// Литературно–художественный альманах издательства «Шиповник». Кн. 23. СПб., 1914. с. 233–278.
БОР. ЗАЙЦЕВЪ.
ПОЩАДА.
ПЬЕСА ВЪ ТРЕХЪ ДѢЙСТВIЯХЪ.
// титулъ
ДѢЙСТВУЮЩIЯ ЛИЦА.
Коноваловъ, Ѳедоръ Алексѣевичъ.
Елена, его жена.
Таня, родственница Елены.
Андрей, сынъ Коновалова отъ первой жены.
Похитоновъ, Семенъ Семеновичъ, служитъ на бѣгахъ.
Марья Алексѣевна, сестра Коновалова, замужемъ за Похитоновымъ.
Женя, дочь Коновалова и Елены.
Саша Гаммеръ, молодой человѣкъ.
// контртитулъ
ДѢЙСТВIЕ ПЕРВОЕ.
// оборотъ
Садъ при особнякѣ, въ Москвѣ. Налѣво уголъ дома съ террасой. Прямо внизъ спускается аллейка, въ просвѣтъ которой видна Москва. Iюнь, воскресный полдень. Вдалекѣ слышенъ
благовѣстъ.
У стола съ лѣтней мебелью сидятъ Коноваловъ и Таня. Коноваловъ плотный, немолодой человѣкъ. Лицо усталое и хмурое. Таня дѣвушка лѣтъ восемнадцати, очень просто одѣта. У ней русые волосы, свернутые на затылкѣ косами. Свѣтло синіе глаза. Она немного прихрамываетъ. Въ рукахъ молоденькій грачъ,
нѣсколько помятый.
Таня (гладитъ его) Какой смѣшной! Ротъ разѣваетъ.
Коноваловъ. Ты его замучишь, Таня.
Таня. Ничего не замучу. Напротивъ, я его нынче спасла. Мухтаръ совсѣмъ было его цапнулъ, да я отбила. Онъ чуть чуть только перелетываетъ.
Коноваловъ. Сколько я тебя помню, ты всегда любила возиться съ разными дохлыми цыплятами, слѣпыми щенками. Помнишь, филинъ у васъ съ Андрюшей жилъ въ избушкѣ. Его еще потомъ Говорушка загрызла.
Таня. Я сама хроменькая, такъ и люблю убогихъ.
Коноваловъ. Ну, ты совсемъ не убогая. Это, кажется ужъ и я доказалъ.
Таня. Что меня полюбилъ? (задумчиво) Да, удивительно все это вышло.
// 237
Коноваловъ. Такъ оно и бываетъ всегда въ жизни: удивительно.
Таня. Я какъ то и не замѣтила, какъ изъ дѣвченки стала взрослой, а потомъ въ тебя влюбилась. Чуднò! Ты всегда мнѣ былъ дядей Өедоромъ, — хоть не роднымъ, но почти. Я тебя немного боялась, а потомъ… вотъ потомъ это все и случилось.
Коноваловъ. Я только думаю, что въ домѣ уже знаютъ о насъ.
Таня. Пускай знаютъ. Мнѣ скрывать нечего. Если-бъ ты съ тетей Еленой былъ близокъ, тогда другое дѣло. А вѣдь вы давно чужіе.
Коноваловъ. Да, конечно. Я только къ тому, что въ нашемъ домѣ всегда много сплетенъ, гадости.
Таня (оглядывается на домъ). Я сирота, здѣсь выросла, почти какъ дочь, но правда, не люблю я вашего дома.
Коноваловъ. Подумаешь! Кто-жъ его любитъ?
Таня (горячѣй). Мнѣ только всегда непонятно было: какъ ты, такой человѣкъ… можешь съ ними жить? Вокругъ тебя пошлые, ничтожные люди. Тетю Елену ты почти презираешь. И всетаки… ты какъ будто изъ ихъ компаніи.
Коноваловъ. Я служу въ правленіи Елениной фабрики. Что я такое? Я и есть изъ ихъ компаніи.
Таня. Ахъ, оставь. Это ты нарочно говоришь. Я вѣдь вижу, что тебѣ плохо. И ты себя нарочно изводишь, чтобъ еще хуже было.
Коноваловъ. Ты меня не такъ видишь, какъ я есть. Больше ничего. Оттого, что любишь.
Таня. Ну, не думай. Я тебя лучше знаю, чѣмъ, можетъ, кажется (прижимаетъ граченка къ груди. Въ голосѣ слезы). Я тебя… не такъ люблю, какъ ты меня. Ты мало. А я — всего, цѣликомъ (Хочетъ поцѣловать ему руку).
Коноваловъ (встаетъ) Брось, что ты. (Прохаживается. Мягче). Ты праведница, прелестная. (Подходитъ сзади и гладитъ ее по затылку). Ты самая отличная въ нашемъ домѣ. Живешь въ антресоляхъ, ближѣ всехъ къ небу. Елена сдѣлала правильно, что туда тебя поселила. Правильно, но обидно для другихъ.
Таня. Я самая обыкновенная дѣвушка.
Коноваловъ. Ты должна была полюбить не меня, другого. Молодого, чистаго человѣка. Напримѣръ, какъ Андрея.
// 238
Таня. Андрей мнѣ почти братъ. Я его очень люблю, но по другому.
Коноваловъ. А я Андрея почти боюсь.
Таня. Почему?
Коноваловъ. Да, все равно. Могу сказать. Андрей — сынъ моей первой жены.
Таня. Такъ что-жъ?
Коноваловъ. Онъ особенный юноша.
Таня. Да.
Коноваловъ. Бываетъ такъ, что и любишь… и… чортъ, не могу самъ въ толкъ взять.
Таня. Я тоже плохо понимаю, какъ ты къ нему относишься. Знаю только — въ этомъ домѣ онъ очень чужой.
Коноваловъ. Въ немъ Наталья есть, покойная жена. И я самъ — такой, какъ раньше былъ. Ты знаешь: не всегда я жилъ въ томъ обществѣ, какъ сейчасъ.
Таня. Ты рѣдко со мной говоришь. Я ничего не знаю.
Коноваловъ. Теперь мнѣ самому трудно повѣрить, а между тѣмъ, это было. Жена моя чѣмъ-то походила на тебя.
Таня. Только она не хромала.
Коноваловъ. Даже имена ваши простыя, русскія. Я-же былъ другой. Во-первыхъ, я худой былъ. Давалъ уроки, готовился стать ученымъ. Русскими древностями занимался. Развѣ мы стали-бы жить въ этой сторонѣ? Мы жили на Арбатѣ. Ну, что разсказывать!
Таня. Нѣтъ, ужъ началъ, такъ дальше. Я очень ясно твою жену представляю. Красавица, кроткая.
Коноваловъ. Наталья умерла — дико, отъ дизентеріи. Я остался съ Андрюшей. Тутъ вскорѣ мнѣ встрѣтилась Елена — и все пошло прахомъ. Она была тогда нервная, взбалмошная дѣвушка — тоже далеко не то, что теперь. Должно быть, ея эксцентричность на меня подѣйствовала. Мы сошлись, женились. Видишь, что вышло. Скоро появилась дочь, Евгенія. Къ ней я какъ-то до сихъ поръ не привыкаю. Точно чужая. (Пауза).
Всѣ мои древности пошли прахомъ. Забѣлинъ одинъ на полкѣ остался. Я сталъ богатъ, мы въ этотъ домъ переѣхали. Мнѣ дали мѣсто въ правленіи, гдѣ я ничего не дѣлаю. Ѣзжу по скачкамъ, кабакамъ. Не жизнь, а масленица.
//239
Таня. Да, ужъ правда. Чувствую я эту масляницу.
Коноваловъ. И въ концѣ концовъ — вовлекъ тебя еще въ любовную исторію (качаетъ головой).
Таня. Знаешь, у меня есть желаніе. Большое. Только сказать стыдно.
Коноваловъ. Ну?
Таня. Очень неловко. (конфузясь) Я-бъ взяла нѣсколько своихъ книжечекъ, кошку любимую, вотъ этого грача бы мы захватили… и съ тобой вмѣстѣ — вонъ изъ этого дома. Куда нибудь на край свѣта. Наняли-бъ двѣ комнатки, и жили бы.
Коноваловъ. Очень мило. У васъ, женщинъ, есть эта черта. А ужъ особенно у русскихъ. Фантазерокъ.
Таня. Ты бы совсѣмъ другой сталъ. Не хандрилъ бы, не раздражался. А то тебѣ все будто стыдно чего.
Коноваловъ (напѣваетъ). «Пус-кай погибну я, но прежде, я въ обольстительной на-адеждѣ»…
Таня. Ну вотъ, ты смѣешься. Но почему жъ серьезнѣй не хочешь взглянуть? Если правда недоволенъ, почему все въ шутку оборачиваешь?
Коноваловъ. Хорошо, не буду. Но по моему, все скоро само измѣнится.
Таня. Трудно съ тобою говорить.
Коноваловъ. Прости, не буду. Скажи мнѣ лучше о нихъ. Объ Еленѣ, Андреѣ.
Таня. (сидитъ, опустивъ голову. Отвѣчаетъ не сразу). Я не могу тебѣ сопротивляться. (Пауза. Другимъ тономъ). У тети Елены, по моему, какія-то исторіи. А Андрей… онъ очень страдаетъ.
Коноваловъ. Что съ нимъ?
Таня. Онъ мнѣ почти ровесникъ, но я какъ то старше. Мнѣ виднѣй. По моему, онъ на распутьѣ. Самъ не знаетъ, какъ жить. Кромѣ того, еще есть одна штука. Ты опять смѣеяться будешь. Онъ, по моему, любитъ.
