// Новый путь. –1904. – Декабрь [кн. 12]. – С. 20-27.

 

Деревня.

 

Въ большомъ домѣ бабушка поитъ Крымова кофе. Въ комнатахъ тепло, много разныхъ вещей, видно, что живутъ тучно; все пропитано бабушкой, ея теплой, хлопотливой жизнью. Кофе жирный, вкусный, къ нему гренки, какъ любилъ Крымовъ. Вотъ и кофе отошелъ, и отобѣдали. Дѣдъ пришелъ красный, потный, за обѣдомъ много ѣлъ борща, на кончикѣ уса у него повисла капустка;  потомъ пошелъ спать, и спалъ тоже крѣпко, какъ Крымовъ въ эту ночь, какъ и все здѣсь. Комната будто дрожитъ отъ дѣдушкина сна; въ гостиной темнѣло слегка, сгущалось что-то, стояло очень много мебели, и стояла она тутъ давно. Какой-то уютъ былъ въ гостиной старой бабушки, а сама бабушка, въ многолѣтней кофтѣ, въ калошахъ и тепломъ платкѣ вѣчно бродила то по дому, то по усадьбѣ; то отворяла старые сараи и рылась тамъ, вытаскивала разныя нужныя и забытыя шубы, то перекладывала яблоки въ чуланѣ, и всегда ее обволакивало что-то здѣшнее, прочное, чего не возьмешь ничѣмъ. Крымовъ послѣ обѣда лежалъ на диванѣ въ гостиной и смотрѣлъ, какъ растутъ сумерки; что-то особенное истекало отъ креселъ, дивана, ковровъ, на которыхъ столько сидѣло, ходило, которые видѣли рожденіе Крымова и долгую, будничную жизнь дѣда съ бабушкой, разговоры объ овсѣ, деньгахъ и о жизни. Они какъ будто спрятали въ себѣ кое-что отъ этого овса и жизни. А вдалекѣ неугомонные, хлопотливые

 

// 20

 

бабушкины шаги въ прихожей, кладовушкахъ и кухнѣ. Крымову захотѣлось спать, по-хозяйски, съ храпомъ.

Но вотъ колокольчики. Гость, сосѣдъ. Принимаютъ его въ сумеркахъ, и опять разговоръ; но старой, умной, нелюдимой бабушкѣ, которая вѣчно что-то свое думаетъ, бродя — скучно. А гость длинный, на нѣсколько часовъ; впереди самоваръ и ужинъ, а пока онъ все журчитъ, разсказываетъ. Крымовъ слушаетъ, его завораживаетъ этотъ человѣкъ; жаль, нельзя лежа слушать. Картофельныя ямы, сгнила въ нихъ картошка. Бьетъ шесть, зажгли ужъ лампы, выходитъ дѣдъ, умытый, здоровый, веселый. Сильные степные люди хохочутъ, цѣлуются, дѣдъ беретъ гостя за талію, всѣ идутъ пить чай. Самоваръ на столѣ, бѣлый хлѣбъ, твердое, желтоватое масло.

 

_______

 

Поздняя осень, Крымовъ бродитъ по усадьбѣ. На перекресткахъ онъ часто сталкивается со старой бабушкой; она все такая же мрачная и хмурая. За ней слѣдомъ бегаютъ индюки и индюшки; въ амбарѣ, гдѣ въ закромахъ мука и овесъ, она смотритъ, какъ выдаютъ, и въ это время кофта у нея запачкана бѣлымъ. Въ молотильномъ сараѣ идетъ молотьба. Рано утромъ, въ ненастныхъ потемкаъ, когда вѣтеръ рветъ во всѣ стороны, копошатся работники въ людской, идутъ съ фонарями, сонные и угрюмые, въ сарай. Тамъ мглисто свѣтятъ ихъ фонари въ тучѣ пыли изъ-подъ молотилки и люди швыряютъ въ полутьмѣ снопы, швыряютъ, швыряютъ, подаютъ, молотилка ѣстъ и вздымаетъ тучи пыли, а вечеромъ, на зарѣ, когда вѣтеръ стихаетъ, замираетъ воздухъ, небо, и низко надъ пашней летитъ черный воронъ на верстовой столбъ; все смолкаетъ, и люди мѣрятъ зерно. Зернà насыпаютъ кучи, оно текучее, гладкое. А земляные люди рады зерну, хоть и чужому. Особенно пахнетъ въ это время въ сараѣ, а дальше за сараемъ рыхлый черноземъ, глубокій-глубокій, какъ бабушкина простая и всегдашняя дума; какъ то, что

 

// 21

 

течетъ въ мозгу Крымова, бабушкина внука, когда онъ бродитъ по вечерамъ въ тѣхъ мѣстахъ.

