// Борисъ Зайцевъ. АѲОНЪ. YMCA PRESS. Paris 1928.

 

Святые Аѳона (15)

 

Пустынникъ.

 

Вспоминая удивительный міръ Аѳона, сейчасъ же видишь не разъ встрѣчавшійся тамъ на иконахъ обликъ: совершенно нагого старца съ длиннѣйшею сѣдой бородою. Она закрываетъ все его тѣло, спускается до земли — св. Петръ Аѳонскій. Есть что–то безмѣрно–наивное, вызывающее сочувствіе и удивленіе въ этой одеждѣ святого (такою бородою можно было закутываться, какъ плащомъ или шарфомъ, подстилать ее подъ себя, чтобы мягче было лежать). Но ее признаешь сразу и безповоротно. Да, это борода отшельника.

Мы привыкли считать Адама юнымъ. Адамъ всегда безбородъ, чѣмъ очень отличается отъ св. Петра, но если бы мы вообразили себѣ Адама въ старости, то нѣкоторыми чертами онъ напомнилъ бы намъ аѳонскаго святого.

Св. Петръ жилъ или въ восьмомъ, или въ девятомъ вѣкѣ, никто точно не знаетъ, да и не столь важно знать: на двѣсти лѣтъ раньше или позже, значенія не имѣетъ. Все равно, въ той дали и легендарности, откуда встаетъ онъ, не различишь историческаго, не услышишь земного голоса, не увидишь человѣческаго лица, какъ и земнаго пейзажа. Зміи, львы, слоны, древо познанія добра и зла, нагой Адамъ, нагая Ева — вотъ существа перваго дѣйствія человѣческой трагедіи. Вся обстановка —

 

// 85

 

за исключеніемъ Евы — можетъ быть отнесена и къ нашему пустыннику.

Св. Петръ Аѳонскій тѣмъ и сходенъ съ Праотцемъ, что повитъ волшебными туманами. Въ немъ есть за–человѣческое, до–человѣческое.

Забудешь, что онъ былъ схоларіемъ въ Константинополѣ, что попалъ въ плѣнъ, жилъ въ темницѣ, побывалъ въ Римѣ у папы. Все это какъ бы отпадаетъ. Св. Петръ начинается лишь на Аѳонѣ, въ той пещерѣ, вблизи моря на южной оконечности горы, которая видна съ дороги изъ Кирашей въ Лавру. Тѣ же зміи, горы, камни пустыни, рокотъ моря… Человѣка вокругъ нѣтъ и не было. Св. Петръ безмолвникъ. Его разговоръ только съ Богомъ, моремъ, звѣздами. Онъ — первый въ длинномъ ряду пустынниковъ и созерцателей Аѳона, глава цѣлаго племени «исихастовъ», какъ бы воплотитель типа молчальниковъ.

Около пещеры, гдѣ онъ жилъ, откуда видно море, скалы, да великая гора Аѳонъ, теперь стоитъ часовня и живутъ два іеромонаха. Но въ самой пещерѣ жить не дозволяется: слишкомъ холодно зимой, у «ревнующихъ» подражать святому не хватаетъ силъ, и они гибнутъ.

А св. Петръ жилъ. Чѣмъ онъ питался? Въ житіи упоминаются «коренья и пустынное зеліе». Послѣднее не удивитъ того, кто на Аѳонѣ побывалъ: если сейчасъ еще есть наши, русскіе пустынники, питающіеся лишь «камарней» (ягоды на растеніи, напоминающемъ лавръ), да фигами, при этомъ живущіе до глубокой старости, то что удивительнаго, что такъ же жилъ и св. Петръ?

Это была жизнь классическаго пустынника Ѳиваиды. Безмолвіе и одиночество, пещера, полная демоновъ, сраженія съ ними и побѣда, молитва… Такъ прожито пятьдесятъ три года!

