Володина В

Володина В. А.

П. И. Мельников – первый биограф В. И. Даля //

Писатель и литературный процесс. Вып. IV. Душанбе, 1977. С. 174 – 186

О многогранной жизни известного ученого В. И. Даля и его деятельности впервые рассказал П. И. Мельников и в критико-биографическом очерке «Владимир Иванович Даль»[1], написанном сразу же после смерти автора «Толкового словаря».

П. И. Мельникова и В. И. Даля связывала многолетняя личная и творческая дружба. Как учитель и старший друг Мельникова, Даль оказал влияние на его литературную деятельность, во многом способствовал его стремлению к познанию народного языка.

Реалистическое мастерство Мельникова вызревало медленно. Осознавая ответственность писательского труда, Мельников видел, что ему не хватает житейского опыта, глубокого знания народа, и поэтому после ранних литературных проб 40-х годов («Дорожные записки на пути из Тамбовской губернии в Сибирь», «Повесть о Елпидифоре») 12 лет ничего не писал. В 50-е годы в литературной жизни Мельникова произошел крутой перелом, он написал целый ряд обличительных рассказов, отражающих жизнь 50-60-х годов. И в этом Мельников несомненно был обязан Далю, который сразу заметил беллетристическое дарование молодого писателя и, когда тот отошел от литературы, настоятельно советовал ему вернуться к ней.

В очерке Мельников поведал о своих творческих взаимосвязях с Владимиром Ивановичем, о Дале как человеке, писателе, лингвисте, о его беспримерном труде. Тридцатилетняя дружба, общность интересов и взглядов позволила первому биографу Даля дать всесторонний анализ жизни ученого. Целый ряд интересных воспоминаний, зрелых критических суждений и оценок, содержащихся в очерке, делают его интересным явлением в литературе о Дале.

Мельников познакомился с Далем в 1845 году, во время своей первой поездки в Петербург. Даль в 1841 – 1849 гг. служил там чиновником особых поручений при министре внутренних дел Л. А. Перовском. Знакомство их переросло в дружбу с 1849 г., когда Даль переехал в Нижний Новгород, где работал управляющим Нижегородской удельной конторой. Мельников в эти годы был чиновником особых поручений при Нижегородском генерал-губернаторе князе М. А. Урусове.

Узнав о назначении Даля в Нижний Новгород, Мельников удивленно писал ему: «Получив от вас последнее письмо, Владимир Иванович, я удивился и порадовался. Удивился как чиновник, - как, подумал я, с того поста, который Вы занимаете, при Вашем чине, орденах и проч. идти на должность директора ярмарочной конторы? Так будут удивляться, так будут говорить все чиновники, если исполнится Ваше намерение. Но мертвецам хоронить своих мертвецов. Я порадовался и за Вас, и за литературу, и за себя... Если Вы поживете у нас в Нижнем, Ваш труд подвинется вперед быстро, и литература и Русь скорее дождутся Вашего доброго подарка, который Вы посулили им»[2].

Мельников раскрыл истинную причину отъезда Даля из Петербурга: Даль утомился служебными делами, ухудшилось здоровье, к тому же были запрещены «четверги» и сожжены записки. Дело в том, что Даль устраивал «четверги», на которых собирались известные ученые, писатели, этнографы, музыканты и люди других профессий. Предметом бесед на «четвергах» были общественные темы, но в основном научные и литературные. Именно на этих «четвергах» возникла идея создания Русского географического общества, первое заседание которого проходило на квартире Даля в 1845 году.

Мельников сообщает, что у Даля были записки, представляющие подробную географическую, этнографическую и политическую историю России 30-40-х годов XIX века. В записках была характеристика «почти всех тогдашних государственных деятелей», сведения «о лжепатриотах Константинах», «закулисные интриги» в высших правительственных учреждениях. После того, как в 1848 году Л. А. Перовский предупредил Даля быть осторожнее, Даль прекратил «четверги» и уничтожил записки, а потом жалел о них, как о нужных материалах для истории.

Даль писал Мельникову о своем желании жить и Нижнем «тихо», «с пользой» и основательно заняться своим Словарем. Он убедился в бесполезности службы, связанной с бумагами, надоело ему зависеть от Перовского, который вел интриги и вражду с графами Орловым и Несельроде. Он намерен был служить в провинции, заниматься делом, быть ближе к крестьянам, чтобы, как он говорил, можно было сказать: «Я любил отчизну свою и принес ей должную мною крупицу по силам!» Этим и объясняется переезд Даля в Нижний Новгород, где он работал над Словарем и подготовил к печати свой труд «Пословицы русского народа».

