Как нам быть

Как нам быть. Русский колокол − 8. 1927, Берлин

КАК НАМ БЫТЬ?

(Из писем о России).

Иногда я получаю письма, написанные болью за Россию, всегда волнующие, порой очень горькие, безоглядно указывающие на виновников небывалого разгрома, полные убежденности, что − «теперь, уцелевшие и сохранившие еще силы бороться за нашу поруганную родину, мы должны вдуматься в наше прошлое, решительно покончить с «идеалами и фетишами» так называемой п р о г р е с с и в н о й, или п е р е д о в о й русской интеллигенции, в сущности безнациональной, − должны познать подлинное с в о е, творить и хранить его».

Редкое письмо не заключало в себе вопроса: «как нам быть?» Давались и решения:

«Надо выработать основы ‘заповеди’, как и за что стоять, свято поверить в них и осуществлять только их, чтобы не тратить бесплодно сил».

«Мы должны отбросить вопросы ‘вечные’ и ‘проклятые’, над чем больше века трудилась наша радикальнейшая интеллигенция, требовавшая ‘прямых ответов’; должны покончить со всеми этими рассуждениями о ‘правде-истине’ и о ‘правде-справедливости’, чем щекотали мозги досужливые люди, мучившие себя вопросом − ‘имеем ли мы право погружаться в искусства, в науки… получать образование на деньги, выколоченные с бедного народа, пребывающего во тьме?’ − это образование получавшие, сидевшие в редакционных креслах, поджигавшие на политические убийства, тайно рукоплескавшие им, из безмерной ‘любви к народу’, будоражившие ‘народ’, толкавшие молодежь на дело смерти и, в конце концов, столкнувшие Россию в пропасть!..»

«Мы должны решать н а ш и вопросы, близкие русской жизни, н а ш е должны познать, а не весь свет любит и за него терзаться, − терзается он за нас? − укреплять н а ш е, не отделять ‘народа’ от России, принимать в с ю ее, со всеми ее классами, не отщелушивая все лучшее, что выделяла страна веками на всяких поприщах. Только, укрепив ‘поле русское’, попробуем засевать и ‘мировое поле’, если семена найдутся, если суждена нам ‘миссия’!»

«Наша миссия − воздержание России. Снова и снова − п о д в и г, подвиг нового созидания России, в поте и крови монаха и солдата, вечных русских подвижников! Вот наши идеалы. Не самоуверенность политиков с провалившимися программами, не любование своим идеализмом перед целым светом, не прикрытые пафосом патриотизма чаяния ‘вернуть свое’, а великое послушание России, великое за нее стояние!»

«Где духовные вожди, н а ш и?! Сколько их было у ‘отцов’, и к у д а привели они!.. Почему не руководили лучшие? почему осмеивались достойнейшие? Надо ‘разрыть могилы’, надо воздвигнуть л у ч ш и х, услышать непонятный их голос. Е с т ь они! Они же Россию создавали, указывали пути светлые. Тихие их лампады манили ее из тюрьмы. ‘Огни мира’ сожгли ее. Как же нам быть?!»

Я отвечал вопрошателям. Я чувствовал, что они мучаются всем этим, что они ждут совета. Меня смущало, что я не имею опыта в решении государственных и исторической важности вопросов, да еще при таком разгроме, при таком-то провале идей и идеалов!; − что я не мыслитель, не политик, не проповедник и не судья тяжких и роковых ошибок поколений. И все же я отвечал посильно. Я понимал, что новое поколение жаждет нового наполнения и новых идеалов, что без идеалов оно существовать не может: оно же р у с с к о е поколение! Мне было ясно, что мои вопрошатели отвергли специалистов политики и «проклятых вопросов», что эти специалисты для вопрошателей − банкроты, что иные из них, как бы и виновники разгрома. Я д о л ж е н был отвечать хотя бы для того даже, чтобы утишить огонь сжигающий. Я чувствовал иногда по письмам, что святой огонь, которым горели души лучших людей и поколений, еще горит в опаленных и оскорбленных, лишенных родины; что не «прометеев» это огонь, а чистый огонь России, огонь жертвы, любви и веры, − огонь от ее лампад. И не «проклятые» вопросы ставятся, а воистину это крик страдания. Я начинал постигать, что теперь, над всеми «проклятыми» вопросами былого, поднялся − с в я т о й в о п р о с, что этот святой вопрос − о б ы т и и Р о с с и и. И, преодолевая сомнения, отвечал, прислушиваясь к душе России − к душе вопрошателей моих.

