ЛОСЬ

 

Вечеромъ къ намъ пріѣхалъ губернаторъ, а на другой день утромъ была назначена лосиная облава.

Хотя посмотрѣть губернатора и очень интересно, однако завтрашняя охота, на которую отецъ обѣщалъ взять, занимала гораздо больше. Она волновала во всѣхъ отношеніяхъ; и главное: уѣдетъ ли завтра утромъ губернаторъ? А вдругъ онъ заспится — тогда мы опоздаемъ.

Прощаясь съ  нами на ночь, губернаторъ былъ любезенъ, и поцѣловалъ меня въ лобъ, но я думалъ о другомъ — хорошо ли мы съ отцемъ приготовили патроны. Я шаркнулъ, какъ благовоспитанный мальчикъ, и пошелъ спать. Въ маленькой гостиной встрѣтилъ станового Никиту Иваныча; онъ дремалъ въ креслѣ, не смѣя войти въ столовую, гдѣ ужинали.

— Никита Иванычъ, — спросилъ я, — въ которомъ часу вы завтра ѣдете?

Становой зѣвнулъ и улыбнулся.

— Приказано къ восьми.

— А мы завтра на лосей, — сказалъ я. — Отецъ меня тоже беретъ.

— Да васъ лось забодаетъ.

— Ну, положимъ. (Я былъ самонадѣянъ). У меня ружье пулей заряжается.

20

 

 

Я заснул легко, а утромъ, въ полупотемкахъ, слышалъ суету, мимо оконъ скакали урядники, звенѣли тройки, ямщики гикали — и наконецъ все это, чуждое нашему мирному дому, куда-то умчалось. «Слава Богу», — подумалъ я и сталъ одѣваться.

Мы наскоро пили чай, мама кутала меня башлыкомъ сверхъ полушубка, цѣловала и просила отца ни на шагъ не отпускать отъ себя. Потомъ сѣли въ сани, Тимоѳеичъ запахнулъ полость, и за санями другихъ охотниковъ, сослуживцевъ отца по заводу, мы покатили по главной слободѣ села, въ направленіи къ дальнимъ лѣсамъ. Ѣхали мы часа полтора — и добрались до лѣса. Здѣсь дорога стала хуже, пришлось ѣхать почти шагомъ. Стучали дятлы, бѣлка кой-гдѣ шмыгала по сучьямъ: иней одѣлъ все своей ризой, и въ лѣсу было такъ тихо, что замирало сердце. Иногда дуга задѣвала за вѣтку; тогда насъ осыпало алмазнымъ снѣгомъ. Скрипѣли полозья, были слышны негромкіе голоса ѣхавшихъ впереди; пахло дымкомъ отцовской папироски.

Около сторожки Якова уже стояли сани. Охотники вылѣзали, расправлялись, снимали шубы, стараясь говорить тише: лоси очень чутки. Яковъ, хроменькій, ловкій мужичонка, сновалъ между нами, шептался съ загонщиками — толпой парней и дѣвокъ — и имѣлъ таинственный видъ: это тотъ, кто обкладывалъ лосей и, казалось, былъ лично знакомъ съ ними. Онъ ухватилъ отца за рукавъ и закивалъ на меня.

— Сынишку, значитъ захватилъ? Значитъ за охотой? Такъ, такъ, такъ-съ… Дѣло.

Минутъ черезъ десять тронулись пѣшкомъ. Охотниковъ разставляли цѣпью, по номерамъ, заранѣе намѣченнымъ. Загонщики заходили съ другой стороны и должны были гнать на насъ лосей.

Лѣзть по крохотной тропкѣ было трудно; я старался попадать въ слѣды отца и казаться непринужденнымъ, хотя волновался очень: и предстоящая встрѣча, и этотъ лѣсъ, такой тихій и безконечный, въ уборѣ снѣга, таинственность,

21

 

 

шопотъ охотниковъ — все возбуждало. Было страшно сдѣлать ошибку, напримѣръ, громко кашлянуть, промахнуться и т. п. Наконецъ, — что это за лоси? Я видѣлъ ихъ на картинкахъ, зналъ, что они безопасны — но все же, встрѣтиться съ ними въ глухомъ лѣсу, съ настоящими лосями…

Яковъ поставилъ, наконецъ и насъ съ отцомъ. Остальные двинулись дальше.

— Стой за этимъ пнемъ, — сказалъ отецъ вполголоса. — Когда начнут кричать — всматривайся. — Онъ закурилъ и прибавилъ, съ видомъ человѣка бывалаго: — береги эту лощинку. Тутъ лазъ.

Я внутренно перекрестился, осмотрѣлъ ружье (у меня была маленькая шомпольная одностволка) и приготовился. Отецъ стоялъ шагахъ въ пятнадцати. Что-то прочное и увѣренное было въ его фигурѣ — мнѣ казалось, что за него я могу спрятаться отъ какихъ угодно опасностей.

