Пруст. Числа. 1.01.1930.

ПРУСТ

1) Пруст не может считаться крупнейшим выразителем нашей эпохи. Действие его «В поисках утраченного времени» относится к прошлому- лет 30-40 назад. Утонченно порочный «свет», изображенный им, − «мир аристократии», − разве уж так похож на современный? Возможно, конечно; но ведь это только верхний слоек, такой далекий от… «нашего века демократии». Пруст дал его заманчиво, с увлечением, смотря как бы снизу верх, как бы, порой, почтительно, словно благодаря за то, что его, человека иного слоя, допустили принять участие в «сливка жизни». Описывает, как бы и смакуя? Чувствуется, что − увы! − прошло, уже недоступно наслажденье. Это − как бы «приятные воспоминания», и, как все дорогое, находят они в Прусте четкого и увлекающего изобретателя. Изнеможенный жизнью, он все еще допивает кубок, все еще «пробует»; и горечь, одновременно со сладостью, острая горечь, иногда злая горечь, проскальзывает в чертах писанья, − и потому так выпукло изображенье. Его как бы тянет к этому мирку, он все полощется в этом нечистом море, и это притягивает иных − и многих, кажется? Этим-то, думается мне, и объясняется интерес, повышенный интерес к Прусту. Люди, душа которых не требует «наполнения», могут увлечься им, особенно в «наше демократическое время»: с одной стороны удовлетворят потребность «протеста» − какой же прогнивший мир! − с другой стороны, немножко пощекочут нервы: − «приобщиться» к заказанному, увы! − и заманчивому такому, тонкому, полному «экзотичности» миру!

2) В известных слоях мирового общества − пороков и «фэнфлеристости» и в наше время не меньше, − больше. Но, как и в эпоху Пруста, есть, пожалуй, и ценности. Для полноты изображения надо брать в с е, что, конечно, и сделают ц е л ь н ы е художники. Пруст взял так, как мог, в меру и направлении сил своих.

3) О «решающем влиянии» Пруста на литературу ближайшего будущего, в частности − на русскую литературу, нельзя никак говорить. Чем может насытить Пруст? Дух насытить, требовательный, не пустой? Увлечение Прустом я считаю случайным, модным, что ли. Или это − знамени оскудения духа? То, что дает Пруст, слишком мало для взыскательного читателя. Было уже увлечение и А. Франсом. Пройдет, если не изсякла душа. У нас, русских, есть, слава Богу, насытели, и долго они не оскудеют. И Пруст пользовался их светом. Не Достоевского: слишком глубок и высок одновременно − не по духу Прусту. Слишком шершав: не по тонкому перышку его. Толстой все же ближе и доступней. Толстой оказал влияние − в приемах. Отчасти только: где Толстой режет одной чертой, Пруст выписывает и крутит. Своего все же достигает. Но вот что. Если бы знатоки и высокоценители Пруста, − я не всего его знаю, но с меня будет, − попробовали почитать нашего М. Альбова, школы Писемского и отчасти Достоевского, например, «Юбилей» или «День да ночь» − в трех, кажется, книжках, «Глафирин сон», «Конец неведомой улицы», − они, быть может, нашли бы там не менее тонкий и «пространный» − напоминает Пруста! − стиль с длиннейшими и разработанными периодами, с мельчайшими подробностями рисунка, до тончайшего кружева, с редкостной силой изображения внешнего и внутреннего лика, − и столь же утомляющий. Но у Альбова есть п о л е т, и светлая жалость к ч е л о в е ку; есть Бог, есть путь, куда он ведет читателя. Куда ведет Пруст, какому Богу служит? Наша литература слишком сложна и избрана, чтобы опускаться до влияний… невнятности, хотя и четкой. Тут Пруст бессилен. Да и по лучшему своему он не может идти в сравнение с нашей силой. Если не изменяет память, лучшее у него 2-3 страницы в „A l’ombre des jtunes filles en fleurs“, смерть «млей бабушки». У нас есть «смерти» Андрей Болконского, Ивана Ильича, Ильюшечки… Влиять на литературу значит в е с т и ее. Для сего надо великую т р е в о г у, великое душевное богатство. Куда приведет нас Пруст? Наша дорога − столбовая, незачем уходит в аллейки для прогулок.