Чтобы не повторяться, я счел полезным выступить как бы с общим ответом вопрошателям. Я не считаю эти мои ответы-письма исчерпывающими. Это как бы мои беседы. Я имею переел собой не искушенных в «государственных опытах» знатоков, а искренно мучающегося собеседника-друга, большей частью из поколения, выросшего в войне и разгроме, отдавшего себя в жертву за Россию, близкого мне по духу, − из того несчастного поколения, которое не видало улыбки и ласки родины, которое «у чужой притолоки слонится», воздухом чужим дышит, но которое страстно хочет увидеть лелеемую в мечтах Россию, хочет найти ее и крепко ее беречь.

Вот для этих, сердечно близких, и пишу я, посильно хочу ответить моему многоликому, но единому в духе вопрошателю.

Ваше письмо, полное горечи и боли, какое-то исступленное местами, − особенно там, где вы проклинаете «виновников», − взволновало меня искренностью, исканиями и кипеньем души вашей. И чрезвычайно обрадовало. Не страстность, не пыл раздражения обрадовали, − далеко не все справедливо в обвинениях ваших, − а ваш духовный запас обрадовал, ваше «не поддаюсь!» − ваше страстное чуяние России и жажда ее познать ( пусть п о к а через изучение написанного о ней) − вера в нее − после в с е г о! − вот что меня обрадовало. Этого-то как раз и нехватало огромной части нашей интеллигенции, в России жившей и так мало знавшей ее. Я поражаюсь, сколько в вас пламенной тяги к ней, любовного к ней горения, словно вы в ней одной соединили все чарования невесты, матери и сестры, все восторги, не отданные вами л ю б и м о й, которую вы не знаете… которую только ждете, которая должна быть, д о л ж н а б ы т ь суждена вам! Вы ее любите страстно-больной любовью, какой матери любят незадачливого ребенка.

Много больного в ваших словах о н е й. Много трепета и огня, священного, чистого огня. Вы еще не любили в жизни. Ваши любви не нашли себе выхода, наливались и увядали, сожженные. Именно − ч и с т о г о огня, несмотря на всю грязь и кровь, на все ужасы, через которые вы прошли, борясь неустанно и непрестанно, не поддаваясь, веря. И сохраниться таким, каким я чувствую вас в письме, «девственником», − как рыцарь, который «имел одно видение, непостижимое уму», − сохранить себя при т а к и х условиях, беспричальной, бродяжной жизни, в работе п о д землей, в глуши, без единственной близкой, ж и в о й о п о р ы, при убивающем дух сознании, что кругом, по всей Европе и по всему миру, никому, кроме раскиданных соотечественников, нет никакого дела до н а ш е г о! Все против нас. В нашей даже среде − сколько есть против н а ш е г о, сколько разъединителей и гасителей воли и веры нашей! А вот, не угасает воля, не умирает вера. Вы живы и под землей, в черной и душной шахте, и, как рыцарь былых эпох, верным остались Т о й, прекраснейшей из прекрасных, которая ни одной улыбки не подарила вам, которая не ваша, за которую вы приняли столько мук.

Понимаю вас, когда вы говорите:

«Если бы не о н а − мучающий меня так сладко е е призрак, в котором и погубленная моя невеста, и бедная моя мать, и мои пропавшие без вести сестры… если бы не п о с л е д н я я моя вера, что Россия все еще г д е-т о есть − и б у д е т ! − давно бы я с собой разделался!..»

И еще:

«Во имя ее прошлого, во славу е будущего − страдаю. Но д а й т е, д а й т е ж и в о г о д е л а!»

Видите, вот уж и и д е а л ы. А вы с таким отчаянием сказали: «Над всеми ‘идеалами’ − крест!» Не обойдетесь без идеалов. Многое придется отвеять из «идеалов», выправить и ввести н о в ы е идеалы, придется и в самой русской интеллигенции отбор сделать и выяснить, чем была п е р е д о в а я, как вы называете иронически, русская интеллигенция, и какою она д о л ж н а бы быть; но без идеалов, без окрыления и озарения жизни − ни жить, ни творить н е л ь з я.