Прелестенъ разсказъ о томъ, какъ люди нашли свя-

 

// 86

 

того. «Ловецъ» охотился недалеко отъ пещеры, преслѣдуя очень красивую лань. Она все ускользала. Наконецъ, вскочила въ отверстіе пещеры. «Ловецъ» готовъ былъ уже «бросить стрѣлу», какъ вдругъ увидалъ старца съ безконечною бородой, волосами до пояса, сѣдого, прикрытаго, кромѣ бороды, лишь нѣсколькими «травными листьями». Ловецъ такъ испугался, что бросился бѣжать, отшельникъ необыкновеннымъ своимъ видомъ представился ему какъ нѣкое «мечтаніе». Тогда св. Петръ окликнулъ его и сталъ убѣждать, что онъ не «мечтаніе», а настоящій живой человѣкъ, такой же, какъ и самъ охотникъ.

Лани уже не было. И успокоенный ловецъ сидѣлъ со старцемъ на порогѣ его обиталища и отъ него самого выслушалъ разсказъ о полувѣкѣ жизни вблизи моря, среди скалъ и зарослей, подъ защитой высокогорбаго Аѳона.

По житію, ловецъ плѣнился повѣстью, самъ сдѣлался отшельникомъ, святой же вскорѣ умеръ.

Все это было такъ давно! Никто не зналъ о немъ, при жизни, кромѣ ящерицъ пещеры, да орловъ аѳонскиъ.

А смерть вознесла къ безсмертію.

 

Строитель.

 

Со св. Аѳанасіемъ мы уже на землѣ, «въ исторіи». Въ юности онъ пытался уходить отъ міра и жить пустыннически. Подъ видомъ безграмотнаго Варнавы, явившись на Аѳонъ, укрывался близъ обители Зигъ, гдѣ старецъ–отшельникъ училъ его грамотѣ (святой дѣлалъ видъ, что не умѣетъ писать). Но посланные его

 

// 87

 

друга по Константинополю, полководца Никифора Фоки, отыскали его. Онъ удалился въ пустынную мѣстность Мелана, тамъ поставилъ себѣ каливу и цѣлый годъ боролся съ чувствомъ отвращенія къ этому мѣсту. Но онъ умѣлъ сражаться съ самимъ собою! И зналъ, что такое аскеза. Еще когда жилъ въ столицѣ, въ домѣ военачальника Зефиназера, уговорилъ прислужниковъ продавать дорогія блюда и яства и покупать ему ячменный хлѣбъ — ѣлъ его черезъ день. Еще тогда пріучалъ себя спать не лежа, а сидя на стулѣ. И когда уставалъ на молитвѣ, то бралъ тазъ съ водою, клалъ туда снѣгу, и ледяною влагой обтиралъ лицо.

Но жизнь безмолвника не была ему дана. Его назначеніе оказалось иное.

Св. Аѳанасій жилъ позже св. Петра — въ десятомъ вѣкѣ. Аѳонъ въ то время уже былъ пристанищемъ однихъ пустынниковъ. Стали являться и монастыри. Ихъ созидателемъ, вѣчно въ кипѣніи, борьбѣ, дѣятельности и оказался св. Аѳанасій — какъ бы Петръ Великій Аѳона.

Онъ былъ гигантъ исполинской силы. Знаменитую Лавру, и нынѣ вздымающуюся соборами, стѣнам и башнями, строилъ собственноручно. Средства давалъ ему Никифоръ Фока, вначалѣ полководецъ, затѣмъ императоръ. Позднѣе — Iоаннъ Цимисхій. Святой возводилъ храмы, стѣны и башни. Когда онъ велѣлъ рыть землю для фундамента церкви въ честь Пресвятой Дѣвы, дьяволъ, «безсильный доброненавистникъ, демонскими своими дѣйствіями ослабилъ руки строителей такъ, что они не могли коснуться даже устъ своихъ». Св. Аѳанасій помолился, взялъ самъ лопату, началъ рыть и «къ большой досадѣ демона» разрѣшилъ руки рабочихъ. Всегда съ лопатой, топоромъ, а то и просто съ исполинскою своею силой! Не разъ случалось, что съ одной стороны грузъ волокли трое, а съ другой становился Аѳанасій и трое едва успѣвали за нимъ. Или: везутъ тяжесть

 

// 88

 

на парѣ воловъ. Одинъ изъ нихъ падаетъ, захромавъ. Святой велитъ отпречь его и самъ впрягается.

