ЛОСЬ
Вечеромъ
къ намъ пріѣхалъ губернаторъ, а на другой день утромъ была назначена
лосиная облава.
Хотя
посмотрѣть губернатора и очень интересно, однако завтрашняя охота, на
которую отецъ обѣщалъ взять, занимала гораздо больше. Она волновала во всѣхъ
отношеніяхъ; и главное: уѣдетъ ли завтра утромъ губернаторъ? А вдругъ онъ
заспится — тогда мы опоздаемъ.
Прощаясь
съ нами на ночь, губернаторъ былъ
любезенъ, и поцѣловалъ меня въ лобъ, но я думалъ о другомъ — хорошо
ли мы съ отцемъ приготовили патроны. Я шаркнулъ, какъ благовоспитанный
мальчикъ, и пошелъ спать. Въ маленькой гостиной встрѣтилъ станового
Никиту Иваныча; онъ дремалъ въ креслѣ, не смѣя войти въ столовую,
гдѣ ужинали.
— Никита
Иванычъ, — спросилъ я, — въ которомъ часу вы завтра ѣдете?
Становой
зѣвнулъ и улыбнулся.
— Приказано
къ восьми.
— А
мы завтра на лосей, — сказалъ я. — Отецъ меня тоже беретъ.
— Да
васъ лось забодаетъ.
— Ну,
положимъ. (Я былъ самонадѣянъ). У меня ружье пулей заряжается.
20
Я
заснул легко, а утромъ, въ полупотемкахъ, слышалъ суету, мимо оконъ скакали
урядники, звенѣли тройки, ямщики гикали — и наконецъ все это, чуждое
нашему мирному дому, куда-то умчалось. «Слава Богу», — подумалъ я и сталъ
одѣваться.
Мы
наскоро пили чай, мама кутала меня башлыкомъ сверхъ полушубка, цѣловала и
просила отца ни на шагъ не отпускать отъ себя. Потомъ сѣли въ сани,
Тимоѳеичъ запахнулъ полость, и за санями другихъ охотниковъ, сослуживцевъ
отца по заводу, мы покатили по главной слободѣ села, въ направленіи къ
дальнимъ лѣсамъ. Ѣхали мы часа полтора — и добрались до лѣса.
Здѣсь дорога стала хуже, пришлось ѣхать почти шагомъ. Стучали
дятлы, бѣлка кой-гдѣ шмыгала по сучьямъ: иней одѣлъ все своей
ризой, и въ лѣсу было такъ тихо, что замирало сердце. Иногда дуга задѣвала
за вѣтку; тогда насъ осыпало алмазнымъ снѣгомъ. Скрипѣли
полозья, были слышны негромкіе голоса ѣхавшихъ впереди; пахло дымкомъ
отцовской папироски.
Около
сторожки Якова уже стояли сани. Охотники вылѣзали, расправлялись, снимали
шубы, стараясь говорить тише: лоси очень чутки. Яковъ, хроменькій, ловкій
мужичонка, сновалъ между нами, шептался съ загонщиками — толпой парней и дѣвокъ —
и имѣлъ таинственный видъ: это тотъ, кто обкладывалъ лосей и, казалось,
былъ лично знакомъ съ ними. Онъ ухватилъ отца за рукавъ и закивалъ на меня.
— Сынишку,
значитъ захватилъ? Значитъ за охотой? Такъ, такъ, такъ-съ… Дѣло.
Минутъ
черезъ десять тронулись пѣшкомъ. Охотниковъ разставляли цѣпью, по номерамъ,
заранѣе намѣченнымъ. Загонщики заходили съ другой стороны и должны
были гнать на насъ лосей.
Лѣзть по крохотной
тропкѣ
было трудно; я старался попадать въ слѣды отца и казаться непринужденнымъ, хотя
волновался очень: и предстоящая встрѣча, и этотъ лѣсъ, такой тихій и
безконечный, въ уборѣ
снѣга,
таинственность,
21
шопотъ
охотниковъ — все возбуждало. Было страшно сдѣлать ошибку, напримѣръ, громко кашлянуть, промахнуться и
т. п. Наконецъ, — что это за лоси? Я видѣлъ ихъ на картинкахъ, зналъ, что они
безопасны — но все же, встрѣтиться съ ними въ глухомъ лѣсу, съ настоящими лосями…
Яковъ
поставилъ, наконецъ и насъ съ отцомъ. Остальные двинулись дальше.
— Стой
за этимъ пнемъ, — сказалъ отецъ вполголоса. — Когда начнут
кричать — всматривайся. — Онъ закурилъ и прибавилъ, съ видомъ человѣка бывалаго: —
береги эту лощинку. Тутъ лазъ.
Я
внутренно перекрестился, осмотрѣлъ ружье (у меня была маленькая шомпольная
одностволка) и приготовился. Отецъ стоялъ шагахъ въ пятнадцати. Что-то прочное
и увѣренное
было въ его фигурѣ —
мнѣ
казалось, что за него я могу спрятаться отъ какихъ угодно опасностей.