Об этом мы еще побеседуем. А пока укажу вам на авторитет, называемый и великим, и национальным, называемый так почти всеми, даже непохожими с нами в отношении к н а ш е м у, − чтимый теперь, как святыня культуры нашей, − на Пушкина. Приведу чудесную его в е р у, − она-то и в вас горит:

«Два чувства дивно близких нам −

В них обретает сердце пищу −

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

(На них основано от века

По воле Бога самого

Самостоянье человека, −

Залог величия его.

Животворящая святыня!

Земля была без них мертва;

Без них наш тесный мир − пустыня,

Душа − алтарь без божества).»

П р а в д у этой, П у ш к и н с к о й веры вы должны чувствовать очен остро. Разве вы чувствуете − п у с т ы н ю? разве ваша душа − б е з божества? Нет, пока в душе − о н а, вы можете еще молиться. Вот − правда и вера Пушкина, заповедь его, национального, н а ш е г о Учителя, которого мы еще мало знаем. Читайте и перечитывайте его. Он весь − национальный. И, весь национальный, полный национального, он и занациональный, он − в с я к и й, как Достоевский о т к р ы л его. В нем как бы знамение б у д у щ е й России, ее возможностей! И вот, это его в е щ а н и е − главнейшее из основ бытия в с я к о г о народа. Это – религиозное. Это − религия, духовная связь с родиной. Это − национальный и д е а л. Это глас Божий в нас. Т это он в нас, с самого вашего рождения, с первой каплей молока матери, с первым звуком родного слова, во всех чувствованиях ваших, во всех грезах. Это весь о п ы т прошлого, корни прошлого, отсветы солнце* прошлого, освещающие нам путь, с истоков родины нашей, с первых, детских ее шагов − до торжественно-властной поступи в истории народов! Это голоса славных гробниц наших, заветов и заклинаний тех, что пали за д е л о родины. Эти голоса наполняют духовное наше существо. В этих беззвучных отзвуках слышны и шепоты надежды, и укоры, и мерцанья-грезы из снов далеких, и мудрые веленья… Это − и с т о р и я. Это песнь, вещая песнь России, вещий голос чудесных ее Певцов, их «глас пророков». Это − мерцающие лампады у гробниц, опаляющие огни великих испытаний.

Великое богатство предков, их о п ы т а, − навеки связало вас, и ведет, если вы подлинно к р о в н ы й, и х н и й. Вы − к р о в н ы й. Вы чутко слышите зов заветов, вещания голосов подземных. Они, эти голоса, слышимые через Великих, чуемые инстинктом, шумят непрестанно в вас, стучат в вашем сердце кровью, ведут на страшные испытания, поддерживают вашу дух надеждой, шепотом в вас влюбленной, рвущейся к вам России. Почему − тоска? Да потому, что о н а, единственная, к в а м рвется, болью своею з н а е т, что вы отдали за нее… потому, что она вам дороже всех миров. Вы связаны с ней навеки, и она с вами связана. Связь непрерывна и по смерти!

«И хоть бесчувственному телу

Равно повсюду истлевать,

Но ближе к милому пределу

Мне все б хотелось почивать!»

Здесь − т а й н а родины, р о д и н ы; − тайна тайн. С вами О н а, всегда. Беззвучный шепот и зов е е − на вашем бездорожьи, под тяжкою землею, в шахтах. Этот − родины зов беззвучный − и в вашем письме ко мне, и в трепете вашем страстном, и в проклятьях ваших, и в молитве… в единственной молитве − за Россию!

Ваша н е п р а в д а мне человечески понятна. Проклинаете, угрожаете, судить хотите?.. Оставьте м а л е н ь к о е, не опаляйте духа. Для творческого дела храните святой огонь. З л о е коварно прельщает вас − растратить себя впустую. Соберите себя, готовьтесь к выдержанной борьбе. Духовно вооружайтесь: п р и д е т время.

Я понимаю, к а к кровоточит рана…

С первого курса университета − в войне, три года боевой жизни, раны, опять на фронте, борьба за Москву, два героических года б е л о й борьбы, раны, эвакуация, Галлиполи… Вы в с е прошли. И с т о л ь к о потеряли!.. Лично потеряли.

