Волки: рассказы/ Б. Зайцев. – [М.]: Книгоизд-во писателей в Москве, [1916]. – 80, [1] с.

СВЯЩЕННИКЪ КРОНИДЪ

О. Кронидъ, крѣпкій, шестидесятилѣтній сильный человѣкъ идетъ въ церковь. Много лѣтъ онъ живетъ ужъ тутъ, мужики его уважаютъ и зовутъ Крономъ; а онъ исправно ходитъ на службу, возвращается домой, вѣнчаетъ, хоронитъ, звонитъ въ колокола съ приближенными дьячками и стариками, и куда-то ведетъ за собой приходъ.

Служить вечерню послѣ сна днемъ не очень легко. Кромѣ того, Великій постъ — время трудное; въ церкви Богъ знаетъ сколько народу; много рванаго мужичья, худыхъ бабъ, исповѣдей; часто отрыгиваютъ рѣдькой и постнымъ масломъ, — а потомъ идутъ все грѣхи. Какіе у нихъ грѣхи? Все одно и то же бабье мямленье, поклоны, епитиміи, а мужики всѣ ругались въ году, пили водку.

Старый Кронъ и не жалуется; онъ человѣкъ рабочій, честный; тридцать лѣтъ попомъ, имѣетъ камилавку, служитъ быстро и просто, какъ научила деревня.

Не одинъ онъ дѣйствуетъ тутъ; за его плечами вдаль идутъ поколѣнія отцовъ, пращуровъ; всѣ они трудились здѣсь. Кронъ помнитъ дѣда Петра; тотъ видѣлъ еще французовъ; а Петровъ отецъ отъ своего дѣда слыхалъ, какъ строили каменную церковь, въ которой служитъ теперь Кронъ, какъ помѣщикъ землю дарилъ и насаждалъ «поповку», гдѣ теперь причтъ и жены міроносицы. Много ста-

// 9

рыхъ, морщинистыхъ стариковъ перемерло на Кроновомъ вѣку, — съ нѣкоторыми изъ нихъ онъ ребенкомъ игралъ въ лапту, — и всѣхъ онъ просто и хорошо хоронилъ, на кладбищѣ за селомъ. Иногда вспоминаетъ онъ ихъ дѣдовъ, тѣхъ, съ кѣмъ жилъ его отецъ и дѣдъ, и еще много другихъ, кого не знаетъ, но которые были тогда, и неизвѣстными ушли отсюда — всѣ въ одно мѣсто, туда же на кладбище, гдѣ и о. Петръ, Никодимъ и другіе.

У самого Крона пять сыновей, — семинаристы, всѣ здоровые, хорошіе дубы. Кронъ, думая о нихъ, мечтаетъ, гдѣ они будутъ жить, плодиться, служить; какъ бы имъ преподать свою мудрость, — жизнь трудна, какой приходъ, какой причтъ? Выйдутъ ли въ своихъ, будутъ ли твердыми попами?

Только трудно ихъ доставлять домой на Пасху: дорогъ нѣту, вода, грязь, въ низкомъ мѣстѣ лошадь тонетъ чуть не по уши. Придется самому ѣхать; туда еще кой-какъ можно, крутобрюхія лошаденки дотащутъ, но въ городѣ отецъ Кронъ уже задумывается: все теплѣй и теплѣе, большая вода должна шумѣть теперь по логамъ. А пятеро двуногихъ ждутъ, имъ тоже хочется домой, поржать на весенней свободѣ: дома пекутъ куличи, ждетъ мамаша, приволье, церковь.

Тогда Кронъ беретъ верховыхъ. Сѣделъ нѣтъ, конечно. Стелютъ попонки, тяжело наваливаются на лошадей — ѣдутъ. Впереди отецъ Кронидъ, сзади дѣти. Хорошо, что не въ саняхъ: сейчасъ же за городомъ, въ пяти верстахъ, надо вплавь; лошади вытягиваютъ впередъ морды, какъ плывущiя крысы; Кронъ подбираетъ рясу, попята гогочутъ сзади и тоже плывутъ. Кронъ важенъ — все-таки шестая недѣля, духовный человѣкъ верхомъ — какъ бы не вышло смѣшно. Но знакомые мужики въ деревняхъ кланяются, какъ всегда, только ребятишки бѣгутъ сзади и визжатъ.