Коноваловъ. Что-жъ мнѣ смѣяться? Ничего удивительнаго.
Таня. Не то что полюбилъ, а кого…
Коноваловъ. Прямо ты меня за носъ водишь.
Таня. Нѣтъ, ей Богу… Все равно, скажу, это вѣрно: меня.
// 240
Коноваловъ. Д–да–а!
Таня. Вотъ ты и удивился, что меня могъъ Андрюша полюбить. Коноваловъ. Онъ что-жъ тебѣ, сказалъ?
Таня. Нѣтъ, я и такъ знаю.
Коноваловъ. Это сильно мѣняетъ дѣло.
Таня. То-то и мѣняетъ.
Изъ глубины сада выходитъ Андрей, молодой человѣкъ въ сѣренькомъ костюмѣ.
Андрей. Я думалъ, отецъ, ты тамъ (указываетъ по направленіи аллеи) у Москвы-рѣки.
Коноваловъ. Да, мы сидѣли въ наполеоновской бесѣдкѣ. Тамъ славно, но душно.
Андрей. Я тебя искалъ вотъ зачѣмъ: пришла одна женщина, жена служащаго въ нашемъ правленіи, котораго уволили. Ея сынъ учится въ гимназіи, гдѣ я кончилъ. Я его знаю. Она проситъ, нельзя ли чего для отца сдѣлать.
Андрей. Вотъ какъ!
Таня. Просто удивляюсь, сколько вездѣ исторій. Нынче читала въ газетахъ: на ипподромѣ скандалъ. Проклятущія деньги! Еще мнѣ какъ то непріятно стало. Тамъ и нашъ Семенъ Семенычъ служитъ.
Коноваловъ. Служитъ, служитъ, какъ бы до чего не дослужился.
Андрей. А вѣдь пріятель твой.
Коноваловъ. Изъ того, что онъ женатъ на моей сестрѣ, еще ничего не слѣдуетъ. Я всегда на Машу удивлялся, какъ она съ нимъ живетъ. Впрочемъ, (смотритъ на Таню) она тоже русская женщина. Навѣрно, собиралась его спасать.
Таня. Это тебѣ смѣшнымъ кажется, Ѳедоръ.
Андрей (отцу). А мальчика, значитъ, все таки изъ гимназіи вонъ?
Коноваловъ. Значитъ, вонъ.
Андрей. Такъ.
// 241
Таня. Можно мнѣ поговорить съ этой женщиной?
Коноваловъ (вынимаетъ изъ бумажника деньги). Вотъ, отдай. Больше нечего тебѣ съ ней говорить.
Таня уходитъ, одной рукой придерживая граченка, другой опираясь на палочку.
Андрей. Ты меня стѣсняешься. Нечего стѣсняться, можно и не помогать.
Коноваловъ. Чего ты отъ меня хочешь? Что могу, дѣлаю. Что же больше?
Андрей. Конечно, ничего. Все сдѣлано какъ слѣдуетъ. Дурной служащій вреденъ правленію, ты не могъ его оставить. А сердце доброе, пятьдесятъ рублей далъ.
Коноваловъ. Было время, — ты былъ бѣленькимъ мальчикомъ. Я бѣгалъ для тебя на четверенькахъ, читалъ вслухъ Гоголя, дѣлалъ корабли.
Андрей. Не говори мнѣ объ этомъ. Пожалуйста.
Коноваловъ. Я не могу не вспомнить того, что дорого.
Андрей. Это все пропало, забыто. Часть забылъ и я самъ. Я, отецъ, никого не виню, но вспоминать, все же, больно.
Коноваловъ. Да, и мнѣ нелегко.
Андрей. Никого винить нельзя, а всетаки (горько) какъ скоро все забывается. Какъ скоро ты женился на Еленѣ. (Рѣзче). Портрета моей матери въ домѣ нѣтъ. Совсѣмъ нѣтъ.
Коноваловъ. Ты же знаешь, какъ къ этому относится Елена.
Андрей. Боится. Ничтожная женщина, истеричка, развратная. Именно она такая, какъ тутъ пишутъ. (Вынимаетъ изъ бокового кармана пару писемъ).
Коноваловъ. Это… что?
Андрей. Я получаю анонимные письма. Надоѣло мнѣ. Сперва бросалъ, а теперь вотъ, читай. Касается Елены, тебя, Тани.
Коноваловъ. Чего-жъ ты хочешь?
Андрей. Ничего. Просто, чтобы ты прочелъ.
Коноваловъ (беретъ письма). Чортъ знаетъ. Тебя, чистаго юношу, втягиваютъ во всякія… (Читаетъ).
Андрей. Неизвѣстно еще, чистый я, или нечистый.
// 242
Коноваловъ. Кажешься серьезнымъ и чистымъ.
Андрей. Во всякомъ случаѣ, о моей жизни ты ничего не знаешь. Какъ и я о твоей.
Коноваловъ (бросаетъ письма). Мерзость. (Сыну). Ну, можетъ быть, не совсѣмъ ничего.
Андрей. Не настолько мы близки, отецъ.
Коноваловъ. Всетаки, кое-что знаю.
Андрей. Что-жъ именно?
Коноваловъ. Что хочешь уйти отъ насъ, что у тебя, обширные планы будущаго.
Андрей. Планы, планы. Я вовсе не объ этомъ хотѣлъ сказать.
Входитъ Таня.
Таня. Она благодаритъ тебя, Ѳедоръ.
Слышенъ рожокъ автомобиля, за сценой нѣкоторый шумъ,
голоса.
Коноваловъ. Благодарить меня не за что, это вздоръ.
Таня (взглядываетъ черезъ заборъ). Наши вернулись. Что-то нынче скоро.
Андрей (отцу). Я бы еще хотѣлъ…
Коноваловъ. Послѣ.
Входитъ Елена. Она худощава, съ нервнымъ, неправильнымъ лицомъ. Какъ будто весела, но больше взвинчена. Неувѣрена. Въ движеніяхъ, взглядахъ есть безпокойство. Съ ней Похитововъ, ослабленный человѣкъ лѣтъ сорока. Одѣтъ небрежно. Довольно тощь и неосновательно скроенъ. Женя — совсѣмъ молодая дѣвушка въ короткой юбкѣ, нѣсколько загорѣлая, ходитъ крѣпко и легко. Саша Гаммеръ — юноша въ канотье, въ бѣлыхъ штанахъ. Оживленно болтаютъ.
Елена. Жалѣю, что тебя съ нами не было, Андрей. Автомобиль, это такой восторгъ. Сеня говоритъ, что новая машина развиваетъ до ста километровъ. Навѣрно, правда. Мы были въ Сокольникахъ. Когда летѣли по проспектамъ, духъ захватывало.
// 243
Похитоновъ. А ты замѣтила, Еленочка, какъ на поворотахъ — дж-ж-ж… выносило вбокъ. Моментъ, и нѣтъ тебя. Но я, сознаюсь, объ этомъ не думалъ. У меня была съ собой баночка Мартеля, которая мнѣ не измѣняетъ. (Похлопываетъ рукой по фляжкѣ, висящей черезъ плечо).
Елена. Я слѣзла съ машины полупьяная, отъ одного воздуха. Мнѣ коньякъ твой не нуженъ.
Гаммеръ. Внѣ граунда нѣтъ опьяненія. Кто не играетъ въ теннисъ, тотъ ничего не понимаетъ въ опьяненіи.
Женя. Все таки, Кранцъ можетъ съ Мишей сдѣлать файфъсиксъ.
Гаммеръ (презрительно) Силуэты!
Елена. Они помѣшаны на своихъ геймахъ!
Коноваловъ. Ты очень весела, Елена.
Елена. Да, очень. А кажется, здѣсь всѣ весьма серьезны. Мы точно не къ мѣсту.
Похитоновъ. Это ничего, пустая видимость. (Отвинчиваетъ головку фляжки — въ видѣ чарочки — и наливаетъ). Будемъ пить, пока живы. А тамъ посмотримъ. Если жъ задаваться на умности, такъ и не замѣтишь, какъ жизнь фи-тю-тю. (Пьетъ).
Гаммеръ. Я бы тоже не отказался отъ глотка.
Похитоновъ (наливаетъ ему). Разумно.
Гаммеръ. Говорить о Кранцѣ и Мишѣ, какъ о замѣтныхъ фигурахъ на нашихъ кордахъ! Просто изумляешься.
Похитоновъ. Такъ же и у насъ на бѣгахъ: есть свои короли, и есть ничтожества.
Коноваловъ. Правда, говорятъ, у васъ исторіи? Кого то подъ судъ отдаютъ.
Гаммеръ. Ужъ не васъ ли, господинъ Похитоновъ?
Похитоновъ. Непріятности? Подъ судъ? Не слыхалъ.[1] Навѣрно, газетчики наврали. Это продажный народъ, бутербродники.
Входитъ Марья Алексѣевна. Довольно высокая, худощавая дама за тридцать. Одѣта скромно.
Марья Ал. Всѣ уже въ сборѣ. И Семенъ, и коньякъ. Все какъ слѣдуетъ (обнимаетъ Елену) Здравствуй, Еленочка.
// 244
Елена (разсѣянно). Здравствуй. (Марья Ал. цѣлуетъ Таню, примостившуюся въ сторонкѣ).
Марья Ал. Ну, а мы какъ, Гретхенъ? Читаемъ, фантазируемъ? Возимся въ оранжереѣ?
Похитоновъ. Прибыла та, мизинца которой я никогда не былъ достоинъ, и не буду. Коньякъ прячется.
Гаммеръ (цѣлуетъ ей руку). Madame Pokhitonov, née Konovalov. Баронъ Гаммеръ.