Вотъ видимъ мы его на постройкѣ лаврской пристани («арсаны»). Эта пристань и сейчасъ существуетъ, я самъ отплывалъ отъ нея подъ парусомъ, сидѣлъ въ тѣни средневѣковой башни, дожидаясь лодочника–албанца.

«Когда въ пристань спускали одно огромное дерево, спускавшимъ оное, по своему обыкновенію, помогалъ и святой: онъ влекъ дерево съ нижней части, а мастера были сверху и осторожно спускали оное по скату горы. Въ это время дѣйствіемъ демона дерево стремительно двинулось книзу и сдавивъ ногу святого, сокрушило ее въ голени и лодыжкѣ. Отъ этого преподобный три года пролежалъ въ постели и едва выносилъ страданія».

Но ужъ такова была жизнь его — въ ней мало найдется тишины и созерцанія. Построилъ пристань, надо заняться водопроводомъ. Въ семидесяти стадіяхъ отъ обители онъ находитъ родники отличной воды. Ихъ приходится разрывать, пробивать гигантскіе утесы, прокладывать трубы, соединять воду отдѣльныхъ источниковъ и вести общій потокъ въ Лавру. Надо строить келіи для братіи, трапезу со столами изъ цѣльныхъ плитъ мрамора, больницу, страннопріимный домъ. Первую на Аѳонѣ баню. А тамъ хозяйство — онъ заводитъ множество скота, насаждаетъ виноградникъ, огороды, управляетъ подареннымъ Лаврѣ метохомъ (имѣніемъ). Земли Лавры все растутъ. Типично преданіе о св. Аѳанасіи и св. Павлѣ. Аѳанасій жилъ на восочномъ склонѣ, Павелъ на югозападномъ. Они условились размежевать склоны горы такъ: въ назначенный день каждый долженъ былъ отслужить у себя въ монастырѣ литургію и выйти по пути къ сосѣду, т. е. Павелъ къ Лаврѣ, Аѳанасій къ Павловой обители. Гдѣ встрѣтятся, будетъ граница.

 

// 89

 

Будто бы Аѳанасій и всталъ раньше, да и шелъ быстрѣе. Это вполнѣ въ его духѣ. Врядъ ли онъ могъ дѣлать что–нибудь медленно или вяло, если бы и захотѣлъ. Саженными шагами мѣрилъ святой гигантъ кручи Аѳона и на много обогналъ святого Павла: Лаврѣ достались огромныя пространства.

Лавра св. Аѳанасія дала типъ и обликъ всему аѳонскому монашеству. Святой былъ властенъ, не потакалъ слабостямъ (и понынѣ сохранился его желѣзный  посохъ).

Отъ монаховъ требовалъ исполнительности и повиновенія. Во время церковной службы одинъ изъ братіи обходилъ присутствующихъ и будилъ уснувшихъ. Другой наблюдалъ, кто когда приходитъ въ церковь. Поздно пришедшіе должны были давать отчетъ. Строгая тишина во время трапезы. Послѣ повечерія не дозволялось никакихъ беседъ, и запрещалось также говорить «холодныя слова мое, твое». Въ Лаврѣ былъ созданъ знаменитый «аѳонскій уставъ» X вѣка, послужившій образцомъ и для аѳонскихъ монастырей, и впослѣдствіи частію для русскихъ.

