Ланский Л.Р.

В.И. Даль над корректурами Толкового словаря

Русская речь. 1985. № 1. 79 - 85

ПОМОЩНИК ДАЛЯ В «МОЛОТЬБЕ»

В «Толковом словаре живого великорусского языка», выходившем в Москве отдельными выпусками в 1863 - 1866 годах, около двух с половиной тысяч страниц.

Держа (так тогда выражались) авторскую корректуру четырех объемистых томов, Даль прощупывал глазами каждую букву, каждый знак препинания - и не один и не два раза, а, как сообщает автор книги «Даль» (1971) В. И. Порудоминский, четырнадцать раз, устраняя многочисленные типографские ошибки и собственные случайные огрехи. Общий счет «обработанных» таким образом страниц исчислялся десятками тысяч!

Сколько же сил отдал Даль этой изнурительной, но крайне необходимой работе (ведь в словаре не должно быть ошибок)! Работе, которую, как мы увидим, он сравнивал с молотьбой.

Молотить, по определению Далева словаря, означает «колотить плашмя, с плеча, с маху; выбивать зерно из колоса».

Какое же из этих действий имел он в виду, сравнивая свое чтение корректуры с молотьбой? Вероятно, не только «выбивание» ошибок из текста, но и тяжесть самого труда. Чтение корректур сгоняло с него семь потов, как с крестьянина молотьба на гумне.

«Держание» корректур такого издания, как большой толковый словарь, - работа сложная и ответственная. Перепоручить ее другому Даль не мог, да и не в его это было характере. Но, оказывается, Даль имел сведущего и старательного помощника, читавшего в Петербурге параллельно с ним корректуру по другому экземпляру. Помощник этот - престарелый литератор и языковед, человек незавидной судьбы, рассматривал свою работу над Словарем Даля как счастливое событие, придававшее смысл его жизни, очищавшее ее, примирявшее с нею.

Московский знакомый Даля, историк М. П. Погодин, как-то заметил в одной из своих статей, что русские люди должны были бы помянуть добрым словом человека (который в общем-то не заслуживает особого уважения, как глухо намекает Погодин) - «старика Греча», перечитывающего «внимательно, с замечаниями», «несмотря на свой осьмой десяток», все листы корректуры, посылаемые ему в Петербург. (Московские ведомости, 1863, № 156). Это публичное выражение благодарности в распространенной газете, без сомнения, появилось по просьбе Даля. («Благодарность – формулирует он в своем Словаре, - чувство признательности, желание воздать кому за одолжение, услугу, благодеяние; самое исполнение этого на деле»). Надо сказать, что сам Погодин отнюдь не отличался особой деликатностью в этом отношении и своих собственных помощников старался обычно держать в тени.

Николай Иванович Греч (1787 - 1867) в истории русской литературы и лингвистики занимал довольно заметное место. Плодовитый публицист, фельетонист, романист, описатель путешествий, историк литературы, издатель, автор грамматик, он приобрел известность еще в первые десятилетия XIX века. Его «Практическая русская грамматика» (1827), за которую он был избран корреспондентом Петербургской Академии наук, и «Начальные правила русской грамматики» неоднократно переиздавались - следовательно, покупались и изучались.

В молодости Греч считался весьма свободомыслящим человеком, либералом. Он был тесно связан со многими прогрессивными людьми своего времени, на него не без опаски поглядывали зубры консерватизма и реакции, но тотчас же после разгрома декабристского движения Греч поспешил переметнуться в ряды ревностнейших защитников самодержавного строя и стал, по словам Н. Л. Добролюбова, «поборником лжи и мрака». Многолетнее и тесное сотрудничество с отвратительным порождением эпохи Николая I, литератором-«сикофантом» (доносчиком и шпионом) Фаддеем Булгариным и совместное издание с ним монархической и мракобесной газетки «Северная пчела», гонительницы передовой литературы и общественной мысли, навсегда заклеймили Греча позорнейшей печатью и вконец подорвали его репутацию. Его художественные, или, вернее, псевдохудожественные произведения и публицистика к середине 1850-х годов полностью «вышли в тираж» » и потеряли всякое значение. Устарели его «грамматические» труды. Только мемуары Греча - «Записки о моей жизни», - написанные более честным пером, без всяких карьеристских побуждений, сохранили для читателей немалый познавательный интерес и переизданы были в советское время.

