Къ представленію дозволено 31-го декабря 1913 г. за № 19912.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Борисъ Зайцевъ.

 

 

Усадьба Ланинихъ

 

ПЬЕСА ВЪ 4 ДѢЙСТВIЯХЪ.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Изданіе «Театральной Газеты».

МОСКВА.

1914.


УСАДЬБА ЛАНИНЫХЪ.

 

Пьеса въ 4 дѣйствіяхъ.

 

Бориса Зайцева.

 

Участвующіе:

 

Ланинъ, Александръ Петровичъ, помѣщикъ, старикъ.

Елена, старшая дочь.

Ксенiя, младшая.

Николай Николаевичъ, мужъ Елены, инженеръ.

Тураевъ, Петръ Андреевичъ, немного земецъ.

Наташа, дочь Елены отъ перваго брака, 16 лѣтъ.

Фортунатовъ, Дiодоръ Алексѣевичъ, магистрантъ.

Марья Александровна, его жена.

Евгенiй, студентъ.

Коля, гимназистъ старшихъ классовъ, родственникъ Ланиныхъ.

Михаилъ Ѳедотычъ, помѣщикъ, прiятель Ланиныхъ.

Гости, студенты, барышни, гимназисты, кадетъ, подростки.


І.

Весеннiй день, блѣдно-розовыхъ тоновъ. Очень тепло, деревья полураспустились; небо апрѣльски-нѣжное. На обширной террасѣ Ланинъ и Тураевъ сидятъ у стола: передъ ними вино.

 

Ланинъ. И весна, весна. Вотъ она какая благодать, батюшка мой. Конецъ апрѣля.

Тураевъ. А у васъ сезонъ начался уже? Съѣзжаются?

Ланинъ. Ну, понятно. Тутъ изстари заведено, и при покойной женѣ такъ было: я люблю юность. Пусть побѣгаютъ. Ничего, на то они молоды.

Тураевъ. Значитъ, все по прежнему. Помню, былъ у васъ студентомъ одно лѣто.

Ланинъ. Нынче, видите, весна пораньше, и они пораньше, хо-хо. Знаютъ, когда слетаться. Своего не упустятъ. Что-жъ, я радъ: зимой сидишь одинъ, развѣ на выборы… или заграницу – а лѣтомъ вотъ и шумъ.

Тураевъ. А Елена Александровна надолго?

Ланинъ. На все лѣто. Тутъ, я вамъ скажу, гости какъ разъ сегодня прiѣхали – я и самъ мелькомъ видѣлъ – ушли спать, переодѣваться, и все возятся.

Тураевъ. Кто-жъ такiе?

Ланинъ. Еленины друзья.

(Входитъ Елена. Она нѣсколько возбуждена).

Елена. Папа, вы не говорили насчетъ самовара? Сейчасъ придутъ Фортунатовы, ничего еще нѣтъ! (Звонитъ).

Ланинъ. Вотъ она знаетъ все, она. Если ея друзья, значитъ хорошiе люди.

Елена (улыбается, обнимаетъ его). Ты такой же все, папа? Фортунатовъ тебѣ подстать, онъ философъ, тоже.

Ланинъ. Чудачище? Я такихъ люблю.

Елена. Да. – Гдѣ Наташа скажите вы мнѣ? Пропадаютъ всѣ здѣсь цѣлыми днями.

Тураевъ. Я видѣлъ Наташу у пруда, когда сюда шелъ.

Елена. Съ Николаемъ?

Тураевъ. Да… Они рыбу удятъ.

Елена. Мой мужъ записался въ Фаусты. Ну, да какъ хочетъ. Я, кажется, плохая мать. (Смѣется про себя). Плохая мать. (Отходитъ къ периламъ. Блаженно, задумчиво смотритъ въ паркъ). День-то, день! Свѣтъ какой! Ослѣпнешь!

Ланинъ. Елена въ меня, солнышко любитъ.

Елена. Въ такiе дни кажется, что въ жизни есть что-то чудесное. Можетъ быть, природа раскрываетъ свое сердце. И чувствуешь, что и люди есть… особенные.

Ланинъ. Елена у насъ нынче возвышенно настроена.

Елена. Я хоть и мать, хоть и за тридцать мнѣ, все же я еще человѣкъ.

Ланинъ. Браво, брависсимо.

Елена. Да и у васъ тутъ все пропитано любовью. Напримѣръ, Евгенiй, Ксенiя? Тоже подъ липами гдѣ нибудь разводятъ о вѣчной любви. Скоро свадьба-то ихъ?

Ланинъ. Хо-хо-хо! Порядочно назрѣло, я ужъ вижу! (Тураеву). Здѣсь рѣдкое лѣто безъ брака, у меня рука легкая.

Елена. Бываетъ съ вами, Петръ Андреевичъ, что вы чувствуете себя такимъ легкимъ… Точно сила какая владѣетъ вами. – И все такъ свѣтло, все – восторгъ!

Ланинъ Елена влюблена, хо-хо!

Елена. Папа, пустое вы говорите!

Тураевъ. Но сегодня вы особенно настроены, это вѣрно.

Елена. (свѣшивается внизъ). Милая весна, милая зелень!

Ланинъ. Влюблена, влюблена!

Елена. Ну, будетъ!

(Прислуга приноситъ самоваръ).

Елена. Будетъ болтать пустяки. (Садится къ столу и хозяйничаетъ).

Петръ Андреевичъ, держитесь[1], сейчасъ вы увидите блистательную женщину. Закрутитъ она васъ!

Тураевъ (улыбаясь). Меня? Нѣ-ѣтъ.

Ланинъ (хлопаетъ Тураева по спинѣ). Онъ прежде твоимъ рыцаремъ считался, мать моя!

Елена. Это когда было!

Ланинъ. Что-жъ, человѣкъ скромный, образованный… въ земствѣ на хорошемъ счету.

(Входятъ Фортунатовъ, Марья Александровна и Коля).

Елена. Наконецъ-то, мы заждались. (Улыбаясь, слегка смущена). Я ужъ думала, вы нездоровы.

Фортунатовъ. Мы задержали, кажется? Навѣрно мы нарушили порядокъ жизни? Ахъ, какая оплошность печальная! Маша, какъ это мы не сообразили?

Марья Александровна. Это я виновата. (Улыбаясь, лѣниво). Правду сказать, я устала отъ ѣзды ночью. На лошадяхъ ѣхать было отлично, только я какъ-то разслабла отъ этой весны, вашихъ соловьевъ… (Еленѣ). Это такая роскошь была ночью! запахи, звѣзды, невозможно заснуть!

Ланинъ. Ничего, здѣсь наверстаете. У меня молодые люди должны поправляться, набирать силъ для жизни, работы!

Елена. Дiодоръ Алексѣевичъ профессоромъ скоро будетъ, онъ не такъ-то юнъ, папа!

Ланинъ. Здѣсь старикъ только я. Остальные – дѣти. Запомните это себѣ!

Марья Ал. Правда? (Мужу). Слышишь? Всѣ должны быть молодыми. Да въ такую весну кто не молодъ, того презирать слѣдуетъ.

Фортунатовъ. Маша боится, что я буду мучить раскопками и архаической скульптурой. Но это, господа, невѣрно. Я люблю искусство и археологiю, но сейчасъ я счастливъ, что попалъ въ такую славную деревню, къ молодежи. Я охотно готовъ заниматься всякими развлеченiями природы, и вотъ (Колѣ) молодой человѣкъ…

Елена. Зовите его просто Колей.

Фортунатовъ. Мы уже знакомы. Да, я думаю, Коля покажетъ намъ способы ловли рыбы.

Марья Ал. Господинъ Коля, вы навѣрно веселѣй всѣхъ здѣсь живете. Вы меня тоже должны всему научить. Вы рыбу удите?

Коля. Немного. Это пустое занятiе.

Марья Ал. Нѣтъ, ужъ пожалуйста.

Ланинъ. У насъ еще рыболовы есть, еще! Въ одномъ концѣ сада у насъ рыболовы, въ другомъ птицеловы, въ третьемъ сердцеловы.

Коля. Здѣсь паркъ вообще прекрасный. Конечно, пережитки крѣпостничества, тургеневщины.

Марья Ал. Какой тамъ тургеневщины? Есть паркъ – и чудесно. Надо Бога благодарить.

Елена. Здѣсь есть отличная оранжерея. Дiодоръ Алексѣевичъ, пейте чай, пойдемъ смотрѣть все это.

Фортунатовъ. Да? Отлично. (Ланину). А я, знаете ли, немного близорукъ, и сейчасъ, напримѣръ, не ясно вижу, что тамъ вдали. Мнѣ кажется – какія то пятна блѣдно-зеленыя, а надъ ними бирюза. Это, очевидно, распускающіеся деревья и небо. Но зато я… (вздыхаетъ) ясно чувствую, что здѣсь весна и такой милый запахъ!

Марья Ал. Вчера ночью, въ дорогѣ, онъ принималъ кусты за людей, вообще… (машетъ рукой).

Фортунатовъ. Да вотъ Машенька все смѣется, она и вчера дразнила меня. А мнѣ въ полутьмѣ всѣ мѣста казались фантастическими – я такъ давно не видалъ природы и деревни. Къ тому же плохое зрѣніе. Такъ что подъ конецъ я думалъ, не посылаютъ ли мнѣ боги легкаго навожденія, видѣній. Вотъ сейчасъ я различаю новыя пятна, движущіяся.

Елена. Это наши. Наташа съ моимъ мужемъ, Ксенія, Евгеній.

Фортунатовъ. Вѣроятно – да!

Ланинъ (подходитъ къ периламъ). Рыболо-вы! Много-ль мнѣ окуньковъ наловили, желаю знать?

Наташа (весело). Дѣдушка, не клюетъ! (Влетаетъ на балконъ; увидѣвъ Фортунатова смущается).

Ланинъ. Ты чего-жъ это зѣвала? А?

(Пришедшихъ представляютъ, всѣ здороваются).

Наташа. У меня, дѣдушка… (вдругъ фыркаетъ, бѣжитъ къ двери и высунувшись кричитъ). У меня слишкомъ строгій вотчимъ!

(Всѣ смѣются).

Ланинъ. Ну, шельма! Чѣмъ вы ее такъ запугали?

Ник. Ник. Запугаешь ее! У нея нѣтъ системы. Чуть тронетъ рыба крючекъ, она тащитъ. При этомъ страшно шумна – всю рыбу разгоняетъ.

Ланинъ. А ты бы изобрѣлъ для нея какой-нибудь особый такъ крючекъ, чтобы рыба сама на него шла. Это твое, вѣдь, дѣло – изобрѣтать.

Ник. Ник. Ну, гдѣ тамъ изобрѣтать. На то Эдиссоны есть.

Фортунатовъ. Елена Александровна, а вы покажете мнѣ сады? Хотя я и плохо вижу, ловля рыбы меня интересуетъ чрезвычайно.

Елена (подымаясь). Да, непремѣнно. И вообще идемъ, пора. Скоро сядетъ солнце. (Проходя мимо Ксеніи, ласково щекочетъ ее. Вполголоса): Ну, а у тебя сегодня такой видъ, такой… (Смѣется, грозитъ пальцемъ).

Марья Ал. Въ самомъ дѣлѣ, идемъ. Господинъ Коля, когда-жъ вы будете показывать вашу «Тургеневщину»?

Елена. Николай, вотъ тебѣ стаканъ, мы уходимъ.

Ник. Ник. Куда это? Какая ты, Елена…

Елена. Никакая. Діодоръ Алексѣичъ, руку.

(Уходятъ, Коля впереди съ Марьей Александровной).

Ланинъ (Тураеву). Душенька, что же вы?

Тураевъ. Я здѣсь побуду. Посижу, покурю. Елена Александровна займетъ гостей.

(Изъ дому выбѣгаетъ Наташа).

Наташа. Что, ушли? А то эти профессора разные! Я боюсь умныхъ! (Скачетъ и визжитъ).

Ланинъ. Чего-жъ ихъ бояться? Они ничего… Хе-хе! опасности нѣтъ.

Ник. Ник. Онъ чучело какое-то. А она… д-да.

Ланинъ. Красивая бабочка.

Ник. Ник. Ну, глаза! Ну, глаза! Не будь я Еленинымъ мужемъ…

Наташа. Тебѣ она нравится? Такъ, вообще?

Ник. Ник. Нравится.

Наташа. Очень?

Ник. Ник. Тебѣ-то что?

Наташа. Очень нравится! Очень нравится! Конечно, мнѣ ничего. (Мѣняя тонъ). По моему тоже – она прелестная. Жаль я уродъ. Оттого ты меня все ругаешь.

Ник. Ник. Ты глупая, Наташа!

Тураевъ (смѣется). Наташа, поди ко мнѣ!

Наташа. Гдѣ вы тамъ, дядя Туръ?

Тураевъ. Сядь ко мнѣ. Ты меня разсмѣшила. Ты говоришь, что ты уродъ. Это невѣрно.

Наташа. Нѣтъ, вѣрно. Я бы хотѣла быть такой красивой, какъ Марья Александровна. Чтобы меня любили. И чтобы не смѣялись надо мной.

Ланинъ. Тебя еще не любить, а въ гимназіи хорошенько правописанію учить надо! Правописанію!

Тураевъ. Времена! Я тебя зналъ вотъ такой (показываетъ), а теперь ты… наполовину большая! Александръ Петровичъ, смотрите вотъ птенецъ скоро выпрыгнетъ на свѣтъ Божій – куда-то ты выпрыгнешь?

Наташа. Я не маленькая, дядя Туръ[2]. Это я такъ кривляюсь. Можетъ, я все знаю, да не говорю. Я не маленькая. (Опирается на Тураева спиной, смотритъ на Ксенію). И ничего-то вамъ обо мнѣ не извѣстно, ничевошеньки! Ксеничка, тебѣ хорошо сейчасъ?

Ксенія. То-есть какъ?

Наташа. Я на тебя поглядѣла, мнѣ показалось… Ты мнѣ показалась невѣстой. Знаешь, бываетъ… что человѣкъ полонъ чѣмъ-то хорошимъ… счастьемъ!

Ксенія (Смѣшавшись). Да, мнѣ хорошо! (Пауза). Мы съ Евгеніемъ много гуляли, были въ полѣ. Знаешь, прилетѣли жаворонки. Въ рощѣ я нашла фіалки – такія чудныя. А поля блестятъ подъ солнцемъ, блестятъ!

Наташа. Ты счастливая.

Тураевъ (смотритъ на Наташу). Если васъ сравнивать такъ ты, Наташа, какая-то угластая… и объ тебя зажечься можно… а Ксенія сіяетъ ровно, весной свѣтитъ. Точно принесла съ собой блескъ этихъ полей.

Наташа (обнимаетъ Ксенію). Ксенія королева!

Ксенія. Ну, вотъ, ну, вотъ! (смѣется смущенно, цѣлуетъ Наташу). Скажешь тоже.

Наташа. Конечно, ты золотая королева. Вонъ у тебя какія косы!

Ник. Ник. Наташа разнѣжничалась теперь.

Наташа. Отчего же дѣвушку и не поласкать? Она хорошая. (Снова Ксенія цѣлуетъ ее).

Ник. Ник. Ну, ласкай, ласкай! А я взгляну, какъ Елена тамъ гостей водитъ. (Встаетъ). Вы не подойдете, Петръ Андреевичъ? Наташа!

Тураевъ. Они, навѣрно скоро вернутся.

