Волки: рассказы/ Б. Зайцев. – Изд. 2-е. - [М.]: Книгоизд-во писателей в Москве, [1918]. – 75, [1] с.

 

 

СВЯЩЕННИКЪ КРОНИДЪ

 

О. Кронидъ, крѣпкій, шестидесятилѣтній сильный человѣкъ идетъ въ церковь. Много лѣтъ онъ живетъ ужъ тутъ, мужики его уважаютъ и зовутъ Крономъ; а онъ исправно ходитъ на службу, возвращается домой, вѣнчаетъ, хоронитъ, звонитъ въ колокола съ приближенными дьячками и стариками, и куда-то ведетъ за собой приходъ.

Служить вечерню послѣ сна днемъ не очень легко. Кромѣ того, Великій постъ  время трудное; въ церкви Богъ знаетъ сколько народу; много рванаго мужичья, худыхъ бабъ, исповѣдей; часто отрыгиваютъ рѣдькой и постнымъ масломъ,  а потомъ идутъ все грѣхи. Какіе у нихъ грѣхи? Все одно и то же бабье мямленье, поклоны, епитиміи, а мужики всѣ ругались въ году, пили водку.

Старый Кронъ и не жалуется; онъ человѣкъ рабочій, честный; тридцать лѣтъ попомъ, имѣетъ камилавку, служитъ быстро и просто, какъ научила деревня.

Не одинъ онъ дѣйствуетъ тутъ; за его плечами вдаль идутъ поколенія отцовъ, пращуровъ; всѣ они трудились здѣсь. Кронъ помнитъ отца Петра; тотъ видѣлъ еще французовъ; а Петровъ отецъ отъ своего отца слыхалъ, какъ строили каменную церковь, въ которой служитъ теперь Кронъ, какъ помѣщикъ землю дарилъ и насаждалъ «поповку», гдѣ теперь причтъ и жены мνроносицы. Много старыхъ, морщинистыхъ стариковъ перемерло на Кроновомъ вѣку,  съ нѣкоторыми изъ нихъ онъ ребенкомъ игралъ въ лапту,  и всѣхъ онъ просто и хорошо хоронилъ, на кладбищѣ за селомъ. Иногда вспоминаетъ онъ ихъ дѣдовъ, тѣхъ, съ кѣмъ жилъ его отецъ и дѣдъ, и еще много

 

// 9

 

другихъ, кого не знаетъ, но которые были тогда, и неизвѣстными ушли отсюда  всѣ въ одно мѣсто, туда же на кладбище, гдѣ и о. Петръ, Никодимъ и другіе.

У самого Крона пять сыновей,  семинаристы, всѣ здоровые, хорошіе дубы. Кронъ, думая о нихъ, мечтаетъ, гдѣ они будутъ жить, плодиться, служить; какъ бы имъ преподать свою мудрость,  жизнь трудна, какой приходъ, какой причтъ? Выйдутъ ли въ своихъ, будутъ ли твердыми попами?

Только трудно ихъ доставлять домой на Пасху: дорогъ нѣту, вода, грязь, въ низкомъ мѣстѣ лошадь тонетъ чуть не по уши. Придется самому ѣхать; туда еще кой-какъ можно, крутобрюхія лошаденки дотащутъ, но въ городѣ отецъ Кронъ уже задумывается: все теплѣй и теплѣй, большая вода должна шумѣть теперь по логамъ. А пятеро двуногихъ ждутъ, имъ тоже хочется домой, поржать на весенней свободѣ: дома пекутъ куличи, ждетъ мамаша, приволье, церковь.

Тогда Кронъ беретъ верховыхъ. Сѣделъ нѣтъ, конечно. Стелютъ попонки, тяжело наваливаются на лошадей — ѣдутъ. Впереди отецъ Кронидъ, сзади дѣти. Хорошо, что не въ саняхъ: сейчасъ же за городомъ, въ пяти верстахъ, надо вплавь; лошади вытягиваютъ впередъ морды, какъ плывущiя крысы; Кронъ подбираетъ рясу, попята гогочутъ сзади и тоже плывутъ. Кронъ важенъ — все-таки шестая недѣля, духовный человѣкъ верхомъ — какъ бы не вышло смѣшно. Но знакомые мужики въ деревняхъ кланяются, какъ всегда; только ребятишки бѣгутъ сзади и визжатъ.

