и
коллекция
Н. В. Рыковского
Картон № 1
Ед. хран. № 46.
Зайцев,
Б[орис] К[онстантинович]
Воспоминания
о последней встрече с
М. Горькимъ.
[1913?]
Автограф. 2 лл.
[Наборный
экз.?]
//картон
Б. К. Зайцевъ.
Я видѣлъ
Горькаго въ послѣднiй разъ
восемь лѣтъ назадъ,
осенью 1905 г. Жилъ онъ
тогда на Воздвиженкѣ, противъ
Архива Минист. Иностр. Дѣлъ. Мнѣ пришлось
быть у него раза два. Помню атмосферу кипучей сутолоки въ
квартирѣ. Видно, что постоянно приходятъ посѣтители,
знакомые и незнакомые, и ведетъ ихъ
сюда обаянiе имени, облика хозяина.
Помню и его самого —[1][2] высокаго, нѣсколько
сутулаго, широкоплечаго.
Тогда кончался
«блузный» перiодъ русской литературы.
Надо сказать, что на Горькомъ блуза всегда имѣла видъ настоящiй,
не оперный. Вообще когда его вспоминаешь, — то
самое лучшее въ зрительномъ
впечатлѣнiи[3] — это
народное:[4]
грубоватая некрасота лица, но большая его
характерность и тотъ
//1
мужицкiй аристократизмъ,
который свойственъ, напримѣръ, лицу Толстого. Хорошъ
у него былъ говоръ — тоже
очень коренной,[5]
крѣпкiй. Думаю — отсюда-же лучшiя черты его
дарованiя.
Онъ былъ
тогда очень оживленъ, внимателенъ,
интересенъ. Дѣйствовалъ
на собесѣдника, особенно молодого — сильно.
Не говорю ужъ о соцiалъ-демократахъ,
смотрѣвшихъ ему въ ротъ.
Этотъ человѣкъ,
въ которомъ, быть можетъ, именно человѣкъ
ярче художника — восемь лѣтъ пробылъ внѣ родины. Родину онъ любилъ, и любитъ,
хотя, кажется, очень по интеллигентски. Родинѣ онъ далъ, что могъ, жизнь свою
литературную прожилъ серьезно, честно, и потому обликъ его имѣетъ
значительность.[6]
Родина[7]
можетъ, и должна его привѣтствовать;
и помнить о самомъ хорошемъ,
что въ немъ есть.
‑‑‑‑
//2