// Б. Зайцев. Странное путешествие. КНИГОИЗДАТЕЛЬСТВО
«ВОЗРОЖДЕНIЕ» «
2,
rue de Sèze,
ПРАВИТЕЛЬ
Въ одномъ
древнемъ и знаменитомъ городѣ былъ правитель.
Когда въ государствѣ
произошла смѣна власти, его низвергли. Онъ поселился у своей сестры, въ
небольшой комнатѣ ея
домика. Для него началась жизнь, мало похожая на прежнюю. На углу улицы, гдѣ нѣкогда проѣзжалъ въ коляскѣ, онъ продавалъ теперь пирожки. Пѣлъ
въ церкви на клиросѣ.
Торговалъ остатками вещей сестры на рынкѣ. У него выросла большая борода, сѣдая, и его трудно было бы узнать. Дѣти друзей, которымъ онъ носилъ на праздники игрушки собственнаго производства, называли его «дѣдъ морозъ».
*
* *
Однажды зимою, какъ обычно, торговалъ онъ на рынкѣ, предлагая платокъ сестры и свой портсигаръ съ вензелемъ. Никто не покупалъ ихъ. Дуло мелкимъ снѣгомъ, лицо дѣда-мороза стало леденѣть,
и ему показалось, что будетъ хорошо, если онъ пройдется со своими товарами по тротуару: быть можетъ, скорѣе встрѣтитъ покупателя. Поднявъ
барашковый воротникъ пальто, съ
шалью на плечѣ и портсигаромъ
въ рукѣ, онъ перешелъ черезъ
улицу. Гомонъ и крикъ рынка
остались сзади. Пройдя немного, онъ увидѣлъ на снѣгу предметъ. Метелица ужъ задувала
его. Это была небольшая икона. На ней изображались три старца — одинъ съ сѣдою
бородою въ темной ризѣ,
другой съ темною бородой
127
въ ризѣ
мелкими крестиками, третій со священной книгой у
груди въ лѣвой рукѣ, пальцы же правой подняты для благословенія. Сквозь летящій снѣгъ старѣющими
глазами разсмотрѣлъ дѣдъ
морозъ надпись: свв. Симонъ, Гурій и Авива. Онъ поцѣловалъ
икону и положилъ ее себѣ
въ карманъ. Въ это время сзади раздались крики, брань, вопли: все мѣсто, гдѣ онъ только что торговалъ, было оцѣплено конными и пѣшими
солдатами. Такъ какъ по новому
закону нельзя было торговать на рынкѣ, то
солдаты и стражники уводили мужчинъ и плачущихъ женщинъ.
Правитель же,
возвратившись домой, поставилъ икону къ себѣ въ
почетный уголъ. Его сестра была очень довольна.
*
* *
Однажды, всетаки, его схватили и увели изъ
дому позднею ночью. И онъ и сестра полагали, что болѣе не увидятся. Прощаясь, она перекрестила его и
благословила иконою Трехъ Святителей.
Вскорѣ его судили. Десятки свидѣтелей вызваны были противъ
него. Рабочіе и служащіе,
вдовы, извозчики, булочники, торговцы, ремесленники, русскіе,
евреи, армяне, татары — всѣ говорили
одно: — «Мнѣ не въ
чемъ его упрекнуть». — «Онъ
ничего не дѣлалъ дурного». ‑ Нѣкоторые улыбались ему, кланялись, какъ знакомому. Правитель сидѣлъ
и поглаживалъ бороду.
Судъ присудилъ
его къ многолѣтнему заключенію. Правитель былъ все такъ же спокоенъ.
Его отвезли въ монастырь, обращенный въ
тюрьму. Тамъ поселися онъ въ келіи.
Нѣкогда монастырь этотъ
славился иконописцами, и стоялъ на возгоріи, за чертой города. — «Быть можетъ, —
128
думалъ
правитель, — въ этой же самой келіи, за такимъ же вотъ столикомъ, и трудился
благочестивый инокъ». — Теперь стѣны были исчерчены надписями. «Прощай,
мама», — читалъ онъ
на одной. «Господи, не оставь меня!» — на другой.
«Умираю» — на третьей. Правитель хорошо зналъ
грозную правду этихъ строкъ.
Не разъ старческій сонъ его прерывался грохотомъ подъѣзжавшей машины — въ ней увозили осужденныхъ. Правитель не сомнѣвался,
что близка и его очередь, ибо, думалъ онъ, власть недовольна приговоромъ
и, навѣрное, умертвитъ
его тайно.
Но шло время, за нимъ не являлись. Весна наступила, и въ
блѣдно-золотомъ небѣ, за городомъ, надъ полями пѣлъ жаворонокъ, ручьи затопляли низины и серебрились: все это
правителю видѣлось воображаемо. Окно же его
выходило на городъ — на древнемъ
холмѣ въ свѣтѣ весенняго
солнца все такъ же вздымались зубчатыя
стѣны и башни, бѣлѣли
соборы и ихъ золотые шлемы. Все было, отсюда, такое-же, какъ и тогда, когда одинъ изъ дворцовъ
занималъ самъ правитель.
Затѣмъ наступило лѣто. Пыльно-золотистая дымка висѣла
по вечерамъ надъ городомъ. Осень ее сняла, и расцвѣтила
склоны холма надъ рѣкой,
въ садахъ, пестрыми
красками. И уже вновь приближалась зима. На Михайловъ
день поднялась и метель, подъ вечеръ
потонувшая въ мокрой грязи. Правитель думалъ о надвигающихся холодахъ.