Наташа. Нѣтъ, я не пойду. (Перебираетъ волосы Ксеніи). Мнѣ не хочется.

Ник. Ник. Какъ знаете. (Уходитъ. Наташа смущена).

Ксенія. Наташа, ты гостей боишься? Неужели правда? Развѣ ты робкая?

Наташа. Нѣтъ, мнѣ не хочется, просто. (Вздыхаетъ). И все тутъ. Мы съ Туромъ лучше въ крокетъ сыграемъ. Туръ[3], идетъ? (Подаетъ ему руку). Я васъ разобью при этомъ.

Тураевъ. Можно. Меня, Наташенька, столько били, что еще разъ разбить честь невелика. (Усмѣхается). Ужъ такой я герой.

Ланинъ (у перилъ). Да если Елену увидите, пусть молодой садъ[4] покажетъ. Пусть покажетъ.

Наташа (басомъ). Слушаю, ваше сіятельство. (На мгновеніе останавливается, потомъ подбѣгаетъ къ балкону). Когда Ксенія замужъ будетъ выходить, чтобы мнѣ первой сказали. Да-съ. (Убѣгаетъ).

Ланинъ. Ишь ты, шельма. Какъ ни притворяйся – раскисла. Характерецъ! То юлитъ, на шеѣ виснетъ, то вдругъ… А про васъ что сказала? Когда, говоритъ, замужъ будетъ выходить… Что это она болтаетъ? А?

(Ксенія молчитъ и улыбается).

Ланинъ. Угадала?

Евгеній. Я и Ксенія давно любимъ другъ друга, Александръ Петровичъ.

Ланинъ. Вонъ куда загнуло.

Ксенія (подходитъ и обнимаетъ его). Папа, милый, Наташа угадала!

Ланинъ. Ну, конечно, конечно!

Евгеній. Александръ Петровичъ, я простой студентъ, что я такое… можетъ быть, вы…

Ксенія. Молчи, Евгеній!

Ланинъ. Та-акъ. Стало быть, вы будущій Ксенинъ мужъ.

Ксенія. Да, папа. (Встаетъ.) Папа, поздравь меня. Нынче такой… дорогой для меня день.

Ланинъ. Поздравь, поздравь…

Евгеній. Вы… недовольны?

Ксенія. Папа?

Ланинъ. Хо-хо! (встаетъ и ходитъ въ волненіи). Чѣмъ мнѣ быть недовольнымъ? Я же знаю, понимаю. У меня есть глаза. (Вдругъ останавливается, обнимаетъ Ксенію). Поди сюда, Евгеній. Ну. Поцѣлуйтесь при мнѣ, Богъ съ вами. (Они смѣются и цѣлуются). Вотъ, значитъ и тово, я васъ благословилъ. Теперь видите, что не огорченъ?

Ксенія. Папочка, я такъ и знала. Вы меня такъ любили… неужели вы были бы противъ счастья моего?

Ланинъ. Вотъ тебѣ разъ, вотъ тебѣ разъ! Ты только меня не забывай. Ну, когда устанешь тамъ въ городѣ, или что, такъ меня чтобъ ужъ не миновать!

Ксенія. Папа, что вы! Папа… (прислоняется къ его плечу, со слезами въ голосѣ). Господи, мнѣ и васъ жаль, я и знаю, что буду васъ по прежнему любить. (Цѣлуетъ руки). Вы старенькій… А все-таки плачу.

Ланинъ. Хо-хо! У насъ всѣ такъ… немного слабы насчетъ чувствъ. Да-съ, слабы. Вотъ и я… собственно, что же, Евгеній человѣкъ хорошій, фантасмогористъ немного, но хорошій. Я люблю такихъ… въ шиллеровскомъ духѣ. И все таки я разволнованъ… не могу отрицать. (Улыбается, ходитъ взадъ впередъ). Ксенюшка очень на мать покойницу похожа. Она такая же была. Только тогда по другому одѣвались. Все – и свѣтъ въ глазахъ, и руки… Все, вѣдь тоже здѣсь было (Закрываетъ глаза рукой). Тридцать лѣтъ было, а будто[5] вчера. И весна была такая же, духъ шиллеровскій. Въ то время мы много читали Шиллера.

Ксенія. Мамы… нѣтъ! Отчего нѣтъ мамы, я бъ ее цѣловала, она бы плакала со мной.

Ланинъ. Ну, это ужъ… да. Тутъ ничего не подѣлаешь.

Ксенія. Я помню маму молоденькой.

Ланинъ. Она умерла сорока лѣтъ.

Ксенія. Все равно, я ее помню молодой. Не знаю, сколько ей было, только она была молодая. Я помню ея волосы и какъ[6] отъ нея пахло.

Ланинъ (Евгенію). Берегите Аксюшу. Вы знаете, это очень трудное дѣло, жизнь. И вы ее охраняйте. Много вы еще тяжелаго хлебнете другъ съ другомъ, это ужъ такъ положено – все несите. И только знайте, что надо… да… Бога[7] просить, чтобы своей любви не переживать. Если уйдетъ она изъ жизни раньше васъ… ну, многое вы тогда узнаете.

(За сценой хохотъ Марьи Александровны и голоса).

Ксенія. Это наши!

(Входятъ Елена съ Фортунатовымъ. Коля ведетъ подъ руку Марью Александровну).

Фортунатовъ. Я продолжаю утверждать, что все у васъ здѣсь чрезвычайно занимательно и прекрасно. (Ланину). Я въ восторгѣ отъ вашей усадьбы. Такъ свѣтло, обширно, садъ, пруды, оранжереи. Я, знаете ли, чувствую, что здѣсь была богатая жизнь… и какъ бы сказать – жизнь любви! Гдѣ-жъ было и любить этимъ людямъ прошлаго, какъ не въ роскошныхъ паркахъ, такими веснами, когда все, повторяю, кажется фантастичнымъ и таинственнымъ.

Марья Ал. (хохоча). Здѣсь, можетъ и любятъ, а не только любили… Любятъ, любятъ, навѣрно, отъ меня не скроешь!

Елена (смѣется – немного пьяно). Любятъ? Вы находите, что любятъ? Діодоръ Алексѣевичъ, вы тоже находите?

Фортунатовъ. Да, здѣсь можно опьянѣть! И мнѣ это чрезвычайно радостно. Мнѣ кажется, что здѣсь человѣческая душа, среди свѣта и зелени, должна какъ бы распускаться и цвѣсти. Знаете ли, все нѣжнѣйшее и лучшее, что въ ней есть, выходитъ наружу.

Ланинъ (встаетъ). Господа, теперь можно не скрывать: вы попали какъ разъ на помолвку. (Беретъ за руки Евгенія и Ксенію). Позвольте представить – женихъ и невѣста.

Елена. Ксенія, невѣста? Правда? Я такъ и знала. (Цѣлуетъ ее).

Ксенія. Цѣлуй меня, цѣлуй крѣпче!

Елена. Милая, милая!

Фортунатовъ. Ахъ, вотъ какъ, весьма пріятно. (Ланину, Евгенію). Позвольте поздравить отъ души, я хотя и чужой здѣсь, но дружба съ Еленой Александровной…

(Вбѣгаетъ Наташа).

Наташа. Цѣлуются? Мама? Ксюша? Что такое? А?

Ланинъ. Свадьба, коза Ивановна, да не твоя.

Наташа. Ксюша съ Евгеніемъ? Молодцы! Свадьба, свадьба-у-у!! (Визжитъ, крутится на одной ножкѣ). Женька, молодецъ, подсидѣлъ. (Кидается ему на шею). Ходилъ, ходилъ по аллеямъ и доходился. (Теребитъ его и какъ бы съ нимъ борется).

Евгеній. (смѣясь). Наташа! Какая ты!

Наташа. Отобралъ у меня тетушку, противный!

(Входятъ Тураевъ и Ник. Ник.).

Ник. Ник. А-а, свадьба. Браво, Евгеній Ивановичъ, Ксенія, поздравляю!

(Тураевъ подходитъ къ Ксеніи и цѣлуетъ руку).

Тураевъ. Вотъ онъ, свѣтъ-то полей! Вотъ она, королева наша!

Фортунатовъ (женѣ). Какое доброе предзнаменованіе! Мари, милая, ты не находишь, что это страшно хорошо, что мы пріѣхали именно сегодня, въ такой радостный день! Я снова утверждаю – я предчувствовалъ, что здѣсь должно произойти что-то превосходное. Мари, развѣ я не говорилъ тебѣ, что мое сердце расцвѣтаетъ? (Подходитъ къ Ксеніи и цѣлуетъ руку). Поздравляю отъ всей души. Я не такъ молодъ, какъ вы, но мое сердце всей силой отзывается на зрѣлище высокихъ радостей жизни.

(Марья Ал. весело смѣется).

Марья Ал. Рѣчь произнеси, рѣчь. (Хлопаетъ его по плечу). Ахъ ты, другъ ты мой сердечный!

Фортунатовъ. Чего ты смѣешься, Машенька? Право, я, кажется, ничего смѣшного и не говорилъ.

Марья Ал. Ты просто очень милъ… очень милъ.

Ланинъ. Господа, прошу покорно. У меня найдется по бокалу добраго вина. Надо чокнуться. (Хлопаетъ Фортунатова по плечу). Идемъ въ столовую, профессоръ, пока достанутъ вина, я покажу вамъ масонскія книги – здѣсь осталось кое-какое[8] старье.

Фортунатовъ. Неужели? Это крайне интересно!

Ник. Ник. Парами идти. (Марьѣ Александровнѣ). Вашу руку.

Марья Ал. (Колѣ). Прозѣвали, господинъ радикалъ.

Коля. Во-первыхъ, я не радикалъ, а анархистъ.

Марья Ал. А во-вторыхъ?

Коля (сердито, сконфуженно). Во-вторыхъ ничего.

Марья Ал. Ну, дайте руку хоть Наташѣ. (Уходятъ).

Наташа. Съ Колей идти? Ладно, что подѣлаешь! Наше дѣло дѣвичье. (Прыгаетъ, но какъ-то натянуто). Коля, будь хоть ты моимъ рыцаремъ, если другіе не хотятъ.

(Подъ руку съ Колей выходитъ за всѣми. Тураевъ и Елена остаются).

Тураевъ. Что-жъ, Елена Александровна, мнѣ тоже вамъ руку подать? Помните, что сказалъ нынче Александръ Петровичъ? Я вашъ старинный рыцарь.

Елена. Петръ Андреичъ, вы меня очень трогаете. (Вздыхаетъ). Но сейчасъ мнѣ не хочется еще идти. Знаете, я какъ-то затуманена. Столько чувствъ, думъ, событій… не могу быть покойной. Фортунатовъ говоритъ, что здѣсь напряженная атмосфера. Это, пожалуй… вѣрно. Скажите: вы ничего не замѣчаете?

Тураевъ. Какъ сказать…

Елена. Пошли пить за нареченныхъ, это прекрасно… Но все ли здѣсь-то благополучно, въ усадьбѣ?

Тураевъ. Если говорить правду… Наташа меня немного смущаетъ.

Елена. Наташа…

Тураевъ. Можетъ быть, я ошибаюсь, – но она не ребенокъ. Больше того…

Елена. Вотъ какъ! Вы… замѣтили!

Тураевъ. Въ ней есть настороженность… острота любящей дѣвушки. Мнѣ даже показалось, – но тутъ я отказываюсь понимать.

Елена. Что отказываетесь понимать?

Тураевъ. По-моему, она ревнуетъ.

Елена. Можете больше не говорить. Вы увѣрены, что да, что она влюблена?

Тураевъ. Почти… увѣренъ.

Елена. Я такъ и знала. (Ходитъ взадъ впередъ, въ волненіи). Ужъ я замѣчала, она смотритъ на него по особенному, по особенному смѣется. Но здѣсь, въ деревнѣ, все усилилось. Точно ей овладѣлъ духъ какой то любовный. И эта восторженность, слезы, ну, я понимаю. Она влюблена… въ отчима. Въ Николая… вотъ какъ.

Тураевъ. Мнѣ было тяжело[9] назвать это имя.

Елена. Что подѣлать, это такъ. Я не знаю одного – насколько серьезно. Да… тутъ ничего нѣтъ удивительнаго. Николай нравится многимъ. Мнѣ самой нравился, когда выходила за него замужъ. Но чтобы моя дочь.. я, конечно, не ждала. Чего не бываетъ! Петръ Андреичъ, вы преданный другъ?

Тураевъ. Я? (Подумавъ). Я даже слишкомъ преданный, Елена Александровна.

Елена. Я такъ и знала. (Подходитъ къ нему). Я вамъ могу сказать многое, чего не скажу другому.

Тураевъ. Я слушаю.

Елена. Должна вамъ сообщить странную вещь. Очень странную. Какъ по вашему чувствуетъ себя мать, у которой дочь влюбилась въ отчима? (Тураевъ разводитъ руками). Ну, конечно, я понимаю, неважно она себя чувствуетъ. Страдаетъ за дочь? Къ мужу ревнуетъ? Такъ вотъ и оказывается, что нѣтъ, и не ревнуетъ, и даже дочерью не очень занята. Это скверно, можетъ быть, даже преступно… но поди же ты. Мать думаетъ совершенно о другомъ.

Тураевъ. Значитъ – отвлечена.

Елена. Отвлечена! Отвлечена! (Садится около него и смотритъ робко). Петръ Андреевичъ, милый мой!

Тураевъ. (закрываетъ лицо руками). Зачѣмъ вы меня такъ называете?

Елена. Что же? Вы добрый, старый другъ!

Тураевъ. Старый другъ! Старый другъ!

Елена. Папа смѣялся нынче надо мной, говорилъ, что я влюблена.

Тураевъ (смотритъ въ сторону неподвижно). Онъ вовсе не смѣялся.

Елена. Какъ такъ не смѣялся?

Тураевъ. Папа нынче не смѣялся. (Молчитъ).

Елена. Ну, влюбилась… Ну, да, да… что же теперь дѣлать?

Тураевъ. Ничего.

Елена. Дядя Туръ, не осуждайте меня. Еще заграницей когда я въ первый разъ встрѣтила его, онъ меня поразилъ. А-а, вы его не знаете. Между тѣмъ, это замѣчательный человѣкъ. Его считаютъ немного за чудака, онъ говоритъ иногда странно. Но это только для тѣхъ, кто не вслушался въ него.

Тураевъ. Онъ понравился мнѣ сразу.

Елена. И уже тамъ я поняла, что этотъ странный и, какъ кажется, несчастный человѣкъ побѣдилъ меня. А когда я увидѣла его нынче… Нѣтъ, должно быть всѣ мы здѣсь немного полоумные.

(Входятъ Ланинъ съ Фортунатовымъ).

Ланинъ. Да, многоуважаемый профессоръ. Таковы наши владѣнія. И вонъ тамъ, у пруда, самое замѣчательное мѣсто. Можно сказать, историческое мѣсто: статуя богини любви. Венера-съ. Что вы думаете, восемнадцатаго вѣка… дѣдомъ изъ Франціи вывезена. Тамъ этакія скамейки, и со временъ старинныхъ на дубахъ, березахъ вырѣзаны сердца пронзенныя, и тамъ въ любви всегда объяснялись, хе-хе, это какъ бы мѣстное божество, хотя у него и отбиты руки. Да, покровительница любви, устроительница величайшихъ кавардаковъ.

