Собраніе сочиненій И. А. Бунина. Т. IX : Цикады. Петрополисъ, 1935. С. 245-250 ­ 

 

ПРЕКРАСНѢЙШАЯ СОЛНЦА

— Смерть, гдѣ твое жало? Воспомнимъ, что сказала Она, прекраснѣйшая солнца, возлюбленному своему, представъ ему въ ту самую ночь, когда предали Ея тѣло могилѣ: не плачь обо мнѣ, ибо дни мои черезъ смерть стали вѣчны; въ горнемъ свѣтѣ навсегда раскрылись мои вѣжды, что, казалось, навсегда смежились на смертномъ моемъ ложѣ…

— Въ лѣто Господне тысяча триста двадцать седьмое синьоръ Франческо прибылъ въ городъ Авиньонъ въ Провансѣ, въ числѣ многихъ прочихъ, послѣдовавшихъ въ изгнаніе за Святѣйшимъ Престоломъ. Черезъ годъ же послѣ того случилось, что онъ встрѣтилъ на пути своей юной жизни донну Лауру и полюбилъ Ее великой любовью, пріобщившей Ее къ лику Беатриче и славнѣйшихъ женщинъ міра. Въ тотъ годъ, въ шестой день мѣсяца апрѣля, въ пятницу Страстной недѣли, слушалъ онъ утреннюю службу въ церкви Сэнъ-Клэръ, въ Авиньонѣ; и вотъ, когда, отстоявъ службу, вышелъ изъ церкви на площадь, глядя на другихъ выходящихъ, то увидѣлъ донну Лауру, дочь рыцаря Одибера, юную супругу синьора Уго, коего достойный, но обычный образъ не удержался въ памяти потомства…

// 245

 

 

Онъ увидѣлъ ее въ ту минуту, когда она показалась въ церковномъ порталѣ.

— Та весна была въ его жизни двадцать третьей, въ Ея — двадцатой. И, если обладалъ онъ всей красотой, присущей юнымъ лѣтамъ, пылкому сердцу и благородству крови, то Ея юная прелесть могла почитаться небесной. Блаженны видѣвшіе Ее при жизни! Она шла, опустивъ свои черныя, какъ эбенъ, рѣсницы; когда же подняла ихъ, солнечный взоръ Ея поразилъ его навѣки…

Шестой день того апрѣля былъ сумрачный, дождливый, одинъ изъ тѣхъ, какихъ всегда бываетъ не мало ранней весной въ Авиньонѣ, было, значитъ и въ то время, которое называется теперь древнимъ, и въ которомъ все кажется прекраснымъ: и весеннее ненастье, и старый каменный городъ, потемнѣвшій подъ дождями, всѣ его стѣны, церкви, башни и холодная грязь узкихъ улицъ, и всѣ люди, шедшіе въ нихъ посерединѣ, и вся ихъ жизнь, весь бытъ, всѣ дѣла и чувства…

— Это было въ часъ крестной смерти Господа нашего Iисуса, когда само солнце облекается вретищемъ скорби…

На страницахъ Вергилія, своей любимѣйшей книги, съ которой онъ никогда не разставался, которая всегда лежала у его изголовья, онъ, въ старости, пишетъ:

— Лаура, славная собственными добродѣтелями и воспѣтая мною, впервые предстала моимъ глазамъ въ мою раннюю пору, въ лѣто Господне тысяча триста двадцать седьмое; и въ томъ же Авиньонѣ, въ томъ же мѣсяцѣ апрѣлѣ, въ тотъ же шестой день, въ тотъ же пер-

// 246

 

 

вый часъ, лѣто же тысяча триста сорокъ восьмое, угасъ чистый свѣтъ ея жизни, когда я случайно пребывалъ въ Веронѣ, увы, совсѣмъ не зная о судьбѣ, меня постигшей: только въ Пармѣ настигла меня роковая новость: въ томъ же году, въ девятнадцатый день мая, утромъ. Непорочное и прекрасное тѣло Ея было предано землѣ въ усыпальницѣ братьевъ Меноритовъ, вечеромъ въ день смерти; а душа Ея, вѣрю, возвратилась въ небо, свою отчизну. Дабы лучше сохранить память объ этомъ часѣ, я нахожу горькую отраду записать о немъ въ книгѣ, столько часто находящейся передъ моими глазами: должно мнѣ знать твердо, что отнынѣ уже ничто не утѣшитъ меня въ земномъ мірѣ. Время покинуть мнѣ его Вавилонъ. По милости Божьей, это будетъ мнѣ не трудно, памятуя суетныя заботы, тщетныя надежды и печальные исходы моей протекшей жизни…

Пишутъ, что въ молодости онъ былъ силенъ, ловокъ, голову имѣлъ небольшую, круглой и крѣпкой формы, носъ средней мѣры, тонкій, овалъ лица мягкій и точный, румянецъ нѣжный, но здоровый, темный, цвѣтъ глазъ карій, взглядъ быстрый и горячій. «Уже былъ онъ извѣстенъ своимъ высокимъ талантомъ, умомъ, богатствомъ знаній и неустанными трудами. Уже былъ одержимъ той безмѣрной любовью, что сдѣлала его имя безсмертнымъ. Но жилъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, всѣми дѣлами своего вѣка, отдавалъ свой геній и на созиданіе всѣхъ благихъ его движеній; въ обществѣ отличался расположеніемъ къ людямъ, прелестью въ обращеніи съ ними, блескомъ рѣчи въ бесѣдахъ…»

Портретъ въ Авиньонѣ изображаетъ его въ зрѣлые годы: капитолійскіе лавры, которыми онъ былъ коронованъ, какъ величайшій человѣкъ своего вѣка, благо-

// 247

 

 

родный флорентійскій профиль, взглядъ, полный мысли и жизни…

Въ старости онъ пишетъ:

— Уже ни о чемъ не помышляю я нынѣ, кромѣ Нея: пусть же торопитъ Она нашу встрѣчу въ небѣ, влечетъ и зоветъ меня за собой!

