<Собрание сочинений И. А. Бунина [в 12 т.] Т. X. — [Берлин] Петрополис, 1935. C. 28 —34>

 

БРАНЬ.

 

Лаврентiй.

 

Я судержалъ и могъ судержать старое потомство. Я этой земли шесть надѣловъ держалъ, когда господа костылями били, а теперь тебѣ отдай?

 

Сухонгiй.

 

Да ты ее у меня отнялъ! Меня оголодилъ! Я ее, землю-то, кровью облилъ!

 

Лаврентiй.

 

Ты мнѣ ее продалъ.

 

Сухоногiй.

 

Ты ее отнялъ! Купилъ!

 

Лаврентiй.

 

Ты продалъ, а я купилъ. А теперь ты, значитъ, хозяинъ сталъ? Я за нее деньги отдалъ. Какъ же мнѣ землей не интересоваться? Я черезъ нее сѣрый сталъ,

 

// 28

 

братъ ослѣпъ, а отецъ въ гробъ пошелъ. Вотъ какъ его наживаютъ, капиталъ-то.

 

Сухоногiй.

 

Да-а, такъ! Ты у меня двѣ десятины держалъ, одну за деньги, а другую за прόцентъ одинъ.

 

Лаврентiй.

 

Да что я ее у тебя — силкомъ бралъ? Ты самъ сдавалъ. Нужда сдавала. Нужда просила.

 

Сухоногiй.

 

Конечно, нужда! А ты ее забылъ! Ты гребъ!

 

Лаврентiй.

 

Гребъ! Ты поди погляди, сколько у меня вашихъ векселей лежитъ не плоченыхъ. Вы, мужики, хамы.

 

Сухоногiй.

 

А ты-то кто-жъ? Не мужикъ, что-ли? Не такой же хамъ?

 

Лавоентiй.

 

Я хозяинъ. Я слово свое судержу. Это вашъ братъ, нищебороды, хамы. Пускай теперь на осинкѣ передо мной удавится, трынки не дамъ. Зачѣмъ ему, сукину сыну, надо было дробачъ съ гумна тащить?

 

// 29

 

Сухоногiй.

 

А ты самъ зачѣмъ тащилъ?

 

Лаврентiй.

 

Я не тащилъ, я за деньги бралъ. Я за свое добро требовалъ, а не воровать по гумнамъ ходилъ.

 

Сухоногiй.

 

Все равно тащилъ! Первую заповѣдь забылъ!

 

Лаврентiй.

 

 

Ахъ, Боже милосливый!

 

Сухоногiй.

 

Да, всѣмъ тащилъ, обозы гонялъ, подъ прόцентъ давалъ, за всѣмъ попинался!

 

Лаврентiй.

 

Я ночи не спалъ, свое хозяйство наживалъ.

 

Сухоногiй.

 

Молчи! «Ночи не спалъ! Хозяйство наживалъ!» А зачѣмъ не спалъ? Зачѣмъ наживалъ? Дьяволу угожалъ? Что, передъ смертью въ лепешку закатаешь да сожрешь, деньги-то эти? Мнѣ вотъ восемьдесятъ лѣтъ…

 

// 30

 

Лаврентiй.

 

Ты меня переживешь. Ты костяной. Тебя ни одна болѣзнь не беретъ.

 

Сухоногiй.

 

Мнѣ Господь мою кость за бѣдность далъ, а у меня сына послѣдняго забрали ваше народное правительство, глаза ихъ закатись!

 

Лаврентiй.

 

Дѣйствительно, это новое правительство глупо сдѣлало, что у тебя сына послѣдняго взяли у старика убогаго.

 

Сухоногiй.

 

А такихъ-то убогихъ много!

 

Лаврентiй.

 

Немного, не говори. По порядку стараются брать. А только, конечно, глупцы. Не ихнее это дѣло въ правители, въ начальники лѣзть. Какiе-же они правители, когда тремъ свиньямъ дерьма не умѣютъ раздѣлить?

 

Сухоногiй.

 

А! Вотъ то-то и есть! Они его въ солдаты взяли, а по его развитiю, по его почтенности ему какое мѣсто занимать? Онъ у любого барина въ сельской конторѣ можетъ писаремъ быть! Имъ бы и всѣмъ-то, солдатамъ, надо ружья покидать да домой!

 

// 31

 

Лаврентiй.

 

Ружья нельзя кидать, безпорядокъ будетъ.

 

Сухоногiй.

 

А за кого имъ теперь воевать? Наша держава все равно пропала!

 

Лаврентiй.

 

Это вѣрно, пропала. Безъ пастуха и стадо пропадаетъ. А она, свинья-то, умнѣй человѣка.

 

Сухоногiй.

 

А! Вотъ то-то и есть! Кому они присягали, эти солдаты-то твои? Прежде великому Богу присягали да великому Государю, а теперь кому? Ванькѣ?

 

Лаврентiй.

 

На Ваньку надежда плохая. У него въ головѣ мухи кипятъ.

 

Сухоногiй.

Мы присягали на вѣрность службы, а дворяне на вѣрность поддáнства, а теперь гдѣ они? Съ Ванькой сидятъ, хвостомъ ему виляютъ! Ну, разорился, ну, имѣнье свое прожилъ, а все таки честь свою держи, алебарду не опускай! Тебя господа костылями не могли бить, ты по своимъ лѣтамъ въ крѣпости не жилъ, а я жилъ, знаю! Тебя, такого то, будь ты хоть бурмистромъ, нельзя было не бить, ты словъ не слушалъ, ты господина всегда норовилъ обокрасть, а меня госпо-

 

// 32

 

да пальцемъ не трогали! Ты кротъ подземный, у тебя когти скребучiе!

 

Лаврентiй.

 

Они и такъ всѣ давно разбѣжались, солдаты-то эти твои. Всѣ по деревнямъ сидятъ, грабежу ждутъ.

 

Сухоногiй.

 

Сидятъ! Конечно, сидятъ! Раньше держава была, а теперь что? Кому служить? А прежде кажный должонъ былъ въ назначенный срокъ явиться, а не явился — умѣй выправиться, рапортъ подай! Теперь все равно все прахомъ пойдетъ, все придется съ начала начинать, по камушку строить! 

 

Лаврентiй.

 

Ахъ, Боже милосливый! А строить то кто будетъ?

 

Сухоногiй.

 

Кто-жъ по твоему? Ты? Анъ брешешь! Господь, а не ты! Господь!

 

Лаврентiй.

 

Тебѣ такому-то господь не дастъ. У тебя все равно дурόмъ пойдетъ. Тебѣ хоть золотой дворецъ дай, ты все равно его лопухами заростишь. Тебѣ бы только на жалѣйкахъ играть да дѣльнаго человѣка злословить. Ну, я кротъ скребучiй, а ты кто? Вашего брата хорошiе угодники Божiи за вашу безпечность за вшивые вихры драли.

 

// 33

 

Сухоногiй.

 

Не всѣ драли, брешешь! Угодники разные есть! Они сами богатства гнушались!

 

Лаврентiй.

 

Они для себя гнушались, а намъ велѣли свое потомство кормить. Державу питать.

 

Сухоногiй.

 

А я подъ твою Ванькину державу все равно ни за какiе золотые дворцы не пойду!

 

Лаврентiй.

 

Я не Ванька, я хозяинъ.

 

Сухоногiй.

 

Ну и лопни твое чрево съ твоимъ хозяйствомъ!

 

Лѣто 17 г.

 

// 34