Мысль о составлении Словаря возникла раньше, в оренбургский период жизни Даля (1833 - 1841), когда он служил чиновником особых поручений при военном губернаторе Б. А. Перовском, где он, по словам Мельникова, Оренбургский край «изъездил весь из конца в конец, вдоль и поперек». В «Напутном слове» «Толкового словаря» Даль указываем, что в Дьяконове[3] и Мельникове он «находил умное и дельное сочувствие к своему труду»[4]. Мельников передает подробнее слова Даля: «Вот точно так же Александр Никифоровнч Дьяконов в Оренбурге ходил ко мне с Киршей Даниловым да с Памятниками русской словесности XII века, и точно так же мы целые вечера просиживали над ними... Изучение старинных памятников утвердило тогда во мне намерение составить Словарь... Дьяконов поддержал меня. Если будет когда-нибудь Словарь, так спасибо вам с покойным Александром Никифоровичем»[5].

Зародыш Словаря относится к 1819 году. Даль, молоденький мичман, окончивший Морской корпус, зимним вечером ехал из Петербурга в Москву. Услышав от ямщика слово «замолаживает», окоченевшими от холода руками он записал: «Замолаживать - иначе пасмурнеть - в Новгородской губернии значит заволакиваться тучами, говоря о небе, клониться к ненастью». «Эти строки, - замечает Мельников, - написанные на морозе в 1819 году, были зародышем того колоссального труда, который ученому миру известен под названием Толкового словаря живого великорусского языка. С тех пор с каждым днем книжка пополнялась, записывались областные слова, особенные обороты народной речи, пословицы, поговорки, прибаутки. Лет через десять книжка превратилась в несколько толстых увесистых тетрадей, исписанных мелким, бисерным почерком Даля» (17).

С тех пор, разъезжая по России, Даль все время делал записи, к концу жизни накопив и обработав 200000 слов. Материал для Словаря он собирал в общении с простыми людьми. Мельников свидетельствует: «Живя в Николаеве, он, хотя по собственному сознанию, высказанному в автобиографии, не брал книги в руки, а больше шатался с ружьем по степи, продолжал, однако, тщательно собирать народные слова, записывать песни, сказки, пословицы»[6] (18).

Участвуя в турецком и польском походах (1829 - 1832), Даль, по его словам, «изучил наш язык со всеми его говорами». Здесь запас для его Словаря значительно увеличился. Мельников приводит слова Даля: «Бывало на дневке где-нибудь соберешь вокруг себя солдат из разных мест, да и начнешь расспрашивать, как такой-то предмет в той-то губернии зовется, как в другой, в третьей, взглянешь в книжку, а там уж целая вереница областных речений» (20).

Мельников рассказывает любопытный случай из военной жизни Даля, у которого в 1829 году «накопилось столько записок, что для имущества его потребовался вьючный верблюд. И вдруг, перехода за два до Адрианополя, в военной суматохе верблюд пропал. «Я осиротел, - пишет Даль, - с утратою своих записок, о чемоданах с одеждой мы мало заботились. К счастью, казаки отбили где-то верблюда и через неделю привели его в Адрианополь». Таким образом начало русского Словаря было избавлено от турецкого пленения» (20).

До приезда в Нижний Новгород Даль имел уже много материалов. По свидетельству Мельникова, в Нижнем он стал приводить в порядок собранные пословицы и размещал их по смысловому принципу. Население Нижегородской губернии отличалось разнородным диалектным составом, и Даль проводил здесь большую работу. «Частые объезды удельных имений, разбросанных по всей губернии, поправили несколько расстроившееся здоровье Даля и значительно увеличили его запасы Словаря... Во время десятилетнего пребывания в Нижегородской губернии В. И. Даль собрал множество материалов для географического указания распространения разных говоров», - пишет Мельников (21).

