БОРИСЪ ЗАЙЦЕВЪ. СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ. КНИГА VII

ИЗДАТЕЛЬСТВО З. И. ГРЖЕБИНА

БЕРЛИНЪ – ПЕТЕРБУРГЪ ‑ МОСКВА

1923

ФЬЕЗОЛЕ

Пятый часъ дня. Площадь собора во Флоренціи, солнце, голуби у джоттовой кампаниллы; черезъ нѣсколько минутъ нашъ трамъ уйдетъ. Кампанилла бѣжитъ вверхъ плавно, таетъ какъ звукъ; если взобраться туда, будетъ видна вся Флоренція; съ горъ потекутъ благовонные токи, запахъ садовъ, фіалокъ, свѣжести обольстительной.

Трамъ бѣжитъ по довольно пустой улицѣ; синія тѣни отъ домовъ, въ окнахъ жалюзи, густѣйшая зелень выглядываетъ изъ-за стѣнъ. Но это еще городъ; черезъ четверть-же часа мы тихо, гудя, пополземъ въ гору, и какъ тогда развернется горизонтъ – виллы, сады, дали!

Противъ насъ старая пара, англичанинъ съ женой. Это люди чинные, здоровые, даже розовые; отъ нихъ пахнетъ свѣжестью платья, мылами тонкими и прочно прожитой жизнью; вѣрно, они снимаютъ виллу удобную, и остатокъ дней продремливаютъ въ розахъ, среди кипарисовъ и чудесныхъ синихъ далей.

‑ San Domenico!

Англичане протираютъ глаза. Мы тоже слѣзаемъ. Пока шелъ сюда трамъ, кружа и дѣлая зигзаги, все шире разстилалась внизу безсмертная долина; теперь она лежитъ далеко. Флоренція коричневѣетъ черепицей, и надъ домами выкругляется куполъ Собора. Блѣдно-фіолетовымъ, голубоватымъ все одѣто. Только виллы, да селенья по холмамъ остро бѣлѣютъ.

63

Мы рѣшаемъ идти пѣшкомъ къ самому Фьезоле. Скоро становится круто; хочется вѣтра, но вѣтра нѣтъ; съ обѣихъ сторонъ за каменными стѣнами сады; оттуда висятъ розы, кипарисы темнѣютъ, олеандры; вотъ маслина; она похожа на нашу иву, узловатая, сухо блеститъ листьями.

На полпути, откуда Тоскана видна уже широко, лѣпится церковь S. Ansano. Въ книгѣ о монастыряхъ, церквахъ Флоренціи, о ней отзывъ похвальный; будто два Ботичелли есть, впрочемъ, изъ числа сомнительныхъ. Церковь-же, дѣйствительно, мила; возрастъ ея – одиннадцатый вѣкъ; маленькая, скромная, скорѣе большая часовня. Находимъ и нѣчто въ родѣ Ботичелли: двѣ аллегорическія картины. Легкія дѣвушки, типа «Весны», влекутъ колесницу, управляемую Целомудріемъ.

Прислужница, конечно, указываетъ на стѣнахъ и Джотто, и Беато-Анджелико; но таковъ ужъ удѣлъ этихъ художниковъ: находиться чуть не въ каждой итальянской церкви.

Какъ-бы то ни было, благодаримъ «кустоду» и подкрѣпленные художествомъ, прохладой, продолжаемъ путь. Теперь уже недалеко. Минуемъ бывшую виллу Викторіи (раньше принадлежавшую Медичи), много разныхъ другихъ виллъ и садовъ, ‑ наконецъ, добираемся до городка. Это мѣсто еще временъ римскихъ, Faesulae. Здѣсь была крѣпость, отсюда выселились основатели Флоренціи. Сейчасъ тутъ осталась развалина амфитеатра; это, кажется, и все отъ античнаго; средневѣковое представлено соборомъ XI-го вѣка; соборъ – огромный, мрачный, темный ящикъ; очень длинный и узкій, съ двумя рядами колоннъ, образующихъ главный нефъ. Холодно въ немъ. Наверху черныя поперечныя балки, нищіе бормочутъ у паперти, и такъ сумрачно, какъ ни въ одномъ соборѣ, кажется. Въ глубинѣ есть монументъ, работы Мино да Фьезоле. Мино – одинъ изъ тѣхъ скульпторовъ (Дезидеріо да Сеттиньяно, Козимо Росселли), которые

64

образуютъ группу въ искусствѣ XV-го вѣка. Ихъ можно опредѣлить интимизмомъ, мягкостью, нѣкоей женственностью. Изящно, мило, но не велико. Мино, какъ и всѣ они, дѣлалъ надгробные памятники; онъ – одинъ изъ талантливѣйшихъ – дѣлалъ съ особенной трогательностью; такова и Дѣва Марія во Фьезоле; мраморъ становится кроткимъ, изъ него создается Богородица – дѣвушка, безхитростная, свѣтлая; она ласкова, въ ней есть голубиное – и не очень глубокое. Можетъ быть, глядя на нее, вспомнишь кельнскую «Богородицу съ бобомъ».