Фортунатовъ. Какъ это интересно! Скажите, пожалуйста, вѣдь, Елена Александровна не показала мнѣ ее!

Ланинъ. Что же ты это, мать моя? Слона-то, можно сказать?

Елена (встаетъ; улыбаясь, растерянно). Ахъ, да, я вамъ не показала, дѣйствительно. Но время еще будетъ.

Ланинъ. А вина-то несутъ? (Въ окно дома). Винца-то, винца?

(Входятъ изъ дома Марья Ал., Ник. Ник., Коля).

Марья Ал. А мы ждемъ тостовъ. Ахъ, какая зала у васъ, Александръ Петровичъ!

(Лакей вноситъ на подносѣ шампанское и бокалы).

Тураевъ (Ланину). Как вы сказали про Венеру? «Устроительница величайшихъ кавардаковъ?»

Ланинъ. Разумѣется, душа моя. Все она мудритъ. За нее сейчасъ выпьемъ.

Тураевъ (задумчиво). Да-да-да-а…

Ланинъ. Гдѣ-жъ виновники торжества? Спрятались? Гдѣ они тамъ? Да еще бы бутылку. (Лакею). Еще бутылку! (Всѣ берутъ бокалы. Входятъ Ксенія и Евгеній). Ну, вотъ, за нихъ, за молодость, за любовь, за Венеру, такъ сказать, за счастье.

(Всѣ обступают помолвленныхъ, чокаются. Голоса: «Браво! Поздравляемъ! Счастья!» Вбѣгаетъ Наташа и сразу становится шумно).

 

ΙΙ.

Пригорокъ въ паркѣ, окруженный старыми[10] дубами. На скамьѣ, лицомъ къ зрителю, Ксенія и Наташа. За ними статуя, къ ней примыкаетъ въ глубинѣ сцены бесѣдка. Направо внизу, сквозь деревья, виденъ прудъ. Теплая вечерняя заря.

 

Наташа. Скучно съ ними. Сидятъ, какъ сычи, ждутъ, пока клюнетъ. По моему, если ужъ ловить рыбу, такъ раздѣться, неводъ взять… А такъ скучно. Ксенія, отчего это мнѣ все скучно?

Ксенія. Ты какая-то другая стала, Наташа, я замѣчаю тоже.

Наташа. Все мнѣ не нравится, все плохо. Деревья-бъ эти срубила, прудъ спустила, разбила бы въ клочья эту каменную дуру. Скажи, пожалуйста: голенькая, и какъ будто улыбается.

Ксенія. Ну, Наташа, дай тебѣ волю, ты камня на камнѣ не оставишь.

Наташа. Я ужъ такая уродилась. Если мнѣ хорошо, весь свѣтъ Божій зацѣлую. Плохо – пропадай онъ пропадомъ.

Ксенія. Ахъ, Наташа, ты воинственная.

Наташа. Я воинственная, а ты невѣста. Вы, невѣсты всѣ такія тихони. (Обнимаетъ ее). Дорогая, не сердись, со мной что-то дѣлается. Ты не тихоня, ты невѣста. Тебѣ все хорошо.

Ксенія. Я другого характера, Наташа!

Наташа. Ты страшно тихая и серьезная. Я тебѣ завидую. Ты любишь своего Евгенія, онъ тебя любитъ… вы имѣете такой видъ, какъ будто готовитесь, постомъ и молитвой… (смѣется) къ чему-то такому очень важному…

Ксенія. Это, вѣдь, такъ и будетъ. Мы соединяемъ наши жизни.

Наташа. Ну, я знаю, знаю. Ты, Ксеничка, всегда была такая… умная. Я тебя немножко даже боялась, Ты все Евангеліе читала, я помню. И разныя философіи.

Ксенія (улыбается). Какъ ты меня смѣшно изображаешь…

Наташа. И Евгенія тоже ходитъ… глубокомысленный, точно рѣшаетъ міровые вопросы. А я, если-бъ была невѣстой, все бы цѣловалась.

Ксенія. Ну, ужъ конечно. (Смѣется, гладитъ ее по волосамъ). Евгеній про себя обдумываетъ что-то. Онъ, вѣдь, замкнутый человѣкъ, Наташа. Онъ можетъ ходить часами изъ угла въ уголъ и что-то мечтать.

Наташа. Евгеній страшно милъ, но я бы за него не пошла, извини меня, Ксеничка. Вотъ ужъ именно онъ очень основателенъ. Ксенія… а что, тебѣ Николай Николаевичъ нравится?

Ксенія. Мы, кажется, не сойдемся вкусами. Что жъ, онъ очень красивый инженеръ, но…

Наташа. А, нѣтъ, ты его не знаешь, онъ только будто бы такой педантичный, а онъ ужасно славный, ужасно… (Съ раздраженіемъ). И вотъ они все тамъ рыбу ловятъ… Ловятъ, ловятъ цѣлый день. Всю хотятъ выловить, что ли?

Ксенія. Пускай ловятъ. Тебѣ-то что?

Наташа. Нѣтъ, противно. Потомъ затѣваютъ пикникъ какой-то дурацкій.

Ксенія. Ты же все это любишь! Почему дурацкій?

Наташа. Любишь, любишь! Ты ничего не понимаешь, Ксенія.

Ксенія. А ты зря раздражаешься.

(Снизу, съ пруда, голосъ Фортунатова: «я поймалъ леща, Наталья Михайловна!»).

Наташа. Фортунатовъ! Вотъ ему и радость. (Кричитъ). На здоровье!

Ксенія. Въ немъ есть что-то дѣтское, правда.

Наташа. Богъ съ нимъ. Онъ мнѣ безразличенъ. Скажи мнѣ… Ксенія, что, по твоему, Николаю очень нравится его жена? Ну, фортунатовская?

Ксенія. Не знаю, Наташа. Не замѣчала. Что ты все про Николая да про Николая, какъ это ты…

Наташа. Цѣлые  дни удятъ рыбу. И Коля съ ней постоянно. Вотъ ужъ право!

(Фортунатовъ вылѣзаетъ изъ-подъ склона. Въ рукахъ у него ведро).

Фортунатовъ. Представьте, мнѣ удалось поймать леща, и какого огромнаго! Признаюсь, меня обрадовала эта побѣда.

(Появляются Марья Алекс., Коля и Ник. Ник.).

Марья Ал. Ты поймалъ рыбу?

Фортунатовъ. (гордо). Да, вотъ, Машенька, лещъ.

Марья Ал. (смѣясь). Вижу. И теперь ты полчаса будешь радоваться ему?

Фортунатовъ. Обыкновенно въ жизни – т. е., я хочу сказать не то, чтобы вообще (обращаясь къ Марьѣ Ал.), а въ мелочахъ ея мнѣ такъ мало везетъ, что, дѣйствительно, и эта побѣда доставляетъ мнѣ нѣкоторую радость. (Показываетъ леща). Мирная рыба! Ты дремала въ глубинѣ пруда, кушала червяковъ, и вдругъ стала[11] моимъ трофеемъ.

Коля. Онъ могъ бы быть и моимъ.

Фортунатовъ. Разумѣется. Но, однако, поймалъ его я.

Коля. Если бы мнѣ не мѣшали, очень можетъ быть, что я поймалъ бы его.

Фортунатовъ. Да, вѣдь, я… я развѣ вамъ мѣшаю, Коля.

Коля. Не вы, а многоуважаемый Николай Николаевичъ. Онъ систематически мѣшаетъ мнѣ ловить рыбу.

Ник. Ник. Господинъ гимназистъ, вы ошибаетесь. И вообще у васъ странный тонъ.

Наташа. Колька, ты чего ерепенишься?

Коля. Я не ерепенюсь, а вы около моихъ удочекъ систематически шумите и отгоняете рыбу и я противъ этого[12] всегда буду протестовать.

Марья Ал. Коленька, вы чего разволновались? Кто тамъ хочетъ отобрать вашу рыбу? Гдѣ этотъ злодѣй, я растерзаю его на части!

Коля. Марья Александровна… хоть вы… не смѣйтесь вы надо мной.

Марья Ал. Я не смѣюсь. Я растерзаю обидчика, какъ дикая менада.

Коля (хватаетъ за голову). Ахъ, зачѣмъ, зачѣмъ?

Фортунатовъ. Позвольте, Коля, вѣдь это одно недоразумѣніе… Зачѣмъ такъ остро все принимать, вы такъ нервны… (Хочетъ взять его за руку).

Коля. Пустите, ладно, я смѣшонъ… не могу больше. (Убѣгаетъ).

Ксенія (Марьѣ Алекс.). Къ чему было дразнить? Какъ, правда, вы не поймете…

Ник. Ник. Вчера чуть не затѣялъ ссору на крокетѣ… будто бы я говорю ему подъ руку. Богъ знаетъ что!

Фортунатовъ. Быть можетъ, все это и такъ, но нельзя упускать изъ виду, что онъ наполовину подростокъ. Это такой нѣжный возрастъ, когда возможно многое.

Марья Ал. Я, вѣдь, все въ шутку. Я не думала, что онъ такъ приметъ. Конечно, надъ нимъ и нечего смѣяться, онъ очень славный мальчикъ… И съ характеромъ, какъ видно.

Ник. Ник. Однако, если его взять на пикникъ, онъ подвыпьетъ и, навѣрно, устроитъ какой нибудь скандалъ.

Ксенія. Почему непремѣнно скандалъ? Какъ ты странно разсуждаешь!

Ник. Ник. Вотъ увидите.

Марья Ал. Это вы преувеличиваете. Нѣтъ, пожалуйста, я хочу, чтобы былъ Коля. И такъ мы его обидѣли, нѣтъ, это ужъ не годится.

Наташа. Куда вы хотите ѣхать?

Марья Ал. Я сама хорошенько не знаю. Въ какой-то Дьяконовъ косикъ, такъ смѣшно называется лѣсъ. Тамъ будто бы есть рѣка, мы будемъ ловить раковъ, варить ихъ тутъ же. Вотъ роскошь-то! Вечеръ будетъ чудесный, ночь теплая, сѣно тамъ, навѣрно. Есть. Я поймаю рака и заставлю[13] его схватить клешней усъ Николая Николаевича.

Наташа. Николай, а меня вы возьмете?

Ник. Ник. Отчего же не взять.

Наташа (робко). Хорошо на пикникѣ!

Фортунатовъ. Если и тамъ такая же природа, какъ здѣсь, лучшаго желать нельзя.

(Слышно, какъ вдали поютъ дѣвушки, возвращаясь съ покоса).

Ксенія. О Дьяконовомъ косикѣ я знаю немного: тамъ рѣка Болва, луга, кажется, хорошо. Лучше всего скажетъ вамъ объ этомъ папа. Вотъ онъ и идетъ, кстати.

Наташа (оборачивается). Дѣдушка какъ-то медленно движется. Будто ему не по себѣ.

(Слѣва по дорожкѣ выходитъ Ланинъ. Онъ въ соломенной шляпѣ, опирается на палку).

Фортунатовъ. Скажите, пожалуйста, Александръ Петровичъ, далеко ли отсюда мѣсто, называемое Дьяконовъ косикъ?

Ланинъ. Дьяконовъ косикъ? Нѣтъ, дорогой мой, недалеко. Мѣсто хорошее. Раковъ ловить? Я слыхалъ, слыхалъ. Дѣло (садится). Поѣзжайте. Охъ, усталъ. Годы-то что значатъ: прошелся немного и ослабъ.

Фортунатовъ. Вы далеко были?

Ланинъ. Нѣтъ, тутъ по близости. Такъ, вообще. Прошелся. Встрѣтилъ сейчасъ Колю – онъ имѣетъ какой-то странный видъ. Не то Чайльдъ-Гарольдъ, не то романтическій убійца.

Фортунатовъ. Тутъ, къ сожалѣнію, сейчасъ вышла маленькая непріятность. Онъ вспылилъ, потомъ разгорячился самъ и убѣжалъ.

Ланинъ. А-а, ну, такъ и быть должно. Такъ и быть должно. Тутъ всегда такъ. Влюбляются, ревнуютъ, бываютъ и слезы, и исторіи. Этотъ паркъ, знаете-ли, чего не видывалъ. Не даромъ здѣсь такая поэтическая сѣнь. (Оглядывается). И ссориться-то мѣсто выбрали будто нарочно. Передъ лицомъ Венеры-съ, такъ сказать. Помните, я вамъ говорилъ.

Ник. Ник. Хламъ старый.

Ланинъ. Не совсѣмъ вѣрно, дорогой. Тутъ столько народу клятвы другъ другу давало. И до дуэлей, я вамъ скажу, доходило. Прежде жили много шире, ну-съ, молодежь пріѣзжала стадами, и разные окрестные помѣщики, военные. Соловьи, ночи лѣтнія тогда такія-жъ были, какъ теперь, и вздыхали тогда по прекрасному полу не меньше. Покойная жена очень любила это мѣсто. Она говорила, что здѣсь хорошая заря, вотъ какъ сейчасъ, и хорошъ прудъ – замѣчаете тамъ розовое отраженье? Ну, и на надписи взгляните.

Фортунатовъ. Сердце… Позвольте, – еще это интересно.

Марья Ал. Тутъ надпись: «J’étais né pour l’amour impossible».

Ланинъ. Видите, что угодно. «Былъ рожденъ для невозможной любви», а, конечно, не встрѣтилъ взаимности какой-нибудь Полины или Eudoxie.

Марья Ал. J’étais né pour l’amour impossible.

Ланинъ. Да, а въ этомъ пруду, говорятъ… барышня одна утопилась.

Наташа. Дѣдушка, правда?

Ланинъ. Такъ говорили. Какая-то Pélagie.

Наташа. Pélagie!

Ланинъ. Такъ, вѣдь, это когда было! А можетъ, и вовсе не было.

Наташа. Не пойду теперь сюда вечеромъ… бр-р… Никогда. Вдругъ представится.

Ланинъ. Ну, что тамъ. Мертвые спятъ мирно. Спятъ мирно.

(Нѣкоторое время всѣ молчатъ. Краснѣетъ закатъ; далеко, на болотѣ, аукаетъ выпь).

Ланинъ. Вотъ, пришелъ старый, и нагналъ уныніе. (Въ ведерцѣ лещъ начинаетъ плескаться). Это что за звѣрь?

Фортунатовъ. Мнѣ посчастливилось, Александръ Петровичъ, поймать этотъ экземпляръ на удочку. Позвольте преподнести его вамъ.

Ланинъ. Спасибо благодарю. Экого выудили!

Ник. Ник. У профессора клюетъ, не переставая. Онъ только не умѣетъ подсѣкать, у него часто соскакиваетъ.

Ланинъ. А-а, это не модель, это надо вамъ показать. Вы, конечно, этимъ не занимались, а тутъ надо сноровку.

Фортунатовъ. Я былъ бы крайне благодаренъ, если бы вы…

Ланинъ. Могу показать, могу.

Ник. Ник. Да мы, вѣдь, и удочки тамъ оставили. На вашей, профессоръ, навѣрно сидитъ какой-нибудь гигантъ.

Ксенія. Папа, только, вѣдь, они скоро должны ѣхать. (Вынимаетъ часы). Восемь!

Ланинъ (спускаясь). Я покажу маленькій карамболь… Карамболь съ карасемъ.

Наташа. Дѣдушка сталъ гораздо слабѣе. Вотъ онъ и остритъ, а не тотъ, что былъ въ прошломъ году.