Издали, въ полутьмѣ вечера березы вокругъ усадьбы сливаются въ одну глухую, гудящую стѣну, а сбоку торчатъ лохматыя риги, на нихъ вечерами собирается воронье; въ этихъ сумеркахъ онѣ глядятъ ночными жителями; и далеко по горизонту ходятъ свинцовыя облака.

По сторонамъ дороги, по глубокой пашнѣ огромные черные комья и пласты земли; въ полутьмѣ они кажутся больше и линіи ихъ круче и причудливѣй; будто лицо глубокой земли изборождено и взлохмачено кѣмъ-то. Такъ лежитъ земля грубая и чудная, а небо хмурится и темнѣетъ, и ужъ летитъ сбоку, косо, упорный осенній дождь. Земля хлюпаетъ и чмокаетъ, черная жижа подъ ногами, а Крымовъ съ наслажденіемъ бредетъ подъ мелкимъ боковымъ дождемъ, мимо побурѣвшаго жнивья, полукругомъ, къ грубо-сработанной, коричневой деревушкѣ. Въ это время тамъ за черно-туманной завѣсой все возятъ могучее зерно; здѣшніе мужики и бабы въ деревушкѣ хлопочутъ, раскладываютъ свою пеньку, доятъ коровъ, ходятъ на поденную, возятъ лѣсъ.

Черный обворожительный комъ-земля кипитъ и бурлитъ, сѣчетъ себя дождемъ; гонитъ вверхъ тонкіе росточки зеленей, кормитъ и поитъ мужиковъ и того здороваго, кряжистаго дѣда изъ барской усадьбы.

Глухо-глухо гудятъ сторожевыя березы, которыми обнесена усадьба.

 

________

 

Дѣдъ ходитъ по саду съ другимъ дѣдомъ, который снимаетъ у него садъ. Тотъ старикъ — старшина, онъ выше крымовскаго дѣда, борода у него какъ снѣгъ, и очень длинная, въ рукахъ толстая палка. Идетъ дождикъ, сѣдой важный старшина собирается уѣзжать. Ему подаютъ вороного жеребца, здоровеннаго, похожаго на сына старшины, что сидитъ, правитъ. Жере-

 

// 22

 

бецъ подхватываетъ, грязь, шипя, летитъ изъ-подъ копытъ и колесъ; вѣтеръ треплетъ сѣдую бороду.

А дѣдъ опять торопится, вдругъ онъ видитъ непорядокъ: подпасокъ гонитъ дойныхъ коровъ рысью, щелкаетъ длиннымъ кнутомъ, пугаетъ ихъ. Дѣдъ сердится, махаетъ въ воздухѣ палкой, кричитъ, багровѣетъ, а вѣтеръ треплетъ его резиновое пальто, осенній вѣтеръ бурлитъ и клокочетъ, рветъ березы, гонитъ облака надъ лохматыми деревушками, что разлеглись кругомъ; дождикъ взмачиваетъ сырую глубокую землю, куда уходитъ нога дѣда по щиколодку. И когда дѣдъ приходитъ обѣдать, лицо у него обвѣтренное, весь онъ пропитанъ запахомъ поля, которому нѣтъ конца.

Послѣ обѣда Крымовъ съ дѣдомъ ѣдуть на ярмарку. Дѣдъ правитъ самъ и они ѣдутъ быстро; лѣсочки, взъерошенныя деревушки въ поляхъ, черныя рытвины и косогоры. И тамъ, на площади, мѣсятъ ногами грязь, бродятъ сыны народа, покупаютъ глиняную посуду, щелкаютъ орѣхи, торгуютъ пахучіе кумачи; хруститъ брюква, уплетаютъ пряники, пахнетъ дегтемъ, сермягами, грязно и облака собираются сѣсть на головы гуляющему народу, темнымъ толпамъ, что ходятъ взадъ-впередъ.