О Грече я напоминаю читателям вот по какой причине. Недавно в одном из московских книгохранилищ - Государственной Исторической библиотеке (Отдел Редкой книги) - я обнаружил два больших переплетенных тома разрозненных корректурных листов первого издания Далева словаря. На корешке одного из них золотыми буквами вытиснено: «Словарь Даля. Правка П. И. Греча». Корректуры в этом томе испещрены исправлениями, пометками и ремарками, сделанными Гречем красными чернилами.

Изучение правки Греча показывает, что он не ограничился вылавливанием и исправлением так называемых «глазных» ошибок (термин, распространенный среди корректоров): то и дело на полях встречаются развернутые замечания, обращенные к Далю, попытки оспорить некоторые его формулировки, смысловые поправки и пр.

Вот несколько его надписей на первых листах корректуры:

Слову апельсин Даль приписал немецкое происхождение. Греч пометил на полях: «Слово голландское: appelsina». В печатном тексте Словаря читаем: апельсин — глнд;

Слово вино Даль определил так: «Растительная жидкость, перешедшая третью степень брожения <...> и получившая через это пьяное свойство». Греч меняет через это на от этого. Даль, разумеется, принимает необходимое исправление.

В определении слова вечерница у Даля дано выражение: «Поют круговые песни с поцалуями». Греч возмущенно пишет па полях: «N. В. [нотабéне (от лат. nota bene «заметь хорошо») - пометка в каком-либо тексте около места, требующего особого внимания. - Л. Л.] Ради бога, не цалуйтесь. Цалуются только палачи, аки Иуда, изменники и предатели». Даль с готовностью переделывает в наборе а на е.

К определениям, связанным со словом битва, Греч посоветовал прибавить баталия. Даль ввел этот термин в Словарь.

Многими предложениями Греча автор Словаря, однако, не воспользовался: с некоторыми из них он не был согласен, от других отказался, по-видимому, не желая «ломать» набор и вызывать неизбежные при этом новые ошибки.

Так, слово выжемки, переделанное Гречем на выжимки, Даль оставляет в прежнем виде.

В выражении сходный с устрицею он оставляет сходный, хотя Греч убеждает его: «Сходный не то, что схожий: сходная цена и схожий портрет».

Пример бить монету, предложенный Гречем, он не включает в гнездо бить,

К «приставным частицам», «привескам» в «гнезде» ат, от, эт Греч сделал на полях примечание своими красными чернилами: «Ат, от полагается после согласных букв, а та, то после гласных». Даль, учитывая, видимо, привычное народное произношение, тут же опровергает его: «Нет: баба-ат, мужик-то».

В томе корректур, на корешке которого вытиснено «Правка Н. И. Греча», мною обнаружен интересный и, по-видимому, до сих пор не изданный документ: собственноручная заметка Даля, свидетельствующая о том, что, не ограничиваясь печатным признанием заслуг Греча на страницах «Московских ведомостей», он решил закрепить и иным образом выражение своей благодарности. Вот полный текст этого обращения Даля:

«От начала словаря, с 1861-го года, и поныне (1865, янв<арь>) Николай Иванович Греч держал правку всех листов 280 и продолжает, желая умереть за этой работой, как сам он написал; прилагаю здесь другую записку его, из которой видно, что ему уже 78-й год. Ему посылался первый оттиск по сверстке, почему опечаток и недосмотров много; в пять, шесть правок, кои между тем делались мною (коим прилагаю обращики, чтобы видеть можно было молотьбу мою), весьма многое выправлялось; не менее того, не было ни одного листа, выправленного им, где бы не нашлось поправок, мною упущенных, или заметок, кои пошли в дело. Может быть, кто-нибудь со временем взглянет на кипу эту и помянет добрым словом этого почтенного деятеля.

