// Б. Зайцев. Странное путешествие. КНИГОИЗДАТЕЛЬСТВО

«ВОЗРОЖДЕНIЕ» «LA RENAISSANCE»

2, rue de Sèze, Paris (9). Парижъ, 20 авг. 1927.

 

БОГОРОДИЦА УМИЛЕНIЕ

СЕРДЕЦЪ

сказаніе

 

 

Авраамій былъ крестьяниномъ земли Ростовской. Смолоду силенъ, съ рогатиной ходилъ на медвѣдя, подымалъ четверть овса, велъ хозяйство горячо, успѣшно ‑ жилъ зажиточно. Но не легко давалась жизнь и мало радости въ ней видѣлъ — по причинѣ тяжести души. Казалось ему все не такъ. Изба лучше у сосѣда, урожай богаче, а работаетъ меньше. Другимъ мельникъ мелетъ правильно, его обвѣшиваетъ. У другихъ жены статныя, красивыя, а его Марія и худа, блѣдна, и лицомъ не вышла. Онъ силенъ, а она слаба. «Все только норовитъ какъ бы на мнѣ выѣхать». И ему казалось, что жена лѣлива и мотовка, на его черныхъ, волосатыхъ рукахъ зашибаетъ свое счастье.

И ѣлъ онъ ее поѣдомъ. Никакой оплошности не прощалъ, пока отъ горькой жизни не слегла она совсѣмъ. И когда приблизилась смерть, то заплакала Марія и сказала мужу:

— Больше на меня не злобься. Ухожу отъ тебя. Если чѣмъ досаждала, то прости. А я тебѣ была вѣрная жена и самого тебя любила и люблю и если  Богъ не отринетъ, буду молить Его, чтобы облегчилъ твое тяжелое сердце.

Съ тѣмъ померла.

Авраамій очень пожалѣлъ ее и тосковалъ, и хотя видѣлъ, что другія женщины красивѣе, но не женился вновь. Ему стало еще труднѣе. «Вотъ у другихъ не умираютъ жены, а у меня умерла. Какъ мне теперь бобылемъ жить»

119

 

 

Былъ онъ благочестивъ, молился и просилъ знаменія. Но оно не являлось. Когда вконецъ опостылѣлъ домъ, хозяйство, земледѣліе, то пошелъ къ старцу пустыннику, жившему въ келійкѣ, въ лѣсахъ: старецъ ѣлъ однѣ ягоды, пилъ изъ ручья, имѣлъ длинную сѣдую бороду.

Посмтрѣлъ на Авраамія, подумалъ и сказалъ:

— Сила твоя великая, плечи какъ у медвѣдя, руки въ волосѣ, а сердце косматое. Тяжкое у тебя сердце, на все завистливое и недовольное. Пока сердца не смелешь, счастливъ не будешь.

— Что же мнѣ дѣлать, старче?

— Походи по міру, послужи Богу, коли дастъ тебѣ размолоть сердце, то найдешь себя.

Авраамій продалъ домъ и землю, взялъ котомку, палку, и пошелъ по міру.

Собиралъ на церкви, служилъ батракомъ, пошелъ, наконец, послушникомъ въ монастырь, заброшенный въ лѣсахъ, у озера Чудского. Но собирая на церковь, все гнѣвался, какъ люди скупы. Въ батракахъ сердился что на немъ всѣ счастье свое зарабатываютъ. Даже и въ монастырѣ, гдѣ хлѣбы пекъ, служилъ въ поварнѣ, и рубилъ дрова — не могъ успокоиться: не нравились ему монахи. Этотъ толстъ, другой только и думаетъ, какъ бы посытнѣе поѣсть, а третій притворяется, что молится.

И удалился Авраамій изъ монастыря.

Скитался онъ довольно долго и молился Богу, чтобы размололъ ему сердце, чтобы отошли гнѣвъ и зависть, вспоминалъ умершую жену и теперь думалъ, что тогда, когда съ ней жилъ — тогда-то вотъ и былъ счастливъ, вотъ тогда и было хорошо.

И сталъ сѣдѣть Авраамій. А покоя ему не было.

— Господи, взмолился онъ въ лѣсу, однажды, на берегу озера въ дикомъ Галичскомъ краю. За что гонишь меня, безпріютнаго?

120

 

 

Палъ на землю подъ кустомъ высокимъ, можжевеловымъ, и зарыдалъ. Поднялся — видитъ въ десяти шагахъ отъ него зайчикъ — сѣренькій, стоитъ на заднихъ лапкахъ и ушами прядаетъ, какъ будто кланяется ему. И Авраамій пошелъ къ зайчику, а зайчикъ легонько запрыгалъ по тропинкѣ, все на Авраамія оглядывается и ушкомъ знакъ подаетъ: за мной молъ иди. Такъ шли они ни много и ни мало, вдругъ полянка и на ней часовенка. Зайчикъ оба уха накрестъ наклонилъ, сказалъ:

— Вотъ, Авраамій!

И сверкнулъ, въ лѣсу исчезъ.