Но пишетъ и другое, — въ письмѣ въ одному другу:

— Я хочу, чтобы смерть застала меня за книгой, съ перомъ въ рукѣ, или, лучше, если угодно Богу, въ слезахъ и молитвѣ. Будь здоровъ и благополученъ. Живи счастливо и бодро, какъ подобаетъ мужу!

Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ этого письма, 20 іюня 1374 года, въ день своего рожденья, сидя за работой, онъ «вдругъ склонился, уронилъ голову на свое писанье…»

Въ ней тоже было «это сочетаніе земли и неба.»

Тотъ день, когда они впервые увидали другъ друга, былъ роковымъ и для нея:

— Было и Ея сердце страстно и нѣжно; но сколь непреклонно въ долгѣ и чести, въ вѣрѣ въ Бога и Его законы!

— Владычица моя, Она прошла мимо меня, одиноко сидѣвшаго въ сладкихъ мысляхъ о моей любви къ Ней. Дабы привѣтствовать Ее, я всталъ, смиренно склоняя передъ Нею свое поблѣднѣвшее чело. Я трепеталъ; Она же продолжала свой путь, сказавши мнѣ нѣсколько ласковыхъ словъ…

Двадцать одинъ годъ онъ славилъ земной образъ Лауры; еще четверть вѣка — ея образъ загробный. Онъ сосчиталъ, что за всю жизнь видѣлъ ее, въ общемъ, меньше года; но и то все на людяхъ и всегда

// 248

 

 

«облеченную въ высшую строгость.» Но онъ вспоминаетъ и другое:

— И она поблѣднѣла однажды. Это было въ минуту моего отъѣзда. Она склонила свой божественный ликъ, и ея молчаніе, казалось, говорило: зачѣмъ покидаетъ меня мой вѣрный другъ?

Внѣшне онъ жилъ въ радостяхъ и печаляхъ простыхъ смертныхъ; зналъ и женскую любовь, тоже смертную, простую, не мѣшавшую другой, «безсмертной», даже имѣлъ двухъ дѣтей. Имѣла и она ихъ, супругой была вѣрной и достойной. «Но душа Ея всю жизнь ожидала загробной свободы — для любви Ея къ Иному…»

Черная чума 1348 года, въ нѣсколько недѣль поразившая въ Авиньонѣ шестьдесятъ тысячъ человѣкъ, поразила и ее. Въ темный вечеръ, при смоляныхъ факелахъ, своимъ бурнымъ, трещащимъ пламенемъ «разгонявшихъ заразу», люди въ смоляныхъ балахонахъ, съ прорѣзами только для глазъ, похоронили ее тамъ, гдѣ она за три дня до смерти завѣщала. Ночью же душа ея, наконецъ обрѣтшая свободу для своей любви «къ Иному», поспѣшила къ нему на первое свиданье:

— Ночь, послѣдовавшая за этимъ зловѣщимъ днемъ, когда угасла звѣзда, сіявшая мнѣ въ жизни, или, точнѣе сказать, вновь засіяла въ небѣ, ночь эта начинала уступать мѣсто Аврорѣ, когда нѣкая Красота, столь же дивная, какъ и Ея земная, коронованная драгоцѣннѣйшими алмазами Востока, встала предо мной. И, нѣжно вздыхая, подала мнѣ руку, столь долго желанную мною; узнай, сказала она, узнай ту, что навсегда преградила тебѣ путь въ первый же день ея встрѣчи съ тобою; узнай, что смерть для души высокой есть лишь исходъ изъ темницы, что она устраша-

// 249

 

 

етъ лишь тѣхъ, кои все счастье свое полагаютъ въ бѣдномъ земномъ мірѣ…

Въ Парижской Національной Библіотекѣ хранится манускриптъ Плинія, принадлежавшій Петраркѣ. На одной страницѣ этого манускрипта сдѣланъ рукой Петрарки рисунокъ, изображающій долину Воклюза, скалу, изъ которой бьетъ источникъ, на вершинѣ скалы — часовню, а внизу — цаплю съ рыбой въ клювѣ; подъ рисункомъ его подпись по-латыни: «Заальпійское мое уединенье.»

Въ этой долинѣ, находящейся въ нѣсколькихъ километрахъ отъ Авиньона, было его скромное помѣстье.

Гдѣ жила когда-то, въ этомъ столь глухомъ теперь, старомъ и пыльномъ Авиньонѣ Лаура? Будто бы, возлѣ нынѣшней мэріи, въ уличкѣ Дорэ. Погребена она была въ церкви братьевъ Меноритовъ, въ одной изъ капеллъ. Но въ какой? Церковь эта разрушена въ революціонное время, почти полтора вѣка тому назадъ; извѣстно, однако, что въ ней было двѣ капеллы — Святого Креста и Святой Анны. Въ которой изъ нихъ была ея гробница? Полагаютъ, что въ послѣдней, такъ какъ она была сооружена ея свекромъ, синьоромъ де Саде. Въ 1533 году король Францискъ Первый, проѣзжая Авиньонъ, приказалъ вскрыть полуразрушенную гробницу, находившуюся въ этой капеллѣ, убѣжденный горожанами Авиньона, что именно въ ней покоятся останки Лауры. Въ гробницѣ оказались кости. Но чьи? Точно ли Лауры? Имени, написаннаго на гробницѣ, прочесть было уже невозможно.

Авиньонъ, апрѣль, 1932 г.