В. Даль

Москва».

Из последних слов можно сделать вывод, что корректуры переплетены были не Далем, а московской Чертковской библиотекой, куда Даль, вероятно, передал эти «кипы» корректур на вечное храпение (па первых страницах каждого тома оттиск печати Чертковской библиотеки).

Ниже к оборотной стороне титульного листа приклеена записка Греча, адресованная Далю:

«3-го августа пошел мне 78-й год. Очень чувствую, хоть, слава богу, кой-как живу. Слабость одолевает, но глаза, желудок и грудь хороши. Только ноги отказываются. Услышите, что меня не стало, помяните добром, что спит спокойно!

Вам душой преданный Н. Греч

С.-П<етер>бург

7 авг<уста> 1864»

Греч желал умереть за корректурами Далева словаря, словно солдат на редуте. Но его ждало большее счастье - дожить до выхода в свет последнего выпуска последнего, четвертого, тома, Греч скончался в январе 1867 года, через несколько месяцев после этого события.

В. И. ДАЛЬ В СРАЖЕНИИ С ТИПОГРАФИЕЙ

Выход в свет «Толкового словаря» можно, без всякого преувеличения, назвать одним из крупнейших событий культурной жизни России 1860-х годов.

Первое издание этого уникального труда набиралось и печаталось в Москве - вначале у «типографщика» А. И. Семена; затем, неудовлетворенный качеством набора и печати, Даль перевел свое издание в типографию Лазаревского Института восточных языков.

«Над Далевым словарем, - сообщает автор упоминавшейся превосходной биографии Даля В. И. Порудоминский, - типографским наборщикам пришлось изрядно потрудиться: много непривычных слов в тексте, часто приходилось менять шрифты. - Даль просил для наглядности главное слово в словарном гнезде набирать прописными буквами, производные слова - жирным курсивом (искосью), толкования слов - прямым светлым шрифтом, примеры - светлым курсивом; на протяжении нескольких строк шрифт иной раз менялся четыре-пять раз».

Понятие «труд» в Словаре Даля определяется так: «Все, что требует усилий, старанья и заботы». Эта формулировка подкреплена поговорками: Человек рожден на труд и Без труда нет добра. Так можно сформулировать и основы жизненной философии Даля.

В типографии Лазаревского института Далю снова пришлось столкнуться с чудовищной небрежностью и недобросовестностью. Самоотверженный труженик, истинный подвижник, Даль с возмущением относился к работе спустя рукава, и это нередко приводило, как мы увидим, к затяжным конфликтам с корректорами и арендатором типографии.

Особенное негодование вызвала у Даля нерадивость сводчиков (сводкой, - читаем мы в Словаре, - называется «в печатном деле: сличенье выправленного набора с подписанным листом, для печати нáчисто»). Сводчики «Лазаревки» нередко подписывали листы в печать без предварительной сверки с предыдущей корректурой и с экземпляром Даля, то есть не учитывая его поправок и дополнений. Таким образом, в печать могли попасть уже выявленные Далем ошибки, что порой сводило на нет его филигранную работу над корректурами. О его неустанной борьбе за точность набора и честное отношение к труду выразительно говорят замечания на полях второго переплетенного тома корректур:

«Эта корректура по моим поправкам по выправлена, стало быть не для чего мне было и править; вперед стану обращать [то есть возвращать. – Л. Л.], не читая, всякий невыправленный лист. Разве мне по десяти раз править одно и то же?»

«N. B. У вас Я (египетс<кое> и косое с удареньем) везде выходит из строки; вероятно, ошибка в отливке? Это надо исправить, а то конца не будет».