Мар. Ал. Знаю я тебя, барона.
Гаммеръ. Po-khi-to-nov! Звучная фамилія. Можно подумать, что это нашъ посланникъ въ Буэносъ-Айресѣ. А онъ всего на бѣгахъ служитъ.
Таня. Тетя Маша, вы меня-бъ какъ нибудь взяли съ собой, въ попечительство.
Марья Ал. Тебѣ, пожалуй, трудно будетъ (какъ бы спохватившись). Конечно, пойдемъ.
Елена. Благотворительность, благотворительность!
Марья Ал. Надъ нами много подтруниваютъ. Конечно, это капля.
Гаммеръ. Голодные силуэты должны умирать. Законъ.
Марья Ал. (Еленѣ). Между прочимъ. Я нынче утромъ была на Нѣмецкой. По этимъ же дѣламъ. И видала тамъ — тебя. Ты меня не замѣтила.
Елена. Моя портниха переѣхала на Нѣмецкую.
Марья Ал. Ты шла съ какимъ то высокимъ господиномъ. Брюнетъ, не русскій типъ.
Елена. Это мужъ портнихи. Онъ меня провожалъ.
Женя (Гаммеръу смѣясь, вполголоса). Мама все вретъ, я знаю.
Гаммеръ (дѣлаетъ жестъ, какъ бы ракеткой). Бекендъ, но неудачный.
Женя (громко). Люблю темные исторіи! (Андрей выходитъ пожимая плечами).
Елена (рѣзко). Что ты тамъ болтаешь, Евгенія? Какія темные исторіи?
Женя. Это я такъ, пустое. (Вынимаетъ часы) Да, мать, имѣй въ виду, что въ двѣнадцать придетъ мой фехтовальщикъ. Я должна переодѣться, позавтракать.
// 245
Елена. — Превосходно. Я сейчасъ-же полечу торопить тебѣ завтракъ!
Марья Ал. Когда я проходила, еще не накрывали.
Таня. Я пойду, скажу, чтобъ поскорѣй (Уходитъ).
Похитоновъ. Хотя Марья со мной несогласна, я полагаю, что самое мудрое — пить коньякъ.
Женя (подходитъ, и беретъ его подъ руку). Послушайте, вы, господинъ аргентийскій посланникъ, не угодно ли вмѣсто коньяка пройтись передъ завтракомъ къ рѣкѣ? Берите супругу. Съ нами Гаммеръ, и идемъ. Тамъ бродитъ гдѣ-то нашь Андрей. Вѣрнѣе, угрюмый Антониій.
Похитоновъ. Почему Антоній-съ?
Женя. — Свирѣпый пустынножитель. Онъ насъ презираетъ.
Марья Ал. Онъ просто серьезнѣе васъ (Встаетъ, чтобы идти).
Похитоновъ (женѣ). Руку!
Марья Ал. Нѣтъ, я съ Таней хочу поговорить.
Похитоновъ, Женя и Гаммеръ спускаются по аллейкѣ внизъ. Мар. Ал. уходитъ къ дому.
Гаммеръ. Всякія пустынножительства — это устарѣло. Если силуэтъ станетъ монахомъ, онъ погибъ.
Коноваловъ. — Чортъ знаетъ, что за слова нелѣпыя. Силуэтъ!
Елена. Просто онъ людей называетъ силуэтами. Отчасти даже вѣрно.
Коноваловъ. Это что-жь, кавалеръ Евгеніи?
Елена. Да. Ихъ спортъ сближаетъ.
Коноваловъ. Ну и ты, конечно? Тоже сближаешь?
Елена. Если что нибудь дурное дѣлается, то это всегда я.
Коноваловъ. Да пускай сближаются. Мнѣ все равно.
Елена. Если бы Андрея касалось, не было-бъ все равно.
Коноваловъ (очень холодно). Андрей совершенно другое дѣло. Тутъ и общаго нѣтъ.
Елена. О, конечно. Я не смѣю претендовать. Андрей особенный, необыкновенный. Кромѣ того, онъ сынъ Натальи.
Коноваловъ. Этого намъ не слѣдуетъ касаться.
// 246
Елена. Андрей меня всегда не любилъ. И теперь не терпитъ. Я хотѣла его сейчасъ поцѣловать, — онъ отвернулся, какъ отъ зачумленной. Отчасти понятно. Я ему мачеха.
Коноваловъ. Меня Андрей назвалъ сегодня фабрикантомъ, блюстителемъ честности. Что я могъ отвѣтить? Я и есть покупной директоръ правленія.
Елена. Какъ покупной?
Коноваловъ. Такъ. Много лѣтъ тому назадъ ты купила меня. Я тебѣ и Андрея продалъ.
Елена. Что ты говоришь? Прямо съ ума сошелъ, кажется?
Коноваловъ. Нѣтъ, съ ума я не сходилъ.
Елена. Какъ-же не сошелъ? Восемнадцать лѣтъ прожилъ, и вдругъ рѣшилъ, что его купили.
Коноваловъ. Я и раньше такъ думалъ. А теперь сталъ особенно думать.
Елена. Почему-жь это теперь?
Коноваловъ. Есть причины.
Елена. Это что-жь за причины?
Коноваловъ. Ну, тебѣ все равно.
Елена (встаетъ). Скучный, мрачный человѣкъ. Всякія таинственности, упреки. Я его купила. Скажите пожалуйста. Какой брилліантъ. Ну, конечно. Въ нашей жизни есть ложь, мерзость.
Коноваловъ. Да. Ты много лжешь, я чувствую.
Елена. Разумѣется. Какъ и ты. Это все глупости. Съ тобой тяжело (вздыхаетъ). Тоска, тоска. Не съ кѣмъ слова сказать. Съ Похитоновымъ философствовать? (нервно ходитъ взадъ и впередъ). Вздоръ, понятно, что на автомобилѣ было весело. Хорошо. Что-же это за причины, что ты вдругъ о жизни задумался? Ужъ не Танечка-ли? (Хохочетъ) Я его поддѣла! Я знаю за тобой кое-что, господинъ покупной директоръ!
Коноваловъ. Шпіонишь?
Елена. Нѣтъ, врешь не шпіоню. Но кое-что знаю.
Коноваловъ. А я тоже знаю, что на Нѣмецкой ты была нынче не у портнихи.
Елена гнѣвно ударяетъ кулакомъ по столу.
// 247
Входитъ Андрей.
Елена. Еще одинъ вздыхатель.
Андрей. Это ты… про меня?
Елена. Да! Про тебя.
Андрей. Не понимаю, почему ты такъ говоришь.
Елена. (продолжая быстро ходить). Меня папенька твой обозлилъ.
Коноваловъ. Наши дѣла Андрею неинтересны, Елена.
Елена. Хмъ! Неинтересны. Почему знать? (Вдругъ останавливается, съ блѣдной кривой усмѣшкой). Подложить тебѣ свинью, Ѳедоръ?
Коноваловъ. Какъ угодно.
Елена (въ бѣшенствѣ). Чиновникъ! Какъ угодно! Всю жизнь только и дѣлалъ, что строилъ кислыя рожи.
Коноваловъ. Я тебѣ говорю, что препираться мы можемъ и безъ Андрея.
Андрей. Мнѣ все равно.
Елена. Въ папеньку. Весь въ отца. Ну, такъ и знай-же, что у отца романъ съ хроменькой. Вѣдь и тебѣ она, кажется, нравиться?
Мгновенное молчаніе. Андрей подходитъ къ ней совсѣмъ близко, весь бѣлый.
Андрей. Послушайте… уйдите.
Елена. Душить меня собираетесь? Благодарю. Нѣтъ ужъ пожалуйста.
Быстро удаляется. Небольшая пауза.
Коноваловъ. Сумасшедшая женщина.
Андрей (садится въ плетеное кресло, какъ-бы въ сильной усталости). Отчего же сумасшедшая?
Коноваловъ. Сумасшедшая, безумная. Какъ всѣ здѣсь.
Андрей. По моему, напротивъ. Здѣсь всѣ очень разумны.
Коноваловъ (волнуясь). Тебѣ надо прочь, на свѣжій воздухъ. Уѣзжай заграницу. Живи. Учись. Тутъ пропадешь. Я давно это сказать собираюсь. Уходи!
// 248
Андрей (болѣе твердо). Да, мнѣ надо уйти.
Коноваловъ. Ты будешь учиться въ Германіи. Въ маленькомъ городкѣ, среди лѣсовъ. Поѣдешь по Рейну. Будешь бродить пѣшкомъ, въ костюмѣ туриста, по горной странѣ. Пройдешь Швейцарію, до Сенъ–Готарда. Оттуда увидишь югъ (Горячо). Сынъ, уѣзжай, непремѣнно! Я хочу, чтобы изъ тебя вышелъ иной человѣкъ, не такой, какъ я. Тебя интересуетъ философія. Учись. Занимайся искусствомъ. Быть можетъ, твоя жизнь будетъ достойнѣе моей. Ну, дай мнѣ руку.
Подходитъ, хочетъ обнать его. Андрей отстраняется.
Андрей. Не надо.
Съ балкона сходитъ Похитоновъ.
Похитоновъ. Къ завтраку Матвѣичъ добылъ такой спаржи, — что то исключительное. Долженъ сказать, что нѣкоторыя блюда, напримѣръ, устрицы, спаржа, стерлядь, приводятъ меня въ трансъ. Я, конечно, человѣкъ порочный. А, вы тутъ разговариваете. Меня стѣсняться не надо.
Смущенно закладываетъ руки въ карманы и проходитъ.
Андрей. Ты, отецъ, не безпокойся. (Встаетъ) Я уйду.
// 249
ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.