___________

Пересѣкая площадь, подходимъ къ ресторанчику; уже пріехали англичане на автомобилѣ; миссъ шестнадцатилѣтняя, въ коричневой вуали и тупоносыхъ ботинкахъ щелкаетъ кодакомъ. И мы сидимъ всѣ на террассѣ, пьемъ гренадинъ со льдомъ изъ соломинокъ, а потомъ еще какую-нибудь gazzoz᾿у. Жажда страшная. Но подъ тентомъ солнце не жжетъ; внизу, въ цвѣтникѣ, розы; опять передъ глазами равнина – Тоскана, съ городомъ своимъ Флоренціей. Городъ кажется отсюда туманной черепахой, съ пятнами зелени и иглами кампаниллъ; справа выбѣгаетъ садъ Cascine, за нимъ Арно сверкаетъ въ солнцѣ, змѣевидно; оно рѣжетъ глазъ своимъ зеркаломъ. На подъемъ къ намъ взбирается поѣздъ; ему трудно; онъ задыхается отъ дыма, жара, какъ бѣдное животное – потомъ въ бѣлыхъ клубахъ, уползаетъ внутрь нашей горы, въ туннель.

Предлагаютъ идти пѣшкомъ въ Сеттиньяно. «Теперь будетъ подъ гору, жаръ спадаетъ, прогулка отличная; а оттуда въ городъ трамомъ».

Идемъ. Сначала по трамвайной линіи, среди тѣхъ-же панорамъ: зелень, виллы, дальніе горизонты, голубые океаны; отъ ширины веселѣетъ духъ, взыгрываетъ свѣтлой

65

радостью; что-то божеское въ этомъ ослѣпительномъ разстиланіи міра у ногъ; точно дано видѣть его весь, и кажется, что стоишь на высотахъ не только физическихъ. Такъ пьянѣютъ, вѣроятно, птицы, летя съ горъ.

Солнце ближе къ закату; розовые потоки прошли по этимъ пространствамъ; кампаниллы внизу зазвонили; изъ города по деревнямъ возвращаются тропинками рабочіе. Мы въ это время въ тѣни парка; вотъ вилла загородила видъ внизъ, но открылся зато сбоку, въ другую сторону; туда легъ уже вечеръ; лѣса потемнѣли въ долинѣ, только на верхушкѣ блеститъ въ солнцѣ старый замокъ.

Здѣсь уже итальянская деревня. Гонятъ ословъ, ѣдутъ крестьяне въ тарантайкахъ, въ синихъ курткахъ; сбоку каменный парапетъ; онъ защищаетъ яблоневый садъ, засѣянный пшеницей. Мы садимся на эту ограду, спустивъ внизъ ноги; оттуда тянетъ влагой, ‑ густымъ, славнымъ запахомъ поля. Бьютъ кузнечики. Небеса фіолетовѣютъ на сѣверѣ, за замкомъ; пожалуй, нельзя засиживаться. И вотъ, спустившись къ ручью, опять поднявшись куда-то мы въ маленькой деревушкѣ Сеттиньяно. Отсюда родомъ былъ скульпторъ Дезидеріо, кваттрочентистъ. Потомки воздвигли ему памятникъ; мраморный Дезидеріо стоитъ на площади, лицомъ къ Флоренціи; это юноша въ художническомъ беретѣ, видомъ какъ-бы съ фрески Гирляндайо. Но сдѣланъ плохо – врядъ-ли Дезидеріо подъ этимъ подписался-бы.

Отъ его подножья за Флоренціей виденъ закатъ. Какъ пышно! Нынче яркобагровое и кровавое залило все небо, двѣ тучи замерли, съ золотыми ободками; эти темно-фіолетовыя. «Вѣчный городъ» скоро потемнѣетъ; но сейчасъ еще виденъ въ красномъ дыму, всегда ясный, всегда тонкій и твердый, вспаиватель творцовъ безупречныхъ.

___________

66

Мнѣ помнится въ тотъ вечеръ ожиданіе трама – внизу, снова у ручья, сидя на перилахъ мостика. Тутъ-же тратторія, обѣдаютъ рабочіе. Лавочники на порогахъ; мальчишки скачутъ, въ ручьѣ занимаются дѣвченки. Вдругъ событіе. Юноша разыскалъ дохлую крысу. Итальянцамъ все занятно. Пожилые подходятъ, разспрашиваютъ – крики, веселый ужасъ – это онъ за хвостъ размахиваетъ крысой; синьорины въ платочкахъ вразсыпную, мальчишки въ восторгѣ.

Слава Богу, гудитъ трамъ; и въ лѣтней ночи несетъ насъ, пустой, въ городъ. Сидя у окошка, нельзя надышаться садами; кой гдѣ сѣно въ нихъ скошено; въ блѣдной мглѣ вдругъ взовьется фейерверкъ – невысоко надъ землей; роекъ летучихъ свѣтляковъ. Взвившись, растекаются они сіяющими точками. Какой запахъ, сѣно! Ночь, зелень, Италія.

1908 г.

<67>