Марья Ал. Сколько лѣтъ вашему дѣдушкѣ, Наташа?

Наташа. Шестьдесятъ.

Ксенія. Онъ, навѣрно, возвращался сейчасъ съ маминой могилы. Онъ часто туда ходитъ. И тогда у него бываетъ… такой особенный видъ.

Марья Ал. Онъ ея не забылъ.

Ксенія. Мама умерла лѣтъ двѣнадцать назадъ. Она похоронена около церкви на кладбищѣ. Онъ поставилъ на могилѣ бѣлый памятникъ, изъ итальянскаго мрамора. Тамъ всегда цвѣты. Когда солнце садится, тамъ прекрасно бываетъ.

Наташа. Когда бабушка умерла, онъ чуть съ собой не покончилъ. Почему онъ не умеръ? По моему, если любишь, надо умирать.

Ксенія. Почему же непремѣнно умирать? Человѣкъ не долженъ этого дѣлать. Онъ долженъ вынести свое горе.

Наташа. Ну, я знаю, ты у насъ святая.

Марья Ал. Если онъ такъ страдалъ, значитъ нашелъ человѣка, который былъ для него всѣмъ.

Наташа. Будто это трудно! Полюбите – онъ и станетъ всѣмъ. Правда, Ксенія?

Ксенія. Конечно.

Марья Ал. Милая Наташа, вы мнѣ очень нравитесь. Въ васъ есть такой хорошій огонь… да, вы все берете съ плеча, мнѣ это ужасно, ужасно нравится. Вы говорите – люблю – и все тутъ. Можно васъ обнять? Мнѣ хотѣлось бы васъ поласкать.

Наташа. Что-жъ, ласкайте.

(Марья Ал. обнимаетъ ее и цѣлуетъ).

Марья Ал. Мнѣ хотѣлось бы, чтобы вы не были такъ холодны, чтобы и меня вы хоть крошечку полюбили.

Наташа (смѣясь). Вамъ нравится, чтобы васъ любили. Вы всѣхъ ласкаете.

Марья Ал. Ничего не ласкаю. Такъ… – я люблю похохотать, дурить, выкидывать разныя штуки. Да это пустое. А чего мнѣ хочется? Вотъ я живу съ Фортунатовымъ, онъ такой отличный человѣкъ, нѣжный, добрый. Только не герой онъ мой. Я не вижу героя, его нѣтъ, нѣтъ – куда это пропали герои? Вотъ стоитъ Венера, она знала это, развѣ ее спросить?

Наташа. Мы можемъ спрашивать Венеру. Всѣ мы, женщины бѣдныя, вокругъ нея ходимъ. Я знаю гимнъ. Слушайте (обращается къ статуѣ):

«О, богиня, съ трона цвѣтовъ внемли мнѣ,

Зевса дочь, рожденная пѣной моря!

Ты не дай позорно погибнуть въ мукахъ Саффо несчастной».

Марья Ал. Умерли боги, умерли герои. Слушайте, какой сейчасъ волшебный вечеръ. Когда я къ вамъ сюда ѣхала, была такая же ночь: мнѣ казалось – хорошо бы бросить все это, стать дріадой, нимфой горъ, полей. Вамъ не кажется иногда? Знаете, услышать свирель, священную свирель Пана – и сбѣжать. А?

Наташа. «Ты не дай позорно погибнуть въ мукахъ Саффо несчастной».

Марья Ал. Нѣтъ, вы плачете, этого совсѣмъ не нужно. Надо ей вотъ поклониться, ей, смотрите!

(Съ пруда слышенъ смѣхъ и голоса. Фортунатовъ кричитъ весело… «Маруся, а-у-у!»).

Марья Ал. Если она не пошлетъ мнѣ любви настоящей, я сдѣлаюсь блудницей.

(Со стороны пруда входятъ Елена, Фортунатовъ и Евгеній).

Елена. Оказывается, нынче пикникъ? Это отлично!

Ксенія. Да, это придумали какъ-то быстро. Я только сейчасъ узнала.

Елена. Діодоръ Алексѣевичъ показывалъ намъ, какъ онъ будетъ ловить раковъ. Это умора!

Фортунатовъ. Маша сейчасъ опять посмѣется надо мной. Ну, хорошо, я смѣшу Елену Александровну, неудачно подсѣкаю рыбу, но, вѣдь, я живой человѣкъ… Давно я не чувствовалъ такого легкаго и свѣтлаго духа вокругъ. Повторяю: сердце мое здѣсь расцвѣтаетъ, Маша, ты меня понимаешь. Она, напримѣръ, моя дорогая жена, кажется мнѣ теперь какой-то иной, фантастической… Смотрите, въ ней есть отблескъ необыкновеннаго. (Цѣлуетъ ей руку). Нимфа Эгерія!

Марья Ал. А ты? (Смѣясь). Ты кто?

Фортунатовъ. Ну, ужъ я…

Елена (сдержанно). Вы только сейчасъ замѣтили, что у васъ прекрасная жена?

Фортунатовъ. Нѣтъ, я всегда зналъ это. Но, вѣдь, видите ли, я не молодъ. (Смѣется). Вотъ мое отчаяніе. Знаете, съ суконнымъ рыломъ, какъ говорятъ русскіе, – въ калачный рядъ. Я рискую быть смѣшнымъ, снова – но рѣшительно мнѣ кажется, что здѣсь, среди молодежи и весны, я помолодѣлъ и самъ.

Марья Ал. Елена Александровна, вамъ можно довѣрить мужа, когда мы отправимся? Вамъ это не будетъ непріятно? А я бы поѣхала съ Николаемъ Николаевичемъ.

Фортунатовъ. Мнѣ кажется, если бы запречь въ линейку, какъ говорилъ Александръ Петровичъ, то не стоило бы раздѣляться.

Марья Ал. (смотритъ на Фортунатова, въ полголоса). Нѣтъ, она не пошлетъ мнѣ любви великой.

Наташа. Мама, я не поѣду на этотъ пикникъ.

Елена. Почему, Наташа? (Подходитъ, обнимаетъ). Почему?

Марья Ал. Ну, иду. Надо узнать, когда это будетъ. Можетъ, еще верхомъ поѣдемъ. А? Діодоръ Алексѣевичъ?

Фортунатовъ. Что-жъ, узнаемъ, Машенька. (Тихо). Можетъ быть, и верхомъ.

(Уходятъ).

Елена (Наташѣ). Дѣтка моя, что грустна? (Вздыхаетъ). Я тебя давно не ласкала, я плохая мать, плохая. Прости меня, мой золотой, мой Наташкинъ. (Цѣлуетъ ее).

Наташа. Мама, я тебѣ много должна сказать… (прижимается къ ней). Отчего это мнѣ все страшно? Мама, правда въ этомъ пруду утопилась дѣвушка?

Елена. Какая дѣвушка? Кто тебѣ сказалъ?

Ксенія. Это дѣдушка сейчасъ разсказывалъ. Какая-то барышня. Еще при крѣпостномъ правѣ… Какъ, право это страшно все.

Наташа. Мама, не могу! (Хватается за сердце, кричитъ, убѣгаетъ). Не могу!

Елена. Что такое?

Ксенія (встаетъ, безпокойно). Какъ она нервна! (Хочетъ идти за ней).

Елена. Погоди. Я сама… (Въ тоскѣ). Ахъ, ее надо услать отсюда, конечно. Правда, Ксенія?

Евгеній. Да, ушлите, Елена.

Ксенія. Почему ты такъ говоришь?

Евгеній. Я же чувствую.

Елена. Все запуталось! Я плохая мать, Ксенія, ты меня презираешь? (Ходитъ въ волненіи). Я сама не знаю, что это съ ними дѣлается такое.

Ксенія. Не волнуйся, Елена, все уладится.

Елена. Не могу. Не могу не волноваться. Посмотри, что съ Натальей.

Ксенія. Я знаю.

Елена. Куда-жъ я ее отправлю? И Николай не уѣдетъ… ему теперь здѣсь какъ разъ интересно.

Евгеній. Вамъ, Елена, надо уѣхать самой и увезти съ собой Наташу.

Елена. Мнѣ? самой? Какъ же я… (досадливо). А-а, это все пустое! (Рѣшительно, переходя вдругъ въ спокойный тонъ). Ну, тамъ видно будетъ. Ничего я не знаю. Можетъ быть, уѣду, можетъ быть, нѣтъ, посмотримъ. (Озирается). Я легкомысленная женщина. Я полагаю, что надо ѣхать на пикникъ. Поцѣлую Наташу и ѣду. Пора. Солнце сѣло. Вы будете?

Евгеній. Я – нѣтъ.

Ксенія. И я.

Елена. Ну, конечно. Иду. Закатъ-то, закатъ! (Уходитъ).

Евгенiй. Елена запуталась, дѣйствительно. Не можетъ понять, мать ли она,[14] влюблена ли.

Ксенiя. Можетъ быть. (Пауза). Ты ее осуждаешь?

Евгенiй. Нѣтъ, по какому праву? Мнѣ ее жаль скорѣе. Правда, она попала въ тяжелое положенiе.

Ксенiя. Какъ у насъ тутъ все смѣшалось, въ самомъ дѣлѣ!

Евгенiй (цѣлуетъ ей руку). Не только у насъ, мой родной. Всюду. Это – жизнь. Мы всѣ – только маленькая ячейка ея, вотъ эта наша усадьба, наши чувства, радости, горести…

Ксенiя. Да, пожалуй.

Евгенiй. Всѣ мы – точки гигантской ткани. Кто-то ее прядетъ, а мы образуемъ узоры, складываемся такъ, вотъ этакъ, набѣгаемъ другъ на друга, перекрещиваемся.

Ксенiя. Но хотимъ же мы все таки направлять свою жизнь?

Евгенiй. Ну, конечно. До извѣстной степени. Но въ насъ сидитъ опять же эта жизнь, независящая отъ насъ стихiя, и въ одномъ она такая, – свѣтлая, положимъ, какъ въ тебѣ, а въ другомъ иная.

Ксенiя. Мы должны ее побѣдить.

Евгенiй. Это вѣрно. Мы должны ее побѣждать силой любви. Знаешь, Ксенiя, я вотъ теперь много думаю о нашихъ отношенiяхъ.

Ксенiя. И я.

Евгенiй. Я думаю такъ: «скоро вся она будетъ моею. Я – ея». Знаешь, у меня голова кружится отъ этого (пауза). Это такое счасте сверхчеловѣческое…

(Ксенiя обнимаетъ его и прислоняется щекой къ плечу).

Евгенiй. Ну, вотъ. Дальше. Для меня придти къ тебѣ – это погрузиться въ тихiй, дивный свѣтъ. Будто коснуться вѣчной правды.

Ксенiя. Ты слишкомъ любишь. Оттого такъ говоришь.

Евгенiй. Нѣтъ, это только правда. Но потомъ я разсуждаю: а имѣю ли я право на все это? Я, маленькiй человѣкъ, полный страстей, грѣха?

Ксенiя. Что ты говоришь, Евгенiй?

Евгенiй. Ты, вѣдь, многаго во мнѣ не знаешь. А во мнѣ есть страсти, есть мучительное, тяжкое, только глубоко запрятанное. Что несу тебѣ я?

Ксенiя. Любовь. Это главное. Ты, вѣдь, самъ сказалъ, что ея силой побѣждается все.

Евгенiй. Да, конечно. И любовь моя крѣпка. Но… меня все же берутъ сомнѣнiя… Нѣтъ, не въ любви – въ этомъ я увѣренъ. Но я недостаточно тебѣ нравлюсь, я-бъ хотѣлъ быть во сто разъ лучше, чище, выше. Одна есть у меня надежда. Мнѣ кажется, что ты… такъ сильна, что если въ жизни я начну плутать, ты меня выведешь на ясный путь.

Ксенiя. Я простая дѣвушка. Ничего такого замѣчательнаго во мнѣ нѣтъ, я могу сказать только одно – что тебѣ я отдаю и жизнь, и душу – все. Все бери, что мнѣ принадлежитъ.

Евгенiй. Я такъ и думалъ. Видишь, сейчасъ темнѣетъ, паркъ становится смутнымъ… даже немного жуткимъ. Вслушайся, можетъ услышишь здѣсь жизнь… эту старую жизнь, мятежную, темную… Тутъ всюду были страсти, можетъ быть убiйство, здѣсь дѣвушка тонула. Черезъ такую же жизнь и мы съ тобой пойдемъ. А вонъ – встаетъ звѣзда – вечерняя любовная звѣзда. Это – ты. Ты меня поведешь, твой свѣтъ тихiй, ровный. И онъ очиститъ меня? Очиститъ?

Ксенiя. Я никому тебя не отдамъ, если бы на тебя и нападали. Евгенiй, я въ одно страшно вѣрю: въ силу любви своей. Если на тебя посягнутъ злыя силы – я тебя прикрою… любовью.

(За сценой шумъ, вбѣгаетъ Фортунатовъ).

Фортунатовъ. Гдѣ же Елена Александровна?

Евгенiй. Что съ вами?

Фортунатовъ. Тамъ Богъ знаетъ что происходитъ… Боже мой, какая непрiятность…

Ксенiя. Что такое, Дiодоръ Алексѣичъ?

Фортунатовъ. Опять Коля… Онъ такой несдержанный. Вы знаете… онъ ударилъ Николая Николаича… и вызвалъ его на дуэль.

Ксенiя. За что же онъ его ударилъ?

Фортунатовъ. За то, за то… (молчитъ). Николай Николаичъ, конечно въ шутку, поцѣловалъ мою жену. Ксенiя Александровна, разумѣется, это было нехорошо, но, вѣдь… это въ шутку. Не могъ же онъ сдѣлать этого въ серьезъ.

(Появляются Коля, котораго держитъ подъ руку Тураевъ, Елена, Наташа).

Коля. Петръ Андреевичъ, я все равно убѣгу… больше я не могу. Можетъ, это и подло, но я не могъ сдержаться.

Тураевъ. Не волнуйся. (Еленѣ). Во-первыхъ, надо скрыть отъ Александра Петровича. Онъ старикъ, и такъ ужъ довольно слабъ… Дуэли, конечно, никакой быть не можетъ.

Коля. Я ударилъ человѣка… На зачѣмъ онъ… топтать такъ грубо…

Фортунатовъ. Однако, Коля, это была шутка съ его стороны. Николай Николаевичъ знаетъ, что Мари моя жена.

Наташа (Фортунатову). Вы… вы… (Машетъ руками, отъ волненiя не можетъ ничего сказать).

(Входитъ Ник. Ник. Онъ очень взволнованъ, но владѣетъ собой).

Ник. Ник. Я требую удовлетворенiя. Я не могу этого такъ оставить.

Коля. Какъ угодно, извиняться не буду.

Ник. Ник. (спокойно). Я сумѣю этого добиться.

Тураевъ. Во всякомъ случаѣ, сейчасъ ничего нельзя сдѣлать.

Ник. Ник. Почему?

Тураевъ. Надо подождать до завтра.

Ник. Ник. Нѣтъ, не до завтра.

Ксенiя. (подходитъ къ Ник. Ник.). Конечно, не до завтра. Этого откладывать нельзя.

Ник. Ник. Разумѣется.

Ксенiя. Ты долженъ извиниться, передъ Колей.

Ник. Ник. Я?

Ксенiя. Ты.

Ник. Ник. Да… ты помнишь, что говоришь?