Дома просторное поповское житье, плодоносная матушка, весна и шумъ; могущественно вздуваются куличи; прудъ цѣликомъ взломанъ и изгроможденъ рыхлымъ льдомъ: но тепло идетъ, и выпуклыя взгорья горячо мокнутъ въ свѣтѣ.

// 10

Большая суетня у матушки; много бѣгаютъ по кладовымъ съ маслами и всякими значительными снадобьями для булочнаго дѣла.

Семинарамъ все свое тутъ; а Кронъ въ это время работаетъ ужъ въ церкви; ему теперь много надо молиться и хлопотать; то читать Евангелiе, то опять причащать и исповѣдывать. Дни идутъ въ служенiи; а ночи темны на Страстной — только гудятъ вѣчные потоки, да въ небѣ пылаютъ звѣзды на черномъ бархатѣ. По дорогѣ домой изъ церкви нехитро и оступиться въ лужу, но итти прiятно: сзади дѣти, пятеро начинающихъ басковъ; въ церкви они помогали, хорошо пѣли и давали ноту силы службѣ. Есть на кого опереться, когда станетъ тяжко отъ годовъ.

«Молодая армiя», думаетъ Кронъ, а дома ужъ торжественно, матушка всесильная одолѣла всѣ заботы, пасхи, раскрасила яйца въ побѣдные цвѣта и спокойна: хотя бъ и Страшный судъ.

Но и воскресенье близко; весна далеко ушла за это время, все ужъ сѣро, парно; время погожее, заутреня должна бы быть хорошей и благодатной. Всѣ дьячки, старосты, дьякона готовятся: это ихъ день, верхняя точка жизни. И повсюду по деревнямъ идутъ сборы: топятъ бани, гдѣ поглуше, моются прямо въ печкахъ, залѣзая въ узкое жерло, какъ черви; съ мужицкихъ тѣлъ, жесткихъ, въ ѣдкомъ соку, смываютъ многомѣсячную грязь; вытаскиваютъ чистыя рубахи, даже бѣлыя, съ красной ластовицей подъ мышкой, важно расчесываютъ волосы, поливаютъ масломъ, постригаютъ затылки; поплевавъ, скоблятъ шею обломкомъ косы. Въ глухихъ углахъ бабы напяливаютъ на головы рогатыя кички, въ ушахъ у нихъ утиные пушки. Громаднѣйшее всемужицкое тѣло копошится по странѣ, тащитъ пасхи въ церковь, ждетъ яркаго и особеннаго дня.

Въ очень черной ночи церковь видна далеко; слишкомъ свѣтлы окна. Рано, задолго до торжественнаго часа, все полно, и Кронидъ ведетъ древнее служенiе; запоздалые съ пасхами подходятъ лѣтними тропами; пока Кронъ читаетъ

// 11

и молится, въ теплой ночи неустанно гудятъ ручьи, полнымъ тономъ, какъ могучiя трубы, а звѣздъ вверху безъ счету; онѣ неожиданно встаютъ отъ горизонта, заполняютъ тьму надъ головой и такъ же сразу пропадаютъ у другого края неба. Въ минуту, когда двери растворяются, и выступаетъ изъ церкви ходъ съ гимномъ, кажется, что свѣтлая волна трижды опоясываетъ во мракѣ церковь, подъ слитный бой колоколовъ, съ пѣнiемъ, и снова вливается внутрь. Теперь у всѣхъ въ рукахъ свѣчки; капаетъ воскъ, и потъ стекаетъ по мужицкимъ лицамъ; временами черезъ плечи идетъ изъ рукъ въ руки впередъ свѣчечка; передъ иконами блестятъ цѣлые пуки.

Къ часу, двумъ, люди устаютъ; Христа встрѣтили, попѣли, постояли со свѣчками, но страшно жарко, а обѣдня длинна. Когда-то святить пасхи? Два часа, народъ усталъ. Вотъ въ толпѣ съ кружкой сѣденькiй человѣкъ, «благочестивѣйшiй», съ дрожащими руками и ястребинымъ носомъ; за благочестивѣйшимъ просто парень съ тарелочкой, и идетъ сборъ; мужики жертвуютъ, считаютъ свои копѣйки и даютъ отъ сердца, но серьезно; соображаютъ, берутъ сдачу. Солнце ближе подходитъ къ востоку, въ церкви народу меньше; много молодежи въ оградѣ на лавочкахъ; дѣтишки смѣлѣй снуютъ между взрослыхъ, кой-кто у печки примостился даже спать; толкутся, блескъ и фейерверкъ гаснетъ, а наружи земля встрѣчаетъ своего бога въ силѣ и свѣтѣ. Только благочестивѣйшiй безъ умолку звенитъ денежками у прилавка, точно собирается продавать Воскресшаго; выдаетъ свѣчки и двигаетъ вырѣзанными ноздрями.

