Дикое Поле. Русская газета − 7. 1924
ДИКОЕ ПОЛЕ
(Колонизаторам
России)
Совсем недавно
мир с тревогой смотрел
на возрастание русской силы. Рост просвещения, городов,
промышленности. Высококультурные
хозяйства, − хотя бы знаменитая полтавская «Карловка».
Десятки образцовых экономий,
откуда истекали на округу −
отборные семена, приемы обработки,
племенной скот, заработки. Склады орудий, железа,
удобрений; агрономы, опытные
поля, ссыпные пункты, мелиоративный
кредит, школы, сельскохозяйственные общества,
журналы… − все ширилось.
По иным земствам завершался план всеобщего
обучения. Колонии получали
культуру. Глубже вскрывались недра.
Исследование окраин дарило
сокровищами бездонными…
Что произошло
− мы знаем. За семь лет
Россия обращена в д и к о е п о л е, в
колонию для проходящих, на все вкусы,
− от хищников до «благотворителей». Русский народ, тысячами глоток
призывавшийся к братству без аннексий и контрибуций, еще и сознавший в себе национально-здоровое, втаскивается в ярмо с клеймами всех народов.
Русские недра ныне доступны
всем, у кого деньги и дерзость − шарить.
Концессии… Признающие
рабовладельцев России мечтают о
барышах. Это − белые нитки во всех переговорах. Ими хотят
опутать русский народ, и этому
делу помогают даже идеалисты.
Благородные речи отзвучали. В соперничестве и спешке говорят
прямо: выгодно! Нефть, хлеб,
лес, сырье… − надо спешить,
пока вход свободен: случится может, что скоро
замки повесят! И все спешат. Колонизаторы приглядываются и входят…
Одним из первых, зоркий к пустынным далям, привычный к риску, пытавшийся водрузить свой флаг
на полюсе, − Нансен. Пытливым глазом он усмотрел чудесно
открывшееся − Дикое Поле, доселе
неведомое географам. В голодный год он
совершил экскурсию, присмотрелся и
заарендовал, пока что, два изрядных, когда-то культурных имения:
«Аркадию», под Саратовом, и другое − у Екатеринослава.
Он получил землю
русских людей, быть может убитых
его же контрагентами. Исследователь стран пустынных, когда-то восхищавший нас описаниями «вечной ночи», открыл
выморочное русское добро, политое русской кровью. Путешественник и на сей раз мог бы
прикрыться благородством: он
является пионером, несет культуру
дикому краю, научит дикарей земледелию, наконец − даст заработать населению,
погибающему от голода. Эти
концессии он получил не за громкое
только имя, он не раз выражал громкое
восхищение творцам «великого опыта», − и не ошибся целью.
Без «опыта» вряд ли бы он открыл Дикое Поле и мог получить концессии. Без «опыта»
население не нуждалось бы ни в
его обучении, ни в его заботах: агрономы, школы,
имения − учили и показывали наглядно; поля призывали золотом. Русские агрономы, техники и рабочие всегда
находили приложение своим силам.
Теперь послушаем шведского инженера Седергрена, управляющего
концессиями, что получил Нансен: это так поучительно. («Руль», № 1131, 23 августа с. г.).
Он получил право работать
с в о и м и
машинами и орудиями − шведскими.
Он получил привиллегию ввозить их в Россию
для концессий − б е с п о ш л и н н о. Его агрономы и монтеры, в числе пятидесяти, − ш в е д ы. Он слишком национален!
Не из любви к голодному русскому народу
взял он концессии. Русские
агрономы и техники, умирающие с голоду на своей земле, ему не нужны.
Впрочем, они могут пойти к нему
− рабочими. От
щедрых раздатчиков чужого
предупредительно даны были Нансену семена
в нужном количестве и исключительное право − полная свобода в
эксплуатации всех угодий, в найме
рабочих и проч. Он пользуется
благоприятнейшими для плантатора
условиями, когда русский
рабочий доведен до отчаяния,
когда свыше миллиона
безработных, и рабочие руки можно
иметь за плату во много раз
меньшую, чем в Швеции,
чем в былые года в тех же
имениях. Великий путешественник и член
европейских Лиг является в новой роли: плантатора, с русскими рабами.
Явление
знаменательное для оценки
хищнических устремлений на Россию. Уж
если Нансен т а к поступает,
почтенный и
благородный Нансен, кому вручена
была высокая миссия, −
опекать эмиграцию, − чего же
спрашивать с тех, у кого на лбу выжжено: иду выгребать остатки:
− «России
никакой нет, а есть − Дикое
Поле!»
Знаменательно и для
нас, бедных чувством национального.
Нансен −
националист; не забывает с в о е г
о, шведского, и горд,
что он, швед, учит Дикое Поле
и… п о м о г а е т.