Потеряли невесту. «Забыла…» − пишете. Отца вашего, скромного педагога, расстреляли. Вашего брата забрали в красную армию, − он застрелился. Мать выгнали с последнего клочка, и она умерла с голода, от горя. Сестры не дают о себе вестей… Да, вы мученик. И ваши проклятии «отцам», не всегда справедливые, оправдываются тем «адом», который в вашей душе, в котором вы прожили лучшие годы ваши. Вам 32, семь лет вы в боях, дважды пробита грудь. Теперь − п о д землею, бьете киркою в черную стену шахты, как раб, работаете на бывших врагов, близких по прошлому, за чью свободу ваш дед проливал кровь под Плевной! Вы часто бьетесь, − пишете вы в письме, − «этой незадачливой головой в душную стенку, черную, как вся моя жизнь!» И вот, после всего т а к о г о, вы сохранили любовь к Е д и н с т в е н н о й, сохранили чудесное − вашу веру!...

Вы чудесный идеалист. Всей своей героической жизнью − эти тридцать лет − б о л ь ш е, чем жизнь! − вы доказали, что «идеалы» не пустое слово, что они двигатели, что с ними нельзя покончить. Идеалы вели и «передовую» русскую интеллигенцию, и с ними она не могла покончить и, думается, никогда и не покончит. Другой вопрос, насколько все эти идеалы были необходимы, ценны, − насколько связывались они с главным Идеалом. Не было ли пустой работы и, что ужаснее, работы во вред и гибель − Ему? А без идеалов… как же?..

Вы во многом правы, когда так страстно вините «отцов», «Вожде». Но зачем − огульно? Не в с я интеллигенция русская была такою. Были и верные направления, законнейшие течения р у с с к о й мысли, здравые государственно-национально; но, роковыми путями, не вобрали они в себя г л а в н ы е силы русского общества и растратили свой огонь впустую. Нет, не впустую, впрочем: от них-то и светится в вас о г о н ь; от них-то и разгорается пламя! О н и н е с о з р е л и к с р о к у…

Вы обвиняете «вожаков-отцов» в легкомысленном отношении к России, в непонимании − ч т о е с т ь р о д и н а, в беспечности, в отсутствии патриотизма, в рабском подчинении «европе», в стыде за отсталость нашу, за нашу историю, за угнетения втянутых в нас племен, за корыстный захват пространства, с которым мы не в силах будто бы совладать, за легкомысленные мечты о «мире», за фальшивое «христолюбие» и «богоношение», за «мессионство»… Вы обвиняете их в стыде за т а к у ю, «отсталую», «Великую Россию». Вы обвиняете их, что они о т к а з а л и с ь о т н а с л е д с т в а, от колыбели, качавшей их. Вы обвиняете их в самолюбовании и гордыне: «на целый мир замахнулись», − это вы так о левой интеллигенции, − «о интернационально-мировом о б щ е с т в е возмечтали, а ч т о дали, ч т о из России сделали!» Вы обвиняете их в корыстном захвате власти, во властолюбии, в безверии, в рабстве мысли, в поклонении «фетишам», в непонимании национальных ценностей, в погоне за призраками, за решением «астрономических» вопросов, вместо того, чтобы постигать смысл и ценность родного «чернохлебья». Вы обвиняете их в трусливости, что не вышли с вами на Сатану, что оказались терпимыми к Сатане, признав кое-что своим из его программы, поверив в д о б р у ю его волю, досадуя ан его «ошибки». Вы обвиняете их в ненависти к ошибкам было власти, которые они называли «преступлениями». Именуете их слепцами, неспособными видеть великого роста родины, которую они проглядели в с ю, не желая видеть великих достижений, пугавших и изумлявших мир.

«Предать − т а к у ю!!»