«Все поправки, означенные красным, правятся вторично».

«Надеюсь, вы дадите мне последнюю корректуру чистую, вполне выправленную - иначе подписать ее нельзя. Да обратите вниманье на буквы с удареньями: они б<ольшей> ч<астыо> не в строке; и это надо поправить, а то придется доставлять из-за того лишние корректуры, больше хлопот и вам и мне!»

«На последней странице опять две ошибки не выправлены; разве я обязан держать сводку? Какой же этому будет конец? Не говорил ли я, до начатия работы, до условия, что по этой самой причине я вынужден был оставить прежнюю типографию?»

«N. В. Эта точка также вновь выкинута!»

«N. В. Эти две ошибки были мною исправлены, а здесь остались».

«Тут опять-таки - даже после сегодняшней беседы - два места выправлены ошибочно. Какой же у нас этому конец будет?»

«N. В. Это ошибка новая, ее не было; когда же мы эдак покончим? Для чего выкинули запятую?»

«N. В. Это не выправлено, и новая ошибка!»

«Надеюсь, вы дадите мне теперь оттиск чистый и выправленный, весь, всюду, а не кой-где и кой-как, и внимательно продержите сводку; если же я буду получать невыправленные оттиски, то не только не смогу подписать, но и читать не стану».

«Во-первых, не выправлено против моей правки; во-вторых, местами строки сбиты плотно, слово от слова не отставлено; желаю знать, в какой порядочной типографии так набирают? Даю слово, что вперед, усмотрев то или другое, не стану править, а просто возвращу».

«Опять по-старому пошлó! Это прибавлено от себя, у меня нет, а никто не читал выправки».

«N. В. Прошу покорно прислать два оттиска, отсылаемые в Питер, па тонкой бумаге - эта очень толста (т. е. вперед, не этот лист)».

«Опять не читают сводки!.. Эта выправка пропущена; вы непременно хотите свалить сводку на меня, а за это отвечает всякая порядочная типография, это не мое дело!»

«Местами слепо и грязно печатаете, нельзя править. Прежде этого не было, зачем стали портить?»

«Местами слепо печатаете, нельзя различить букв, я уже писал это много раз, а лучше нет; неужто вы хотите, чтоб обращал [т. е. возвращал. – Л.Л.], не читая? а ведь больше нечего делать!»

«N. В. Прилагаю старую корректуру, в доказательство, что тут поставлен с вм. и – после просмотру моего, и записываю за шутку эту один рубль».

«N. В. Местами слепо, ведь я должен видеть каждую букву и запятую; плохо печатаете».

«Дайте чистый и четкий оттиск, того подписать нельзя, слепо и не видать точек и запятых».

«N. В. Прилагаю и здесь мою выправку, для улики, что никто не читает сводки. Это обязанность типографии. Это будет седьмой вычет».

«N. В. Это было трижды подчеркнуто, английск<им>и две строки».

«N. В.. Недостает. А перенесете с того столбца, так и достанет!»

«Ни точек, ни запятых, ни переносных знаков; почему я знаю, есть ли они или выскочили?»

«Опять ни точек, ни запятых! Не стыдно вам, что не бросите такого оттиска?»

«N. В. Прилагаю рукопись, чтобы вы видели, что вы сами напутали и перебили строки. Не правьте по рукописи порядок статей».

«Вот один из тех промахов, на которые я уже жаловался: коли не входит, то наборщик выкидывает из середки букву! Да разве это можно делать? Ведь эдак за вами не усмотришь!»

*

Старые корректурные листы, подобно магнитофонной ленте, сохранили и воспроизвели для нас негодующие реплики Даля, воскресили его живые интонации, его характерную лексику. Перед нами ожило несколько эпизодов из его продолжительной борьбы со стихией нерадивости и равнодушия при рождении на свет бессмертного Словаря...