27484/CXCVIIб1

Статья Даля, Вл. Ив.

о Галацѣ.

 

<В правом верхнем углу карандашом вписано: Галацъ^[i]>

Какъ, вы хотите ѣхать на Галацъ? Вы рѣшаетесь пуститься [на] этимъ путемъ? Да знаете ли вы какимъ бѣдамъ вы подвергаетесь? Осьмнадцать дней пути – скучнаго, однообразнаго, съ платою маркитанту за столъ и за вино, хоть пей не пей, хоть ѣшь не ѣшь; плаваніе медленное, скучное, томительное, противъ теченія, вверхъ по Дунаю, кузовъ не двигается съ мѣста, стоитъ какъ на швартовыхъ, а вы все считаете что идете впередъ… а комары, а комары! Боже великій! Такихъ комаровъ нѣтъ нигдѣ болѣе въ мірѣ: жизнь опостылѣетъ, держу какой угодно закладъ, что вамъ придетъ отчаянная блажъ кинуться за бортъ, утопиться, и утопиться отъ комаровъ, да! Людей и лошадей эти упыри заѣдали до смерти въ /дунайскихъ/ камышахъ, и это имъ нипочемъ ‑ но я увѣренъ, что они готовы загрызть слона…

Какъ же мнѣ быть, какимъ путемъ ѣхать? Вѣдь это ближайшій путь!

Nе смотрите на карту, говорю я вамъ, карта обманетъ васъ и вы наплачетесь; идите на пароходѣ въ Константинополь, оттуда на другомъ въ Тріестъ, а тамъ рукой подать. Вотъ вамъ околица, да ближе /даже/ и дешевле. Въ обратный путь, //л. 1

пожалуй, пускайтесь Дунаемъ; тутъ /плыть/ по водѣ, довезетъ и <нрзб?>, да притомъ [въ Сент<ябрѣ>] осенью и комаровъ будетъ мало, терпѣть можно. Да, вы меня послушайтесь!

Охъ! сказалъ вдругъ одинъ изъ [нашихъ] двухъ собесѣдниковъ, которые оба были молоды и, какъ кажется, съ деньгами и безъ дѣла, потому что шатались по бѣлу свѣту [для] ради забавы, ‑ охъ, какая хорошенькая, посмотрите! – и оба остановились въ сторонѣ отъ стола, за которымъ сидѣло небольшое семейство, лакомясь шоколадомъ, мороженымъ и другими сластями, въ непомѣрномъ количествѣ.

Все это происходило [въ] /подъ открытымъ небомъ/ на небольшомъ пространствѣ, усаженномъ бѣлой акаціей и другими деревьями сухой, южной почвы и обнесенномъ [вели<колѣпнымъ>] /пре/краснымъ зданіемъ, въ видѣ [четыреу<гольника>] /буквы П;/ [все] зданіе это было занято богатыми лавками, кондитерскими и рестораціями. Большая часть вывѣсокъ были исписаны именами грековъ, /армянъ,/ караимов ^[ii], италіанцевъ и Евреевъ. Садъ былъ наполненъ шумными посѣтителями, которые частію прогуливались, а частію прохлажались за выставленными въ тѣнь столиками. Мѣсто это или зданіе называлось, [по принятому нами] по свойственному намъ обезьянничеству, Палероялемъ. Греки, съ саженными, смурыми носами, сухопарые италіанцы, живчики-французы, русые Nѣмцы, усатые поляки и земляки наши, менѣе опредѣлительнаго цвѣту и виду – все это смѣша- //л. 1 об.

лось здѣсь въ одну пеструю /и довольно шумную/ толпу; тутъ подавали, по мѣстному обычаю, шоколадъ на водѣ, или же кофе, либо черный, либо, для желающихъ, съ молочкомъ, потому что сливочекъ здѣсь почти не бываетъ.