Часа въ четыре разбредаются.

Этотъ день для Крона труденъ: спать ужъ некогда почти, въ девять надо выѣзжать за данью. Запрягаютъ поповскую телѣжку; рядомъ съ Крономъ краснощекiй юнецъ, въ сюртукѣ, съ огромными руками. Тамъ, на мѣстѣ дѣйствiя, онъ будетъ раздувать батюшкѣ ладанъ, пѣть и конфузиться помѣщиковъ.

О. Кронидъ сидитъ прочно въ телѣжкѣ; солнце грѣетъ;

// 12

надъ пашней струенiе, плавъ, земля таетъ въ свѣтѣ. Юноша жмется къ батюшкину боку — ему въ профиль видны крѣпкiя Кроновы брови и ласковая подъ солнцемъ борода.

Въ усадьбѣ Крона почитаютъ за основательность, умъ; въ столовыхъ, со свѣчкой передъ образомъ, онъ изъ года въ годъ поетъ, молится, даетъ цѣловать крестъ и ловкимъ движенiемъ заправляетъ волосы послѣ молебна; потомъ разговляется. Юноша — на краю стула и стыдится своихъ рукъ. Одинъ годъ говорятъ о Толстомъ, другой — о войнѣ, о разныхъ случаяхъ въ уѣздѣ: кто гдѣ умеръ, кто какъ хозяйничаетъ: выпиваютъ, но Кронъ неуязвимъ; юноша часто поправляетъ бѣлый галстучекъ и проглатываетъ побѣдоносно, страшно перекатывая кадыкомъ.

Потомъ Кронъ уѣзжаетъ, и такъ же работаетъ у всѣхъ помѣщиковъ, мудро бесѣдуетъ и временами поглядываетъ на юношу: не перегруженъ ли.

Въ это время деревни выглядятъ моложе, на взгорьяхъ подъ теплымъ солнцемъ катаютъ яйца изъ желобковъ, пестрыми группами. Дѣвки сплошь въ красномъ; на желто-зеленомъ откосѣ онѣ кольцомъ вокругъ качелей; на веревкахъ, подъ тягу сильнаго вѣтра, кумачныя пятна высоко взлетаютъ кверху.

Уже пора бы и сѣять, земля ждетъ, всѣ знаютъ, что хороши раннiе посѣвы, но нельзя, праздникъ. Праздникъ цѣлую недѣлю, и въ это время грѣшно и немыслимо не напиваться, не лежать подъ заборами. Съ полдня до вечера дѣвки голосятъ пѣсни, изъ села въ село катятъ подводы — гости, а время уходитъ; и самъ Кронъ недоволенъ.

По очереди на Пасху деревни «подымаютъ иконы». Это значитъ, впереди Кронъ съ дьякономъ, а сзади несутъ хоругви; идутъ веселой гурьбой по дорогѣ, поютъ «Христосъ Воскресе»; теплый вѣтеръ хорошо дуетъ сбоку, хоругвеносцы храбро потѣютъ, а дома всѣ ждутъ. И назадъ, когда Кронъ уѣдетъ на лошади, иконы и знамена несутъ полемъ, напрямки. Въ начинающемся вечеру бредутъ по жнивью, путаясь и голося во всю силу. Лица красны, золото горитъ

// 13

на иконахъ при свѣтломъ весенемъ вѣтрѣ, и древки смутно ходятъ въ воздухѣ. Это ужъ время тихой и пылающей весны. Уже ели цвѣтутъ; на угрюмомъ деревѣ появились блѣднозеленые цвѣточки; странно находить эти мелкiя живодыщащiя существа въ черной хвоѣ. Въ мѣстахъ, гдѣ сыро и припариваетъ, въ сѣренькихъ осинничкахъ, водятся фiалки; слабый приторный запахъ идетъ волной; а онѣ стоятъ, — нѣжныя, обративъ къ югу и солнцу фiалковыя головки, какъ милыя феи; но скоро гибнутъ, если сорвать. Вечерами въ темнотѣ тянутъ изъ дальнихъ мѣстъ кулички на озера; они летятъ одинъ за другимъ, на минутномъ разстоянiи, и тихо стонутъ, чтобы не потеряться.

