъ горой было тихо. Кто-то черный брелъ по дорогѣ, кричалъ что-то въ сыпавшiйся снѣгъ, а за нимъ, попрыгивая, чернымъ комочкомъ катилось маленькое. Совсѣмъ рядомъ, сбоку, смотрѣли свѣтлые глаза избъ, и сами онѣ стояли черныя и нѣмыя подъ нахохлившимися крышами. И сыпало, сыпало косой, черной на свѣту полосой - снѣгомъ.

Качнуло. Это Михей опять прыгнулъ въ сани. Рвануло вѣтромъ сбоку, и Бѣлкинъ спрятался въ воротникъ.

- И-эхъ, ми-ла-ай!

VII.

Играло въ поляхъ.

Встряхивало глухо во тьмѣ, ухало тупымъ громомъ вѣтровыхъ порывовъ. Мело.

Совсѣмъ ушелъ въ воротникъ Бѣлкинъ, съежился и съ томленiемъ слушалъ, какъ что-то совсѣмъ рядомъ тонко-тонко посвистываетъ. Этотъ свистъ то замиралъ ноющей ноткой, какъ выносилъ вверхъ, то жужжалъ, и тогда казалось Бѣлкину, что это сани бѣгутъ подъ гору, въ рыхлый сыпучiй снѣгъ.

Согнувшись, прислушался онъ, какъ гулко перетряхивается въ просторахъ, укатится невѣдомо куда, замретъ и опять гулко ухнетъ и ударитъ сбоку, того и гляди - подхватитъ сани и умчитъ.

…А, какая метель!

Прислушивался и, наконецъ, понялъ, откуда свистъ: въ замочкѣ портфеля. Перевернулъ, и свистъ кончился.

- И-эхъ, ми-ла-ай!

Вспоминались бѣлыя поля, теперь закрытыя волнующейся тьмою, тихiй пасмурный день. Жмурилъ глаза и какъ-будто со стороны видѣлъ, какъ ползутъ въ огромныхъ поляхъ маленькiя сани, маленькая, какъ муха, лошаденка, маленькiй-маленькiй, какъ головка обожженной спички, Михей, а кругомъ крутится и сыплетъ и гонитъ невѣдомо куда. Вотъ-вотъ накроетъ. Прыгаетъ по полямъ на мягкихъ лапахъ огромный невѣдомый звѣрь въ чернотѣ. Убѣжалъ. И опять близится.

Тряхнуло на ухабѣ. Стали. Выглянулъ изъ-подъ козырька - сѣчетъ!

- Н-но-о! - упрашивалъ сиплый голосъ. - Да н-но-о!

Тронулись. Должно быть, уснулъ Бѣлкинъ, забылся, потому что не видѣлъ, какъ спрыгнулъ Михей и что-то творилъ въ темнотѣ. Стоялъ, обметаемый снѣгомъ, передъ головой лошаденки и тянулъ.

- Михе-ей!

Сорвало вѣтромъ. Хотѣлъ слѣзть, уже занесъ ногу, но такъ метнуло въ вѣтрѣ цѣлымъ сугробомъ, такъ засыпало, что Бѣлкинъ приникъ и ткнулся лицомъ въ заснѣженное сѣно. Поднялся, чтобы еще разъ позвать, но въ открытый ротъ хлынули потоки вѣтра и опять пригнули. Прыгнуло что-то въ сани, и опять поползли.

- Мететъ какъ - бяда! - услыхалъ Бѣлкинъ надъ ухомъ скрипучiй голосъ, но не испугался, а обрадовался, потому что Михей былъ здѣсь.

Сталъ думать, сколько еще осталось ѣхать, и въ щель между козырькомъ и краемъ воротника увидалъ свѣтлыя пятна сбоку, косую сѣтку снѣга и надъ головой черныя бьющiяся въ вѣтрѣ вѣтки. И понялъ, что это та самая деревенька съ засоломенными оконцами, деревенька на полпути. Такъ еще уныло каркали на овинахъ вороны. Безлюдная и нѣмая днемъ, она казалась теперь такой желанной и радостной со своими тихими свѣтлыми глазами, покойно вглядывающимися въ буйную черноту ночи. Зайти?

И какъ бы въ отвѣтъ услыхалъ сиплый просящiй голосъ:

- Можетъ, погреться?

Сани остановились въ свѣтлой полосѣ, подъ черными деревьями. Шумѣло и завывало въ сучьяхъ. Бѣлкинъ выбрался изъ саней, отошелъ къ оконцу и взглянулъ на часы.

- Поѣзжай, поѣзжай… опоздаемъ…

- Передохнетъ малость..

Бѣлкинъ увидалъ всю заснѣженную понурую голову лошади, зажмуренные глаза. Михей оправлялъ запряжку.

- Да ѣдемъ же!

- Да ей…

Рвануло съ полей въ деревню, какъ въ коридоръ, и унесло слово Михея.

Опять ѣхали въ темнотѣ. Послѣднiй свѣтлый глазъ давно потонулъ за сыпучими буграми…

Толкнуло, и Бѣлкинъ открылъ глаза. Тьма. Сѣкло въ лицо. Опять не было впереди Михея, и оттого такъ сѣкло.

- Михе-ей!

Сыпало. Черное мѣстечко, оставшееся послѣ Михея въ саняхъ, замело на глазахъ. Отдувало въ сторону хвостъ лошаденки. Бѣлкинъ вылѣзъ и сталъ вглядываться въ слѣды, но не было никакихъ слѣдовъ: мело изъ-подъ ногъ, курилось. Послушалъ - перетряхиваетъ вихрями въ просторахъ.

- Михе-ей!.. Михе-ей!!