// 251
Небольшая гостиная въ домѣ Коноваловыхъ. Обстановка сдержанная, не безъ вкуса. Время около полуночи. Изъ сада доносятся голоса: у Жени гости, день ея рожденія.
За піанино, спиной къ зрителю, сидитъ Андрей. Онъ играетъ сонату Бетховена. Справа и слѣва отъ піанино — двери. Въ правыхъ дверяхъ, въ портьерѣ тихонько показывается Таня. Только моментъ онъ не замѣчаетъ ее. Потомъ прекращаетъ игру.
Андрей. Меня не обманешь. Я чувствую твои шаги.
Таня. (опираясь на палочку). Жаль. Я хотѣла незамѣтно послушать музыку. А то въ саду слишкомъ шумно.
Андрей. Женя веселится!
Таня. Вытащили подъ липы столъ, висятъ фонарики. Много неизвѣстныхъ мнѣ молодыхъ людей. Конечно, вино (Улыбается). Но ты вѣренъ себѣ, и даже глазомъ не взглянулъ на все это.
Андрей. У меня съ ними плохо клеится. Играю. Но въ сущности, и это вздоръ. Я очень скверный музыкантъ. Какъ былъ бездаренъ въ двѣнадцать лѣтъ, когда разучивалъ этюды Hanon, такъ и остался.
Таня. Чтобы такъ играть, какъ ты, надо быть сколько нибудь способнымъ.
Андрей. Сколько нибудь! Сколько нибудь я ко всему способенъ, а какъ слѣдуетъ — ни къ чему.
Таня. Скажи, правда дядя Ѳедя хочетъ отправить тебя заграницу, въ Германію?
// 253
Андрей. Ужъ разсказалъ!
Таня. Что-жъ тутъ удивительнаго? Ты ему сынъ. Конечно, ему интересно… про тебя.
Андрей (встаетъ). Ну что тамъ разсуждать о моемъ будущемъ? Это тебѣ не идетъ. (Перебираетъ журналы на столикѣ). Если-бъ Елена такъ говорила, я-бъ еще понялъ, а ты… Вообще, у тебя со мной неправильный тонъ. Ты ходишь вокругъ да около, боишься прямого, все меня оберегаешь.
Таня. Я не знаю, Андрей. Не могу жъ я такъ держаться, будто ты мнѣ непріятенъ.
Андрей. Непріятенъ! Что за слова.
Таня. По моему, дядя Ѳедя правъ, что тебѣ надо уѣхать. Будь я твоимъ отцомъ, то же самое-бъ сказала.
Андрей. Конечно, правъ. Непремѣнно уѣхать, заниматься философіей, искусствомъ, дабы создать себѣ жизнь, болѣе достойную, чѣмъ у него. Все его слова. И какъ легко ихъ говорить! Но чтобы все это продѣлать, надо стремиться, сильно хотѣть эту науку, и эту Германію. Почему вы думаете, что я именно хочу ихъ? Обо мнѣ составилось мнѣніе, что я серьезный, замкнутый юноша, и мнѣ предстоятъ какіе то горизонты. Это все пустое. Просто я немного грамотнѣй Гаммера. Потому такъ и кажется.
Таня. Ты же самъ раньше говорилъ, что тебѣ тутъ не нравится. Что хотѣлось бы новыхъ людей, простора, творчества. Господи, я такъ тебя понимаю.
Андрей. Раньше! Можетъ, и говорилъ. Теперь ничего этого нѣтъ.
Таня. Андрей, а если это тебѣ кажется только?
Андрей подходитъ къ піанино и беретъ аккорды похороннаго марша Шопена.
Андрей. Я былъ разъ на католическомъ отпѣваніи. Когда выносили гробъ, органъ игралъ этотъ маршъ. Я всегда въ церкви, на похоронахъ или свадьбѣ, думаю: придетъ день, и ты будешь лежать здѣсь, лицомъ вверхъ, и надъ тобой будутъ кадить священники, и напѣвы эти зазвучатъ.
Таня. Богъ съ тобой!
// 254
Андрей. Не безразлично-ли? Жизнь, смерть…
Таня. Богъ знаетъ, что говоришь! Ты что то думаешь, и что думаешь, то нехорошо: грѣхъ.
Андрей. Весной, въ прошломъ году, я страшно тосковалъ. Разъ я сидѣлъ въ саду и о чемъ то думалъ. Ты подошла. Былъ очень солнечный день. Ты была въ свѣтломъ платьѣ, съ маленькими голубыми цвѣточками. Что ты прихрамывала, это прекрасно было. Ты вся была, какъ волшебная Сандрильона. Ты сказала: «Андрюша, поѣдемъ кататься по Москвѣ–рѣкѣ».
Таня (смущенно). Да, помню.
Андрей. Я тогда-же понялъ, что все безнадежно. Я чуть не умеръ въ ту минуту отъ счастья, и тоски. Я сталъ другимъ. Прежде много читалъ, учился. Хотѣлось иной жизни. Но это ушло. Я жилъ какъ во снѣ. Постоянно думалъ о смерти: «Тебѣ надо уйти отсюда!» Какъ онъ это странно сказалъ.
Таня. Да… вотъ что… Да вѣдь онъ это про то: изъ этого дома уйти.
Андрей. Я ужъ тогда почувствовалъ, что ты любишь. Но всетаки… ясно я не зналъ.
Таня. Господи, какъ это я…
Андрей (опускаетъ руку въ карманъ). Здѣсь у меня револьверъ лежитъ. Я его давно ношу.
Таня. Слушай, Андрей, это что жъ такое?
Андрей. Ничего. Никому не опасно. Я знаю теперь все про тебя, и отца. Но это никому не опасно. Мнѣ просто нравится: вотъ у меня въ карманѣ смерть. Маленькая, блестящая. (Вынимаетъ револьверъ, и гладитъ его).
Таня. Я отъ тебя этого не ждала.
Андрей. Не безпокойся. У меня съ дѣтства любовь къ оружію. Я ребенкомъ возился съ ружьями, и помню, любилъ взвести курокъ и приставить дуло къ виску. Моментъ — и тебя нѣтъ. Можетъ, это наслѣдственное. Моя мать была меланхоличка.
Таня (просительно). Ну къ чему! Отдай мнѣ.
Андрей (прячетъ револьверъ). Правда. Дурной тонъ.
Таня (встаетъ и дѣлаетъ нѣсколько шаговъ ). Если бы я такъ разсуждала, такъ и мнѣ надо травиться.
Андрей. Почему-жъ тебѣ?
Таня. Значитъ, потому-же. Значитъ, надо было-бъ.
// 255
Входитъ Елена, за ней Похитоновъ.
Елена. Я такъ и знала что они тутъ. Гдѣ же имъ иначе и быть.
Похитоновъ. Ты направсно такъ волнуешься, Еленочка.
Елена. Ахъ, брось пожалуйста! Ничего не волнуюсь. (Танѣ и Андрею). Ничего, что мы пришли? Можетъ быть, это глупо, но мнѣ вдругъ захотѣлось придти.
Андрей (нѣсколько удивленно). Да. Разумѣется ничего.
Елена. Тамъ меня заставили въ жмурки играть, такая глупость. Зачѣмъ въ жмурки, когда уже всѣ знаютъ, все кончено. А мнѣ захотѣлось съ Андреемъ поговорить. Тамъ одинъ сказалъ про меня, я слышала: лишнее выпила. Вретъ. Я трезвая.
Похитоновъ. И не могла ты ничего выпить, я же видѣлъ.
Елена (смѣется). Ахъ, вотъ у меня защитникъ отличный. Мы съ тобой вообще прелесть. Его на подсудимую скамейку тащутъ, за растрату, а онъ за меня заступается.
Похитоновъ. Ну, Еленочка, это другое дѣло.
Елена. Да, Андрей, самое то главное. (Беретъ рукой за голову, какъ бы вспоминая). Самое главнѣйшее. Танечка, это и тебя касается.
Андрей. Ужъ вы пожалуйста…
Елена. Нѣтъ, ничего. Простая вещь. Я вообще страшная дрянь, а тогда особенно. Я на дняхъ при Андреѣ Ѳедору одну гадость сказала. Вотъ, про нихъ. (Показываетъ пальцемъ на Таню и въ пространство, гдѣ подразумѣвается Коновалова). Про нихъ. Это не я одна знаю, положимъ. Были сплетни, и даже письма. Знаю. Но всетаки, я какъ дрянь поступила. (Танѣ). Андрей меня почти выгналъ. Правъ былъ, конечно (Медленнѣе, и какъ бы покойнѣе). А мнѣ сегодня такъ стало горько. Что я ни сдѣлаю, все выходитъ плохо. Мнѣ захотѣлось, что бы ты на меня не сердился, Андрей. Не то слово: не сердился — простилъ.
Андрей. А, да! Это не важно. Пустое.
Елена. Холоденъ. Сдержанъ. Немного презрѣнія.
Андрей. Вы мнѣ не сказали того ничего важного.
Елена. Отъ всего сердца не можетъ простить. Ты гордый человѣкъ, Андрей, и самонадѣянный. Тебѣ жить трудно.
// 256
Андрей. Это другое дѣло. Жизнь моя меня касается.
Елена. Такъ. Правильно. Молодой, но какъ въ деревнѣ говорятъ: отчетливый.
Андрей. Я васъ, кажется, уже… раздражаю.
Елена (садится, какъ будто въ усталости). Ругаютъ меня всѣ, смѣются. Можетъ и правда я ломаюсь. Всетаки… Эхъ вы, чистый и серьезный юноша, вы тоже, пожалуй, страдали, а всеже не знаете еще жизни. Вы на все сверху внизъ поглядываете. Еще не окунулись. Знали-ль вы униженіе, позоръ? Какъ дорогое вамъ оплевываютъ?
