Борис Зайцев
ДАНТЕ
и его поэма
ВЕГА
Москва, 1922
// титул
ДАНТЕ И ЕГО ПОЭМА.
На via
Dante во Флоренции есть дом, узенький и высокий, из грубого
камня, сжатый соседними, более новыми домами. Он трехъэтажный, не считая низа,
где как будто была лавка, или склад. Темноватая лесенка ведет наверх — там
две, три комнаты с простой обстановкой — деревянные столы, тяжелый стул;
окна с полуовалами вверху, в стеклянных кругляшках, по старинному; чрез них
идет свет но рассмотреть что-либо на улице трудно.
Считается, что здесь
родился и жил Данте. Установлено это не вполне твердо, но если и не в этом, то
в подобном, где-нибудь очень близко (во всяком случае, в том же квартале),
появился на свет в
// л. 5
рах, то встречному надо прижиматься к стенке,
иначе заденет. Флоренция тогда мало походила на теперешнюю: вся в башнях,
темноватая, наверно с запахами, вечно кипевшая враждой; вечно баррикадировались
в своих домах-башнях гвельфы и гибеллины, Черные и Белые, и при случае резали
друг друга; временами бывали огромные пожары, а по вечерам черно и пусто
становилось в переулочках. Коммуна только что зарождалась. Жизнь еще груба, во
многом первобытна. Люди ходят в шерстяных простых одеждах, с откидными
капюшонами. Существует гетто. Евреев хоронят за городом, как зачумленных.
Служительницы Афродиты носят колпаки с колокольчиками, чтобы отличаться от
честных женщин. Все еще впереди: блеск, великолепие, литература, гуманизм,
великая живопись, великая скульптура. Лишь природа та же: наверно с кампаниллы S.
Maria Novella или со стен palazzo
Vecchio такой же вид открывался на холмы Тосканы, на
извив Арно, так же мягок, приветлив, прозрачен был голубоватый пейзаж:
голубоокая душа страны. И как теперь, весенний ветер приносил запах фиалок.
В этом городе
возрастал мальчик Данте. Со времен очень древних — от Боккачио — идет
весть о соседях семьи Алигери — Портинари. Имя Беатриче Портинари, первой,
полудетской и мечтательной любви Данте, возведенной затем в сан Мудрости
Божественной, обошло мир… «Я скажу о ней то, чего не было сказано
// л. 6
еще ни о ком», обещал юноша Данте, в конце
юношеского своего творения «Lavita nuova».
И действительно — в «Божественной комедии» сказал. Что касается же девушки
Беатриче, рано вышедшей замуж и рано умершей, то ее краткая жизнь, кроме великой
славы, вызвала и великие сомнения в потомстве. Ушедший ХIХ
в. особенно старался подкопаться под нее. Главный предмет спора был тот: да о
ней ли именно говорит Данте. Воспевает ли действительный свой роман, или
пользуется именем Беатриче условно, имея в виду вообще какую-то даму. Спор этот
не закончен. Все же можно, хоть приблизительно определить исход его так:
отождествление Беатриче литературной с Беатриче соседкой, которую мальчик Данте
впервые увидал в церкви, нельзя твердо обосновать. Однако отрицать, что
любовная поэзия «Vita nuova»
шла из жизненного источника, тоже нельзя. Действительность и вымысел так слиты,
что разделить их теперь невозможно. Д’ Анкона прав. Вряд ли повесть любви записана
точно, и наверно, сюда вошла много от литературы того времени (Гвиничелли,
Гвидо Кавальканти, провансальские трубадуры); все же явственно тонкое, духовное
опьянение любовью, все же присутствует Amore не условный и
выдуманный, а живой — лишь в одеждах эпохи. Данте был человек острых,
// л. 7
сложных и сильных чувств — в те годы
любовный мечтатель и мистик, со скрытно-огненным темпераментом; никак не видишь
в нем сухого схоласта, сочиняющего по схемам. Нет в нем еще и черт суровости,
гневности, означившихся позднее. La vita
nuova (Новая жизнь, как бы новое рождение в любви) — ряд
сонетов, канцоны, баллады с прозаическим сопровождением. Есть мнение, что стихи
написаны между 1283—1292 г. (когда умерла Беатриче), прозаический же
комментарий, позже, около
Как бы ни спорили о
портрете Данте, сохранившемся на фреске во флорентинском Барджелло, сколь ни
основательно мнение, что во времена Джотто не было еще реалистических портретов,
а с другой стороны данный портрет подправлен в прошлом столетии, — все
таки Данте времен «Vita nuova»
представляешь себе именно таким, как изображен он юношей, с тонким, острым и
очаровательным профилем, юношей готическим, с сосредоточенным, задумчивым,
почти печальным взглядом, скромным, уединенным и уже горделивым. Есть и
подземные стихии в нем, но они еще не вылились наружу.