Обратимся теперь къ тому столику, который привлекъ къ себѣ вниманіе двухъ путешественниковъ. Тутъ расположилось семейство, состоявшее изъ [четырехъ] /четнаго числа/ членовъ, изъ двухъ паръ: отца, матери, дочери и сына. Мы, правду сказать, не совсѣмъ привыкли къ публичной, сытой жизни такого рода, какъ мы тотчасъ описали, въ /такой/ разнородной толпѣ земляки наши нерѣдко отличаются либо чрезвычайною скромностію, съ видомъ изумленія, либо уже другою, /противоположною/ крайностію. Семья эта представляла образецъ того и другаго: молодое поколѣніе, сынъ и въ особенности дочь, были /както/ робки и будто не въ своей тарелкѣ; староежъ поколѣніе, отецъ и мать, распоряжались какъ на своей усадьбѣ, требовали, шумѣли, [и] сердились и бранились, точно какъ на своей вотчинѣ. [Это] Nесмотря на полную свободу здѣшней публичной жизни, земляки наши [возбуждали] /были причиной/ нѣсколькихъ сострадательныхъ улыбокъ, замѣченныхъ впрочемъ однимъ только молодымъ поколѣніемъ; сами же они не замѣча[тельно]/ли/ рѣшительно ничего, ни малѣйше не стѣснялись и вели себя такъ свободно и развязно, что казалось вотъ-вотъ старикъ сыметъ съ плечь сертукъ, потому что было жарко, а мать разуется и пойдетъ гулять въ башмакахъ на босу ногу, какъ она обыкновенно дѣлывала въ лѣтнюю пору дома.

Молодые люди, о которыхъ мы говорили, потѣшаясь //л. 2

забавными пріемами стариковъ, шныряли въ толпѣ по тѣсному и пыльному пространству взадъ и впередъ и любовались хорошенькой дочкой, которой имя было Фани, то есть Евфимія, какъ это могъ знать и слышать всякій изъ нѣсколькихъ сотъ посѣтителей Палерояля, потому что имя это нѣсколько разъ выкрикивалось довольно голосисто, то густымъ, зычнымъ голосомъ отца ея, то рѣзкимъ и пронзительнымъ голоскомъ матери и дѣвочка, не смотря на вѣковую привычку свою /къ этому – хотя конечно/ ‑ [хотя] вѣкъ ея былъ [еще] повидимому /еще/ очень коротокъ – каждый разъ краснѣла и потупляла глаза.

Nа стулѣ и частію на землѣ, подлѣ матери этого семейства, лежала цѣлая кипа завернутыхъ въ бумагу товаровъ; она по временамъ бросала на нихъ умилительный взглядъ и обращалась вполголоса къ супругу, который отвѣчалъ довольно громко: да будетъ, матушка, сдѣлай милость полно; ей Богу денегъ не станетъ, да и бѣда будетъ на заставкѣ – не пропустятъ. –  Пустое, пустое, говорила она забывшись тоже не шепотомъ, ‑ я знаю счетъ твоимъ деньгамъ лучше тебя, дружокъ, и учту тебѣ до послѣдней копейки; деньги есть; а о заставкѣ не заботься, это мое дѣло, я знаю какъ это уладить.

Плотный степнякъ досталъ молча бумажникъ свой, отсчиталъ еще нѣсколько денегъ и вручилъ ихъ супругѣ; та закричала: Васька! и отправилась тутъ же, въ десяти шагахъ отъ нея, въ магазины и лавки, составляющіе замысловатый П вокругъ удивительно неудобнаго мѣста прогулки. Вскорѣ она воротилась, и Васька, въ дикообразной ливреѣ неизвѣстнаго покрою, изъ сукна необъяснимаго цвѣта, потому что это было сѣрое сукно, перекрашенное домашними средствами, ‑ тащилъ за барыней своей еще цѣлый тюкъ товару; [между]

Вскорѣ вся семья поднялась и отправилась домой, подъ гнетомъ /ноши/ распредѣленной по мѣрѣ силъ каждаго: всякому дали въ руки по тючку, а Ваську загромоздили ими въ два столба, отъ самаго пояса и выше темени. Походу ихъ было впрочемъ не много, и всего-то до ближней гостинницы Парижъ. Всѣ посѣтители Палерояля смотрѣли улыбаясь вслѣдъ за этимъ [обществомънрзб?] /караваномъ,/ а одинъ изъ молодыхъ людей, о коихъ мы говорили, проводилъ ихъ даже до Рибасовой улицы, чтобы видѣть гдѣ они остановились. <На полях слева внизу вписано карандашом: Жидъ доносчикъ ‑ ред.> //л. 2 об.

