оп

оп. 24

Фонд № 207

ОЛРС

Картон № 52

Ед. хран. № 2

Зайцев,

Борис Константинович

«О Тургеневе» — заметка

1918

Автограф

4 лл.

Опубл: Сб. «Тургенев и его время», М — П., 1923, стр. 14 — 16

№ поступления: Общее кол-во листов

39 — 1968. 4

// obl <Картон>

О Тургеневѣ[1].

Слава шумная пришла къ нему въ началѣ шестидесятыхъ годовъ, послѣ «Отцовъ и дѣтей». Пришла потому, что затронулъ онъ «общественное яавленіе», нигилизмъ. Я думаю, что Базарова Тургеневъ написалъ очень правдиво, и вѣрно. Радикалы, однако, были недовольны. Поднялись нападки. Они и дали славу.

Тургеневъ написалъ еще нѣсколько романовъ о современности — «Дымъ», «Наканунѣ», «Новь». Здѣсь, какъ и въ «Отцахъ и дѣтяхъ», умно, покойно, своимъ круглымъ, по настоящему великорусскимъ языкомъ онъ говорилъ о дѣлахъ и вещахъ ему неблизкихъ, и художественно-мелкихъ. Всѣ эти Базаровы, Инсаровы, Соломины, Кукшины и Машурины не имѣли зерна очарованія. Поэту нечего было съ ними дѣлать. Нигилисты не могли остаться на полотнѣ положительнаго, любовнаго художника, какимъ былъ Тургеневъ. Они хороши для сарказма, какъ для Достоевскаго компанія изъ «Бѣсовъ». Но сарказмъ не область Тургенева; полюбить-же ихъ не за что. И на нихъ онъ терпѣлъ неудачи, при всемъ своемъ умѣ, талантѣ, и[2] наблюдательности.[3]

Его истинныя удачи, и настоящая, прекрасная слава основаны на другомъ, что онъ изображалъ — на томъ личномъ, и вмѣстѣ національномъ, чѣмъ одухотворялъ онъ лучшія свои творенія. Онъ написалъ Лаврецкаго въ «Дворянскомъ гнѣздѣ», и Лизу, Рудина,

// 1

‑2‑

Зинаиду изъ «Первой любви», и рядъ меньшихъ обликовъ, гдѣ выражено русское[4] лицо, всегда близкое душѣ автора, близкое и всякому русскому, ибо сказаны въ нихъ наши родныя черты — и прелестное, что есть въ русскомъ, и печальное, слабое и неустроенное, неприспособленное,[5] непрактическое — вмѣстѣ съ милымъ и скромнымъ, донкихотскимъ, иногда благочестивымъ, часто незадачливымъ. Давно указано на тургеневскихъ «лишнихъ людей», и на стихію женственнаго, разлитую въ его твореніи[6]. Правда, въ Тургеневѣ эти свойства были; они очень сильны въ русской природѣ, и оттого любимые его люди пассивны, мало кузнецы, но никогда и[7] не наглецы. Они въ сторонѣ отъ жизненныхъ большаковъ, гдѣ орудуютъ люди съ волчьими зубами. Ихъ любви, дѣла, радости и неудачи, меланхолическія раздумья, слова элегіи, изящество, аристократизмъ, образуютъ ту «категорію тургеневскаго», о которой правильно замѣтилъ И. Ю. Айхенвальдъ, что она — главное въ наслѣдствѣ Тургенева. Дѣйствительно, «тургеневское», нѣкоторый тончайшій эөиръ его души, пронизываетъ[8] все[9] написанное[10] имъ, и сквозь недостатки, устарѣлость пріемовъ, нерѣдко — слабость архитектуры (въ большихъ вещахъ), остается очаровательнымъ и вѣчнымъ. Это тургеневское, повторяю, вмѣстѣ — и очень русское, сколь ни подчеркивалъ онъ своего западничества. Не напрасно онъ родомъ изъ Орловской губерніи, писалъ ее, какъ[11] и Калужскую, навѣрно — зналъ Тульскую, писалъ Москву, Кунцево, Нескучный садъ. Говорятъ, онъ удивительно разсказывалъ. Но и въ его литературѣ[12] чувствуешь[13] коренной, великорусскій говоръ, съ мягкостью и круглотой, съ великой подлинностью, и тѣмъ удивительнымъ равновѣсіемъ культуры, и стихіи, природы, какое рѣдко