Мы очень мало знаем,
как он жил за это время. Но собственным его признаниям — много читал,
учился, но
// л. 8.
был самоучкою. Несомненно, знал по латыни,
знал провансальский и старофранцузский язык, занимался реторикой и диалектикой,
философией. Греческим вряд ли владел. Читал Боэция, Цицерона, Вергилия. Очень
много работал духовно, мы ниже скажем над чем и как. Нельзя, однако, утверждать,
что был чужд светского: напротив, были у него и веселые друзья и дела какие-то
веселые, наверно мимолетные, но жгучие очарования. Их отголоски, хоть и глухие,
видят в сонетах Данте к Форезе Донати, приятелю его молодости, и в ответных
стихах последнего.
Данте женился молодым.
Известно, что ко времени изгнания (
Мы знаем еще, что он
был воином: в
Знаем, что он не был
богат, вероятно происходил из среднего дворянства и, обладая познаниями в
медицине, быть может применял их. Между 1293—1300 г. занял 37000 лир, с
поручительством брата своего, Франческо — неизвестно для каких целей. 6
июня
// л. 9
голосовал в совете Ста. 12 декабря принимал
участие в выборе приоров. Между 1297—1300 приписался к цеху медиков и
аптекарей, а в мае 1299 был посланником республики в С. Джиминиано.
Тут начинается его
общественная, политическая жизнь, нанесшая главный удар существованию,
приведшая к изгнанию.
Быть может, если бы с
15 июня по 15 августа
Данте пострадал
потому, что принадлежал к партии Белых. Эта партия, родом из Пистойи, мрачного
и озлобленного городка близ Флоренции, который в «Аду» сурово покарал словом
своим Данте. Оттуда разделение на Белых и Черных перешло во Флоренцию, вместе с
явившимися представителями враждующих родов. Так что кроме старого деления
гвельфы
// л. 10
(сторонники папы) и гибеллины
(императора) — явилось новое. Все же Черные ближе стояли к папе, чем
Белые. БонифацийVIII воспользовался этими раздорами, чтобы
присоединить Тоскану, как наследие маркграфини Матильды, к владениям церкви. В
Последнее было верно.
Если Данте ненавидел, то ненавидеть умел. И Бонифаций, место которому уготовано
в «Аду», в огненной дыре, головою вниз и с
// л. 11
пылающими подошвами, — Бонифаций дорого
заплатил за несправедливое дело с Данте Алигиери Флорентинцем.
10 марта последовал
второй декрет, присоединяющий еще десять осужденных. Теперь говорилось
определеннее: если кто-нибудь из них появится на Флорентинской земле, тот будет
сожжен живым. Для величайшего из своих людей, говорит Лоуэлль, —
Флорентинцы не нашли ничего лучшего, как осудить его на смерть: «igne
comburatur sic quod
moriatur». Можно согласиться, что в этом есть
«безконечно трагическое и высоко поучительное».
Изгнанники пробовали
возвратиться. Несколько раз добивались они этого с оружием в руках, но
безуспешно. В 1302—06 г. г. они были разбиты в Муджелло. Данте отделился
от них; повидимому, был он против гражданской войны. С товарищами же по
несчастью разошелся вовсе и отозвался о них в «Раю» резко.
В
Tu
proverai, si come sa di sale
Lo
pane altrui, e com’e duro calle
Lo
seendere e il salir per l’altrui seale.
Par. ХVII,
58.
// л. 12
В
В дальнейшем,
пребывание его в Форли, у Орделаффи, не обосновано. Путешествие в Париж,
1308—09 г. г. весьма возможно. Вероятно также, что он посетил Прованс, на
что указывают некоторые места «Комедии». Что он делал в Париже? Одни считают,
что преподавал поэзию и итальянский язык, другие, — что сам учился. Краус
склоняется к последнему. По его мнению, вряд ли было возможно в то время
заинтересовать в Париже итальянским языком; а второе — философские и
теологические взгляды Данте сильно выросли и окрепли как раз с этого времени.
