Жестокая утрата (Памяти Ю. И. Айхенвальда). Газ. Руль № 2457, Берлин,
22. 12. 1928
ЖЕСТОКАЯ УТРАТА
Светлой памяти
Юлия
Исаевича Айхенвальда.
Ушел и еще один, достойнейший, благородный.
Нет уже среди нас
и Юлия Исаевича Айхенвальда. К длинному счету смерти
погубленных и умерших русских
писателей в этот страшный десяток
лет злая судьба
прибавила еще и имя −
светлое имя Айхенвальда.
И как жестоко прибавила!
На перекрестке чужого города настигла его
машина и убила. Убила его, пришельца,
изгнанного н е − родиной.
Россия!.. Он любил
это имя − и чтил его. Любил
и Ее, душу и плоть Ее.
От великих и славных великой литературы русской с благоговением и восторгом принял он в
сердце родину − всю ее: доброе и дурное, солнце и мглу
ее. Все в ней познал, что открыло
ему чудесное ее с л о в о,
великая ее литература. Познал − и принял, и полюбил,
любовью большой и нежной, такой,
как его душа. И стал
достойным учеником великих, певцом их с л
о в а, стражем родной литературы,
ее заветов.
Россия…
прекрасное слово русское!..
Жил он в его звучаньях, в его
сверканьях, в его широте и глубине, в его
высоте небесной. И сам −
и сверкал, и пел. Россия −
сверкала в мыслях. Россия −
стучало сердце. Россия − С л о в
о, Россия − ее литература.
И вот, на перекрестке чужого города настигла его машина и убила.
Убила в голову, полную мыслей-образов, полную
р у с с к и х образов −
светлых даров России, и умертвила сердце. Слепая, жестокая судьба. Или − не слепая и не жестокая? Или пришла
пора, пора подвести итоги, и судьба
ставит знамение −
конец? И выбрала жертвой
Айхенвальда, любящего из любящих,
совестливого и скромного, чуткого к слову-звуку, чуткого
к слову-образу, богатого из богатых
словом, честного ключаря
сокровищ славной литературы
русской? Словно уже конец, словно уже − довольно: незачем петь и
славить, нет никакой России, нет и
ее литературы. Сгорела ее литература, пошла на ветер! Жила и
цвела впустую! Нет никакой России, ни звуков
о ней, ни песен, − нечего сторожить и петь! Кто это
бродит там, странный, смешной
чудак… что-то хранит с ключами,
чего-то ищет? Искать
пу пустым пескам! Мешает не*
перекрестках ветру?..
Жестокая
насмешка.
Машину убила в голову,
убила стража на верном его посту. Убила певца литературы,
вечных его корней,
молитвенного певца, будившего
в молодежи веру в бессмертное творческое
слово, в бессмертие мысли творческой.
Всякая утрата ч е л о в е к а − тяжелая утрата.
В бедное наше время, утрата т а к о г о
человека − жестокая
утрата. Чуткий из чутких
критиков, художник-критик, знаток языка
и чудеснейших форм его, ему
одному присущих, неповторимый в средствах
изображения, он явился для нас
примером м е р ы, примером сдержки, богатства и
веса мысли; он
будил в нас ответственность, уважение к слову-мысли и к слову-чувству. Жрец,
он служил в храме, в одеждах чистых,
во храме святого Слова. Его «среды»,
его «литературные заметки»
− всегда урок, всегда притягательная сила. Он учил и писателей и критиков. Чуткий,
он учил обхождению со словом,
с душой и трудом писателя. Не
было для него «имен. Не было
«направлений», ни «политик». Он
держал одно направление − в искусство. И звал
к нему. И его слышали и
слушали. Теперь − кому?!
Хранитель верный, убит на перекрестке. На перекрестке чужих дорог.
Кто поведет к родному? В беглое
наше время, в великое распутье, − кому вести?
Есть − у
кого учиться.
Да, он
любил Россию. Взращенный ее литературой,
он взял от нее любовь и совесть, душевную глубину и честь. Ведомы ему
были тревоги и муки
творчества, и никогда не спускался
он до жестокого и пустого
слова, до злой насмешки,
для смеха-балагана, до приговора
беспечного. Тонким и нежным словом он нащупывал мысли-дали,
родные дали и глубину. Верный
священному в литературе, нашей и мировой, он вскрывал
ч е л о в е ч е с к и е
чувства, прекрасное в человеке и природе, в родной природе, в грусти и красоте ее.
Тревожный к правде, он будил в нас «чудесные заветы». Он корил и карал отступников,
извратителей слова − чести и чистоты; он бесстрашно судил преступников, удушавших
любимую Россию, душу России − с л о в о. Чуткий и совестливый, и нежный,
он не боялся правды. И в мужике, и в царе,
прежде всего, он видел ч е л о в е к а и строго
ставил на место тех, кто глумился
над ч е л о в е ч е с к и
м. Он был истинный рыцарь
с л о в а −
слова-правды. Он верил в чудо − в
чудо слова творящего. И спокойно, мудро
смотрел на жизнь. Живо ж и в о е
слово − и жизнь будет, хорошая,
ч е л о в е ч е с к а я жизнь
будет! Живо родное слово −
Россия будет! И бодро
стоял на страже. И слово − для
него облекалось плотью. И слово − вело к изначальному и конечному,
к Слову-Богу. Он не мог не верить, − но сказал
ли когда об этом? − что
чудесное слово-образ − воплощение
Бога в жизни, великая
цель искусства. И умер
в вере.
Убила его машина в пути, на перекрестке. Жесточайшая утрата: погиб достойнейший, страж и хранитель
с л о в а. Больно и одиноко
нам. Но, помня светлый
образ отшедшего, одного из лучших русских людей,
глубоко просвещенных, скрепив
сердце, мы обязаны сохранить
завет, долг его светлой памяти: путь не кончен!
Идти по пути
отшедшего, чутко, чисто. Мы в пути, в
опасностях на пути, но путь не
кончен. Мертвые и слепые
силы будут давить и сбивать с
пути, будут и убивать чудесное
в нас и нас. Но чувства ж и в ы е
наши, но вечные мысли наши, но с л о во
наше… − они бессмертны, как великое Слово − Бог. Они ведут
нас. Они приведут к извечной
заветной цели Великого
Искусства Слова − к
воплощению Бога в жизни,
к воплощению жизни в Боге!
20 XII 1928 г.