Бор. ЗАЙЦЕВ
ПУТНИКАМ В РОССИЮ
К вам,
молодым, едущим посетить Родину, эти строки старого, выросшего в той России и отчасти знающего эту.
Вы жили
в воздухе Запада, может быть, и родились здесь, но вы русские.
Вы
будете в новой теперешней России, выросшей из страшной катастрофы — будете
видеть новое. Одно, может быть, вам понравится, другое — нет, но хотелось
бы, чтобы о прежней до-катастрофной России вы хоть немножко более были
осведомлены.
Что
такое Россия XIX века? В отношении литературно-духовном Поль Валери
ставит ее рядом с древне-греческим расцветом и итальянским Возрождением. Но в
более общем плане: нечто гигантское, противоречивое, где рядом с высочайшей
культурой уживалась и великая бедность и непросвещенность. Страна, лишь в
60-х г.г. отменившая рабство, но введшая такие суды, которым Европа могла
завидовать.
В
восьмидесятых годах, в детстве моем деревенском, я был еще окружен откликами
крепостного права и некоего патриархального мира. Няньки мои видели
крепостничество. В народе — некая и наивность, и малограмотность — в
общем необъятное поле, на котором уже начинала трудиться интеллигенция:
земство, учителя, учительницы, врачи. Во времена Чехова (90-ые г.г.) все
это сильно росло, и сам Чехов, как русский
писатель кроме литературы неизменно служил народу — как врач и
общественный деятель. А Толстой? Борьба с голодом? Но все это делалось скромно
и без всякой рекламы. Вот именно так же, без крика и пропаганды, давала Россия
великую литературу, музыку, религиозно-философское движение начала этого века,
в сопровождении движения литературного («серебряного»). На уровне ином, тоже
без самовосхваления, незаметными сельскими учителями и учительницами, земскими
врачами, рядом с великими писателями вносила Россия свое, посильное, в дело
культуры и просвещения нарда. Культура эта росла. Проникало православие и в
интеллигенцию. На моих глазах многое менялось. На моих глазах, после многих
колебаний власти, народ получил, пусть несовершенное, все же представительство,
зачатки европейского строя в политике. Власть делала свои ошибки. Была
несчастная японская война, было 9 января с Гапоном и бессмысленной
стрельбой, было
// 10
упрямство в
отстаивании пережитков, все же Россия неудержимо шла вперед — и в
просвещении, и экономически. Перед войной 14-го года в центральных
губерниях почти осуществлена была всеобщая грамотность, а сельское хозяйство и
промышленность росли гигантски.
Не
думайте, что прежняя Россия была просто варварской, полудикой страной. Да, на
окраинах дичь, в столицах тонкий слой очень высокой культуры, а в общем смесь
просвещенности с хаосом, искусства с революционным подпольем, религиозности и
религиозно-философских исканий с чиновничеством от религии — молодой,
могучий, ищущий народ, стоявший на пути правильном: культура эволюции. Ей
мешали косность власти и яростность революционного подполья. А потом подошла
война 14-го года (есть мнение, что она вызвана была Германией и кайзером
из опасения роста России). То, что произошло после войны, остановило мирное
развитие. Все пошло по другому — трагически.
Россия
до войны была, конечно, не какой-нибудь сладостной идиллией, но совсем и не
тем, чем пропагандно изображают ее теперешние ее властители. И одно можно
сказать: при всех ее (наших!) грехах, в прежней России не было наглости —
это бесспорно, на всех уровнях ее культуры и государственности. Россия была
скромна. Иной раз даже чрезмерно.
Вы с
волнением, конечно, увидите русские края, вас, конечно, будут обрабатывать и
вбивать вам в голову, что все
сделано новою властью. Хорошо бы не
поддаваться рекламе. Будут щеголять отделкой метро московского, даже
Соборами — как будто они их строили. Много расчистили фресок, но не ими
фрески писаны. А что снесен храм Христа Спасителя, чей позлащенный купол виден
был за десятки верст от Москвы, как купол св. Петра в Риме, про это никто
вам ничего не скажет. Что нет Сухаревой башни, нет Иверской часовни, куда несли
русские люди свою беду и слезы, где молились, подкрепляя общением с высшим
миром силы свои — обо всем этом молчок (или презрительная усмешка: все
дело в ракетах, спутниках и т. п.).
Недавно
мне подарили монографию об Андрее Рублеве. Советское издание, великолепно
сделанные снимки. Вводная статья не упоминает, что Рублев нравился Марксу и
Ленину (а вот «Божественную Комедию» подкрепили все-таки Энгельсом — очень
одобрял! — дали путевку в жизнь переводу Лозинского). Статья о Рублеве
обыкновенная, толково написанная. В России есть знающие искусствоведы, любящие
свое дело, как и литературоведы.
// 11
Тираж
этого Рублева… 10 тыс. экз. Значит, главнейше (если не исключительно)
для заграницы. «Своим» книги и не понюхать, а перед иностранцами щеголять очень
приятно. Даже Рублевым щегольнуть, прославленным иконописцем (врагом,
собственно) — ну, что же, пусть иностранцы думают, что «мы» и культурны, и
веротерпимы.
Во
времена моей молодости, довоенной, мы читали и получали все иностранные книги и
газеты. Россия не боялась Запада, хотя политический ее строй был не западный.
Теперь увидите вы на этой выставке в Москве один экземпляр «Матча» — с портретом Гагарина на обложке!
Выставлено будет под стеклом, как икона, а прочесть, что в «Матче» этом
написано нельзя. Недозволенно.
Менее
всего дозволено самому думать и
чувствовать. Все надо делать по указке и «плану». Знаю, что многим, очень
многим просвещенным людям в России это не нравится, и верю, что не всегда будет
так. Уже сейчас трещины есть и взаимное просачивание, общение растет. Нельзя
вечно держать великую страну за колючей[1]
проволокой и вечно бояться Запада. Но все это идет медленно. Вы, молодые, может
быть и увидите нечто.
Пишу
строки эти не как «поучение», а как дружеское обращение. Знаю, что в России
много есть хороших и душевных людей, и как бы хотелось, чтобы вам удалось
установить с ними связь культурную и духовную. И как хорошо было бы, если бы вы
не забывали о великой, вечной России, где многое переделано, в некоторых
областях достигнуто (технике, напр.), но ее основная сила, незыблемая как
творения Рублева, да останется: творчество в скромности. Хорошо было бы, если
бы вы не поддавались крику и самовосхвалению загонщиков, а глазами трезвыми и с
сердцем полным любви к Родине отличали бы драгоценное от мусора, вечное и
великое от наглого обмана.
О, вей,
попутный ветр,
Вей
тихими устами
В
ветрила кораблей.
Это из Батюшкова. В
ветрила ваших кораблей. Из дальней глуби русской поэзии идет это вольное
напутствие в вашем волнующем странствии. Несите на Родину Европу русскую.
Выносите из русской земли нечто как снопик скромный овса с могилы Пастернака.
А крики,
самохвальство и ложь — да минуют вас. Будьте к ним глухи.
// 12
//Вестник
Русского студенческого христианского движения. — 1961. —
№ 61. — с. 10-12.