ИЗЪ РОМАНА

«ДАЛЬНIЙ КРАЙ»

Дурная погода держалась нѣсколько дней; потомъ облака поднялись, въ ихъ просвѣтахъ заголубѣло, и послѣ полудня выглянуло солнце. Сразу морѣ измѣнило свой цвѣтъ, стало изумрудно-синеватымъ. Это и есть Средиземное море.

Степанъ тотчасъ вышелъ на воздухъ. И тотчасъ почувствовалъ ласку Италіи, ея легкій, безсмертный привѣтъ.

Онъ собиралъ на пляжѣ камешки съ детьми русскихъ эмигрантовъ, купался, ходилъ въ горы по ручью, заводившему его въ лѣсистое ущелье, гдѣ росли сосны, и между ними вилась тропка въ горную деревню. Тамъ журчалъ ручей, сквозь вѣтви сосенъ свѣтило блѣдно-голубое небо; всегда чирикала какая-то птичка. На каменныхъ ступеняхъ дорожки попадалась дѣвочка; на головѣ ея тяжесть, она усердно взбирается вверхъ, въ родное Барассо. Степанъ слушалъ пѣніе птицы, смотрѣлъ на дѣвочку, и сердце его смягчалось. Онъ ничего не думалъ, не рѣшалъ, что ему надо дѣлать. Но у него было ощущеніе, что жизнь понемногу входитъ въ его душу. Ему казалось, что давно надо было попасть сюда, много надо было смотрѣть солнца, моря, вдыхать этаго свѣтлаго воздуха и чему-то настоящему учиться.

Изъ ущелья онъ подымался налѣво въ гору, къ рощицѣ пиній, прямо внизу подъ которой лежало его новое пристанище. Отсюда было видно далеко. Въ одну сторону зеленѣли лѣса по горѣ, въ другую, къ мысу Портофино — тянулся узкій песчаный берегъ съ полотномъ желѣзной дороги. Тамъ пробѣгали поѣзда, а дальніе холмы, бѣлѣя виллами и

// л. 235

колокольнямим, были одѣты мягкой синевой: голубымъ воздухомъ Италіи. Въ морѣ виднѣлись паруса лодокъ. Иногда на горизонтѣ стлался дымокъ: это шелъ океанскій корабль.

Слеза набѣгала на глаза Степана. Сидя здѣсь, передъ вѣчнымъ безпредѣльнымъ моремъ, онъ думалъ о какой-то прекрасной, несбывшейся жизни, о Лизаветѣ, которой не успѣлъ даже сказать, какъ глубоко, нѣжно ее любитъ. «Ничего», говорилъ онъ себѣ:  «ничего. Значитъ, такъ надо».

Сквозь стволы пиній сіяло морѣ снѣжнымъ блескомъ. Наступалъ вечеръ.

Крутой тропинкой спускался Степанъ внизъ, къ церкви. Церковь была конца восемнадцатаго вѣка. Наверху колокольни, подъ циферблатомъ часовъ, Степанъ замѣтилъ надпись: «Dominus det tibi paсem». Это ему понравилось. На другой день, собирая съ дѣтьми камешки на прибрежьѣ, онъ выбралъ овальный, мраморный голышъ и спряталъ въ карманъ. Онъ сидѣлъ надъ нимъ цѣлый вечеръ у синьоры Тулы и выцарапалъ ножомъ, латинскими буквами, этотъ девизъ; онъ казался ему добрымъ талисманомъ.

Разъ какъ-то Степанъ обѣдалъ у знакомыхъ русскихъ. Тамъ только что были получены изъ Рима книги. Среди нихъ онъ увидѣлъ одну, остановившую на себѣ его вниманіе. Она была въ бѣломъ пергаментѣ съ золотымъ крестомъ посрединѣ.

 — Это я отдавала переплетать Евангеліе, — сказала хозяйка. — Смотрите, какъ славно сдѣлали подъ старинное.

Евангеліе было русское. Степанъ, нѣсколько стѣсняясь, взялъ его и раскрылъ. Когда онъ въ послѣдній разъ держалъ въ рукахъ эту книгу? Онъ не могъ вспомнить. Онъ перелистывалъ ее, и его взглядъ падалъ на старинныя, торжественныя заглавія: «Господа Нашего Iисуса Христа Святое Евангеліе», «Отъ Луки святое благовѣствованіе». Какъ мало все это похоже на ту пеструю, шумную жизнь, которую онъ велъ уже столько лѣтъ, и на ту литературу, среди которой долженъ былъ вращаться!

Ему вдругъ страстно захотѣлось перечитать эти страницы. И онъ попросилъ себѣ книгу на нѣсколько дней. Вече-

// л. 236

ромъ, сидя въ своей бѣленькой кельѣ у Тулы, держа въ рукѣ камень съ надписью, Степанъ читалъ Евангеліе отъ Матөея. Дойдя до Нагорной Проповѣди и Заповѣдей блаженства, онъ почувствовалъ необыкновенное волненіе. Онъ не могъ читать дальше. Поднявшись, онъ сталъ ходить взадъ-впередъ. «Блаженны нищіе духомъ, ибо ихъ есть Царство Небесное». «Блаженны чистые сердцемъ, ибо они Бога узрятъ». Отчего не зналъ онъ этого раньше? «Боже мой, Боже мой», говорилъ Степанъ, и ему хотѣлось выйти, обнять и поцѣловать старушку Тулу. Онъ пробовалъ читать дальше. Раскрывалъ книгу на разныхъ мѣстахъ, но не могъ: ему мѣшало нѣчто, совершавшееся въ это время въ его душѣ.