Солнце грѣетъ, стада вышли въ поле. Цѣлый день они бродятъ, щиплютъ мелкую травку теплыми губами; коровы колыхаютъ боками и высовываютъ по временами добрый языкъ; крошечные ребята подъ блѣднолазоревымъ небомъ тащутъ изъ деревни пастухамъ полудновать, а назадъ бредутъ по жнивью задумчиво и безхитростно; поднимаютъ палки, навязывая на нихъ тряпочки-хоругви — поютъ что-то свое, потомъ ловятъ въ ручьѣ гольчиковъ; надъ ними же струится свѣтлый весеннiй токъ; анютины глазки распускаются по оврагу. Деревни блѣднѣе и тише, солома на крышѣ голубоватѣе и бревна въ избахъ будто дышатъ.

Въ день Егорiя Крону работа: за деревней, въ полѣ, бываетъ молебенъ — благословенiе гуляющему скоту. Въ коровахъ есть задушевность, лошади спокойны и важны, какъ добрые работники, только жеребятки вѣтрообразны: легко, на длинныхъ тоненькихъ своихъ ножкахъ передуваются они съ мѣста на мѣсто. Стоятъ молчаливыя бабы; Пасха прошла уже, время серьезное и нужное, красныхъ нарядовъ нѣту; лица больше въ морщинахъ, съ свѣтлыми голубыми глазами, и зубы стерты наполовину, ровно, какъ у лошадей. Онѣ сердечно знаютъ своихъ скотовъ, смотрятъ на нихъ, думаютъ о чемъ-то, пока Кронъ читаетъ передъ столикомъ и молится. Потомъ кропитъ всѣхъ святой водой и отпускаетъ на мирный отгулъ.

// 14

Солнце встаетъ все раньше и очень хорошо грѣетъ землю; радостная весна. Самъ Кронъ, владѣлецъ ста десятинъ, доволенъ и не жалуется; сверху гремѣло уже разъ, при глубочайшемъ теплѣ и могущественныхъ тучахъ; блистало, трахало благодатно и раскатисто, а передъ ударомъ бѣлая молнія осѣняла траву.

— Экая сила, — говорилъ о. Кронъ и крестился.

Потомъ все уносилось, точно чья-то забава на небѣ, но на поляхъ овесъ всходилъ веселѣе, и внизу по лугамъ трава тучнѣла. Земля становилась парной гущей, ползла подъ ногой. Но на другой день опять выходило на небо солнце, сразу все сохло и произрастало въ глубинѣ.

Послѣ обѣда, передъ сномъ, Кронъ выходилъ на скамеечку у пруда. Большой прудъ, передъ нежилой усадьбой на той сторонѣ, лежалъ горячимъ зеркаломъ, и мѣстами солнце пронизывало его воду: тамъ были теплыя, зеленоватыя пятна. Кронъ сидѣлъ и смотрѣлъ, а въ пруду горизонтально дремали карпіи, такія же старыя, какъ онъ самъ; временами мягкія плотички подходили къ самому верху, высовывались, пускали круги. Въ движеніяхъ рыбъ была лѣнь, и Кронъ чувствовалъ тогда свои годы и силу весны. Онъ вставалъ, прохаживался вдоль пруда, думалъ, шелъ домой. Дорогой размышлялъ объ арендѣ; отработаютъ ли мужики изъ Костенки долгъ? Давать ли Егорьевнѣ рубль, или надуетъ? И правда, дома ждали всякіе кліенты, а вечеромъ надо хоронить дѣвочку у Петра Константинова. Послѣднее время много ребятъ поумирало, «все животъ». Маленькіе гробики легко и быстро тащутъ на кладбище на горѣ, въ дальній уголъ; здѣсь много дѣтскихъ холмиковъ; среди нихъ трава, а рядомъ канава съ полынью. Очень далеко видно отсюда; славная страна лежитъ вокругъ, какъ золотое блюдо; Кронъ неторопливо воскуряетъ ладанъ, смотритъ вдаль; въ мѣрномъ полетѣ кадильница сначала подымается надъ горизонтомъ въ небо, потомъ уходитъ внизъ. Съ четырехъ сторонъ идетъ несильный вѣтеръ, дымокъ блѣдно и покорно стелется, сизѣетъ. Сзади плачетъ баба;

// 15

красный юноша подпѣваетъ. Скоро опускаютъ гробикъ — и конецъ.