Ксенiя. Вполнѣ. Ты долженъ извиниться, потому что ты больше виноватъ, чѣмъ онъ.

Ник. Ник. Ну, прости, это глупо.

Тураевъ. Не такъ особенно… Во всякомъ случаѣ, своеобразно.

Ник. Ник. Что вы, сговорились, что ли?

Ксенiя (тихо). Когда ты подумаешь хорошенько, Николай, ты со мной согласишь. Ты видишь, тому… другому Николаю… очень больно… онъ ударилъ человѣка… но его вина меньше, чѣмъ твоя.

Ник. Ник. Это просто какое-то полоумiе.

Ксенiя. Нѣтъ. Это… правда.

(Молчанiе).

Фортунатовъ. А если не шутка, то…

_______

 

ІІІ.

Большая высокая терасса со стороны, противоположной первой терассѣ. Съ середины ея боковые лѣсенки въ садъ. Зрителю видна часть цвѣтника передъ терассой; у подножья ея – скамейка. Вечеръ, свадебный ужинъ на терассѣ; на всемъ розовый отсвѣтъ заката, окна дома освѣщены, позднѣе на столъ ставятъ свѣчи въ колпачкахъ. Центръ стола – Ксенiя и Евгенiй, противъ нихъ Ланинъ, затѣмъ остальные; много гостей, есть подростки, кадеты. Цвѣты, богатая сервировка; шумъ, смѣхъ, чоканье.

 

Молодой помѣщикъ. Господа, тише, потише, пожалуйста! Михаилъ Ѳедотычъ проситъ слова.

Барыня въ пенснэ. Слушаемъ! Милый Михаилъ Ѳедотычъ – онъ хочетъ говорить!

Ланинъ (звонитъ по бокалу). Ти-ши-на!

Михаилъ Ѳед. (помѣщикъ, старикъ; въ дорогой поддевкѣ и красной атласной рубахѣ). Я ужъ что тамъ… какой я тамъ ораторъ, изволите видѣть. (Встаетъ, съ бокаломъ). Просто… вотъ съ Александромъ Петровичемъ мы сосѣди, ну… тамъ друзья старые, и Ксеничку я помню съ самаго дѣтскаго возраста… мамашу покойную зналъ – достойнѣйшая была женщина. Я и хочу, тово… отъ души пожелать ей, какъ новобрачной, такъ сказать, счастья, ну, тамъ радостей, дѣтей… Благослови Богъ. Я говорить не мастеръ, но отъ всего сердца, ей Богу. (Подходитъ къ ней съ бокаломъ, обнимаетъ, цѣлуетъ). Отъ всего сердца.

(Кричатъ браво, чокаются, веселая суматоха).

Ланинъ (хлопая М. Ѳ. по плечу). Ѳедотычъ-то у насъ… ораторъ. Мнѣ, пожалуй, отвѣчать придется, подвелъ таки. Мы тутъ съ тобой самое старье… (тихо смѣются). Самое старье.

Михаилъ Ѳедотычъ. Ты этакъ съ краснорѣчiемъ, чтобы чувствительно. Я обломъ деревенскiй, а съ тебя больше спросится.

Ланинъ. Я обломъ тоже. Мохомъ здѣсь заросъ… Ну, что же, и мы пару словъ. Видно, надо.

Наташа (въ дальнiй конецъ стола, гдѣ хихикаютъ подростки). Тише вы, дѣдушка говоритъ. Т-ссъ, дѣдушка, дѣдушка!

Ланинъ. Господа, благодарю, во-первыхъ, Михаила Ѳедотыча – и отъ себя, да и отъ новобрачныхъ, думаю. За любовь, за теплыя слова. Да. Насчетъ ихъ самихъ[15] – милыхъ дѣтей моихъ – ну, они сегодня улетаютъ, могу повторить, что вотъ онъ сказалъ. А тамъ – (киваетъ, улыбаясь, на конецъ стола, гдѣ молодежь) – тамъ еще молодость, и по поводу всего сегодняшнего я могу, человѣкъ отжившiй, поднять бокалъ за это новое племя. Могу сказать такъ: «Молодость, здравствуй!» Дай Богъ, господа, всѣмъ вамъ вступить въ жизнь радостно, пронести черезъ нее дары, отпущенные вамъ – чисто, свѣтло, ясно. Ваше счастье!

Фортунатовъ. Браво, Александръ Петровичъ! Браво, браво! (Подходитъ къ нему). Весьма счастливъ, что наши взгляды въ этомъ случаѣ совпадаютъ. Именно, пронести черезъ жизнь священные[16] дары. (Задумчиво). Несмотря на всѣ испытанiя, посылаемыя судьбой.

Мих. Ѳед. Съ чувствомъ сказалъ, старикъ. Кратко, но съ чувствомъ. (Чокается). Золотая голова!

Елена (Тураеву). Папа нынче философически настроенъ. Въ концѣ концовъ онъ правъ.

Тураевъ. Да, я думаю.

Ланинъ. А теперь, господа молодежь, такъ какъ вамъ, навѣрно, надоѣло сидѣть долго – кто желаетъ, можете вставать, да въ залѣ танцовать вамъ можно, скакать, вообще дѣлать что угодно. Разныя печенья, варенья, чай вамъ устроятъ потомъ. И только не благодарить, нѣтъ, нѣтъ, у насъ не полагается.

(Гимназистки, подростки, барышни съ веселыми лицами все таки благодарятъ. Встаетъ и кое-кто изъ взрослыхъ. Лакеи быстро убираютъ со стола).

Елена. Надо бы танцы наладить имъ.

Барыня въ пенснэ. Ахъ, я съ удовольствiемъ! Для молодежи я съ удовольствiемъ.

Ланинъ. Ну, Наташкинъ, а ты? Ты не маленькая? Пошла, поплясала бы?

Наташа. А? Танцовать? Нѣтъ, не хочется, дѣдушка. (Пожимается). Мнѣ нездоровится какъ то.

Ланинъ. Вотъ какая плохая стала коза! Это нашему брату, ветер-рану (хлопаетъ по плечу Мих. Ѳед.) простительно. А вамъ рано. (Къ нему же). Да, братъ, слабъ становлюсь. И сегодна: и радость, волненiе, а какъ то усталъ. Должно, на покой пора.

Мих. Ѳед. Что-жъ, золотая голова: кому плясать, а кому – отдохнуть. И мы поплясали. Ну, да авось поскрипимъ еще. (Чокается). Ваше дражайшее!

Ланинъ. Я-бъ не прочь поскрипѣть. Посмотрѣть на дѣтишекъ, вотъ Ксенюшка можетъ внука привезетъ черезъ годъ, два. (Цѣлуетъ ей руку). А все таки жаль мнѣ тебя отпускать… и радъ за тебя, и жаль.

Ксенiя. Ничего, папочка, мы прiѣдемъ.

Ланинъ . А ужъ нынче непремѣнно? Въ путь?

Евгенiй. Все налажено, Александръ Петровичъ. (Вынимаетъ часы). И времени-то мало… Какъ разъ къ поѣзду опоздаемъ. Ксенiя, взгляни, все-ль уложено? Съ полчаса намъ и быть тутъ.

Ланинъ. Ишь, ишь, какъ торопится. Всюду-бъ не опоздать.

Евгенiй. Александръ Петровичъ, жизнь разъ дана!

Ксенiя (мужу). Тебѣ тоже надо… Ты тутъ не засиживайся… (Уходитъ).

Мих. Ѳед. За границу, батюшка? Хе-хе, вуаяжъ де носсъ? Я самъ однажды былъ, и тоже, какъ съ Анной Степановной повѣнчались. Городъ Венецiя… тамъ разныя лодочки, водишка… Чудной народъ… но хорошо!

(Въ залѣ раздается музыка. Слышно, какъ кричитъ распорядитель, начинаются танцы).

Ланинъ. Балъ начали! Что, посмотримъ, старина?

Мих. Ѳед. Хо-хо-хо! (Подъ руку съ Ланинымъ идутъ къ двери. Евгенiй уходитъ). Скажи, пожалуйста! И Сережа мой туда же!

(На терассѣ остались Елена, Тураевъ, Ник. Ник., Фортунатовъ и Марья Александровна).

Марья Ал. А куда же дѣлся Коля? Почему онъ не танцуетъ? Гдѣ бѣдный анар-рхистъ?

Елена. Вы не знаете? Будто!

Марья Ал. Говорятъ, удралъ. Это правда?

Елена. Извини, Николай, ты хоть и считаешься моимъ мужемъ… но мнѣ Колю все таки жаль. Во первыхъ, онъ неправъ, второе – молодъ. Да, онъ сбѣжалъ къ сосѣдямъ. Тамъ у него есть другъ, тоже молодой романтикъ…

Ник. Ник. Я хоть и считаюсь твоимъ мужемъ, но думаю, что вы просто потакаете ему, женщины. Это не романтизмъ, а истеризмъ.

Фортунатовъ. Коля просто влюбленъ въ мою жену, какъ и многiе. (Марья Ал. хохочетъ). Чего ты смѣешься? Смѣшного ничего нѣтъ. Сегодня за столомъ говорили о любви хорошо, но кратко. Не выяснили намъ ея природы, и не указали, какой огромный оркестръ любви есть жизнь.

Марья Ал. Конечно, тебя не хватало, чтобы все разъяснить, доказать, опредѣлить въ краткихъ чертахъ.

Фортунатовъ. Ладно, смѣйтесь. Я вижу надъ своей головой вѣчныя звѣзды, мое сердце горитъ отъ любви… (останавливается и говоритъ спокойно и грустно) безнадежной, – да, прошу не доказывать мнѣ обратнаго. И я хочу сказать еще одинъ панегирикъ этой любви. Платонъ, Данте! Великiя души, обитающiя на тѣхъ звѣздахъ, впервые говорившiя о божественной любви – взгляните на насъ! вотъ тутъ мы всѣ, такъ сказать, въ этой усадьбѣ Ланиныхъ захвачены силой любовнаго тока, который крутитъ насъ, сплетаетъ, расплетаетъ, и однимъ даетъ счастье, другимъ горе – мы отсюда подымаемъ къ вамъ взглядъ, какъ къ чистымъ высотамъ, остающимся всегда въ покоѣ. Венера – духъ той Венеры, быть можетъ, что стоитъ въ этомъ саду, играетъ нами какъ щепками кораблей въ водоворотѣ.

Ник. Ник. Дiодоръ Алексѣичъ, не заноситесь! – Слишкомъ возвышено!

Фортунатовъ. Нѣтъ, я правъ. Всѣ мы переживаемъ драмы, а если молчимъ, это ничего не значитъ. Я продолжаю: играетъ Венера не одними нами, а всей жизнью, всѣмъ мiромъ, ибо его основа – любовь. Но и мы, бѣдные Робинзоны – возносимъ хвалу этой вѣчной и святой стихiи. Мы должны лишь очистить ее, принимать въ томъ свѣтломъ сiянiи, какъ видѣлась она вамъ, великiе учители.

Тураевъ. Почему вы смѣетесь, Марья Александровна.

Марья Ал. (взволнованно). Я не смѣюсь. (Хлопаетъ Фортунатова по плечу). Бѣдный рыцарь Кихада!

Фортунатовъ. Тотъ безумецъ былъ великимъ, ты забываешь!

Марья Ал. А подъ носомъ тоже ничего не видѣлъ.

(Входитъ Наташа).

Наташа. Господа, сейчасъ уѣзжаетъ Ксенiя.

Марья Ал. Ксенiя уѣзжаетъ?

Фортунатовъ (не обращая вниманiя, женѣ). Позволь, почему ты думаешь, что я на замѣчаю?

(Входитъ Ксенiя, Евгенiй. Они въ дорожныхъ костюмахъ, нѣсколько взволнованы).

Ксенiя. Вотъ я и уѣзжаю… изъ отчаго дома. Съ папой не могу тутъ прощаться, пожалуй, расплачусь. (Цѣлуетъ Елену).

Елена. Милая, – прощай! (Обнимаетъ ее). Мнѣ съ тобой тяжело разставаться именно теперь… Точно ты ангелъ тишины, мира. Ты отъ насъ уйдешь, жутко станетъ. (Стоятъ обнявшись).

Тураевъ (Евгенiю). Въ Мантуѣ[17] остановитесь, хоть на день. Не будете жалѣть.

Евгенiй. Постараюсь, непремѣнно. (Оборачивается). Ксенiя!

Ксенiя. Сейчасъ. Время для васъ тяжелое, я же вижу. Будьте счастливы, всѣ здѣсь счастливы. Наташа, дорогой ты мой! (Обнимаетъ сквозь слезы). Я-бъ еще была радостнѣй, если бы у васъ тутъ… ну, дай Богъ, дай Богъ!

Лакей (въ дверяхъ). Барыня, Александръ Петровичъ васъ ждутъ-съ, и лошадки поданы.

Ксенiя. Я буду тебѣ писать. (Громко). Иду, иду. (Прощается съ присутствующими, выходить съ Евгенiемъ).

Ник. Ник. Проводы, балъ, все блестящее.

(Выходитъ съ Марьей Ал. За ними остальные, кромѣ Наташи, Фортунатова).

Фортунатовъ. Да, да, все блестящее. (Наташѣ). А вы не провожаете тетку?

Наташа. Нѣтъ.

(Въ залѣ музыка смолкаетъ, слышны крики: «Прощайте Ксенiя Александровна! Всего лучшаго» и т. д. Нѣкоторая суматоха).

Фортунатовъ. Мнѣ тоже, долженъ сознаться, не хочется. Ну, да я другое дѣло. Но вотъ вы… Я смотрю на васъ, Наталья Михайловна и, какъ дѣдушка вашъ, не могу не удивляться, что вотъ вы, совсѣмъ еще молодая дѣвушка, полуребенокъ, такъ прочно впали въ меланхолiю.

Наташа. А! Въ меланхолiю. (Помолчавъ). А какая была по вашему эта Pélagie… помните, дѣдушка разсказывалъ?

Фортунатовъ. Вотъ – и снова ваша мысль обратилась къ образу, который долженъ вызывать печаль. Между тѣмъ, вы имѣете столько данныхъ для прекрасной и богатой жизни.

(Слышны колокольчики, шумъ уѣзжающаго экипажа).

Наташа. Вы мало видите вокругъ себя.

Фортунатовъ. Позвольте, то же самое сказала мнѣ сейчасъ жена, и я попрежнему ничего не понимаю. Я вижу, что вы изъ веселой жизнерадостной дѣвушки, какой я помню васъ въ первые дни моего прiѣзда, стали мрачной; что на меня всѣ какъ-то странно всѣ смотрятъ, въ особенности послѣ этой… неумѣстной, быть можетъ, шутки Николая Николаевича, и исторiи съ Колей.

Наташа. Ну… хотите, я вамъ прямо все скажу?

Фортунатовъ. Конечно, хочу, конечно.

Наташа. Мужемъ Марьи Александровны будете не вы, а Николай Николаевичъ. (Отходитъ. Фортунатовъ молчитъ). Что бы вы сдѣлали, если бы убѣдились въ этомъ?

Фортунатовъ. Я… я… все такъ странно, я просто удивленъ. (Волнуясь). Вы мнѣ говорите такiя вещи!

(Наташа отходитъ въ дальнiй уголъ терассы и садится въ лонгшезъ).

Наташа. Такiя вещи, вещи. (Рѣзко). Если бъ я была мужчиной, я-бъ убила соперника.