А когда Крымовъ съ дѣдомъ ѣдутъ назадъ, по грязи тянутся подводы, телѣги съ пьяненькими съ ярмарки. Пьяненькіе орутъ, вспоминается запахъ кумача, слегка темнѣетъ ужъ; хмурый сумракъ дышитъ, подводы сливаются; кажется, что по всей дорогѣ сплошь ползутъ безконечные обозы, везутъ народъ куда-то; угрюмо-пьяный народъ поетъ пѣсни и ѣдетъ, ѣдетъ въ разныя стороны; будто тронулись куда-то въ походъ жители черной земли; тяжелый воронъ засѣлъ на столбу на перекресткѣ и не хочетъ улетать, — Крымовъ съ дѣдомъ совсѣмъ къ нему близко. Дома же Крымовъ опять лежитъ въ полутемныхъ комнатахъ и прислушивается къ чему-то; ему кажется, будто онъ слышитъ грубую работу въ усадьбѣ: доятъ молоко, сопятъ, мычатъ коровы.

 

// 23

 

Въ груди крѣпкой и грубо сдѣланной деревенской земли идетъ тоже работа, и эту работу Крымовъ тоже какъ будто чувствуетъ. Вотъ стоятъ живыя плотныя деревья, по хлопающей грязи лошадь съ трудомъ везетъ въ горку бочку съ водой изъ пруда и земля раздается подъ колесами какъ живая, а рядомъ падаютъ листья съ клена.

Но какъ будто онъ начинаетъ и дремать, будто онъ прислонился ужъ головой къ тому, на чемъ покоится вся эта земля, чему она близка; бочка съ водой въѣзжаетъ въ дерево, деревья наполняются пьяненькими съ ярмарки. Крымовъ погружается въ крѣпкій, горячій деревенскій сонъ.

 

______

 

Въ темнѣющей рощѣ свиститъ вѣтеръ, въ рощѣ небольшіе котлы, въ родѣ плиты подъ открытымъ небомъ; подъ котлами огонь, а въ нихъ варится, кипитъ, бурлитъ картошка для свиней. Ее насыпаютъ въ котлы до краевъ, сажаютъ мальчугана смотрѣть за ней, чтобъ было что ѣсть толстобрюхимъ, гладкимъ боровамъ изъ закутъ. А борова лежатъ тамъ коротконогіе, похожіе на тюленей, какое-то ходячее сало, лежатъ, ждутъ ножа; и когда глядишь на такого, какъ будто ужъ видишь, какъ плавно и легко погружается тонкій ножъ ему подъ горло. Много нужно картошки для нихъ, они все лежатъ, смотрятъ въ одну точку и жуютъ, они ужасно много могутъ съѣсть; какъ будто это лежатъ готовые колбасы, всасывающія жирныя піявки. И темнымъ вечеромъ, надъ котлами для варки, мощно гудитъ вѣтеръ въ березахъ, гонитъ низкія тучи надъ взлохмаченными пашнями, надъ черными грядами, изъ которыхъ недавно, всего нѣсколько дней назадъ, вытаскивали эту картошку.

Вечеромъ въ сырой день по усадьбѣ то тутъ, то тамъ движется фонарикъ, топаютъ и чмокаютъ въ грязи сапоги молочницъ и работниковъ, ругань временами вырывается изъ темноты. Ужасно грязно у скотнаго двора. Всегда изъ-подъ ногъ и изъ стойлъ послушныхъ

 

// 24

 

жирныхъ скотовъ, что стоятъ тамъ, сочится эта мощная удобряющая сырость, отъ которой пахнетъ тепломъ и силой, и земля  въ этомъ мѣстѣ на улицѣ черна и жирна. А тамъ, за стойлами и перегородками тоже тепло, стоятъ, жуютъ жвачку тучныя коровы, тихіе темные скоты. Вечеромъ при тускломъ свѣтѣ двухъ, трехъ фонарей, здоровенныя бабы молча выдаиваютъ ихъ. Молоко пахнетъ, тонкія струйки его методично брызжутъ, въ ведрѣ пѣнится, а корова сонно ждетъ и непрестанно что-то работаетъ и творитъ въ ней, и непрестанно она отдаетъ плоды. Отъ одной къ другой, методически выцѣживаютъ изъ нихъ молочницы силу и богатство, а воздухъ все густѣетъ, все теплѣе становится, и сильнѣе пахнетъ молокомъ!