Мы
стояли такъ минутъ двадцать, вдругъ вдали слабо бухнуло; гулъ медленно плылъ по
воздуху, мягко отдаваясь гдѣ-то; какъ далекое море гудѣли голоса
загонщиковъ; выстрѣлъ
былъ сигналомъ.
Помню,
стало холодно въ спинѣ; я взглянулъ на отца, онъ взялъ ружье наперевѣсъ — взводимые
курки звякнули на морозѣ. То же сдѣлалъ и я; пальцы мои
прилипали къ намерзшему стволу, пистонъ блестѣлъ золотой точкой.
Всѣ
чувства соединились въ одномъ: не пропустить бы, не прозѣвать. Тѣла я не ощущалъ;
звенѣло
въ ушахъ, и все какъ-то тонуло въ крикѣ загонщиковъ. Но еще я слышалъ стукъ своего
сердца.
Сколько
времени это длилось — не знаю. Помню, что вдругъ въ лощинкѣ появились странныя
существа, вовсе не похожія на тѣхъ лосей, какихъ я себѣ представлялъ. «Что это, козы? — мелькнуло у
меня. — Гдѣ
же рога, почему онѣ
такія маленькія? можетъ, не нужно и стрѣлять?» Но ружье уже
было у плеча, и на концѣ ствола я видѣлъ сѣрую спину; я нажалъ
курокъ. Бухнуло, — въ первый моментъ я ничего не понялъ. Грохнулъ рядомъ
выстрѣлъ, молніей пронесся
22
другой
лось, отецъ обернулся и, ловко вскинувъ ружье, выстрѣлилъ еще; мнѣ казалось, что лѣсъ наполненъ теперь грохотомъ, выстрѣлами, что вокругъ звѣри, и я торопливо стал забивать въ
стволъ новый зарядъ: но пуля застряла, и ее никакъ нельзя было протолкнуть.
Вдругъ я увидѣлъ,
что отецъ бѣжитъ
впередъ, къ тому мѣсту,
куда я стрѣлялъ.Онъ
тоже былъ взволнованъ и кричалъ мнѣ:
— Что
жъ ты стоишь? Развѣ
не видишь? Вонъ какой лосище!
Я
что-то хотѣлъ
отвѣтить,
но губы у меня дергались безпомощно, и, продолжая заколачивать пулю, я
безвольно двигался впередъ, наконецъ, увидѣлъ огромное тѣло, безсильно
поникшее въ снѣгу.
Со всѣхъ
сторонъ подходили охотники, и никто не вѣрилъ, что убилъ я.
Лось дергался ногой, и одинъ кузнечный мастеръ, по фамиліи Дрезе, выстрѣлилъ ему въ бокъ.
Рана задымила и лось смолкъ. Я смотрѣлъ на все это, ничего не понимая, и должно
быть самъ плохо вѣрилъ,
что вѣдь
я убилъ. Мнѣ
казалось это такимъ невѣроятнымъ и геройскимъ, что все остальное
померкло: охотники, Яковъ, отецъ, лѣсъ — все это было ненужнымъ и мелкимъ въ
свѣтломъ
туманѣ
одного: я.
— А?
Сынишка-то, значитъ, у тебя молодецъ, а? — хихикалъ Яковъ хлопая отца по
плечу. — Значитъ, аккуратъ ему подъ микитки потрафилъ, даромъ что
маленькій.
Дрезе
поцѣловалъ
меня и сказалъ:
— Ну
я же такъ и зналъ. Онъ же у насъ молодчага.
Разсматривали
мое ружье и говорили, что невозможно убить изъ такой игрушки лося. Но
разобрали, что пуля попала въ позвоночникъ — и успокоились. Впрочемъ, мнѣ не нужны были ихъ
похвалы или сомнѣнія.
Я самъ зналъ, что совершилъ нѣчто великое, и отнынѣ рѣзко отличаюсь отъ
всякаго другого мальчика въ десять лѣтъ.
Лося
взвалили на перекладины, разыскали другого, котораго ранилъ насмерть отецъ, и
гурьбой, съ загонщиками, тронулись къ сторожкѣ. Я какъ-то плохо
помню, что было дальше. Кажется, у Якова закусывали, и охотники пили
23
водку.
Потомъ отецъ далъ загонщикамъ десять рублей, они тоже выпили и качали меня.
Вообще въ этотъ день я былъ для всѣхъ игрушкой и забавой. Самъ же я
молчалъ, былъ, какъ говорили, блѣденъ, и, помню, ощущалъ одно: славу. Я
задыхался отъ нея — и отъ сознанія своего геройства. Не знаю, какъ подали
лошадей, какъ мы мчались домой, и отецъ съ гордостью куталъ меня въ свиту.
Помню, что дома не хотѣли
вначалѣ
вѣрить, но
потомъ сестры подняли визгъ, и цѣлый вечеръ отецъ долженъ былъ
разсказывать одно и то же: какъ мы пріѣхали, кто что сказалъ, гдѣ мы стали. Когда доходило до того, какъ
я стрѣлялъ, сестры
опять принимались визжать.
Съ
тѣхъ
поръ эта исторія стала у насъ въ семьѣ домашней легендой, и разсказывалась каждый
разъ, какъ къ отцу собирались охотники.
24