// 2

‑3‑

встрѣтишь. Въ его книгахъ говоритъ баринъ, взявшій все теплое, и живое у мужика, лѣса, зари. Его языкъ не столь великолѣпенъ и выдѣланъ, какъ у Флобера или Гоголя, не столь божественно-легокъ, какъ у Пушкина. Онъ иногда по старомодному важенъ, иногда (въ мужикѣ) словоохотливъ и несложно-музыкаленъ, но его прелесть въ естественности, ненавязчивости, въ томъ неизмѣнно-пріятномъ и радостномъ ощущеніи, какое отъ него остается.

Этими средствами души и языка Тургеневъ отлично писалъ, кромѣ большихъ фигуръ, разныхъ простыхъ орловскихъ мужиковъ и бабъ, и дѣтей, и егерей, пѣвцовъ, и стараго итальянца Панталеоне, и луга, и лѣса Полѣсья, и зори, и тетеревовъ. Онъ создалъ «Первую любовь», «Дворянское гнѣздо», «Рудина», онъ отлично далъ любовное въ «Дымѣ», далѣе идутъ «Ася» и «Вешнія воды» — вновь съ любовью, и старой Германіей, Рейномъ и руинами, «Записки Охотника», «Фаустъ» и др., и предсмертныя, короткія и мистическія произведенія[14] («Клара Миличъ»). Каково его отношеніе къ религіи? Въ немъ, думаю, были струи религіозности. Но и мѣшало что-то. Быть можетъ — та-же слабость, половинчатость. Его душа врядъ-ли была довольна здѣшнимъ. Но до конца, Истину запредѣльную, не возлюбила.

Тургеневъ остался, и останется въ первомъ ряду нашей литературы, какъ образъ спокойствія и меланхоліи, созерцательнаго равновѣсія и мѣры, безъ стиьныхъ страстей, обликъ благосклонный радующій — изяществомъ, глубокой воспитанностью духовной; женственный и какъ-бы туманный. Область вліянія его — главнѣйше, молодые годы. Чрезъ Тургенева каждому, кажется, надлежитъ проходить

// 3

‑4‑

И писавшій эти строки радъ, что отрочество его и юность (раннюю) освѣщалъ Тургеневъ. Ему обязанъ онъ первыми артистическими волненіями, первыми мечтами и томленьями, можетъ быть, первыми «надъ вымысломъ слезами обольюсь». Это чувство къ Тургеневу, какъ къ «своему», «родному», не оставляло и впослѣдствіи, выдержало Sturm und Drang модернизма, и спокойной любовью осталось въ зрѣлые годы. Сейчасъ-же, въ дни крови, крика, волнъ злобности и озвѣрѣнія мысль еще радушнѣе останавливается на благородномъ, сдержанномъ и свѣтломъ писателѣ.

Борисъ Зайцевъ

7 сент. 1918.

// 4

[1] Слова: О Тургеневѣ подчеркнуты.

[2] Слова: , талантѣ, и вписаны.

[3] Далее слово <нрзб> густо зачеркнуто.

[4] Слово: русское подчеркнуто.

[6] Слово: твореніи вписано вместо густо зачеркнутых слов <нрзб>.

[8] Слово: пронизываетъ вписано, далее слова <нрзб> густо зачеркнуты.

[9] Вместо слова: все было слово: всемъ

[10] Вместо слова: написанное было слово: написаннымъ

[11] Слово: какъ вписано вместо густо зачеркнутого слова <нрзб>.

[12] Слово: литературѣ вписано вместо густо зачеркнутого слова: описаніяхъ <?>

[13] Далее было слово: очень

[14] Слов: произведенія вписано вместо густо зачеркнутого слова <нрзб>.