// БОРИС
ЗАЙЦЕВ. В ПУТИ.
КНИГОИЗДАТЕЛЬСТВО ВОЗРОЖДЕНІЕ – LA RENAISSANCE
73, Avenue des Champs Elysées. Париж, 1951.
ВСТРѢЧА
– Марточка,
сказал Матвѣй Мартыныч:
ты знаешь, мнѣ все что-то холодно, и руки у
меня невеселыя… Я на себя смотрю, и я думаю: эх, Матвѣй Мартыныч, должно
быть, ты нездоров. Не простудился-ли
ты, Матвѣй Мартыныч?
Марта взяла его за
руку и посмотрѣла прямо в глаза.
– Конечно, болен.
Нечего и говорить.
– Я так и подумал,
когда мы с тобой из города возвращамшись и обоз обгонямши я выскочил из саней, по снѣгу
распахнутый бѣжал, то и распарился. Значит, меня обдуло…
– Вот и ложись. А я
всю ту ночь распарившись была, свиныя
туши таскала, и ничего.
Матвѣй Мартыныч
сѣл на постель, снял
свою куртку. Ему прiятно
было, что вот у него жена, сейчас она уложит его, укроет, и он согрѣется.
– Конечное дѣло, вы тогда с Анночкой молодцом работали, это что говорить. Так что энти сволоча ни с чѣм
остались. А все-ж таки
свинушек жаль.
Марта сняла с гвоздятулуп и укрыла им мужа.
// 195
– Как не жаль! Ну да
хоть что-нибудь за них выручили. А то совсѣм зря-бы пропали.
– Доллара у Матвѣя
Мартыныча труднѣе
отобрать, чѣм
свинушек.
Марта дала ему горячаго чаю. Выпил он с удовольствiем,
и укрывшись по самый нос, опустился в туманную
дремоту.
Нельзя сказать, чтоб
эти дни послѣ истребленiя своего хозяйства он чувствовал себя особенно
радостно – напротив. Но сейчас в увлажненном теплотой и покоем его мозгу
представлялись прiятныя
картины: распродав здѣсь все под шумок, он с
Мартою и Анной переѣзжает границу. Доллары
можно запрятать или-же в Москвѣ обменять на бриллiантики. Так или иначе – кое
какое добро с собой вывезешь. Граница, Латвiя… Там уж никто не тронет. Опять свинок заведем, да там и скорѣе можно Анночку устроить. Когда дѣло доходило до «Анночки»,
Матвѣй Мартыныч вполнѣ умягчался, хотя в его сердцѣ
и являлись противорѣчивыя чувства: здравый
смысл говорил, что ее просто надо выдать замуж, но этого не хотѣлось.
Хорошо бы – Марта Мартой, но и Анночка вот пришла-бы, и положила-б руку на
его горячiй лоб. «Анночка любила своего усатаго, но
теперь его нѣт, и Матвѣю Мартынычу нечего
мучиться… Матвѣй Мартыныч
сам не хуже Аркадiя Ивановича». И под влiянiем-лихорадки, или от тепла и
всегдашняго ощущенiя своей
значительности, Матвѣй Мартыныч
об Аннѣ мажорно. Долго страдать от нераздѣленной мечты он не мог. Все должно было
повернуться в его пользу, не могло не по-
// 196
вернуться… Если-бы
его всерьез спросили, может ли он, тяжело заболѣв, умереть, он отверг-бы такой случай. Матвѣй
Мартыныч должен всегда жить, всегда быть бодрым и
счастливым.
Теперь он был увѣрен, что пропотѣв, выспавшись, на другой день уже встанет. Но –
ошибся. Грипп его оказался довольно сильным. Он не встал ни на слѣдующiй, ни на еще слѣдующiй день. Пришлось даже съѣздить
за Марьей Михайловной. Она нашла у него осложненiе с сердцем. Сердце сильное, опасности нѣт, но надо лежать – вобщем
дѣло довольно длинное.
Перед отъѣздом Марья Михайловна поднялась наверх к Аннѣ. Анна лежала на
постели.
– Вы тоже больны? спросила
Марья Михайловна, распространяя свой обычный запах свѣжести и больницы. – Почему вы лежите?
– Нѣт,
я здорова, отвѣтила
Анна.
– Так что-же?
Анна молча посмотрѣла на нее. Взгляд ея
был диковат и пуст. «Какое странное выраженiе глаз», подумала Марья Михайловна. «Что с нею?»
– Теперь у нас меньше
работы, вы знаете… я не так занята по хозяйству.
Голос ея показался Марьѣ Михайловнѣ хуже обычнаго.
– И вы ничего не дѣлаете?
– Работаю, конечно… но довольно много лежу здѣсь.
– Вижу, вижу.
Марья Михайловна
покачала головой. Все это не нравилось ей.
// 197
– Наживете себѣ так настоящую неврастенiю.
Анна внимательно на
нее посмотрѣла, не сразу отвѣтила.
– Я совершенно
здорова. Я только много молчу. Я теперь очень сильная.
«Странная дѣвушка», думала Марья
Михайловна, уѣзжая. – «Всегда мнѣ казалась со странностями, а теперь, послѣ этой смерти, все на
одном сосредоточилось»…
Около двух Анна спустилась вниз. Матвѣй
Мартыныч лежал в дремотѣ. Маленькiй Мартын забавлялся
игрушками. Бѣлесый отсвѣт снѣга лежажл на всем в комнатах. Аннѣ
показалось, что она легче, лучше чувствует себя. Марты не было.