Когда Тула улеглась спать, Степанъ, взявъ огромный ключъ отъ двери, надѣвъ шляпу, пальто, тихо спустился по своей крутой лѣстницѣ, гдѣ спали коты.

Отъ второго этажа ихъ дома была перекинута къ сосѣдней стѣнѣ рѣшетка изъ дубовыхъ брусьевъ, слегка наклонно; вся она была увита виноградомъ.

Свѣтъ луны пестрыми пятнами пробивался сквозь этотъ навѣсъ, легкой сѣткой пробѣжалъ по Степану, когда онъ уходилъ. Степанъ взялъ налѣво. Онъ шелъ узкимъ проулкомъ, мимо молчаливыхъ, розоватыхъ домовъ итальянцевъ, постукивая каблуками по каменнымъ плитамъ. Онъ подымался на Сантъ-Анна, гору въ направленіи Сестри.

Онъ прошелъ по узкому, съ крутымъ подъемомъ мостику черезъ ручей и сталъ всходить. Съ обеихъ сторонъ тянулись оливковыя рощи. Было прохладно, влажно; внизу надъ ручьемъ бѣлѣлъ туманъ. Подъ луной блестѣли листья оливокъ, отливая серебромъ. Ихъ сѣрые, изогнутые стволы бросали причудливыя тѣни. Сердце Степана сильно билось. Онъ вспомнилъ, что такъ же серебрилась листва и трепетали тѣни въ Геөсиманскомъ саду, когда Христосъ молился.

Онъ оглянулся. Огней въ селеніи не было, лишь бѣлѣли въ лунномъ свѣтѣ дома. Но ему некогда было останавливаться: какая-то сила, какъ свѣтлый духъ, несла его дальше.

// л. 237

Дорожка шла отлого, дѣлая большіе изгибы, но все-таки, взбираясь, приходилось сильно дышать.

Вотъ затѣненный деревьями домъ Авреліи, черноглазой дѣвушки, которая приноситъ иногда русскимъ розы, — а ее угощаютъ шоколадомъ. Отъ этого дома идутъ внизъ виноградники и открывается первый далекій видъ на побережье.

Тропинка подходитъ къ крутому обрыву. На скалахъ уцѣпилось нѣсколько сосенъ, внизу море, блестящее подъ луной; у подножья скалъ видна лента шоссе, — приморская дорога въ Сестри. Степанъ передохнулъ тутъ, и пошелъ дальше. У него было чувство, что въ эту лунную ночь ему надо идти все впередъ, впивая тишину и безмолвіе этихъ мѣстъ. Древняя тропинка шла по обрыву. Внизу, на огромномъ разстояніи, пѣнился прибой. Открылась небольшая бухта Сестри, съ лѣсистымъ мысомъ, выходившимъ далеко въ море. Ясно блестѣлъ подъ луной полукругъ залива. На рыбацкихъ судахъ кой-гдѣ красные и зеленые огни. Степанъ дошелъ до высшаго пункта дорожки, — до развалинъ монастыря св. Анны, выстроеннаго здѣсь въ давнія времена. Тутъ онъ легъ, подложилъ руки подъ голову и сталъ смотрѣть въ небо. Справа отъ него, въ двухъ шагах, былъ обрывъ; сзади руины. Въ направленіи Сестри горы раздвигались, и тянулись мягкими планами къ Пармѣ. Было тихо, свѣтло, пахло сосной. Какъ дальній зовъ души, шумѣло море.

Сколько времени пролежалъ такъ Степанъ, онъ не смогъ бы отвѣтить. Необыкновенный свѣтлый покой охватилъ его. Глядя на золотую звѣзду, горѣвшую надъ горами тамъ, гдѣ была Парма, онъ вдругъ ясно и кротко почувствовалъ, что истина уже вошла въ него, что онъ уже не тотъ, что раньше, а какъ бы новый, обреченный. Эта истина была Евангельская простота, любовь, смиреніе и самопожертвованіе. И онъ понялъ, что въ эту ночь, вотъ сейчасъ, Спаситель могъ бы пройти по бѣдной горной тропинкѣ съ учениками. И тогда онъ, Степанъ, смиренно подошелъ бы къ Нему, какъ нѣкогда блудница, поцѣловалъ бы руку и просилъ бы позволенія слѣдовать за Нимъ. Они направи-

// л. 238

лись бы въ ту далекую страну, Вѣчность, куда ведутъ пути всѣхъ человѣческихъ жизней.

Степанъ сѣлъ, потеръ себѣ руками голову. Онъ представилъ это такъ живо, что ему показалось, будто онъ видѣлъ все это въ дѣйствительности, и одной ногой стоитъ на краю вѣчности. Онъ нагнулся надъ обрывомъ. Море шумѣло тамъ безпредѣльно, и если ступить два шага, — встрѣтишь эту вѣчность. Но этого не надо. Надо жить, но по-новому, по завѣту Того, Кто крестной смертью подтвердилъ и освятилъ божественную правду Своего ученія. Надо любить и искупить любовью и самопожертвованіемъ свою горькую жизнь. Въ этомъ же новомъ будетъ правда и радость, ибо тамъ Истина.

Степанъ возвращался домой на разсвѣтѣ, проблуждавъ въ горахъ всю ночь.

Легкая пелена тумана стлалась по морю, луна зашла, и редкія, зеленоватыя звѣзды сіяли еще на небѣ. Воздухъ былъ тонокъ. Волшебны, нѣжны очертанія далей.

Степанъ зналъ, что это самый удивительный, вѣликій день его жизни.

Борисъ Зайцевъ.

// л. 239

// Волны вѣчности въ русской художественной литературѣ. Изданіе Кіевского религіозно-философского общества. Кіевъ, 1914. С. 235—239.