Дома просторное поповское житье, плодоносная матушка, весна и шумъ; могущественно вздуваются куличи; прудъ цѣликомъ взломанъ и изгроможденъ рыхлымъ льдомъ: но тепло идетъ, и выпуклыя взгорья горячо мокнутъ въ свѣтѣ. Большая суетня у матушки; много бѣгаютъ по кладовымъ съ маслами и всякими значительными снадобьями для булочнаго дѣла.

Семинарамъ все свое тутъ; а Кронъ въ это время работаетъ ужъ въ церкви; ему теперь много надо молиться и хлопотать; то читать Евангелiе, то опять причащать и

 

// 10

 

исповѣдывать. Дни идутъ въ служенiи; а ночи темны на Страстной — только гудятъ вѣчные потоки, да въ небѣ пылаютъ звѣзды на черномъ бархатѣ. По дорогѣ домой изъ церкви нехитро и оступиться въ лужу, но итти прiятно: сзади дѣти, пятеро начинающихъ басковъ; въ церкви они помогали, хорошо пѣли и давали ноту силы службѣ. Есть на кого опереться, когда станетъ тяжко отъ годовъ.

«Молодая армiя», думаетъ Кронъ, а дома ужъ торжественно, матушка всесильная одолѣла всѣ заботы, пасхи, раскрасила яйца въ побѣдные цвѣта и спокойна: хотя бъ и Страшный судъ.

Но и воскресенье близко; весна далеко ушла за это время, все ужъ сѣро, парно; время погожее, заутреня должна бы быть хорошей и благодатной. Всѣ дьячки, старосты, дьякона готовятся: это ихъ день, верхняя точка жизни. И повсюду по деревнямъ идутъ сборы: топятъ бани, гдѣ поглуше, моются прямо въ печкахъ, залѣзая въ узкое жерло, какъ черви; съ мужицкихъ тѣлъ, жесткихъ, въ ѣдкомъ соку, смываютъ многомѣсячную грязь; вытаскиваютъ чистыя рубахи, даже бѣлыя, съ красной ластовицей подъ мышкой, важно расчесываютъ волосы, поливаютъ масломъ, подстригаютъ затылки; поплевавъ, скоблятъ шею обломкомъ косы. Въ глухихъ углахъ бабы напяливаютъ на головы рогатыя кички, въ ушахъ у нихъ утиные пушкѝ. Громаднѣйшее всемужицкое тѣло копошится по странѣ, тащитъ пасхи въ церковь, ждетъ яркаго и особеннаго дня.

Въ очень черной ночи церковь видна далеко; слишкомъ свѣтлы окна. Рано, задолго до торжественнаго часа, все полно, и Кронидъ ведетъ древнее служенiе; запоздалые съ пасхами подходятъ лѣтними тропами; пока Кронъ читаетъ и молится, въ теплой ночи неустанно гудятъ ручьи, полнымъ тономъ, какъ могучiя трубы, а звѣздъ вверху безъ счету; онѣ неожиданно встаютъ отъ горизонта, заполняютъ тьму надъ головой и такъ же сразу пропадаютъ у другого края неба. Въ минуту, когда двери растворяются, и выступаетъ изъ церкви ходъ съ гимномъ, кажется, что свѣтлая волна трижды опоясываетъ во мракѣ церковь, подъ слитный бой колоколовъ, съ пѣнiемъ, и снова вливается

 

// 11

 

внутрь. Теперь у всѣхъ въ рукахъ свѣчи; капаетъ, и потъ стекаетъ по мужицкимъ лицамъ; временами черезъ плечи идетъ изъ рукъ въ руки впередъ свѣчечка; передъ иконами блестятъ цѣлые пуки.

Къ часу, двумъ, люди устаютъ; Христа встрѣтили, попѣли, постояли со свѣчками, но страшно жарко, а обѣдня длинна. Когда-то святить пасхи? Два часа, народъ усталъ. Вотъ въ толпѣ съ кружкой сѣденькiй человѣкъ «благочестивѣйшiй», съ дрожащими руками и ястребинымъ носомъ; за благочестивѣйшимъ просто парень съ тарелочкой, и идетъ сборъ; мужики жертвуютъ, считаютъ свои копейки и даютъ отъ сердца, но серьезно; соображаютъ, берутъ сдачу. Солнце ближе подходитъ къ востоку, въ церкви народу меньше; много молодежи въ оградѣ на лавочкахъ; дѣтишки смѣлѣй снуютъ между взрослыхъ, кой-кто у печки примостился даже спать; толкутся, блескъ и фейерверкъ гаснетъ, а наружи земля встрѣчаетъ своего бога въ силѣ и свѣтѣ. Только благочестивѣйшiй безъ умолку звенитъ денежками у прилавка, точно собирается продавать Воскресшаго; выдаетъ свѣчки и двигаетъ вырѣзанными ноздрями.