Очень
// л. 13
правдоподобно, что именно схоластикой он
занимался там (впрочем, Краус не отрицает возможности и преподавания, —
например, реторики). Видеть Данте в средневековом Париже, где знаменитые
схоластики читали на rue de
Затем следуют годы,
наверно очень тревожные и острые для Данте, когда Фортуна, о которой говорит он
в «Аду»:
«Ты можешь теперь
видеть, сын, сколь кратко дуновение
Земных благ, даруемых
нам Фортуной»,
когда она, «вращающая свою сферу», на краткий
срок поманила его надеждами на Флоренцию, на возвращение и победу над
врагами — и отвернулась окончательно.
27 ноября
// л. 14
ратора из рук папы. Данте в это время был
настроен решительно гибеллински и надеялся, с помощью Генриха, вновь увидеть
Флоренцию, «приятнейший из всех городов мира». Как и многое в его жизни, —
его отношения к Генриху неясны. Есть мнение, что он был с ним знаком до
Если верить письму, то
весною
Генрих потому
задержался на севере, что должен был обеспечить себе обладание крепостями в
тылу (армия его была не весьма сильна). В апреле
// л. 15.
Неополитанским. В Буонконвенго он заболевает
(вероятно, его отравил один доминиканский монах ядовитой гостией) и умирает в
августе. Во Флоренцию он не попал, Белых и с ними Данте в правах не
восстановил. Стало ясно, что дело гибеллинов в Италии проиграно. «Итальянская
политика Генриха», говорит Краус, «была, конечно[1],
мечтою, как и представление Данте о всемирной монархии была мечта».
К этому времени Данте
не был еще автором «Божественной Комедии». Вопрос о времени ее возникновения
имеет свою историю. Раньше считалось, что первые семь песен написаны до
изгнания и первые слова 8-й Io dico
seguitando понимались как продолжение прерванного
(которое, будто бы, было отправлено маркизу Мороелло Маласпина, прочитавшему с
восторгом эти песни, настаивая, чтобы Данте продолжал свою поэму). Ныне
принимают, что комедия писалась между 1314—1321 гг., начата не ранее
// л. 16
Здесь касаемся мы
важного и темного дела — вопроса о внутреннем развитии поэта, «истории его
души». Как и во всем, касающемся Данте, факты скудны. Строятся лишь догадки.
Догадка первая, классическая, принадлежит Витте. По ней выходит, что со смертью
Беатриче, Данте проявляет к ней неверность. Он увлекается другим. Это
другое — не женщина, но философия. В сочинении своем [«Convivio»,
«Пир»] он определенно говорит о философии (и даже одной из целей написания «Convivio»
было желание защититься от упреков в легкомысленной яко-бы любви к женщине. Он
утверждает, что любовь эта — к философии). Аллегорически философия названа
здесь Donna pietosa (о ней есть уже и в «Vita
nuova»). На время, следовательно, Беатриче, как бы вытесняется,
заменяется этой Donna pietosa.
Новой властительнице Данте предан. Можно думать, что период неверности довольно
долог, в несколько лет. Но «Vita nuova»
начинается он через год после смерти Беатриче, «Convivio» говорит о тридцати
месяцах, в течение которых автором владела новая любовь. Именно, на то время,
по смерти Беатриче, и до изгнания, выпадает обостренная душевная работа над
философскими и метафизическими вопросами, фаустовское вопрошание об истине.
Вначале чувствует он некие обещания и возможность духовного мира, но оказывается
это обманчивым. На пути мирской философии, Боэция и Цицерона, успокоения не
найти
// л. 17
«Convivio» натурфилософский и
метафизический комментарий к 14 канцонам (осуществлен лишь для трех),
написанным в честь Donna pietosa,
относится к 1306—1308 гг., следовательно, в это время Данте не вернулся
еще к Беатриче. Витте считает этот период как бы неким отпадением от веры,
церкви, и поклонения молодых лет; в своем роде это тоже «темный лес», selva
oscura, из которого в конце концов спасает Беатриче, символ
Теологии. Третий период — время написания Божественной комедии, где
скромная девочка Беатриче Портинари возведена в сан Божественной Премудрости,
спасительницы заблудших душ. Здесь поэт вновь возвращается к вере и
благопочитанию своей молодости, вновь он во власти Беатриче и религии, дающих
ему последнее утешение.