(Изъ дому выбѣгаетъ группа подростковъ и молодежи).

Дѣвочка лѣтъ четырнадцати. Ухъ, жарко! Наташа, что же ты не вышла къ Ксенiи Александровнѣ?

Кадетъ. Господа, одну минуту, не разбѣгайтесь!

Гимназистъ. Соня, вы со мной? Визави Павликъ и Дебольская.

Соня. Нѣтъ, я ему обѣщала. (Даетъ руку кадету).

Гимназистъ. Это предательство, Соня, вы согласились.

(Голоса: «Ты кадриль любишь? Нѣтъ, гайавату. Ну, это глупости»).

Второй кадетъ (подлетаетъ къ Наташе). Смѣю васъ просить?

Наташа. Кадриль? Нѣтъ, устала.

Кадетъ. У насъ и взрослые танцуютъ – Марья Александровна.

Наташа. Не могу. Просто, не могу сейчасъ.

(Кадетъ кланяется. Входитъ Елена съ Тураевымъ).

Елена. Ну, вотъ балъ въ полномъ ходу. Хорошо, хоть эти веселятся. Дѣдушка бѣдный разстроился, ушелъ къ себѣ.

(Распорядитель въ залѣ кричитъ: «Messieurs, engagez vos dames»).

Кадетъ. Ну видите, я же говорилъ, пора… Соня, вашу руку.

Гимназистъ. Ахъ ты Боже мой, у меня до сихъ поръ нѣтъ дамы.

(Съ шумомъ убѣгаютъ).

Тураевъ. Богъ мой, какъ всѣ выросли! Всѣ дѣти сосѣдей, земцевъ нашихъ, давно ли ходили подъ столомъ, а теперь туда же… (Вздыхаетъ). Того и гляди тоже начнутъ ревновать, ссориться.

Елена. Это мы съ вами старѣемъ, Петръ Андреичъ, оттого намъ и кажется, что время идетъ быстро.

Тураевъ. Конечно, старѣемъ, конечно. Но надъ нами жизнь еще такъ же сильна, какъ надъ ними.

Елена. Какъ еще сильна! (Подходитъ къ периламъ). Вотъ Діодоръ Алексѣичъ говорилъ о звѣздахъ, о любви. (Кладетъ голову на перила. Фортунатову). Понимаете ли вы, какъ вы хорошо сказали? Понимате ли вы себя, – знаете ли вы, кто вы?

Фортунатовъ. Ну, какъ это сказать. Фортунатовъ, Діодоръ Алексѣичъ.

Елена. Нѣтъ. Вы милый, чудесный поэтъ, ученый фантазеръ. Кто въ наше время увлекается звѣздами, Данте, любовью? Вы не понимаете сами, не чувствуетет своего духа… потому что вы скромны.

(Фортунатовъ молчитъ. Тураевъ медленно спускается съ лѣстницы въ садъ)!

Елена. Да, я говорю правду, это же такъ, я знаю. (Тураеву). Вы куда уходите? Почему? Я веду себя неприлично? Вы меня не одобряете? Петръ Андреичъ?

Тураевъ (сдержанно). Нѣтъ, я никого не порицаю. Я… спускаюсь. Ночью въ цвѣтникѣ особенно благоухаютъ левкои.

(Сходитъ еще нѣсколько шаговъ. Дойдя до послѣдней ступеньки останавливается и стоитъ нѣкоторое время молча).

Елена. «Укрытъ покровомъ темной нощи… темной нощи».

(Быстро входятъ Ник. Ник. и Марья Александровна).

Ник. Ник. Ну, конечно, пора.

Марья Ал. Да, довольно. (Подходитъ къ мужу, энергически хлопаетъ его по плечу). Довольно, мой другъ. Не сердись на меня.

Фортунатовъ. За что мнѣ сердиться?

Марья Ал. Ты можешь на меня имѣть сердце, я была плохой женой. Ты заслуживаешь лучшаго. Тебя должна любить тихая Гретхенъ, и вы съ ней будете вздыхать.

Фортунатовъ. Но къ чему ты все это говоришь?

Марья Ал. Къ тому, что я отсюда уѣзжаю.

Фортунатовъ. Куда? Да почему ты уѣзжаешь, Машенька?

Марья Ал. (дѣлаетъ неопредѣленный жестъ рукой). Такъ, вообще. Я не одна ѣду. Съ Николаемъ Николаевичемъ.

Ник. Ник. (Еленѣ). Я ужъ сюда не вернусь, Елена. (Тихо, будто со страхомъ показывая на Марью Александровну). Я ситалъ себя сдержаннымъ, спокойнымъ человѣкомъ… а она меня скрутила, Елена.

Елена. Я это знала. Что-жъ, иди.

Ник. Ник. (Фортунатову). Если вы не отдадите ея мирно, я возьму силой.

(Наташа вскакиваетъ съ лонгшеза[18] и сбѣгаетъ въ садъ).

Марья Ал. (возбужденно, оглядывается). Да, конечно, мы вносимъ всюду страданія. Что же дѣлать! Тѣсно мнѣ съ тобой, душно. Я хочу большой жизни… большихъ чувствъ.

Фортунатовъ. Ты любишь… (показывая на Ник. Ник.) его.

Марья Ал. Онъ такъ думаетъ… ха-ха. Онъ крѣпкій инженеръ, человѣкъ съ мускулами… Только и ему надо мною силы не знать… не знать.

Ник. Ник. Это мы посмотримъ.

Марья Ал. Я уйду отъ него, когда надо будетъ – когда захочу. Я своей жизни никому не отдамъ. Слышите вы, мужчины? Я проживу ее сама – какъ найду нужнымъ, и чтобы умирая могла сказать: «Кончено. Все знаю». (Мужу – мягче). Ты – первое поприще мое. Я вышла замужъ дѣвченкой, и во мнѣ силы спали долго, долго. Ты милъ, но ты мягокъ, слабъ. Ты не герой. Не тебѣ отвѣтить проснувшейся жизни. Мнѣ теперь подъ тридцать. Я завяну съ тобой – черезъ десять лѣтъ я начну старѣть – и еще я не знала страсти. Нѣтъ, нѣтъ!

Фортунатовъ (тихо). Иди. Будь… счастлива.

Марья Ал. (возбужденно). Слышишь? Слышишь вальсъ? Всѣ они тамъ, эти дѣти, юноши – летятъ въ свѣтлую бездну жизни. И Ксенія, и Евгеній – всѣ туда, къ солнцу. Я тоже хочу танцовать. Пусть будетъ танецъ… любви, безумія. (Ник. Ник.). Если ты не безумецъ, я тебя брошу черезъ недѣлю, но я тебя расшевелю. Мы должны танцовать сейчасъ.

(Увлекаетъ его за собой въ залу. Музыка сильнѣй, кружащіеся вихремъ силуэты въ окнахъ).

Фортунатовъ (медленно подходитъ къ Еленѣ). Я не Кихада, я смѣшной мужъ, профессоръ, чудакъ, котораго едва терпятъ. (Улыбаясь кротко). Вотъ они, туманно-обольстительныя предчувствія, съ которыми я сюда ѣхалъ. А вышло, Елена Александровна, что моя жизнь кончилась здѣсь, въ усадьбѣ Ланиныхъ.

Елена. И моя.

Фортунатовъ. Почему же ваша?

Елена (беретъ его за руки и смотритъ въ глаза). Потому что я васъ люблю. Любила… и люблю. (Фортунатовъ садится). Вы – моя любовь послѣдняя, чудесная. Всѣ эти мѣсяцы я терзалась и была счастлива, что вы тутъ – прекрасный, прекрасный… Ну, ладно, я заболталась. Но я именно хочу сказать… что васъ люблю. Я знаю, вы – нѣтъ. (Обнимаетъ, быстро цѣлуетъ въ лобъ). Это за ваше горе.

Лакей (въ дверяхъ). Елена Александровна, чай поданъ на томъ балконѣ-съ.

Елена. Хорошо, иду. (Быстро уходитъ).

(Фортунатовъ сидитъ молча, потомъ встаетъ и медленно спускается въ садъ).

Фортунатовъ. Елена Александровна любитъ… Какъ все странно.

(Навстрѣчу изъ сада медленно приближаются Тураевъ подъ руку съ Ланинымъ).

Ланинъ. Да, милый ты мой, все мѣняется, все. (Фортунатову). Что, профессоръ, и вы устать изволили? (Садится на скамейку у подножія терассы). Тоже свѣжаго воздуха захотѣли? Нынче шумный день былъ, ахъ, какой шумный. Церковь, вѣнчаніе, всѣ эти образа, пѣніе, утомляютъ… особенно, когда за плечами шестьдесятъ лѣтъ.

Тураевъ. Послѣ этого отдыхаешь сейчасъ. Взгляните, роса, сѣномъ пахнетъ, звѣзды.

Ланинъ. То-то вы бродили, мой другъ, когда я васъ встрѣтилъ.

Тураевъ. Можетъ быть, это смѣшно во мнѣ, человѣкѣ немолодомъ, членѣ разныхъ комиссій. Но иногда у меня бываетъ потребность… просто потребность идти, вотъ такъ одному, подъ звѣзднымъ небомъ, въ тишинѣ ночи. Какъ это исцѣляетъ! Предъ лицомъ неба всѣ наши страданія облагораживаются, и как будто очищаются. Взгляните!

Ланинъ. Я васъ понимаю, да, да, дорогой. Лучше неба ничего нѣтъ на свѣтѣ. У меня есть телескопъ, я любитель, тоже. Разсматриваю луну. Сатурнъ. И чѣмъ старше дѣлаешься, тѣмъ все становится какъ-то ближе. (Фортунатову). Звѣзды столь прекрасная вещь, что легенды о томъ, будто тамъ живутъ души умершихъ, не кажутся мнѣ безсмысленными.

Фортунатовъ. Эти легенды вѣчны.

Ланинъ. Старческій мистицизмъ. Мнѣ иной разъ серьезно кажется, что и духъ моей покойной Надежды сіяетъ мнѣ оттуда золотомъ. Разумѣется, это только такъ кажется.

Тураевъ. Діодоръ Алексѣичъ хорошо говорилъ нынче о вѣчномъ круговращеніи жизни и любви.

Ланинъ. Жаль, я не слышалъ. (Помолчавъ). А теперь Ксенюшка наша далеко. Пожалуй, къ станціи подъѣзжаютъ. Вотъ она жизнь-съ! Такъ же и мы когда-то съ Наденькой катили, а теперь и выдавать замужъ больше некого. Всѣ разлетѣлись. Видно, правъ былъ Ѳедотычъ: пора намъ, старымъ. Поживемъ, полюбуемся на молодость, цвѣты, на звѣзды. Поглядимъ, какъ яблоня цвѣтетъ, яблоко наливается подъ солнцемъ и, выражаясь высокимъ штилемъ: «отчалимъ къ берегамъ инымъ».

(За сценой, направо отъ дома, отдаленный шумъ. На терассѣ показывается Елена).

Елена (взволнованно, глухимъ голосомъ). Петръ Андреичъ!

Тураевъ. Я здѣсь.

Елена. На минуту.

(Тураевъ встаетъ и быстро всходитъ на верхъ).

Ланинъ. Что это Елена – встревожена?

Фортунатовъ. Но вообще Елена Александровна сегодня очень нервна.

(Тураевъ и Елена шепчутся, потомъ изъ дому выбѣгаетъ лакей, что-то говоритъ имъ).

Елена (вскрикиваетъ). Наташа?

(Оба быстро выходятъ).

Ланинъ. Что такое? Они сказали – Наташа?

Фортунатовъ. Да, какъ будто. (Встаетъ и торопливо подымается). Вы не безпокойтесь, Александръ Петровичъ, я сейчасъ узнаю и скажу вамъ. Можетъ быть, легко нездоровье…

Ланинъ. Нѣтъ, ужъ нѣтъ, я самъ. Нѣтъ, ужъ я не могу. (Старается поспѣть за нимъ, но ноги плохо слушаются). Старость, старость! Господи, что такое, отчего Елена такъ закричала?

(На терассѣ на него налетаетъ молодежь).

Распорядитель (въ дверяхъ). Господа, въ эти двери выходъ, да тамъ растворите, захватывать весь балконъ и обратно въ залъ. (Ланинъ пробирается съ трудомъ къ двери въ кабинетъ). Анна Ефимовна, галопъ пожалуйста! (Хлопаетъ въ ладоши). En avant, en avant! (Мчится въ галопѣ змѣеобразной цѣпи молодежи, которая хохоча, сваливаетъ по дорогѣ стулья, облетаетъ вокругъ стола и вносится въ другую дверь залы).

Михаилъ Ѳедотычъ (въ дверяхъ). Затолкаютъ, прошу покорно. Затолкаютъ живьемъ, какъ на Ходынкѣ.

Барышня. Михаилъ Ѳедотычъ, берегитесь!

Кадетъ (съ хохотомъ). Дорогу, дорогу!

Мих. Ѳед. Ишь разгулялись! Да не я-ль васъ собью? (Смѣясь загораживаетъ собою входъ, на него наскакиваютъ, хохотъ, образуется давка, изъ которой онъ со смѣхомъ выбирается на балконъ). Гдѣ-жъ Петровичъ? (Прикладываетъ руки къ губамъ рупоромъ, кричитъ). Александръ Петровичъ!!

(Изъ сада выбѣгаетъ Ник. Ник.).

Ник. Ник. Не кричите! Фу, ты, Боже мой! Сумасшедшая дѣвочка!

Мих. Ѳед. Что такое? Милый мой?

Ник. Ник. Наташа въ прудъ бросилась, вотъ вамъ и милый.

Мих. Ѳед. Да не можетъ быть?

Ник. Ник. Мы съ Марьей Александровной гуляли… ну, я же и вытащилъ. Хорошо еще – скоро захватили.

Мих. Ѳед. Милый мой, что жъ такое? (Хватая его за руку). Да жива-ль, жива?

Ник. Ник. Ну, теперь тамъ тьма народу… Да. Жива. Опоздай я на минуту… (Рѣзко машетъ рукой). Чуть самъ не пропалъ съ ней. А ужъ какъ плаваю. Фу, ты, Боже мой! Коньякъ-то есть ли? Не могу! Напьюсь нынче. Да, жива. Пульсъ, ну… все какъ слѣдуетъ. (Изъ залы крики: «Анна Ефимовна, шестую! Grand rоnd»). И эти идіоты орутъ.

(Оба быстро и взволнованно уходятъ. Изъ залы снова вылетаетъ молодежь, затопляетъ собой терассу, музыка бравурнѣй, все быстрѣй темпъ, съ визгомъ, хохотомъ несется второй grand rоnd, опрокидывая стулья, обрываясь мѣстами. Изъ сада бѣжитъ Фортунатовъ).

Фортунатовъ. Тише, господа, перестаньте, пожалуйста! Остановите музыку!

(Рояль заливается, цѣпь мчится быстрѣй).

_____

 

IV.

 

Зала съ огромными окнами и дверью на балконъ. Все растворено. Далекій видъ за рѣку, въ поля. День опаловый, слегка накрапываетъ дождь, но по временамъ выглянетъ солнце, тогда сіяютъ старые золотые часы на подзеркальникѣ, свѣтятся зеркала подъ тонкимъ слоемъ пыли. Тихое благоуханіе лѣта.

 

(Тураевъ сидитъ въ креслахъ, передъ нимъ ходитъ Николай Николаевичъ, заложивъ[19] руки за спину).