Часа въ четыре разбредаются.

Этотъ день для Крона труденъ: спать ужъ некогда почти, въ девять надо выѣзжать за данью. Запрягаютъ поповскую телѣжку; рядомъ съ Крономъ краснощекiй юнецъ, въ сюртукѣ, съ огромными руками. Тамъ, на мѣстѣ дѣйствiя, онъ будетъ раздувать батюшкѣ ладанъ, пѣть и конфузиться помѣщиковъ.

О. Кронидъ сидитъ прочно въ телѣжкѣ; солнце грѣетъ; надъ пашней струенiе, плавь, земля таетъ въ свѣтѣ. Юноша жмется къ батюшкину боку — ему въ профиль видны крѣпкiя Кроновы брови и ласковая подъ солнцемъ борода.

Въ усадьбѣ Крона почитаютъ за основательность, умъ; въ столовыхъ, со свѣчкой передъ образомъ, онъ изъ года въ годъ поетъ, молится, даетъ цѣловать крестъ и ловкимъ движенiемъ заправляетъ волосы послѣ молебна; потомъ разговляется. Юноша — на краю стула и стыдится своихъ рукъ. Одинъ годъ говорятъ о Толстомъ, другой — о войнѣ,

 

// 12

 

о разныхъ случаяхъ въ уѣздѣ: кто гдѣ умеръ, кто какъ хозяйничаетъ; выпиваютъ, но Кронъ неуязвимъ; юноша часто поправляетъ бѣлый галстучекъ и проглатываетъ побѣдоносно, страшно перекатывая кадыкомъ.

Потомъ Кронъ уѣзжаетъ, и такъ же работаетъ у всѣхъ помѣщиковъ, мудро бесѣдуетъ и временами поглядываетъ на юношу: не перегруженъ ли.

Въ это время деревни выглядятъ моложе, на взгорьяхъ подъ теплымъ солнцемъ катаютъ яйца изъ желобковъ, пестрыми группами. Дѣвки сплошь въ красномъ; на желто-зеленомъ откосѣ онѣ кольцомъ вокругъ качелей; на веревкахъ, подъ тягу сильнаго вѣтра, кумачныя пятна высоко взлетаютъ кверху.

Уже пора бы и сѣять, земля ждетъ, всѣ знаютъ, что хороши раннiе посѣвы, но нельзя, праздникъ. Праздникъ цѣлую недѣлю, и въ это время грѣшно и немыслимо не напиваться, не лежать подъ заборами. Съ полдня до вечера дѣвки голосятъ пѣсни, изъ села въ село катятъ подводы — гости, а время уходитъ, и самъ Кронъ недоволенъ.

По очереди на Пасху деревни «подымаютъ иконы». Это значитъ, впереди Кронъ съ дьякономъ, а сзади несутъ хоругви; идутъ веселой гурьбой по дорогѣ, поютъ «Христосъ Воскресе»; теплый вѣтеръ хорошо дуетъ сбоку, хоругвеносцы храбро потѣютъ, а дома всѣ ждутъ. И назадъ, когда Кронъ уѣдетъ на лошади, иконы и знамена несутъ полемъ, напрямки. Въ начинающемся вечеру бредутъ по жнивью, путаясь и голося во всю силу. Лица красны, золото горитъ на иконахъ при свѣтломъ весеннемъ вѣтрѣ, и древки смутно ходятъ въ воздухѣ. Это ужъ время тихой и пылающей весны. Уже ели цвѣтутъ; на угрюмомъ деревѣ появились блѣднозеленые цвѣточки; странно находить эти мелкiя живодыщащiя существа въ черной хвоѣ. Въ мѣстахъ, гдѣ сыро и припариваетъ, въ сѣренькихъ осинничкахъ, водятся фiалки; слабый приторный запахъ идетъ волной; а онѣ стоятъ, — нѣжныя, обративъ къ югу и солнцу фiалковыя головки, какъ милыя феи; но скоро гибнутъ, если сорвать. Вечерами въ темнотѣ тянутъ изъ дальнихъ мѣстъ кулички на озера; они летятъ одинъ за

 

// 13

 

другимъ на минутномъ разстоянiи, и тихо стонутъ, чтобы не потеряться.