Скартаццини также
видит три периода в духовном восхождении поэта: первый — чувства,
второй — разума, третий — высшего примирения с ни ми в религии.
Первый до смерти Беатриче (
// л. 18
же второго критического периода он расширяет:
не одни умственные познавательные борения наполняют его, но и страсти
олитические, и дань отданная земной любви. В последнем приходится
присоединиться к Краусу, против Скартаццини. И указания древних, и тот облик
Данте, какой знаем мы из его вторений, говорят внятно, что в этом человеке была
горячая кровь, душа любовно-страстная, могучая плоть, очень далекая от
безразличия или вялости. Места поэмы, где он касается любви, полны скрытого
огня, хоть и написаны человеком немолодым, уже далеким от этих дел. В конце
«Чистилища» Беатриче ясно упрекает его в слабости к женскому (ХХХI,
59) и трудно принять, чтобы здесь аллегоризировалась опять лишь философия под
обликом pargoletta (собственно, девчонка, юная девушка).
Странным, суховато-педантичным кажется мнение Скартаццини, что Данте любил лишь
трижды: в ранней юности Беатриче, затем Джемму Донати (свою жену), которую
будто бы возвел в символ философии (Donna pietosa)
и наконец просветленную Беатриче. Но Скартаццини вообще упорно подчеркивает в
поэте все интеллектуальное, разумное; в его изображении Данте слишком человек
головы, а не темперамента, тогда как мощь его состояла именно в слитии того и
другого.
Очень правдоподобен
взгляд Крауса и на последнюю часть жизни Данте: смерть Генриха VII
и крушение
// л. 19
надежд окончательно отвратил его от мирского;
взор безраздельно направлен к вечности, Божеству, оттуда и возникает Великая
Поэма, где от части к части от Ада к Чистилищу и Раю более и более смолкает
земное, уходя в смутный туман сна.
Мы приблизились
наконец к этому творению, стоящему над человечеством уже шесть веков, полному
необычайного очарования, волшебной силы, влекущей новых и новых читателей,
поклонников, исследователей, переводчиков, полемистов. О комедии читали с
церковных кафедр средневековой Италии, и Италии Ренессанса; десятки людей
отдавали жизнь на ее комментирование, сменялись целые направления в ее понимании, сотни изданий выходили в свет, сотни
переводов на всевозможные языки, тысячи читателей ее читали, для многих,
особенно в Италии, эта поэма — нечто в роде Евангелия. Девятнадцатый
век — время особенно страстного и горячего ее обсуждения. Проделана
громадная работа. Изучены ее истоки, все предшествующее в области писаний
визионерных; сличены все образы ее с литературными образами древних; до мелочей
изучена историческая, бытовая, географическая, астрономическая и
космографическая сторона произведения, равно философская и теологическая.
Написаны книги путешествий по местам, упомянутым в ней. Про так наз. «темные
места» комедии нечего и говорить: есть строки, вызвавшие целую литературу.
// л. 20
Разработана лингвистика, грамматика,
синтаксис, метрика, характеристика метафор и т. д. и т. д. Есть и
статистика: мы знаем, сколько в поэме слов, существительных, глаголов.
прилагательных. Кажется, не сосчитаны еще лишь запятые. Литература о Данте столь
велика, что в ней чувствует себя «задохнувшимся» сам великий знаток всего
дантовского — Скартаццини. И с горечью замечает он, что даже общей
Дантовской библиографии нет пока, а есть работы по отдельным странам. Следует
упомянуть еще, что существуют целые подробнейшие словари к Данте, дантовские
энциклопедии, что а Америке, Англии, Германии и Италии есть общества Данте и
специальные журналы, посвященные исключительно ему. Число изданий поэмы в
Италии — свыше четырехсот. С одной Гремании полных переводов (всех трех
частей) пятнадцать. Неполных же множество.
Что же представляет из
себя это загадочное произведение?