Андрей. Можетъ быть, зналъ.
Елена. Но всегда вы правы. И взирали презрительно, какъ сейчасъ на меня. Ахъ, сознавать, что правъ!
Похитоновъ. Позволь, Еленочка. Я думаю, что такихъ людей совсѣмъ нѣтъ. Развѣ что очень юные, кто еще не успѣлъ заблуждаться. А такъ говоря: всѣ отвѣтимъ. И предъ земнымъ судомъ, а возможно — и предъ инымъ.
Таня (горячо). Очень, очень вѣрно.
Елена. Вонъ, и Татьяна заговорила. Какъ взрослая. Такъ. У кого жизнь хоть на что нибудь, на что нибудь похожа! А если сплошной…
Андрей. Тогда жить зачѣмъ?
Елена. Развѣ я знаю? Почему я именно должна знать?
Андрей. Коли живете, значитъ, знаете.
Елена. Я одно знаю: моя жизнь — позоръ, клоака.
Похитоновъ. Ну, ужъ ты Еленочка, скажешь.
Елена. И скажу, скажу. Тутъ дѣло такое: на откровенности пустились. И скажу. Пускай посмѣются.
Таня (волнуясь). Вовсе я не собираюсь смѣяться. Даже вовсе не собираюсь.
Елена. Ладно. Я винилась ужъ передъ Андреемъ. Еще поговорю. Я… какъ это… да, называется. Вотъ: развратная дрянь. Вся моя жизнь — это концы въ воду. Да. Обманъ, ложь. И Похитоновъ помогалъ прятать: это вѣрно. Наконецъ, сорвалось. Такъ и должно было быть. А, ха–ха! Похитоновъ, говорить что-ли?
Похитоновъ. Стоило-ль начинать? А ужъ теперь… доканчивай, Еленочка.
// 257
Елена. А, ха–ха! Мой послѣдній романъ! Нѣтъ, слушайте. Негодяй, который меня билъ, обиралъ. А въ концѣ концовъ просто сдѣлалъ: продалъ обо мнѣ разоблаченья, письма.
Похитоновъ. Да, печальная исторія. Нынче въ бульварной газетѣ. «Изъ нравовъ нашей буржуазіи». Отрывки изъ писемъ. Иниціалы, но можно догадаться, тотчасъ.
Елена. И еще куча вздора. Будто я въ оргіяхъ участвовала.
Андрей. Это мало интересно. Приблизительно, я такъ и ждалъ.
Елена. Да, конечно. Для философа. А я человѣкъ. Мнѣ сегодня двое ужъ не поклонились. Евгенія дѣлаетъ видъ, что не читала, но ложь, тоже знаетъ. И эти… всѣ ея друзья тоже знаютъ. Я вижу, какъ они сегодня со мной.
Таня. Но почему-жь, у тебя такой тяжелый романъ… А тебя это будто бы позоритъ.
Елена. Романъ! Онъ танцовалъ въ кафе-шантанѣ, а я дарила ему золотыя цѣпочки, портсигары. Я его содержала. Съ нимъ вчера, на Нѣмецкой, у насъ было объясненіе. Онъ вымогалъ. Сумму требовалъ, грозилъ. Я обозлилась, къ чорту его послала. Онъ родомъ изъ Аргентины. У него любовница испанка. (Хохочетъ). Разъ она накрыла насъ. Она трепала меня за косы! Это тоже описано.
Андрей рѣзко встаетъ и выходитъ.
Не можетъ вынести пошлости! Да, это гадость. Онъ имѣлъ надо мной дьявольскую власть. Если-бы продолжалось, онъ разорилъ-бы меня. Или-бы я удрала въ Аргентину.
Похитоновъ. Это называется: страсти-съ.
Елена. Да, вотъ, вотъ. Что надо дѣлать? Какъ жить? Помощи, что-ли, откудато-то ждать? Путаница, не разберешь. Жизнь съ Ѳедоромъ… Отчаянье. Отчего никто не пришелъ, не помогъ? Надо вѣдь человѣку какъ то помочь? Направить? Можетъ и меня… можно бы было?
Похитоновъ. Поддержать человѣка труднѣе, чѣмъ подтолкнуть-съ. И это мы постоянно видимъ.
Елена. А? Похитоновъ? Скажи на милость, что мы съ тобой можемъ изречь? Мы вѣдь бывшіе люди?
// 258
Похитоновъ. Еленочка, насчетъ себя преувеличила. Чтоже меня касается: вѣрно. Однако, какъ и у Горькаго, бывшіе люди могутъ выразить кое-что. Ты сказала: никто не поддержалъ. И справедливо, но тѣмъ для меня плачевнѣе, ибо у меня какъ разъ былъ человѣкъ, на котораго я опирался. И довольно долго. Однако, ни къ чему не привело.
Елена. Про Марью говоришь. По моему, даже испортила она себѣ жизнь, изъ за тебя.
Похитоновъ. Тѣмъ для меня горестнѣе, только.
Таня. Я, должно быть, дура. Я все не могу въ толкъ взять… Вы все другъ про друга знаете, не удивляетесь. А я… прямо въ лѣсу.
Похитоновъ. Просто вы чистая дѣвушка, и далеко отъ всего этого стоите.
Таня. Погодите, я хочу разобраться. Если-бъ Елена сама не разсказала, я бы ничему не повѣрила.
Елена. А! Спасибо.
Таня. Ну позвольте, теперь оказывается… И Елена о васъ говоритъ, Семенъ Семенычъ, да и я сегодня слышала. Прямо какія-то невозможные вещи.
Елена. Про него? (киваетъ на Похитонова). Про него, что-ли?
Таня. Я допустить не могу.
Елена. Допускай. Его слѣдователь допрашивалъ. Вотъ, вотъ арестуютъ.
Похитоновъ. Это вѣрно-съ.
Таня. Да какъ же…
Похитоновъ. Вы удивляетесь, что я воръ. А Елена нисколько.
Таня. Какъ воръ? Какой воръ?
Елена. Я давно поняла. (Протягиваетъ ему руку). Я давно знала: съ тобой несчастіе случилось.
Похитоновъ (пожимаетъ плечами). Просто подлость сдѣлалъ-съ, какое несчастіе?
Таня. Господи Боже мой!
Похитоновъ. Заурядная исторія. Что-же тутъ говорить? Коноводомъ не я былъ-съ, не я начиналъ. Но и мнѣ перепадало. Чтобы молчалъ. Молчалъ, молчалъ, да и домолчался.
// 259
Вмѣсто одной лошади поставилъ другую. Высшаго класса — въ низшій. Разумѣется, выигрываетъ. Затѣмъ разные подлоги въ книгахъ, недостача денегъ. Однимъ словомъ — самый обыкновенный мошенникъ. Дюжинами такихъ ловятъ.
Таня. Семенъ Семенычъ, вы-же скромный человѣкъ…
Похитоновъ. Подите-жъ. Думаю, такъ всегда дѣлается. Шагъ за шагомъ. Только тронулся, а тамъ ужъ не замѣтишь.
Елена. Васъ посадятъ, я къ вамъ буду ходить. Я вообще отъ васъ не отрекусь.
Похитоновъ. Спасибо, Еленочка.
Елена. Я всегда сочувствовала, кого позорятъ. Вѣрно, предчувствіе.
Таня (въ волненіи встаетъ съ дивана и прохаживается, постукивая палочкой). Ужасъ, ужасъ. Все въ яму какую-то валится. Ну, ничего, Елена (Подходитъ къ ней, и беретъ за руку). Знаешь, я тебя всегда мало любила. И Семена Семеныча. Просто вы очень мнѣ далекіе были. А сейчасъ все думаю. (Мягче) Всѣ ужасно несчастны. И можетъ быть, надо пожалѣть. Милости надо… чтобы злобы было меньше. Я не могу сказать. Но такъ. Я чувствую. Надо милости, а то всѣ… погибнемъ.
Елена (вдругъ, сквозь слезы). Похитоновъ, слышишь.
Похитоновъ (дрожащимъ голосомъ). Развѣ могъ я подумать, когда въ Самарѣ служилъ, въ земствѣ? Что со мной стало! Съ богатымъ кругомъ сошелся. Вѣдь я прислужникъ, шутъ. Меня подпаиваютъ, а потомъ въ отдѣльныхъ кабинетахъ глумятся. Я лѣвымъ считался, мы съ Машенькой честные журналы получали.
Быстро, какъ-бы въ раздраженіи, входитъ Коноваловъ.
Коноваловъ (Семену Семенычу). А, вотъ и ты. Въ обществѣ дамъ.
Похитоновъ (сдерживаясь). Да, бесѣдуемъ.
Коноваловъ. Почему же нѣтъ коньяку?
Похитоновъ. Мы съ тобой на своемъ вѣку уже достаточно выпили.
Коноваловъ. Ты полагаешь?
Похитоновъ. Полагаю-съ.
// 260
Коноваловъ. Мы съ тобой вообще много чортъ знаетъ чего дѣлали.
Похитоновъ. Совершенно вѣрно.
Коноваловъ (рѣзче). И это становится невозможнымъ.
Елена опустивъ голову, держитъ Таню за руки. Маленькая пауза.
Это приводитъ къ тому, что сейчасъ пріѣхала съ вашей квартиры Маша, и сказала, что къ тебѣ явились ужъ, арестовать. Не застали. Она отвѣтила, что не знаетъ, гдѣ ты. Сама сюда поѣхала.
Похитоновъ. Она здѣсь?
Коноваловъ. У меня въ кабинетѣ. Лежитъ на диванѣ, и молчитъ.
Похитоновъ. Я пойду къ ней.