– Ну, как? спросила
она Матвѣя Мартыныча.
– Скоро и на улицу?
– Скоро, Анночка, скоро.
Анна остановилась, хотѣла-было подойти к нему, но раздумала и вышла во
двор. Мелкiй снѣжок
чуть вѣялся с неба, и в мягком, отливающем свѣтом, слегка сквозь облака
золотящемся небѣ было уже начало весны. Двор,
постройки, деревья, все показалось Аннѣ
удивительно пустынным. Она прошлась. У ней явилось ощущенiе,
будто впервые она вышла послѣ
тяжкой болѣзни. Мiр был прекрасен, безпредѣльно
далек. Анна прошла в яблоневый сад, подняла глаза кверху. В небѣ
сквозь туманныя облака недвижно бѣжало
страшное в безмѣрной своей
дали солнце, солнце точно бы иного мiра.
Анна сказала вслух:
– Аркадiй!
// 198
Мелкое эхо в лощинкѣ подало:
– Аркадiй.
Анна повторила. Эхо
еще отвѣтило.
Может быть, она сказала-бы: «Я хочу к тебѣ,
Аркадiй. Я
хочу, Аркадiй» – этим всѣм
была полна Анна, но ничего не сказала, молча, в ужасѣ
повернула назад, она без всякаго чувства выздоровленiя, в глубокой тоскѣ
приблизилась к дому как раз в минуту, когда Марта вошла в сѣни,
и когда за подвалом с цинковою крышей показались розвальни. Анна увидѣла их. Мгновенным взором успѣла
разобрать и Трушку в мѣховой
теплой курткѣ.
– Прiѣхали, глухо сказала она Мартѣ,
затворив дверь на щеколду.
– Кто такiе?
– Трушка,
извѣстный… развѣ
не знаешь?.. И с ним двое.
Матвѣй Мартыныч
завозился в своей комнатѣ.
Он был очень слаб.
– Кто там прiѣхал… Анночка,
чего ты?
Анна вошла к нему в
комнату.
– Гдѣ
кольт?
– Зачѣм
тебѣ...
Анна оглянулась, рѣшительно отодвинула верхнiй ящик комода.
– Трушка
зря не ѣздит. Знаешь его.
И положив тяжелый
кольт в карман полушубка, дулом вниз, направилась к выходу.
– Я с ним сама
поговорю.
* *
*
Трушка шел на своих крѣпких, нѣсколько
// 199
кривых ногах к дому Матвѣя Мартыныча. Двое
других неторопливо привязывали лошадь. Трушка знал,
что Матвѣй Мартыныч успѣл сбыть свиней, что вообще он все распродает, у
него есть деньги, что сейчас он нездоров. Трушка был вполнѣ спокоен. Он считал, что сюда можно было-бы ѣхать и одному.
Поэтому не стал ждать сотоварищей.
Он не удивился, когда навстрѣчу ему вышла молодая дѣвушка в полушубкѣ.
Трушка тотчас узнал в ней ту, кого в морозную лунную
ночь встрѣтил у берез машистовскаго
сада. Он был настроен почти даже дружелюбно. Правда, в карманѣ
его мѣховой куртки
лежал браунинг. Но он не взялся за него, а по привычкѣ
громко сказал слова, столько раз оказывавшiя
изумительное свое дѣйствiе:
– Руки вверх!
И только что произнес,
по лицу и темным глазам встрѣченной
почувствовал, что все не так. Он не успѣл даже
додумать, что не так, как прямо в лицо ему блеснул огонь. Тяжелый, длинный удар
охлестнул его. Он схватился за живот, упал прямо на снѣг.
– К Аркадiю за этим шел, и к нам…
Анна держала кольт
дулом вниз. Глаза ея блестѣли.
Она тяжело дышала, не могла двинуться. В пяти шагах ничком бился на снѣгу Трушка. Ему все хотѣлось вытащить из кармана браунинг, но боль,
слабость, смертная тошнота заливали – топчась головою в снѣг,
судорожно хватаясь руками за землю, описывал он по снѣгу
полукруг.
// 200
* *
*
– Марточка,
стрѣляют!
Матвѣй Мартыныч
в одном бѣльѣ
соскочил с кровати.
– Лежи, куда ты…
Марта с двустволкою
стояла в столовой. Матвѣй Мартыныч
подскочил к окну.
– Один на снѣгу, Анночка сюда бѣжит, за нею еще двое…
Раздались еще выстрѣлы. В дверь постучали.
– Отоприте! крикнул
голос Анны.
Матвѣй Мартыныч
кинулся к двери. Но его охватили руки Марты. Будь Матвѣй
Мартыныч здоров! Но сейчас голова у него закружилась,
комната повернулась на оси. Марта без труда кинула его обратно на постель.
– Марточка,
они убьют ее!
Он увидѣл
над собой зеленые, бѣшеные
глаза Марты.
В дверь снова
застучали.
– Дядя!
Марта навалилась на
него всѣм тѣлом.
Снаружи раздались выстрѣлы, тяжкiй стон Анны.
// 201