Кронъ проходитъ могилами: деревянные кресты мѣстами на бокъ, заросли травой; деревьевъ на кладбищѣ нѣтъ, вольный воздухъ отъ земли до неба. Между крестами спокойно ходитъ вѣтеръ, иногда ласточка садится отдохнуть.

Кронъ останавливается у отца и крестится; здѣсь вырѣзано даже имя; сейчасъ, при опускающемся миломъ солнцѣ, на памятникѣ горитъ свѣтъ; высоко въ небѣ рѣютъ стрижи, ударяя полетомъ къ рѣчкѣ въ лугахъ.

Близко Троица, а тамъ, черезъ недѣлю — ярмарка. Веселая Троица выпадаетъ въ свѣтлый день. Пыльно по дорогѣ, и солнце наверху горитъ, а небо радостно-сине, какъ было когда-то ужасно давно, въ дѣтствѣ. Шумящія, дорогія березки стоятъ въ церкви; тайная любовь зрѣетъ въ молодежи. Во всѣхъ избахъ подъ образами деревца; когда они начинаютъ сохнуть, особенный запахъ появляется въ скудномъ человѣчьемъ жильѣ; вѣтерокъ черезъ окошко шевелитъ вѣтки, а изъ ребячьихъ временъ вспоминаются сердитые клещуки, что расползались съ праздничныхъ кустовъ. Въ лѣсу, въ дикихъ мѣстахъ, дѣвки завиваютъ вѣнки — связываютъ березки верхушками; получается сводъ; а онѣ загадываютъ, скоро ли завянетъ. Дѣтишки ищутъ въ сырыхъ низинахъ пеструю траву кукушку; она растетъ печальная и странная, непонятнымъ цвѣткомъ; маленькія дѣвочки выкапываютъ ее, одѣваютъ въ платьице и хоронятъ, какъ нежившую куколку. Липы и дубы стоятъ кругомъ въ молчаніи.

Уже много травы отрасло на лугахъ, и скоту веселѣе ходить по пару. Низкій старикъ Карпычъ загораетъ подъ солнцемъ; длиннѣйшій кнутъ ползетъ за нимъ змѣей, лицо его коричнево, а волосы снѣгообразны. Странно видѣть это серебро на крутомъ пастушьемъ тѣлѣ; вѣтеръ слабо шевелитъ его локоны, когда онъ безъ шапки, на темени розовѣетъ апостольскій кружокъ. Ѣдетъ ли онъ полудновать домой на лошади, верхомъ, въ зипунѣ, стоитъ ли часами око-

// 16

ло стада, коренастый, какъ хорошій боровикъ, — всегда свѣтлы и полны полевого вѣтра его глазки; иногда они слезятся, но слеза только омываетъ ихъ.

На ярмарку съѣжается деревня со всѣхъ концовъ. За Кроновымъ селомъ, на выгонѣ, разбиваютъ палатки; кишатъ телѣги, оглобли торчатъ кверху; стоитъ пыль и бурленье, пахнетъ дегтемъ, визжатъ поросята, и издали мужицкій праздникъ похожъ на лагерь гунновъ. Теплыя коровы дышатъ, жуютъ и печально смотрятъ влажными глазами: трудно жить впроголодь, надо уступать. Кровавые прасола валяются въ травѣ за ярмаркой, у дорогъ, чтобъ перехватывать скотину и скупать до торга.

Часа въ два-три выходитъ посмотрѣть и Кронъ; на ярмаркѣ бродятъ уже три жиденькихъ іерея изъ округи; жалобнѣе всѣхъ одинъ; косы сзади у него еще не отросли, грудь узка, ряса путается; рядомъ мощная матушка въ мантилькахъ и шляпкѣ съ цвѣтами. Вѣтеръ треплетъ красные цвѣты и вотъ-вотъ выдуетъ душу и мозгъ изъ плоско-грудаго отца. Онъ потѣетъ и покупаетъ женѣ гребенку. А Кронъ умными грудными звуками бесѣдуетъ у бакалея, здоровается съ урядникомъ. Бѣдная «сельская полиція» — въ пыли и ссохлась отъ старости; она ежеминутно пребываетъ въ разъѣздахъ, трясется на казацкомъ сѣдлѣ и дрожкахъ изъ волости въ волость, загораетъ, а на ярмаркахъ лущитъ подсолнухи.