Ник. Ник. Въ сущности, надо уѣзжать. Понимаю. Смущаетъ болѣзнь Александра Петровича – а у насъ и вещи уложены.

Тураевъ. Разумѣется, ему будетъ это тяжело. Но и атмосфера здѣсь у насъ нелегкая. Вы забываете, что Наташа едва оправилась. Фортунатовъ тоже Богъ знаетъ на что похожъ, хоть и крѣпится. Да и Еленѣ Александровнѣ было бы легче, я думаю.

Ник. Ник. Вы говорите: у насъ, у насъ. (Улыбается).

Тураевъ (смущенно). Да, я не имѣю права этого говорить, вы такъ точны и пунктуальны… (Встаетъ). Конечно, я въ этой усадьбѣ чужой человѣкъ, но… да вы понимаете, я такъ часто здѣсь бываю… ну да, такъ тутъ много моего, я забросилъ земство, дѣла по имѣнію…

Ник. Ник. (останавливаясь передъ нимъ). Не надо говорить. Я же знаю. Пунктуаленъ, точенъ. Я былъ педантомъ, Петръ Андреичъ, а теперь я другой человѣкъ. Я когда-то любилъ Елену.

Тураевъ (морщится). Ахъ, не говорите. Этого вы не можете понять.

Ник. Ник. Ну, конечно, не могу. Я теперь не могу понять[20], потому что принадлежу другой. (Рѣзко). А-а, свернетъ она мнѣ шею, но и я… Я человѣкъ горячій. Тоже за себя постою.

Тураевъ. А по моему, это счастье.

Ник. Ник. Какое тамъ счастье?

Тураевъ. Если женщина, которую любишь, свернетъ тебѣ шею.

Ник. Ник. Разумѣется! Вы мечтательный членъ училищнаго совѣта. (Подумавъ). А можетъ, вы правы.

Тураевъ. Правъ, конечно. Возвращаясь же къ нашему разговору – я бы все таки уѣхалъ на вашемъ мѣстѣ.

Ник. Ник. Марья Александровна то же говоритъ. А какъ уѣхать?

Тураевъ. Просто… бѣжать. Александру Петровичу скажемъ, что вы уѣхали въ гости, потомъ что нибудь придумать, что васъ экстренно вызвали… и не говоря всего… кончить.

Ник. Ник. Да. Такъ.

Тураевъ. Велите запречь пару въ телѣжку, два чемодана… Марья Александровна можетъ васъ встрѣтить за паркомъ – и конецъ. Никакихъ прощаній не нужно. Оставьте письма, кому захотите.

Ник. Ник. (рѣшительно). Вѣрно. Вы способны дать хорошій совѣтъ.

Тураевъ (съ улыбкой). Да, только не по отношенію къ себѣ.

Ник. Ник. Рѣшаться, что ли? (Вынимаетъ часы). Сегодня въ семь къ поѣзду – и все сразу – конецъ. (Звонитъ). Ладно, ѣдемъ. Только никому, пожалуйста. Наташѣ, мужу – никому. Особенно Наташѣ. (Входитъ лакей). Къ семи мнѣ пару въ телѣжку. Не запаздывать, прошу покорно.

(Лакей кланяется и уходитъ).

Тураевъ. Я Наташѣ не скажу, конечно. Но по моему, это не подѣйствовало бы такъ, какъ вы думаете. Она имѣетъ видъ много пережившаго человѣка, перемучившагося.

Ник. Ник. Мнѣ жаль ее. Хорошая дѣвушка. Почему-то меня полюбила… глупо! А Александръ Петровичъ не встанетъ. Жаль старика, да что дѣлать.

(Входитъ Елена. Она видимо разстроена. Садится на диванъ).

Елена. Папа заснулъ сейчасъ. А тутъ эта молодежь во флигелѣ… Положимъ, они пріѣхали на два, на три дня и скоро уѣзжаютъ… но ужъ у насъ все такъ невесело… Это кровоизліяніе въ воскресенье… докторъ хоть и говоритъ, что при покоѣ опасности мало, а я какъ-то смущаюсь.

Тураевъ. Какъ вы устали, Елена Александровна!

Елена. Да, еще, Николай: здѣсь Коля, ты знаешь, онъ нынче вернулся, и теперь они съ Наташей отбываютъ обязанности гостепріимства. Но Коля просилъ поговорить съ тобой. Онъ проситъ у тебя прощенья. Николай, кончи это жалкое дѣло.

Ник. Ник. Можно. Это все пустяки.

Елена. Да? Отлично. Петръ Андреичъ, позовите его, онъ тутъ рядомъ, въ комнатѣ. Я на всякій случай взяла его съ собой.

(Тураевъ подходитъ къ двери и зоветъ: «Коля». Коля входитъ).

Тураевъ. Вотъ и онъ.

Елена (слабо). Ну, миритесь!

Тураевъ. Можетъ быть, намъ уйти?

Коля. Не надо. (Приближается къ Ник. Ник.). Николай Николаевичъ, я сдѣлалъ гадость. Меня мучаетъ это. Я прошу у васъ прощенья. Если хотите, ударьте меня. Вы имѣете право.

Ник. Ник. Вздоръ. Вашу руку. (Жметъ ее). Вотъ и все. Драться-то вообще говоря не стоитъ, ну, что подѣлаешь. Я самъ разъ далъ по физіономіи. Да и тутъ, въ этой усадьбѣ такая путаница, что никто ничего не разбираетъ.

Коля (мрачно). Просто я былъ подлецъ. Человѣческая личность священна. Я оскорбилъ ее, пошелъ противъ своихъ же принциповъ. Это гнусно.

Ник. Ник. Забудьте!

Коля. Нѣтъ, всего не забудешь! (Еленѣ). Тетя Елена, отчего все такъ странно выходитъ? Ты меня помирила съ Николай Николаевичемъ, а въ сущности лучше бы было, если бы я вызвалъ его тогда на дуэль, и онъ убилъ бы меня.

Елена. Вотъ и ты, Коля, думаешь все Богъ знаетъ о чемъ.

Коля. Наташа храбрая. Она какъ мужчина сдѣлала.

Тураевъ. Но позвольте, почему же всѣ должны лишать себя жизни, убивать, топиться? Я никакъ не пойму.

Коля. У кого въ глазахъ видна смерть, долженъ встрѣтить ее смѣло.

Тураевъ. Но, вѣдь, всѣ несчастны. Если такъ разсуждать, то придется чуть не всѣмъ намъ…

Коля. Что-жъ, дерзайте. Неужели покориться слѣпой жизни?

Тураевъ. Не то, что покориться, – но принять страданія жизни… любви. Взгляните: вечеръ, солнце сіяетъ кротко сквозь дождичекъ… Такъ-же, мнѣ кажется, въ душѣ человѣка есть божественный огонь, который ведетъ его сквозь тягости… по пути, который ему дано совершить.

Елена. Въ людяхъ очень молодыхъ, Тураевъ, чувства бурнѣй, непосредственнѣй нашихъ. Вы не докажете имъ, что на человѣка возложено нѣкое бремя, можетъ быть, не отъ міра сего. Страсти зовутъ ихъ въ бой.

Тураевъ (горячѣе). Да, но мы – мы, быть можетъ, не менѣе ихъ страдаемъ – и должны же мы все таки сказать имъ нашу правду о жизни.

Елена (наигрываетъ). Да, конечно. Только они будутъ поступать по своему.

Ник. Ник. Что касается меня, я больше согласенъ съ Колей, чѣмъ съ вами.

Елена. Разумѣется.

Тураевъ. Нѣтъ, вы неправы. Жизнь есть жизнь – борьба за свѣтъ, культуру, правду. Не себѣ одному принадлежитъ человѣкъ. Потому и въ горѣ… надо, чтобъ онъ былъ выше себя, выше счастья.

Коля. Можетъ быть. Не хочу сейчасъ спорить. Николай Николаичъ, пойдемте, помогите мнѣ занимать этихъ гостей моихъ, если правду на меня не сердитесь. Сыграемъ, что ли, въ теннисъ.

Ник. Ник. Идемъ. Пусть они философствуютъ.

Елена. Только подальше отъ дома, ради Бога. Все же помните: папа боленъ. (Вздыхаетъ). И по моему – серьезно.

(Коля съ Ник. Ник. выходятъ, Елена по прежнему наигрываетъ на рояли. Нѣкоторое время молчаніе).

Елена. Какъ расцвѣлъ мой мужъ! Вотъ она, любовь. Онъ посредственность, самый средній человѣкъ изъ среднихъ, а глядите: онъ теперь другой.

Тураевъ. Да. Они ѣдутъ сегодня. По моему совѣту. Чуть ли не тайкомъ, въ телѣжкѣ, чтобы не разстраивать никого, Александра Петровича не базпокоить.

Елена. Такъ. Это хорошо.

Тураевъ. Они ѣдутъ, мы остаемся. (Встаетъ, подходитъ къ ней). Елена Александровна!

Елена. Да.

Тураевъ. Можно вамъ сказать одну вещь?

Елена. Говорите, другъ мой.

Тураевъ. Ну… отвѣтьте мнѣ. Но только такъ ужъ… по совѣсти. Вы знаете, что я люблю васъ?

Елена (закрываетъ рояль, опускается лбомъ къ его крышкѣ). Знаю. (Протягиваетъ ему руку). Милый мой, милый мой! Мнѣ нечего вамъ сказать.

Тураевъ. Я, вѣдь, знаю, вы любите другого. Но вы такъ прекрасны! Я не могу вамъ не сказать этого. Мнѣ какъ-то жутко съ вами, я все больше молчу, или если говорю, то пустое. Это потому, что если буду говорить вотъ такъ, какъ сейчасъ, то не выдержишь, вѣдь.

Елена (сквозь слезы). Боже мой, всѣ несчастны!

Тураевъ. Значитъ, такъ надо. (Цѣлуетъ ей руку). Свѣтлая моя заря, чистая заря.

Елена (чуть-чуть улыбается). Ахъ, Тураевъ, развѣ теперь говорятъ такъ? вы отживающій типъ, сороковые годы.

Тураевъ. Пусть отживающій. Я такъ чувствую.

(Входитъ лакей съ почтой).

Лакей. Газеты-съ, повѣстка и заказное.

Елена. Сюда давайте. (Беретъ письмо). А, Энгадинъ. Отъ нашихъ. (Читаетъ про себя).

Тураевъ. Можетъ быть, въ вашей усадьбѣ, гдѣ есть масонскія книги, Венера восемнадцатаго вѣка, бюстъ Вольтера – все пережитокъ. И лакей этотъ пережитокъ. Ну, и я тоже.

Елена (оживленно). Слушайте! Это письмо отъ Ксеніи. (Читаетъ вслухъ). «Дорогая Елена, я немного безумная, такъ я счастлива. Третьяго дня мы встрѣчали утро въ горахъ, у снѣговыхъ вершинъ. Было розово, прозрачно, и такъ тихо, что казалось, будто весь міръ внизу, видимый такъ безпредѣльно далеко, отошелъ отъ насъ совсѣмъ. И когда я вспомнила всѣхъ васъ, мнѣ вдругъ стало такъ больно за васъ, и такъ стыдно за свое счастье. Потомъ мы вернулись и дома я читала Евангеліе. Я думала о жизни, о счастьѣ, и неожиданно мнѣ стало казаться, что стыдиться счастья нечего. Не такъ же ли оно священно, Елена, какъ и горе? Ахъ, я хотѣла бы видѣть сейчасъ тебя, говорить съ тобой: можетъ быть, то, что я написала, неправда, и я стараюсь просто оправдываться?» (Елена опускаетъ, письмо). Нѣтъ, оправдываться не въ чемъ. Ну, конечно, она права: «Счастье священно такъ же, какъ и горе».

Тураевъ. Помните день, весной, когда она пришла изъ полей съ золотистымъ отблескомъ въ лицѣ, и Наташа назвала ее «золотой королевой». Это былъ день ихъ обрученія.

Елена. Вотъ оно счастье и есть! (Встаетъ, прохаживается). Рядомъ съ нами, – съ вами, со мной, жизнь выращиваетъ нѣжные цвѣты и на нихъ изливаетъ всю силу радости. Вы думаете, Тураевъ, я завидую? (горячо). Нѣтъ, я клянусь вамъ: нѣтъ. Наоборотъ, меня радуетъ это… очень, очень. Значитъ, говорю я себѣ: не оскудѣла еще рука дающаго. (Останавливается у двери; удивленно). Боже мой, папа? (Изъ другой комнаты голосъ: «Ну да, да, что-жъ удивительнаго». Входитъ Ланинъ, очень медленно, опираясь на палку и на плечо Наташи).

Ланинъ. (Онъ сильно измѣнился, осунулся и ослабъ). Вотъ и пришелъ старикъ плантаторъ. Медики говорятъ: сердце, двигаться нельзя, тройной пара-эндокордитъ, а я взялъ и вышелъ. Скучно мнѣ лежать, Елена. Я-бъ хотѣлъ пройтись по дому, и даже, даже… (Начинаетъ волноваться). Гдѣ моя шляпа соломенная, Елена?

Елена. Шляпу я найду, да куда ты хочешь, скажи пожалуйста?

Ланинъ. Заснулъ сейчасъ немного, и во снѣ видѣлъ Наденьку. Такъ вотъ и хотѣлъ бы да… къ ней пройти.

Елена. Папа, милый, вамъ нельзя же.

Ланинъ. Знаю, знаю. И все таки… ну, пойду. Не говори мнѣ пустого.

Елена. Да тогда васъ можно въ креслѣ докатить.

Ланинъ. Не хочу. Я не грудной младенецъ… въ колясочкѣ.

Тураевъ. Александръ Петровичъ, вѣдь, сейчасъ и дождикъ начался. Перестанетъ, тогда пойдемъ, я берусь васъ провести.

Ланинъ. Дождикъ. Это непріятно. Да всѣ хитрые, я понимаю. Вотъ Наташенька меня и безъ дождика провела. Хорошо, переждемъ. Такъ обѣщаешь меня доставить, Андреичъ?

Тураевъ. Непремѣнно.

Ланинъ. Такъ, такъ. (Беретъ газету). А-а, почта. Новенькаго нѣтъ-ли?

Елена. Папа, письмо отъ Ксеніи, изъ Швейцаріи.

Ланинъ (сразу проясняется). Да ну! Это мнѣ пріятно. И хорошее письмо?

Елена. Очень, папа. Она страшно, страшно, счастлива.

Ланинъ. Вотъ ужъ это хорошо. Слава Богу! Радъ за Ксеньюшку. И вернутся[21] скоро?

Елена. Этого не пишетъ. Вѣдь, они предполагали на полгода.

Ланинъ. А ты ей напиши, чтобы точно отвѣтила. (Вздыхаетъ). Вотъ это вотъ хорошо, что она счастлива. (Еще тише). Этому, Елена, я весьма радъ, скажу прямо. (Пауза). Я теперь сталъ что-то подолгу задумываться, и думаю… точно впередъ заглядываю. И все такъ выходитъ, что тебѣ, Елена, и Наташенькѣ… да, вы хорошія очень дѣти… только вамъ какъ-то выходитъ хуже, а Ксеніи получше. Можетъ, это я, изъ ума ужъ выживаю, но такъ мнѣ мерещится. Потомъ еще эта барыня… Марья Александровна – тоже огневая эта сокрушитъ многихъ.