«Божественная Комедия»
есть странствие человеческой души по трем царствам запредельного — Аду,
Чистилищц и Раю. С внешней стороны это как бы itinerarium флорентийца Данте
Алигиери, написанный пятистопными терцинами. В Аду Вергилий ведет его, любимый
и высочайше уважаемый им поэт. Его послала, как проводника и учителя,
благосклонная к Данте, восседающая в небе, Беатриче. Поэты видят
// л. 21
в Аду муки грешных. Вергилий же сопровождает
его и по Чистилищу, Таинственной горе искупления, вздымающейся над пустынным и
необозримым океаном в полушарии, противоположном нашему. На вершине Чистилища,
среди свежих лугов и вечно зеленеющих деревьев Беатриче, в колеснице,
запряженной грифами, встречает Данте, принимает его от Вергилия, очищает
омовением в реке Забвения и возносится с ним в Рай, в царство света недвижного.
Там видят они блаженство праведных и угодников, там созерцают, наконец, само
Божество.
Такова схема. Она дает
возможность развернуть длинный ряд видений — мрачных, светлых,
возвышенных, увидать горькие муки заблудших, пережить с нимим безмерную печаль
безнадежности, ту печаль навсегда, о
которой говорит последняя строка надписи над вратами Ада:
«Оставьте всякую
надежду вы, входящие».
В Чистилище можно
любоваться таинственными камышами, у подножия горы, голубовато-серебристым
утром, росою, которой Вергилий омывает лицо Данте, задымленное и обгорелое в
Аду. В Чистилище — мистические орлы, загадочные сны, ангелы, снимающие с
чела восходящих семь Р огненным мечом. Искупление грехов, но уже в воздухе
света и надежды. В Чистилище является природа: здесь море, скалы, удивитель-
// л. 22
ные луга, дивные деревья. Бледно-зеленоваты,
туманно-золотисты краски его. Грудь дышит — в Аду мы задыхались. А еще
выше, где безмолвно движутся небесные сферы и восседают блаженные и святые, уже
царство эфира, прозрачности и величайшей гармонии. Рай весь прозрачен, как
эфирные моря, пронизанные светом. Чинны, просветленны праведники. Их хор, при
восхождении к Божеству, образует гигантскую Мистическую Розу.
Существует старинное
уподобление: Ад — скульптура, Чистилище — живопись, Рай —
музыка. В нем есть правдивость, хотя и относительная. Музыка — и в
Аду — она пронизывает всю поэму, и Рай не лишен зрительного, правда, в
образах, в образах облегченных, как бы влажно-стеклянеющих. Мне всегда
казалось, что главная художническая сила Комедии, главное ея[2]
очарование — само слово. Говорят, что образы Ада иссечены ярко до
галлюцинации. Потому де он и лучшая часть поэмы. Это верно лишь отчасти. На мой
взгляд, во-первых, Чистилище не уступает, а превосходит Ад обаянием своим,
светлостью и нежной легкостью очертаний. Как будто бы другая сторона души
выступает здесь, может быть та, что связана с «Vita nuova»,
с ранними туманно-мечтательными стихами, с незабываемым тонким профилем
юноши-Данте. Здесь написано все рукою зрелою, но идет из прежнего
незамутненного источника. И, во-вторых, по поводу Ада, при всей изобразитель-
// л. 23.
ности деталей, в нем также Слово, его
своеобычность, сама манера
произнесения этих удивительных стихов, перевешивает все. Не будем забывать, что
в Аду, сплошь и рядом не изображаются, а просто называются вещи, люди, идеи. Вспоминая Ад в целом, мы прежде
всего вспоминаем не фигуры людей или положения, написанные художником (как в
великом романе, напр, драме, трагедии), — а самый голос написавшего, замогильно-величественный
тон произведения и его внутренний колорит. Лишь позднее из этой адской
симфонии, с местами трагизма, ужаса, с басами и хриплыми рогами, из гудения
подземных потоков и воя смерча выступят Франческа да Римини, Фарината, граф
Уголино. Слово и тон Комедии — единственны в мировой литературе. По силе и
первозданности выражения можно их равнять лишь с Библией. Это не отнимает у
Данте привкуса личного, того
неповторимого, что есть одно из волшебств искусства. Данте говорит очень
медленно и как вески, как тяжелы его слова в Аду! С суровой необходимостью идет
терцина за терциной, напоминая и самих поэтов, проходивших грандиозный путь
свой «молча, в одиночестве, без спутников».