Мы стояли такъ минутъ двадцать, вдругъ вдали слабо бухнуло; гулъ медленно плылъ по воздуху, мягко отдаваясь гдѣ-то; какъ далекое море гудѣли голоса загонщиковъ; выстрѣлъ былъ сигналомъ.

Помню, стало холодно въ спинѣ; я взглянулъ на отца, онъ взялъ ружье наперевѣсъ — взводимые курки звякнули на морозѣ. То же сдѣлалъ и я; пальцы мои прилипали къ намерзшему стволу, пистонъ блестѣлъ золотой точкой. Всѣ чувства соединились въ одномъ: не пропустить бы, не прозѣвать. Тѣла я не ощущалъ; звенѣло въ ушахъ, и все какъ-то тонуло въ крикѣ загонщиковъ. Но еще я слышалъ стукъ своего сердца.

Сколько времени это длилось — не знаю. Помню, что вдругъ въ лощинкѣ появились странныя существа, вовсе не похожія на тѣхъ лосей, какихъ я себѣ представлялъ. «Что это, козы? — мелькнуло у меня. — Гдѣ же рога, почему онѣ такія маленькія? можетъ, не нужно и стрѣлять?» Но ружье уже было у плеча, и на концѣ ствола я видѣлъ сѣрую спину; я нажалъ курокъ. Бухнуло, — въ первый моментъ я ничего не понялъ. Грохнулъ рядомъ выстрѣлъ, молніей пронесся

22

 

 

другой лось, отецъ обернулся и, ловко вскинувъ ружье, выстрѣлилъ еще; мнѣ казалось, что лѣсъ наполненъ теперь грохотомъ, выстрѣлами, что вокругъ звѣри, и я торопливо стал забивать въ стволъ новый зарядъ: но пуля застряла, и ее никакъ нельзя было протолкнуть. Вдругъ я увидѣлъ, что отецъ бѣжитъ впередъ, къ тому мѣсту, куда я стрѣлялъ.Онъ тоже былъ взволнованъ и кричалъ мнѣ:

— Что жъ ты стоишь? Развѣ не видишь? Вонъ какой лосище!

Я что-то хотѣлъ отвѣтить, но губы у меня дергались безпомощно, и, продолжая заколачивать пулю, я безвольно двигался впередъ, наконецъ, увидѣлъ огромное тѣло, безсильно поникшее въ снѣгу. Со всѣхъ сторонъ подходили охотники, и никто не вѣрилъ, что убилъ я. Лось дергался ногой, и одинъ кузнечный мастеръ, по фамиліи Дрезе, выстрѣлилъ ему въ бокъ. Рана задымила и лось смолкъ. Я смотрѣлъ на все это, ничего не понимая, и должно быть самъ плохо вѣрилъ, что вѣдь я убилъ. Мнѣ казалось это такимъ невѣроятнымъ и геройскимъ, что все остальное померкло: охотники, Яковъ, отецъ, лѣсъ — все это было ненужнымъ и мелкимъ въ свѣтломъ туманѣ одного: я.

— А? Сынишка-то, значитъ, у тебя молодецъ, а? — хихикалъ Яковъ хлопая отца по плечу. — Значитъ, аккуратъ ему подъ микитки потрафилъ, даромъ что маленькій.

Дрезе поцѣловалъ меня и сказалъ:

— Ну я же такъ и зналъ. Онъ же у насъ молодчага.

Разсматривали мое ружье и говорили, что невозможно убить изъ такой игрушки лося. Но разобрали, что пуля попала въ позвоночникъ — и успокоились. Впрочемъ, мнѣ не нужны были ихъ похвалы или сомнѣнія. Я самъ зналъ, что совершилъ нѣчто великое, и отнынѣ рѣзко отличаюсь отъ всякаго другого мальчика въ десять лѣтъ.

Лося взвалили на перекладины, разыскали другого, котораго ранилъ насмерть отецъ, и гурьбой, съ загонщиками, тронулись къ сторожкѣ. Я какъ-то плохо помню, что было дальше. Кажется, у Якова закусывали, и охотники пили

23

 

 

водку. Потомъ отецъ далъ загонщикамъ десять рублей, они тоже выпили и качали меня. Вообще въ этотъ день я былъ для всѣхъ игрушкой и забавой. Самъ же я молчалъ, былъ, какъ говорили, блѣденъ, и, помню, ощущалъ одно: славу. Я задыхался отъ нея — и отъ сознанія своего геройства. Не знаю, какъ подали лошадей, какъ мы мчались домой, и отецъ съ гордостью куталъ меня въ свиту. Помню, что дома не хотѣли вначалѣ вѣрить, но потомъ сестры подняли визгъ, и цѣлый вечеръ отецъ долженъ былъ разсказывать одно и то же: какъ мы пріѣхали, кто что сказалъ, гдѣ мы стали. Когда доходило до того, какъ я стрѣлялъ, сестры опять принимались визжать.

Съ тѣхъ поръ эта исторія стала у насъ въ семьѣ домашней легендой, и разсказывалась каждый разъ, какъ къ отцу собирались охотники.

24