Коноваловъ. Поздно. Надо было раньше думать.
Елена. Почему для него поздно, а для тебя нѣтъ?
Похитоновъ выходитъ.
Коноваловъ. А ты… Елена, молчи лучше. Ты лучше тоже молчи. Я читалъ.
Елена (серьезно, покойнѣе). Погоди еще, Ѳедоръ, издѣваться надо мной.
Коноваловъ (садится). Дѣло не въ издѣвательствѣ. Совершенно не въ этомъ.
Елена. Марьѣ очень плохо?
Коноваловъ. Очень.
Елена. Такъ. Я пойду къ ней.
Выходитъ.
Коноваловъ. А тѣ… идіоты, въ саду устроили иллюминацію. Неизвѣстные мнѣ юноши. Въ темныхъ углахъ визгъ. Все, какъ слѣдуетъ. Праздникъ!
Таня. Да. Ужъ правда, праздникъ!
// 261
Снаружи распахиваютъ окно. Видна студенческая фуражка.
Студентъ. Сашка. Ты здѣсь, что-ль?
Коноваловъ (встаетъ и запираетъ окно). Здѣсь никакого Сашки нѣтъ.
Студентъ. Нѣтъ, такъ и нѣтъ. Чортъ съ нимъ. Виноватъ.
Исчезаетъ.
Коноваловъ. Эти то вотъ они и есть.
Таня (тоже встаетъ, подходитъ къ піанино). Я потушу свѣчи. Глазамъ непріятно. (Тушитъ свѣчи, при которыхъ игралъ Андрей). А ты садись на диванъ. Ты взволнованъ. Надо успокоиться немного.
Коноваловъ тяжело усаживается. Таня подходитъ, примостилась рядомъ. Въ комнатѣ полутемно, на полу и креслахъ лежитъ блѣдный,
золотой свѣтъ уличнаго фонаря — черезъ окно.
Коноваловъ. Да, правда. Безъ свѣта лучше.
Таня (беретъ его за руку). У меня голова кругомъ идетъ.
Коноваловъ. Какъ не пойти.
Таня. Андрей, Елена, Похитоновъ…
Коноваловъ. А Андрей что?
Таня. Онъ говоритъ, что зналъ все, про насъ. Но думалъ, не совсѣмъ это такъ. Ходитъ съ револьверомъ, у него такой видъ…
Коноваловъ (рѣзко вздыхаетъ). Да. Видъ.
Таня. Ты ужасно разстроенъ? Эти дни я немного тебя боюсь. (Гладитъ его по рукѣ). Ты суровый, совсѣмъ как-то не мой.
Коноваловъ. Я, должно быть, ничей.
Небольшая пауза.
Таня. Въ этой самой комнатѣ я сказала Андрею: если-бъ я такъ разсуждала, какъ ты, мнѣ бы тоже надо травиться.
Коноваловъ. Такъ сказала.
Таня. Ну, вѣдь это правда. Ты меня очень мало любишь. А травиться я не собираюсь.
// 262
Коноваловъ. Ты плохой выборъ сдѣлала.
Таня. Прежде я такъ думала — даже тебѣ говорила: уйдемъ отсюда, поселимся гдѣ нибудь. А сегодня на меня нашли сомнѣнья: тяжко стало, горько. Не уйдешь вѣдь.
Коноваловъ. Съ твоей вѣрой можно вѣрить.
Таня. У меня вѣры много было. Я какъ мышка въ вашемъ домѣ жила — въ уголкѣ, и вѣру копила. Вотъ, меня Андрей Сандрильоной назвалъ. Можетъ, и правда. Я и сейчасъ вѣрю. А гдѣ сила этой любви? Ей отвѣтъ долженъ быть. Его нѣтъ.
Коноваловъ (встаетъ). Была минута — мнѣ казалось, что зажигается для меня новая жизнь. Ты прелестная, Татьяна. Есть въ тебѣ что-то отъ ангельской дѣвы. И ужъ если ты меня не зажгла…
Съ шумомъ отворяется дверь. Видимо двое догоняли другъ друга. Вбѣгаетъ барышня и молодой человѣкъ. Задыхаются, хохочутъ.
Барышня (фыркаетъ). Здѣсь темно, и есть кто-то.
Молодой человѣкъ. Жаль. Вы любите, вѣдь, камеры–обскуры.
Выбѣгаютъ въ другую дверь.
Таня встаетъ.
Таня. Я напрасно потушила свѣчи. (Подходитъ къ піанино, шаритъ, какъ-бы стараясь найти спички. Потомъ вдругъ садится на табуретку и плачетъ) Господи! Господи!
Входитъ Андрей, и натыкается на отца.
Андрей. Почему тутъ темно? Гдѣ Таня?
Таня (сквозь слезы). Т-тутъ.
Андрей. Плачешь.
Таня (встаетъ, и старается справиться). Ничего. Очень всѣ разстроили.
Андрей. Тебя тетя Маша зоветъ.
Таня. Плохо ей?
// 263
Андрей. Не знаю.
Таня. Хорошо, иду. Гдѣ палочка моя? (Шаритъ, не находитъ). Андрюша, найди палочку.
Андрей (подаетъ). Вотъ.
Таня. Спасибо. А то безъ палочки мнѣ трудно.
Уходитъ. Минута молчанія.
Андрей. Я всегда тебѣ мѣшаю, отецъ. Во всемъ.
Коноваловъ. Правда, что ты револьверъ всюду съ собою носишь?
Андрей. Кто сказалъ?
Коноваловъ. Знаю.
Андрей. Правда.
Коноваловъ. И сейчасъ.
Андрей. Да.
Коноваловъ. Убей меня.
Андрей. Глупости.
Коноваловъ. Я завлекъ Таню.
Андрей. Завлекъ.
Коноваловъ. А теперь бросаю.
Долгое молчаніе.
Я твоего лица не вижу. Гдѣ ты?
Андрей. Подлецъ![2]
Коноваловъ медленно подходитъ къ дивану и опускается на него. Андрей выходитъ. Почти вслѣдъ за нимъ, изъ другихъ дверей,
поспѣшно входитъ Таня.
Таня. Нѣтъ, не могла быть съ тетей. Не могла. Сердце не на мѣстѣ. Андрюша?
Коноваловъ (мертво). Его нѣтъ.
За сценой выстрѣлъ.
// 264
ДѢЙСТВIЕ ТРЕТЬЕ.
// 265
Кабинетъ Коновалова. Прямо противъ зрителя большое окно. Оно выходитъ въ садъ, на крытую терассу. Часа четыре дня. Довольно хмуро. Накрапываетъ дождь.
Коноваловъ сидитъ у окна, за письменнымъ столомъ. Рядомъ полка книгъ. Онъ ничего не дѣлаетъ. Входитъ Похитоновъ.
Похитоновъ. Я къ тебѣ, Ѳедоръ. На минутку.
Коноваловъ. Садись, пожалуйста. Почему на минуту?
Похитоновъ. Тутъ, книжечку одну хотѣлъ у тебя попросить. Льва Толстого. (Подходитъ къ полкѣ и роется). Мнѣ хотѣлось-бы найти «Воскресеніе».
Коноваловъ. Ага. Книжки сталъ читать.
Похитоновъ. Хочу захватить что нибудь, на новое мѣсто жизни. А то скучно очень будетъ. Вотъ, нашелъ. Произведеніе великаго старца.
Коноваловъ. Да, тебя въ тюрьму тащутъ. Какая глупая штука.
Похитоновъ. Не хотѣлось садиться. Нѣсколько дней скрывался. Думалъ было удрать, попробовать, да не стоитъ. Все равно поймаютъ. Да и вообще стоитъ ли бѣжать?
Коноваловъ. Не убѣжишь, понятно.
Похитоновъ. Я сейчасъ по коридору шелъ, и горничную вашу встрѣтилъ, Аксинью. Мнѣ очень трудно было на нее взглянуть. Такъ и не смѣлъ.
Коноваловъ. Стѣсняешься?
// 267
Похитоновъ. Это очень странныя слова.
Коноваловъ. Ничего, не стѣсняйся. Не тебя одного.
Похитоновъ. Ну, какъ же, а еще кого?
Коноваловъ. Всѣхъ, я думаю. И давно пора.
Похитоновъ. Да, это ты такъ, вообще. Фигурально.
Коноваловъ. (оглядывается въ окно, вздрагиваетъ). Какая тамъ кошка пробѣжала, у забора!
Похитоновъ. Гдѣ? не вижу.
Коноваловъ. Такъ, проскакалъ сѣрый котенокъ, совершенно незначительный. Не идущій къ дѣлу.
Похитоновъ. А ты разстроился чего-то?
Коноваловъ. Пустое. Скажи, пожалуйста, помнишь ты зимой былъ случай, ночью, за городомъ? Въ кабакѣ?
Похитоновъ. Много бываетъ случаевъ. Всего не упомнишь.
Коноваловъ. Такой случай. Очень поздно было. Часа четыре. Мы въ кабинетѣ сидѣли. Стеша взяла мою, и твою руку, и стала гадать. И все говорила. У ней и то, и се выходило, потомъ она вдругъ замялась, остановилась. Помнишь, мы съ тобой отдернули руки, и я вскрикнулъ.
Похитоновъ. Помню. Еще тогда цыганка хохотать стала. И всѣ подумали, что ты лишняго выпилъ.
Коноваловъ. А ты почему руку отдернулъ?
Похитоновъ. Ну, мало-ли. Что-то непріятное показалось.
Коноваловъ. Непріятное… да, и мнѣ непріятное.
Похитоновъ. Стало быть, даже очень непріятное, если до сихъ поръ не забылъ.
Коноваловъ. Не непріятное, а страшное.