Даль не только сам собирал лексический и фольклорный материал, но и вовлекал других в это занятие. Об этом Мельников свидетельствует: «В 1852 и 1853 годах мы объехали все 3700 населенных местностей губернии, собирая сведения по программе, составленной мной и П. А. Милютиным под главным руководством Надеждина. И меня и каждого члена перед каждой поездкой Владимир Иванович просил записывать в каждой деревне говоры. «А главное, говаривал он, ОКАНЬЕ, АКАНЬЕ, ЦОКАНЬЕ, ЧВАКАНЬЕ». (22) Возглавляя статистическую экспедицию и разъезжая по Нижегородской губернии, Мельников записывал в каждой деревне местные говоры и, безусловно, сыграл определенную роль в судьбе Толкового словаря. Вот почему Даль с благодарностью вспоминает Мельникова в «Напутном слове».

Кроме того, источником лексических материалов послужили Далю старинные письменные памятники и архивные документы. О совместных занятиях с Далем вспоминает Мельников, который в Нижнем Новгороде, по его признанию, «почти все свободное время проводил в семействе Даля»[7]. «Мы целые вечера просиживали с ним над актами археографической комиссии, над летописями, житиями святых, отыскивая в них по крохам старинные слова и объясняя их остатками, сохранившимся по разным закоулкам русской земли» (48).

После десятилетнего пребывания в Нижнем Новгороде Даль получил замечание от губернатора А. Н. Муравьева. Поняв невозможность справедливого управления и заступничества за крестьян, он подал в отставку и в 1859 году, переехал в Москву, куда переселился Мельников с семьей и жил в доме Даля. В Москве Даль продолжал неутомимую работу над Словарем и часто говорил: «Ах, дожить бы до конца Словаря! Спустить бы корабль на воду, отдать бы богу на руки!» (66). Здесь был закончен многолетний труд ученого, который Мельников в очерке по достоинству оценил и сделал справедливое заключение, что для составления Словаря «потребовалась бы целая академия и целое столетие». Этот колоссальный труд был проделан одним человеком на протяжении полустолетия.

«Толковый словарь» и до настоящего времени по богатству и ценности фактического материала, по тонкости языковых наблюдений является неисчерпаемым источником русского языка.

Даль не ограничивался собранием лексики и фразеологии, но и уделял внимание фонетическим и грамматическим особенностям говоров. В подтверждение мысли о том, что он прекрасно изучил русский язык со всеми его говорами, Мельников приводит любопытный случай. Только по одному слову «родненький» Даль узнал беглого солдата, отданного в рекруты из Ростовского уезда и скрывающегося под видом соловецкого монаха. К нему Даль обратился с вопросом: «Какого, батюшка, монастыря? - Соловецкого, родненький, - отвечал монах» (21). И Далю сразу стало ясно, что он был из Ярославской губернии Ростовского уезда.

Даль по говору узнавал уроженца определенной местности. По его просьбе чиновники, командировавшиеся в деревни Нижегородской губернии, записывали слова и отмечали особенности их произношения. Просматривая записи из Лукояновского уезда, он заметил: «Это белорусы» - попросил Мельникова порыться в архивах. Действительно, архивы подтвердили, что в XVII веке при царе Алексее Михайловиче в эти места поселили белорусов.

Автор очерка уделяет внимание книге Даля «Пословицы русского народа» и высоко оценивает этот труд. «Эта книга, - замечает он, столь необходимая и для филолога, и для этнографа, и дли всякого литератора, который желает писать не по-французски а по-русски» (65). Даль создал сокровищницу народной мудрости и богатства языка. Он был не только собирателем пословиц и поговорок, но и исследователем их. Он впервые классифицировал пословицы по значению. Работал Даль но «ремешковой системе», о чем Мельников пишет: «Все собранные пословицы были у него переписаны в двух экземплярах на одной стороне листа, другая оставалась чистою. Разрезав их на «ремешки», он один экземпляр этих ремешков подклеивал в одну из 180 тетрадей. Пословицы подбирались по их последовательности и связи, по их значению. Другой экземпляр ремешков подклеивался в другую тетрадь, алфавитную, по первым буквам не первого, но главного слова. Таким образом, составлялись примеры, столь обильно рассыпанные по страницам Толкового Словаря. За этою работой Даль просиживал каждый вечер часа по три, по четыре. Для него это было работой механическою. Бывало режет и подклеивает ремешок, а сам рассказывает, что только слушай, да записывай» (62 - 63).