Въ ночь на пятнадцатое
ноября онъ виделъ сонъ — будто бы онъ на полянѣ, въ родномъ имѣніи,
и такъ необычно свѣтитъ
солнце, такъ все полно свѣта
его и благоуханія, такъ вѣчны, блаженны деревья, травы, птицы, что это,
конечно, иной міръ. И три лица знакомыхъ
и таинственныхъ, возникаютъ
изъ свѣта и какъ бы проходятъ вблизи, райскимъ вѣяніемъ.
130
Правитель проснулся въ большомъ волненіи.
День странно начинался для него. Послѣ полудня
постучали въ дверь. Вошли тюремщики и объявили: онъ своболенъ.
*
* *
Правитель возвращался
домой пѣшій. Идти было далеко, черезъ весь городъ. Онъ несъ въ
рукѣ узелокъ съ вещами, шелъ серединою улицы,
и снѣгъ медленно таялъ
на его бородѣ. Онъ думалъ о сестрѣ, ея добромъ сердцѣ,
и о томъ, какъ вотъ онъ счастливъ,
что его любятъ и ему есть куда возвратиться. Проходя
мимо прежняго своего дворца, улыбнулся.
Далѣе безъ
труда нашелъ въ одномъ изъ тихихъ
переулковъ домъ сестры.
Деревья сада были запушены снѣгомъ. Свѣжій слѣдокъ велъ отъ калитки къ крыльцу.
— Господи! — воскликнула
сестра, увидѣвъ его: — ты! Значитъ, не напрасно видѣла
я нынче въ снѣ Трехъ Святителей съ найденной
тобою иконки!
И взглянувъ
на отрывной календарь, увидѣла, что сегодня, пятнадцатаго ноября, день свв. Симона, Гурія и Авиввы.
*
* *
Сестра правителя
прежде была придворной. Нынѣ шила бѣлье, готовила и убирала. Зимой разгребала снѣгъ у домика. Правитель же давалъ
уроки, а въ свободные часы клеилъ
и мастерилъ игрушки для дѣтей.
Часть ихъ онъ продавалъ, а часть раздаривалъ знакомымъ дѣтямъ къ Рождеству. Такъ что все болѣе слылъ средь нихъ дѣдомъ морозомъ. И его жизнь шла довольно покойно.
«Господи, — молился
131
онъ: — благодарю
Тебя, что даровалъ мнѣ
кровъ и любовь»!
Сестра, дѣйствительно, очень любила его, и они жили дружно.
Весною она заболѣла. Правитель ухаживалъ
за нею, какъ умѣлъ. Почувствовалъ[i]
приближеніе смерти, она потребовала икону Трехъ Святителей, благословила ею брата, какъ въ ту стршную
ночь его увода. Коснѣющиъ языкомъ
сказала:
— Храни икону.
Это твои Заступники.
Правитель самъ сколачивалъ ей гробъ. Старческія слезы орошали
его. — «Господи, Господи, — повторялъ
онъ про себя: ‑ помоги и
поддержи».
Онъ хоронилъ
сестру въ теплый день мая. Сирень цвѣла
въ садикѣ, жасминъ распускался за заборомъ. Нѣжно горѣлъ золотомъ куполъ сосѣдней церкви. Правитель самъ,
въ телѣжкѣ, съ помощью знакомого мальчика, везъ
прахъ сестры на кладбище. Легкій
ливень пронесся надъ свѣже-засыпанной
могилою, и еще ярче блистали, благоухали березки и клены. На обратномъ пути правитель измучился. Онъ
отдалъ телѣжку
мальчику, самъ же остановился, сѣлъ
у заставы на тумбу. И жалѣлъ, что не его взялъ Господь въ землю.
Въ это время видитъ правитель извозчика, медленно къ
нему подъѣзжающаго.
— Что ты тутъ сидишь на тумбѣ? —
спрашиваетъ извозчикъ.
— Я усталъ.
— Садись,
подвезу.
— Заплатить нечѣмъ.
— Ничего. Мнѣ по дорогѣ.
Тогда правитель сѣлъ.
— Куда ты
повезешь меня?
Извозчикъ обернулъ
къ нему лицо съ длинной сѣдою бородой.
— Я тебя давно
знаю. Ты бывшій правитель.
131
Раньше каталъ въ коляскѣ, а теперь нищій. Я тебя помню. Вотъ и
уважу.
Они ѣхали шагомъ и рысью, въ направленіи дома правителя. Но
не доѣзжая его, извозчикъ
остановися у церкви.
— Видишь, — сказалъ онъ, — я и доставилъ тебя. Слѣзай.
Правитель былъ нѣсколько удивленъ, что его привезли сюда, но покорно слѣзъ. Хотѣлъ было
поблагодарить извозчика, но того уже не было.
Тогда онъ вошелъ въ
церковь. Начиналась всенощная. Правитель, ни о чемъ
не думая, но не колеблясь, прошелъ въ дальній уголъ,
гдѣ горѣли свѣчи передъ иконою.
Подойдя ближе, слегка наклонился, чтобы разсмотрѣть
образъ, котораго раньше, какъ будто, не замечалъ. На немъ изображены были Три Святителя, — одинъ съ сѣдою
бородою въ темной ризѣ,
другой съ темной бородой въ
ризѣ мелкими крестиками, третій
со священной книгой у груди въ лѣвой
рукѣ, пальцы же правой подняты для благословенія. Подпись подъ нимъ: Свв. Симонъ, Гурій и Авива.
*
* *
Правитель молился.
Заступники смотрѣли на него съ
иконы. Сердце его было легко.
132