Солнце грѣетъ, стада вышли въ поле. Цѣлый день они бродятъ, щиплютъ мокрую травку теплыми губами; коровы колыхаютъ боками и высовываютъ по временами добрый языкъ; крошечные ребята подъ блѣдно-лазоревымъ небомъ тащутъ изъ деревни пастухамъ полудновать, а назадъ бредутъ по жнивью задумчиво и безхитростно; поднимаютъ палки, навязывая на нихъ тряпочки-хоругви — поютъ что-то свое, потомъ ловятъ въ ручьѣ гольчиковъ; надъ ними же струится свѣтлый весеннiй токъ; анютины глазки распускаются по оврагу. Деревни блѣднѣе и тише, солома на крышѣ голубоватѣе и бревна въ избахъ будто дышатъ.

Въ день Егорiя Крону работа: за деревней, въ полѣ, бываетъ молебенъ — благословенiе гуляющему скоту. Въ коровахъ есть задушевность, лошади покойны и важны, какъ добрые работники, только жеребятки вѣтрообразны: легко, на длинныхъ тонкихъ своихъ ножкахъ передуваются они съ мѣста на мѣсто. Стоятъ молчаливыя бабы; Пасха прошла уже, время серьезное и нужное, красныхъ нарядовъ нѣту; лица больше въ морщинкахъ, съ свѣтлыми голубыми глазами, и зубы стерты наполовину, ровно, какъ у лошадей. Онѣ сердечно знаютъ своихъ скотовъ, смотрятъ на нихъ, думаютъ о чемъ-то, пока Кронъ читаетъ передъ столикомъ и молится. Потомъ кропитъ всѣхъ святой водой и отпускаетъ на мирный отгулъ.

Солнце встаетъ все раньше и очень хорошо грѣетъ землю; радостная весна. Самъ Кронъ, владѣлецъ ста десятинъ, доволенъ и не жалуется; сверху гремѣло уже разъ, при глубочайшемъ теплѣ и могущественныхъ тучахъ; блистало, трахало благодатно и раскатисто, а передъ ударомъ бѣлая молнія осѣняла траву.

Экая сила,  говорилъ о. Кронъ и крестился.

Потомъ все уносилось, точно чья-то забава на небѣ, но на поляхъ овесъ всходилъ веселѣе, и внизу по лугамъ трава тучнѣла. Земля становилась парной гущей, ползла подъ ногой. Но на другой день опять выходило на небо солнце, сразу все сохло и произрастало въ глубинѣ.

 

// 4

 

Послѣ обѣда, передъ сномъ, Кронъ выходилъ на скамеечку у пруда. Большой прудъ, передъ нежилой усадьбой на той сторонѣ, лежалъ горячимъ зеркаломъ, и мѣстами солнце пронизывало его воду: тамъ были теплыя, зеленоватыя пятна. Кронъ сидѣлъ и смотрѣлъ, а въ пруду горизонтально дремали карпіи, такія же старыя, какъ онъ самъ; временами мягкія плотички подходили къ самому верху, высовывались, пускали круги. Въ движеніяхъ рыбъ была лѣнь, и Кронъ чувствовалъ тогда свои годы и силу весны. Онъ вставалъ, прохаживался вдоль пруда, думалъ, шелъ домой. Дорогой размышлялъ объ арендѣ; отработаютъ ли мужики изъ Костенки долгъ? Давать ли Егорьевнѣ рубль, или надуетъ? И правда, дома ждали всякіе кліенты, а вечеромъ надо хоронить дѣвочку у Петра Константинова. Послѣднее время много ребятъ поумирало, «все животъ». Маленькіе гробики легко и быстро тащутъ на кладбище на горѣ, въ дальній уголъ; здѣсь много дѣтскихъ холмиковъ; среди нихъ трава, а рядомъ канава съ полынью. Очень далеко видно отсюда; славная страна лежитъ вокругъ, какъ золотое блюдо; Кронъ неторопливо воскуряетъ ладанъ, смотритъ вдаль; въ мѣрномъ полетѣ кадильница сначала подымается надъ горизонтомъ въ небо, потомъ уходитъ внизъ. Съ четырехъ сторонъ идетъ несильный вѣтеръ, дымокъ блѣдно и покорно стелется, сизѣетъ. Сзади плачетъ баба; красный юноша подпѣваетъ. Скоро опускаютъ гробикъ  и конецъ.