Вы во многом правы, частично правы. Не в с я наша интеллигенция такова: неоднородна она, разноголоса в главном, без скрепы «великим стержнем». Она и теперь разноголоса, она и теперь бе «стержня», и потому − бессильна. И вы, новое поколение, чудом каким-то проявившее крепость воли, имеете право обвинять ее в дряблости. Вы, проявивший ч у т к о с т ь к беззвучному голосу России, имеете право обвинять их в слепоте и глухоте, в нечуянии «почвы». Вы имеете оправдание: вы показали жертвенность, превыше программ и разнобоя поставили вы Россию, кровью купили право судить, ибо и вашу кровь, и кровь миллионов братьев, неповинных ни в чем решительно, − «пустили» − как говорите − «на подливку к чертовой каше, которую приготовили из России отцы-вожди, − для к о г о?!» Не с «народа» же спрашивать! И мне понятно, что после таких-то нечеловеческих страданий, «как каторжник в рудниках, работая из-за горсти бобов, стискиваешь бессильно зубы и бьешься незадачливой головой в душные угольные стены!»

«Пусть же раздумаются ‘отцы’ над этим!»

Они раздумываются. Лучшие из них уже давно раздумываются, и… − с вами. Оплакивают, и так же бессильно бьются незадачливой головой об душные стены… мира. Они сознают ошибки. Непримиримы к неисправимым будьте.

Вы сильны, и терпеливо выслушаете меня. Я обвинять не буду только для того, чтобы обвинять. Я буду и оправдывать «отцов».

У многих из них сердце облито кровью: их дети − мученики. Вы и сами обмолвились: «да что проку в моем непрощении и суде! Основоположников-то разгрома, пожалуй, и нет давно. И безлики они, как была безлик адля них Россия. Останется для суда − к а м е н ь, разбивший чудесный Лик, осквернивший святое в Н е й. А т е л о… сверлят и пожирают черви. Червей не станешь судить: их растоптать только!»

Не только «отцы-вожди», − эта законная делегация народа, и н т е л л и г е н ц и я: придется поговорить и о п р а в и т е л я х.

Пишу вам не для того, чтобы искать виновников: надо познать ошибки и преступления, чтобы не повторять их.

Вы избрали, по моему, верную дорогу: п о з н а т ь п р и ч и н ы, основные причины «краха» и подвести фундамент под будущее строение. Вы начали с познавания России. Необходимо з н а т ь историю России; познать, что не простая это история, а как бы с в я щ е н н а я история, совершенно особенная, чем история других европейских народов, − в т о р а я с в я щ е н н а я история, как была когда-то п е р в а я; − история со с в о е й Голгофой! Об этом мы побеседуем особо.

Вы перечитали Ключевского, «Россию и Европу» Данилевского, славянофилов, Герцена, Константина Леонтьева; − «открытие!» − говорите, − «все у Достоевского, что написано им о ‘русском’…» Все это очень нужно. Большинство русской интеллигенции интересовалось больше историей европейских идей и особенно − революций. В мое время историей р у с с к и х идей и идеалов интересовались одиночки. Большинство же так называемой «революционной», или, как вы иронически называете, − «передовой» интеллигенцией − увлекалось по русской истории к р и т и к о й, стыдилось «взлетов двуглавого русского орла» − «хищного» орла! − к «шелеста знамен русских». Для э т о й интеллигенции в истории России приятнейшими страницами были разве «вольный Новгород и Псков»; «Боярская Дума»; споры ученых, − была ли «конституция» при избрании на царство Михаила Романова; бунты Стеньки и Пугачова, «проявление масс»; − и темнейшими пятнами являлись эпохи Николаев и Александров, − расцвет России. С увлечением о с т р о т ц о й, прочитывали книжонки, сработанные для пропаганды, − о «тайнах Российского Двора», о разврате Петра, о юбках Елизаветы, о любовниках и фаворитах, об интимностях переписок, о подробностях умерщвления царей, о «расхищениях народного достояния Самодержцами», об угнетении «народа», о проявлении самодеятельности и независимости племен, «стоящих на высшей, чем мы культуре», о поражениях России… − хулу и пошлость, м е л о ч и и с т о р и ч е с к о г о с о р а. Можно сказать, пожалуй, что большинство нашей − партийной и политической − интеллигенции, считавшей себя передовою, было недовольно русской историей и не сказало бы так чудесно, как сказал когда-то в письме к Чаадаеву мудрый и благородный Пушкин:

«… клянусь вам честью, что ни за что на свете я не хотел бы ни переменить отечества, ни иметь другой истории, как историю наших предков, такую, какой нам Бог ее послал».