Но… он не совсем доволен. И беспошлинно, и свобода,
и семена получил, и на насиженное
место сел, хоть, конечно, и порастрепанное, но окультуренное, не в степь
Мургабскую… − и убыточно! Правда, это его управляющий говорит − убыточно.
Но какой же арендатор станет
торжествовать? А вдруг, после
срока-то, и набавят, передадут другому?! Да и неудобно
слишком торжествовать удачной
эксплуатацией добра, оставшегося после ограбленного,
выгнанного и, быть может, даже убитого русского человека. Неприлично
все же…
Убыточно?.. Но почему же,
даже при таких разлюли-малинных
условиях, − убыточно?!..
Ответ имеется. И ответ
знаменательный.
«Принудительно-низкие цены на зерно».
Было бы куда
приятней по высоким ценам
расторговаться, взять с чужого
имения побольше.
Кстати…
какое бы словечко нашел в своем
шведском словаре почтенный Нансен,
если бы, скажем, выгнали его
из его шведской мызы, наплевали
бы на письменный стол в его кабинете,
где писал он про свои подвиги,
где северная сова в книжном
шкафу посажена, а белый медведь в ногах валяется, −
и вдруг такой же почтенный, хотя бы Амундсен, или
друг человечества Макдональд взяли бы да и прикатили со своими машинами беспошлинными стали бы на его шведах
и шведках ездить и еще
жаловаться: ма-ло!?
«Слишком много у
русских рабочих − гулевых дней!»
Нансен из Швеции
своей видит: ленивые русские
рабы, все гуляют! И грустно сердцу
плантатора.
«Полнейшая дезорганизованнность русских рабочих, склонных то и дело митинговать!»
Нансен хороший
организатор, и вполне понятно, что «дезорганизованность» его режет. Да
досадно. Пришел человек на чужую землю,
привел своих инженеров и управителей,
получил рабочую русскую скотнику… − а
она в вопросах там разбирается: почему – Нансен, да почему шведы-немцы, да
почему семена ему выдают и машины без пошлины,
а мы и за сахарок, и за спички,
и за петухов даже налог платим? а
как же сказывали − что вся земля − народу, а тут
какому-то путешественнику какие
именья дадены!? своих господ повыгнали
− перебили, а пришел хлюст какой-то и недоволен, что Десятую Пятницу
гуляем!?..
Надо думать, что происходит «итальянская» забастовка. Шевелиться начинают мозги, и кричит
рождающееся в ущемленности
чувство национальное:
−
«Проданы-то за ч т о!? Труд наш
пойдет какому-то Нансену и шведам, которых русский царь Петр разбил,
неподалеку, под Полтавой, которых
недавно не было и слышно, а теперь покрикивают: «ходи веселей!»
И вспоминается сладкий
сон, − как здесь было, когда в
школах учили, в больницах лечили, зарабатывали в уборку по три да по пяти в день на золото, когда ситец
стоил пятиалтынный, фунт колбасы гривенник, бутылка водки три гривенника да еще ка-кой!..
«Крестьяне, разоренные большевизмом, без
лошадей и орудий, с завистью и ненавистью глядят на привезенные Нансеном
беспошлинные машины, а
представители сельской власти и прочие,
пользуясь этим чувством
разжигают ненависть к иностранцам… я к о б ы грабящим русский народ».
Нежданно и неприятно
это для Нансена. Он ждал, очевидно,
совсем другого: признательности,
покорности и… дохода? В пустынях
Севера он привык иметь дело с покорными самоедами, с преданными собаками, которых питал рыбкой. Хоть и Дикое Поле, а до собачьей
покорности еще не дошел народ.
Что-то сильно поранено и болит в народе…
И уж наверное открывается
истина: иностранцы грабят, при
пособничестве своих
грабителей!
Из «экспедиции
Нансена» вытекают важные следствия − и для нас и для
«колонизаторов». Одно − несомненно положительное: в народе начинает
пробуждаться национальное
чувство, хоть и в грубо-элементарной форме, − но таков предметный, жестоко-грубый урок: грабеж
н а ш е г о, русского достояния и эксплуатация русской силы,
преданной на бесправие. Другое − жуткое: разжигание племенной вражды. Пружина будет натягиваться. Колонизация намечается,
ширится − ненависть разливается, густеет. Сеется страшное,
что придется пожать другим,
вовсе, возможно, и неповинным. Но
пусть не винят народ, если настанет страшное
− суд народный. Идет по Дикому
Полю молвь: вымаривают, продают чужим. Глаза открываются все шире, и с чувством
оскорбленности
за с в о е, р
о д н о е, по крови близкое, нарастает
ненависть и пожар. Места вымерших
деревень и сел, всюду, где вымел голод; места, где чужаки
выжимали пот-кровь, −
целы, и память о них жива: и горе
тем чужакам, кого захватит в этих местах пожаром − все выжжет. Дикое Поле начинает просыпаться.
Август 1924 г.
Ланды.