Кронъ проходитъ могилами: деревянные кресты мѣстами на бокъ, заросли травой; деревьевъ на кладбищѣ нѣтъ, вольный воздухъ отъ земли до неба. Между крестами спокойно ходитъ вѣтеръ, иногда ласточка садится отдохнуть.

Кронъ останавливается у отца и крестится; здѣсь вырѣзано даже имя; сейчасъ, при опускающемся миломъ солнцѣ, на памятникѣ горитъ свѣтъ; высоко въ небѣ рѣютъ стрижи, ударяя полетомъ къ рѣчкѣ въ лугахъ.

Близко Троица, а тамъ, черезъ недѣлю  ярмарка. Веселая Троица выпадаетъ въ свѣтлый день. Пыльно по дорогѣ, и солнце наверху горитъ, а небо радостно-сине,

 

// 15

 

какъ было когда-то ужасно давно, въ дѣтствѣ. Шумящія, дорогія березки стоятъ въ церкви; тайная любовь зрѣетъ въ молодежи. Во всѣхъ избахъ подъ образами деревца; когда они начинаютъ сохнуть, особенный запахъ появляется въ скудномъ человѣчьемъ жильѣ; вѣтерокъ черезъ окошко шевелитъ вѣтки, а изъ ребячьихъ временъ вспоминаются сердитые клещуки, что расползались съ праздничныхъ кустовъ. Въ лѣсу, въ дикихъ мѣстахъ, дѣвки завиваютъ вѣнки  связываютъ березки верхушками; получается сводъ; а онѣ загадываютъ, скоро ли завянетъ. Дѣтишки ищутъ въ сырыхъ низинахъ пеструю траву кукушку; она растетъ печальная и странная, непонятнымъ цвѣткомъ; маленькія дѣвочки выкапываютъ ее, одѣваютъ въ платьице и хоронятъ какъ нежившую куколку. Липы и дубы стоятъ кругомъ въ молчаніи.

Уже много травы отрасло на лугахъ, и скоту веселѣе ходить по пару. Низкій старикъ Карпычъ загораетъ подъ солнцемъ; длиннѣйшій кнутъ ползетъ за нимъ змѣей, лицо его коричнево, а волосы снѣгообразны. Странно видѣть это серебро на крутомъ пастушьемъ тѣлѣ; вѣтеръ слабо шевелитъ его локоны, когда онъ безъ шапки, на темени розовѣетъ апостольскій кружокъ. Ѣдетъ ли онъ полудновать домой на лошади, верхомъ, въ зипунѣ, стоитъ ли часами около стада, коренастый, какъ хорошій боровикъ,  всегда свѣтлы и полны полевого вѣтра его глазки; иногда они слезятся; но слеза только омываетъ ихъ.

На ярмарку съѣзжается деревня со всѣхъ концовъ. За Кроновымъ селомъ, на выгонѣ, разбиваютъ палатки; кишатъ телѣги, оглобли торчатъ кверху; стоитъ пыль и бурленье, пахнетъ дегтемъ, визжатъ поросята, и издали мужицкій праздникъ похожъ на лагерь гунновъ. Теплыя коровы дышатъ, жуютъ и печально смотрятъ влажными глазами: трудно жить впроголодь, надо уступать. Кровавые прасола валяются въ травѣ за ярмаркой, у дорогъ, чтобъ перехватывать скотину и скупать до торга.

Часа въ два-три выходитъ посмотрѣть и Кронъ; на ярмаркѣ бродятъ уже три жиденькихъ іерея изъ округи; жалобнѣе всѣхъ одинъ; косы сзади у него еще не отросли,

 

// 16

 

грудь узка, ряса путается; рядомъ мощная матушка въ мантилькахъ и шляпкѣ съ цвѣтами. Вѣтеръ треплетъ красные цвѣты и вотъ-вотъ выдуетъ душу и мозгъ изъ плоскогрудаго отца. Онъ потѣетъ и покупаетъ женѣ гребенку. А Кронъ умными грудными звуками бесѣдуетъ у бакалея, здоровается съ урядникомъ. Бѣдная «сельская полиція» ― въ пыли и ссохлась отъ старости; она ежеминутно пребываетъ въ разъѣздахъ, трясется на казацкомъ сѣдлѣ и дрожкахъ изъ волости въ волость, загораетъ, а на ярмаркахъ лущитъ подсолнухи.