Елена. Ахъ, папа, вы меньше думайте! Вамъ надо лежать тихо и смотрѣть, какъ солнце свѣтитъ, какъ цвѣты растутъ.

Ланинъ. Я и дѣлаю такъ, милый другъ. Я стараюсь. Мнѣ вотъ Наташенька – радость, я бы ей что-нибудь помогалъ[22] учиться… Ну, тамъ какіе-нибудь переводы, mythologie. Жалѣю, что нѣтъ дѣтей совсѣмъ малыхъ… мнѣ это все доставляетъ большую радость. (Тураеву). Вотъ бы васъ женить, что ли, Андреичъ, вы бы со своими дѣтишками тутъ около меня толкались.

Тураевъ. Я старъ, Александръ Петровичъ.

Ланинъ. Ну да, да, старъ, разсказывайте!

Елена. Слушай, папа, а тебѣ не мѣшаютъ гости? Молодежь пріѣзжая? Они такъ шумятъ, я просто не могу ихъ унять.

Ланинъ. Племя молодое, незнакомое? Нѣтъ, нисколько. Пусть погалдятъ. Въ мое время играли въ petits jeux, теперь разные футболы. Что жъ, если имъ нравится, пусть и футболы.

Елена. Они нынче чуть не съ утра бѣснуются. (Подходитъ къ балконной двери). Вотъ тебѣ всѣ сюда валятъ. (На балконѣ шумъ, видны гимназисты, кадетъ, барышни). Тише, тише, здѣсь дѣдушка, нельзя шумѣть.

Ланинъ. Елена, пусти ихъ, пусти! Я чувствую себя недурно.

Кадетъ (въ окно). Здравствуйте, Александръ Петровичъ, какъ ваше здоровье?

Ланинъ. Здравствуй, воевода. Ну, идите сюда!

Елена (въ дверяхъ). Только, пожалуйста, тише, очень васъ прошу.

(Вваливается вся компанія, съ ними Коля, Ник. Ник. Марья Александровна. Голоса[23]: «Здравствуйте, дѣдушка, да вы совсѣмъ здоровы! А говорятъ вы больны. Мы-то безпокоились»).

Ланинъ. Племя молодое, незнакомое. Ну, какъ футболъ?

Кадетъ (указывая на гимназиста). Онъ въ голлъ-киперы не годится, продули, конечно!

Гимназистъ. И совсѣмъ я не причемъ. Надо лучше бить. А беки такіе возможны? Посмотрѣлъ бы у англичанъ.

(Отходятъ, споря).

Ланинъ. Елена, сыграй имъ, пусть бы потанцовали.

Дѣвочка. Господа, вальсъ, дѣдушка разрѣшаетъ. Вальсъ!

Елена. Хорошо, пускай! Я буду играть негромко, и васъ тоже прошу: ради Бога, не очень свирѣпствуйте.

Ланинъ. Ну, чего тамъ! Марья Александровна, и вы, прошу покорно.

Марья Ал. Если позволите, я съ удовольствіемъ. (Тише). Только мнѣ бъ какъ разъ темпъ побыстрѣй.

Ланинъ. Я васъ знаю! А вы повинуйтесь!

Гимназистъ. Вальсъ, вальсъ! (Подлетаетъ къ барышнѣ).

(Елена играетъ, пары вступаютъ въ танецъ, Ланинъ постукиваетъ въ тактъ ногой).

Ланинъ. Браво, браво! Господинъ кадетъ, покойнѣе. Козлуете, батюшка. Коля, ты чего же?

Наташа. Коля, я тебя приглашаю на туръ.

Коля (улыбается печально). Что-жъ, идемъ, танцы глупость… конечно, если хочешь…

(Танцуютъ нѣкоторое время).

Ланинъ. А по моему танцы отличная вещь. Какъ ни какъ, много красоты.

Тураевъ. Я люблю, тоже.

Ланинъ. (вдругъ утомленно) Съ удовольствіемъ поглядѣлъ бы еще, да вотъ все… (откидываетъ голову на спинку кресла). Туманъ, знаете-ли, какой-то, въ головѣ… сердце плохое. Плохое сердце. И какъ будто начинаетъ плыть.

Тураевъ. Елена Александровна, довольно!

Елена (оборачивается). Ну, я же говорила. (перестаетъ играть). Папа, сдѣлай мнѣ удовольствіе, пойди, лягъ.

Ланинъ (довольно слабо). Ахъ, да, да… Я самъ знаю. Жаль, вѣдь уходить-то. Смотри, вотъ все славныя дѣти, солнышко опять засвѣтило… Да, но надо, конечно.

(Танцы кончились – голоса: «дѣдушка, давайте, мы васъ проводимъ. Обопритесь на меня. Крѣпче, не стѣсняйтесь. Въ спальню?» Куча молодежи, окружая его, поддерживая, сопровождаютъ до двери. Марья Ал. и Ник. Ник. остаются, также Коля).

Елена. Положеніе папы серьезно. Отъ каждаго волненія, сильнаго движенія можетъ быть кровоизліяніе, и тогда…

Марья Ал. (быстро подходитъ къ ней). Елена Александровна, вы знаете?

Елена. Ахъ, да, насчетъ васъ?

Марья Ал. Да. Мы сегодня ѣдемъ.

Елена. Знаю.

Марья Ал. Мы рѣшили вещи пока здѣсь… оставить. Беремъ мелочи, все уложено уже въ телѣжку. Мы не будемъ ни съ кѣмъ прощаться, только съ вами. Выйдемъ за паркъ, какъ бы для прогулки… Мы идемъ сейчасъ. Седьмой уже (вынимаетъ часы). Фортунатова я не хотѣла бы видѣть. Ну, такъ хорошо. (Взволнованно). Не сердитесь на меня. (Беретъ ее за руки). Я пріѣхала, много зла, кажется, внесла въ эту усадьбу Ланиныхъ, но ужъ значитъ такъ надо, такъ надо.

Елена (жметъ ей руку). Мнѣ сердиться не за что. (Улыбаясь). Значитъ, такая ваша судьба. (Ник. Ник.). Прощай и ты, мой мужъ! Было когда-то время и для насъ съ тобой, было, да прошло. Теперь ты давно уже мнѣ чужой. Но о прежней любви… что жъ, сохранимъ хорошія воспоминанія.

Ник. Ник. (цѣлуетъ ее). Прощай! Сохранимъ хорошія воспоминанія.

Марья Ал. (возбужденно). Мнѣ и жутко, и радость какая-то есть. Здѣсь у васъ повернулась моя жизнь. Была я мирной профессоршей, а теперь надо забыть все это. Ну, прощайте! (Жметъ руку Тураеву, быстро выходитъ. Въ дверяхъ): Николай, сейчасъ надѣну шляпу, зонтъ возьму, плэдъ. Ты аккуратно заказалъ телѣжку? Къ семи?

Ник. Ник. Да. Иди.

(Марья Ал. исчезаетъ. Ник. Ник. задерживается на минуту).

Ну, Елена?

Елена. Ты про что?

Ник. Ник. Сгубитъ меня эта женщина!

Елена (молчитъ). Не знаю. (Тихо). Можетъ быть.

Ник. Ник. Все равно. Ѣдемъ. (Кланяется, быстро идетъ къ выходу). Развѣ мы въ своей власти? (Исчезаетъ).

Тураевъ. Развязка.

Елена. Да. И… пора. Надо услать отсюда Фортунатова.

Тураевъ. Надо. Только меня не усылайте. Я, вѣдь, вамъ, Елена Александровна, мѣшать не буду.

Елена. Боже мой, конечно. Я ужъ что. Моя жизнь кончена, Тураевъ. Они (указываетъ на дверь, куда ушли Н. Н. и М. А.) еще надѣются. Но… не я. Такъ, хорошо. Гдѣ Фортунатовъ?

Тураевъ. Все это время у себя, во флигелѣ: Что-то работаетъ.

Елена. Милый мой, позовите его.

Тураевъ. Вы… сами скажете?

Елена. Да.

Тураевъ (пожимается). Ну, хорошо. Иду.

(Изъ дверей, куда ушелъ Ланинъ, возвращается молодежь. Съ ними Наташа. Стараются идти безъ шума).

Гимназистъ. Александръ Петровичъ легъ.

Барышня. Все таки, какой онъ блѣдный, Елена Александровна.

Елена. Ну, хорошо. Господа, дождь пересталъ, можете идти теперь въ паркъ, или куда нибудь. Чай будетъ въ семь, на терассѣ.

Кадетъ. Господа, поѣдемте на лодкѣ. Софья Михайловна, какъ вы находите?

Барышня. Отлично. Поѣдемъ по пруду, будемъ пѣть хоромъ. Наташа, вы съ нами?

Наташа. Нѣтъ, благодарю, я останусь.

Барышня. Ахъ, жаль… Ну, какъ хотите.

(Уходятъ въ балконную дверь).

Наташа. Не пойду я съ ними. Устала. (Опускается около кресла на полъ). Не хочется. Я съ тобой побуду, мама.

Елена (садится въ кресло и обнимаетъ ее). Хорошо, Наташа, ты сдѣлала. Мы такъ давно вмѣстѣ не были.

Наташа. Давно, мама. Чуть не все лѣто.

Елена. Милая дѣвочка моя… милая дѣвочка (гладитъ ее по волосамъ и цѣлуетъ).

Наташа. Какъ ты думаешь, мама, почему это?

Елена. Ахъ, Наташа, я все хотѣла съ тобой говорить. Это лѣто было такое странное и тяжелое.

Наташа. Ты тоже, мама, много страдала.

Елена. Мой другъ… я была плохой матерью. Ахъ, часто казнилась, но все не могла къ тебѣ подойти.

Наташа (кладетъ ей голову на колѣни). Ты меня не разлюбила, мать? Мнѣ было такъ страшно. Вдругъ и мать меня не любитъ? (Елена плачетъ и ласкаетъ ее). Ну, конечно, нѣтъ, я понимаю. (Пауза). Мама, онъ уѣзжаетъ сегодня? Я слышала, что велѣли запрягать Атласнаго и Кобчика. Я поняла все. Съ ней?

Елена. Милая моя, милая, зачѣмъ говорить?..

Наташа. Ничего, будемъ говорить. Я теперь стала спокойная, мама. Тихая дѣвушка въ родѣ Ксеніи. Правда. Я столько намучилась, что теперь на меня нашелъ какой то покой. Такъ мнѣ кажется страннымъ, зачѣмъ я тогда на себя покушалась. Все это было какимъ-то навожденіемъ.

Елена. Это первая гроза твоей жизни, дитя.

Наташа. Да, первая. Знаешь, я сегодня была у этой статуи… Венеры. Можетъ быть, она навела на насъ все? Ну, хорошо. И все таки, я ей поклонилась, попалкала, перечла надписи влюбленныхъ, – и въ сердцѣ поблагодарила за счастье, которое дала мнѣ эта любовь. Ты меня понимаешь, мама?

Елена. Да. Понимаю. (Вздыхаетъ). Ты такъ молода и такъ говоришь. – Горе сдѣлало тебя серьезной.

Наташа. Мама, я переживала минуты такого восторга, что, вѣдь, это… это ужъ навсегда останется. А что мнѣ не вышло въ концѣ счастья, что жъ подѣлать. Оно не всѣмъ дается.

Елена. Не всѣмъ.

Наташа. Что жъ надо теперь дѣлать?

Елена. Жить, Наташа. Жить ясной и честной жизнью, – потому что на счастье надѣяться нельзя. Вонъ какъ Петръ Андреевичъ говорилъ здѣсь Колѣ: принять надо жизнь, нести бремя, данное намъ, твердо.

Наташа (улыбаясь). Это Тур такъ говорилъ? Колѣ?

Елена. Да. Потому что, видишь ли, жизнь пестрая вещь, какъ будто большая комедія: одни родятся, другіе умираютъ въ это время, однимъ Богъ даетъ радости много, другимъ – мнѣ, тебѣ, Туру, Фортунатову – мало. Я сегодня получила письмо отъ Ксеніи. Вся она полна счастьемъ своимъ. И Николай и Марья Александровна идутъ за счастьемъ. И та молодежь ликуетъ. Значитъ, все такъ пестро и перепутано. И движется жизнь вотъ такъ-то.

Наташа (цѣлуетъ ей руку). Мама моя! Ты несчастна, тоже.

Елена. Ну, несчастна… Мужества, Наталья. Мужества… (Нѣкоторое время стоятъ прижавшись. Затѣмъ Елена тихо наигрываетъ вальсъ. Наташа слушаетъ, потомъ мечтательно начинаетъ вальсировать. У балконной двери останавливается. Въ небѣ встала громадная радуга, и сквозь мелкія, блестящія пылинки дождя свѣтитъ солнце вечера).

Наташа. Мама! радуга! Богъ далъ радугу въ знакъ мира.

Елена (встаетъ и подходитъ). Да, радуга, это миръ. (Снова стоятъ обнявшись).

(Въ дверяхъ появляется сидѣлка).

Сидѣлка. Елена Александровна!

Елена. А? что вы?

Сидѣлка. Пожалуйте къ папашѣ.

Елена. А? А?

Наташа. Дѣдушка? (Обѣ выбѣгаютъ)

(Нѣкоторое время сцена пуста. Потомъ входятъ Тураевъ и Фортунатовъ).

Фортунатовъ. Какъ ни хороша, ни мила усадьба Ланиныхъ, все таки я долженъ, къ сожалѣнію, уѣхать. Выѣзжая, весной, я чувствовалъ, что здѣсь что-то, такъ сказать, измѣнится въ моей жизни. И мнѣ представились ауспиціи мѣстныхъ божествъ благопріятными. Вышло не такъ, но наши судьбы не въ нашихъ рукахъ, повторяю, значитъ, надо повиноваться. – Да взгляните, какая радуга!

Тураевъ. Дивно. Что за запахъ изъ сада! (Далеко, съ пруда, доносится смѣхъ и потомъ молодые голоса затягиваютъ хоромъ пѣсню). Это наши катаются на лодкѣ.

(Изъ комнаты Ланина пронзительный крикъ Елены).

Фортунатовъ. Что такое?

(Тураевъ молчитъ; выбѣгаетъ взволнованная сидѣлка).

Сидѣлка. Александръ Петровичъ скончались.

(Фортунатовъ и Тураевъ молчатъ. Солнце свѣтитъ, радуга сіяетъ въ небѣ и съ пруда слышнѣй и стройнѣй пѣніе молодежи).



[1] В тексте ошибочно: дербитесь

[2] В тексте ошибочно: Тутъ

[3] В тексте ошибочно: Тутъ

[4] В тексте ошибочно: самъ

[5] В тексте ошибочно: будро

[6] В тексте ошибочно: такъ

[7] В тексте ошибочно: Бода

[8] В тексте ошибочно: какое какое

[9] В тексте ошибочно: тячело

[10] В тексте ошибочно: старами

[11] В тексте ошибочно: вѣеда

[12] В тексте ошибочно: этоо

[13] В тексте ошибочно: заставля

[14] В тексте ошибочно без запятой.

[15] В тексте ошибочно: самимъ

[16] В тексте ошибочно: священые

[17] В тексте ошибочно: мантуѣ

[18] В тексте ошибочно: лонгшеса

[19] В тексте ошибочно: заложитъ

[20] В тексте ошибочно: пинять

[21] В тексте ошибочно: вернулся

[22] В тексте ошибочно без глагола.

[23] В тексте исправленная опечатка. Было: голова