Мельников в очерке сумел раскрыть Даля как выдающегося знатока русского слова, чуткого ценителя и заботливого собирателя русской речи в самых многообразных ее проявлениях. Безусловно, не все было верно в языковой концепции Даля, что отмечено современными лингвистами, но беспримерный словарный труд его явился огромным вкладом в русскую лексикографическую науку и русскую литературу.

Пристальное внимание уделяет автор очерка литературной деятельности Даля. Как известно, Даль выступил на литературном поприще «Русскими сказками Казака Луганского» (1832), появление которых вызвало противоречивые толки. В правительственных кругах появилось недовольство «Русскими сказками», а сам сказочник был даже арестован. Правда, он был быстро освобожден и благодаря своим военным подвигам в Турции и Польше прощен. Мельников сообщает, что Булгарин нашел сказки «грязными, неприличными и свое усердие о приличиях простер за приличную черту». Начальник третьего отделения Мордвинов видел в сказках Даля «насмешки над правительством, жалобы на горестное положение солдата». Бенкендорф находил в них «презрение к правительству», «возбуждение нижних военных чинов к ропоту».

Мельников дает достойный отпор Булгарину и разделяет мнение Пушкина и Белинского о сказках Даля. Сатирический характер сказок и сочувственное изображение в них людей из народа приветствовалось передовыми писателями. Пушкин в сказках Даля выделял русское слово, язык, восхищался Обилием накопленных слов и пословиц. Свою «Сказку о рыбаке и рыбке» он подарил Далю в рукописи с надписью: «Твоя от твоих! Сказочнику Казаку Луганскому, сказочник Александр Пушкин» (33).

В 40-е годы в русской литературе утверждается гоголевское направление, демократические и реалистические тенденции, возникает жанр физиологического очерка, правдиво описывающий жизнь различных слоев общества. В пору формирования « натуральной школы» Даль своими бытоописательными повестями и физиологическими очерками служил делу демократизации русской литературы. Лучшие его произведения отличает любовь к простому народу, самобытность языка, достоверность наблюдений. На эти отличительные особенности указывает Мельников в своем очерке. Отмечая веселый юмор, задушевность, правду рассказов и повестей Даля, он замечает, что до них русский крестьянин представлялся или в виде «пейзана» чуть не с розовым веночком на голове, как у Карамзина и его подражателей, или в грязном, карикатурном виде, как у Булгарина. Настоящую заслугу Даля в русской литературе Мельников, как и Белинский, находит в стремлении изобразить черты народного быта в неподдельном его виде, в сочувственном интересе к жизни народа.

Белинский, естественно, видел в произведениях Даля некоторую идеализацию помещичьего быта, отсутствие социальных выводов и то, что Даль не поднялся выше «дивнопрекрасных частностей», но его привлекало изображение крестьянской жизни без прикрас: симпатия к мужику. Ратуя за демократизацию литературы, критик видел значение художественных произведений Даля в том, что он знает русского крестьянина, что «он умеет мыслить его головою, видеть его глазами, говорить его языком. Он знает его добрые и его дурные свойства, знает его горе и радость его жизни, знает его болезни и лекарства его быта....

Даль - это живая статистика живого русского народонаселения»[8].

Отмечая достоинства художественных произведений Даля, Мельников нисколько не преувеличивает его заслуги. С требовательностью настоящего художника он отмечает и недостатки ого повестей и рассказов, выраженные в стремлении показать все богатство и разнообразие языка народного, а это порою наносило ущерб художественности произведения. В самом деле, чрезмерное насыщение повестей и рассказов пословицами, поговорками, прибаутками придавало языку искусственный характер. За это «увлечение» многообразием языка упрекал Даля и Белинский.

Мельников как писатель во многом обязан Далю, «дорогому учителю и руководителю на поприще русской словесности» (90). Появление в литературе нового таланта Андрея Печерского связано с выходом повести «Красильниковы». Написав повесть, Мельников отдал на прочтение Далю и только после его одобрения напечатал ее в № 8 журнала «Москвитянин» (1852) за подписью «Андрей Печерский»[9]. Так благодаря Далю началась литературная жизнь известного писателя Мельникова-Печерского.