У бакалея Кронъ выпиваетъ даже чаю, держа блюдечко въ крѣпкихъ волосатыхъ рукахъ; онъ ищетъ пакли для школы; но пока идутъ разговоры и торгуютъ подсолнухами, вдругъ сбоку налетаетъ гроза. Могучій дождь душитъ землю и радостно соединяется съ ней; быстро мокнутъ люди, набрасываютъ на себя рогожи, прячутся подъ телѣги; съ лошадей льетъ; живой паръ идетъ отъ нихъ. Въ черныхъ тучахъ наверху обнажается огненная змѣя, слѣпящій ударъ разрываетъ воздухъ; издалека, съ почернѣвшей земли исходитъ сладкій запахъ; трава слабѣетъ подъ грозой, млѣетъ.

Кронъ скрылся у бакалея и посмѣивается на дождь; на-

// 17

верху надъ нимъ парусина быстро промокаетъ, но онъ не безпокоится и безъ шляпы выставляетъ подъ дождь голову.

Черезъ полчаса тучи уже нѣтъ; облака, грудами въ золотистомъ свѣтѣ, курятся и текутъ. Алмазныя капли прорѣзываютъ сверху внизъ воздухъ, и божественная радуга виситъ на небѣ. Кронъ, въ солнечныхъ лучахъ, идетъ домой и подбираетъ рясу. Дома, у забора, жемчужно-бѣлый жасминъ цвѣтетъ растрепанными шапками, и къ отцу Крониду плыветъ душный запахъ. Вечеръ блистаетъ. Изъ-подъ кухни выскакиваетъ галопомъ кофейный песъ Каштанъ. Онъ бѣжитъ увальнемъ, тѣло его огромно и мягко: онъ тепелъ въ движеніяхъ, голова его медвѣжья, съ кругленькими желтыми глазами; весь онъ какъ добрый рѣзвящійся чортъ. Кронъ гладитъ его по головѣ и проходитъ въ домъ.

На другой день, передъ вечеромъ, небо прозрачно. Утихли вѣтры, и въ облакахъ любовь и благозвучіе. Кронъ выходитъ къ рѣкѣ; рыба плещетъ; заливной лугъ соченъ и дѣвственъ; уже цвѣтутъ звоночники, цвѣты покоса. Кронъ предощущаетъ сѣно и сладкіе запахи. Безмятежные кулички бѣгутъ по отмелямъ. Въ лозникѣ, который пахнетъ такъ же, какъ и когда Крону было девять лѣтъ, на песочкѣ возятся ребята, какъ божьи коровки. Старшій учитъ ихъ плавать. Худенькія тѣла весело трепещутъ въ лучахъ, пищатъ и боятся глубины, а потомъ сразу появляются на берегу розовыя рубашки, будто вмѣсто голыхъ тѣлъ выросли свѣтлые цвѣты.

Кронъ медленно подымается на гору за рѣкой и бредетъ тропинкою среди молодыхъ ржей; ему надо въ Дмитрово, здѣсь близко прямикомъ. Пройдя ржи, онъ останавливается у луговины пара: довольно жарко еще итти, онъ хочетъ отдохнуть. Снимаетъ шляпу; полусѣдые волосы свѣшиваются внизъ. Какъ старый пастырь, онъ глядитъ внизъ на село и думаетъ о чемъ-то. Вдругъ слышитъ сзади слабый шорохъ. На краю зеленѣйшаго клевера стоитъ зайчикъ; онъ выбѣжалъ веселымъ галопцемъ на теплую зорю и, увидѣвъ Крона,

// 18

замеръ. Вотъ онъ поднялся на заднія лапки, двигаетъ ушами, и усы его безпокойно ходятъ. Все сѣрое слабенькое тѣльце подрагиваетъ и полно святого любопытства. Кронъ молчитъ и улыбается. Зайчикъ прыгаетъ и медленными скачками, не боясь, пробѣгаетъ въ десяти шагахъ; высоко подбрасываетъ задомъ на фонѣ блѣдно-прозрачнаго неба.

Батюшка все улыбается и встаетъ. Онъ медленно идетъ по тропинкѣ паромъ и овсами далѣе и черезъ нѣсколько минутъ снова оборачивается назадъ. Но зайчишки ужъ нѣтъ, и только село въ низинѣ дымится и лежитъ въ вечернемъ свѣтѣ.

На зарѣ, возвращаясь домой, отецъ Кронидъ слышитъ перваго перепела. Онъ мягко трещитъ и предвѣщаетъ знойный іюнь и ночи сухороса.