У бакалея Кронъ выпиваетъ даже чаю, держа блюдечко въ крѣпкихъ волосатыхъ рукахъ; онъ ищетъ пакли для школы; но пока идутъ разговоры и торгуютъ подсолнухами, вдругъ сбоку налетаетъ гроза. Могучій дождь душитъ землю и радостно соединяется съ ней; быстро мокнутъ люди, набрасываютъ на себя рогожи, прячутся подъ телѣги; съ лошадей льетъ; живой паръ идетъ отъ нихъ. Въ черныхъ тучахъ наверху обнажается огненная змѣя, слѣпящій ударъ разрываетъ воздухъ; издалека, съ почернѣвшей земли исходитъ сладкій запахъ; трава слабѣетъ подъ грозой, млѣетъ.

Кронъ скрылся у бакалея и посмѣивается на дождь; наверху надъ нимъ парусина быстро промокетъ, но онъ не безпокоится и безъ шляпы выставляетъ подъ дождь голову.

Черезъ полчаса тучи уже нѣтъ; облака, грудами въ золотистомъ свѣтѣ, курятся и текутъ. Алмазныя капли прорѣзываютъ сверху внизъ воздухъ, и божественная радуга виситъ на небѣ. Кронъ, въ солнечныхъ лучахъ, идетъ домой и подбираетъ рясу. Дома, у забора, жемчужно-бѣлый жасминъ цвѣтетъ растрепанными шапками, и къ отцу Крониду плыветъ душный запахъ. Вечеръ блистаетъ. Изъ-подъ кухни выскочилъ галопомъ кофейный песъ Каштанъ. Онъ бѣжитъ увальнемъ, тѣло его огромно и мягко: онъ тепелъ въ движеніяхъ, голова его медвѣжья, съ кругленькими желтыми глазами; весь онъ какъ добрый рѣзвящійся чортъ. Кронъ гладитъ его по головѣ и проходитъ въ домъ.

 

// 17

 

На другой день, передъ вечеромъ, небо прозрачно. Утихли вѣтры, и въ облакахъ любовь и благозвучіе. Кронъ выходитъ къ рѣкѣ; рыба плещетъ; заливной лугъ соченъ и дѣвственъ; уже цвѣтутъ звоночники, цвѣты покоса. Кронъ предощущаетъ сѣно и сладкіе запахи. Безмятежные кулички бѣгутъ по отмелямъ. Въ лозникѣ, который пахнетъ такъ же, какъ и когда Крону было девять лѣтъ, на песочкѣ возятся ребята, какъ божьи коровки. Старшій учитъ ихъ плавать. Худенькія тѣла весело трепещутъ въ лучахъ, пищатъ и боятся глубины, а потомъ сразу появляются на берегу розовыя рубашки, будто вмѣсто голыхъ тѣлъ выросли свѣтлые цвѣты.

Кронъ медленно подымается на гору за рѣкой и бредетъ тропинкою среди молодыхъ ржей; ему надо въ Дмитрово, здѣсь близко прямикомъ. Пройдя ржи, онъ останавливается у луговины пара: довольно жарко еще итти, онъ хочетъ отдохнуть. Снимаетъ шляпу; полусѣдые волосы свѣшиваются внизъ. Какъ старый пастырь, онъ глядитъ внизъ на село и думаетъ о чемъ-то. Вдругъ слышитъ сзади слабый шорохъ. На краю зеленѣйшаго клевера стоитъ зайчикъ; онъ выбѣжалъ веселымъ галопцемъ на теплую зорю и, увидѣвъ Крона, замеръ. Вотъ онъ поднялся на заднія лапки, двигаетъ ушами, и усы его безпокойно ходятъ. Все сѣрое слабенькое тѣльце подрагиваетъ и полно святого любопытства. Кронъ молчитъ и улыбается. Зайчикъ прыгаетъ и медленными скачками, не боясь, пробѣгаетъ въ десяти шагахъ; высоко подбрасываетъ задомъ на фонѣ блѣдно-прозрачнаго неба.

Батюшка все улыбается и встаетъ. Онъ медленно идетъ по тропинкѣ паромъ и овсами далѣе и черезъ нѣсколько минутъ снова оборачивается назадъ. Но зайчишки уже нѣтъ, и только село въ низинѣ дымится и лежитъ въ вечернемъ свѣтѣ.

На зарѣ, возвращаясь домой, отецъ Кронидъ слышитъ перваго перепела. Онъ мягко трещитъ и предвѣщаетъ знойный іюнь и ночи сухороса.

 

_________

 

// 18