Вы читали Герцена… Да, он очень подчас с т ы д и л с я… и даже извинялся, что он − русский! И очень неприятно извинялся. Мы наклонны к самооплевыванию. Было и раболепство перед «европейским», и зависть к европейской истории, к революциям и крестьянским войнам, к е эффективности. Наша история… − какая «простота», какая «будничность»! Т е п е р ь мы имеем − эффективнейшую, наикровавейшую из всех историй…

Вы ознакомились и с идеологией русского образованного слоя. Досадно: в освещении пристрастном. Покаявшимся «отцам» следовало бы самим осветить «путанные дорожки», написать теперь «критику русской общественности», при свете полученного «эффекта». Вы делаете вывод: «какое рабство перед ‘европой’!» Да, плохо. Плохо, что без критики поклонялись, пересаживали, не приготовив п о ч в ы, в священном восторге пересаживали, упуская из вида первейший из идеалов − и д е а л Р о д и н ы, знание своей п о ч в ы, неразрывную связь с прошлым, с «гробами предков», − родину подменив отвлеченным понятием «народ».

Вас возмущает и «болтовня философов», ложных философов. И меня возмущает иногда, как же не возмущаться вам?! Вы − участник д е л а, жертва, истекали кровью, борясь со Злом, видя его воочию… − а они − «блаженно-самодовольно плавают и полощутся в легком теченьи мыслей.. упражняются в диалектике, словно играют в теннис!» Они «играют в мысли». Не обращайте внимания, пусть играют. Слушайтесь в а ш е й совести, не спорьте с ними, не возражайте им. Это, своего рода, − спорт. Не возмущайтесь «куриною слепотою» их, ничего не осмысливших, не знавших боя, рассматривающих З л о, как философскую к а т е г о р и ю, и горячо порицающих, «с точки зрения христианской», сопротивление Злу мечом.

«Как они смеют, − пишете вы, − осуждать меч на Сатану, меч − Крест, когда они ни меча не держали, ни ран от него не получали, ни Сатаны не видели и даже верят в него, как в ‘философскую категорию’, а Крест для них только условный символ?!»

Какое до них вам дело? Пусть себе осуждают, пишут. Скользите мимо играющих.

Величайшей ошибкой было, что наша интеллигенция, за редкими исключениями, не дерзала критиковать все то, что прельщало ее «идеей», казалось н о в ы м: − жила импульсами. Она прислушивалась к «философам», принимая «процесс» за и с т и н у, и к р и к и часа сего − за в е ч н о е. Вдохновенно-страстно бежала она по к р и к у и горячо возмущалась, что правители не внимают «мудрецам».

История европейских «идей» обильна примерами того, как возвещенное «мудрецами» раскалывало передовые массы любой страны. Для нас в этом было роковое. Наша интеллигенция получила в короткий срок множество всяких «идей» м «категорий», и, скороспелки, ходом нашей истории обречены были д о г о н я т ь. На нас, не имевших крепкой, н а ц и о н а л ь н о й, почвы, многоплеменных, поставленных судьбою между Западом и Востоком, обильно высыпались «идеи». И эти «идеи» раскололи, расплющили зарождавшуюся е д и н у ю основу, − помешали образованию крепкого, национального, русского ядра. Вот тут-то, в н е с л о ж е н и и к р е п к о г о н а ц и о н а л ь н о г о я д р а, в р а с щ е п л е н и и с и л л у ч ш е й ч а с т и н а р о д а, в ц е н т р о б е ж н о с т и этих сил, − и лежит главная причина свалившегося на нас разгрома. Тысячи «проклятых» вопросов раздирали русское образованное общество. Множество сил ушло на «прямые ответы», на разрешение этих вопросов, часто далеких нам, когда требовалось железной жизнью, сущими интересами России ставить единый, с в я т о й вопрос − укрепление бытия России.

Вы пишете:

«Предали нас, своих детей… уводя от России в мир, водя по миру, чтобы в конце концов пустить и Россию, и всех нас − по-миру! Любя всех, в сущности не любили никого. Не познали России и не научили и нас познавать ее. Мы узнали ее с а м и, да! Мы встали за нее по и н с т и н к т у, сохранившемуся в нас от веков связанности с нею через предков, через их кровь-труды, через ч т о-т о в ее истории, от ее воздуха, от ее природы, от ее х л е б а, − по инстинкту, в нас крикнувшему − спасай! − как часто бывает в жизни, когда угрожает любимому смертный час, когда любимый г д е-т о, далеко где-то, − и вот, защемит и захолонет на сердце. Они, ведущая век интеллигенция, любили п р и з р а к, а не живое тело, не живую душу России».