Позже, когда молоко въ тяжелыхъ ушатахъ стащено въ молочную и процѣжено, когда всѣ огни въ усадьбѣ потушены и молочницы спятъ сномъ рабочаго человѣка, этотъ теплый, животворный запахъ матерiи-молока не покидаетъ ихъ. Онѣ вобрали его въ себя, да онъ и родствененъ имъ.

А на слѣдующий день утромъ рѣжутъ борова. Рѣжетъ за сараемъ холодный микроцефалъ съ узкимъ вытянутымъ впередъ лицомъ — Игнатъ. Въ это время вѣтеръ страшно свищетъ въ сторожевыхъ березахъ, и тяжелыя вороны летятъ ухабами, наискось. Вѣтеръ раздуваетъ пламя, которымъ палятъ тушу борова.

 

________

 

Такъ воетъ осень въ деревнѣ. И ужъ ярко зеленѣетъ озимь, рождаются въ усадьбѣ новые обитатели — пестрый теленокъ, маленькій человѣчекъ, сынъ застольной кухарки, пара жеребятъ. Скоро зима. Крымовъ знаетъ это и ждетъ только снѣга, санного пути.

 

________

 

Крымовъ съ дѣдушкой ѣдутъ. Дорога дальняя. Много верстъ, заворотовъ, проселковъ до станціи, а метель мететъ. Полверсты отъ усадьбы — ея ужъ не видать.

 

// 25

 

Снѣгу еще немного, грубыя, передѣланныя изъ розвальней, сани стучатъ временами о глыбы закоченѣвшей грязи. На козлахъ — на деревянной поперечной дощечкѣ — бывшій солдатъ въ армякѣ. Ногамъ его тѣсно; вѣроятно, онъ все время упирается колѣнками въ передокъ, а пристяжныхъ, напротивъ, запрягъ длинно, и теперь никакъ не можетъ заставить ихъ везти — везетъ одинъ коренникъ.

Странный воздухъ въ снѣжныхъ поляхъ, дико крутитъ вѣтеръ и мететъ полосами снѣгъ. Взъерошенныя, брюхастыя лошаденки лѣниво бѣгуть по роднымъ полямъ, въ снѣговомъ просторѣ. Въ шубы набивается снѣгъ, шуба пахнетъ мокрымъ мѣхомъ, а сани поминутно идутъ въ раскатъ. Дѣдъ ругаетъ солдатообразнаго на козлахъ, а вѣтеръ, подвывая дѣду, носится по полямъ. Вотъ тучи снѣга сильнѣе и гуще, обдаютъ сбоку вихрастыхъ лошаденокъ, деревянную некрашеную дугу, деревянныя поскрипывающія сани. Всюду дерево и веревки, веревки мерзнутъ и становятся коляными; на козлахъ человѣкъ, у которого въ мозгахъ свѣжепахнущее дерево, стружки; Крымову кажется, что и онъ наполняется тѣмъ же деревомъ; пѣсни полей и снѣга, вѣтра, воющаго надъ могучей землей, околдовываютъ его. Въ этихъ звукахъ, въ медленномъ, тугомъ ходѣ мыслей въ головѣ солдатообразнаго существа, въ ненужныхъ, неожиданныхъ толчкахъ саней, въ грубой бараньей полости, скатанныхъ клубкахъ шерсти на брюхѣ и бокахъ лошадей, — Крымовъ ощущаетъ одно, простое и колоссальное, и величественное, чему имени онъ не знаетъ, и что любитъ глубоко.

«Правѣе, правѣе», — кричитъ дѣдъ, но ѣдутъ какъ разъ влѣво, сани стукаются обо что-то, креняться, дѣдъ наваливается на Крымова; а впереди черезъ узкій проѣздъ между сугробами, надо нырять въ деревуху, полузанесенную, растормошенную вѣтромъ, съ космами соломы на крышахъ сараевъ, полуголыми ребятишками, латанными, слѣпыми окнами. Она страшно похожа на другую и третью, что разлеглись тутъ, по безконечному

 

// 26

 

пути Крымова съ дѣдомъ. Путь будетъ мимо многихъ засыпанныхъ снѣгомъ овраговъ, затуманенныхъ метелью лѣсочковъ, косогоровъ, бурьяновъ.

Крымову кажется, что скоро онъ заснетъ подъ свистъ вѣтра и будетъ видѣть большой сонъ о поляхъ, меѣтеляхъ, деревѣ и черной землѣ.

 

Бор. Зайцевъ

 

// 27