Читатели вѣроятно уже отгадали, въ какой городъ мы ихъ привели:

‑ Это тотъ самый городъ, гдѣ домовъ много, а жить негдѣ, потому что самыя великолѣпныя [зданія] /палаты/ заняты пшеницей; городъ, о которомъ народъ сложилъ поговорку, что кто-де въ немъ не бывалъ, тотъ и пыли не видалъ; гдѣ для глаза воды бездна, а жажды утолить въ лѣтній день нечѣмъ; гдѣ вода /для питья стекаетъ/ въ колодцы [стекаетъ] [/по трубамъ/] съ кровель, по водосточнымъ трубамъ, /и прѣетъ и киснетъ тамъ въ теченіи всего лѣта/; гдѣ колодцы эти обдѣланы италіанскимъ, /бѣлымъ/ мраморомъ, а вода въ нихъ, /какъ само собой разумѣется,/ [гнилая] /тухлая/; гдѣ вино дешево, а вода дорогà; гдѣ, /при всемъ томъ,/ шоколадъ варятъ на водѣ, а квасъ дѣлаютъ изъ [толокна?, соли и] изюма; гдѣ баранина очень вкусна, а телятина никуда не годится; гдѣ каменный домъ обходится гораздо дешевле деревяннаго; гдѣ [т] съ трудами выхоленныя деревья тонутъ въ пыли, по самую макушку; гдѣ кушаньи готовятся на угольяхъ, а ледникъ [со льдомъ] не слыханная роскошь; гдѣ въ домахъ пшеница, на возахъ пшеница, по улицамъ горами пшеница, [гдѣ никто не смѣетъ сказать слова, не начавъ разговора съ пшеницы] – словомъ, это такъ называемый пшеничный городъ, который выросъ съ пшеницы, и выросъ вдругъ, изъ ничего, какъ подымается пшеничное тѣсто на опарѣ… <На полях вверху слева вписано карандашом: /не поднятъ – какъ пшеничное тѣсто на опарѣ./ ‑ ред.> Nо если ему, по бренности всего человѣческаго, суждено когда нибудь разсыпаться опять въ пыль и прахъ, его окружающую, то на томъ мѣстѣ гдѣ онъ стоялъ останется памятникомъ до позднѣйшаго потомства… нѣтъ, не то что вы думаете, <Далее знак вставки Х/ и под ним на полях слева вписано: /не лѣстница, которая, говорятъ стòила миліона, и она, не смотря на великолѣпіе свое, также въ свою очередь можетъ разрыхлиться или сползти и нырнуть въ море/. ‑ ред.> ‑ останется памятникомъ /единственный въ родѣ своемъ,/ огромный, не бренный и нетлѣнный чугунный котелъ, великанъ, какого доселѣ не производилъ свѣтъ, [Расказываютъ, что] /заслуживающій замѣнить/ собою одно изъ семи старомодныхъ чудесъ міра… Расказываютъ, что //л. 3

лукавые промышленники этого края, изобрѣтательные жиды, наняли однажды простодушныхъ молдаванъ довезсти котелъ этотъ въ Кишиневъ и взяли съ <нихъ задатокъ> въ обезпеченіе доставки котла. <Далее знак вставки Х и под ним вписано на полях слева: /Молдаване соединились большою артелью, впрягли нѣсколько десятковъ паръ воловъ – и повезли съ гикомъ необычайную кладь./ ‑ ред.> Nа заставѣ <?> остановили, а жиды, разумѣется, пропали /безъ вѣсти/ ‑ и съ <ними про>палъ и задатокъ. Событіе это, составляющее для и<ныхъ> [Nо обрати/лись/] [N] [къ затору] только забавный случай изобрѣтательности <и> плутовства жидовъ, въ глазахъ мѣстныхъ жителей важно т<ѣмъ> что на дѣлѣ доказало возможность тронуть съ мѣста и проне<сти> по улицамъ этотъ нетлѣнный памятникъ своего измыслитель<ства.> //л. 3 об.