Похитоновъ. Галлюцинація? Это отъ нервовъ. Больное воображеніе.
Коноваловъ. Да, конечно, больное. А насчетъ ареста ты не думай. Постараюсь, чтобы выпустили на поруки. И навѣрно, оправдаютъ.
Похитоновъ (качаетъ головой). Быть можетъ. Все таки, надо меня похоронить, вбить осиновый колъ и написать: «Въ винѣ и деньгахъ неумѣренный, здѣсь лежитъ Похитоновъ. Бывшій присяжный повѣренный.»
Коноваловъ. Какая глупость.
// 286
Похитоновъ. Разумѣется. Я самъ сочинилъ. И довольно давно. Теперь время выгравировать.
Коноваловъ. Ожидала-ли Марья?
Похитоновъ. Выйдя за меня замужъ, Марья сдѣлала одну изъ величайшихъ ошибокъ жизни.
Коноваловъ. Мнѣ кажется д…да, неудобно, неудобно. Живешь. — Это тоже, пожалуй, величайшая ошибка.
Похитоновъ. Андрюша не пожелалъ.
Коноваловъ. Да. Андрюша.
Похитоновъ. Все таки, себя убить трудно. Иногда, это почти необходимо. А не легко.
Коноваловъ. Былъ моментъ. Андрюша могъ въ меня выстрѣлить. Онъ этого не сдѣлалъ.
Входитъ Гаммеръ. За нимъ черезъ минуту — Женя.
Гаммеръ. Господинъ Pokhitonov, полицейскій ждать больше не хочетъ. Говоритъ, еще сбѣжите.
Похитоновъ. Нѣтъ, ничего-съ. Я не задержусь.
Гаммеръ. Да, ужъ теперь не задержитесь. Вы напоминаете мнѣ мячъ, по которому данъ неправильный дрейфъ.
Плохитоновъ. Что это значитъ-съ. Я терминовъ не понимаю.
Гамммеръ. Дрейфъ-ударъ правой рукой. Онъ данъ съ такой силой, что вы летите за предѣлы площадки.
Похитоновъ. Ахъ, да-съ, совершенно вѣрно. Именно лечу за прѣделы площадки.
Входитъ Марья Алексѣевна.
Марья Ал. Идемъ, Семенъ. Ты выйдешь чернымъ ходомъ. Извозчикъ готовъ. Я уговорила полицейскаго, чтобъ тебѣ позволили одному ѣхать. Онъ сзади будетъ, тоже на извозчикѣ.
Похитоновъ. Маша…
Марья Ал. Да, ничего. Не обращай ни на кого вниманія.
Похитоновъ подходитъ къ Коновалову и обнимаетъ.
// 269
Похитоновъ. Прощай, Ѳодоръ. Я… опозорилъ вашъ домъ. Прости.
Коноваловъ. Мнѣ нечего прощать. А дома моего нѣтъ. Каждый за себя отвѣчаетъ.
Похитоновъ быстро выходитъ, за нимъ Марья Ал.
Женя. Фу, какой этотъ Похитоновъ смѣшной. Сгорбился, а шагаетъ быстро.
Гаммеръ. Вы напрасно думаете, Ѳедоръ Алексѣевичъ, что вашъ домъ не нуждается въ хорошей репутаціи. Вы слишкомъ снисходительны.
Коноваловъ. Я ничего не думаю-съ.
Гаммеръ. Похитоновъ, воришка! Скажите пожалуйста. Женатъ на порядочной женщинѣ, бывалъ въ обществѣ, ближайшій другъ этого дома, и извольте взглянуть — отправляется въ арестантскіе роты. Ничтожный силуэтъ!
Коноваловъ. Я думаю, для васъ это все равно.
Гаммеръ. Отчасти нѣтъ.
Женя. Дѣло, отецъ, въ томъ, что Саша дѣлаетъ мнѣ предложеніе. А я не знаю (со смѣхомъ) выходить за него, или нѣтъ. Онъ смѣшной, но хорошо въ теннисъ играетъ.
Гаммеръ. Это, положимъ, глупости: разумѣется выходить. Но вотъ въ чемъ суть — изъ-за чего я на Похитнова разсердился: онъ вредитъ вашему дому, дому моей невѣсты.
Женя. Ты страшный дуракъ. Ты что, правда, изъ себя барона Финтифлю разыгрываешь?
Гаммеръ. Никакого барона. Всетаки я былъ бы очень доволенъ, если бы господинъ Похитоновъ выбралъ для скандальныхъ исторій другое мѣсто.
Коноваловъ. Вы, значитъ, просите у меня руки дочери?
Гаммеръ. Ну да, свадьба тамъ, можетъ быть, черезъ годъ, но такъ, знаете ли, принципіально.
Коноваловъ. Да. Общественное ваше положеніе: футболистъ?
Гаммеръ. О, нѣтъ. Мое дарованіе исключительно направлено на теннисъ.
Коноваловъ. Дарованіе къ теннису, вы дѣлаете предложеніе
// 270
моей дочери. Но васъ смущаетъ, что нашъ домъ скомпрометтированъ.
Гаммеръ. Не совсѣмъ такъ. Мнѣ немного обидно за Женю, но вообще… такъ сказать.
Коноваловъ. Ладно. Женитесь. Только, извините меня. Я сейчасъ очень дурно себя чувствую. Мнѣ хотѣлось одному побыть.
Гаммеръ. Понимаю, конечно. Семейныя огорченія, и прочее. Вполнѣ ясно и объяснимо. Женя, мы можемъ оставить папа въ покоѣ.
Входитъ Марья Ал., и садится въ кресло. Гаммеръ съ Женей выходятъ, но Гаммеръ снова возвращается, и подходитъ къ Коновалову.
Виноватъ, я забылъ… Не можете-ли вы мнѣ размѣнять, три рубля. Ну, тамъ, на нѣсколько двоегришекъ.
Коноваловъ. Чего-съ?
Гаммеръ. Пустое. Такъ именую я двугривенные.
Коноваловъ высыпаетъ изъ портмонэ мелочь. Гаммеръ ищетъ у себя въ жилетныхъ карманахъ трехрублевку.
А, чортъ, за подкладку, что-ли завалилась.
Беретъ серебро.
Да, не могу найти. Ну, буду вамъ долженъ тринитэ. Благодарю.
Уходитъ.
Коноваловъ. Тринитэ. Тринитэ. Ловко!
Марья Ал. Я хотѣла ѣхать съ Семеномъ, но онъ не позволилъ. Когда онъ сѣлъ на извозчика, и онъ съ околоточнымъ выѣхали изъ воротъ, мальчишка сосѣдній, сынъ дворника, крикнулъ: «Барина въ тюрьму везутъ.»
Коноваловъ. Да, нелегко.
Марья Ал. Только подумать, что Семенъ когда-то служилъ
// 271
честно въ банкѣ, былъ скромнымъ молодымъ человѣкомъ, потомъ присяжнымъ повѣреннымъ. И вотъ столица, ложный блескъ жизни…
Коноваловъ. Видѣла? (Киваетъ на дверь). Тринитэ.
Марья Ал. Новые люди. И они по своему судятъ насъ.
Коноваловъ. Онъ женится на моей дочери. Но далъ понять, что нашъ домъ не изъ блестящихъ. Особенно, послѣ исторій послѣдняго времени.
Марья Ал. Ужасные дни. И эти пошлые люди, со своими оцѣнками, свадьбами, когда только что вынесли гробъ Андрюши.
Коноваловъ. Когда Андрей лежалъ въ гробу, я смотрѣлъ на него долго. На его лобъ, тонкій носъ, едва пробившіеся усики. Все понять что то старался, узнать. Ничего не понялъ.
Марья Ал. Ты страшно измѣнился, братъ.
Коноваловъ. Быть можетъ, еще измѣнюсь.
Марья Ал. Я давно хотѣла говорить съ тобой. Не удавалось.
Коноваловъ. Скажи пожалуйста: былъ съ тобой такой случай: уже женой Похитонова, ты полюбила, другого.
Марья Ал. Къ чему спрашиваешь?
Коноваловъ. Вы другъ друга любили. Но Семена ты не бросила. Такъ? Думала, безъ тебя онъ погибнетъ.
Марья Ал. Да, такъ сдѣлала.
Коноваловъ. Кого любила — тотъ до сихъ поръ цвѣты присылаетъ, на именины.
Марья Ал. Ну? Дальше что?
Коноваловъ. Ты себя переломила. Чтобы Похитонова вытащить. Я — напротивъ. Себя сгубилъ, и что вокругъ. Мнѣ въ Танѣ померещилось что-то — я ее увлекъ. А потомъ бросилъ. Моя жизнь невѣрная.
Марья Ал. Заблудился.
Коноваловъ. Что я: совсѣмъ пропалъ?
Марья Ал. Не знаю.
Коноваловъ. Я съ Таней подло поступилъ. А она отъ меня не откажется.
Марья Ал. Ты былъ мой любимый братъ. Я тоже отъ тебя не отрекаюсь.
Пауза.
// 272
Коноваловъ. Если-бъ опять представилось, ты отдала бы свою жизнь? Какъ тогда?
Марья Ал. Кому это нужно? Семенъ обманывалъ меня съ пѣвичками, съ любой женщиной. И все это тѣмъ кончилось, что Семена увезъ полицейскій.
Коноваловъ. Таня-бы отдала жизнь. А если-бъ нужно было — ты отдала-бы?
Марья Ал. (подумавъ) Да. Всетаки.
Коноваловъ. Ты Наталью хорошо помнишь?
Марья Ал. Хорошо.
Коноваловъ. Что по твоему: я сошелся съ Еленой, сталъ эту жизнь вести, это измѣна? Тому? Прежнему?