Лошаденка повернула голову къ нему, какъ слушала. И отъ этой молчаливой и неподвижной головы передался Бѣлкину страхъ. Что она смотритъ?..

- Ничего… вѣшки…

Вздрогнулъ Бѣлкинъ: такъ неожиданно заскрипѣлъ около знакомый голосъ. Даже схватилъ за рукавъ азяма, хотѣлъ закричать, радостный, что вернулся Михей, но сказалъ только:

- Скорѣй, опоздаемъ!

- Спужалси я… - скрипѣлъ надъ ухомъ икающiй голосъ. - А теперь нечего, вѣшки слыхать… Гудетъ…

- Гдѣ?

- А ее не видать… Во вьюгѣ гудетъ…

Ткнулъ рукавицей въ сторону. Ничего не видно. Ничего не слышно. Бѣлкинъ отвернулъ вороткинъ, послушалъ и различилъ какъ-будто стонущiй звукъ треплющейся по вѣтру вѣшки.

- И-эхъ, ми-ла-ай!...

Заунывный, жалующiйся тонъ родился въ головѣ и тянулся, тянулся бѣлой, безъ конца, лентой. Баюкало это слово, тепломъ и покоемъ вѣяло отъ него. Казалось оно усталой головѣ Бѣлкина чѣмъ-то живымъ, огромнымъ и широкимъ, тихимъ въ воѣ и мягкимъ въ жестокомъ и остромъ боѣ снѣжного вихря. Живымъ казалось оно: бродитъ оно въ поляхъ и кроетъ собой мятущiеся черные просторы. И теплитъ.

…И-эхъ, ми-ла-ай!..

Покойно и хорошо. Михей знаетъ дорогу и довезетъ. Онъ слушаетъ, какъ гудятъ гдѣ-то тамъ невидимыя вѣшки. И лошаденка, хоть совсѣмъ слабенькая, а везетъ. Щуриься, поджалась вся, а везетъ… А у Михея азямъ въ дырьяхъ… Вѣтеръ пробираетъ… А везетъ… Урчитъ что-то… Икаетъ это онъ…

…И-эхъ, ми-ла-ай!..

- Что? - крикнулъ Бѣлкинъ и очнулся. Кто-то трогалъ его за плечо.

- Чугунка…

Бѣлкинъ увидалъ огромную рукавицу, показывающую въ сторону свѣта. Да, вперди выплывало желтоватое пятно, и на немъ видно было, какъ сыпало снѣгомъ. Видѣлъ наметанные сугробы, полузанесенный столбикъ переѣзда, опущенную къ колѣнямъ заснѣженную голову лошади и черную дугу въ радужномъ кругѣ фонаря.

- Подыма-ай! Сто-ра-ажъ!..

Пошла вверхъ перекладина, разрѣзая зыблющуюся стѣну.

Въ затхломъ полутемномъ вокзалѣ Бѣлкинъ расплатился. Весь въ снѣгу, съ сосульками на усахъ и клочковатой бородкѣ, долго ворчалъ Михей гривеннички на жесткой ладони, пошмыгивалъ носомъ и считалъ вслухъ. Попросилъ на-чай и получилъ еще грвенникъ.

- Постой, а портфель гдѣ?

Выбѣжалъ къ санямъ за Михеемъ, ерошилъ и переворачивалъ снѣгъ и сѣно.

- Да гдѣ же онъ, гдѣ?.. Господи…

И, наконецъ, вытащилъ изъ-подъ Михеева сидѣнья.

- А я-то ее всю дорогу сторожилъ, сумочку-то… Вывернулась она тамъ-идѣ, по дорогѣ… Искать ходилъ… Такъ спужался…

- Когда вывернулась?

- А какъ я будто вѣшку смотрѣлъ… Не сказывалъ тогда… Такъ изъ-подъ руки и склизнула, шутъ-те дери…

Бѣлкинъ только покачалъ головой и ничего не сказалъ. Прошелъ в чистый залъ и сидѣлъ, поджидая поѣздъ. И задремалъ. И пришло къ нему въ мысли путанное. Какъ будто все еще ѣхалъ, чего-то боялся, что-то давило. Тусклые огни глядѣли въ снѣжной сѣткѣ. Чьи-то холодные глаза смотрѣли. Мутные обрывки дня…

Захлебывающiйся короткiй звукъ, странный звукъ, какъ-будто лопнуло что-то тугое совсѣмъ рядомъ, заставилъ его вздрогнуть. Ничего - вѣтеръ гремитъ по крышѣ. Почувствовалъ отвратительный вкусъ во рту. Увидалъ себя въ зеркалѣ и отвернулся. Показалось, что правая пола шубы въ сѣнѣ. Сталъ стряхивать и попалъ о что-то липкое.

Охватилась злость. Принялся оттирать платкомъ и понялъ, что это, конечно, отъ завода: ѣдкое, липкое. Швырнулъ платокъ, вызвалъ сторожа и приказалъ принести кипятку и тряпку. И принялся оттирать.

- Обсахарились, ваше благородiе… Сани-то у его…

- Здѣсь еще… тутъ… Кипяткомъ-то…

- Ядучая она… Ничего, возьме-отъ…

И опять услыхалъ Бѣлкинъ странный икающiй звукъ, какъ стонъ. Совсѣмъ рядомъ, изъ-за стѣны.

- Что это?..

- Иванъ Николаевичъ… - зашепталъ сторожъ, - въ кассѣ заперлись… начальникъ… Дѣвочка у нихъ кончается…

Захолонуло. Мягкимъ грохотомъ прокатилось по крышѣ и сорвалось.

- Теперь все-съ. А поѣздъ-то запоздалъ.

- Аа…

- Мететъ… Такъ что часа на два…

Бѣлкинъ остался одинъ въ зальцѣ. Сидѣлъ и слушалъ.