Къ борьбѣ со скалами, природой, демонами прибавлялась и борьба съ людьми. У святого оказалось множество враговъ. Большинство безмолвниковъ («исихастовъ») Аѳона ненавидѣло его. пустынники считали, что устройствомъ великолѣпнаго монастыря, всѣми банями, больницами, водопроводами и виноградниками онъ нарушаетъ духъ Аѳона. Его, не знавшаго ни устали, ни минутнаго покоя, всѣ могучія силы отдавшаго творчеству, изображали чуть ли не аѳонскимъ помѣщикомъ. Крѣпко сжимался, вѣроятно, иногда въ рукѣ св. Аѳанасія желѣзный посохъ! Вотъ — плодъ многолѣтнихъ трудовъ — дневныхъ на постройкахъ и по управленію, ночныхъ на молитвѣ: еще не такъ давно показывали въ его келліи, рядомъ съ библіотекой, на мраморномъ полу слѣды колѣнопреклоненій. Враги жаловались на не-

 

// 90

 

го Iоанну Цимисхію, позже Василію. Были попытки убить его. но одолѣть, свалить св. Аѳанасію было тогда такъ же трудно, какъ теперь срубить одинъ изъ двухъ могучихъ кипарисовъ у Лаврскаго Собора, нѣкогда посаженныхъ преподобнымъ. Аѳанасію пришлось ѣздить въ Византію, принимать въ Лаврѣ присланнаго для разбора дѣла игумена — доказывать, убѣждать и оправдываться. Онъ сдѣлалъ все это и побѣдилъ.

Образъ св. Аѳанасія менѣе другихъ иконописенъ. Такъ онъ и остался въ исторіи. Хотя житіе не разъ подчеркиваетъ его высокій аскетизмъ, сострадательность и милосердіе, особенно настаивая на дарѣ чудесныхъ исцѣленій (онъ является какъ бы и верховнымъ врачемъ своей Лавры, но врачемъ, дѣйствующимъ «прямо»), все же приходишь къ убѣжденію, что сила и творчество, воля и дѣйственность были основными чертами его генія, и проявляя эти свойства, напрягая ихъ до предѣла, онъ беззавѣтно выполнялъ возложенное на него высшее заданіе: создать образецъ монастыря и монастырской жизни на Аѳонѣ, дать ему уставъ, чеканъ и полное обличье. Онъ святой–дѣятель, а не святой–созерцатель. Церковь различаетъ образы святительскаго служенія, канонизируя иногда даже свѣтскихъ людей (за государственную дѣятельность: Константинъ Великій, св. Александръ Невскій*). На Аѳонѣ существуетъ отношеніе къ святымъ, какъ къ только что ушедшимъ. Теперешнее еще полно ими. Иной разъ кажется, что разсказчикъ лично зналъ того, или иного преподобнаго, жившаг вѣка тому назадъ. Возможно, что въ устномъ, живомъ преданіи даже болѣе сохранилось «не–условныхъ» подробностей. Напр., о св. Аѳанасіи мнѣ разсказалъ одинъ монахъ, что святитель былъ такъ силенъ и такъ много трудился тѣломъ,

 

// 91

 

что приказывалъ ставить себѣ три обѣда. Съѣдалъ онъ ихъ одинъ. Когда послушникъ удивленно на него взглядывалъ, Аѳанасій Ему говорилъ:

— Я большой, мнѣ много надо.

Монахъ с восхищеніемъ передавалъ объ этомъ, ему, видимо, нравилось, что вотъ св. Аѳанасій былъ такой великанъ и для него все должно быть особенное. Если онъ одинъ тащитъ бревно, для котораго нужны трое, то не удивляйтесь и пищѣ. «Я большой». Это не объяденіе.

Конецъ св. Аѳанасія тоже довольно необыченъ. Онъ самъ предсказалъ свою смерть и завѣщалъ не смущаться ею. Восьмидесяти лѣтъ отъ роду, 5–го іюля 1000 г., онъ съ другими строителями взошелъ на новостроившійся куполъ храма — куполъ рухнулъ и погребъ подъ собою всѣхъ стоявшихъ на немъ.

Смерть эта, разумѣется, таинственна. Какъ будто въ ней особенно подчеркнута связь строителя со строеніемъ, его глубокое внѣдреніе въ земное творчество, и нѣкія узы, еще лежавшія на титанѣ.