Авраамій прошелъ къ часовенкѣ и жутко ему стало, духъ захватило. Никого въ ней не было. Заброшена, пустынна. Ласточка легко стрекнула изъ подъ кровли. Сырость, тишина. Войдя, увидѣлъ Авраамій потемнѣвшую икону Богоматери. Сталъ на колѣна, помолился. Точно бы полегчало.

— Что за странность, думалъ, что за зайчикъ и что за часовня, чья икона?

Но понравилось ему тутъ. Вынулъ изъ котомки хлѣбъ, попилъ водицы изъ сосѣдняго ручья и не замѣтилъ, какъ наступилъ вечеръ. До жилья людского было далеко. И Авраамій рѣшилъ здѣсь заночевать. Подложилъ котомку подъ голову, легъ у входа и заснулъ. Сонъ его былъ миренъ. Увидалъ покойную жену, въ чертахъ лица ея что-то напомнило лицо на иконѣ. Такъ что Авраамій и не разобралъ, то ли это Марія, которую онъ такъ тѣснилъ и упрекалъ при жизни, то ли иная. Но она ему сказала:

— Утромъ ты возьмешь икону, спустишься съ ней къ озеру, найдешь тамъ лодку и переплывешь черезъ озеро съ иконой. Снесешь ее въ монастырь, гдѣ жилъ послушникомъ. Довольно ей находиться здѣсь.

Утро было туманное и теплое. Авраамій взялъ

121

 

 

икону и двинулся, но не зналъ гдѣ озеро, куда итти. Вдругъ изъ подъ кровли вылетѣла ласточка и все вилась надъ Аврааміемъ. Тогда онъ понялъ, что надлежитъ слѣдовать за ней. Дѣйствительно, въ томъ мѣстѣ была лодка. Авраамій сѣлъ на корму, взялъ весло и оттолкнулся. Икону же поставилъ впереди, ликомъ къ себѣ. На крошечной дощечкѣ на носу сидѣла ласточка.

Такъ плыли они по зеркальной глади. Легонькій туманъ стелился надъ водой и мягко, будто кисеей завѣшивалъ лѣса по берегамъ. Авраамій слабо гребъ, хотя былъ силенъ. И серебряная, нѣжно лепетавшая струя, какъ риза Богоматери, тянулась за кормою лодки.

Когда выплыли на середину, Авраамію представилось, что міръ уже кончается: ушла земля, осталась только гладь воды, туманъ да тишина. Онъ испыталъ волненіе и умиленіе; положилъ весло, склонился предъ иконой.

— Не бойся, Авраамій — онъ услышалъ голосъ, столь напомнившій покойную жену.

— Я Богородица Умиленіе Сердецъ. По нѣкіимъ молитвамъ и по собственному твоему томленію, я сжалилась надъ тобой. Беру у тебя сердце.

Сладость, но и ужасъ охватили Авраамія. Онъ еще ниже опустился предъ иконою. Ласточка щебетала. Авраамій же чувствовалъ, какъ медленно, огненно перетлѣваетъ его сердце, точно бы невидимая мельница размалывает его. И чѣмъ меньше оставалось прежняго, тѣмъ обильнѣе текли слезы.

Когда тайное кончилось, онъ поднялся. Икона все стояла, какъ и прежде. Но съ величайшимъ изумленіемъ увидѣлъ Авраамій, что теперь она сіяла красками и чистыми и нѣжными. Лодка же плыла сама собой. Ласточка взвилась и подлетѣла къ Авраамію.

— Здравствуй, блаженный Аврааміе, новорожденый

122

 

 

къ любви и кротости, отнынѣ данъ тебѣ крестъ проповѣди слова Божія и славы Богоматери среди невѣрующихъ и язычниковъ. Неси икону въ монастырь.

Авраамій перевезъ икону и отнесъ въ тотъ монастырь, гдѣ былъ уже. И снова принятъ былъ послушникомъ, затѣмъ постриженъ и въ монахи. Но теперь ничто не гнѣвало его, не вызывало зависти и тоски. Смиреннымъ и послѣднимъ онъ себѣ казался и на все радовался, за все благодарилъ Бога. Ежедневно на молитвѣ онъ просилъ прощенья за тяжелыя преслѣдованія смиренной жены своей Маріи.

Пробывъ нѣкоторое время въ монастырѣ, онъ съ благословенія игумена удалился съ Чудотворной иконой вглубь лѣсовъ и тамъ основалъ монастырь Богородицы Умиленія Сердецъ. А когда собралось довольно братіи, ушелъ далѣе въ лѣса и опять заложилъ монастырь имени Пресвятой Дѣвы. Позже построилъ еще монастырь, все во славу Пречистой. И куда бы ни являлся онъ съ иконою, таинственно обрѣтенною вблизи озера, всюду шло дуновеніе милости и чистоты. Во всемъ дикомъ краѣ, населенномъ тогда язычниками, сталъ Авраамій провозвѣстникомъ и проповѣдникомъ свѣтлѣйшей истины Христовой.

Такъ по томленію, молитвамъ и по состраданію умеръ прежній Авраамій и явился новый. А на озерѣ до нашихъ дней осталась свѣтло-серебристая струя, проведенная таинственною лодкой, гдѣ родилось новое сердце Авраамія.

123