Существенной особенностью «Красильниковых», где воспроизводится жизнь русского купечества с его самодурством, является их язык. Купец Красильников владеет свободной гибкой фразой, обильно пересыпанной поговорками и пословицами: «Свои собаки грызутся, чужа не приставай», «Хоть детское сердце и в камне, да отцовское в детках», «Зелен виноград - не вкусен, млад человек не искусен» и др. По своей выразительности и разнообразию стилистических красок авторская речь не уступает языку персонажей и очень близка живому разговорному языку. Не случайно речи автора и персонажей присуще разговорное произношение имен собственных: Корнила Егорыч, Митька, Марья Андревна, Андрей Васильевич. В повести встречаются часто народные слова и обороты (девка-чернявка, заточенник, россыпью глядевшие глаза и др.).

Стихия народного языка оказывает весьма заметное влияние па всю речевую структуру произведения. Здесь сказалось сознательное следование за Далем, проявившееся в знании народных говоров, мастерство воспроизведения красочной разговорной народной речи. Мельников сумел искусно использовать богатую русскую речь и стать на путь сближения литературного языка с народным.

В значительной мере Мельников обязан Далю интересом к народному быту, обычаям, поверьям. По свидетельству Мельникова, Даль дал ему «большое собрание записок, относящихся до раскола»» (80). Среди источников дилогии «В лесах» и «На горах» (наблюдение над жизнью, изучение литературы о старообрядчестве) одним из важных источников был фольклор. В романах обильно использованы фольклорные произведения, почерпнутые из труда Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу» и других источников фольклорного характера. В личной библиотеке писателя хранится книга Афанасьева и другие труды с пометками и подчеркиваниями Мельникова. Там же находится «Словарь» и «Пословицы русского народа» Даля, которыми, несомненно, пользовался писатель. Сын Мельникова отмечает, что среди книг отца «едва ли не первое место занимал «Словарь» Даля»[10].

В дилогии «В лесах» и «На горах» приводится много пословиц, имеющихся у Даля («Мед чужой и то горек», «Много будешь знать - мало станешь спать» и др.). И вместе с тем в романах есть пословицы, которых нет у Даля («А ты за мое же добро, да мне же в ребро», «Вор всегда слезлив, плут богомолен» и др.). Они взяты писателем у народа. О том, что Мельников собирал фольклор, свидетельствует обширный рукописный материал писателя, в частности его переписка с Погодиным в 1842, 1851, 1852 гг. «Есть у меня сотня, другая песен (местных), все такие большей частью, которые не напечатаны и впервые мною слышаны»[11], - пишет он Погодину.

В своем очерке Мельников отметил литературные заслуги Даля, определил реалистический и демократический характер его сочинений и вклад его в развитие русской литературы в пору становления натуральной школы.

Биограф раскрывает разнообразие дарований и деятельности Владимира Ивановича, оставившего заметный след в различных областях. Моряк, врач, лингвист, литератор, администратор, ученый, он разбирался в математике и технике, проявлял храбрость и находчивость в военных походах (1829, 1831, 1839 - 1840 годы). Мельников рассказывает интересный случай из военной жизни Даля. Во время Польской кампании русский отряд, в котором был Даль, преследовался врагом и попал в опасное положение. В трудном месте течения Вислы Даль построил понтонный мост и, рискуя своей жизнью, перемел отряд, спас жизнь солдат, после чего разрушил мост.

Биограф рисует Даля как человека исключительных знаний, редкой памяти, целеустремленного и неподкупно честного. Всю свою жизнь Даль не мог примириться с злоупотреблениями и неправдой, с которыми сталкивался во время службы в Черноморском флоте (1819 - 1824), затем Балтийском (1824 - 1825), потом на медицинском поприще, во время учебы в Дерптском университете (1826 - 1829) и службы военным врачом в Петербургском военно-сухопутном госпитале (1829 - 1832), и когда находился впоследствии на административной работе. Отличаясь честным и самостоятельным характером. Даль выступал против помещичьего и чиновничьего произвола, бюрократизма и взяточничества. Он Мельникову рассказал много случаев столкновения со своим начальством, несправедливостью которого он возмущался.