Да, вы за нее встали − по инстинкту. Вы почувствовали Россию. Вы не познали ее реально, любовнейшим изучением ее, непосредственным прониканием в нее, − у вас не было времени на это, − но вы восприняли ее через душу постигших ее творцов, великих национальных, наших, − Державина, Ломоносова, Петра, Крылова, Пушкина, Гоголя, Тургенева, Лескова, Тютчева, Мельникова-Печерского, Менделеева, Достоевского, Толстого… и многих-многих, − через истинно полноправных представителей России, слушавших трепет души ее. Вы постигли ее через великих собирателей ее − от Александра Невского до Петра, Екатерины, Александров, − через сподвижников их, через подлинное национальное, а не «европейское», − и вы полюбили Россию детскою чуткостью, в з я л и ее − и н с т и н к т о м. И за нее боролись. Вы полюбили не «народ», как почему-то была влюблена наша «передовая» интеллигенция, а в с ю ее, не делимую на сословия и классы, вне всего преходящего, связанную со всеми и всеми, что в ней, и на ней, и с ней, что было у ней, что есть, что б у д е т. Полюбили так, как любили ее Великие… как любили ее и цари… да, цари… как любит, не сознавая того совсем, и весь народ русский… и, запоздало, − многие теперь русские интеллигенты, даже с «программами». Вы, герои, полюбили ее и отдали за нее в с е, − за светлую, грезящуюся вам Россию, за Б е л у ю Россию, − не за могильный саван ее, а аз белые пелены Рождения! По вере вашей, по мукам вашим − родится она, д о л ж н а родиться! И больно, что есть люди, русские люди, которые все еще не хотят прозреть, все еще не хотят понять, что ваша борьба за Нее есть ж е р т в а з а п р о ш л ы е о ш и б к и и п р е с т у п л е н и я, великая жертва н е о б х о д и м о с т и, страшная историческая п р а в д а, а не о ш и б к а, или чуть ли не преступление!

Русская интеллигенция, роковым образом, н е с м о г л а с о з д а т ь к р е п к о г о н а ц и о н а л ь н о г о я д р а; к к о т о р о м у б ы т я н у л о с ь с а м о е с и л ь н о е, с а м о е я р к о е п о т а л а н т а м и з о в с е г о р у с с к о г о, ж и в о г о. Не было н а ц и о н а л ь н о воспитанной, сильной, русской интеллигенции. Был великий разнобой сил, и равнодействующая сил этих пошла не по России, а в н е, − в «пространство»», сочтя его с в о и м. Пространство не отозвалось. Оно показало себя − с в о и м, не нашим, даже враждебным нам, оно показало в себе много совсем чужих, национальных ядер, которые охраняли с в о е, которые не пожелали п р и н я т ь безродное; − и, откинутая в пространство, Россия пошла к у д а-т о… − и попала туда, где принимают безыменных, − в цепкие лапы Интернационала, − безродного, безгосударственного, безбожного, алчного и завистливого, умерщвляющего ж и в о е. Попала, несмотря на героическую, − увы! − запоздалую борьбу вашу. «Народ» безмолвствовал. И б о п р а в и т ж и з н ь ю н е «п о ч в а», а «с е я т е л и»[i]. Вина не в одном моменте, как и спасение: н е ч е р е з м о м е н т. Вина д а в н о назревала. И освобождение − путь величайших напряжений.

Надо к нему готовиться. Лучшей части народа, его интеллигенции, надо понять свое н а ц и о н а л ь н о е назначение, понять Россию, ее пути, −каждый народ имеет с в о и пути, − и, понявши, идти покорно, покорно ц е л я м, указанным Судьбою − Смыслом истории − Богом. Идти и вести. Сознать ошибки, пороки и заблуждения и преклониться перед Россией, перед е е путями. Она п о й д е т. Силы ее велики, и надо уметь с ними обращаться.

Август 1927 г.

Ланды.

* возможно, нужно «солнца»