Но это лишь домыслы, можетъ быть, и напрасные.

 

Пѣвецъ.

 

Миловидный болгарскій мальчикъ обладалъ удивительнымъ голосомъ — прозрачнымъ, сладостнымъ. Iоаннъ былъ сирота, скромный и застѣнчивый. Попалъ въ придворную капеллу Константинополя. По–гречески зналъ неважно. Когда сверстники спросили его разъ, что онъ нынчѣ ѣлъ отвѣтилъ:

— Куку и зелія («кукіа» — бобы).

 

// 92

 

Дѣти надъ нимъ посмѣялись и прозвали Кукузелемъ. Думали ли они, что «смѣшное» имя въ великой славѣ перейдетъ въ исторію?

Iоаннъ очень скоро выдѣлился среди пѣвцовъ и сталъ солистомъ императора. Тотъ полюбилъ его, приблизилъ къ себѣ. Хотѣлъ даже женить. Кажется, послѣднее намѣреніе и рѣшило судьбу пѣвца: онъ и вообще былъ склоненъ къ уединенной, созерцательной жизни. Блескъ двора не привлекалъ его. Мысль о женитьбѣ просто поразила. Онъ бѣжалъ на Аѳонъ, и въ Лаврѣ св. Аѳанасія сталъ простымъ пастухомъ «козлищъ» — скрылъ отъ братіи свою прежнюю жизнь. Никто не подозрѣвалъ, что знаменитый пѣвецъ ежедневно уходитъ въ горы со своимъ стадомъ. Тамъ, въ одиночествѣ, онъ пѣлъ. По преданію, отшельникъ случайно его подслушалъ: Iоаннъ пѣлъ псалмы, столь «нѣжно и сладостно», что вокругъ, какъ зачарованные, полукольцомъ стояли козы и козлы, потряхивая иногда бородками.

Въ монастырѣ узнали о его талантѣ. Узналъ и императоръ, гдѣ скрывается пѣвецъ. Но Iоанну суждено было остаться въ Лаврѣ: императоръ разрѣшилъ не возвращаться въ Византію.

Iоаннъ Кукузель пѣлъ теперь на клиросѣ. Болѣе всего, видимо, воспѣвалъ Богородицу. Однажды, пропѣвъ Ей акаѳистъ, сѣлъ въ стасидіи и отъ утомленія заснулъ. Во снѣ Пречистая[1] явилась ему ему, и, поблагодаривъ за пѣніе, дала златницу.

— Пой, и не переставай пѣть, — сказала Она. — Я за это не оставлю тебя.

Проснувшись, онъ увидѣлъ у себя въ рукѣ червонецъ — благодарность Приснодѣвы. Какъ идетъ скромному и робкому Кукузелю такой подарокъ! И какъ точно, ярко опредѣлена его судьба: «пой, и не переставай пѣть!»

Онъ и пѣлъ. Онъ такъ пѣлъ, всю жизнь, отъ на-

 

// 93

 

чала своего конца, въ сущности житіе ничего иного о немъ и не сообщаетъ.

Въ жаркій, голубой полдень Аѳона, я сидѣлъ на камняхъ, гдѣ нѣкогда онъ пасъ свои стада. Пустыня, сѣро–мѣловая гора Аѳонъ, сухіе кустарники, лѣсокъ, сіяющая бездна моря… Здѣсь прославлялъ онъ Бога, Приснодѣву, свѣтъ, день, солнце. Въ его лицѣ Церковь благословила поэта и пѣвца, христіанскаго Орфея, «музыканта Господня».

Въ Лаврѣ благоговѣйно приложился я къ коричнево–медвяному, въ золотомъ вѣнцѣ, слегка благоухающему черепу святого.

 

‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑

 

// 94

 



*) Въ католицизмѣ ставился вопросъ о канонизаціи Христофора Колумба.

[1] В тексте ошибочно: Перичистая