Железная сила в них и
печаль безмерная. Чтобы написать Ад, надо было в «озере своего сердца» собрать
острую влагу скорби. Каждая строчка пропитана ею. Написавший — не из тех,
кто охает. Он молчалив,
// л. 24
замкнут, суров. Лишь когда силы изменяют ему,
падает он, «подобно мертвому телу». И в этой цельности нигде (как в Библии) не
встретишь и следа залощенности, середины. Никогда не скажешь: «ни холоден, ни
горяч, но тепел». Все первообразно. Все — предельно. Если попробовать
рукой на ощупь, то слова Данте благородно-шероховаты, как крупнозернистый
мрамор, или позеленевшая в паутине[3]
бронза. Часто он темен, даже и непонятен. Но для него — так и надо. Это
его стиль. В нем есть оракульское, пифическое. И не однажды скрывает он свою
мысль «под покрывалом странных стихов» (Ад IX, 63).
Средневековью близка
была идея аллегорического толкования св. Писания. Сюда относятся теологи,
как Ансельм Кентерберийский, Фома Аквинский, к ним примыкает и сам Данте. В «Convivia»
он обстоятельно излагает, как св. Писание должно пониматься в четырех
смыслах: 1) буквальном, 2) аллегорическом, 3) моральном и 4) аналогическом.
Первый передает прямо заключающееся в словах, второй кроется за покрывало
фабулы, или рассказа («истина, скрытая под прекрасной ложью»). Например, Овидий
рассказывает, что Орфей песнями своими приводил в движение животных, камни и
деревья — это значит, что человек, силою своего голоса, трогает самые
закоснелые сердца. Моральный смысл должны исследовать для своей пользы и для
пользы учеников учителя св. Писания. Наприм.,
// л. 25
если в Евангелии сказано, что Христос удалился
для Преображения на гору, и из двенадцати апостолов взял с собой лишь троих, то
моральный смысл этого тот, что для самых тайных дел мы должны допускать лишь
немногих свидетелей. Смысл аналогический[4]
имеет место в духовном толковании Писания. Если пророк говорит, что при выходе
из Египта стала Иудея свободной и святой, то в прямом, буквальном смысле здесь
говорится о судьбе еврейского народа, в духовном же о душе грешника, ставшей
святой и свободной, сбросив путы греха.
Приведенные выше (Ад, IX,
63) слова суть только частный случай общего взгляда Данте на писание (не только
священное). Естественно, что человек, столь точно излагающий теорию символизма,
в собственном произведении тоже символист. Письмо к Кану Гранде делла Скала,
властителю Вероны, и покровителю поэта, говорит о цели и намерениях
«Божественной Комедии». Правда, подлинность письма заподозрена. Все же пройти
мимо него нельзя; и в дальнейшем я имею его в виду при изложении идейной
стороны поэмы.
Ясно для каждого
читающего, что «Божественная Комедия» написана не как случайное стихотворение,
исшедшее безраздумно, подобно вздоху или улыбке. Постройка строилась не из
одной радости строительства: автор и поэт, и пророк, и возвышенный учитель
жизни. Очень глубокий и горький жизненный опыт чувствуешь
// л. 26
у заблудившегося «на половине пути жизни
нашей» в темном лесу, почти отчаявшегося взойти на «прелестный холм», и под
водительством Вергилия избирающего иной путь к Истине — через Ад,
Чистилище и Рай. Конечно, в его личной истории есть поучение. Конечно, с другой
стороны, что личная его история может быть отнесена не к нему одному.
Если оставить
буквальный смысл Комедии (описание странствия), как ясный непосредственно, то
аллегорический можно определить, как историю человеческой души вообще —
человека, блуждавшего по греховной и темной жизни, но с помощью сперва Разума
(Вергилий), а затем Божественной Мудрости (Беатриче), вышедшего на путь истины
и очищающегося зрелищем загробных кар и блаженств. Надо при этом заметить, что
здесь роль Разума — благодетельна, а не отрицательна, как у той философии
(Donna pietosa) в «Conviviо»,
от которой Данте, по изложенному выше взгляду Витте, перешел к Беатриче и
Религии. Относительно цели
произведения (морального смысла) — он состоит в указании для человека пути
спасения. Это спасение заключается в выходе из леса, в преодолении пороков
земной жизни и приобщения к чистоте святых душ. Это — христианский идеал
средневековья.