Марья Ал. Братъ! Измѣна.
Коноваловъ. Тоже думаю. (Пауза). Въ ночь смерти Андрея я не спалъ. Сидѣлъ у себя на постели, считалъ до ста, потомъ до тысячи. На столикѣ лежалъ морфій. Я загадалъ: досчитаю до десяти тысячъ, приму этотъ морфій.
Марья Ал. Это не рѣшеніе.
Коноваловъ. Отвѣтъ.
Марья Ал. Слишкомъ просто. Для молодыхъ, и слабыхъ.
Коноваловъ. Что же надо?
Марья Ал. Жить.
Коноваловъ. Прежде я самъ такъ думалъ. Но давно. Это прошло все.
Марья Ал. А вотъ — морфія не принялъ.
Коноваловъ. Случайно. Можетъ, просто слабость. Все равно. Я тогда понялъ, что все перемѣнилось. Я сталъ особенный, другой.
Марья Ал. (слегка приподнимается) Постой… ты… дѣйствительно. Какой у тебя странный видъ!
Коноваловъ. Я прежде не понималъ, что значитъ: ангелъ смерти. Мнѣ казалось, это выдумка.
Марья Ал. А теперь?
Коноваловъ. Я знаю.
Въ темномъ платьѣ и траурѣ входитъ Елена.
Елена. Я панихиду на домъ заказала. Батюшка будетъ въ пять.
Останавливается посреди комнаты.
// 273
Что такое? А, надо окно открыть. Дождичекъ на дворѣ, хорошо пахнетъ. Зеленью.
Отворяетъ окно.
Коноваловъ. Панихиду? Да, зеленью.
Елена. Знаешь, что сейчасъ Женя сказала?
Коноваловъ. Пѣвчіе будутъ?
Елена. Будутъ. Женя сказала, что замужъ выходитъ.
Коноваловъ. Знаю.
Марья Ал. На нихъ смерть Андрея мало подѣйствовала.
Елена. Она и пришла… къ отцу, просить разрѣшенія.
Коноваловъ. Что же особеннаго? Она выходитъ за этого… — вполнѣ въ ея духѣ.
Елена. Погоди, у меня въ головѣ что то путается. (Третъ себѣ лобъ). Андрей умѣръ, а она пришла къ тебѣ. Просится замужъ. Ты отецъ. Да, главное то: именно не ты отецъ, вотъ главное.
Коноваловъ. Не понимаю.
Елена (как-бы радостно). Именно, именно, не твоя дочь. Наконецъ, сказала.
Марья Ал. Елена, Елена…
Елена (все возбужденно). Это давно надо было сказать. Давно. А я не говорила. Все не могла сказать.
Коноваловъ. Не моя дочь.
Елена. Да. Я обманывала тебя. Съ другимъ.
Коноваловъ молчитъ, слегка вздрагиваетъ. Марья Алексѣевна встаетъ.
Марья Ал. Да… ну…
Коноваловъ. Значитъ, тогда же, въ первый годъ…
Елена (блѣднѣетъ). Мнѣ Андрей укоромъ былъ. Когда умеръ. Не могу больше. Я подлая. Все равно.
Молчаніе.
Ты тогда въ Крымъ ѣздилъ. Лѣчиться. Я не хотѣла сказать. Стыдно было. Очень.
// 274
Марья Ал. Какъ же ты? Какъ потомъ жила?
Елена. Дальше — хуже. Забывала. Потомъ опять вспоминала. Я пила, по ресторанамъ ѣздила.
Коноваловъ. Женя знаетъ?
Елена. Кажется. Она меня презираетъ.
Коноваловъ. Мы, значитъ, квиты.
Елена. Квиты. Все теперь ясно. (Оглядывается) Пора. Намъ пора опомниться, Ѳедоръ. Безобразно жили. Я стала молиться, послѣдніе дни.
Марья Ал. За кого молишься?
Елена. За рабу Елену. Блудницу.
Марья Ал. (задумчиво, тише). Помолись и за насъ, рабовъ Ѳедора, Марью, Семена.
Елена. Какъ же — я? Развѣ я могу?
Марья Ал. Коли мучишься, значитъ можешь.
Елена. Хо-ро-шо.
Молчаніе. Мужу:
Мы не будемъ больше вмѣстѣ жить.
Коноваловъ. Не будемъ.
Елена. Я ужъ знаю. Я съ Таней говорила. Ей сказала. Она говоритъ: можетъ, тебѣ простится жизнь. Можетъ. Я ей вѣрю. Прежде не любила ее, а потомъ… она меня очень поняла. Какъ она сказала, такъ сдѣлаю. Мы все это продадимъ — домъ, фабрику. Ну ихъ. И деньги куда-нибудь. Себѣ немного оставимъ. И Ѳедору. Мы съ ней въ Парижъ. Будемъ жить высоко, подъ крышей. Учиться начнемъ. Она чистая. Можетъ, еще я не пропала. А? Марья?
Марья Ал. Можетъ.
Коноваловъ. Марья, будь добра, притвори дверь.
Марья Ал. Могу. А что?
Коноваловъ (будто ему холодно). Не люблю открытыхъ дверей. Въ глазахъ мелькаетъ.
Марья Алексѣевна встаетъ, и притворяетъ.
Я слышалъ, что одинъ замѣчательный математикъ сидѣлъ
// 275
разъ въ ресторанѣ. Весело было, музыка. Онъ говорилъ. Потомъ замолчалъ, поглядѣлъ вокругъ, и сказалъ: «Въ меня вошло что то. Это ирраціональная величина. Я не могу ея опредѣлить». Это смерть была. Черезъ четверть часа онъ умеръ. Отъ паралича сердца.
Елена. Какъ страшно.
Коноваловъ. Сзади за мной дверь. Оттуда кто то войдетъ.
Марья Ал. Ты разстроенъ, братъ, измученъ.
Коноваловъ. Нѣтъ. Она здѣсь. Я ее видѣлъ, тогда, за городомъ, когда цыганка. Зимой.
Марья Ал. Какая цыганка?
Коноваловъ (вдругъ дрожитъ, блѣднѣетъ). Ужасъ! У-у!.. (дико кричитъ).
Опускается лицомъ на подоконникъ.
Елена. Ѳедоръ!
Коноваловъ бьется головой о подоконникъ. Рыдаетъ.
Коноваловъ. Господи, Андрей, Господи! Я! Я убилъ!
Онъ не видитъ, что изъ сада къ растворенному окошку, впопыхахъ, хромая, подбѣгаетъ Таня. Она молча обнимаетъ ему голову и цѣлуетъ.
Марья Ал. Ничего, плачь. Ничего.
Коноваловъ (сквозь рыданія). Боже мой, Боже мой!
Подымаетъ голову, видитъ Таню.
Ты!
Таня. Да. (Держитъ его голову, смотритъ ему прямо въ глаза).
Коноваловъ (смотритъ на нее недоумѣнно). Какъ ты пришла?
Таня. Я въ саду гуляла. По мокрымъ дорожкамъ. Вдругъ крикъ услышала и прибѣжала.
Коноваловъ. Пожалѣла?
// 276
Таня. Да, пожалѣла.
Елена выходитъ изъ комнаты. Черезъ минуту возвращается.
Елена. Батюшка пріѣхалъ. Уже облачился. Сейчасъ служба начнется.
Выходитъ.
Марья Ал. (полуобнимаетъ Коновалова). Братъ, приходи. Мы помолимся.
Уходитъ также.
Таня. Встань, Ѳедоръ. Не нужно предо мной на колѣняхъ стоять.
Коноваловъ. Нужно.
Таня. Встань.
Коноваловъ. Значитъ ты меня спасла? Я умиралъ.
Таня. Не знаю. Встань.
Коноваловъ встаетъ, садится и слушаетъ. Издали доносится пѣніе пѣвчихъ и служеніе.
Таня (покойнѣе, и пѣчальнѣе). Помнишь, я хотѣла тебя вывести отсюда, жить вмѣстѣ? (Перебираетъ кончики платка, наброшеннаго на плечи). Казалось мнѣ, наши жизни могутъ слиться. (Улыбается сквозь слезы). Ну, ошиблась. Прости. Самонадѣянная дѣвочка. Такъ ты сказалъ. Я теперь поняла, что ты меня не любишь. И никогда не любилъ.
Коноваловъ (прислушивается къ пѣнію). Что это тамъ?
Таня. Панихида. Изъ за насъ Андрюша погибъ.
Коноваловъ. Знаю. Я преступный человѣкъ.
Таня. Всѣ преступные. Всѣ несчастные.
Коноваловъ. Какъ же жить?
Таня. Жить мы будемъ. Это нелегко. Но будемъ. Видишь, какой золотой лучъ пробился? Садъ блеститъ, зазеленѣлъ. Голуби воркуютъ. Я за эти дни, когда все случилось, стала такой
// 277
старой, будто все ужъ знаю. И я думаю, что Господь, котораго я вижу въ этихъ облакахъ, въ сіяніи свѣта, смилуется надъ нами и проститъ. Ну, идемъ. Пора на панихиду.
Обходитъ по террассѣ, и входитъ въ дверь. Открывается дверь изъ корридора, выглядываетъ горничная. Пѣніе слышнѣе.
Горничная. Баринъ, васъ ждутъ.
Коноваловъ. Да иду.
Она скрывается.
Таня. Возьми меня подъ руку. Теперь можно. Послѣдній разъ.
Коноваловъ (беретъ). Ты приходишь, какъ ангелъ. Господь, въ знакъ состраданія къ заблудшимъ, посылаетъ имъ своихъ вѣстниковъ.
Уходятъ.
Конецъ.
// 278