Биограф приводит следующий случай, поведанный ему Далем. Начальство требовало, чтобы месячные ведомости о больных в лазаретах и при полках доставлялись ему к первому числу следующего месяца. Чтобы доставить такие сведения при тогдашних средствах передвижения требовалось четыре или пять дней. Даль учел это и в первый раз отправил рапорты, закончив ведомости больных 25-м числом, за что получил строгое замечание и приказание доводить их до первого числа. В следующий раз он так и сделал, но понятно, что бумаги дошли до начальства четвертого или пятого числа, за что он «получил строжайший выговор с приказанием доставить ведомости непременно к первому числу. На это Даль в рапорте объяснил несовместимость этих требований, из которых одно непременно исключает возможность исполнить другое. За этим объяснением последовал выговор еще строже с угрозами и с вопросом, как он смеет не подчиняться» (30)

В очерке раскрывается гуманное отношение Даля к народу, который полюбил он уже с детства. Работая в Министерстве внутренних дел, Даль принимал участие в улучшений быта помещичьих крестьян. Он требовал чуткости и справедливости к людям. Во время пребывания в Нижнем он разъезжал по деревням, оказывал бесплатную врачебную и ветеринарную помощь, давал дельные хозяйские советы. «И до всякого-то, братцы, до крестьянского дела какой он доточный», - говаривали про своего управляющего крестьяне. «Там борону починил, да так, что нашему брату и не вздумать, там научил, как сделать, чтобы с окон зимой не текло, да угару в избе не было, там лошадь крупинками своими вылечил; а лошадь такая уж была, что хоть в овраг тащи. Бывало, приедет в удельный приказ, крестьяне уже в сборе, дожидаются управляющего, а среди них больные, старики, женщины, дети. Прежде чем толковать о делах, Владимир Иванович обойдет больных, кому сделает операцию (особенно много делал он глазных операций), кому дает врачебный совет, кому велит тут же при себе проглотить гомеопатические крупинки» (60).

Разъезжая вместе с Далем по деревням, Мельников наблюдал, как русские крестьяне тянулись к нему и не считали его нерусским. Они видели в нем выходца из крестьянской среды[12]. «Он ровно в деревне взрос, на полатях вскормлен, на печи вспоен», - говаривали они про него. И как он хорошо себя чувствовал, как доволен был, когда находился среди доброго и толкового нашего народа» (60). Слушая неоднократно разговоры Даля с крестьянами, Мельников замечает: «Было чему и было у кого поучиться, как надо говорить с русским простолюдином».

В очерке подробно передается близость Даля к Пушкину в последние дни поэта. Мельников рассказывает, что незадолго до смерти Пушкин отдал Далю свой талисман (изумрудный перстень) и пробитую пулей «выползину» (это слово услышал поэт от Даля и назвал им свой сюртук еще до дуэли). Даль находился около смертельно раненного поэта. «Последние слова князя русских писателей были обращены к Далю... Даль принял вздох дорогого всей России человека... Даль закрыл померкшие очи закатившегося солнца русской поэзии» (37).

Даль и Мельников были весьма близкими людьми, их соединяли творческие и личные связи[13]. После смерти Владимира Ивановича Мельников совершил благородное дело, рассказав читателю о многогранной жизни, разносторонности интересов необыкновенно одаренного человека, об удивительном разнообразии и плодотворности деятельности Владимира Ивановича. Таких людей, как Даль, «дай бог побольше в среде прямых и кровных сынов России», - заключает автор очерка. По сообщению П. Усова, биографа Мельникова-Печерского, Даль умер на руках у Мельникова, завещав ему свои бумаги.

Заслуга Мельникова в том, что он впервые в своем очерке дал хронологическую канву жизни и творчества Даля, раскрыл творческий процесс длительной и упорной работы над лингвистическими и фольклорными материалами и определил научную ценность его филологической деятельности.

Очерк Мельникова - простое, связное и цельное по замыслу изложение жизни ученого. В центре внимания биографа личность Даля, ее своеобразие, ее обусловленность окружающей действительностью. Мельников рисует его облик, раскрывает характер его интересов, отношений с людьми, его общественные и литературные взгляды. Он останавливается и на частной, домашней жизни Владимира Ивановича, освещает бытовую обстановку, образ жизни, житейские влечения, его характер все это помогает раскрытию внутреннего мира Даля, его творческих импульсов. В результате образ Даля вырисовывается в живом единстве человека, ученого и общественника; раскрывается беспримерная судьба человека, занявшего почетное место в истории русской культуры.

В небольшой литературе о Дале обстоятельный очерк Мельникова, написанный на основе личных воспоминаний, занимает весьма важное место.