Мятый пар. Газ. Русский  Инвалид − 5. 1935  

 

МЯТЫЙ ПАР  

  

Все чаще  спрашиваешь  себя: пустеют люди? теряют  чувства,  утрачивают  способность − помнить? ожесточается,  усыхает человек?  И приходится  отвечать,  что да,  усыхает,  утрачивает  слух к голосу своего  «надсмотрщика» − совести,  теряет  навыки к благородству,  долгу,  любви,  даже к простой  жалости.  Это так,  какие бы случаи  исключительных душ  ни приводились.  Я сам знаю  чудесные примеры. Но если глядеть  на «большие  числа», −  печальный  вывод  неоспорим.  

Не буду  уж говорить  о политике, о «мировом  лицемерии»:  в политике и всегда-то  было неблагополучно в  нравственно отношении,  хотя были  и  величественные деяния,  забываемые и  извращаемые  ныне.  В обыденную жизнь  всмотритесь.  Уж кому-кому,  как не нам,  охранять  божеский закон  любви к ближнему о со-страдании… ну,  хотя бы уж  из первичного соображения − «дам − и мне дадут»?  Все видали,  все испытали,  всего испили.  Нет, халдеем и равнодушничаем,  отмахиваемся,  стараемся «не  помнить», глушим голос  своего верного  надсмотрщика − совести,  совестливости даже.  Ознакомьтесь  с итогами  «сборов»,  с  мытарствами  лиц,  что-то  еще пытающихся  делать. Беднеем? Конечно,  не богатеем…  но беднеем  скорей  душевно. Что-то  еще даем, но эти  бесчисленные  балы,  вечера,  концерты  рассчитаны  на  приманку,  на «обмен», на − «дай − и получи». Подсчитайте,  сколько  впустую  разбрасывается  денег,  которые  для нужды и нужны!  За  помещения,  за налоги,  за «мелкие расходы».  За «прочее». И все  эти  расходы − вернейшие,  и без  них нельзя, но они  составляют  порой  свыше 60-70  проц.! Подсчитайте  и пораздумайте. 

Возьмите  самое  важно* дело наше,  на все  оценки − заботу о наших  инвалидах. И что  же видим?  Явный укор, в глаза, − нам  укор. Инвалиды  наши − «на Божьей  воле», как  птицы  небесные, − и мы  можем  с горькой  усмешкой видеть,  как  извращением  евангельское: «о завтрашнем  дне  не помышляйте».  Завтрашнего  дня  нет  у инвалидов. Это  им облегчит,  конечно, награду  на небеси,  а нас,  если проснется  совесть,  раздавит беспощадно,  но не исправит упущенного, − нашего преступления.  Или  мы и бояться  перестали укоров совести? Инвалиды молчат…  но вдумайтесь в их молчание,  напрягите воображение,  поменяйтесь местами  с ними… − и вы узнаете все,  и ужаснетесь.  Я не буду приводить примеров, − страшно их приводить.  Вдумчивый  человек увидит.   Управляющие делами инвалидов − те же инвалиды,  и они так  совестливы-чутки, что…  хочется им сказать:  да  будьте  же,  дорогие,  властны и  требуйте!  Все,  ведь, у вас  права!..  Знаю,  они не согласятся: они − герои,  а герои не  требуют. И вот,  молчат герои. И мы −  молчим.  Мы что-то  делаем…  вразбивку и помаленьку. Позор!  Не додумались − в таком  деле!  Не  обложили себя  обязательным  налогом,  не связали  организацией.  А раздумать по  совести… −  совесть-то  у нас есть? − что бы  смогли  мы сделать!  

Вспомнишь  детство  свое, Москву. На нашем  дворе,  сапожники-пропойцы,  оголтелый  совсем  народ… но  встретится вот такой сапожник  с каким-нибудь  «севастопольцем», −  тогда  они еще  водились, − или  со свежим, с «турецким  инвалидом»… −  так весь и засияет,  угощает махорочкой,  сам ему  сунет в губы,  если герой  безрукий,  тащит  его опохмелиться,  требует  «про войну».  Уличные  мальчишки  и не подумали  никогда смеяться  над инвалидом с «дрыгающей  ногой»,  а смотрели с плаксивым ртом,  и скажи им − «подай  ему», −  единственную  свою  монетку  отдали бы.  И отдавали. У нас,  помню,  таким героям − почетное место  было.  Помню и свои чувства.  Кто нас  в этом  воспитывал? Да те  же простые  люди,  тот же народ,  который  в турецкую  войну, «как-то  сам,  что-то понявши», пошел  воевать  «за христиан».  С одного  нашего двора  ушли двое  добровольцев,  без всяких  слов, − и всем  было все понятно.  Воротились − один без ноги, другой с двумя  турецкими пулями.  Просто,  без похвальбы: отбыли  душевную повинность.  Да, было что-то,  что теперь  испаряется  в мельканьи. 

Да,  жизнь приняла  бег бешеный,  попала  в «систему  скоростей» и  мешает нам  вдуматься,  вчувствоваться,  вобрать в себя.  В мельканьи этом  мы легко забываем все.  Скоро не люди  будем, а так…  мелькатели.  

Стыдно повторять  «детскую истину», что нельзя, позорно,  преступно  забывать тех,  кем когда-то  гордились; нельзя  выбрасывать  из души,  как «отработанный,  мятый пар»,  чудеснейшие  движения  души,  растеривать их  в мельканьях  жизни.  Нельзя  героев,  ныне беспомощных,  безногих и безруких,  слепых и  параличных,  больных,  затурканных… − считать  чем-то  вроде  «отработанного,  мытого пара», хоть  это и  отвечает  веку машинному,  веку  мельканий  и скоростей.  Страшен  наш век − борьба: мчащегося  железа и − тончайшей  материи духовной,  невидной глазу, − движений  сердца,  еще не  совсем  усохшего. Тут  уж вопрос  о человечности,  о том  важнейшем,  без чего  все и вопросы  рушатся: быть человеку  или − зверю.  Что уж  тут  думать о возрождении  России?  Не можем 6000  инвалидов  устроить сносно.  Какие  уж тут  думы о  160-миллионном  государстве?! Так  как же?   Признать  себя  полными  банкротами, пылью − во след  мельканью,  «отработанным,  мятым паром»?..   



* важное