Итак, Данте Алигиери
Флорентинец, лично видавший Ад,
Чистилище и Рай, отошел и за его фантастическим странствием («прекрасная ложь»)
мы
// л. 27
усмотрели вековечные задачи души,
Человеческого. Быть может, возможно подняться еще на одну ступень. Возможно,
что в некоем высшем понимании дан здесь символ жизни всего человечества, его
блужданий в потемках идолопоклонства, суеверий грехов, долгого и трудного пути
до христианства, при чем Божественная помощь проявлялась сначала в меньших
откровениях (Будды, греческой философии), а затем в величайшем облике самого
Христа, подобно Божественной Мудрости (Беатриче) поэмы, выведшего путника к
спасению.
Таков, в самых беглых
чертах, артистический и философский характер произведения. Подчеркиваю: его
гармония состоит в вольном, естественном сожительстве непосредственно
художественного с религиозно-философским, политическим церковным. Все имеет в
поэме свою жизнь, не ломая и не стесняя другого. Потому-то разные люди с
одинаковым почтением приближались и будут приближаться к ней: поэты, философы,
моралисты, историки средневековья, историки итальянского Ренессанса. Для всех
находится здесь интересное и важное.
Добавлю, что Комедия
(лишь позже получившая титул Божественной) написана по-итальянски, а не на
латинском языке, — в этом Данте был новатором. Будь он средневековым
педантом, подражателем бедных, он написал бы гладко и чисто, без красок и
воздуха, более или менее «совершенной латынью», что и делалось
// л. 28
в Италии и в его время и позже. Данте же
пустил в ход весь арсенал языков — и ученого, и разговорного, и
простонародного. Рядом с дьяволами, святыми, с загробными чудищами —
длинный ряд живых людей, местностей, пейзажей, гор, озер, обвалов его Италии.
Есть местные диалекты. Есть слова, услышанные в таверне, на улице, меж
земледельцев. Италию он знал. Она всегда именуется «прекрасной страной»,
«чудной страной», и суровому путнику ведома ближайше, в мелочах. Есть в этой
стране город, о котором не может он говорить спокойно: это Флоренция, дорогое и
родное место, лучший город среди городов — и мучительнейший для него.
Любовь — ненависть, ненависть — любовь — вот его отношение к
Флоренции. Но и правда, если трудно быть изгнанником вообще, то изгнанником
Флоренции быть трудно вдвое, вдесятеро, ибо велика тоска человека по Флоренции.
И если сейчас улицы города украшены каменными досками с золотыми словами Данте,
то не надо забывать, что после первого изгнания (1302) Данте не был помилован в
Площадь эта, за давнее
свое существование, видала много видов.. Вспомним круглую бронзовую плиту с
изо-
// л. 29
бражением Савонароллы (в мостовой, возле
памятника герцогц Козимо) — ею отмечено место гибели Савонароллы.
Кровь Данте потому не
пролилась на эти плиты, что все те девятнадцать лет, какие оставалось ему жить
с
// л. 30
кто он. В четвертой песни
Ада Гомер, Лукан, Овидий и другие принимают его в свою среду, как равного. И
этот равный — в жизни вынужден был питаться подачками, быть забавником, на
положении немногим выше шутов и скоморохов. Современники говорят, что он был
молчалив, угрюм, надменен. Очень известен рассказ, легендарный, но удачный —
о том, как матери пугали детей именем Данте «спускавшегося в Ад». Но Бокаччио,
«лицо его было длинно, нос орлиный, глаза скорее велики, чем малы, челюсти
большие и нижняя губа выдавалась вперед; цвет лица темный; волосы и борода
густые, черные и курчавые, всегда он был задумчив и печален». К старости он
несколько сгорбился. Ходил медленно, с достоинством, одет был бедно, но во всем
облике его была внушительность. Годы и испытания его согнули. Но сломить такого
человека было трудно: и, несмотря ни на что, в это именно время доканчивал он
свое творение. Есть известия, что некоторые песни Комедии написаны в монастыре
Фонте-Авеллана, на суровой и дикой горе Катриа, близ Урбино. В обители
сохранилась и келия, где, будто бы, он жил — вблизи неба, звезд, вечности,
питательницы его души.
В
// л. 31
Он умер в сентябре
Жизнь Данте была полна
волнений, горечи и неудач. «Божественную Комедию» в его дни почти не знали. Тем
грандиознее посмертная слава этого задумчивого и уединенного скитальца,
вознесшая его на вершины человечества и осиявшая сказочным величием. Ныне
изображается он всегда в лавровом венце. Иногда орел сопутствует ему —
вещий символ. Как полубог, отошел он в страну легенды.
// л. 32